Сидим. Ждем. Пьеса

Аксиньюшка (Кристина Павловна)
Любовь Ивановна
Олег
Заман, мужчина кавказской внешности, лет 2о-25. Говорит с сильным акцентом.
Ася
Медсестра
Доктор (Стас)
Света, дочь Любови Ивановны
Дэн
Ксю
Женщина-врач
Картина первая
На сцене на уровне второго этажа - четыре больших половины цилиндра. Они могут вращаться, и тогда мы можем видеть, что скрывается внутри них.  Вот в полумраке поворачивается первый полуцилиндр, и мы видим, что внутри он походит на расписанную фресками стену церкви, на стенах развешаны иконы с горящими под ними лампадками. Посередине на табурете сидит высохшая старушонка в черном, читающая молитву и раскачивающаяся в такт произносимым словам.
Аксиньюшка. Отче наш, Иже еси на небесе;х! Да святится имя Твое, да прии;дет Царствие Твое,;да будет воля Твоя, яко на небеси; и на земли;. Хлеб наш насущный да;ждь нам дне;сь; и оста;ви нам до;лги наша, якоже и мы оставляем должнико;м нашим; и не введи нас во искушение, но изба;ви нас от лукаваго. Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Медленно описав полукруг первый полуцилиндр скрывает свою внутренность. Но одновременно начинает поворачиваться и раскрываться перед нами второй цилиндр. Он залит фиолетовым светом от фитоламп. На корточках внизу перед ящиком рассады сидит крупная пожилая женщина, пересаживая росточки из ящика в отдельные горшочки из торфа. Рассада, порошки для подкормки растений и лейки стоят везде на полках, прикрепленных к внутренним стенкам полуцилиндра. И еще всюду-всюду – фотографии. Маленькой девочки, подростка, девушки, взрослой уже женщины. Это все фотографии дочери Любовь Ивановны – Светы).
Любовь Ивановна (ласково воркуя над рассадой). А вот я вас в горшочки сейчас рассажу. Каждого в свой. Куда как хорошо-то -расти да радуйся! (Озабоченно рассматривая очередной росточек). Ах ты, бедняжка! Совсем слабенький, совсем хиленький… Ну да ты не печалься. Вот я тебя подкормлюи вырастешь не хуже других. (Сажает росток в горшочек, предварительно добавив в грунт каких-то порошков с полки. Вытирает руки о фартук, расставляет горшочки под фитолампы и с удовлетворение рассматривает их). Ну, вот и ладно, вот и хорошо. (Вспомнив что-то, озабоченно). Вот узнать бы, как там перцы мои дома? Поливает их Светка, или забыла? Поди забыла… Засохнут теперь. А какие перцы были! Один другого лучше! Да Светке разве объяснишь? Уткнется в свои книжки и ничего кругом не замечает. А если и польет, так ведь как? Без души, поневоле. А разве ж они того не чувствуют? Вот, хоть растения, а понимают, когда к ним с любовью да лаской, а когда так…
Махнув горестно рукой Любовь Ивановна скрывается от нас за повернувшейся стенкой полуцилиндра, но перед нами постепенно открывается третий. На дощатых стенках на вбитых в нее гвоздях висят свернутые мотки веревок, альпеншток, горные ботинки, карты, фотографии гор и разное альпинистское снаряжение. На табуретке сидит молодой человек с длинными, убранными в хвост волосами, в свитере и комбинезоне, он проверяет снаряжение. У его ног лежит большой, видавший виды рюкзак.
Олег (проверив карабин на тросе и убрав его в рюкзак, ласково похлопывает по нему). Ну, вот, старый товарищ, все у нас и готово. Оборудование проверено и сложено, припасы заготовлены, маршрут построен. Вставай и иди! Скоро, скоро в путь! (Встает в волнении). Разве они могут понять? Разве могут они представить, что чувствуешь, стоя на вершине, когда холодный ветер режет тебе острыми снежинками лицо и развевает волосы, а грудь наполнена морозным, синим воздухом гор и душа замирает в восторге, когда ты глядишь на мир с высоты, а сердце колотится от счастья, как сумасшедшее? Нет, им никогда не понять, не почувствовать этого… Им спокойнее и привычнее в своих теплых, насиженных норках, им хорошо и уютно сидеть на своих мягких диванах перед телевизорами, которые пичкают их с утра и до вечера привычной жвачкой скандалов и дешевых сенсаций. Они не осмелятся бросить вызов природе, им не дано ощутить наслаждение в борьбе со стихией, и познать радость победы. Им не дано…
Повернувшийся полуцилиндр скрывает он нас Олега, но открывается следующий. На его стенах развешаны постеры с полуголыми девицами и шикарными машинами, на которые с тоской взирает сидящий там молодой человек.
 Заман (проводя рукой по одному из постеров с пышной блондинкой). Вы мои цыпочки! Как же мне вас здесь не хватает! Я уже не помню, когда последний раз нормальную телку видел.  А здесь – что? Одна с утра до ночи – бу-бу-бу, бу-бу-бу! (Изображает раскачиванье Аксиньюшки над книгой). Как только голова не отвалится?! А вторая (расставляет руки, показывая объемы Любовь Ивановны) – целыми днями как крот в земле возится, возится, возится... (Передразнивает Любовь Ивановну). Ай, ты мой маленький! Ай, ты мой бедненький! Дай я тебя накормлю… Тьфу! Слушать стыдно!  Ну, ладно, если бы она коноплю выращивала, а то кабачки какие-то... (Мечтательно). А какие в Москве девушки! Какие девушки! Одна другой лучше! Тонкие, стройные, ноги от ушей, каблучками по плитке – цок-цок! Цок-цок! Ровно козочки у нас в горах! Едешь на своей ласточке, увидишь одну такую и праздник на душе, как Аллах тебя поцеловал! (Гладит рукой другой постер, с брюнеткой в откровенном купальнике, горестно). Вы ж мои цыпочки…
Повернувшийся полуцилиндр скрывает от нас тоскующего Замана. Несколько секунд все персонажи скрыты от нас внутри своих полуцилиндров. Неожиданно возникает в мерцающих голубых вспышках новый полуцилиндр. Повернувшаяся стенка обнаруживает внутри голые, пустые стены и молодую, стройную девушку с потерянным лицом. Она явно не понимает – где она и что происходит. Одновременно раскрываются все остальные полуцилиндры, и все их обитатели смотрят на вновь прибывшую.
Ася (в панике). Где я? Что это?
Заман (молитвенно складывает руки). Аллах, брат, спасибо! От всего сердца! (Глядя на Асю). Ах, ты моя цыпочка!
Любовь Ивановна (горестно глядя на Асю). Молоденькая совсем… Жалость-то какая!
Аксиньюшка. Перед смертью все равны. И бедные, и богатые, и старые, и молодые…
Любовь Ивановна (отмахнувшись от нее). Да ну тебя! Завела свою шарманку…
Ася (бросаясь к ней, истово). Ради Бога, скажите мне, - где я? Что это за место? Почему я здесь?
Любовь Ивановна (замявшись). Да я и сама толком не пойму. Вот он (показывает на Олега) говорит, что это что-то типа зала ожидания в аэропорту. А мы все – пассажиры. Сидим. Ждем. А будет твой рейс, или отменят – никому не известно.
Ася. Рейс? Какой рейс?! Куда?!
Любовь Ивановна. Да кто его знает?  Вот он говорит (показывает снова на Олега) – либо назад, либо в свободу.
Ася. Куда?!
Любовь Ивановна. Да говорю ж – сама не понимаю. Уж он мне объяснял, объяснял… Чудно; все как-то.
Олег. Все очень просто. Мы все здесь – души.
Ася. Кто?!
Олег. А что вас удивляет? Душа – слышали о таком? Имеется у каждого человека. Тела наши погружены в кому, а мы – души. Сидим, ждем. Победит медицина – вернемся в свои тела и продолжим тянуть привычную лямку. А если повезет…
Ася. Тогда – что?
Олег. О! Тогда – новая, прекрасная жизнь! Свобода и счастье! Безграничные свобода и счастье!
Аксиньюшка. Не слушай ты его! Все врет только! Ты меня слушай. Всем нам должно явиться пред судилище Христово. Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира... Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его... И пойдут сии в му;ку вечную, а праведники в жизнь вечную…
Заман (Аксиньюшке). Э-э! Слушай, хорош! Ну че опять страшилки свои завела? И так тошно! (Олегу). Олег, брат, какой вылет? Куда? Мне назад надо. У меня в Москве четырнадцать точек. Кто туда овощи-фрукты возить будет?
Олег. На чем возить-то?  Ласточку твою теперь в металлолом только.
Заман (горестно обхватив руками голову). Ай-ай-ай! Зачем напомнил? Зачем по больному бьешь?
Олег. У тебя голова больное место, которую тебе в детстве еще отбили. Не помнишь, как тачку свою разбил?
Заман. Я же не нарочно! Разве ж я хотел?!
Олег. А когда за руль под дурью садился, - ты о чем думал?
Заман. Слушай, какой – под дурью?  Так, чуть-чуть! Для драйва просто…
Олег. Зашибись, как у тебя все просто. Сел обдолбанный за руль,  влетел в остановку. Еще повезло, что людей там не было, другие из-за такого му… (поправляет себя) простака не пострадали…
Любовь Ивановна. Во-во! Понакупали прав и гоняют почем зря! Все из-за таких вот…
Аксиньюшка. От гордыни все, да от неверия.
Заман (воинственно размахивая руками). Заткнитесь, вы, курицы! (Олегу). А ты кто такой учить меня будешь, а? Думаешь, если ты – душа, так Заманчик тебе в морду не навесит? Думаешь…
Ася (истерично кричит). Хватит! Перестаньте! (Спокойнее). Хватит. (Обводит всех глазами). Вы – что? Вы это серьезно?
Олег. Вы сейчас о чем?
Ася. Ну, вот, все это – душ, зал ожидания?
Олег. Абсолютно.
Ася (пытливо вглядывается в лица окружающих). И вы все ему верите?
Любовь Ивановна (вздохнув). А как тут не поверишь, когда вот оно все – перед тобой?
Ася (непонимающе). Что?
Любовь Ивановна (вздохнув еще горестнее). Да вот.
Она показывает рукой вниз. На первом ярусе сцены под полуцилиндром Любови Ивановны появляется освещенное пятно, выхватывающее из темноты больничную койку в реанимационной палате, на которой в маске, подключенное к приборам, лежит тело массивной женщины.
Любовь Ивановна (Асе). Видала? Это я там лежу. В реанимации.
Ася (шепотом, потрясенно). А что с вами?
Любовь Ивановна. Инсульт. (Махнув рукой). Оно конечно. Сама виновата. Светка сколько раз мне говорила: «Мам, ты заканчивай булки трескать. Вон тебя как разнесло. Тебе овощи есть надо, а ты колбасу каждый день жрешь. И огород свой оставь. У самой давление как ненормальное скачет, а она целыми днями кверху задом на грядках торчит. До инсульта себя довести хочешь?» (Горько вздохнув). А я все не верила. Думала – врет Светка. Пугает. А вот по-ееному-то и вышло…
Заман (тихо). Все правильно ей Светка говорила. А то вон какой курдюк наела!
Ася (Любови Ивановне). А… А как вы – это делате?  (Показывает рукой на свет).
Любовь Ивановна. Что?
Ася. Ну, вот это… Чтобы видеть себя?
Любовь Ивановна. Да леший его знает. А только подумаю: «Как там тело-то мое, болезное?» А оно тут как тут – перед глазами встает.
Ася (смотрит на Аксиньюшку). А вы? Вы тоже можете свое тело видеть?
Аксиньюшка. Да что мне глядеть на него?  Тело – прах и во прах обратится. Не о теле. О душе тебе думать надо. Сказано было: «Не печетесь о теле, не бойтесь его потерять. Но бойтесь потерять душу, ибо потеряв ее, потеряете жизнь вечную».
Любовь Ивановна (досадливо махнув рукой на Аксиньюшку). Ну, пошло-поехало…
Ася. Это все так странно… У меня в голове не вмещается…
Олег. Ничего тут странного нет. Пока в теле теплится жизнь, душа находится с ним в неразрывной связи. Не верите? А попробуйте сами. Ну?
Ася. Я?
Олег. Что, страшно?
Ася. Нет. Я только не знаю - что нужно делать?
Олег. Просто подумайте о своем теле. Вот и все.
Ася. И все? (Зажмуривается). Хорошо. Думаю…
Под ее полуцилиндром неуверенно вспыхнув и погаснув несколько раз, наконец появляется пятно света. Также, как и тело Любовь Ивановны, ее тело подключено проводами к аппарату, лицо скрыто маской.
Ася (в ужасе). А! (Пятно погасает. Исступленно). Значит, это правда… Это все – правда! Это – мое тело. Мое! Я не могла не узнать его… Боже мой! Боже мой! (Прячет лицо в ладонях).
Аксиньюшка (кладет ей руку на плечо, ласково). А ты молись, молись милая. Вот, пророк Иона-то говорит: "У Господа спасение!" 
В этот момент над полуцилиндром Замана вспыхивает голубой призрачный свет, раздаются звуки неземной музыки, сам он, вдруг, начинает подниматься вверх. Заман усиленно сопротивляется вознесению – цепляется руками за все, что может ухватиться.  Одновременно под ним мы видим тело Замана, также подключенное к аппаратам. На аппаратах вспыхивает тревожная кнопка и раздаются сигналы. К нему подбегает медсестра, которая, взглянув на приборы, тут же выбегает, истошно крича: «Стас!!! Пятнадцатая палата! Быстро!!!».
Заман (отчаянно пытаясь сопротивляться неведомой силе, влекущей его вверх). Нет! Нет!! Нет!!! Пожалуйста, не надо!
Внизу у койки с телом Замана появляются доктор с дефибриллятором в руке и медсестра. Доктор, оценив ситуацию, установив дефибриллятор, и взявшись за его  клеммы, командует медсестре.
Доктор. Разряд!
Медсестра. Сколько?
Доктор. Сто двадцать.
Медсестра.  Даю.
Следует разряд. Тело на койке дергается, Заман сверху падает вниз на метр, потом снова устремляется вверх.
Заман. Куда?! Давай назад! Назад, говорю! Доктор, пропадает Заманчик… Сделай что-нибудь, а?!
Медсестра (посмотрев на приборы). Ритма нет.
Доктор. Увеличиваем разряд.
Медестра. Сто пятьдесят?
Доктор (кивнув). Разряд!
Тело на койке вновь сотрясает удар тока, Заман (вверху) опять падает вниз, но снова начинает воспарять, подчиняясь неведомым силам.
Заман (молитвенно сложив руки). Доктор, как брата прошу: спаси Заманчика! Сын родится – твоим
 именем назову, мамой клянусь!
Медсестра. Ритм не появился. Увеличиваем?
Доктор. Двести. Разряд!
Тело на койке вновь дергается от удара током. Заман с грохотом падает вниз.
Медсестра. Ритм появился.
Доктор. Живучий!
Медсестра (смотрит на доктора, вытирая лоб). Ффу… Думала, потеряем…
Доктор (убирая прибор). Невелика потеря.
Медсестра. Да, поди, и у него мать есть. Ее жалко…
Доктор. А мне нормальных людей жалко.  Этот - что? Выкарабкается – и снова гонять станет. Хорошо, если сам убьется. А то ведь и других на тот свет отправит.
Заман (доктору). Брат, клянусь! Тихо-тихо ездить стану.
Доктор (посмотрев на тело в койке, на приборы, сестре). Вроде в норме все. Пойдем.
Доктор, подхватив прибор, выходит. За ним – медсестра.

Картина вторая
Души, каждая в своем полуцилиндре, занимаются своими делами: Аксиньюшка молится, Любовь Ивановна - подвязывает саженцы, Олег наигрывает на гитаре бардовскую песню, Заман – с тоской рассматривает своих красавиц на постерах, Ася – сидит на полу, обхватив руками колени и о чем-то думает. Наконец, Заман, бросив на Асю пару раз заинтересованный взгляд, осторожно подкрадывается к ней.
Заман (тихо). Ася?
Ася, вздрогнув от неожиданности, недоуменно смотрит на него.
Заман. Скучаешь, да?
Ася. Просто задумалась.
Заман. О чем?
Ася. Ну… Обо всем, об этом. (Обводит рукой пространство).
Заман. А я – скучаю! Ужасно скучаю… Прямо не знаю – как! Заманчик – здесь, а его ларьки – там. Кто в них фрукты развезет, если Заманчика нет? Э-эх! (Другим тоном, приободрившись). Слушай, Ася, а пойдем ко мне?
Ася. Куда?
Заман. Ну – туда. (Показывает на свой полуцилиндр). А то у тебя тут пусто, холодно…. Вон, стены совсем голые. (При этих его словах Олег кидает быстрый, незаметный взгляд на стены вокруг Аси). А у Заманчика – тепло, хорошо, уютно! Посидим, поговорим…
Ася. Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз.
Заман. Зачем – в другой? Сейчас пошли.
Ася. Я же сказала: нет.
Заман (настойчивее, схватив ее за руку). Да что ты, как неродная… Пойдем, не пожалеешь! (Тянет ее за руку).
Ася. Пусти руку!
Заман (ласково). Поздно, птичка моя! Поймал тебя Заманчик. Никуда теперь от меня не денешься.
Ася (громче). Я кому говорю - пусти! Пусти, слышишь?!
Олег (услышав ее крик и мгновенно оценив ситуацию). Эй, ты, баклажан! Лапы убрал! Давай, до свиданья! К себе отваливай.
Заман. Ты кому такое сказал, а?! Заманчику сказал?! Да я знаешь, что сейчас сделаю?
Олег (угрожающе сделав шаг в его сторону). Что?
Заман. Да я такое сделаю!
Олег (наступая еще ближе). Ну, что?!
Заман (поспешно ретируясь к себе). К себе пойду. Вот что.
Заман проскальзывает с опаской мимо Олега к себе, жестикулируя за его спиной руками, выражая недовольство тем, что его планы нарушены. Олег подходит ближе к Асе.
Ася. Спасибо.
Олег. Ерунда.
Повисает неловкая пауза. Олег рассматривает стены за спиной Аси.
Олег. Занятно…
Ася. Что?
Олег. У вас и правда абсолютно голые стены.
Ася. А обязательно что-то должно быть? Что?
Олег. У всех по-разному. Но у всех что-то свое. Мы, души, отправляясь в путь, берем с собой в дорогу то, что больше всего любили на земле. Ну, или о чем всю жизнь мечтали. Разве вы ничего не любили – там?
Ася молчит, смотрит в пол.
Олег (заинтересовано). Серьезно!? Никого и ничего? (Ася молчит). Ну, ладно, это не мое дело. Можете ничего не рассказывать.
Олег поворачивается, хочет идти к себе. Ася вдруг, придя в сильное возбуждение, делает рукой жест, пытающийся его удержать.
Ася. Вам в самом деле интересно?
Олег (с готовностью возвращаясь). Если вы успели заметить, с развлечениями у нас здесь – не очень. Так что с удовольствием послушаю вашу историю.
Ася (иронично). Ах, так?! Извините, что не могу предложить вам кресло. (Обводит рукой пустоту вокруг себя). Боюсь, без него вам будет не так удобно ее слушать.
Олег (подхватывая ее тон). Ничего-ничего. Я прекрасно могу сесть и на пол. (Садится). Ну? Я весь – внимание. Для начала, я бы хотел узнать, чему мы обязаны вашим посещением?
Ася. Очень просто. Пыталась отравиться газом.
Олег. Весьма интригующее начало. Конечно, из-за мужчины?
Ася. Из-за двух.
Олег. Вы меня не разочаровали! Не могли определиться с выбором? Или – как?
Ася. Идиот! Из-за мужа и сына.
Олег (становясь серозным). Черт! Простите… Они погибли?
Ася. Вовсе нет. На тот день, когда я решила подвести черту, оба прекрасно себя чувствовали.
Олег. Тогда я теряюсь в догадках.
Ася. Все совершенно банально. Двадцать лет я считала себя самой счастливой женщиной в мире, а в результате оказалась на бобах.
Олег. Хотелось бы подробностей.
Ася. Да пожалуйста! Поступила в Российский институт живописи, познакомилась на дне рождения подруги с молодым человеком. Влюбилась, вышла замуж. Родился сын. Муж настоял, чтоб я ушла из института воспитывать ребенка. Все обеспечение брал на себя. Зарабатывал он не то, чтобы много, но нам вполне хватало. Потом муж решил, что хватит работать на чужого дядю, надо открыть свой ресторан. Если б я знала, что из этого выйдет, я бы конечно ни за что не вязалась в это. Но я тогда считала, что любящая женщина во всем должна поддерживать своего мужчину и ринулась разрабатывать дизайн. Он, кстати, отлично удался. Запоминался надолго. Гостям очень нравилось. Дело пошло. Денег стало много. Очень много. Муж смог купить себе новый мотоцикл, потом – новую машину. А потом настал момент, когда он решил, что теперь ему нужна и новая жена.
Олег. А сын?
Ася. Ему на тот момент было семнадцать. Он остался со мной в нашей старой квартире. Это единственное, что мне осталось после развода.
Олег. Между прочим, вы могли потребовать половину имущества.
Ася. Никогда ничего не понимала в юридических и финансовых делах. Да и не до того тогда было… Для меня мир рухнул. Понимаете? В общем, я осталась с сыном в старой квартире без денег, без профессии и без доли в нашем общем бизнесе.
Олег. На что вы же жили?
Ася. Устроилась кассиром в соседний магазин.
Олег. Ну, там много не заработаешь.
Ася. В точку! Еле-еле хватало на еду.
Олег. А что же муж? Не проявлял благородства?
Ася. В разумных пределах. Оплачивал дополнительные занятия сыну, покупал ему вещи, одежду. Однажды предложил взять его на каникулы, поехать покататься на лыжах в Австрию. Потом пригласил сына поехать с его новой семьей летом на Канары. Сын стал ездить к ним в выходные. Говорил, что у отца теперь шикарный дом, и у него там своя комната, и что на двадцать лет ему обещали купить машину. А потом сын сказал, что ему будет лучше жить у отца. Тот взялся помочь с поступлением. И вообще, с ним ему жить гораздо удобнее.  Собрал вещи и ушел. Целый месяц я ждала, что он приедет ко мне навестить. Ждала, что позвонит… Но он не приехал. И не позвонил. И тогда я открыла на кухне газ…
Олег. И совершенно напрасно.
Ася (вскинувшись). А ради чего мне было жить? Ради кого? У меня ничего не осталось...
Олег. Хотя бы ради себя. Разве вы сами по себе ничего не стоите?
Ася. Я? (Горько смеется). Что я могу дать этому миру?
Олег. Ваши картины, например. Вы же хотели стать художницей.
Ася. Это было так давно…
Олег. Это неважно. Ведь – хотели? И, кажется, у вас неплохо получалось.
Ася. Откуда вы знаете?
Олег. Так сами же сказали - народ в ресторан валом валил. Стало быть, оценил дизайн.
Ася (задумчиво). Думаете, надо было переключиться на работу? Реализоваться в профессии?
 Олег. А почему – нет? Зачем зарывать талант?
Ася (нарочито небрежно). Теперь уже поздно говорить об этом. Что сделано – то сделано.
Олег. Очень возможно, что врачи в итоге вас вытащат. Тогда у вас еще будет полно времени, чтобы найти себя.
Ася. Вытащат?
Олег. Ну, да. Из этого зала два пути. Туда – и обратно. Так что все может быть.
Ася. Так что же мне делать?
Олег. Не терять времени. Писать, работать.
Ася. Чем? (Обводит рукой пустые стены).
Олег. Это не проблема. Просто представьте себе, что в руке у вас кисть, или карандаш, вы стоите у мольберта и пишите самую лучшую свою картину. Ну?! Попробуйте!
Ася неуверенно встает, зажмуривается, и начинает водить рукой по воображаемому холсту. Сначала ее движения робки, но с каждым мгновением она все более и более увлекается своей работой. И вот откуда-то вдруг перед ней вырастает настоящий мольберт, в руке появляется кисть, на полотне перед ней мы видим начатый весенний пейзаж. Ася открывает глаза и в изумлении вскрикивает.
Ася. Как это возможно?!
Олег. Как видите.
Ася (гладит холст рукой, на глазах слезы умиления).  Это моя экзаменационная работа за третий курс. Я начала ее писать, но так и не закончила.
Олег. Почему?
Ася. Родился сын. Кормление, пеленки. Стало не до искусства.
Олег. Теперь есть время закончить когда-то начатое.
Ася. Попробую.
Олег. Лады. (Собирается идти, но возвращается назад). Знаете, что? На вашем месте я бы не стал ничего рассказывать остальным о причинах вашего эффектного появление здесь. Не поймут. Особенно Аксиньюшка. Эта такую тучу нагонит, вы пыль глотать устанете.
Ася. Даже и не собиралась!
                Олег уходит. Ася возвращается к своему полотну. Кладет, неуверенно, один мазок. За ним – второй. Постепенно увлекается и с упоением начинает водить кистью.
Картина третья
Перед полуцилиндром, в котором хлопочет над рассадой Любовь Ивановна, стоит Ася с мольбертом на плече и красками в руках. Она смотрит на неторопливые движения хозяйки, не решаясь прервать ее занятия.
Любовь Ивановна (напевает). Хороши цветы весной
                Я люблю их день-деньской.
                Я смотрю во все глаза,
                Ах, какая красота.
;                Ромашка белая,;                Лепесточки нежные.;                Мне дороже всех цветов,;                Ведь она моя любовь.;;                Выйду в поле вечером,;                Там цветы цветут кругом.;                Среди синих васильков;                Там живёт моя любовь.;;                Ах, ромашка белая,;                Лепесточки нежные…
(Подняв глаза от рассады, замечает Асю).
Ася? Ты что это там на пороге застыла? А ну давай, - заходи!;;Ася (входя). Не помешаю?
Любовь Ивановна (вытирая руки о передник, радостно). Да где там - помешаешь? Какие теперь мои дела? Это так - для души. (Достает табуретку, предлагает Асе). Ну, садись, садись. В ногах правды нет.  (Взглянув на сидение табуретки). Стой! А то в земле измажешься… (Протирает сидение передником). Вот теперь – садись.
Ася (присев на краешек табуретки). Спасибо.
Любовь Ивановна (махнув рукой, словоохотливо). Да об чем разговор? Кабы ты знала, как я рада, что ты зашла. Хоть поговорить теперь есть с кем по-человечески. С мужиками – что? Им наших бабьих разговоров не понять. А от Аксиньюшки кроме молитв да стихов из Писания ничего путного не добьешься. Вот хоть с тобой душу отвести. (Посмотрев внимательно на Асю, озабоченно). Ты, может, попросить о чем хотела?
Ася. Любовь Ивановна, можно, я вас напишу?
Любовь Ивановна (слегка оторопев).  Это что ж? Портрет?
Ася. Жанровый.
Любовь Ивановна (приглаживает второпях волосы, оправляет на себе одежду). Так ведь я – эвон, какая…  Дай хоть космы свои приглажу, лицо сполосну. (Вскакивает, собираясь прихорошиться для портрета).
Ася (останавливает ее). Да не надо ничего, Любовь Ивановна. Вы мне такой, как есть, и нужны.
Любовь Ивановна (недоверчиво). Ну, тебе виднее. Мне – как? Встать? Или сидя можно?
Ася. Любовь Ивановна, вы вот как занимались своими саженцами – так и продолжайте, хорошо?  А на меня внимания не обращайте. Как будто вы здесь одни.
Любовь Ивановна (неестественно выпрямив спину, словно одеревенев, начинает заниматься своими растениями). Чудно; как-то… Это – что ж? Так портреты теперь рисуют?
Ася. Жанровые – да.
Любовь Ивановна. Чудно;…
На некоторое время воцаряется тишина. Ася делает зарисовку, Любовь Ивановна, все такая же одеревенелая, возится с растениями. Ася, пытаясь вернуть ей естественность движений, начинает отвлеченный разговор.
Ася. Ловко вы с ними управляетесь. У вас, наверное, дача есть? Участок?
Любовь Ивановна. Прошлой осенью купили. Веришь - всю жизнь я об этом мечтала! Перцы в феврале посеяла. Думала, на майские в теплицу их высадить.  А вишь как оно все обернулось-то…
Ася. А раньше почему дачу не покупали?
Любовь Ивановна. Не на что было. Веришь, копейки лишней не водилось! (Увлекаясь, расслабляется). Дочку поднимать надо было. Она у меня поздняя. Долгожданная. Двенадцать годков у нас с Лешкой-покойником детей не было. Я и по врачам, и по бабкам, и по знахарям – нет, и все тут. Ну, погоревали, конечно, но – что сделаешь? Тут как каждому на роду написано. Бросила я по врачам и консультациям ходить, а тут – на тебе! Понесла! Полгода поверить не могла. Лешка мой, покойник, от счастья сам не свой ходил. А уж как сказали, что девочка будет, так и голову чуть не потерял от радости. Спиртного в рот в жизни не брал. А тут с мужиками перед рейсом, видать, принял. Он у меня дальнобойщиком работал. Хорошие деньги получал. Жили – дай Бог каждому! Мне потом капитан сказал, который на ДТП ездил, - уснул он за рулем. С непривычки, видно, разомлел. Врезался в опору моста со своей фурой. Так и не увидел дочки своей…
Ася (потрясенная). Как же вы?
Любовь Ивановна. Как-как? Тяжело, конечно… А что делать? Один свет у меня в жизни остался – дочура моя. Так и назвала ее – Светланой. Веришь, все силы, всю себя ей отдала. Вырастила, выучила. Юристом она стала. Большие деньги зарабатывает в фирме своей. Вот, дачу мне купила. Вроде хорошо все. Дочка – умная, воспитанная… А все равно – ровно как чужая я ей. Лишний раз слова не скажет, не приласкается. Все больше с книжками своими сидит да в Интернете… (Утирает невольные слезы).  Нет, дача, он, конечно, хорошо, - кто говорит? Да разве мне дача нужна? Ты бы меня хоть раз обняла, хоть раз бы приласкалась… Нет. Вся в себе… Вся в себе… (Закрывает лицо руками, плачет, содрогаясь всем своим большим телом).
Ася откладывает кисти, подходит к ней, робко гладит по плечу, а потов, порыве сострадания, крепко обнимает Любовь Ивановну.
Картина четвертая
Ася медленно выходи от Любови Ивановны. Полуцилиндр за ней закрывается. Идет к себе. В это время из своего полуцилиндра появляется Заман. Аксиньюшка у себя привычно читает молитвы, Олег что-то тихонько наигрывает на гитаре.
Заман.  Эй, слушай… Как тебя там? Ася? Чего там баба Люба убивается? (Ерничая). Рассада посохла?
Ася (с негодованием). Не смешно.  У человека – горе, а вы?! (Хочет идти).
Заман. Слушай! Зачем сразу сердишься? Думаешь у Заманчика души нет? Ты лучше скажи – что там у нее? Может, Заманчик первый бабе Любе поможет.
Ася (смягчившись). В таких делах никто не поможет.
Заман. В каких – таких?
Ася. В любви.
Заман (с возбужденно заблестевшими глазами). Че, правда? Да ладно… Нет, слушай, реально – баба Люба у нас втрескалась, да? Небось, в доктора Мясникова? Или в Стаса Намина?
Ася. Ну вы что – совсем?! Любовь, между прочим, это не только отношения мужчины и женщины.
Заман. Не, я знаю, знаю. Сейчас по-всякому бывает, да…
Ася (не поняв). Вы о чем? (Догадавшись). О Боже! Вы вообще ни о чем другом думать не можете? А, например, такое словосочетание – «любовь к Родине» - слышали?
Заман (глумливо). И че? Бабу Любу Родина не любит, да?
Ася решительно поворачивается и хочет идти. Заман хватает ее за руку, удерживая.
Заман (умоляюще). Ну, все, все, все! Не буду больше. Ну че там с ней, правда? (Ася пытается вырвать руку и уйти). Ну че ты, реально, интригу завесила. Че за тайны-то? Тут все свои, э? (Ася молчит. Заман отпускает ее руку). Ну, как хочешь… Сам пойду спрошу. (Поворачивается идти).
Аксиньюшка, перестает читать замирает, прислушиваясь к их разговору.
Ася. Стойте! Не надо! Я скажу…
Заман (возвращается). Ну?
Ася. Она… Она думает, что ее дочь не любит. И вот… Мучается…
Заман (сочувственно качает головой). Тц-тц-тц. Так – это… Овца, получается, Светка-то?
Аксиньюшка (выходя к ним). От неверия все. Бога забыли. Как в Библии-то сказано: «Почитай отца твоего и мать»! А сейчас – что? Все в гордыне своей закостнели, всяк о себе одном печется. Вот и нету к родителям уважения.
Олег (присоединяясь к остальным). Да не о том ты, Аксинья, не о том. Вот, к примеру, возьми сиделку платную. Тут к пациенту с ее стороны и уход, и внимание, и уважение. Но это все – без любви. По обязанности. А больные это чуют. Им, может, в сто раз было бы лучше, если б их не умелыми руками со всем почтением в зад кололи, а пусть неловко, но с любовью кто из родных укол этот сделал.
Ася (примирительно). Правда, Аксиньюшка, дочка к ней хорошо относится. Она Любови Ивановне и деньгами помогает, и дачу ей купила. Любовь Ивановна и не просила даже. Та сама ей приятное хотела сделать…
Заман (непонимающе). Так че? Выходит, Светка ваша – нормальная баба. (Делает раздражительный жест руками). Слушай, я тогда вообще ничего не понял! Светка, значит, к бабе Любе со всем почтением…  А че ей не так тогда, э? Зачем плакать надо?
Олег. Ей любви надо. Понял? А может, у Светы, и нет ее? Вот что тут сделать?
Аксиньюшка. А в Евангелии от Матфея-то что сказано? «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим — сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя». А кто дочери родной матери ближе-то? Вот я и говорю – от неверия это все. От гордыни!
Олег. Теоретически звучит прекрасно. А ты попробуй на практике применить. (Разводит руками). Во-о-от…. Проблемка! Да что далеко ходить?! Вот, ты, Аксинья, божий человек, ты-то сама себя – любишь? Ведь – нет! Ты, вон, на тело-то свое ни разу взглянуть не захотела. Как оно там, без души своей, бедное? А ближние твои? Их-то ты любишь? Или - как с телом? С глаз долой – из сердца вон?
При этих его словах Аксиньюшка отшатывается, как от удара, силится что-то сказать, потом закрывает лицо ладонями и бежит в свой полуцилиндр. В этот момент свет выхватывает находящееся под ним тело на больничной койке под аппаратами. Это тело худой, не старой еще женщины. Аксиньюшка смотрит на него и слезы тихо катятся по ее щекам.
Картина пятая
Всё как и раньше, только полуцилиндр Аксиньюшки скрывает свою обитательницу. Остальные души у себя. Ася – рисует, Любовь Ивановна возится с рассадой, Заман – тоскует, Олег тихонько напевает песню, аккомпанируя себе на гитаре
Олег.
                Вот перед вами – чистый лист бумаги,;                На нем я ничего не рисовал.;                На нем вы нарисуйте сами;                Все, что захочется вам.;;                Вы разольете по листу бумаги;                Такие нежные, счастливые цвета.;                Такие близкие нам голубые дали;                И океаны, и зеленые леса.
                И ваша радость будет всех сильней!;                На вас посмотрит солнце с теплой лаской.;                Но, вдруг, какой-то маленький злодей;                Запачкает весь лист ваш черной краской.
                Вы не заплачете. Прошу, не надо плакать!;                Не надо злиться на весь мир и на людей.;                Я подарю вам новый лист и краски.;                Счастливых красок много для друзей.
Ася (одобрительно). Хорошая песня.
Заман (выходя из своего полуцилиндра, пренебрежительно). Да, ну, какая это песня… Давайте лучше я вам песню спою. (Поняв, по воцарившемуся молчанию, что желающих услышать песню нет). Ну, как хотите…
Любовь Ивановна. Олег, слышь-ка, Аксинья-то, поди обиделась. Видишь – затворилась и носа не кажет. Сходил бы к ней, помирился.
Ася (с оживлением). Ой, слушайте! Я же все хотела спросить…. Там, это тело…  Женщина. Ну, что под Аксиньей была.  Кто она?
Олег. Аксинья и была. А кто же еще?
Заман. Ты что, слепой совсем, да? Аксинья вся, как урюк сморщенная … А там молодая лежала. Вот этими глазами видел!
Любовь Ивановна. И волосы у той темные. А Аксинья наша как лунь седая.
Олег. Да Аксинья это была. Аксинья. Как вам объяснить? Вот, слышали, говорят иногда: «Молодой, а душа как у старика»? А: «У нашей Марь Иванны с годами душа не стареет!»? Ну или там: «Петр Петрович восьмой десяток разменял, а душа как у младенца»? Или еще: «Какая прекрасная душа у Ольги Семенны!» А Ольга Семенна, как поглядеть, на вид, может, и совсем нехороша.
Любовь Ивановна. Ну, слышали. И что же?
Олег (перебивая). А то, что души совсем необязательно похожи на своих хозяев. И возраст души необязательно совпадет с физическим возрастом тела. (Асе) Вот вам – сколько лет? Около сорока, так? А на вид и восемнадцати не дашь.
Заман (присвистнув). Тююю! Олег, брат, ей че – реально, сорокет? Слушай, так она, получается, мне в мамы годится… Ничесе какой конфуз мог выйти…
Ася, которая до этого понятия не имела о том, как выглядит, лихорадочно ощупывает свое лицо руками, не веря словам Олега. Потом бросается к Любови Ивановне.
Ася. Я что, на восемнадцать выгляжу?!
Любовь Ивановна (критически окинув ее взглядом). Самое большее – на двадцать.
Заман (Олегу). Слушай, почему так?
Олег. У всех по-разному. У нее вот от инфантилизма.
Ася. Что?!
Олег. А что? Вот это вот – на зло бабушке отморожу уши. Это что? Махровый инфантилизм.
Ася (в возмущении). Да вы… Да вы…
Заман (Любови Ивановне, тихо). Слушай, это… инфантилизм… Это – что? Обидное, да? (Олегу). Зачем женщину оскорбляешь, э?
Любовь Ивановна (Заману). Да помолчи ты! (Олегу). А тебе, Олег, стыдно… И что ты все ерепенишься? Сходил бы лучше, посмотрел, что там с Аксиньей.
В этот момент открывается полуцилиндр Аксиньюшки.
Любовь Ивановна. А вот она! Легка на помине!
Аксиньюшка нетвердым шагом идет к Любови Ивановне, бухается перед ней на колени.
Аксиньюшка. Прости меня, Люба, Богом прошу…
Любовь Ивановна (оторопев). Ты чего это, Аксинья?
Аксиньюшка. Прости меня. Грешница я великая...
Любовь Ивановна (пытаясь поднять ее). Да чего тебе вздумалось? Встань! Встань, кому говорю?!
Аксиньюшка. Виновата я перед тобой, Любушка…
Любовь Ивановна (Заману и Олегу). А вы чего застыли? Помогли бы, лучше. Видите, не в себе она.
Заман и Олег бросаются к Аксиньюшке, пытаются с двух сторон поднять ее. Аксинья с поджатыми ногами повисает между ними.
Аксиньюшка. Обидела я тебя, Любушка. Дочку твою гордыней попрекала, а сама в сто крат грешнее ее… Сказано было: «Не судите, да не судимы будете». А я, господня гнева не убоявшись, дочь твою попрекала…
Олег. Да будет тебе, Аксинья. Чего ты разошлась-то?
Заман. Да! Ну, подумаешь, ляпнула когда сдуру. Так че теперь, убиваться?
Вдруг Любовь Ивановна застывает на месте, как будто услышав что-то. Поднимает вверх руку, призывая всех к молчанию.
Любовь Ивановна. Тихо вы! Тихо! (Обводит всех взглядом). Слышите?
Все замолкают. Прислушиваются.
Любовь Ивановна (тихо). Светочка! Доченька моя…
Под полуцилиндром Любови Ивановны загорается свет. В палате под ним у постели Любови Ивановны сидит молодая женщина, нежно держит руку больной.
Света (говорит тихо, с усилием). Мама… Мамочка… Это я, Света. Ты меня слышишь? Доктор говорит, люди в коме к восприятию не способны, а я верю, ты - слышишь… Слышишь, мамочка?
Любовь Ивановна (наверху, тихо). Слышу, доченька. Слышу…
Света. Ты, наверное, думаешь, забыла я тебя? Не хожу, не навещаю?  А я каждый день в больницу бегала. Только не пускали меня. Карантин.  Посещения отменили, а в реанимацию - тем более. А сегодня доктор сам позвонил. Сказал, под свою ответственность меня проведет. Чтоб попрощалась… (Плачет). 
Любовь Ивановна (наверху, тихо).  Хороший он человек. Дай ему Бог… (Помолчав). Значит, скоро уже?
Света. Мамочка, ты только не уходи, пожалуйста. Я тебя очень прошу! Доктора ведь тоже ошибаются, правда? Они же не знают, какая ты у меня сильная. С любой болезнью шутя справлялась. Я и не припомню, чтоб ты когда больная лежала.
Любовь Ивановна (наверху, тихо).  Правда, Светочка, правда. Всегда я все болячки свои на ногах перехаживала. Да, видно, все. Отжила свое. Пора и честь знать.
Света. Знаешь, как мне без тебя дома тоскливо? Хожу по комнатам – туда-сюда, нигде себе места не найду. И перцы твои без тебя хиреют. Поливаю их, удобряю, как ты наказывала, а они с каждым днем все хуже… Им твои руки нужны, твое слово ласковое. А я сказать не умею.
Любовь Ивановна (наверху, тихо). Да ты не казнись, не казнись, доченька. Сердце подскажет – слова и придут.
В палату входит доктор, подходит к Свете и мягко трогает за плечо.
Доктор (мягко). Пора.
Света. Да, сейчас! Сейчас! (Матери, горячо). Мамочка, ты знай только - у меня дороже тебя никого не было и нет! И если чем виновата перед тобой – прости. (С надеждой всматриваясь в ее лицо). Прощаешь? Прощаешь?
Доктор подхватывает ее за руку и насильно выводит из палаты. Света, повинуясь ему, уходит, плача и ежесекундно оборачиваясь на мать.
Любовь Ивановна (наверху, плача).  Светик, доченька… Да что мне тебе прощать? Ты меня прости, дуру старую. Мало мне забот твоих было. Все слов каких-то требовала! Ну, вот и дождалась я слов этих. Теперь и помирать не страшно. Ты, только, дочка, не плачь. Не плачь! В начале-то оно, правда, тяжело. По себе знаю. А там жизнь свое возьмет. Понемногу уляжется все… И боль, и тоска. Ты, Светик, замуж поскорее выходи за Славика. Третий год за тобой ухаживает. Хороший парень. Давно б вам пора пожениться было. А ты, наверное, из-за меня вся тянула? (Утирает слезы). Ты, доченька, только не забывай меня. Вспоминай изредка. Могилки наши навещай. Мою и отцову. Он ведь тебя тоже любил, хоть и увидеть не успел.
Над Любовью Ивановной загорается голубой свет, раздаются звуки неземной музыки. Она медленно воспаряет ввысь.
Любовь Ивановна. Пора… Прощайте, мои хорошие. Может, свидимся еще. (Аксиньюшке). А ты не тужи, Аксинья. Я на тебя зла держу. Всех вас люблю. О каждом просить там буду. Прощайте!
Любовь Ивановна исчезает. Оставшиеся застывают, задрав головы.
Заман. Улетела…
Ася. Вознеслась…
Аксиньюшка (перекрестясь). Прими, Господи, душу рабы твоей, Любови…
Картина шестая
Все как прежде, только теперь на сцене четыре полуцилиндра. Ася у себя трудится над портретом Любови Ивановны. Он почти закончен. К ней тихо входит Аксиньюшка. Долго, изучающе смотрит на портрет.
Аксиньюшка. Как живая…
Ася. Жаль, она не увидит.
Аксиньюшка. Может и увидит. Кто знает. Может, она и сейчас между нами незрима стоит.
Ася опускает кисть, задумывается.
Аксиньюшка. Ты, если не помешаю, дозволь мне тут посидеть. (Увидев, что Ася опустила кисть). Ты пиши, пиши, на меня не смотри. Работай. Тебе Бог таланта полной мерой отмерял. Грех его зарывать…
Ася. Ты, Аксиньюшка, другая какая-то стала.
Аксиньюшка. Не по себе мне как-то… Как Люба ушла – всю плачу, плачу… И сама не знаю - о чем? (Помолчав).  Олег этот правду тогда сказал. Не люблю я себя. И никогда не любила. Ребенком неказистая была, неловкая. Мать, бывало. Говаривала: «И в кого ты уродилась такая?». Стеснялась она меня. И я себя стесняться стала. Вечно от людей сторонилась. Боялась, что оттолкнут, обидят меня. Все думала, скорей бы господь меня к себе прибрал. Там бы я любовью его согрелась. А сейчас – боязно…
Ася. Боязно?
Аксиньюшка. Боязно. За что меня Господу полюбить, если я во всю свою жизнь никого не любила? Я теперь Его об одном молю: только бы мне назад вернуться, жизнь свою изменить. Как думаешь, дозволит Он?
В этот момент свет вспыхивает над Заманом, он медленно начинает воспарять вверх. Все бросаются к нему. Заман яростно сопротивляется этому вознесению, пытается руками ухватиться за стены, спуститься вниз. Под ним внизу высвечивается палата с лежащим под аппаратами телом Замана. Тревожно звучит сигнал, мигает красная кнопка.
Заман (истерично). Доктор, брат! Ты где? Спаси Заманчика!
Вбегает  медсестра и тут же выбегает. Через секунду возвращается с доктором. Он привычно устанавливает прибор, берется за клеммы.
Доктор (сестре). Сто пятьдесят. Погнали!
Сестра дает разряд. Тело Заманчика дергается, он падает на землю, но тут же вновь начинает подниматься.
Сестра. Ритма нет.
Заман (сверху). Поднимай заряд, дура! Не видишь - плохо Заманчику…
Доктор. Увеличиваем. Разряд!
Сестра снова дает разряд. Тело Замана, дернувшись, замирает. Прибор выдает ровную линию на экране. Сам он медленно поднимается ввысь.

Заман. Я не понял… Что за дела? Че происходит, э?
Сестра. Ушел…
Доктор накрывает Замана простыней, собирает свой прибор.
Доктор. Пойду кофе выпью. (Сестре). Идешь?
Сестра. Куда? Мне тут возни на полночи. На пост сообщить надо, санитаров вызвать...  Возьми мне американо, ладно?
Доктор, кивнув, выходит.
Заман (горестно). Кофе пить пошел… Конечно, что ему – Заманчик? Невелика потеря… Откуда знаешь? Думаешь, всем на Заманчика плевать? А Заманчика мама во как любит! (Растопыривает руки как можно шире).  У нее сердце от горя разорвется…  А то, что у Заманчика четырнадцать точек сиротами остались – как? (Безнадежно машет рукой). Э! Что с тобой разговаривать… (Асе, Олегу и Аксиньюшке). Ухожу. Все. Привет бабе Любе передам. (С сожалением смотрит на фото красоток на стенах). Цыпочки мои…
Заман исчезает. Оставшиеся молча смотрят ему вслед.
Картина седьмая
На сцене – три полуцилиндра. Один – Аксиньюшкин – закрыт. Ася сидит на полу у Олега, делает с него набросок. Олег перетягивает на гитаре струны.

Ася. …Не знаю. А я бы все же вернулась.
Олег. Зачем?
Ася. Ну хотя бы просто, чтобы доказать себе, что способна на большее.
Олег (иронично). Явите миру новую Серебрякову? Или Кало?
Ася. Ну, так высоко я не замахиваюсь. Но кое-что я могу. И я это теперь знаю. (Отрываясь от наброска, смотрит на него с возмущением). И вообще? Разве это не вы мне тут втирали, что я сама по себе чего-то стою и могу стать художницей?
Олег (шутя подымая вверх руки, с улыбкой). Все… Сдаюсь, сдаюсь. Просто проверял вашу решимость. Значит, прощай магазин?
В это время возникает полуцилиндр на том самом месте, где прежде стоял Аксиньюшкин.
Ася. Нет.
Олег. Нет?
Ася (возвращаясь к наброску). Кисти, краски, холсты – все это стоит денег. На них еще надо заработать. И потом, пробиться на этом поприще та еще задача. Конкуренция бешенная. Если повезет – попробую зарабатывать картинами или дизайном. Ну, а если нет, то стану рисовать просто ради удовольствия водить по мольберту кистью. (Подняв от работы голову, смотрит на снимок гор за спиною у Олега). Красивые горы. Вы там были?
Олег. Нет. Но обязательно буду. Мне бы только дождаться, как диспетчер объявит мой рейс, и – в путь! К снежным вершинам!
Появляется новый полуцилиндр, на том месте, где прежде находился полуцилиндр Замана, а из ранее появившегося выходит молодой человек, одетый очень модно и дорого в соответствии с понятием попсовой молодежи. Пока идет беседа Аси с Олегом, он оглядывается кругом, подходит к закрытому полуцилиндру, приоткрывает его. Там сидит на полу девушка в наушниках, одетая под стать ему и самозабвенно красит ногти на ногах. Вокруг нее всюду разбросаны модные сумочки, туфли, косметика, около стены стоит эдегантный туалетный столик. Молодой человек пробует привлечь ее внимание, но она машет на него рукой, продолжая красить ногти. Молодой человек продолжает свой путь. Заглядает в пустой полуцилиндр Аси, потом перемещается к Олегу.
Ася. Вы так уверены, что попадете к ним? А вот Аксиньюшка говорит…
Олег (обрывая ее). Пусть говорит! Ее теория, как сказал классик, и солидна, и остроумна. Но, как опять же, уверяет нас Михаил Афанасьевич, все теории стоят одна другой. И есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Ну, а я верю, что там меня ждут мои горы…
Дэн (увидев Асю и Олега, радостно). О, пипл! Привет! А где все?
Ася и Олег изумленно смотрят на него.
Дэн (Асе). Ты – девушка Серого?
Ася (оторопев). Нет…
Дэн. А, слушай, извини… Мы вчера с Ксю ваще никакие были. Мы с ней в клубе по полной оттягивались, а тут Серый звонит. Камон, Дэн, папаша мне на днюху улетный квест заказал. Давайте ко мне на дачу… Не, ну кринжово, конечно, на тачке по сюда по пробкам тащиться. Но ты ж Серого знаещь -  ему попробуешь ивейтить - сразу агриться начнет… Короче, мы с Ксю погнали. Она говорит, давай мефом закинемся, а то не кайфово ехать. Кароч, не помню, как мы сюда добрались. Только глаза продрал. (Оборачивается к Ксю, кричит). Ксю! Ну че ты там? Иди с пиплом общаться…
Ксю не реагирует на его крик, слушая музыку и продолжая красить ногти. Ася, внезапно что-то почувствовав, вскакивает на ноги, бежит к полуцилиндру Дэна. В нем тоже всюду валяются модные шмотки, курительные гаджеты, стоит мощный игровой компьютер и кожаное кресло для игры на нем.
Ася (Олегу, испугано). Аксинья пропала…
Дэн. Да не, она вон. (Указывает на Ксю). Слушай, ее рили Аксинья зовут? Лол! Я думал – Ксюха… (Ксю). Ксю! Нормально над тобой олды прикололись! Аксинья – это че за треш такой?
Олег. Ты хоть понимаешь, где находишься? Это не вписка у Серого. Это… (пытается подобрать слова, которые бы были доступны интеллекту Дэна) портал.
Дэн (в восторге).  Ксю! Хорош ногти красить. Аниматор квест начинает. Ща, погодь. (Достает телефон, включает камеру). Стримить буду. Какой таргет?
Ася. Что?
Дэн. Ну, таргет квеста? Че найти надо? (Оглядываясь). Или тут типо из помещения выбираться, да? Хипово! (Смотрит в телефон). Блин! Тут с интернетом трабл! Че, ключи искать надо?  Ок, погнали.
Идет в полуцилиндр Аси, начинает расшвыривать ее вещи, ища ключ. Ася, не выдержав, подбегает к нему, выдирает из его рук картину, которую Дэн небрежно собирался отшвырнуть.
Ася (яростно). А ну, пшел отсюда! Вообще ничего не соображаешь? Дурью мозги отбил?
Дэн (пятясь). Ты че, падра? Чекай за базар! (Олегу). Ваще токсичная. На хрена ее Серый позвал?
В этот момент полуцилиндр Аси закрывается и с чмокающим звуком уходит в пол. От удивления Дэн замолкает на полуслове. Олег делает было движение в сторону исчезнувшего полуцилиндра, но, понимая, что ничего не может изменить, замирает на месте.
Дэн (Олегу). Ну, клево… Не, рили, это как?! Бац - и нету! Круто! Слушай, а еще такие фичи будут? Блин, засада с интернетом. Ща бы в инсту фоты выложить. Народ обалдеет…
Олег (хватает его за плечи, трясет в ярости, пытаясь достучаться до его сознания). Опомнись, клоун! Это не квест. Ты в коме! И ты, и твоя Ксю! У вас отсюда два выхода. Туда (показывает вверх), или обратно, в вашу никчемную жизнь. Самое время задуматься!
Дэн (не понимая). Да я понял, бро… Надо выход искать…
Олег, плюнув, отпускает его, идет к себе и закрывается.
Дэн (кричит ему в след). Так че? Ключи искать надо?
Картина восьмая
Больничный коридор с выходящими в него дверями палат. Женщина в белом халате и косынке мое пол коридора, когда из одной из палат выходит женщина с выписным эпикризом в руках и пачкой карандашных набросков. Она на секунду задерживается в дверях.
Ася (находящимся в палате). До свиданья. Скорейшего выздоровления!
Приглушенно слышны ответные напутственные слова и добрые пожелания обитателей палаты. Женщина, моющая пол, оставив работу, внимательно смотрит на Асю. Та, закрыв дверь палаты, идет по коридору, проходя мимо нее.
Аксиньюшка (вслед Асе). Ася?
Ася поворачивается, смотрит на нее, не узнавая.
Аксиньюшка. Не узнала? Аксинья я.
Ася (бросаясь обнимать ее). Аксиньюшка! Ты?! А мы все думали - что с тобой?
Аксиньюшка. Внял Господь моим молитвам. Дозволил остаться. Я ведь там только поняла (показывает рукой вверх) – неправильно я жила. О своей душе пеклась, людей сторонилась. А в душе такая тоска была, хоть волком вой.
Ася. А  здесь-то как?
Аксиньюшка. Волонтером устроилась. По выходным пособить прихожу - пол протереть, обеды-ужины разнести. Все польза людям.
Ася. Тяжело, наверное?
Аксиньюшка. Когда устаю, конечно. Зато на душе – легко, радостно.
В это время мимо них проходит женщина-врач.
Женщина-врач (кивая Аксинье, мимоходом). Добрый день, Кристина Павловна.
Аксиньюшка. Добрый, добрый. (Асе). Это при крещении меня Аксиньей нарекли. А по паспорту я Кристина Павловна.
Ася. Кристина… (Заминается). Кристина Павловна…
Аксиньюшка. Да ты зови, как привыкла.
Ася. Аксиньюшка, а ты не знаешь – как Олег? Что с ним?
Аксиньюшка. Все так же. Хочешь, зайдем к нему? Туда, правда, не пускают. Да сегодня Лариса на посту. Может и дозволит.
Аксиньюшка устремляется по коридору, Ася – за ней.  Доходят до стеклянной перегородки с надписью «Реанимация». За ней – пост дежурной сестры. В палате рядом с постом мигает тревожно красная лампочка. Аксинья останавливается, встревоженно смотрит на Асю.
Аксиньюшка (перекрестившись, показывает на лампочку над дверью). Господи, спаси и сохрани! У него...
В этот момент из палаты тяжелой, усталой походкой выходит знакомый уже нам врач. Подходит к сестре на посту.
Стас (сестре). Родные у него есть?
Сестра. Да вряд ли. Он к нам из ПНИ поступил.
Стас. Тогда, может, и к лучшему…
Сестра. Да конечно. Это что – жизнь, что ли? С детства в инвалидном кресле… (Протягивает ему бумаги). Распишешься мне?
Ася (тихо Аксинье). ПНИ – это что?
Аксиньюшка. Интернат. Психо-неврологический. Для инвалидов. (Взглянув на часы). Пора мне. Обеды разносить время. Проводить тебя?
Ася. Спасибо. Я сама.
Аксиньюшка. НУ, дай тебе Бог. (Перекрестив ее). А ты рисуй, работай. А захочешь повидаться – заглядывай. Я здесь каждые выходные.
Ася (целуя ее). Зайду. До свиданья.
Аксинья уходит. Доктор, отдав сестре документы идет к двери, где стоит Ася.
Стас (увидев ее). О! Привет, красавица! Ты как здесь?
Ася. Выписываюсь. Зашла попрощаться.
Стас. Ну, будь здорова. И смотри! (Показывая на реанимацию). Чтоб я тебя здесь больше не видел!
Похлопав Асю по плечу, доктор собирается уходить.
Ася (ему вслед). Доктор! (Стас оборачивается). Тут двое подростков были… Что с ними?
Стас. А, мефедронщики? Перевели из реанимации на восстановление. Прости, тяжелый был день… Кофе до зарезу хочется…
Доктор уходит. Ася, поколебавшись, подходит к сестре.
Ася. Простите… Олег… Сколько ему было?
Сестра. Двадцать один. Вы его знали?
Ася. Нет. Но я точно знаю, где он сейчас.
Поворачивается идти.
Сестра (удивленно). Где?
Ася (повернувшись к ней, с улыбкой). На путик вершинам.
Конец.