Клетка для подсознания. Глава 9

Начало http://proza.ru/2024/04/20/481

Бесконечность ночи не оставила мне иного выбора кроме как вить из обрывков мыслей верёвку и вешаться на ней напротив магического зеркала, но я понимала, что это было бы неразумно даже сверх отмеченной мне меры. И чем дальше в ночь, тем обрывки мыслей становились всё более неуловимыми, неосязаемыми, и всё труднее было вылавливать их в водосточной канаве памяти.

Постепенно отрывочные мысли скатались в крупный ком, оплывающий в ладонях Луны. Я оплывала вместе с ним. А когда я растаяла; так, что меня можно было легко залить в высокий тонкостволый кувшин, на берег сошёл мальчик в соломенной шляпе и, закинув в образовавшуюся из меня студёную реку пару удочек, принялся выуживать из меня загадочных рыб с золотистыми плавниками. Мальчик складывал пойманных рыб в синее ведёрко, а после долго варил их на костре. 

Несколько тошнотворный пар, улетучиваясь из котелка, снился мне чудным сном: стройный юноша с задумчивыми глазами и тихим голосом, детской улыбкой и волевым нежным подбородком.

Имя его было Амидшер, и родился он повелителем улиток. Род Амидшера происходил от людей: робких, застенчивых, боязливых, редко покидающих свои убежища.

Эти несчастные существа, не желающие иметь ничего общего со своими далёкими предками, называли себя  «улитками» для удобства. У них не было войн и не было ссор, не было столкновений и не было обид. Их мир был миром, закупоренным в квадратную бутыль с этикеткой «Марочное добро».

Родители Амидшера были улитками – правителями, и внуки Амидшера должны были родиться в королевских пелёнках. У Амидшера была невеста, самая красивая из девушек – улиток, мадемуазель Валентина, и надёжная, обеспеченная старость, и приносящие ежегодный доход вклады, и…

В общем, он бывал даже иногда доволен.   

Однажды шаловливий сатанёнок с грязными копытцами подсунул мне, лукаво щурясь, изящную бутыль из тёмного, как морская глубина, стекла. Название мне не понравилось, пить я из этой бутыли не собиралась, так как сатанёнок не позаботился о компании, хранить это добро до лучших времён было не в моих правилах, как и принимать подарки от тёмных сил, - поэтому я спокойно разбила бутыль.

Осколки красиво расположились на полу, и я увидела скопление крохотных, льющих слёзы над разбитыми раковинами глупых людей. Некоторые из них тщетно пытались сложить осколки своих домиков. Острые куски поверженных жилищ больно ранили мои ступни, и в отместку я отметила их кроваво – позорным цветом.

Там, среди обломков и жалких людей я и встретила повелителя Амидшера, счастливого короля горюющих улиток. Странная улыбка блуждала на его сомкнутых губах, и он ни разу не обернулся и не оплакал свою расчудесную раковину. 

Когда его улыбка слилась с моей, он сбросил королевскую мантию с плеч и сказал, что пойдёт со мной, куда бы ни вёл мой путь, в пропасть или ещё ниже. Я смеялась над ни, и Амидшер смеялся вместе со мной. Мы сидели на останках его дворца и безудержно долго хохотали, пока его подданные дружно и печально оплакивали падение своего мира. 

Потом, когда мне надоело смеяться, я встала и произнесла:

- Амидшер, я должна встретиться с Дэном. А ты мне не нужен.

И пошла прочь, не останавливаясь и не оглядываясь. Мне стало больно в том месте, где у меня когда-то находилось сердце. В левой стороне груди давно уже ничего не билось, но меня это не беспокоило. Надеясь заглушить боль, я спустилась к реке, возле которой дремал погасший костёр – мальчик сварил рыбную похлёбку и ушёл, оставив после себя кусок воспоминания.

Я разворошила костёр и увидела в ленивых языках пламени, облизывающих мои пальцы, как, закрыв лицо руками, безутешно рыдает повелитель улиток, и у ног его склоняется печальная его невеста. Мне привиделось, как тихие и печальные королевские внуки перекладывают своего деда – повелителя из инвалидного кресла на смертное ложе.

Кто-то вовремя задул пламя костра, а то я чуть было не побежала по острым камням обратно к Амидшеру, в его унылое, безнадёжное существование.

Мальчик – рыбак выплеснул сваренные рыбины обратно в мутные воды реки и свернул удочки. Река затвердела, приняла человеческий облик и стала мной. Повеяло теплом.

Проснувшийся Ньерис Невозвращенец в последний раз разжигал огонь. Тронув меня за плечо, он тихо и радостно прошептал:

- Пора.

Это слово не принесло мне особенной радости, а, наоборот, окончательно добило во мне всё то, что шаталось, готовое вот-вот развалиться; скрипело, едва держась в рамках нормального.

Мы собирались недолго. Ньерис Невозвращенец заварил крепкий болотный чай из ароматных трав, чтобы согреться, сунул мне в руки дымящуюся чашку, убедив меня, что этот напиток поможет мне продержаться ещё один день.

Неожиданно я спросила:

- Ньерис, а ты знаешь Амидшера?

- Повелителя улиток? - переспросил он. - Давно его не видел. Со времени великого разгрома раковин Амидшер совсем не показывается своим подданным. Говорят, он умирает…

- А что? - прервал он себя. - Ты его знаешь?

- Немного, - я не стала делиться своим сном. - Неужели он и вправду умрёт?

- Тебя не должен заботить Амидшер, - веско ответил Ньерис Невозвращенец. - Амидшер, несомненно, умрёт, и дорого бы я отдал за то, чтобы узнать причину его умирания.

- А тебе до него какое дело? - отхлёбывая приятный чай, осторожно выпытывала я у Ньериса Невозвращенца.

- Он спас меня от позора, - коротко ответил он, давая понять, что не будет рассказывать подробности.

- А что будет, когда он умрёт? - Мне не давала покоя эта мысль.

- Ничего не будет, - голос Невозвращенца тонул в печали. - Город исчезнет, а раковины обратятся в пыль…

- Лучше бы ему с тобой не встречаться, - вырвалось у него то ли случайно, то ли намеренно, и я поняла, что разрушение целого города произошло на самом деле, а не явилось плодом моей фантазии.

Мне нечего было ответить, Ньерис Невозвращенец тоже молчал. Мы допили чай, и он вывел меня из хижины. Он свистом подозвал своего коня, помог мне забраться в седло, запрыгнул сам, и мы поскакали сквозь болотный ветер непроснувшегося утра к волшебной границе, за которой безжалостные стражники неустанно стерегли пугливый рассвет. 

Всё это время мы молчали. Казалось, мы всё сказали друг другу. Я старалась не думать о том, что вот прямо сейчас я потеряю человека, который мог бы стать моим другом. Но не стал, потому что мои мозги провели между нами смертельную черту. Я должна была думать о том, что я скажу Дэну – человеку, которого я любила, но не могла найти ни одного стоящего слова.

Показалась граница – я почувствовала это по запаху оружия и крови. Ньерис Невозвращенец остановился и ссадил меня вниз. Он нагнулся к моему уху и прошептал прощальные слова, и ещё, что он счастлив погибнуть, исполнив свою миссию. Я хотела поцеловать его на прощание, но он быстро умчался, оставив меня одну. Что мне оставалось делать?   

Я неуверенно пробиралась вперёд, надеясь, что я никогда не попаду в залу с магическим зеркалом. Я слышала шум борьбы и, плача, шла на этот шум, и мне казалось, что рядом со мной падают и рассыпаются в пыль чьи-то тяжёлые тела, звенящие металлом. Но вокруг меня будто образовалась невидимая защита, до меня не долетела ни одна капля крови. А потом кто-то подхватил меня под руки. Мне связали руки и в громыхающей повозке повезли в завороты моих мозгов. 

Мне очень хотелось верить, что Ньерис Невозвращенец встретил свою смерть легко и красиво. К счастью, я не успела привязаться к нему настолько, чтобы сильно горевать о его кончине; к тому же, я очень устала.

Колесница въехала в какой-то тёмный длинный тоннель. Кто-то развязал мне руки и дал воды. Я поблагодарила. Низкий, без выражения голос поинтересовался, куда бы я хотела проехать. Я очень удивилась, но попросила, чтобы меня отвезли к большой тронной зале, где находится магическое зеркало. Моё желание было исполнено. Жаль, что я так ничего и не смогла увидеть.

В тронном зале стояла невыносимая тишина. Там было холодно и неуютно. Я долго блуждала, натыкаясь на кресла, пока, наконец, не добралась до гладкой, равнодушной поверхности зеркала. Я погладила пальцами его поверхность, надеясь, что оно станет хоть чуточку теплее, но оно не стало. 

Моё сердце стало биться медленнее. Я не знала, что мне делать. Увидеть любимого человека только затем, чтобы потерять его навсегда. Тем более, что фактически увидеть я его не могла.

Это была самая абсурдная ситуация, в которую я когда-либо попадала в своей жизни. Время шло, но не приносило на своих волнах ни одной здравой мысли, ни даже тени утешения. 

Неприятным было то, что мне приходилось в ответственный момент жизни делать решение в полном одиночестве. Я была бы рада любому обществу, даже если бы сюда вкатилась Сердцеежка, я была бы искренне ей рада, или мои стихи, или подковырки, но в моём мире воцарилась гнетущая тишина. Казалось, что все его подневольные обитатели подталкивают меня к встрече, но не для того, чтобы сделать мне приятное, а, чтобы испытать огромное облегчение и перестать быть заложниками этого наспех скроенного мира.

Если бы в моём промедлении был бы какой-то смысл, то я бы тянула момент встречи с Дэном целую вечность. Но смысла не было. И я просто написала на стекле его короткое имя, похожее на звук погребального колокола. В испуганной тишине послышались шаги…

- Дэн… - выдохнула я.

- Здравствуй, Ирус.

Я подумала, что мне надо изо всех сил сдерживаться, чтобы не впитать в себя этот голос, и мучиться потом, услышав похожий. Я сделала шаг в направление голоса.

- Нет, Ирус, - попросил он. - Не приближайся… Мне бы тоже хотелось обнять тебя, но… - он замолчал, не зная, как сказать дальше.

- Дэн, - застонала я. - Мне всё равно. Я помню, каким сделался Кокот, когда я его позвала. Я понимаю, что ты потерял человеческий облик, пройдя через зеркало, но мне всё равно!!! Я хочу прикоснуться к тебе.

- Нет, - он был непреклонен. - Что ты запомнишь? Могильный холод?

- Значит, мне суждено любить могильный холод, - возразила я, и быстро, шагнув, наткнулась на его холодные кости. Я судорожно обхватила его негнущийся скелет и прижалась к грудной клетке.

- Надеюсь, ты хоть немного довольна? - спросил он мягко.

- Я – да. А – ты?

- Я ничего не чувствую… прости, Ирус, - он провёл костью по моему затылку, а потом эта кость, которая, видимо, была его рукой, спустилась вниз по позвоночнику. Как будто по мне провели прямой палкой.

- А ты… ты что-то чувствуешь? - с надеждой спросил он.

- Конечно, - соврала я.

Меня душили слёзы. Он промолчал.

-Я не могу тебя поцеловать, - виновато сказал он.

- Ничего, - прошептала я. - Дэн, ты ВИДИШЬ меня? Я слепая, мне вырвали глаза, чтобы я не увидела тебя…

Дэн прервал мои всхлипывания:

- Я вижу тебя. Я знаю, как ты выглядишь. Ты – это Ирус, только у тебя другая душа.

- Как хорошо, что ТЫ не видишь меня! - закончил он. - Это очень непривлекательное зрелище… Так что потеря глаз сослужила тебе хорошую службу.

- А я правильно угадала, какой ты? - Какое счастье просто произносить его короткое имя и знать, что эти звуки не крадёт пустота.

- Да, - просто ответил он. - У меня были длинные волосы цвета спелой пшеницы и безобразный шрам на левой щеке. Он появился в тот день, когда ты родилась. Одна из охотничьих собак в замке моего отца вдруг накинулась на меня, когда я сунул ей говяжью кость. Я был ещё ребёнок, и не мог защититься. Она вцепилась мне в лицо. Отец оттащил собаку и убил её. Придворный лекарь зашил мне лицо, но шрам остался.

Пока я оставался в постели, меня дважды навестила ведьма по имени
Лакси, которая жила в долине Сухого Ручья. Первый раз она принесла мне напиток из трав, который сделал меня сильным, а во второй её приход она долго смотрела на меня. Я помню её немигающий, мёртвый взгляд. Я знал, что мне надо бояться, но я не боялся, не знаю, почему. Уходя, она сказала:

- Теперь ты готов встретить свою судьбу. Она узнает тебя по этому шраму… и с тех пор я ни разу не сожалел о том, что придворные дамы, увидев моё лицо, отворачиваются в страхе…

Я зачарованно слушала его рассказ, боясь перебить и не задавала никаких вопросов.

Дэн продолжал говорить:

- В тот же день, когда со мной случилось несчастье, в поселении неподалёку родился мальчик, который стал моим братом. Его звали Ньерис. Ньерис означает на моём языке «Невозвращенец». Человек, который раз побывав в чьей-то жизни, больше никогда не возвращается в неё… Но Лакси однажды сказала, что судьба изменилась. Ты должна была родиться вместо Ньериса…

Я открыла рот от изумления:

- Значит, я нечаянно подарила ему жизнь. Убила не того ребёнка.

- Да, - согласился Дэн. - Анатас, министр Оригона, что-то напутал в пространствах.

- Но как ты узнал об этом?

- Ньерис мучился странными сновидениями, - печально ответил Дэн. - И Лакси сказала ему, что это были не его сны. Это были твои сны.

- А откуда Лакси знала обо мне? - задала я вполне логичный вопрос.

- О нас с тобой знали многие, - усмехнулся Дэн. - И твой богадельщик, и Лакси. Они хотели, чтобы мы были вместе, но перестарались. А потом появилась эта последняя возможность. Ты её придумала.

Я опустила голову.

- Ты молодец, Ирус! - похвалил он меня. - Никто бы не додумался до магического зеркала!

- Откуда ты знаешь, как я выгляжу? - продолжала я.

- Я не знаю. Мне кажется, что я родился с мыслью о тебе. Ты всегда была в моих мыслях, в моих видениях. Сначала я ненавидел Ньериса, но это прошло. Он рассказывал о твоих снах… Он всегда чувствовал себя виноватым, поэтому он стал хранителем моей мечты о тебе.

- Он погиб, - сказала я.

- Это было одним из условий нашей встречи.

- Жестокое условие жестокой встречи.

- Но я рад, что мы всё-таки увиделись.

- А я нет. Ты уйдёшь в вечность…

- Это лучший выход для меня!

- Кто тебе это внушил?

Дэн не ответил.

- Конечно, ты уйдёшь, и больше не будешь страдать. А как же я?

- Ты выдержишь, - утвердительно сказал он.

Теперь промолчала я.

- За что ты убил Ирус, королеву Оригона? - спросила я.

- Она смела быть похожей на тебя. И – ты тоже совершила убийство. Я думал, что мы будем вместе в аду. Но теперь я буду один в вечности. Я бы позвал тебя, но я не буду...

Я спросила:

- А сама я не могу?

- Нет, - ответил он твёрдо.

Говорить, что он поступает некрасиво – было бы зря тратить время. Он не звал меня с собой… Наверное, наша любовь была слишком идеальна для того, чтобы стать разделённой.

Что я могла ещё сказать? Я заплакала, и мои слёзы уже ничем невозможно было остановить. Он не хотел брать меня с собой в вечность – это было самым ужасным из того, что со мной вообще когда-либо происходило. Но я знала, что это был мой самый последний плач в жизни.

- Не волнуйся, Дэн, - сказала я сквозь слёзы. - Я не пропаду. И я не буду страдать. Все мои чувства уйдут вместе с тобой в вечность. А то, что останется – будет жалким эхом. Я обещаю тебе.

- Я не хочу связывать тебя никаким обещанием, - благородно сказал он, хотя я уловила фальшь в его голосе.

- Я хочу связать себя обещанием, - мужественно заявила я.

- Что ж, - согласился он. - Мне приятна твоя жертва. И она вдвойне приятна тем, что ты всегда сможешь развязать своё обещание.

Я была на грани истерики. Мне не нравилось, что он так легко прощается со мной. У меня возникло чувство, будто он испытывает огромное облегчение, но я боялась спросить его об этом. Это была слишком жестокая правда, и сейчас, пока мои чувства ещё оставались при мне, я не была готова принять этот факт.

- Ирус, - позвал он меня очень нежно. - И всё-таки ты выиграла. Ты посмеялась над всеми, кто мешал тебе быть счастливой. Я восхищаюсь тобой!

Его кость прикоснулась к моей щеке.

- Да, - мрачно согласилась я. - Приятно, конечно, бросить вызов неизбежности. Но она жестоко отомстит.

- Только королева могла бы бросить вызов неизбежности, - сказал Дэн. - Я не хочу брать тебя в вечность потому, что тогда твои чувства останутся здесь. А ты будешь просто красивой куклой… А так – у меня не будет тебя, но будет твоя любовь, твоё сердце. Прости, что я такой жестокий, - шёпотом произнёс он. 

Подул едва заметный ветер. Я молча плакала, ожидая, когда закончатся слёзы, а с ними и боль.

- Ты простишь меня? - послышалось откуда-то из пустоты, но я не ответила. 

Дэн исчез навсегда.

Я долго лежала перед зеркалом, отдав себя на растерзание тоске. Я думала о том, что, Дэн, скорее всего, сказал мне такие жестокие слова потому, чтобы я разозлилась на него – и от этого мне было не так больно. Я должна была пережить эту разлуку, правда, непонятно, зачем. 

Я видела, как от моего сознания отваливаются куски, как штукатурка в отсыревшем доме. Растеряв ровно половину сознания, я решила, что хватит. У меня и так было слишком много потерь. И я готова была понести ещё одну потерю. Я встала и нашла в зале стул, который смогла поднять. 

Я била этим стулом проклятое зеркало до тех пор, пока у меня не заболели руки. Я отдохнула и била снова. Стул разлетелся в щепки, а звона стекла я так и не услышала. Что это было: моё нежелание расстаться с этой жестокой игрушкой? Или у кого-то были на меня совсем другие планы?

Я ушла. Я решила разыскать свою одиночную клетку, чтобы остаться в ней навсегда. Или хотя бы подумать над всем, что случилось со мной за последнее время. Интуиция вела меня. По дороге мне попался нож. Я взяла его с собой. Нет, я не собиралась резать себе вены, для этого ножа мои вены были слишком уж хороши. Я сама не знала, зачем мне нож, но я была уверена, что однажды я это узнаю. Я шла с ножом в руке по длинному тёмному коридору своего мира и улыбалась.

Я победила...

Я и теперь улыбаюсь. Во-первых, я знаю, что мне делать, а это само по себе большая ценность для человека моего положения. А во-вторых у меня есть нож. Время течёт в обратном направлении. Я чувствую, как оно скользит по моей коже, с сожалением отрываясь от меня. Мне тоже жаль, но что поделаешь. Мои чувства где-то в вечности, а я здесь.

Красивая, и очень умная кукла.

Второй день я режу стены своей крошечной камеры. Это решение пришло неожиданно, после того как мне захотелось подвести итог своей жизни: разыграть что-то вроде пьесы, но за отсутствием театра мне пришлось довольствоваться прозой. Наверное, это займёт несколько дней, так как я всё ещё не знаю конца. Я даже не знаю, что произойдёт через мгновение, так всё иллюзорно.

Я назвала это «Хроники Розы».

Я не знаю, почему розы. Может быть, потому, что я не знаю цветка печальнее, чем красная роза. Очень непривычно вырезать слова на камне. Медленно, зато точно не вырежешь ни одного лишнего слова. Я пытаюсь понять, что означают эти короткие фразы, но смысл многих так и остаётся мне неведом. Камень податлив, наверное, мысли помогают мне.

Я написала о своём сердце, о том, что оно чувствовало, что излучало. Жаль, что Сердцеежка не поняла меня. Вернее, я не смогла достойно, по-королевски объяснить ей, что у меня нет сердца. Но я рада, что я сама поняла это и перестала мучиться. Дэн забрал моё сердце. Дэн был мой демон. Я полюбила чудовище… Кто-то из нас врал. Надеюсь, что не я. И теперь уже не узнать. 

Я всегда буду видеть его таким, каким он мог быть, если бы мы встретились, а не таким, каким он стал на момент нашей встречи. А ведь я предлагала ему себя, но он не согласился забрать меня в вечность. Он захотел моё сердце, и я отдала, как будто бы это был кусок хлеба. И как я теперь могу думать о нём: как о любимом человеке или как о страшном существе, которое, использовав мою романтическую натуру обманом выкрало у меня самое дорогое – человеческое сердце? И после этого он покинул меня…

Но дело сделано. Кем бы он ни был – я должна жить дальше, не показывая, что у меня нет совсем никаких чувств. Конечно, фиктивно сердце у меня бьётся, но оно похоже на стеклянную ёлочную игрушку, которая висит на зелёном дереве только для того, чтобы его не выставили из дома вон. 

Я думаю, что мои мысли – это лишь способ заглушить боль от разлуки с любимым человеком, которого я больше никогда не увижу. Я поступаю очень неблагородно, объявив его бесчувственным монстром, имевшим целью завладеть энергией, без которой он не сможет существовать ни в одном пространстве. Жаль, что я никогда не узнаю правду.

Что-то мои фразы похожи на нравоучения, хотя я бы меньше всего этого хотела. Я не предупреждаю никого и не говорю, что надо избегать зла и сумасшествия, я просто пытаюсь рассказать, как может обернуться эта связь для человека. 

Подсознание – очень коварное существо. Исподтишка оно управляет нашими мыслями и поступками, но до тех пор, пока мы сами это допускаем. Если мы вмешиваемся, подсознание обижается как большой ребёнок, и объявляет нам войну. 

Выиграть эту войну нельзя, потому что, сражаясь с самим собой, можно лишь погибнуть. Единственная возможная вещь – поставить подсознание на место, но какими это обернётся жертвами, неизвестно никому. Оно возьмёт то, что вам дорого и сложит цепь событий таким образом, что произойдёт то, чего вы боитесь больше всего на свете.

Выжить можно двумя способами: заранее подготовить себя к потере и – опередить его. Во втором случае вас будут считать человеком без сердца, но разве это имеет для вас какое-то значение? Если имеет, то ведите мирную жизнь, не перечьте себе.

Здесь есть определённый риск. Эти хроники для тех, кто, возблагодарив Бога за все потери, должен стать воином.


ХРОНИКИ РОЗЫ

Никогда нельзя помогать демонам, даже когда они, моля о помощи, разрывают ваше сердце на куски. Это вложение на развитие тёмных сил. Отдайте им ваше сердце на съедение. Неприятно жить без сердца, но они отстанут.

Спорьте с вашим подсознанием до последнего. Даже если вы не выиграете спор, оно отступит.

Не позволяйте вашему сознанию связать вам руки. Вы рискуете остаться бездельником всю оставшуюся жизнь.

Не ждите смерти, но и не забывайте о ней.

Скажите своим чувствам «нет», или они скажут это вам. Важно быть первым.

Я была уверена, что смогу приручить смерть, но она не захотела выйти из клетки.

Как неприятно подходить к самому краю пропасти! Зная, что кто-то подкрадётся сзади и отнимет у тебя твой страх.

Когда-то я был владельцем огромного моря слёз, а теперь я жалкий бедняк, прозябающий в глуши.

Я взял в руки весло и  убил человека, чтобы он не мешал мне уповать на звёздное небо.

Мне было бесконечно жаль мечты, которые сбылись. Воплотившись, они утратили вкус к жизни; став реальностью, они перестали её замечать.

Что такое печать одиночества? Это не более как чернильный штамп, который легко смывается водой.

Где звери боролись: чёрный и белый; источник бил в тёмном лесу, и не было листьев на ветках. Ты что-то весёлое мне говорил, а я громко смеялась.

«О чём ты плачешь, маленькая девочка?», - спросил прохожий.
«О том, что уже нельзя ничего изменить». Тогда маньяк удивился и не стал её убивать.

Когда её спросили, что такое боль, она, не раздумывая ответила: «Это сон, который мы никогда не устаём смотреть».

Мне хотелось плакать, но кто-то украл мои слёзы, спутав их с алмазами. И этот жалкий человек похвалялся, что у меня осталось ещё!!!

Я вспомнила о тебе, как о человеке, которого любила. Но я решительно забыла, чем закончилась моя любовь.

Я ушла, но забыла забрать свою верность и теперь я даже не знаю, куда за ней возвращаться…

Больше не осталось голых, гладких стен, хотя мысли ещё есть. Но раз им нет места, то и не стоит выпускать их в жизнь. Наверное, они преждевременны. Сейчас я немного отдохну, соберусь с силами, оставлю нож и пойду в тронную залу, к зеркалу. И я напишу на стекле «мои мозги». Я не могу отправиться в вечность, но почему бы мне не отправить туда свою здравомыслящую часть?

Для меня это такая же смерть, как и физическая. Я не вижу особой разницы. Я буду рождаться много раз как идиотка по имени Мария Райнер, и тогда я стану владеть всей болью, которая только есть в мире – потому что я не буду чувствовать её. Неплохое королевство, не так ли? И вдруг Денисий Грата тоже обозначится в пространстве? Ведь написал же он мне в моём подсознании письмо…

А то, что это оказались «Правила выживания» в собственном мире, которые я так и не прочла, больше не имеет значения. Он написал мне письмо. Он меня нашёл.

Сегодня 16 декабря 1996 года. Может быть, когда я опубликую свой роман, я изменю своё будущее, и мы наконец встретимся, если не в этом мире, то в следующем? Ведь Анатас вечно что-то путает. Вдруг он врал, и все кругом врали, просто так, чтобы мы с тобой вечно искали друг друга по всей Вселенной.

Прости, Дэн, но я всё же буду говорить о нас с тобой стихами Рильке:

И потому, что я тебя не встретил, хвалился, что однажды потерял.

Прощай, Денисий Грата. Может, найдётся кто-то, кто изобретёт прибор и назовёт его LIGD

Light
Irresistability
Gott
Dark

И тогда нас будут ловить все, кому не лень.

КОНЕЦ