Муха

вспомнилось далёкое прошлое. Тёплое и светлое.

С тех пор прошло так много времени, что и сказать страшно. Это были шестидесятые годы, ближе к их концу. У меня тогда было трое друзей, вот только не помню уже, на каком курсе мы тогда учились. Всё было, как у нормальных студентов: учились кое-как, ночами готовились к зачётам и экзаменам, а сдав их, гуляли по полной программе – с вином и девочками. Как это не странно, был я в то время нецелованным. В общем, не было у меня ещё девушки, с которой я бы встречался. А с теми, с которыми мы гуляли по ночному городу, отношения были вполне невинными. Но вот, в нашей мужской компании, появились две девушки старше нас по возрасту. Кто их привёл, кто нас с ними познакомил – тоже уже не вспомню. Им тогда было лет по двадцать пять. Они были коллегами, трудились в одной из городских больниц медсёстрами. Одну звали Ляля, и по всей видимости, она была на какую-то четверть цыганских кровей. В общем, красивая была. Вторую девушку звали смешно – «Мухой». На самом деле звали её Марией, или по-домашнему Мусей, а фамилия у неё была Лисицкая. Вот она-то и научила меня целоваться по-взрослому. Дальше дело не пошло – думаю, для неё я был тогда ещё зелен, а подруги были девушками на выданье, искали себе солидных ухажёров. Как правило, встречались мы с ними где-нибудь в центре города, прогуливались, иногда заходили в «Льдинку» (была такая кафешка). «Приносили с собой», конечно, хотя это и возбранялось. Под столом наливали принесенное в чашки из-под выпитого кофе, быстро проглатывали, заедая мороженным. Ещё ходили смотреть киношку в летний кинотеатр в сквере имени Молодой Гвардии, а потом шли провожать девушек. Муся жила в доме номер восемь на улице, теперь названной именем Владимира Шевченко. Он был угловым, этот большой дом на пересечении с улицей Фрунзе. Там ещё магазин был бытовой техники. После капитальной реконструкции центра города, вдоль всей этой улицы, ниже нового здания Краеведческого Музея, соорудили каскад фонтанов и поставили скамейки, на которых мы и заканчивали свои свидания. Правда, часто мы допоздна засиживались там, напротив дома, где жила Муся. Причина была простой: у Мухи «всегда было» - девушки воровали спирт по месту работы, а мы его учились пить. В гости Муся никогда нас не приглашала, хотя много, и в картинках, рассказывала о соседке – старой ленинградской интеллигентке, Фане Моисеевне. Фаня Моисеевна жила одна, получала маленькую пенсию и курила «Беломор». Иногда к ней приходил внук – наш ровесник, и такой же, как и мы, оболтус. Фаня Моисеевна в нём души не чаяла и часто приговаривала: «Гениальный ребёнок! Задвинут в ленинградской гостинице».
Но, вернёмся на скамеечку, где удобно расположилась наша компашка: Серёга, Вадик, Юрик и Ляля. Ждём Муху – она побежала домой, за «Д.П.». Возвращалась уже с бутылочкой спирта, бутылкой минералки и стаканом. Всем наливали граммов по пятьдесят, потом разбавляли это минералкой и пили – ухая и тараща глаза. В первый раз я решил блеснуть отвагой: выпил, не разводя и не запивая водой. Ощущение было такое, словно проглотил ложку песка. Тут же перехватило дыхание, но я стерпел, только слёзы вытер. Кстати: с тех пор, если случается пить спирт, никогда его не запиваю и не развожу водой. А, если это в объёме где-то приближается к стакану, то проявляется очень необычный эффект «позднего зажигания»: в день приёма, если потом ничего не пить сверху, ходишь трезвый, а наутро, попив водички, вырубаешься от слова «совсем».
…На скамеечке мы целовались. Т.е. целовались те из нас, у кого была «своя» девушка. Муся выбрала почему-то меня, а целовалась она очень вкусно. Руки распускать позволялось не очень, максимум дозволенного – прижать покрепче. Потом был Новый год, который мы встречали у малознакомой девушки в огромном доме её родителей. Родителей дома не было, зато было много малознакомой молодёжи, а это плохо, когда не знаешь людей, с которыми предстоит провести ночь под одной крышей. «Наши» девушки пили мало, но кто-то решил подшутить над Лялей – после выпитой рюмки водки, ей, попросившей воды, подсунули пол стакана «Московской». Ляля сделала большой глоток и только тогда поняла, что это не минералка. Ляле стало плохо, и мы вывели её во двор – отдышаться. Короче, для нашей компании вечер был испорчен. Муся уже не отходила от подруги, и спать в отведённое им место, они отправились тоже вдвоём. Не прошло и десяти минут, как в одной из комнат раздался вопль. Мы бросились на крики и увидели «картину маслом»: на краю кровати сидит Ляля с туфелькой в руке, а на полу, со спущенными до колен штанами, корчится молодой человек франтоватой наружности. Кожа башки на его голове была рассечена и обильно сочилась кровью. Вот где пригодилась квалификация Муси: голову бедолаги забинтовали и уложили спать (кстати, наутро он не смог вспомнить ничего из того, что с ним случилось ночью, только трогал руками забинтованную голову да удивлялся, где его так угораздило). А случилось вот что: Ляля уже засыпала, когда почувствовала, что в кровати лежит не одна: сбоку пристраивался сексуально озабоченный молодой человек. Не долго думая, Ляля каблуком модной туфельки нанесла охальнику сокрушительный удар в голову. Слава Богу, который бережёт дураков и пьяниц – парень в тот раз легко отделался. А мог бы и калекой остаться, попади каблук ему в глаз.
Наша тёплая компашка распалась так же незаметно, как и образовалась. Я ещё дважды виделся с Мусей: на призывной комиссии, стоя в растопырку перед хирургом, повернулся по его команде «кругом», да так и замер в изумлении – за столиком сбоку от врача сидела Муся и что-то записывала в журнал. Второй раз я встретил её спустя пару лет. Она стояла у магазина, явно кого-то поджидая. С криком «Привет, Муха!», я бросился к ней, но был остановлен решительным жестом. Оглянувшись по сторонам, Муся прошептала: «Сейчас выйдет мужчина, при котором ты не должен называть меня «Мухой». Он москвич и я выхожу за него замуж».  Лялю я больше не встречал, да и наша мужская компания тоже вскорости распалась – каждый пошёл по жизни своей дорогой. 
А Мусю я до сих пор помню – как она учила меня целоваться.    

31 марта 2024 г.