Бессмертный комиссар Шпанько

Ну хорошо, расскажу еще раз, как и что там произошло. Правда, я уже рассказывал это вашим коллегам, но мне кажется, они не очень-то поверили.
Короче, несколько дней назад вызывает меня редактор и говорит:
- Ты же знаешь, что в этом году в нашей стране отмечается столетие окончания Гражданской войны?
- Ясень пень, - говорю. – Кто ж не знает…
- Так вот, - продолжает он, - надо к этой дате написать убойный материал. Такой, чтобы гвоздь номера. Такой, чтобы можно было на Всероссийский конкурс отправить.
- Да написать-то не проблема, - говорю. – Чего ж не написать? Главное, чтобы сама тема была убойная. А вот с этим как-то напряженно.
А редактор прищурился и говорит, совсем как Ленин в том фильме:
- Есть такая тема!
- Опять про командира партизанского отряда товарища Борисова? Или про Асю Колесникову, любимую женщину партизана Булыги?
Редактор еще больше оживился.
- Про любимую женщину – это тема, конечно, заманчивая. Будем иметь ввиду как запасной план. Но я хочу предложить тебе рассказать про бессмертного комиссара Шпанько.
- Кого?
- Вот! – кивнул редактор. – Ты тоже не знаешь. А значит, тема будет интересна широкому кругу читателей. Мне тут подкинули кое-какие материалы про Шпанько, ты пока ознакомься, а завтра подойди, обсудим, в каком ключе лучше всего подать эту историю.
Ну что, беру папку, иду в кабинет, начинаю изучать. И вырисовывается очень интересная картина.
Этот Шпанько – он вообще не из местных. Откуда родом – никто не знает. Известно только, что в 20-м году он вступил в Народную революционную армию Дальневосточной республики. За год дослужился до комиссара, и так случилось, что его батальон направили на охрану железнодорожного моста.
А белым этот мост позарез был нужен, вот они и пошли на штурм… Что там было на самом деле – сейчас, наверное, никто и не скажет. Красные утверждают, что батальон оказал героическое сопротивление, а белые пишут, что охрана моста разбежалась. Но, как бы то ни было, а белогвардейцы захватили двадцать красноармейцев, и среди них – комиссара Шпанько.
Их всех привезли сюда, в наш город, и начали пытать, пытаясь узнать самую главную тайну. Что это была за тайна, я так и не понял, но источники пишут, что никто из пленных не проронил ни слова. И тогда белые решили всех расстрелять. Ну а чего? Времена суровые. Лихие. Голодные. Лишние рты – обуза.
Морозной ночью, а дело было в декабре, пленных повели на расстрел. Почему ночью? А шут его знает. Может, не хотели привлекать внимание местных жителей. А может, боялись, что партизаны отобьют.
Привели их к расстрельному оврагу… Ну, тот самый Овраг смерти, знаете, наверное, только тогда он был на окраине, а сейчас – в черте городской. Там монумент поставили, облагородили, субботники проводят всякие. В общем, культурное место стало.
Привели, только расстреливать не стали – решили штыками всех заколоть. Почему? Да тоже непонятно: то ли не хотели, чтобы выстрелы слышали, то ли не хотели патроны тратить… Расправа, конечно, была жестокой: красногвардейцев по одному подводили к оврагу, а затем трое солдат, воткнув в несчастного штыки, поднимали тело на винтовках вверх и бросали в овраг. Так всех и порешили.
Комиссара Шпанько казнили последним. Когда его тело упало вниз, солдаты спустились и начали штыками добивать тех, кто подавал признаки жизни. Поняв, что все погибли, они забросали трупы снегом и ушли.
И вот тут начинается самое интересное. Комиссар не умер. Он очнулся, выбрался из оврага и пошел в сторону леса, потому как считал, что там должно быть село.
Он шел по снегу всю ночь и, пройдя пятнадцать километров, добрался до ближайшего населенного пункта. Там ему оказали первую помощь и переправили в партизанский госпиталь. Отрядный врач насчитал на теле 11 штыковых ран. Чудо, что он вообще выжил. Поэтому Шпанько стали называть бессмертным комиссаром.
Но потом его перевезли на другую партизанскую базу, и надо же такому случиться, что именно на нее напали каратели, которые уничтожили всех, в том числе и раненых. Когда другой партизанский отряд пришел на подмогу, помогать было уже некому: каратели ушли, оставив после себя груду трупов.
Из документов следовало, что тело бессмертного комиссара было перевезено партизанами в ближайшую деревню Михайловку и с почестями похоронено возле школы.


Прочитал я это все, и на следующий день пошел к редактору.
- Занимательная история, - говорю. – Но не хватает какой-то фишки. Вот если бы он выжил, а потом, уже после войны, случайно встретил в магазине своего палача – вот это был бы материал!
- Это да, - кивает редактор. – А как тебе такая фишка: никто и никогда не видел могилы бессмертного комиссара?
- В смысле? – не понял я. – Там же написано, что с почестями возле школы похоронен.
- Документы, которые ты читал, были написаны в 60-х годах, - говорит редактор. – А когда в 72-м в стране отмечали пятидесятилетие окончания Гражданской войны, в Михайловку отправилась делегация, чтобы отреставрировать могилу комиссара. Но никакой могилы там не нашли.
- А школа-то была? – удивился я.
- Школа была, - кивнул редактор. – А про могилу никто не знал.
- Странь какая-то, - говорю.
- Согласен. Поэтому и возникла мысль: попытаться найти могилу комиссара. Если найдем, то сотворим небольшую сенсацию.
- А если не найдем? – спрашиваю.
- Тогда развенчаем еще один миф. А может, откопаем что-нибудь интересное про этого комиссара.
- А он вообще был, этот самый комиссар?
- Комиссар был, - говорит редактор. – Есть архивные документы, подтверждающие некоторые факты его биографии.
Тут я возьми, да и скажи:
- Ну вы же сами понимаете, что одним днем тут не ограничишься, так? Надо с людьми пообщаться, в эту… как ее… Михайловку съездить, людей опросить.
- Съездить, конечно, надо обязательно. Только опросить людей будет трудновато – во всем селе живут один-два человека. Может, три. Деревня, можно сказать, умерла.
- О как, - говорю. – Это почему?
- А ты что, не слышал про михайловского упыря? – спрашивает редактор.
- Неа…
- Ну да, - кивает редактор, - ты же сам не местный. А дело в том, что много лет назад в этой деревне стали люди пропадать. Михайловка – она же самая дальняя из всех деревень района. Окружена тайгой. Места, можно сказать, дикие. Ну пошел человек в лес – и не вернулся. Бывает. Мало ли – тигр напал или медведь задрал. Но среди местного населения пошел слух, будто это дело загадочного зверя, который высасывает из людей кровь.
- Типа чупакабры?
- Типа того. Только тогда такое слово и не слыхивали. Поэтому зверя прозвали михайловским упырем. И как-то постепенно стали люди оттуда уезжать.
- Как-то странно, – говорю. – Получается, этот зверь нападал только на михайловцев?
- Ну не только, - говорит редактор. – Городские люди тоже иногда пропадали в лесу. А где-то в начале девяностых два солдата исчезли – служили в местной части, да и пропали. Говорили, что они откуда-то из Забайкалья призывались. Возможно, на родину хотели сбежать, да и пропали.
- И что, никто этого упыря не пытался поймать?
- Пытались, - кивнул редактор. – Даже из Москвы приезжали какие-то ученые, больше похожие на военных. Это было весной, то ли в семьдесят пятом, то ли семьдесят шестом. Облазили все окрестности Михайловки и нашли два мумифицированных тела. По остаткам одежды опознали жителей деревни, которые пропали по осени.
- А вскрытие чего показало?
- То-то и оно, что никто не знает. Я как-то общался с местным журналистом – Яковом Свирским, ты его не знаешь, он умер давно. Так вот, Яков хотел написать материал о михайловском упыре, пытался получить информацию у этих ученых. А его вызвали в райком и настоятельно рекомендовали написать о чем-нибудь другом. Например, о севе зерновых. Ну, Яков не дурак был, больше не стал тему развивать.
- Ну понятно, - говорю. – Но все равно, хоть там людей и мало живет, но надо будет все обстоятельно разведать… За неделю, думаю, справлюсь.
- Ишь чего! – усмехнулся редактор. – Губа у тебя не дура, понимаю. Но неделю – это слишком много. Сегодня среда, если завтра поедешь – то два рабочих дня тебе с лихвой хватит. Ну и плюс два выходных, если захочешь. А в понедельник утром приходишь на работу – и отписываешь материал в свежий номер.
- Командировочные хоть заплатите? – спрашиваю.
- А то! – говорит редактор.
Он порылся в сейфе и достал оттуда бутылку коньяка.
- С 8 марта осталось, – поясняет. – Хватит командировочных?
- Ну, на день хватит, - говорю. – А там посмотрим… И кстати, как добираться туда?
- А Василий тебя отвезет, - говорит редактор, имея в виду нашего редакционного водителя. – Заодно с ним и договоришься, когда тебя забрать.
- Если что, позвоню ему из Михайловки.
А редактор говорит:
- Вот насчет «позвоню» точно не получится – там связи нет. Я ж говорю – глухие места. Поэтому заранее с ним договорись.


Делать нечего. Сажусь за рабочий стол, начинаю думать, где взять дополнительную информацию.
Звоню Витьке Пахомову, сотруднику местного музея.
- Привет, - говорю, - чем занят?
- Да ничем, - отвечает. – Телик смотрю.
- На работе, что ли?
- Почему на работе? Я в отпуске уже неделю.
- Отпуск – это хорошо, - говорю. – А вот скажи мне, как историк историку: ты про могилу бессмертного комиссара Шпанько слышал?
- А как же, - отвечает Витька. – Слышал. Даже пытался найти. И не я один. Только дохлое это дело.
- Чего так?
- А того! – говорит он. – Ни фотографий, ни описания места захоронения у нас нету. Да и сама фигура Шпанько несколько условная. Точнее, есть свидетельства очевидцев, что был такой комиссар, но нет ни одного документа, принадлежавшего самому комиссару. Даже нет писем, адресованных ему или написанных им. Поэтому некоторые исследователи склонны считать его выдумкой красных речистых былинников.
- Ты тоже так считаешь? – спрашиваю.
- Я считаю, что Шпанько – это некий собирательный образ героического комиссара. Преданного своему делу, бесстрашного и в некотором роде бессмертного. Ведь если погибнет один, на его место станет другой. Как-то так… А ты чего интересуешься?
Я рассказал ему про задание редактора. Витька усмехнулся в трубку:
- С тем же успехом тебя могли отправить на поиски снежного человека. Или искать Атлантиду.
- Ну, ты же знаешь, что сам путь интереснее цели…
- Э, буддист ты хренов, - говорит Витька. – Начитался Акунина.
- Чего это сразу Акунина? Может, я читал «Письма мастера дзэн мастеру фехтования»?
- Ну да, рассказывай, - сказал Витька, но я чувствовал, что он заинтересовался темой.
Так и оказалось.
- А ты когда едешь? – спрашивает он.
- Да завтра и еду. У меня на все про все дня два, максимум – четыре.
- Знаешь чего? Если на бензин забашляешь, то я бы мог с тобой съездить.
- Это было бы вообще круто, - говорю. – Во-первых, вдвоем веселее. А во-вторых, одна голова хорошо…
- А с туловищем лучше, - говорит Витька. – Знаю. Так что, порешали?
- Ну да.
- Тогда подходи завтра к музею часов в десять. Я кое-какие бумаги на работе захвачу, да и поедем.


К 10 часам, как договаривались, я подошел к музею. Серый «Джимни» Витьки уже стоял рядом со зданием.
Остановившись у машины, я отправил редактору смс, что поеду в село с Пахомовым. Только засунул телефон в карман, как Витька вышел из музея и, увидев меня, поднял руку вверх.
- Приветствую! – сказал он. – Ну что, готов к поискам Атлантиды?
- Всегда готов.
Мы сели в машину. Я бросил рюкзак на заднее сиденье.
- А перегаром-то несет, - поморщился Витька.
- Перегорел на работе, - пояснил я. - Сколько на бензин?
Он прищурил глаз.
- Так, - сказал он. – Туда шестьдесят кэмэ, обратно столько же – значит, сто двадцать. Если брать средний расход, то… Короче, пятьсот рублей.
- Держи, - сказал я, протягивая купюру. – Сначала на заправку заедем, да?
- Да я уже заправился, - сказал Витька, отъезжая…
Минут пять мы ехали в тишине.
- А чего ты решил поехать, если думаешь, что Шпанько – это миф? – спросил я.
Витька достал сигарету, прикурил от зажигалки. Он почему-то никогда не пользовался в машине прикуривателем.
- Скажем так – ради спортивного интереса, - ответил он. – Я давно хотел провести масштабные исследования, да все времени не хватало. А тут ты звонишь…
- А если серьезно?
Он рассмеялся:
- А если серьезно, то Надька задолбала, чтобы я ремонт в прихожей сделал. А тут такая хорошая возможность на пару дней слинять из дома!
- Но потом же все равно придется делать ремонт, - возразил я.
- Не исключено, - задумался Витька. - Ну да там видно будет…
- Женщины, - сказал я и вздохнул.
- И он мне будет рассказывать! – усмехнулся Витька. – Кстати, как у тебя как на личном фронте? Нашел кого?
- Неа, - говорю. – И не особенно ищу. Говорят, что одиночество – это выбор между нервной и половой системами в пользу первой.
- Это хорошо, - кивнул Витька задумчиво. – Очень хорошо.
Я подумал, что вопрос прозвучит глупо, но все же спросил:
- Почему – хорошо?
- Ты о чем? – спрашивает.
- Ну ты сказал, что хорошо, что я никого не нашел…
- А, ты об этом, - усмехнулся Витька. – Хорошо в том смысле, что ты вольный стрелок: захотел – поехал, не захотел – на диване лежишь, пиво пьешь, а не ремонтом занимаешься.
- Это да, - говорю.
Помолчали. Потом я вспомнил наш телефонный разговор и спрашиваю:
- Ты говорил, что кто-то еще искал могилу комиссара?
- Да, было дело, - говорит. – Лет пятнадцать назад. Я тогда только пришел в музей работать. Приехали два чудика в наш город – они из Петербурга во Владивосток на мопедах ехали, вот и заехали сюда на ночевку. Такие припанкованные ребята, безбашенные. Молодые, свободные. Никаких планов, все спонтанно. Типа: а давай во Владивосток махнем? А давай! Пивка попили – и в путь. Ни денег с собой не брали, ничего. Из вещей – палатка, да газовая плитка. И сковородка. И, понятное дело, взяли с собой телефоны и фотокамеру, чтобы фотографии делать – они собирались книгу написать о своей поездке… Ну, народ же у нас в стране добрый: кто продуктов подкинет, кто на бензин и на телефон деньги даст, кто пивком угостит. Так они до нас и добрались. Осмотрели город, пришли в музей. Ну и кто-то им рассказал легенду про Шпанько, про михайловского упыря. Вот они загорелись желанием поехать туда. Писатели, блин…
- И чего? – спрашиваю.
- А ничего, - отвечает. – Поехали – и пропали.
- С концами, что ли?
- Надеюсь, с концами, - усмехнулся Витька. – Потому что концов никто отдельно не находил.
- Подожди, их что, никто не искал? Пацанов этих?
- А кто их будет искать? Милиция? Местные энтузиасты ходили в милицию, а им сказали: а вы уверены, что они пропали? Может, поехали себе во Владивосток. Или в Питер вернулись. Типа, пока родственники не напишут заявление о пропаже, искать не будут. Опять же, никто фамилий этих пацанов не знал, никто их документы не видел.
- И что, никаких следов? Ни мопедов, ничего?
- Мопеды через год нашли где-то в тайге под Михайловкой. Походу, они даже не добрались до села.
- До села? Я думал, Михайловка – это деревня.
Витька пожал плечами.
- Деревня, село – какая разница? Одно слово – дыра.
- А тела?
Он покачал головой:
- А тел так и не нашли.
- Странно как-то… Если бы их ограбили, то забрали бы мопеды. Чего зазря технике пропадать? Может, их этот… упырь убил?
- Ха! – сказал Витька. – Ты тоже веришь в этот бред?
- Как я могу в него верить, если я только вчера о нем узнал? Чтобы верить или не верить, нужны факты.
- Слушай, михайловский упырь – это сказки для детей, чтобы они в тайгу не шастали, - говорит Витька. – Давным-давно один пацаненок из Михайловки пошел за грибами, да и пропал. Его тело искали, да так и не нашли. Вот тогда михайловцы и придумали страшилку, чтобы другим детям неповадно было.
- А комиссия из Москвы? Ее что, не было?
- Была, - кивнул Витька. – Только к михайловскому упырю она не имела никакого отношения. Уже в годы перестройки стало известно, что комиссия приезжала совсем по другой причине: неподалеку от села разбился самолет, на борту которого была секретная аппаратура. Возможно, это был самолет-разведчик. Вот обломки самолета и искали. А кто-то распустил слух, что ищут этого упыря. Тем более, что за несколько месяцев до приезда комиссии в тайге снова пропали люди.
- Вроде как местный журналист один пытался написать статью на этот счет…
- Свирский? – усмехнулся Витька. – Да с него журналист, как с меня орнитолог-свинопас. Ну да, он работал в местной газете, но пил по-черному. Впрочем, мужик он был хороший… Так вот, он откуда-то узнал про эту комиссию, хотя она, как я понимаю, проводила секретные поиски, и об этом не рассказывали на всех углах. Яша решил отличиться: он пошел к редактору, сказал, что поедет узнавать подробности. И пропал на неделю. Понятное дело, что забухал… А через неделю явился и стал рассказывать сказки, что вместе с московскими специалистами он ходил по тайге в поисках упыря, но после того, как нашли тела двоих людей, всю информацию засекретили и с него взяли подписку о неразглашении.
- Так тела все же нашли? – встрепенулся я.
- Нашли. Вроде как уже мумифицированные. Правда, непонятно, почему их не растащили всякие падальщики, но факт остается фактом. Скорее всего, когда эти люди умерли, выпал снег, а потом ударили морозы. Тела замерзли. А вот по весне их и нашли, когда все растаяло…
- И от чего они умерли?
- А шут их знает, - пожал плечами он. – То ли вскрытия не было, то ли было, но ничего криминального не нашли. В общем, никакой информации об этом не осталось.
- Весело, - резюмировал я. – Шпанько не было, упыря не было… Чего, спрашивается, едем?
- Тебе же статью надо написать, - напомнил Витька. – Два дня поживем в селе, отдохнем от городской суеты. Там знаешь какой воздух? Никакого самогона не надо. Вдохнешь – и опьянеешь.
- И чего, так и будем на сухую поисками заниматься?
- Почему ж это на сухую? – подмигнул он. – Я взял поллитру. Да и ты, насколько я тебя знаю, чего-нибудь прихватил.
- Прихватил, - кивнул я. – Редактор выдал вместо командировочных.
- Да, совсем у вас туго в редакции, - вздохнул Витька. – Скоро зарплату будете получать бумагой и шариковыми ручками.
- Обижаешь! – сказал я. – У нас в редакции у всех компьютеры есть.
- Ну, значит, компьютерными мышами.


Через полчаса мы свернули с трассы на проселочную дорогу, шедшую через хвойный лес. Она была покрыта сухой прошлогодней травой. Чувствовалось, что здесь уже давно никто не ездил.
- Ты уверен, что твоя машина тут проедет? – засомневался я.
- Шутишь? – обиделся Витька. – Да мой буцефал меня из таких болот вытаскивал! Сто две лошади, полный привод. Ты не смотри, что он маленький, он похлеще любого уазика будет!
- И похлеще лэндкрузера? – поддел я.
- Ну нет, конечно. Крузак – это машина ого-го. У него и объем движка раза в четыре выше, и лошадок во столько же раз больше.
Высокие кедры по обеим сторонам дороги закрывали солнечный свет, поэтому мы двигались в полумраке. Машина ехала со скоростью не более 20 километров в час.
- За полчаса доберемся, - сказал Витька, будто услышав мои мысли.
- Это радует, - проворчал я. – Если, не дай бог, застрянем, то помощи здесь не дождешься.
- А ты настраивай себя на позитив, - усмехнулся он. – Не притягивай плохие мысли.
- Ладно, давай поговорим о хорошем, - кивнул я. – Как мы будем искать могилу этого комиссара?
- Как обычно, - пожал плечами Витька. – Пойдем к зданию школы, и будем вокруг нее осматривать местность, выискивая либо небольшие могильные насыпи, либо, наоборот, характерные проседания почвы. Если что найдем, то проверим с помощью металлоискателя. Возможно, в могилу положили какие-то вещи, оружие. Так делали редко, потому что оружие ценилось, но все же иногда делали.
- Ух ты! – сказал я. – Ты и металлоискатель взял?
- Не, ну не водку же я еду пить! – сказал Витька. – Хотя водку тоже, но не это главное.
- Так что, и копать придется?
Витька усмехнулся.
- Если бы мы проводили поиск в обстановке секретности, то можно было бы и откопать, - сказал он. - Но так как ты собираешься писать об этом статью, то никаких самостоятельных раскопок лучше не производить, а то проблем не оберешься.
- Слушай, но ты же считаешь, что могила Шпанько – это миф. Так зачем все это: металлоискатель, осмотр местности?
- Для самоуспокоения, - сказал Витька. – Ученый – это же не тот, кто свято верит в какие-то догмы, а тот, кто пытается найти им подтверждение. А я ж, как-никак, научный сотрудник. Да еще и кандидат исторических наук.
- Помню, - сказал я. – Ты кандидатскую о поселениях чжурчжэней писал. Давал мне почитать. А если мы могилу Шпанько найдем? Докторской займешься?
- Да нет, тема мелковата, - хмыкнул он. – Вот если мы найдем неизвестную братскую могилу времен Гражданской войны, тогда да, можно будет проводить какие-то изыскания. Ведь наличие массовых захоронений может перевернуть наше представление о ходе боев, о силах сторон…
Глаза его стали мечтательными.
- Короче, если что – упомянешь меня в своей докторской, - сказал я.
- Да без проблем.
Внезапно машина осветилась солнцем – мы выехали из леса. Дорога сворачивала влево – к нескольким полуразрушенным избам. За ними вновь начиналась тайга.
- А где тут школа? – спросил я.
- Была вон там, - Витька ткнул пальцем в лесную чащу. – Только школа уже лет тридцать как не работает. Не знаю, что от нее осталось.
Три хижины выглядели необитаемыми. Впрочем, за ветхим забором одной избы залаяла собака. Возле этого дома мы и остановились.
Витька посигналил. На покосившееся крыльцо вышла старушка. Прикрывая глаза от солнца, она посмотрела на машину. Затем взяла лыжную палку, приставленную к стене дома, и двинулась к нам.
Я думал, палку она взяла для самообороны, но оказалось, что она использовала ее как клюку.
- Чего шумишь? – спросила она, открыв калитку. – Вы откуда, из города?
- Ну да, - кивнул Витька.
- И кто там в городе – красные или белые?
- Эээ, - сказал Витька и повернулся ко мне.
Его лицо выглядело растерянным. Наверное, как и мое.
Старуха неожиданно рассмеялась:
- Эх, давно я ждала, чтобы подшутить над кем-нибудь!
Мы с Витькой улыбнулись, давая понять, что оценили шутку.
- И чего приехали? – спросила хозяйка. – Опять, небось, выборы какие-то удумали?
- Почему – выборы? – не понял Витька.
- Да к нам сейчас только эти… как их? Избирательные комиссии приезжают. Приедут с чемоданчиком, бумажки сунут, я наугад птички поставлю, они и уедут. И им хорошо, и мы, вроде как, с живыми людьми пообщались.
- А кроме вас тут кто-то живет? – спросил я. – Или вы одна остались?
- Почему одна? Тут вот, - она ткнула влево, - Илидорыч живет с внучкой. Тама, - она показала вправо, - Тимофеевна обитает. А вон тама, в лесочке, дом Комиссара…
- Кого?
Я был удивлен.
- Да Петьки Комиссарова. Его из-за фамилии все Комиссаром и кличут…
- А он давно живет в селе? – спросил Витька.
- Да шут его знает- сказала старуха. – Я вот когда приехала сюда, а это в шестьдесят третьем было, он уже жил тут.
- Вы, получается, пятьдесят девять лет тут живете? – уточнил я.
- Получается, так, - кивнула она. – Я ж сюда после училища приехала по распределению – детишек учить. Думала, временно, а потом мужа будущего встретила, поженились. Так и осталась тут.
- О, так вы учительница?
Она снисходительно посмотрела на меня.
- Знамо дело, не уборщица, - сказала она и приосанилась. – Я ж говорю – после училища приехала.
Она еще и головой покачала, словно поражаясь моему тупоумию.
- А скажите, не было возле школы какой-нибудь могилы? – спросил я. – Говорят, в Гражданскую тут какой-то партизан был похоронен.
- Чего ей делать, могиле-то, возле школы? – неодобрительно сказала она. – Все могилы у нас на кладбище, как у нормальных христьян.
- Да говорят, была могила, - встрял Витька. – Вроде как комиссара похоронили там, которого каратели убили, когда на партизанский отряд напали.
- Врут! – сказала старуха. – Никакой могилы тут не было. Я так и ребятам сказала, которые сюда приезжали.
- А что за ребята? – насторожился я.
- Да малохольные какие-то! – сказала она и сплюнула. – Приезжали двое на тырчиках, тоже про могилу спрашивали.
- На тырчиках? – переспросил Витька.
- Ну, - кивнула старуха. – Такие, как мотоциклы, только маленькие. И тыр-тыр-тыр, и тыр-тыр-тыр! Тырчики.
- И когда они приезжали? – спросил я.
- Да поди вспомни – когда, - покачала она головой. – Это еще Ельцин был. Хотя вру – уже Путин. Или нет?
Она принялась что-то подсчитывать в уме, шевеля губами.
- Так… Васька помер в двухтысячна пятом, а эти, стало быть, через год и приехали. Значит, в двухтысячна шестом.
- Ну да, пятнадцать-шестнадцать лет назад, - сказал Витька. – Значит, до села они все же добрались… А потом что эти ребята делали?
- Дак к Комиссару и поехали, - сказала старуха, мотнув подбородком в сторону лесочка. – Узнали, что он тут самый старый житель, да и поехали. Тогда еще, помнится, тетя Маня жила – вот тут вот рядышком дом ее был. А потом померла она – сгорела в доме с сыном. И полыхало так, что только косточки от них и осталися.
- От чего это она сгорела? – спросил я. – Подожгли, что ли?
- А шут его знает, - равнодушно сказала старуха. – Тут комиссия приезжала, установили, что из-за того это произошло, что они печку неправильно топили. Вроде как уголек выпал – и полыхнуло… Смешно.
- Чего ж смешного? – не понял Витька.
- Да живет баба, пятьдесят лет печку топит, и на тебе – уголек какой-то падает. Вот пятьдесят лет не падал, а вдруг взял и упал.
- Ну бывает, - сказал Витька.
- Может, у вас, городских, и бывает, - сказала старуха. – А у нас руки из нужного места растут.
- Так эти двое на тырчиках – они сколько здесь были? – спросил я.
- А это вы у Комиссара и спросите – они же к нему поехали, - сказала она. – Я-то их и не видела боле. Слышала, вроде, что той же ночью их тырчики мимо проезжали. А может, это через день было. Не помню.


Мы попрощались и поехали в сторону лесочка, где должна была быть изба Комиссара.
- У нас тут как в сказке про Алису, - сказал я. – Чем дальше, тем страньше.
- Угу, -кивнул Витька.
Он вообще вдруг стал каким-то неразговорчивым.
- У тебя все нормально? – спросил я.
- Угу, - сказал он.
Ладно.
Ну, проехали мы метров сто в лесочек. Увидели справа дом. Я даже не сразу понял, что в нем не так. Обычной сельский домик: с левой стороны дверь в сени, два окошка, крыша шиферная, из трубы дымок идет… Потом понял – нет забора. В российских-то деревнях всегда заборы вокруг домов ставят – от воров или чтобы скотина не залезала в огороды…
Мы вышли. Витька закурил. Я увидел, что у него дрожат пальцы.
- Вить, ты чего? – спросил я.
- В смысле?
- Ты нормально себя чувствуешь? Чего руки дрожат?
Он криво усмехнулся:
- Бывает. Врачи говорят, проблема с щитовидкой. Надо на обследование ехать, да я узнал, сколько это стоит – и решил пока повременить.
Он выбросил окурок в кусты и сказал:
- Пойдем с хозяином знакомиться.
Я увидел, как в окне дернулась занавеска. Но на стук в дверь долго не открывали. Наконец, в сенях раздались шаркающие шаги и дверь открылась.
- Кого это бог принес в мою хату? – спросил хозяин, появляясь из двери.
Я ожидал увидеть древнего старца, но он оказался не таким возрастным. Сбрить седую бороду – так вообще лет шестьдесят, не больше. Хотя если верить той старухе, ему должно быть больше восьмидесяти.
Я понял, что даже не спросил ее имя и фамилию. Журналист, называется…
- Здравствуйте, - сказал Витька. – Мы из города приехали. Я в музее работаю, а это – журналист местной газеты.
- Добрый день, - сказал я.
- Мы хотим пообщаться с вами и узнать информацию кое-какую, - продолжал Витька. – Надеюсь, вы нам поможете.
- Ну, раз пообщаться, то милости прошу до нашего шалашу, - сказал хозяин, жестом приглашая в дом.
Пройдя сени, мы оказались в маленькой кухоньке. В печке потрескивали дрова. Прямо напротив двери у противоположной стороны стоял темного дерева буфет. Судя по резьбе – довольно-таки старый, в советские времена таких не выпускали. Возле окна, вплотную к подоконнику, примостился стол, застеленный клеенкой. На нем стоял электрический чайник и лежали старые пожелтевшие газеты. Заметив среди них наше издание, я мысленно приосанился – читают.
С трех сторон стола стояли табуреты, выкрашенные желто-коричневой краской. Такой же краской был покрыт и пол, местами уже потертый.
- Прошу, - сказал старик, показывая руками на табуреты.
Мы, так получилось, присели с торцевых сторон стола. Хозяин уселся посередине и во время разговора крутил головой, смотря то на Витьку, то на меня.
- Мы это, - сказал Витька и кашлянул, прочищая горло. – Пытаемся найти могилу комиссара Шпанько.
Старик всплеснул руками.
- А я так и подумал! – воскликнул он. – К нам ежели кто и приезжает сейчас, так это разные Индианы Джонсы в поисках могилы незабвенного бессмертного комиссара.
- Не думал, что вы знаете про Индиану Джонса, - сказал я.
Хозяин повернул ко мне лицо.
- А что вы думаете, мы тут дикари, что ли? – обидчиво произнес он. – Мы и телевизор смотрим, и книжки читаем. Раньше вот газеты выписывали даже, пока почта не отказалась к нам ездить.
- Так сюда, получается, приезжал кто-то в поисках этой могилы? – уточнил я.
- А как же! Приезжал. Двое хлопчиков были из Ленинграда. Спрашивали у меня могилу эту. Но я им сразу сказал, что это выдумки все.
Я посмотрел на Витьку, но он не заметил моего взгляда.
- И что с теми хлопчиками стало? – спросил я.
- А сгинули они, - сказал старик и покачал головой. – Переночевали тут у меня, поехали обратно, да и сгинули. Их искали потом, но так и не нашли. Мопеды их нашли, а самих – нет.
- И что вы думаете по этому поводу?
- А ничего не думаю, - просто ответил он. – Толку думать о том, что тебе не подвластно? Надо думать о том, что ты волен вершить…
- О, стихи, - сказал я. – Сами пишите?
- Да нет, - покачал он головой. – Знакомый мой один баловался сочинительством. Умер уже, царствие ему небесное.
Тут хозяин спохватился:
- Может, чайку?
- Да было бы неплохо, - сказал я.
Хозяин налил в электрический чайник воды из ведра, нажал кнопку.
- Вода у нас тут хорошая, - сказал он, присаживаясь на табурет. – Колодец, говорят, еще первые поселенцы выкопали. И вода в нем живительная! Тут в деревне жил Ванька-косой – алкаш страшный! Каждый день квасил. Но что интересно – не похмелялся никогда. Утром встанет, до колодца добредет, выпьет полведра воды колодезной, остальное себе на голову выльет – и как огурчик! До обеда прекрасным работником был.
- А после обеда? – спросил я.
- А после обеда опять пить начинал. Он же вообще мастер на все руки был: и телевизоры чинил, и огороды копал, и крыши латал. С ним и расплачивались самогоном. У него и норма была – пол-литра за услугу. Скажем, вскопает кому огород до обеда – ну, ему поллитровку дадут и накормят. Он за едой рюмку-другую и выпьет. А потом, скажем, пойдет кому-нибудь радиоприемник починит. Ну, ему и там пол-литра дадут, да еще картошки отварной или огурцов каких. Вот тем и жил, что дадут. Но, надо сказать, норму свою он знал: больше двух заказов в день не брал.
- И что с ним стало?
- А что станет, ежели литр самогона в день выпивать? – усмехнулся старик. – Помер, естественно. Еще и пятидесяти не было.


Чайник закипел и выключился. Хозяин достал из буфета заварник и полотняный мешочек. Раскрыл его, и кухню заполнил аромат трав.
- Чаек у меня, можно сказать, хенд-мэйд, - пояснил он. – Из местных трав.
Старик бросил в заварник две щепотки, залил кипятком. Прикрыл крышкой и накрыл салфеткой.
- Травам настояться надо, - пояснил хозяин.
- Сами собираете? – спросил я.
- Да куда мне! – махнул он рукой, присаживаясь за стол. – Есть тут у нас одна травница – Тимофеевна. Раньше-то про нее весь уезд знал, да и не только. К ней люди аж из самого Хабаровска приезжали! Знала она, как любую хворь снять. Сейчас, конечно, уже не то, что раньше. Сейчас аптеки в городах появились, лекарства разные, никто в народную медицину и не верит уже.
- А вы верите? – поинтересовался Витька.
- Как же не верить, если она – народная? – удивился старик. – Народная – значит, давняя, вековая, проверенная. Народ – он зазря ничего в памяти не хранит. У нас, к тому же, здесь ни аптеки, ни больницы – только вот травами и лечимся, ежели что.
Он снова поднялся, достал из буфета три чашки. Налил немного из заварника в одну чашку, потом вылил обратно.
- Меня этому в Средней Азии научили, - пояснил он. – Это называется «поженить чай».
- Вы и в Средней Азии бывали? – спросил Витька.
- Служил там, - неопределенно ответил старик. – Так, значит, вы могилу того комиссара ищете?
Мне показалось, что он слишком поспешно перевел разговор на другую тему.
- Ищем, - кивнул Витька. – Говорят, что возле школы была его могила.
- Не было никакой могилы, - сказал хозяин. – Байки это все.
- Но есть же документы, - начал я.
- Эээ, документы, - махнул рукой старик. – Документы – это бумага, а бумага, как известно, все стерпит – и выдумку, и придумку… Ну что, чайку?
Он разлил чай по чашкам.
Я приподнялся.
- Извините, а где у вас тут удобства?
- Как положено, - усмехнулся старик. – Строго на юг в двенадцати метрах от здания…
Я вышел на улицу. Витька был прав: воздух здесь был потрясающий. Не самогон, конечно, но голова слегка закружилась.
Определив по солнцу направление сторон света, я завернул за дом. Действительно, недалеко от здания среди деревьев виднелось покосившееся деревянное строение туалета «типа сортир». Но выглядело оно так, будто давно туда никто не хаживал. Во-первых, к домику не было тропинки. А во-вторых, дверь едва открылась из-за сухой прошлогодней травы.
Зайдя внутрь, я понял, что мои опасения подтверждаются: туалетом явно не пользовались давным-давно.
«Старик, небось, на горшок ходит, - подумал я и усмехнулся. – Или вообще под кусты».
Возвращаясь, я услышал, что в доме ведется разговор на повышенных тонах.
«Мы же не о том говорили!» - возмущался Витька.
«Сказал же: потом, не сейчас», - отвечал старик.
«Но ты же обещал!»
Желая узнать, что же старик обещал моему другу, я шагнул на крыльцо. Оно предательски скрипнуло. Голоса умолкли.
- Что за шум, а драки нет? – сказал я, заходя на кухню.
Витька глядел исподлобья на старика и промолчал. А вот старик дружелюбно пояснил:
- Ведем дебаты о роли крестьянства в Гражданской войне.
- О, любимая тема Витьки, - сказал я, присаживаясь за стол. – Гражданская война – это его конек… А вы чего же чай не пьете?
- Да вот, вас ждали, - ответил хозяин.
Я взял чашку и сделал глоток. Вкус напитка был терпко-солоноватым, но приятным. Пился чаек легко.
- Интересный вкус, - сказал я.
- Не панда дунг, конечно, но вполне себе, - кивнул старик.
- А что такое… панда дунг? – спросил я.
- Это такой очень редкий и вкусный чай, - начал объяснять хозяин. – Вы же знаете, что панда питается ростками бамбука?
- Ну да, - кивнул я.
- Так вот, установлено, что организм панд усваивает лишь тридцать процентов веществ, находящихся в бамбуке, а остальное все выходит естественным путем…
- Ой, только не говорите, что этот чай - как кофе копи лювак! – скривился я. – Что кто-то собирает дерьмо панд, промывает его и…
- Не-не-не! – замахал рукой хозяин и засмеялся. – Это не то, что вы подумали. Просто вот эти экскременты животных используются как удобрение для чайных кустов. Хотя да, «панда дунг» переводится как «дерьмо панд».


Витька встал из-за стола.
- Пойду покурю, - сказал он, покосившись на старика.
- Составить тебе компанию? – я приподнялся.
- Да не, сиди, - нахмурился Витька. – Я это… в удобства.
- Да, посидите со мной, - сказал мне старик. – У меня редко бывают гости, а я, знаете ли, соскучился по беседе с умным человеком.
- Так уж и умным! – усмехнулся я.
Но было приятно.
За Витькой хлопнула дверь, а я, глотнув чаю, спросил:
- И все же - что вы обещали моему другу? Извините, что невольно подслушал, но говорили вы с ним громко.
- Я-то обычно негромко говорю, - сказал старик.
- Я хотел сказать, что Витька громко говорил.
Старик махнул рукой.
- Очень эмоциональный молодой человек, - сказал он, покачав головой. – Вы как ушли, он опять стал спрашивать о могиле того комиссара, ну я ему возьми, да и скажи: мол, я знаю место, где вроде как раньше была могила, и могу показать. Ну он и стал твердить: пошли, да пошли… Я уж и объяснял ему, что могу ошибаться, что память у меня уже не та, да и вообще, чего спешить? Завтра с утра можно пойти, как рассветет. А он заладил: пошли, ты же обещал…
- Быстро вы на ты перешли, - сказал я.
- Да мне не в обиду! – засмеялся старик. – Мы же люди простые, не из князей…
На улице хлопнула дверь машины. Взревел двигатель.
- Не понял, - сказал я, приподнимаясь.
В окно я увидел, как машина Витьки сорвалась с места и скрылась за поворотом.
Я схватился за телефон.
- Здесь сотовая связь не ловит, - сказал хозяин.
Выругавшись, я положил телефон на стол.
- И что это было? – спросил я, глядя на старика.
- Можно только гадать, - пожал он плечами. – Первое: ваш друг забыл выключить утюг и, вспомнив об этом, поехал домой, чтобы не было пожара. Или, быть может, он всего лишь хочет выехать на гострассу, где более уверенный прием сотовых телефонов. А может, он почему-то обиделся на меня. Или на вас. Или вспомнил, что забыл металлоискатель, с помощью которого он собирался искать могилу комиссара. А может, он решил съездить за продуктами в соседнее село…
Мне показалось, что я сплю и никак не могу проснуться.
- И что же на самом деле случилось? – спросил я.
- Да я-то откуда знаю! – ответил он. – Можете придумать любой вариант, и, каким бы фантастическим он не казался, он будет верным, пока ваш друг не приедет и не объяснится. Это как с котом Шрёдингера: пока не откроешь коробку, не узнаешь, жив он или нет. Поэтому теоретически кот одновременно и жив, и мертв. То есть два противоположных ответа совершенно равноценны.
- Ясности ваш пассаж так и не внес, - заметил я.
- Да я и не собирался вносить ясность, - сказал он. – Я лишь поддерживал разговор…
Я еще раз посмотрел на экран телефона, будто надеясь увидеть, что связь есть.
- Блин, - сказал я. – Попадос… И чего теперь делать? Он уехал, а в машине мой рюкзак. Там вещи, продукты. Коньяк редакторский…
- Помилуйте, что ж я, гостя не угощу? – сказал хозяин. – Коньяка у меня, правда, нет. Но попотчевать кое чем смогу… Вы есть хотите?
- Собственно, - начал я, неопределенно жестикулируя.
Старик успокаивающе поднял руки, словно сдающийся фашист.
- Моя вина! – сказал он. – Надо было сразу предложить гостям рюмочку с дороги. Сейчас сделаю.
Старик открыл дверь в комнату. Я двинулся было следом:
- Вам помочь?
- Да вы что! – сказал он. – Вы – гость!


Старик скрылся в комнате, прикрыв дверь. Вскоре из-за нее раздался шум – судя по всему, хозяин открывал погреб. Минут через пять он вернулся, неся бутылку с желтоватой жидкостью и жестяную банку.
Когда он наклонился, чтобы поставить ношу на стол, я заметил, что на его шее висит на цепочке ключ – темный от старости. Но хозяин быстро спрятал его под рубашку.
- Оберег, - коротко пояснил он. – Друг подарил… Угощайтесь.
Я увидел, что бутылка запотела, а поржавевшая банка покрылась каплями воды.
- У меня там ледничок есть в погребе, - сказал хозяин. – Продукты отлично хранятся…
Я с сомнением взглянул на банку семипалатинской говяжьей тушенки. Потом разобрал дату, выбитую на крышке.
- Ого, - сказал я. – У нее срок годности тринадцать лет назад вышел.
- Я ж говорю – на моем ледничке продукты хорошо хранятся! – успокоил он. – Сто лет будет лежать – не испортится. Это я вам гарантирую!
Он взял нож, больше похожий на охотничий, и ловко вскрыл банку. Потом налил в невесть откуда взявшуюся рюмку желтоватую жидкость из бутылки.
- Местная достопримечательность! – подмигнул он, кивая на бутылку. – Самогон на травах. Десять лет выдержки! Раньше сюда даже из города за самогоном приезжали, особенно в начале девяностых. Экологически чистый продукт!
- А вы? – сказал я, показав глазами на рюмку.
- А я уже свое испил, - вздохнул старик.
Он протянул мне вилку:
- Закусывайте!
- Благодарю.
Я хлопнул рюмку. Отковырял кусок мяса с жиром, зажевал. Старик не соврал – тушенка оказалась вполне съедобной.
- А хлебушка нету? – спросил я.
Хозяин покачал головой.
- Не держим-с, - усмехнулся он. – Вот раньше…
- Дайте угадаю, - сказал я. – Вот раньше в этом селе такой хлеб пекли, что за ним из самого города приезжали. Да?
- А и не надо иронизировать, - сказал старик, чуть обидевшись. – Все так и было. У нас во многих домах пекли хлеб на натуральной ржаной закваске. А в городе что? В городе использовали дрожжи сухие – от них у людей изжога, да метеоризм сплошной. Потому там все злые, в вашем городе. А здесь – люди другие, добрые, потому как живут среди природы, и дарами природы пользуются. Вода – колодезная, хлеб – натуральный, картошка-морковка без химикатов выращенные.
- А я и не иронизирую, - сказал я, наливая еще одну рюмку. – Даже, наоборот, завидую.
- А вы, извините, в деревне жили когда-нибудь?
Я засмеялся.
- Куда там! Стопроцентно городской житель. Даже двухсотпроцентно.
- Это как так? – заинтересовался хозяин.
Я намахнул еще одну рюмку, зажевал тушенкой.
- У меня даже родители городские, - пояснил я. – Деды и бабки, насколько знаю, хоть и родились в селах да деревнях, тоже всю сознательную жизнь в городах обитали. Одна бабка, насколько помню, в Кудымкаре жила.
- Знаю такой город, - кивнул старик, усмехнувшись. – Там зыряне живут. Так ты, стало быть, из них? Из зырян?
- Да я из многих. У меня столько крови понамешано, что без стакана и не разберешься.
- Могу стакан дать, коли надо, - сказал старик и сделал вид, что собирается подняться с табурета.
Мы оба засмеялись. Хозяин, оказывается, был юморным мужиком.
- А вы откуда про Кудымкар знаете? – спросил я.
Не то, чтобы я сильно этим интересовался. Но надо же было поддержать разговор.
- Про Кудымкар-то? – переспросил старик, и мне показалось, что он будто тянет время. Будто бы придумывает, что сказать. – А друг у меня был с Кудымкара. Окончил это… Как его? Училище городское. Хороший был друг – Петька. То есть, Петр Петрович…
Лицо старика поплыло перед моими глазами. Я даже удивился: с двух рюмок, что ли, развезло?
- А что с ним стало, с другом вашим? – спросил я, приложив усилия. Язык ворочался с трудом.
Хозяин усмехнулся. Его голос звучал будто издалека.
- Что стало? А чапаевцы порубали под Самарой. Я ему говорил: «Да не лезь ты на рожон! Тикать надо». А он же ж упрямый был… Я вот выжил, а его порубали. Хорошо хоть документы сохранились…
Мысли мои путались. Чапаевцы? Под Самарой? Что за бред? Или не бред?
- Так вам сколько лет? – выговорил я.
- Много мне лет, - сказал старик, покачав головой.
И я потерял сознание.


Очнулся я от холода. Открыл глаза и понял, что ослеп. Я не видел ни-че-го… От страха закричал, но из пересохшего горла вырвался лишь хрип.
Долго не мог сообразить, что со мной происходит. Тела я не чувствовал. Попробовал пошевелиться, но безуспешно.
Первая мысль: умер.
Вторая: а вдруг не умер, но меня похоронили живьем?
Третья: ну и пофиг…
Постепенно пришло осознание того, что я лежу на чем-то твердом. Возможно, очень холодном.
Откуда-то сверху раздался шум, а потом появился свет. Я понял, что лежу в погребе, а наверху открылась крышка, через которую свет и проникал. По приставной лестнице кто-то спускался. Сначала я увидел ноги, потом лампу, и только потом узнал старика.
- Очнулся? – спросил он. – Ну и слава богу.
При свете лампы я увидел, что лежу на бетонном полу. Пытался привстать, но не получилось: мои руки были прикованы цепями к стене. Их длины хватило только на то, чтобы я смог сесть.
- Это что за ерунда? – спросил я, имея ввиду не только цепи, но и вообще всю ситуацию.
- А это, мил человек, не ерунда, - усмехнулся хозяин. – Это означает, что тебе придется у меня задержаться. Возможно, надолго.
- Надолго – это насколько?
Старик задумался.
- Последний постоялец у меня находился год… Нет, вру – полтора. Обстановка у меня, конечно, спартанская. Но если будешь себя хорошо вести, то и я позабочусь о твоем комфорте.
- Я не понял… Вы маньяк?
Хозяин расхохотался.
- Скажешь тоже! – проговорил он сквозь смех.
- Я бы посмеялся с вами, но не вижу ничего смешного.
Он кивнул на мою левую руку:
- Знаешь, что это такое?
Я только сейчас заметил, что на моем предплечье, ближе к локтю, находится какой-то небольшой предмет, примотанный пластырем. И этот предмет мне знаком.
Пытался вспомнить название, но не получалось: голова была наполнена туманом, будто я сплю, а это какой-то дурацкий сон.
- Я знаю, что это такое, но не помню, как называется, - сказал я. – Эти штуки ставят людям, чтобы делать забор крови. Я делал про это репортаж.
- Вооот! – сказал старик. – Разбираешься. Я тоже, мягко говоря, буду у тебя кровь забирать. Понемногу.
- Вы что, вампир?
Старик задумался.
- Ну, можно и так сказать.
Я потряс головой в надежде разогнать туман, но ничего не получилось. Соображалось все так же – с трудом.
- А как же эти… клыки? Укусы в шею? – спросил я.
Хозяин усмехнулся.
- Ты явно пересмотрел фильмов голливудских! Как и твой друг. Какие, к черту, клыки? Мы же не тигры какие.
Он еще долго качал головой, будто я сморозил глупость. «Укусы в шею, - бормотал он. – Клыки… Вот бестолочь».
- А как же вы других людей вампирами делаете? – спросил я. - Надо же укусить кого-то… Или что?
- Бог ты мой, - сказал хозяин. – Как все запущено… Ты что думаешь, наша особенность передается укусом, как какое-то бешенство? Укусили человека – и он стал вампиром? Так, что ли?
- Ну… это… а как вы пополняете свои ряды?
Он удивленно уставился на меня.
- А зачем нам пополнять ряды? Для чего? Чтобы иметь конкурентов? Нет уж! И так с кровью проблемы – она, видишь ли, в магазинах не продается. Вот и приходится искать себе… постояльцев.
Было видно, что старик хочет выговориться. Я знал эту особенность людей: они не могут долго хранить информацию, не поделившись с кем-то. Собственно, на этом и построена журналистика.
- Так что ты, мил человек, сейчас посиди спокойно, а я тебя подою, - он хихикнул.
Достав из кармана пробирку, старик подошел ко мне ближе. Хотелось его пнуть или боднуть головой, но сил не было никаких – ни моральных, ни физических.
- Что это вы мне подсыпали такое? – спросил я.
- Я ж говорю: Тимофеевна потрясающий чаек делает, - пояснил он. – Хошь бодрящий, хошь – успокаивающий. А в сочетании с алкоголем свойства трав лишь усиливаются… Ты это, не кипишуй.
Он поднес пробирку к моей руке, повернул небольшой краник на этой штуке, и в пробирку стала капать кровь. Я тупо смотрел, как она стекает по стеклу.
- Ну, на сегодня хорош, - сказал дед, перекрывая краник.
Он посмотрел через пробирку на свет керосиновой лампы, стоявшей на полу. Причмокнул.
- Ну, ты выпил, сейчас и я повеселюсь, - подмигнул он и глотнул из пробирки.
Зажмурив глаза, хозяин облизнул губы и улыбнулся.
- Хорошо пошло, - сказал старик.
Несмотря на скудное освещение, я заметил, что на его щеках появился румянец.
- Давай, мил человек, договариваться с тобой по-хорошему, - начал хозяин. – Как ты понимаешь, мне от тебя нужно лишь одно: раз в день я буду брать у тебя немного крови. Взамен ты получишь еду, питье, иногда даже алкоголь…
Я перебил:
- А в туалет как же?
Он кивнул на стоящее рядом ведро с крышкой:
- Вот тебе туалет. Бумаги туалетной вот не обещаю – нету. Но зато газет много. Будешь, так сказать, пользоваться плодами своего труда. А вообще, если поладим, то проживешь ты долго, хоть и не уверен, что счастливо.
- А если не поладим?
Он коротко хохотнул.
- А куда ты денешься? Посидишь без воды пару дней – на все согласен будешь. Ну а если нет… Что ж, ты не единственный человек на земле. Придется, конечно, повозиться, чтобы труп спрятать. Но тайга большая.
- Вам же еще надо будет найти нового… донора, - не сразу нашел я слово.
- Да поищу, не беспокойся. В тайге охотники бродят, шишкари. Кто грибы собирает, кто ягоду. Бывает, что люди пропадают – места же дикие.
Он опять хохотнул. Весельчак.
- А бывает, что в село гости приезжают, - сказал я. – На тырчиках…
- Было дело! – кивнул он. – Интересные хлопцы. Только хлипкие, долго не протянули. Один месяца два, другой полгода.
- Как же вы в одиночку их мопеды-то вывезли? Или помогал кто?
Дед нахмурился.
- А вот про то тебе знать не следует.
- Боитесь, что расскажу кому-нибудь?
Он покачал головой.
- Рассказать ты никому не расскажешь, потому как отсюда живым не выйдешь, - сказал хозяин. – Просто я давно уже выработал правило: не болтать лишнего. А те, кто болтал, тех уже нету. С ними, понимаешь, несчастные случаи случаются.
Дед криво усмехнулся.
- Типа неосторожного обращения с печками? – сказал я, вспомнив рассказ старухи.
- Типа того.
Он поднял лампу и шагнул к лестнице.
- А можно свет оставить? – попросил я. – Со светом веселее.
Старик заколебался.
- А шут с тобой, - сказал он. – Веселись.
Поставил лампу у лестницы, чтобы я не смог до нее дотянуться, и стал подниматься.


Когда наверху закрылась крышка, я осмотрелся. Погреб был метра три на три. Может, чуть больше. Напротив меня у стены примостились стеллажи, которые раньше явно использовались для консервации, а сейчас были завалены всяким барахлом. Правда, кое-где стояли трехлитровые закатанные банки, но с чем – я не видел.
Стена слева была зачем-то покрыта ковром – обычным, советским – и чем больше я смотрел на него, тем больше мне казалось, что ковер прикрывает какую-то нишу, словно холст с очагом в каморке папы Карло. Вдобавок ко всему оттуда явно веяло холодом – я это понял по тому, что моя левая нога стала подмерзать, тогда как правая холода не чувствовала.
Очевидно, там и был ледничок, о котором говорил хозяин.
Я наконец-то рассмотрел свои руки, скованные кандалами. Поржавевшие цепи крепились на запястья при помощи механизмов, напоминающих полицейские наручники. Чтобы открыть их, нужен был ключ… А не тот ли, который старик носит на своей шее? Очень может быть.
Цепи были прибиты к стене где-то за моей спиной. Я пододвинулся как можно ближе к стене и понял, что длины цепи хватает на то, чтобы вытянутые вперед руки могли соприкоснуться ладонями. Ну, хоть что-то.
Дернул руками, проверяя цепь на прочность, и тут же поморщился от боли в запястьях: так и кожу порвать можно.
Я еще раз оглядел кандалы. Обратил внимание, что на левой цепи несколько звеньев не запаяны, а имеют небольшую щель. Если вставить в нее, например, стамеску, то можно было бы попытаться разжать звено. Стамески, правда, нет, но…
Одной рукой я нащупал пряжку ремня и, убедившись, что ремень на месте, вздохнул с облегчением. Кто-то считает, что нож, спрятанный в ремне – это глупость, но кому-то он спасает жизнь. Может, спасет и мою?
Я нащупал пряжку и потянул ее вправо. Небольшой темный клинок, обещал производитель, имеет повышенную прочность. Сейчас самое время проверить.
Максимально натянул цепь левой рукой. Держа нож в правой руке, ввел лезвие в щель кольца. Только бы не подвело качество!
«Если выберусь, разрекламирую товар на всю страну», - подумал я.
Поначалу мне казалось, что дело не выгорит. Но постепенно щель становилась шире.
- Давай, давай, давай, - говорил я, произнося это как мантру.
Сверху опять раздался шум открываемой крышки. Через минуту старик снова стоял передо мной. Я едва успел вставить нож обратно в ремень.
- На-ка, поешь, - сказал хозяин, протягивая мне миску. – Ты тушенку-то не доел.
- Благодарствую, барин, - усмехнулся я.
- Мы не баре, - ответил дед, втягиваясь в разговор. – Хотя было время – жили неплохо. Давно, правда.
- Я не понял, вы что же – бессмертный? – спросил я. – Или вас, вампиров, как-то можно убить?
- А шут его знает, - сказал он. – Наверное, если голову отрубить, то и помру. А так сколько раз пытались убить – и саблями, и штыками, и пулями – как-то выживал. Похвораю, конечно, но выкарабкиваюсь.
- Постойте, - меня вдруг осенило. – Так тот самый бессмертный комиссар – это вы?
Старик приосанился и как-то горделиво повернул голову, продемонстрировав профиль.
- А что, непохож на комиссара? – спросил он. – Я ж говорил вам, что нет никакой могилы.
- Откуда же тогда легенда про то, что он был похоронен возле школы?
- А что, наша деревня хуже других? – обиделся старик. – Когда отмечали какую-то очередную героическую годовщину, к нам приехали газетчики всякие, да чинуши партийные. Говорят: мол, по архивным сведениям белых тут недалеко была партизанская база, которую каратели сожгли, и там, типа, лечился бессмертный комиссар, выживший после казни… А я возьми, да и скажи первое, что на ум пришло: «Привозили к нам тело того комиссара, да и схоронили где-то возле школы». Не буду же я говорить им, что я и есть тот самый комиссар. И что это за фамилия – Шпанько? Никакого изящества, прости господи…
- Откуда же такая фамилия взялась? – спросил я, прожевывая мясо.
Старик хихикнул.
- Так выбирать особо не пришлось. В те времена, как ты понимаешь, паспортов с фотографиями не было. А меня занесло на Дальний Восток. Места глухие, да люди лихие… Хорошо, хоть конь был. Планировал я как-нибудь до Владивостока добраться, а там уже на пароходе куда-нибудь уплыть – хоть в Шанхай, хоть в Америку, хоть в Японию. Подальше отсюда… Ну и наткнулся я на конный разъезд, только непонятно чей – то ли белых, то ли красных, то ли бандитов каких. Ну, меня окружили, с коня стащили. Пару раз нагайкой огрели, как водится… «Кто такой?» - орут. Сапогами потоптали. Но молчу… Обшарили всего, наган отобрали, да документов-то у меня давно уж никаких не было… И тут один из них говорит: «А ну, скидай сапоги, ща потрусим досконально». Ну, снял… А они подошву на одном сапоге отрывают, а там бумага какая-то… Я и не знал про то, сапоги не мои были, снял с одного. Долгая история, в общем… Короче, берут они эту бумагу и читают: «Предъявитель сего – товарищ Шпанько Трофим Игнатьевич является делегатом 1-й Амурской областной конференции РКП (б)». И один из них говорит: «Что ж ты не сказал нам, дорогой товарищ Шпанько, что ты наш?» А я говорю: «Так по вам не ясно – ваш или не ваш». А они ржут: «Да мы в разведке, регалии не носим». Так я стал большевиком с фамилией Шпанько… Сначала в Амурской области воевал, потом в Хабаровском крае, а там уж и до Приморья добрался… Ну а как представилась возможность, так я фамилию сменил.
- Стали Комиссаровым? – усмехнулся я.
- Все ж лучше, чем Шпанько… Ну, доел?
- Доел, - сказал я.
- Ну и хорошо. А то некоторые, бывалыча, голодовку поначалу объявляли, ерепенились. Но рано или поздно все сдаются – умирать-то никому не хочется. Вот и цепляются за жизнь, как могут. Опять же, стокгольмский синдром никто не отменял.
- Как же вас за столько лет никто не разоблачил?
- А как ты меня разоблачишь? – удивился дед. – Звукоизоляция у меня здесь такая, что хоть волком вой в погребе – никто не услышит, даже если в гости зайдет. А гостей у меня отродясь не было, хотя я и был на хорошем счету в селе. Некоторые боялись, а некоторые уважали… Ну ладно, вечер воспоминаний будем считать закрытым.
Он забрал у меня вилку и пустую банку.
- Ты давай это… отдыхай, - сказал он. – Завтра утром я к тебе приду за очередной порцией. Заодно и пожевать чего принесу.
- Лампу-то не забирайте, - попросил я, понимая, что в темноте ковырять ножом в цепях будет труднее. – От нее как-то теплее становится. Да и спать не хочется совсем.
Старик приподнял керосинку, потряс ее.
- Ну, на час-другой еще хватит, - сказал он.
Едва он поднялся наверх и захлопнул крышку, как я вновь достал нож и стал пытаться раздвинуть звено цепи. Производитель не соврал: лезвие оказалось крепким. Повозиться, конечно, пришлось, но я успел разжать звено до того, как погасла лампа.
Теперь моя левая рука была свободна. Правда, на ней еще болтался кусок цепи, но это не страшно. Я собирался исследовать цепь на правой руке, но керосинка предательски лишила меня освещения.
Я оказался в темноте, как Моисей, когда погасла свечка. Привалился к стене спиной. Нащупал цепь, лежавшую на полу, и спрятал ее за спину, чтобы старик сразу не заметил.
Взял левой рукой нож. Приготовился ждать хозяина. Поймал себя на мысли, что без колебаний ударю его ножом. Я понимал – если не освобожусь, то сгнию тут, как упавшее на землю яблоко. Перспектива так себе.


- Как ты тут?
Я понял, что незаметно уснул, а теперь, резко проснувшись, не сразу сообразил, что к чему. Меня ослепил свет его лампы. Я не видел хозяина, но почувствовал прикосновение его руки к своему плечу.
Терять было нечего. Сжав покрепче рукоять ножа, я выбросил вперед левую руку. Она воткнулась во что-то мягкое.
- Ох! – выдохнул старик.
Теперь я видел его. Он качнулся, выронил из рук зажженную керосинку и упал на бок. Колба лампы, стукнувшись о пол, разбилась. Я заметил, что из резервуара начал вытекать керосин, который тут же воспламенился.
- Ссссука, - прохрипел хозяин.
Медлить было нельзя. Левой рукой я дотянулся до шеи старика и нащупал цепочку с ключом. Рванул цепочку, она неожиданно легко порвалась.
Руки тряслись, я не сразу попал ключом в скважину. Мелькнула мысль, что ключ не от кандалов, но я сумел повернуть его, и цепь с глухим стуком упала. Я взял ключ в правую руку и снял остатки цепи с левой руки.
Разлившийся керосин уже горел на полу желто-синей коптящей лужицей. Я понял, что сейчас загорится лестница, ведущая наверх. Сделал шаг к ней.
- Куда? – закричал раненый и, схватив меня рукой за ногу, дернул к себе.
От неожиданности я потерял равновесие и упал. Падая, выронил нож и схватился руками за ковер на стене. От рывка он сорвался, обнажив скрытую нишу. При тусклом свете горящего на полу керосина, я заметил, что в нише на льду лежит какое-то тело. Возможно, прежнего «постояльца» хозяина, которого тот не успел еще захоронить где-нибудь в лесу.
Впрочем, разглядывать мертвеца у меня не было времени. Вскочив на ноги, я заметил, что старик тоже пытается подняться. Подхватив с пола выпавший нож, я ногой ударил хозяина в голову. Приготовился было еще раз пустить в ход лезвие, но старик, упав, больше не двигался.
Деревянная лестница уже начала гореть. Я поднялся по ней наверх, оказавшись в комнате старика. Захлопнул тяжелую крышку.
Тут меня начало колотить – то ли от страха, то ли от всего пережитого. Только сейчас я заметил, что на левой руке до сих пор ношу эту штуку, которую старик вставил мне в вены. Я так и не вспомнил, как она называется… Я размотал пластырь, выдернул ее, бросил на пол и пошел к выходу.
Зайдя на кухню, я заметил, что на столе до сих пор лежит мой телефон. Я взял его и выбежал из дома.
На свободе начиналось утро. Пели птицы, а где-то далеко пролетал вертолет. Ноги не слушались, но я побежал. Я бежал туда, где, по моим расчетам, должна была проходить трасса. Встречаться с местными жителями не хотелось – мне казалось, что все они вампиры.
Не знаю, сколько я бежал. Не знаю, куда я бежал. Мне казалось, что время остановилось, что я попал в какое-то заколдованное место, из которого нет выхода.
Внезапно раздался какой-то звук, который я даже не сразу смог опознать. И лишь спустя несколько секунд я понял, что это был звук пришедшего на телефон сообщения.
Достал из кармана телефон. Увидел сообщение от редактора: «Я так и думал».
Я не понял, о чем он. Хотел было набрать сообщение, но пальцы не слушались. Тогда я просто позвонил.
Он ответил не сразу.
- Слушаю, - сказал редактор.
- О чем вы думали? – спросил я. – О чем вы думали?
- Не понял… Ты что, пьяный?
- Нет, - сказал я. – Не в этом дело. Я сейчас получил сообщение от вас. Вы написали: «Я так и думал». Это вы о чем?
- А, это, - сказал редактор. – Так это я в четверг еще написал… Ты мне прислал сообщение, что поедешь в деревню с Виктором Пахомовым, ну я и написал, что так и думал.
- Почему так и думали?
- Ну, потому что это была его идея, откровенно говоря. Он мне принес документы про комиссара, сказал, что я могу тебя отправить, дескать, это как раз для тебя задание. Попросил, правда, чтобы я не говорил, что идея от него исходит. Я так и не понял, почему…
- Зато я, кажется, понял, - произнес я и отключил телефон.
Я действительно все понял. И теперь мне хотелось одного: найти Витьку и посмотреть ему в глаза. А потом убить – медленно и мучительно. Потому что эта тварь осознанно привезла меня сюда на заклание этому вампиру. Прекрасно зная, что живым я отсюда не уеду.
Вот только хотелось узнать, что ж такого обещал ему старик. Ну да это мы выясним…
Справа за деревьями послушался шум автострады, и я побежал туда. Мне хотелось быстрее добраться до города, чтобы прийти к Витьке домой. Только бы поймать попутку, а остальное - дело десятое…


Из истории болезни:
«Пациент был доставлен в психиатрическое отделение вечером в сопровождении сотрудников полиции. С их слов, он пытался вломиться в квартиру к сотруднику городского музея, утверждая, что тот обманным путем завез его к вампиру, живущему в деревне Михайловка. В отделении пациент вел себя агрессивно, пытался убежать. Из его бреда можно было понять, что он якобы находился в подвале у какого-то старика, который пил его кровь. При этом пациент демонстрировал свои руки, покрытые ссадинами и синяками (полученными, очевидно, в результате сопротивления сотрудникам полиции). Помещен в отдельную палату…»

«ПОЖАР УНЕС ЖИЗНЬ ПЕНСИОНЕРА
В Михайловке сгорел дом.
На прошлой неделе в деревне произошел пожар: загорелся дом, в котором проживал П. П. Комиссаров, старожил деревни, много лет работавший участковым в районном ОВД. Учитывая, что в Михайловке отсутствует телефонная связь, сигнал о возгорании поступил в пожарную часть с большим опозданием. Когда огнеборцы приехали на место ЧП, от дома остались лишь обгорелые руины.
Очевидно, пенсионер не имел возможности выйти из дома и пытался укрыться от огня в погребе, где и задохнулся. Пожарные смогли найти его обгоревшие останки. Причину возгорания еще предстоит установить, но скорее всего, пожар произошел из-за неосторожного обращения с огнем…»