Нашел

Звонок давно не работал, и он постучал в дверь. Никто не отозвался.
Наверное, мама на даче. Кажется, она что-то говорила о том, что поедет, только он невнимательно слушал и теперь не мог вспомнить, о каком дне шла речь. Уедет? Но ведь вернется.
Он покопался в карманах, нашел сначала какие-то бумажки, потом ключ от той квартиры, не своей; потом все-таки нужный. Открыл дверь. Замок не сразу поддался. Почему мама его никак не починит?
Везде выключен свет. Это и понятно, но все равно как-то зловеще. Включил. Прошел прямо в ботинках и включил везде, где только смог.
Открыл холодильник, где обычно – даже когда мама куда-то отлучалась – стояла кастрюля супа и еще какая-нибудь еда в маленьких контейнерах, маме одной много было не нужно. Сейчас в углу средней стояла одиноко банка соленых огурцов, а больше нигде и ничего. Виталий даже замер на мгновение. Как же так? Даже когда там, где он жил, заканчивались продукты и в холодильнике было пусто, он мог оставить разбираться с этим Наташу, а сам шел сюда. Или садился за стол и ждал, когда мама покормит, или  - если вот как сегодня – лез в холодильник.
Виталий вдруг понял, что есть не хочется. Может, он заболел? Не помнится, чтобы когда-то не хотел. Налил из чайника в мамину чашку с цветочком прохладной воды, выпил. Потом наконец разулся в коридоре. Посмотрел на часы. Оглядел единственную комнату. Перенес с маминой кровати на свой диван подушку и одеяло. Снова обошел квартиру, на этот раз выключил свет. Лег не раздеваясь. Ничего не снилось.
Утром встал, решил оставить одеяло и подушку на диване. Нашел ботинки. Открыл дверь.
Соседняя дверь тоже была открыта. В проеме стояла Светка, ровесница, на его вкус слишком полная, еще и руки в татуировках, мама говорит – потому и замуж не берут.
 - О, Виталь, здорово, - без улыбки сказала она, только брови приподнялись. – Как Надежда Павловна поживает? Давно что-то не видно.
 - На даче она, на даче, - скороговоркой ответил Виталий, сражаясь с замком.
 - А ты сюда со своим ключом, как домой, что ль?  - вот тут она ухмыльнулась.
 - Это и есть наш дом. Наш с мамой дом, - протянул он, пытаясь понять, как закрыть несчастную дверь.
 - А там что – вот жена-то где? – нахмурилась она. До всего же ей есть дело. Наверное, сама б хотела за него замуж. Еще этого ему не хватало.
 - Там съемная квартира, - произнес он своим обычным тоном «для идиотов». Хочется скорее уйти, но не может же он оставить открытой мамину дверь.
 - Жена тоже к своей маме ходит?
 - Куда она пойдет, у нее нет матери, только отец в другом го... – Виталий нечаянно прикусил язык. Дверь наконец-то щелкнула.
Он не хотел думать про Наташу, но пришлось, из-за Светки. А ведь ушел для того, чтоб не думать.
На первом этаже под лестницей темное место. Когда в прятки играли – можно было там спрятаться. За колясками и велосипедами. У него тоже был велосипед, такие тогда звали «четырехколесными», два колеса и еще два маленьких колесика. Он помнит, как оставил его однажды здесь. А наутро велосипеда там не было. Мама обыскала все соседние дворы, все подъезды дома. Кто-то стащил. Вот тут оставил. Вот тут, где выщерблен пол. И пропал. Виталий вздохнул и быстрым шагом вышел наружу.
Его обгоняли, с ним сталкивались. Кто-то, значит, шел быстрее. А кто-то не смотрел ни под ноги, не перед собой. Разини какие.
В квартиру не хочется. Там холодно, как на улице. То есть батареи, конечно, топят. Но он всегда ощущал, что правильный дом остался там, где его диван и мамина кровать. И холодильник с супом. А это, что они сняли с Наташей – так, недоразумение. Иногда в груди вместо сердца стучала обида: почему? Почему он должен жить в другом месте, с кем-то чужим, каждый день выходить в холод? Сначала, конечно, был холод, с самых семи лет. А потом и все остальное.
Каждый раз на улице странно осознавать, что люди, которые сейчас вокруг него и тоже идут вперед, не принадлежат этому тротуару, не движутся по нему постоянно и по кругу, как фигурки в тире, а где-то живут и работают, как и он. Ну, то есть, он работал до предыдущей недели. По вечерам возвращался в квартиру, ел то, что приготовила Наташа. Кричал на нее, что все сделано не так, как нужно. В эти моменты он чувствовал себя уверенно, потому что он был прав. И даже что-то, похожее на радость, появлялось. Не сравнить, конечно, с радостью от велосипеда или от беганья вдоль берега речушки у дачи и собирания камушков. Но все-таки. Наташа плакала. Это ему нравилось, она как будто плакала вместо него. Он плакал ею.
**
В съемной квартире тоже оказалось пусто. Но ведь он оставил вчера Наташу вот здесь, на кресле. А сегодня ее нет.
Он протер глаза. Наташа не появилась.
Он поискал за шторами. Под кроватью в спальне. Даже зачем-то сказал «ку-ку». Поглядел в шкафу. Показалось, что из шкафа пропали какие-то вещи жены – но, может, действительно показалось, он бы и за деньги не вспомнил, какая у нее в последнее время была одежда. Вот свадебное платье  - помнит. Она с его мамой выбирала вдвоем, скромное, подешевле. Страшненькое, честно говоря. Вот у мамы на фотографиях свадебное платье –  это да, платье.
Нашел на кухне белый хлеб, поставил чайник. Перекусив, выглянул еще раз в зал. Наташа не появилась.
Стало зябко. Он подошел к креслу, потрогал рукой сиденье. Пожал плечами.
Надо ехать к маме на дачу. Почему-то показалось, что доехать до нее на автобусе – словно пройти сказочное испытание, и его встретит мама с накрытым столом, а вокруг будет лето и мамины любимые пионы.
В автобусе были старые мужчины и женщины. Все молчаливые, напряженные и сосредоточенные, как будто им нужно решить важную задачу, каждому свою, а остальные отвлекают. Вбежали вслед за одной из женщин несколько детей, вот они не хотели молчать. Виталий поморщился. У окна почти рядом с его сиденьем встала девушка. Светлые волосы распустились по плечам. Виталий вытянул шею, но тут к девушке подошел парень. Виталий поморщился еще раз.
Пошел дождь. Когда автобус отъехал, Виталий обернулся и заметил у остановки хрупкую фигурку, как будто бы знакомую, и красное пальто и зонт, как у Наташи. Но внутри ничего не дрогнуло.
Виталий всегда жалел, что мама не разрешала брать на дачу велосипед. Кстати: а не Светка ли его тогда из зависти стащила? Ей ведь так и не купили ни тогда, ни потом. Вот и толстая ходит. Надо будет спросить. А то и поискать у нее. Вдруг она так хочет замуж, что пустит его к себе.
**
Калитка дачи была заперта.
Виталий долго ощупывал замок. Столько раз в этой жизни он его сам закрывал, защелкивал, один раз палец прищемил. Наверное, мама уже уехала обратно, домой, и теперь тепло – там.
Виталий посмотрел на небо. Хорошо, если дождя больше не будет. Он пошел к реке, где бегал всё свое детство, с поздней весны до ранней осени. Там ничего не поменялось: вот словно вросшие в землю ржавые прутья арматуры, вот дерево, которое спилили еще до того, как он впервые сюда попал. Постоял на пеньке, потрогал пальцем арматуру, обтер палец о куртку.
Вдруг что-то вспомнил. Даже не сразу понял, что.
Бросился к кустам. Разгреб там песок. Долго, долго копать пришлось, он тогда очень постарался.
И радостно закричал.
На дне ямы лежал голубой шарик.
Ему было семь лет. Еще стояло лето, и только предстояло начать выходить каждый день на холод, к чужим людям. А шарик – шарик сам в руку ткнулся, когда он собирал камушки. И Виталий, помня украденный велосипед, долго копал песок, чтобы спрятать туда сокровище и никому не показывать. Все эти годы Виталий приходил на берег и его грело чувство: шарик там, глубоко, на месте. Он его ждет. Нет, он не откапывал его и не смотрел. Он просто знал.
Виталий забрался в яму. Начал накрапывать дождь, но это уже было не важно. Шарик, голубой шарик лежал на его ладони. Найденный там, где Виталий его оставил. Он сжал руку сильно-сильно, крепко-крепко, как только смог.
**
В первые свои часы в больнице он так и сжимал в руке голубой шарик.
А потом – отобрали.