Изерброк. Глава LX

Изерброк. Глава LX



В Болотном, недалеко от хижины Роди, сыщик встретил Пашу, торговца мясом. Сообщил ему, что Роди больше нет – он погиб в болоте. Пашу глубоко вздохнул и снял свою странную шляпу, похожую на шляпку гриба. Под шляпой у него оказалась лысина с остатками вьющихся седых волос на висках и затылке.

– Это должно было рано или поздно случиться, – не без сожаления произнёс Пашу и снова вздохнул. В этот день он не торговал мясом, а собирал на улице всякий мусор, щепки, стекляшки, кости, камушки, и складывал всё это в лоскутный мешок – делал припасы.

Мамушка за дни, проведенные в болоте, настолько отвык от Изерброка, что даже сначала не узнал его. Он шёл по улице Медной в направлении перекрёстка с улицей Сонной, на которой находился его дом, и всё рассматривал будто впервые: серые дома, фонари, витрины магазинов, аптек и цирюлен, кованые перильца, медные таблички, водосточные трубы и жестяные вывески. Потом он стал узнавать то, что видел – появилось ощущение, что он вернулся в родной город после долгих лет отсутствия, и ничего не изменилось – всё те же фонари на чугунных столбиках, округлые камни мостовой, серые четырёхэтажные дома, низкое серо-коричневое небо над черепичными крышами со множеством труб.

Наступал вечер. Пришло время зажигания фонарей. Мимо Мамушки проехал на велосипеде фонарщик в обычной форменной одежде фонарщиков: черном сюртуке, цилиндре, галифе и сапогах. Он, скрипнув велосипедом, остановился возле фонаря, первого в ряду на этой улице, и легким раскладным шестом (который он снял  с рамы велосипеда и удлинил втрое) зажёг фонарь. Сделал это быстро одним профессиональным движением. На самом деле ему пришлось совершить ряд действий: зажечь фитиль на конце шеста (при помощи карманной зажигалки), поднять шест к плафону, открыть дверцу… Рядом с фитилём на конце шеста находился крючок. Фонарщик этим крючком отворял стеклянную дверцу плафона, крючком же подцеплял и поворачивал рычажок газового клапана, и, собственно, огоньком на фитиле зажигал фонарь. Газ, разгораясь, нагревал калильный колпачок, – фонарь начинал ярко сиять.

Фонарщик закрыл дверцу и опустил шест. Теплые отсветы легли на камни мостовой.
От столба к столбу фонарщик шёл пешком, катя рядом с собой велосипед. Некоторые фонари, заметил сыщик, были не исправны – плафоны на них были разбиты или вовсе отсутствовали. Их фонарщик пропускал. В этих местах улица пересекалась темными секторами.

Никогда раньше на улице Медной сыщик не видел такого, чтоб сразу несколько фонарей не работало. Когда какой-нибудь из фонарей не зажигался – а это происходило довольно редко – сразу же приезжал специалист из газовой службы и чинил фонарь. А тут… Неисправные фонари стали первым для сыщика признаком того, что в городе за время его отсутствия произошло нечто неладное.

Мамушка поравнялся с трактиром "Пеликан". Два его арочных окна, как и прежде, изливали на улицу оранжевый, благодаря красно-жёлтым занавескам, свет. Занавески были собраны к краям – за окнами можно было увидеть настольные лампы и графин со стаканом в одном из окон. Это был не тот столик, за которым любили коротать вечера Мамушка с Пероной.

Сыщик решил пока не заходить в "Пеликан", тем более, очевидно, Пероны там в данный момент не было.

Обернувшись, сыщик увидел, что витрина магазина "Моды Лузитании" погашена, в стекле есть трещины от, по всей видимости, камня. Манекен девушки в тёмной витрине был похож на печального призрака. Сыщик в предчувствии чего-то тревожного поспешил домой.

На перекрестке Сонной и Медной он наткнулся на пустую палатку Абдель Салема. Вечер был ранний – в это время Абдель Салем никогда ещё за многие годы не покидал своего уютного поста – множество лампочек приветливо светилось по краю полосатого навеса, освещая газеты, журналы и разнообразную галантерею. Теперь же палатка была холодна, заброшена, в полосатом навесе присутствовала рваная дыра.

«Что произошло?» – спросил себя сыщик, глядя на удручающую картину.

На своей родной улице, Сонной, никаких особенных изменений он не обнаружил; как и раньше на углу дома горел тусклый одинокий фонарь; возле входа чернела куча угля, из подъезда несло вонью. Жирная крыса вывалилась из подъезда и, не обращая на сыщика ни малейшего внимания, уковыляла в темноту.

Сыщик поднялся на четвертый этаж по внешней зигзагообразной лестнице, выдвинул из стены потайной кирпич, взял из ниши ключ, отпер железную дверь и вошёл в квартиру. В квартире было прохладно и пахло так, как может пахнуть в нежилом амбаре вблизи железной дороги.

Мамушка тут же взял с каминной полки большой коробок спичек, зажёг длинную спичку, наклонился и принялся разжигать уже сложенные в камине вместе со скомканной газетой дрова. Огонь быстро занялся, сухое дерево защёлкало, холодное помещение сразу ожило и приобрело вид человеческого обиталища.

На следующий день прямо с утра к Мамушке пришла Августина Карловна. По звукам она поняла, что сыщик вернулся, и не стала тянуть с визитом.

От неё сыщик узнал о переменах, произошедших в городе за время его отсутствия. В городе указом Его Превосходительство барона Леопольда фон Зайчека введён комендантский час. Все увеселительные заведения обязаны закрываться не позднее одиннадцати вечера. Гражданам без особого разрешения и пропуска запрещено находиться на улице с полуночи до шести утра. Исключение – граждане, находящиеся на службе: полицейские, санитары, фонарщики и прочие. Количество конных патрулей в Центральной и Средней Зонах увеличено кратно. Всюду стоят заставы, во многих местах укреплённые посты и даже баррикады. Офицерский состав полиции, высшие чиновники Министерства Охраны и Безопасности наделяются чрезвычайными полномочиями. Все эти (и еще некоторые другие) нововведения связаны с угрозой беспорядков, активизацией вандало-анархистов и, самое главное, с проникновением в город опасных мутантов из болота – так было объявлено на первой полосе "Метрополии".

– Это ужасно, господин Мамушка. На моей памяти никогда такого не было. И что это за мутанты? Говорят, они нападают на людей средь бела дня. От них нет никакой защиты. Это какие-то неописуемые чудовища. Я боюсь выходить на улицу. Так и сижу дома. Припасы проедаю. И сколько это будет продолжаться? Как хорошо, что вы вернулись, господин Мамушка, – вздыхая и понижая голос, говорила Августина Карловна.

Сыщик спросил о пустой палатке Абдель Салема.

Женщина ответила, что торговец со всем семейством не далее, как вчера, уехали в Вейи. Наняли два фиакра, нагрузили чемоданами и коробками, сами загрузились, и уехали на вокзал, где сели на ближайший поезд до Вейи. Там у Абдель Салема –  дальняя родня – помогут обустроиться. А здесь страшно оставаться. Он так и сказал: страшно делается. А у него два маленьких внука.

– Я бы тоже уехала, господин Мамушка. Что меня здесь держит? Но мне страшно выйти на улицу. Нужно еще поймать извозчика. А с ними, говорят, сейчас сложности. Боятся выезжать. Нужно доехать до вокзала. Ждать поезда. А он – неизвестно когда. Билет дорогой. Ехать долго. А там? Что я буду делать там, скажите пожалуйста? Никого у меня там нет. Никому я не нужна. Накоплений на билет и дорогу в одну сторону мне, положим, хватит. Да еще на месяц жизни в дешёвой гостинице. А что дальше? Я уже не молода. У меня суставы ноют. У меня, извиняюсь, геморрой. Мне нужен тёплый сортир. Жить в ночлежке, питаться благотворительной миской супа… я уже не в том возрасте. И мне лекарства нужно покупать. А лекарства дорогие. Ох, дорогой Мамушка, даже не знаю, как быть. Честно говоря, не думала я про себя, что я такая трусиха. По ночам плохо сплю. Всё завывания какие-то мерещатся за окном, крики.

Мамушка налил взволнованной женщине рому в бокал. Та взяла, пригубила и еще раз вздохнула.

В этот же день сыщик направился на Центральный рынок, где закупился овощами, фруктами и зеленью для Августины Карловны (а также частично для себя). На обратном пути зашёл в гастроном на проспекте Маршала Буга, купил там сыр, ветчину, чай, рыбу, соль, муку, масло и прочие продукты – Августина Карловна дала ему целый список на двух листах. Себе сыщик купил пачку кофе в зернах и рыбных консервов. Цены на все продукты выросли в среднем на треть. В другое время сыщика данное обстоятельство удивило бы и возмутило – но сейчас ему было всё равно. Всё его существо как будто было занято решением важной задачи, а рост цен – это мелочи, на которые даже не стоит обращать внимания. Или, скорее всего, он всё ещё не влился в городскую жизнь с типичными для неё заботами. Душой он оставался в болоте, с нагами. Наги ведут священную борьбу за спасение всего сущего – а тут цены на картофель поднялись.

Потом он зашёл в магазин хоз. товаров, где тоже приобрёл часть товаров по списку Августины Карловны, например, мыло и свечи.

Внешне на улицах и в магазинах ничего заметно не изменилось. Народу стало немного меньше. Все спешили. Прогуливающихся так же стало меньше, но всё же они гуляли, как и раньше, по проспекту, по бульварам и аллеям; девушки с зонтами парочками, молодые люди в модных котелках и с тростями.

Когда Мамушка занёс соседке две большие сумки (попросту мешки с ручками), набитые товарами, та была уже совершенно спокойна по сравнению со вчерашним. Улыбалась, шутила, собиралась испечь пирог, чтоб угостить Мамушку вечером.

Вечером сыщик направился в "Пеликан". Там на своём привычном месте за столиком у окна сидел Умберто Перона. Выглядел он как обычно, помято и потрёпанно, но интеллигентно. Растрепанные седые волосы, черная бабочка в крапинку в воротнике желтой жеваной сорочки, всегдашний кардиган. Перед Пероной на столике стоял стакан белого массалийского.

– Дружище, я как знал, что вы сегодня придёте. Думаю, дай зайду, вдруг господин сыщик вернулся. Так и получилось! – широко улыбаясь, говорил магистр. Он даже привстал со стула. Но сыщик усадил его обратно. И сам уселся на стул напротив.
– Долго же вас не было, – Перона с, кажется, чисто научным интересом рассматривал сыщика. – А в городе – некоторые изменения. Слышали?

– Да. Почитал газеты сегодня. Я вчера вечером вернулся. Но здесь вас не было. Не стал заходить, – сыщик по привычке положил на стол портсигар и коробку спичек сверху. Перед этим он снял макинтош и шляпу и повесил на чугунную вешалку у стены недалеко от столика. На ней уже висел бежевый плащ Пероны.

– Я теперь не каждый день сюда прихожу, – сказал Перона. – Что сидеть… Да и закрывают рано. Едва к вечеру соберусь выйти из дома, а уже и заходить обратно пора.

– А сколько я отсутствовал, господин магистр? – спросил сыщик.

– А вы, что, сами не знаете? Вчера вернулись… Сегодня – четверг. Когда вы ушли, в субботу? Получается, четыре дня вас не было. Да, четыре.

– Мне показалось, что дня два, не больше.

– Четыре дня в болоте с нагами – это не мало. Чем вы там занимались, дорогой друг? Вы даже внешне несколько изменились. С лица спали, что ли? – Перона вглядывался в лицо сыщика, пытаясь в нём разглядеть что-то важное.

– Вы что-нибудь заказывали? Давайте перекусим. И я попробую вам рассказать то, что я узнал. Хотя, признаться, я не знаю, как об этом рассказывать.

К столику (будто всё это время караулил за углом) подошёл кельнер, господин Якоб. Он абсолютно не изменился. Был точно таким же, как последние 20 лет. Те же усы, то же меланхолическое выражение на лице, тот же фартук, накрахмаленная манишка, бабочка, белоснежное полотенце на предплечье.

– Здравствуйте, любезный Якоб. Что вы нам порекомендуете? Смею надеяться, сложности последних дней не слишком сказались на меню? – с улыбкой произнёс Мамушка.

– Никак нет, господин сыщик. Теперь только закрываемся рано, ровно в одиннадцать. Что непривычно для некоторых посетителей.

– Уверен, что долго это не продлится, – обнадёжил сыщик.

Заказали жаркое по-брабантски из говядины с картофелем и маринованными огурцами, капустный салат и бутылку виноградной водки.

За едой сыщик начал неспешно рассказывать о своих приключениях в болоте, о живых мертвецах-шавах, гулях, макарах, змее-привратнике, о макабрах, дереве Ним, о Бадамбе Дигамбаре, Маха-Мандале и сапфировой пирамидке из парасамвита – миниатюрной модели Лимба. Пирамидка, как и Лимб, улавливает людские эманации и каким-то образом преобразует их в разные существа. Большой Лимб за сотни лет сконцентрировал злобу, страхи людские, зависть, уныние – в тысячи соответствующих тварей. Мало того, темные эманации людей сгустились в черное озеро под горой, на которой стоит Лимб. Именно в нём зарождаются гадкие существа и ползут потом в болото. Чёрное озеро отравляет подземные воды, которыми питается Лотос Последнего Предела. Это есть мировое древо, растущее в священной роще на Острове Бездны. И оно, отравляемое чёрными водами, чахнет.

– Вы что, были на Острове Бездны? – недоверчиво улыбаясь, спросил Перона. По ходу рассказа сыщика, лицо магистра приобретало странное весёлое выражение изумления и в то же время беспокойства: не спятил ли его друг в болоте? То, чего следовало опасаться всякому человеку, отправляющемуся в гости к нагам, могло произойти и с сыщиком. Сыщик начал проявлять тревожные признаки, говорить какие-то дикие, странные вещи.

– Да, был. И видел там первопричину всего cущего, начало всех начал и колыбель миров. Но об этом – потом. До этого я вообще никуда не собирался идти. И Родя не собирался. Думали, ну ладно, принесли подарки, посидели у костра, выпили, закусили, пора и честь знать. Но потом я стал свидетелем страшного, в чём-то шокирующего, ритуала – танец Кали. В тот момент зацвело дерево Ним. Удивительная красота. Один из нагов, бесстрашный адинатх, танцевал босым на раскалённых углях, а затем собственноручно выпустил себе кишки и вырвал свои внутренности. Он держал своё сердце в ладони, и оно еще билось. Это был священный ритуал, чтобы прояснить будущее. Этот наг пал, умер. Но чуть позднее, другой наг, выпив сому, вспорол себе горло, но не умер. Он встал и ушёл в болото. Он стал шавой-садхом, священным мёртвым воином на границе мёртвых и живых. А потом я встретился с Бхаянкарой, хозяйкой мира мёртвых.

– Вы там что-нибудь курили, дорогой Мамушка? – мягко перебил его Перона. Он всё еще улыбался, как будто ему рассказывают забавную историю, но уже с явной озабоченностью смотрел на сыщика.

– Нет, практически ничего. Только табак. Лотос я точно не курил, пара затяжек не считаются. Что это вы на меня так уставились, господин Перона? Вы думаете… я сошёл с ума? – прямо глядя в глаза магистра, спросил сыщик.

– Нет, что вы, – Перона отвёл глаза и засуетился. – Не думал я такого. Ведёте вы себя абсолютно нормально. Просто рассказываете такое… Сами посудите, то, что вы говорите, невероятно. Вы утверждаете, что всё это на самом деле происходило?
– Да, происходило. Зачем мне выдумывать, господин Перона? – сыщик разлил по рюмкам виноградной водки из узкой высокой бутылки.

– Я не говорю, что вы выдумываете, дорогой Мамушка, или обманываете. Но ведь вы были у нагов, – аккуратно подбирая слова, отвечал Перона. – А кто такие наги? Кем, по крайней мере, они считаются? Наги – это колдуны, маги… Чародеи, если хотите. Они мастера иллюзий. Они знают и применяют сотни наркотических средств, способных вызывать видения. Пили вы что-нибудь у них? Чай какой-нибудь на травках? Или другой напиток? – на этих словах Перона поднял рюмку с виноградной водкой.

– Ну, допустим, пил, – спокойно ответил Мамушка. – Ни один из  напитков, ни одна травка не способны навеять то, что видел и переживал я. Это было больше, чем реальность. Я даже скажу, что мне открылось то, что скрывается за так называемой реальностью. Реальность – это ширма, я вас уверяю, дорогой друг. Давайте выпьем за нашу победу. Идёт великая битва, в авангарде которой стоят бесстрашные адинатхи.

После того, как выпили и закусили, Мамушка продолжил:

– Идёт грандиозная война, господин магистр, участниками которой являются все мыслящие существа. Вы, я, моя соседка Августина Карловна, чиновник в богатом экипаже, бродяга в канаве – все мы в каждый момент времени влияем на военную обстановку, приближаем победу, либо наоборот кладём свой взнос на чашу поражения. Мы это делаем каждой своей мыслью, каждым движением души. Светлые мысли, добрые чувства и желания – нейтрализуют зло порождённое, а мысли и чувства тёмные преумножают зло.

– Какие же мысли и чувства можно назвать светлыми, а какие – тёмными? Здесь не помешала бы конкретика, – поинтересовался магистр. Он ловко орудовал вилкой и ножом в своей тарелке, при том слушал Мамушку очень внимательно.

– Всё предельно конкретно. И это в каждый момент времени. Например, у вас возникло чувство недоверия ко мне. Только не отрицайте, вы даже несколько испугались, появился страх, опасение… Кто перед вами сидит? Прежний ли ваш друг? Его словно подменили в болоте. Присмотритесь к своим чувствам: вот эти чувства подозрения, гаденького недоверия и страха имеют какой окрас? Светлый? Сомневаюсь. Можно ли назвать это чистыми добрыми чувствами? Нет. Ваши подозрение и недоверие – тёмненькие, неприятные для вас самих, чувства – они порождают некую недобрую энергию, которая, усиленная Лимбом, превращается в гаденькое серое существо. И еще попадает в подземные воды, которыми питается Лотос Последнего Предела. Благоухающие цветы на его ветвях от вашего смутного подозрения зацветут сильнее прежнего? Вряд ли. Скорее всего, они будут вянуть. А возьмём, например, ненависть и зависть какого-нибудь анархо-вандала к богатеям? Что из неё может родиться? Гадкое, черное, опасное насекомое. И цветы на древе жизни будут вянуть, крона еще больше засохнет, количество паутины, плесени, мокриц и пауков на тёмной стороне увеличится. И таких людей – тысячи. Добрых – тоже много, но… Лотос Последнего Предела продолжает вянуть; он очень сильно уже повреждён. Боюсь, что еще немного, еще несколько тысяч озлобленных людей, и ничего уже нельзя будет поправить.

– Всё это похоже на притчу, нравоучительную религиозную метафору, – ответил Перона. – Наги – древнейшая секта. И с подобными метафорами у них проблем нет. Богатейший фольклор, удивительная мифология. Но… как поверить в реальность всего этого?

– Всё это реально, – сыщика ни на мгновение не смутили слова философа. – Я был на Острове Бездны. Я разговаривал с Хранителями Бездны: змеей, орлом и быком. Точнее, у них на плечах были головы змеи, орла и быка. Я видел Лотос Последнего Предела, вот как эту лампу. Одна половина Лотоса совершенно засохла. А вторая – цветёт. Нектаром цветов Лотоса питается радужная птица – Демиург. Она – создатель миров. Я видел, как она снесла яйцо с каплей божественной энергии внутри, и яйцо взорвалось миллиардом новых миров.

– Змея, орёл, бык… Где-то я уже это слышал, – вставил Перона. – Простите, дружище, не могу избавиться от ощущения, что мне рассказывают некий новый миф, произвольно сконструированный из старых. И… зарождение миров из яйца – это тоже… где-то я об этом уже читал.

– Возможно и читали. Остров Бездны посещал не только я. До меня там был, например, праотец нагов – Пратибамбавидья. Сведения о древе жизни и Демиурге, скорее всего, уже в древности были известны в виде устных преданий, а потом попали в священные книги и в философские трактаты. Но разница в том, что вы обо всём этом читали, а я всё видел своими глазами.

– Да. Но… А что если всё-таки это были видения? Как мне поверить в то, что вы действительно там были? – спросил Перона.