Интервью с Натальей Захарцевой

“Давайте расскажу про Бабушку Фо” – интервью с НАТАЛЬЕЙ-Резной Свирелью-ЗАХАРЦЕВОЙ


- Наталья, ну вот, одним росчерком волшебного пера Вы взяли и перелетели огромный пласт классических традиций русской поэзии и пишете так, как будто до Вас ничего не существовало. Как Вы себя чувствуете?)

- Чувствую себя прекрасно. Хотя жанр так называемой «мнимой» прозы существовал и до меня, ничего нового я тут не открыла. У меня были прекрасные учителя. Мне кажется, именно сочетание несочетаемого, реальности и сказки, традиций классической поэзии и какого-то словесного хулиганства, вещь достаточно интересная сама по себе. Поэтому, да, прекрасно и интересно. Главное, что это нравится еще кому-то, кроме меня.


- Поэтическая система, обобщающе назовём её “магия, фэнтези” появилась спонтанно или она является плодом творческих поисков?

- Скорее, спонтанно. Мы все разные, это и хорошо. Кому-то интересны стихи на злобу дня, кому-то – лирические стихи. Всё имеет право на существование, всё находит своего читателя. Если сказки читают, значит, они нужны. Сейчас я больше склоняюсь именно к сказкам, причем на грани абсурда, грустной клоунады. Ну, я вообще человек немного странный, поэтому мне хочется верить, что вот этот волшебный несуществующий мир существует параллельно с нами, и я просто невольно подглядываю за ним. Что я буду писать через год или два – честно, не знаю.


- Как рождаются стихи-сказки? Приоткройте завесу. Например, мне очень нравится стихотворение “Говорящая с Рыбами”. Это адресные стихи или они сами по себе? Когда у Ваших текстов появляются адреса?

- Есть стихи адресные, да. Пишу стихи своим друзьям, пишу стихи своим донам. Тогда стараюсь угадать, что откликнется, и очень радуюсь, если стихотворение попадает в цель. Но в основном без всякого особого повода. Просто образ уже появился в голове, и никуда от него не денешься. Тогда остается только допридумывать характер, привычки, что герой любит, о чем он думает, какого цвета его ветер, чем он недоволен, чему рад, сколько солнц сейчас на его небе. А потом аккуратно уложить сюжет в рифмы. Иногда бывает, что возникает не герой, а строчка, словесная разновидность семечка. А там уж: что выросло, то выросло. «Говорящая с Рыбами», например, пришла из картины, увиденной в интернете. А дальше уже пошло-поехало.


- Синтез сказочных, мифических и библейских персонажей, Бога и волшебников, кинематографа и литературы – это всё “третий гномий радиоканал” или Вы что-то ищете в своей вселенной? Расскажете про Вашу “пасхалку”?

- Точно, «третий гномий радиоканал». Гномы коварны. Самые любимые стихи – стихи, которые пишутся быстро, как будто действительно кто-то диктует. Искать тоже приходится, не без этого. А то будешь таскать из сказки в сказку одни и те же образы и рифмы, как старый чемодан без ручки. Повторения неизбежны, куда без них, но тут есть опасность наскучить и самой себе, и читателям. Конечно, накладывают отпечаток и книги, которые читаются в данный момент или вдруг вспомнились, и фильмы, и поездки. Так или иначе, все находит отражение, работает той пресловутой «пасхалкой». Вот, стихотворение «Просто шли по дороге звери» мне приснилось, а «Ее звали Мария» я написала после просмотра фильма. Не знаю, процесс написания очень разный.


- Рождаются ли прежде не существовавшие, эксклюзивные персонажи во время написания стихотворений?

- Да, очень много. Есть и узнаваемые герои, такие как Карлсон, Маугли, Маленький Принц, Ассоль и многие другие, но больше люблю создавать собственных. Сейчас постараюсь вспомнить некоторых. Ну вот, Бабушка Фо, Рыбоптица, звериные волхвы, архангелы – Длинный, Худой и Джимми и так далее. В любую историю стараюсь поселить кого-нибудь эксклюзивного. Давайте расскажу про Бабушку Фо. Это такая бабушка, которая умерла, но продолжает жить своей привычной спокойной бабушкиной жизнью: окучивать грядки, спасать мух из водосборника, следить за порядком в доме, кутаться в нелепую кофту. Хотя ее реальность изменилась. Теперь каждому дню недели полагается свой ветер: зеленый, оранжевый, желтый, а на холме живут древние боги и туманные лошади. Но Бабушка Фо помнит о своих любимых внучках и пытается им как-то сообщить, что смерти нет, есть другой мир, не менее прекрасный. Поэтому берет у богов ключи от вечности и кладет каждой под подушку. Это стихотворение про любовь. И про чудеса, конечно.


- Рифма и размер это ведь не единственное, что характеризует Ваши тексты как поэзию. Вам присущи интересные метафоры, оригинальные живые образы вроде “жевали облака рассветный силос” или “и мы легли, и стали первым снегом, таким же узаконенно-простым” или “звенит трамвай, как тысячи монет, и берега’ волна запеленала”, языковые эксперименты (“умела море”), обыгрывание известных фраз и выражений (“Естественно, сначала было слово. Всем очевидно: слово было — кот”). И всё же Вы пишете свои стихотворения в графике прозы. Почему?

- Знаете, мне хочется, чтобы каждое стихотворение воспринималось как единая история, история, которая могла быть рассказана ребенку перед сном, или хорошим друзьям на кухне, или случайному попутчику, оказавшемуся ловцом снов. Чтобы текст воспринимался как цельное полотно. Письмо издалека. Это мое субъективное восприятие, поэтому не возражаю, когда просят разрешения разбить на строчки. Кроме того, во мне больше сказочника, чем поэта. Огромное множество поэтов гораздо лучше меня. Говорить в рифму удобнее. А взрослым сказки сейчас даже нужнее, чем детям. Самая огромная радость – читать комментарии или личные сообщения плана «равнодушен к поэзии, а тут зацепило», «совершенно не оставалось сил для жизни, и ваши сказки меня спасли», «был плохой день, а сейчас улыбаюсь». Значит, не зря пишу.
По крайней мере, людям есть где отдохнуть после потока негативных новостей в ленте.


- Приходилось ли встречать непонимание и/или неприятие со стороны коллег литераторов из-за Вашего новаторства?

- Трудно однозначно сказать. Скорее всего, такие коллеги литераторы есть. Сказочный жанр часто воспринимается как несерьезный. Невзрослый.
Открыто не сталкивалась. Раньше думала, что я действительно только «сетевой» поэт (есть странное деление на «журнальных» и «сетевых» поэтов), но случились публикации в журналах, стали приходить издательства. Значит, не всё так запущено. Поэзия же не измеряется количеством наград, регалий и выигрышей на литературных конкурсах. Это тоже здорово, но не главное. Поэзия должна быть для читателя. Прежде всего. Поэзия есть часть меня, пытаться загнать ее в рамки, чтобы соответствовать, занятие бестолковое и никому ненужное.


- Милые мелочи, которые притягивают читателя своим почти домашним теплом, не покидают Ваши тексты. “Наверно, иногда важнее неба бывает чье-то маленькое всё” – прокомментируйте, пожалуйста.

- Я искренне так считаю. Жизнь человека складывается из мелочей, банальных, незначительных, но дорогих. Каждый человек – отдельный мир, маленький космос, крошечная вселенная. Он, может, сам себя до конца еще не изучил, а в нем столько всего прекрасного, столько света и звезд. Трагедия, когда погибает целая вселенная. Даже если в человеке погаснет всего одна звезда – уже беда. Небо в контексте данного стихотворения – нечто большое, глобальное, великое, а человек – он вот, надо сначала сохранить его. Тогда ему любое тяжелое небо удержать – пара пустяков.


- Несмотря на озорные добрые истории, у Вас есть и печальные образы. Например: “дети, которых забыли позвать домой”, которые не взрослеют, а, значит, не умирают, или Ассоль, натягивающая паруса самостоятельно. Эти грустные нотки придают Вашим стихам ещё большее очарование. Когда сказочник грустит, его шляпа опускает свои широкие поля?

- Опускает, конечно. Шляпа у меня вообще гражданка меланхоличная и чувствительная. Дай ей волю – сидела бы, грустила и распределяла всех в спасателей мира. Или котиков. Или драконов. Страшная тайна – когда грустно, чаще пишутся радостные и оптимистичные стихи. То есть посыл шляпе – давай, соберись, мир прекрасен и удивителен. Отдельными местами. Что делать, такая разновидность шляпной шизофрении, кто-то должен работать поднимателем не только пингвинов, но и полей.


- Замечательный образ дракона, у которого три головы пишут каждая свою историю: хоррор, фэнтези и “звёздочки, реченька, дивный лес”. Как зовут этого дракона? В какой пропорции в Ваших поэтических “зельях” то, что принято называть “реальностью”, смешано с тем, что обычно считают “воображением”?

- Дракона зовут я. Честно. Крайне автобиографическое стихотворение.  Постепенно вырабатывается ответственность перед своими читателями. То есть я могу написать хоррор, а люди придут за доброй сказкой и расстроятся. Хотя страшные сказки все-таки пишутся, бывает. Редко. Впрочем, восприятие стихотворения зависит от каждого конкретного читателя. Тебе может показаться, что – ох, нагнала тоски, – а будет восприниматься как задорный веселый текст. И наоборот. Стихи в определенной мере зеркало для того, кто читает. Что человек думает – то и прочтет. Зелья у меня неоднозначные выходят. Возможно, проблемы с котелком. Реальности в нем прямо через край, практически процентов 80 реальности, 20 разного волшебного бреда. Ну может, 30. Опять же, у меня есть знакомые драконы, значит, они реальны, просто хорошо маскируются. Лепреконы есть. Снусмумрики. Это же всё мы.


- “Жизнь безусловно страшнее сказки. Правда. Особенно с неких пор.”
“Ты заходи, если будет плохо. Я напишу тебе адресок.”
“Ты заходи, если будет страшно. Если получится — прилетай: кеды, гармошка, носки в полоску, вечный ребенок, ломатель дров. Выйду к волшебному перекрёстку. Может быть, даже других миров.”
Вы любите людей, утешаете их, обнимаете на авторских вечерах. Это стремление изменить мир к лучшему или что-то другое?

- Хотелось бы изменить мир к лучшему, ой как хотелось бы. Сказать, что надежда есть, смерти нет, эй, печальный человек, ты не одинок, дай тебя обниму и дальше все будет хорошо. Вот посмотришь. Не сразу, но поверь, обязательно будет. Надо же для начала поверить, а то руки у тебя опущенные, как поля у моей шляпы. Это чертовски трудно – поверить. Возвращаясь к вопросу про «маленькое всё» – стал ли лучше мир человека, хотя бы одного человека, от прочитанной сказки. Если стал – значит, я изменила мир к лучшему. Ну не знаю, кто-то позвонил маме, кто-то обнял недообнятого, кто-то задумался, кто-то улыбнулся, кто-то расплакался и полегчало – ведь стал же мир лучше, правда?


- Вы часто пишете. Расскажите, как приходят стихи, что предваряет их появление, что Вы чувствуете в эти моменты? Бывает ли не по себе, когда строчка за строчкой стихотворение выстраивает само себя и подводит Вас к неожиданному финалу?

- Финал почти всегда абсолютно непредсказуем. Сюжет ведет сам, чистая правда. За исключением, когда сначала появляется последняя строчка. Тогда угадываешь, что ей предшествовало.
Круче всего стихи пишутся по дороге на работу. Я утренний поэт, я иду, представляю себе что-то. Забавно, что останавливали прохожие с вопросом: девушка, вы в порядке? А как объяснишь? Конечно, в порядке, только у меня тут человек с птичьей головой на ветке болтает ногой, а так всё в порядке. Ага, и вон там поезд по небу с Ван Гогом едет. Прекрасно всё со мной. Не наступите на пикси, кстати. Скажем так, я проживаю историю, мысленное путешествие же не требует ни билета, ни визы. Вернешься и рассказываешь потом, где был, что видел. Никогда не любила путешествовать в одиночку, потребность делиться восторгами слишком велика.


- В одном из интервью Вы рассказали, что некоторые Ваши адресные тексты меняют жизнь адресатов, буквально исправляют её. А как стихи повлияли на Вашу судьбу: что привнесли, что отняли?..

- Ничего не отняли. Дали. Друзей дали, эмоции. С детства боялась людей, даже по телефону лишний раз боялась поговорить. Неожиданно для себя обнаружила – люди классные, люди маяки. Бесконечно помогает. Если окончательно край, говоришь себе – представляешь, а ведь твоих сказок ждут, давай, не раскисай уже. Где-то здесь специальная коса для вытаскивания из болота, барон врать не будет. И постепенно все налаживается. Так что еще вопрос, кто кого спасает. Меня тоже спасает теплое свирельное братство.


- Вы назвали свою дочь Алисой – это Ваш любимый сказочный персонаж?  Если да, то ассоциируете ли Вы себя со Шляпником?

- Дочь Алиса не имеет отношения к кэролловской Алисе. В пору золотой беззаботной юности любила русский рок, косуха, бандана, гитара, перемен требуют наши сердца. Как ни смешно сейчас, но ни в чем не повинный ребенок пал жертвой юношеских увлечений. Да и просто имя хорошее. А вот Шляпником уже могу себя назвать, да. Так что случайности неслучайны, видно, так тому и быть. Она Алиса, я Безумный Шляпник. И отчасти белый кролик.


- “Что до финала — просто нет финала. Ты представляешь — так-таки и нет”. Есть ли темы, которых Вы запрещаете себе касаться?

- Запрещаю, да. У меня не умирают дети. Потому что дети не должны умирать. Я не пишу стихов на эмоциях, вызванных тем или иным трагическим событием, что называется, по горячим следам. Во-первых, не люблю хайп, во-вторых, есть огромный риск написать то, что будет неправильно истолковано, в-третьих, всем и без того тошно, а тут ты еще. Не говорю, что это сто процентов не надо так поступать. Кому-то надо выговориться. Я предпочитаю подумать и помолчать. Повестка – точно не про меня. Я же не рупор эпохи, я человек-дудка. Редко пишу стихи о происходящем в моем личном окружении. Моя внутренняя улитка-боль проживает в раковине, жаловаться мне моим же указом воспрещается. Особенность характера, вероятно. Хотя прорывается, конечно. Невольно.


- Что Вы вкладываете в своё желание “писать лучше”? Чего хочется добиться: виртуозной техники, глубины образов, музыкальности речи, прорыва в другую вселенную, и чтобы он не закрывался, или всего сразу?

- И того, и другого, и третьего. И побольше. Расти хочется. Непонятно, как, куда и каким образом, но хочется. Одно без другого теряет смысл. Есть ряд стихов, которые я считаю технически сильными, а людям не заходит. Значит, чего-то не хватило, той же глубины. А есть «Медвежонок». Раннее стихотворение, рифмы не блестящие, простое достаточно. Читаю его практически на каждом концерте. Я реву, люди ревут.
Посмотрим, что из меня получится дальше. Останавливаться не планирую.


- Если можно, Ваша специальная “интервьюшная” сказка для наших читателей.

- Так пускай и будет «Говорящая с Рыбами», тем более она совсем новая:

Говорящая с Рыбами снова встречает весну. Разноцветные рыбы поют мелодичным сопрано про законы Луны, про сокровище Альдебарана. Говорящую с рыбами больше не клонит ко сну. Надо много успеть, даже слишком. У жизни есть срок. Значит, надо найти где-то жизней, хотя бы десяток. При другой Говорящей сомы выпадают в осадок. Стая мелких уклеек щебечет, как стая сорок.

Говорящая с Рыбами вяжет великий ручей из остатков зимы, из карельского мха и соломы. На задворках вселенной лениво стучат метрономы. В мастерской полутёмного прошлого лепят грачей. Высоко, за горой, за ветвями оленьих рогов улыбается блинное солнце, смеющийся кочет. Говорящая с Рыбами главное дело закончит. Никаких посторонних проблем, никаких четвергов.

Говорящая, пятому небу разгладив края, осторожно в резную шкатулку ссыпает стеклярус. Полшестого появится Рыба, которая Парус. Абсолютно логично — для каждого рыба своя. Не имеет значения цвет, маловажен размер. Здесь, пожалуй, главнее всего возвращенье к истокам, просолённым тавернам, портовым грохочущим докам. Говорящая с Рыбами слушает сказки химер, гладит призраков тёплой ладонью, щекочет туман. Рыба-Парус плывёт. Рыба любит болтать с Говорящей. Только видятся редко. Обеим хотелось бы чаще. Говорящая лезет за словом в глубокий карман, выбирает красивое, звонкое, как тетива. Надувается Рыба от радости, кажется, скоро станет вроде круизного лайнера или линкора. Впрочем, ей без того замечательно. Рыба права.

Говорящая сильно волнуется, делая жгут из подола передника, — что её Рыба расскажет:
— Признавайся, ну как там пираты? Да пьянствуют, как же.
— Понимаю. Ну, как там Ассоли?
Естественно, ждут.
— Чем Нептун занимается? Кракена держит в узде.
— Что киты? Расскажи про тюленей. Растут, лежебоки?

А потом они просто молчат, пока старые боги не напомнят, что звезды пора бы развесить везде, успокоить пугливую хтонь, похвалить за длину хвост драконьего ветра. Дракона назначить поэтом. Твоя Рыба в пути. Ты, пожалуйста, помни об этом.
Говорящая с Рыбами снова встречает весну.



Беседовала Любовь Берёзкина, 2024