Зыбкая явь сновидений. Часть 3. Гл. 9

  Виктор взглянул на плещущиеся волны, и спросил без особой надежды услышать ответ:
  - Это что, море?
  - Река. Стикс. Слыхал о такой?
  Он сразу поверил. То ли потому, что уже принял как должное осведомлённость Николая, доверившись его опыту "местного", то ли потому, что было это в каком-то внутреннем соответствии с происходящем. Спросил с волнением:
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю. Видишь огонек? Это Харон. Его лодка.
  -- Значит, Стикс, - сказал Виктор зло, пытаясь продемонстрировать ехидный скептицизм, - Харон...
  - Харон. Я уже с ним разок побеседовал. На загрузке.
  - И что ты от него узнал?
  - Что мне в лодке места нет. И тебе, кстати, тоже нет.
  - Он и про меня сказал?
  - Нет, не про тебя, а про таких... Как ты и я.
  - Каких таких? Почему нет места?
  - Потому что Харон не берет незахороненных. А уж живых и подавно. Придётся вплавь.
  - Куда вплавь? В мир теней? Зачем нам туда?
  - Нам не туда, нам обратно. К другому берегу. К живому.
  - К едва живому...
  Сзади, в туннеле ухнуло. Николай оглянулся, сказал решительно:
  - Надо прыгать... Другого пути нет.
  - А как же... забвение? Наглотаемся же...
  - Я сказал: "Стикс", а не "Лета". Река забвения - Лета.
  И решительно подошёл к краю плато. Сделав приглашающий жест, приказал:
  - Прыгнем вместе. Вдруг кто-нибудь сдрейфит. Давай руку.
  Виктор, уязвлённые этим "кто-то", хотел огрызнуться, но взглянул в тёмную бездну, и горло у него стиснуло так, что он не сумел выдавить из себя ни слова. Да и не до того уже было. И подобно самоубийце, стремящемуся избавиться от непреодолимого отчаянья, шагнул в бездну.
  Вода была водой. Она, как и положено ей, сомкнулась над головой, а потом вытолкнула на поверхность. Вокруг в сумрачном мареве, слабо отсвечивая, плескались мелкие волны. И ни скалы, ни насыпи поблизости, словно и не прыгал он с огромной высоты. Но ведь должно что-то быть, на чём размещался коридор, плато! Нет, только вода.
  - Туда плывём, - скомандовал Николай, махнув рукой в темноту. Уверенно скомандовал. И Виктор не стал спорить. Значит, знает. Они сблизились и поплыли, ориентируясь на течение.
  Плыли долго, а берега все не было. Виктор подумал, что перед прыжком надо было бы раздеться - одежда стесняла движения, а вот обувь он, изловчившись, сбросил. Вода была теплой и плотной, и потому поначалу плыть было даже приятно. Но постепенно пришла усталость, и он начал сдавать. Николай же, казалось, не чувствовал усталости - грёб и грёб, мерно работая руками.
  И вдруг впереди затеплился, разгораясь, мерцающий огонёк. Вскоре, если присмотреться, можно было разглядеть в его отблесках контуры унылых фигур, борт лодки, а через некоторое время и старческое лицо. Лодка двигалась ровно и ходко. Виделось явное несоответствие между редкими, лишенными напряжения гребками кормчего и быстрым ходом суденышка. Когда лодка подплыла совсем близко, плавно и быстро погасила движение, остановившись так, что старик оказался прямо над ними. Он молча смотрел на них, часто мигая, словно, выбрасывая из глазниц порции голубого сияния.
  - Кто вы? - спросил хриплым голосом. И не было в этом голосе ни угрозы, ни раздражения, а только бесконечная усталость и еще, пожалуй, хорошо скрытое удивление. И не дожидаясь ответа, проговорил, - один живой, другой... - Старик подумал, словно к чему-то прислушался. - Нет, оба не мои.
  Погрузив весло в воду, чуть шевельнул им, и челн плавно и сильно подался вперед, потащив за собой, ухватившегося за борт, чтобы отдохнуть, Виктора. Лодка, описав пологую дугу, остановилась.
  - Что надо? - Строго спросил старик.
  - Отец, до берега довези, - попросил Виктор заискивающе.
  Тот усмехнулся в ответ.
  - Туда, - он выделил голосом это "туда", - вам нельзя, а обратно - как получится. - И толкнул Виктора в плечо веслом. Ощутимо толкнул. Приготовился толкнуть снова, целясь на этот раз в голову.
  Виктор опустил руку. Николай во время разговора не проронил ни слова. То ли силы берег, то ли не хотел привлекать к себе внимание перевозчика. Сказал, когда лодка отплыла:
  - Правильно плывём. К тому берегу, который нужен. К живому.
  Лодка растворилась во мраке, а они вновь задвигали руками, но уже не столько для того, чтобы плыть, сколько для того, чтобы удержаться на воде. Сил заметно поубавилось. Виктор, не сумев подстроиться к мелкой речной волне, несколько раз глотнул горькой, словно разбавленной промышленными стоками, воды. Нет, это точно был не сон! Все было очень реально. Настолько, что не вызывало сомнений: если они утонут, то утонут по-настоящему. Но тут же пришёл в голову вопрос, не имеющий решения: "Если утонут, то возьмёт ли их Харон? И что возьмёт - бездыханные тела? Или произойдёт ещё одно разделение тела и сущности?"
  Ужас незаметно собирался в груди, шевелился там холодным клубком, расширялся, давя на сердце. А когда вдруг Виктор представил себе, что там, в кромешной тьме, где не видно ни искорки, ни всполоха света - нет никакого берега, а, может быть, и вообще ничего нет, потерял над собой контроль. Вдруг бесконечное плаванье на исходе сил в темноте - наказание за дерзость? Примерно так был наказан Сизиф. Одно из его преступлений, как помнил Виктор, заключалось в том, что тот обманул смерть, явившуюся за ним. На самом деле, если вход в царство теней им закрыт, то почему бы не наказать их именно здесь, на подступах к нему? От этой мысли ему стало жутко: черный тугой клубок, скопившийся в груди, начал стремительно разматываться, захлестывая тело. Виктор заметался, забился в воде и пришел в себя от того, что сообразил - Кольки рядом нет. Потерял, когда бился в истерике. Опомнился и позвал. Тот откликнулся сразу. Оказывается, был неподалёку.
  - Психанул со страху. Всё уже.
  - Я видел. Цепляйся.
  - Не надо. Я в норме. Вода плотная, хорошо держит. Как морская.
  Вода, действительно, держала хорошо. Но только и в морской воде тонут.
  Они вновь поплыли, ориентируясь на течение. О том, что берега, возможно, и нет, думать не хотелось.
  А берега, действительно, все не было и не было. И не было ничего, говорящего о его приближении. Ни шелеста волн о песок, ни огонька в кромешной темноте. Но и страх больше не терзал сердце... Остались тоска и отчаянье. Настоящий Сизифов труд - полная выкладка сил с нулевым результатом. Тоскливая безнадёга наполнила душу. Зачем бороться, когда конец один? Да и ради чего? Вдруг, словно яркая вспышка, мелькнула мысль: "Диана"! Он ведь даже не сказал ей, что любит. Да ещё вся эта ерунда с "Лео". Подумал: выплыву и откроюсь. Расскажу всё. И будь, что будет. Вот так возьму и позвоню... О том, что перед "выплыву" должно стоять "если", больше не думал. Отчаянье пропало, зато в нём будто открылось второе дыхание. И сразу вернулись силы.
  - Огонек, - неожиданно прохрипел Николай.
  - Где?
  - Сзади.
  Виктор перевернулся на спину. Вдали действительно слабо мерцал огонёк. Точно такой, как тот, что светился в лодке Харона...Возвращается? Сколько же времени прошло с тех пор, как они расстались?
  Виктор потом так и не вспомнил, кричал ли он, звал ли лодочника. Может быть, да, а может быть, и нет... Но помнит только, что вскарабкаться на борт не сумел. Обессилил. Старик подхватил его под мышки и легко, словно ребенка, поднял в лодку. Николай взобрался сам. В лодке, кроме них, никого не было. Они в изнеможении вытянулись на сухих, теплых досках настила. Лодочник не сказал ни слова, будто бы не замечая их. Мелкие волны лениво бились о борт, суденышко покачивало. Приятная истома, словно после тяжелой тренировки, разлилась по телу. Виктор некоторое время лежал, отдыхая: собираясь с силами и с мыслями. А когда собрался, забеспокоился, а куда их, собственно говоря, везут? Светильник, закрепленный на корме, освещал худую жилистую спину кормчего. Тот греб, не напрягаясь, слегка проводя веслом вдоль бортов, но лодка, если судить по едва заметным признакам, шла ходко, несоответственно усилиям гребца.
  - Уважаемый, - попробовал установить контакт Виктор, - а куда мы едем?
  - Тебе не все равно? Куда бы мы ни приехали, там вам будет лучше, чем, где вы только что были.
  - Но всё-таки?
  - Потерпи, скоро узнаешь, - ответил старик.
  Виктор вгляделся во мрак и заметил, что он стал значительно менее густым. И в неплотных сумерках отчетливо просматривалась береговая линия. Каменистый, лишенный растительности берег казался диким и неприветливым. Он был завален валунами, чуть дальше за линией пляжа из рассеивающегося сумрака выступали очертания мрачных скал. Лодка ходко приближалась к берегу, несколько раз ударилась о каменистое дно, заскрипела на мелких россыпях гальки.
  - Все, - сказал Харон. - Дальше сами.
  - Но почему?.. - Начал было Виктор.
  - Потому что лодке, дальше хода нет, - пояснил старик, усмехаясь в усы и показывая крепкие, длинные зубы.
  - Почему вы нас спасли, я хотел спросить? - Теперь можно было спрашивать. Теперь было можно все.
  - В реке вам быть нельзя, в ту сторону нельзя. А в эту можно. Если не с того берега. - И добавил тише непонятное, - хотя кой-кому и не дальше Амальгамы.
  - Спасибо, - поблагодарил Виктор, перелезая через высокий борт. Он понимал, что расспрашивать о дороге бесполезно. Николай молча последовал за ним. Подчиняясь жесту старика, столкнули с мели лодку и побрели по мелководью к берегу. Беспросветная тьма рассеялась настолько, что стало возможным осмотреться. Пейзаж казался удручающе однообразным и унылым. Может быть, потому, что не было даже намека на солнце. То, что окружающее их марево не предрассветное, а вечное, было понятно без разъяснений. Темная вода плескалась о каменистый берег, и пока хватало глаз, тянулась каменистая же серая без единого кустика равнина.
  - Смотри, - Николай показал в ту сторону, куда уплывала лодка. Вдалеке, теряясь в серой дымке, обозначалось нечто длинное, тянущееся из глубин каменистой пустоши и обрывающееся у воды. Виктор всмотрелся в сумрачную даль.
  - Очередь, - проговорил Николай, опережая его вопрос. - На переправу. Я в ней уже стоял.
  - Вижу. Там что-то вроде пристани. Но почему он такой крюк сделал, чтобы нас высадить? Мог бы и поближе скинуть.
  - Не знаю. Значит, был какой-то резон. Может быть, не хотел, чтобы видели.
  - Кто? Начальство? - хмыкнул Виктор.
  - Может, и начальство, а, может быть, эта публика.
  - Давай посидим. Сил нет. И, знаешь, - он удивленно уставился на Николая, - есть хочется: просто умираю.
  Сказал, а потом, сообразив, что сказал, расхохотался в голос. Улыбнулся в ответ и Николай. Улыбнулся так, что возникшее недавно отчуждение вдруг ушло.
  - Я бы пожрал, - вздохнул Виктор. - А ты хочешь есть?
  Николай отрицательно покачал головой.
  - И, вообще, где мы? Это точно не сон. Есть хочется. Жарко. Паленым пахнет. И дышим. - Он набрал воздуха и дунул на руку. Ощутил щекочущее прикосновение воздуха к пальцам. - А ты? Ну-ка.
  Николай отрицательно покачал головой. И даже пробовать не стал.
  - А как же ты говоришь?
  - Репродуктор тоже не дышит.
  - Да где же мы? Не спим, в теле...
  - Не знаю. Хватит об этом. Какая разница, где? Не нашего ума дело. Сматываться отсюда надо.
  - Ну, тогда пошли, - Виктор поднялся.
  - Пошли, пошли! А куда?
  - Не знаю я куда. Давай хоть на горку поднимемся. Осмотримся что ли для начала.
  Впереди развертывалась бесконечная равнина, усыпанная каменными обломками, сзади - исчезающая в густеющей мгле водная гладь. Обзор слева и справа был закрыт горными кручами. Выбирать не приходилось: путь открыт был только вперёд.
  Насмотревшись, не сговариваясь, спустились вниз и побрели по камням. Виктор тотчас сбил ноги и уже ругал себя за то, что утопил кроссовки. Он начал отставать. Было понятно, что далеко ему так не уйти. Николай шёл размашисто, словно по устланной мягкой пылью дорожке.
  - Ты точно не от мира сего, - недовольно буркнул Виктор поджидавшему его приятелю. - Ничего тебя не берет. А я дальше идти не могу!
  - Немного осталось, потерпи, - ответил тот, снимая куртку. Повозившись, он с помощью острого камня отделил от нее рукава и протянул Виктору. - Надевай чулочки.
  В рукавах идти было легче. Но на россыпи острых камней они не спасали. И тогда Николай взвалил друга на плечи и ходко пошёл, ступая по острым граням, словно их и не было. Через некоторое время Виктор запротестовал:
  - Ладно, отпусти. Сам пойду. Что я тебе, мешок с картошкой?
  Вскоре впереди, едва различимы в серебристом мерцании, зашевелились два пятнышка. Виктор пригляделся: навстречу шли двое. Расстояние и плотная дымка скрадывали их очертания. Кто они, понять было трудно. Однако по тому, что они остановились, было ясно, что те двое их тоже увидели.
  - Что стоять? Пойдем. Может, и не подеремся. - Николай, заметно повеселев, двинулся вперед. Виктор вздохнул, и поплелся за ним.
  - Ты смотри, и они двинулись. Осторожненько так. Точно - не подеремся.
  Через минуту Николай остановился и обернулся к Виктору.
  - Ты понял?
  - Мираж, что ли? - пробормотал тот, пытаясь сообразить, о чём речь. Взглянул вперед. Те двое были уже достаточно хорошо различимы. Они тоже стояли. И первый так же, как Николай, повернулся к своему собеседнику.
  - В мираже себя не видят. Отражение. Наше.
  - В чём? - удивился Виктор.
  - А хрен его знает. - и вдруг добавил с болью в голосе, - в амальгаме, может быть... Ладно, пошли. Разберёмся.
  Те двое сразу же двинулись им навстречу. Впрочем, почему те? Скорее "эти же". Они самые. Виктор, проверяя догадку о зеркале, поднял руку как бы для того, чтобы поправил волосы, и тот, что шёл вторым, сделал то же самое. Они сошлись лицом к лицу. Не было никакого зеркала и никакой взвеси, способной создавать эффект отражения. Перед ними были они сами. Виктор не мог отделаться от ощущения, что те, встреченные, существуют реально. И, обращаясь к двойнику, сказал нарочито шутливо, чтобы не выглядело глупо:
  - Привет, братишка.
   Тот ответил, словно эхо прозвучало:
  - Привет, братишка.
  Виктор протянул близнецу руку. Их пальцы соприкоснулись. Бешенный вихрь промчался по телу, мир сделал поворот (или это в голове закружилось?) и в тот же момент отражение начало растворяться. Вот уже через него ясно просматриваются очертания горного кряжа, вот уже и черт лица не различить. Еще несколько секунд - и ничего. Но отражение Николая осталось. Виктор повернулся к другу - рядом никого не было. Отражение его вело себя, как самостоятельное существо: по лицу пробежало удивление, недоуменный взгляд метнулся в сторону, туда, где только что было отражение Виктора. Затем оно протянуло руку, и Виктору хорошо видно было, как натолкнулось рука эта на преграду. Ладонь отражения Николая напряглась, расплющилась, словно уперлась в стекло.
  Николай менялся на глазах. Он вдруг истощился, побледнел, лицо его приобрело синеватый оттенок, как у тех, кто сидел в лодке у Харона. Рука, скользнув по невидимому стеклу, упала. Николай повернулся и нетвёрдой походкой направился к берегу. Туда, где теснилась унылая очередь.
  И только теперь к Виктору пришло понимание, что он каким-то непостижимым образом переместился в свое отражение. И теперь находится совсем не там, где был несколько секунд назад. А совершенно в другом... Пространстве? Состоянии? Мире? Ну да, мире. Знакомом мире. Это уже был Аит. Амальгама пропустила его, признав за своего, а вот Николай... Ему сюда нет хода. Слово "амальгама" появилось в памяти как озарение. Или, может быть, подсознание услужливо выдало ему то, что было случайно, а может быть, и не случайно, обронено Хароном?
  Он сидел на плоском глянцевито-чёрном камне, выглядывавшем из чёрного песка, словно лягушка из болота. Сидел неподвижно, и во всей его позе чувствовалась безнадежная усталость. Угнетало то, что по сути Николай пожертвовал собой, выведя его на свет. Этот свет. Или не пожертвовал? Или это было кем-то и зачем-то предрешено? И тому было предписано совершить свой последний подвиг на грани жизни и смерти? Он вспомнил, как друг удерживал его на плаву, как тащил по камням. И ощущал непреодолимое чувство вины. Как будто бы не сделал то, что должен был сделать. Словно сплоховал, струсил, шкурничал. И не было избавления от этой тяжести.
  Что-то вдруг коснулось его ноги. Рядом с ним тёрся чёрный кот, совсем такой, как тот, что крутился по квартире Рубена. Такой же, что встретился в особняке Княгини. Виктор не поверил глазам. Протянул руку, погладил. Кот не возражал. Он довольно сощурился и круто выгнул спину, словно бы для того, чтобы Виктору было удобней его гладить.
  - Откуда ты здесь, Чешир? Или ты не Чешир?
  Неоткуда было ему тут взяться. Очередное наваждение? Кот, меж тем, вспрыгнул на валун и лениво потёрся боком о камень. Тот вдруг матово засветился, а кот ударил по скале лапой. Совсем как их кошка, когда призывала открыть дверь на кухню. Виктор представил дверь, толкнул её и, очутившись на своём сомнусе, проснулся.