Страшная история

На песчаном взморье, вокруг костерка собралось нас пятеро. Я и мой товарищ, с которым я познакомился только здесь - люди еще сравнительно молодые; мужчина в летах, где-то между сорока и пятьюдесятью - как он назвался, физик-теоретик; несколько моложе его лет мужчина, крепко сбитый, с задумчивыми глазами, и юная совсем девушка по имени Катя. Все они подошли к нам на огонек, прогуливаясь этим темным вечером, затосковав, видимо, от своего одиночества. Каждый спросил о чем-то или кинул шутливое словцо, мы ответили также доброй шуткой или пригласили присесть, они задержались на минутку, и вот уж минутка вылилась в час. Просто разговаривали, просто пошучивали, а мой товарищ уже нет-нет, а и посматривал на Катю и успел предупредить меня шепотом, что пойдет ее провожать, чтобы я имел это ввиду и не помешал ему.
Ритмично накатываясь на берег, шуршали прибрежной галькой волны. Где-то далеко в море светились огни корабля. Только над поселком стояло еще слабое зарево, да и оно постепенно гасло и гасло, и скоро над землей, над морем, торжествовали только непроглядная ночь и россыпи чистых звезд.
Костерок наш был карликовый, он едва освещал наши лица, а мы экономно подбрасывали в него собранные еще засветло сухие колючки да тонкие лозинки дикого винограда, поламывая их время от времени, тем и питая огонь. Костерок был для нас чем-то чисто ритуальным, добрым даром мудрого идола, что однажды заглянул в смутную человеческую душу и постиг ее.
Говорили много и обо всем, спрашивали, выдвигали гипотезы и даже спорили. Между нами бродил дух того таинства, который роднит друг с другом людей разных по возрасту и по характеру. Свободные от дурмана больших городов, забот и прочей житейской чепухи, мы будто явили друг другу новую эпоху, и в нас, пятерых, зарождалась грядущая, неведомая миру формация. Казалось, это вечно: маленький мирный костерок и вокруг него мирные и умные люди.
Об этом тоже был затронут разговор, а потом нашими умами постепенно завладел физик-теоретик и увел нас в такие пространства, откуда мы уже и не мыслили возвратиться на нашу бренную землю. Но через одну из черных дыр мы заметили свои, бессовестно понимающие все законы Вселенной лица, на которых играли блики от костерка, и дружно, от души рассмеялись.
- Нет, лучше быть обыкновенным смертным, чем физиком, да еще теоретиком, - смеясь сказал мой товарищ и взглянул на Катю. - На земле, до камешка знакомой, сеять хлеб нам и детей рожать, - продекламировал он со значением.
- А вы, кстати, кто по профессии? - спросил физик-теоретик.
- Агроном, - обыденно ответил мой товарищ. – Хлебороб, в общем. А вот - строитель, - указал он на меня.
- Да, вам тяжелее, - серьезно сказал физик. - А вы, чудесное создание природы? - обратился он к девушке. Простите такое мое обращение, но даже при свете этого костерка я вижу, как вы прелестны, загадочны, и легкий завиток трепещет у вашего изящного ушка.
- Вам бы надо быть не физиком, - пошутил мой товарищ, и в его голосе я уловил нотки ревности.
- Да, - просто отозвался физик, - я хотел быть поэтом. Вы знаете, это грустно, но я хотел быть бессмертным поэтом. Не в смысле бессмертия виршей , нет, в понятии чисто материальном. Юность, юность, она так сумасбродна и самоуверенна, но... физики, химики, президенты, дворники… в чисто физическом смысле, увы! Нам всем отмерен свой срок.
- Какой срок? - спросил молчавший до сих пор другой мужчина. Он сидел напротив меня, рядом с физиком, подгребал в костерок обгоревшие прутики, и теперь с иронической усмешкой смотрел на своего соседа.
- Срок нашего великого пребывания в материально связанном состоянии атомов.
- Чушь какая-то, - раздраженно бросил мужчина и отвернулся.
- Да, если это называется чушью, - отшутился физик. Извините, но я вернусь к вопросу, заданному мной нашей милой собеседнице. Итак, прелестное дитя, кто же по профессии вы?
Мне показалось, что щеки девушки слегка побледнели, потому что ярче означились блики, игравшие на ее лице. Но от этого она сделалась еще прекраснее. Чтоб убедиться в том, я бросил в костерок сухой колючей травы, она схватилась, полыхнула светом, и все действительно увидели, что, Катя очень и очень хороша собой.
- У меня необычная профессия, - сказала девушка с улыбкой. - Я потом вам скажу, хорошо?
И каждого обласкала светлым добрым взглядом.
- Есть ли такие необычные профессии, о которых бы мы не знали? – спросил мой товарищ, обращаясь к девушке и одновременно ко всем, предлагая игру. - Давайте попробуем угадать.
- Не угадаете, - чисто рассмеялась Катя. - Даю слово, что не угадаете. Лучше и не пытайтесь.
- Дайте вашу руку, - попросил я ее. – Я когда-то серьезно занимался логикой, может быть отгадаю, хотя бы приблизительно.
- Пожалуйста, - с любопытством согласилась Катя и протянула мне изящную, прекрасной формы руку.
Рука ее была холодной и нежной, сквозь кожу пальцы мои ощутили мягкие жилки вен. Ни признака мозолей на ладони, ни шершавости на подушечках пальцев, ногти тщательно острижены, а из середины ладони словно лился еле заметный голубой свет, который я принял за блик, что мог отразиться от маленького талисманчика из голубого стекла, что висел у меня на груди. Я так долго рассматривал и поглаживал руку девушки, что мой товарищ ткнул меня локтем в бок и с наигранной веселостью предупредил:
- Катюша, этого обольстителя бойтесь, он такой, - на что девушка только рассмеялась, но руки своей не высвободила.
- Такая рука может принадлежать только сказочной принцессе, - наконец полусерьезно, полушутливо сказал я. - Если, конечно, принцесса - это профессия.
- Логик! - подковырнул меня мой товарищ, и все рассмеялись, кроме мужчины, что не принял участия в нашей игре.
- Не знаю, не знаю, - заметил физик, - но если у вас есть профессия, то она чисто земная, а значит, угадать можно.
- Земная, - с улыбкой подтвердила Катя.
- Судя по выражению доброты, что так и написана на вашем лице, по легкой и нежной руке, то я склонен предполагать, что вы имеете отношение к медицине.
- Возможно, - погасив улыбку, сказала Катя и отняла свою руку. - А точнее?
- Все профессии обычны, - сказал физик. – Необычных в наш век не существует. Профессией сейчас не удивишь, это я вам говорю, как Физик.
- Да что вы говорите? - с какой-то злой интонацией переспросил его мужчина. - Нет необычных... А если я вам скажу, что есть? Есть! - повторил он тихо и жестко. - Земные и необычные, о которых мы даже не подозреваем.
Все мы воззрились на него.
- Назовите тогда, - с вызовом сказал физик.
Мужчина некоторое время молчал, но потом поднял на нас свои задумчивые глаза и усмехнулся краешком рта.
- Не знаю, сколько их есть, необычных, но, если бы речь шла об одной, я бы заверил: да, таковая есть. Когда-то, очень давно... мне пришлось... столкнуться... как бы вам сказать, с обладательницей такой профессии, что ли. Хотите послушать?
Мы ближе придвинулись к нему, и он стал рассказывать.
- Было это... сорок лет назад. Да, да, не смотрите на меня, как на шутника или идиота, я вполне в здравом уме и не собираюсь вам рассказывать сказку. Сорок лет назад. Тогда мне было тридцать два года, и я был полон зрелого здоровья и сил.
- Вы хотите уверить нас, что вам уже за семьдесят, иронически усмехаясь, спросил физик и посмотрел на нас. - Тогда примите от меня комплимент, вы выглядите превосходно на все свои тридцать два года.
- И тем не менее это так, - ответил рассказчик. - Я не стану уверять вас, документов при мне нет. И все же, если хотите послушать...
- Любопытно, - скучным голосом сказал физик. - Впрочем, продолжайте.
- Это было послевоенное время, после ранения и контузии у меня стала прогрессировать астения, нервное истощение, и врачи рекомендовали мне отдых и морской воздух. Так я оказался здесь, в этом селе, где снял квартиру у одной вдовы, переселившейся сюда, в Крым, из Украины. То были скучные и тоскливые дни. Людям было не до морских песочков. Приезжали редко фронтовики, которым, как мне, рекомендовали здесь подкрепить здоровье. Женщины тоже были, немного, но больше праздные, редко такие, что оставили здоровье на тыловых заводах.
Однажды, вот такою же ночью, тихой и темной, прогуливался я берегом и тут заметил у самой кромки воды белую сидлую фигуру. Я так и подумал, что это женщина в белом платье и, конечно же, женщина молодая, потому что только в этом возрасте носят белые платья. Настроение у меня было прескверное, и потому я, увидев ее, оживился и тут же решил подойти и заговорить. Мне было тридцать два года, мужчина я, вы сами видите, лицом не плох, морской воздух прибавил мне сил, я окреп и чувствовал себя вполне здоровым и полным, правду сказать, необходимого темперамента. Что греха таить, по натуре я был неисправимым дон-жуаном, короче - бабником. Вы знаете, даже будучи в действующей армии, я всегда имел на примете двух трех хорошеньких кокеток из санроты или зенитной батареи - женщина везде остается женщиной - а тут... да еще в одиночестве...
Я шел по берегу открыто и уверенно, и галька шуршала под моими армейскими сапогами. Та же, что сидела у воды даже не пошевелилась, даже не глянула в мою сторону. Когда же я подошел ближе, неожиданно понял, что женщина совсем не в белом платье, она совершенно голая. Её одежда светлела рядом, она же, склоня голову к коленям, сидела задумчивая, и вода лизала ее ступни.
Знакомиться, вот так сразу, с голыми женщинами мне еще ни разу не приходилось, поэтому я непроизвольно смутился и хотел повернуть назад, но в этот момент она подняла голову и оглянулась на меня.
Ночь была теплая и ласковая.
«Вы не замерзли?» - спросил я, обретя присущую мне наглость и самоуверенность, но все же стараясь глядеть в сторону.
«Нет», - сказала она, не испугавшись, не вскочив, не постаравшись прикрыться. Голос ее прозвучал спокойно и томно.
«И что вы здесь делаете в таком виде, позвольте поинтересоваться? Принимаете воздушные ванны?»
«Я жду тебя, - ответила она, и, хотя было очень темно, мне показалось, что глаза ее сверкнули торжеством. Но в тот момент я мог поклясться, что глаз ее я-то, как раз, и не видел.
- Меня? - спросил я удивленно. И тут же подумал, что это, вероятно, одна из приехавших недавно знакомок, двух ветреных дамочек, жаждущих приключений, а подумав так, я отметил, что дамочка довольно оригинальна. Стряхнув с себя остатки смущения, я расправил под ремнем гимнастерку. Расправил и сказал себе: какой еще, к черту, фарс в такую непроглядную ночь и при совершенно голой женщине? Я быстро расстегнул ремень и, скинув с себя гимнастерку, бросил ее к ногам, рядом с ее одеждой, показывая этим, что не собираюсь играть в смущенного мальчика. Я присел рядом, и моя рука невольно потянулась к ее распущенным волосам, и нежно коснувшись их, скользнула по тонкой шее, гладкому плечу... С этой секунды я уже был не просто мужчина, я был, если уж на то пошло, самцом. От прикосновения к прохладной ее тугой груди меня затрясло, я почувствовал, как жаркая волна плеснула в меня и вмиг наполнила ничем несдерживаемым желанием. Я повернул ее голову к себе, приблизился лицом и увидел, что она поразительно прекрасна… Да, да, именно прекрасна. Ее губы приоткрылись зовно, белела тонкая напряженная шея, только глаза были темны, они сливались с ночью и тянули меня в свой омут. Я жадно поцеловал ее в шею, в глаза, и, забыв обо всем, надолго приник губами к ее губам. Мои руки сминали ее груди, пальцы играли крошечными упругими сосочками, и от того я распалялся еще больше.
Извините меня, среди нас девушка, и, может быть, слушать ей меня не совсем удобно, но... я старик. Я старик, дети, старик по своим годам. И я вспоминаю. Старики вправе вспоминать.
Все мы переглянулись друг с другом, но сдержали улыбки.
- Я пожелал овладеть ею сразу, тут же, - продолжал рассказчик. Странно, она не противилась мне, не повторяла этих жеманных «не надо», «подожди», только дышала жарко, и вся отдавалась моей страсти. В то мгновение я любил ее, любил и понимал, что сгораю. Я полюбил мгновенно: за ее неописуемую красоту, ее налитое юностью и девственностью тело, за ее неумение и старание сделать меня счастливым. Мы слились друг с кругом, и поцелуй наш был мучительно вечен.
С трудом я оторвался от ее губ и долго смотрел ей в глаза. Мне показалось, что ее черных глаз нет, есть только большие темные впадины, из которых исходит удивление и торжество. Опьяненный восторгом, я поцеловал ее в эти впадины, и губы мои ощутили пустоту. Я погладил ее волосы, но шелковых ее волос под ладонью не было, мне показалось, что я погладил холодный шершавый камень. Ничего не понимая, я поднял голову и в ужасе отшатнулся кверху: на меня смотрел череп, череп мертвого человека и смеялся черным оскалом рта. Я вскрикнул… хотел вскочить на ноги, но костлявые руки удержали меня, и всем своим телом я ощутил твердость скелета, каждое его ребро у своей груди. Да, подо мной был скелет, ничто иное как скелет человека, он удерживал меня и прижимал к себе, ласкал мою спину, голову и беззвучно смеялся.
Рассказчик замолчал и нервно подвинул в костерок недогоревшие лозинки.
- Прекрасно, - улучил момент физик. - Признаться, я никогда бы не подумал, что реальность так легко можно было перевести на сказку. Право, вы это зря, я от чистого сердца. Уж лучше бы нагая реальность: голая женщина, море, темная ночь. Я нахожу, что начало получилось великолепным, а вы как? - обратился он к нам. Впрочем, занятно. Я ничего не имею против. Продолжайте, пожалуйста. Мне кажется, что все мы не из тех, кто не спит ночами после страшных историй.
- Неплохо придумано, - живо согласился и мой товарищ. - Вы, случаем, не писатель?
- Я никто, - жестким голосом ответил мужчина. А, может, и знаю кое-что. Я продолжу, если вам не наскучило.
Мы поддержали его, и он продолжал:
- Я пришел в ужас, мне хотелось кричать и звать на помощь, но нервное оцепенение охватило меня, я не мог произнести даже звука.
«Пойдем купаться, - донеслось до моего слуха, и я словно очнувшись, опять увидел и ощутил ее. Я смотрел и не верил, хотелось свернуть все на свою болезнь, но явь была так реальна. Я весь покрылся холодной, испариной и дрожал. - Ты испугался?» - нежно и участливо спросил она, поднялась и протянула мне свою руку.
Тут над скалой взошла луна, и в лунном свете я увидел ее, неповторимую. Она пошла вперед, в море, по лунной дорожке, и я устремился за ней.
«Иди, иди ко мне, - звала она. Вода плескалась между нами и играла ее светлыми волосами. - Ты испугался?» - спросила она вновь томным шепотом и прильнула губами к моим губам. И мы долго стояли, обласкиваемые теплым ветром и волнами.
«Это был гипноз, - решил я наконец высказать свою догадку. - Ты владеешь гипнозом».
«Да, - ответила она с нежной улыбкой. - Я хотела иметь от тебя ребенка».
«Я ни разу не видел тебя!» - удивился я.
«Это будет девочка, - не обратила она внимания на мои слова. - И она будет очень красива. Даже красивее чем я. Она будет похожа на тебя. И еще... понимаешь, я – волшебница. Да я злая волшебница, - и она, игриво засмеявшись плеснула мне в лицо водой.
«Волшебница! - смеялся и я. - Волшебница ты моя! И мы стали плескаться. Потом я обнял ее и сказал: - Ты жена моя, понимаешь, жена.»
«Нет, - сказала она со вздохом и грустно. - Я не буду твоей женой, я могу только любить. У волшебниц не бывает мужей, может, потому они так несчастны. - Она улыбнулась. - За твою любовь ко мне я уже сделала тебя бессмертным. Теперь ты никогда не умрешь, никогда. Пока не разлюбишь меня.»
«Спасибо. Спасибо тебе, моя прекрасная фея, - шутливо воскликнул я, сжимая ее в объятиях. - Я буду бессмертен твоей любовью.»
Она стала еще грустнее.
«Ты подарил мне дочь, - сказала она после небольшой паузы. - В нашем роду не рождаются сыновья. Мы сейчас расстанемся, и больше ты не увидишь меня. Но со своей дочерью ты встретишься. Я сделаю так, что вы свидитесь. Только, - она поднесла к моим глазам свою ладонь, и я увидел слабое голубое свечение, исходящее из нее. - Ты видишь этот голубой свет? Ты умрешь только тогда, когда такой же свет коснется твоей левой руки. Но этого может и не быть, ты слышишь, этого не будет, если... если будешь любить меня вечно.»
«Ты говоришь, как настоящая волшебница, - пошутил я, чувствуя однако ж, что мне становится не по себе от ее слов.
«Да, я волшебница, - сказала она. - Но я женщина. И как любая женщина, я ревнива. Я сделала так, что после меня ты не коснешься ни одной женщины. Ты прости меня, но я так сделала. Ведь ты же мой! Мой?»
«Да», - задохнувшись от непонятного мне ужаса, сказал я.
«Вместе со своей плотью я передала тебе скрытые законы Великого Покоя. Если ты захочешь овладеть женщиной и коснешься ее - она умрет».
«Это ужасно, - я постарался улыбнуться. - Ты и это умеешь?»
«Я многое умею, - сказала сна, видя, что я озадачен. - Но ты же будешь любить только меня, одну меня, правда?»
«Только тебя, - с жаром воскликнул я. - Я буду любить только тебя.»
«Не забудь, - потребовала она серьезным властным голосом и отдалилась от меня к берегу. - Я одного не могу, не могу заглянуть в твою душу. Но я верю тебе. Пока бессмертен ты, бессмертна и я.»
- Я видел, как она попала в отсвет лунной дорожки на воде, как мокрая отразилась юным серебром и словно… растворилась. Не веря глазам своим, я выбежал на берег, озирался, кричал в ночь, звал ее - она исчезла. Возбужденный, или скорее даже пораженный, я оделся, упал в песок, и нервная дрожь еще долго сотрясала меня.
- Утром, - продолжал рассказчик, - когда я проснулся, вспомнил все и решил, что все мне приснилось, что девушка в лунном свете, купание и сладкое мгновение счастья, это плод моего воображения, фантазии, может, даже последствия моей болезни. Но уж очень бурно кипела во мне кровь, я любил приснившийся мне образ, я обожал его, без него я не хотел жить.
Прошло около недели, хотя я и продолжал любить свою фантастическую незнакомку, душа моя жаждала ощущений. Потому я скоро познакомился с женщиной. Это была стройная блондинка, которой надоел муж, какой-то партийный работник, и она очертя голову бросилась в мои сети. В ту же ночь, - рассказчик сделал паузу, - она умерла. Узнав о том, я вспомнил предсказание моей волшебницы и пришел в ужас. Я говорил себе, что это совпадение, ничего дьявольского в том нет. Но когда после нашей связи умерла другая... и меня пригласили в милицию, по подозрению, я впервые задумался: а сон ли то был?
Не хочу вам рассказывать, как я не рискнул жениться, хотя мне очень нравилась одна женщина. Я сказал ей, что не люблю ее и еще что-то наговорил, чтобы она запрезирала меня. Да, я не рискнул. Вы скажете, что и вторая смерть могла быть случайностью, но ведь потом у меня было еще несколько знакомств, или связей - как вам угодно - и все они закончились также трагически. С тех пор я не коснулся ни одной женщины. Я живу один. Один! Сорок лет… Нет, они не прошли бесцельно, я занялся психологией, медициной, физикой ... и открыл... вы знаете, я открыл нечто такое, что еще пятьсот, тысячу лет будут причислять к области фантастики, представьте, что ваше воображение усилено в сотни раз. Или представьте, что воображение тысяч и тысяч людей вдруг оказалось синхронно... Извините, я вижу по вашим лицам, что вы снисходительны ко мне. Он вдруг неспокойно дотронулся рукой до своей груди и, словно услышав нормальный стук сердца, успокоился. - Да, я наговорил вам глупостей, Великих глупостей. Человеческий ум еще не в состоянии постичь этого. Но я отвлекся. За эти сорок лет я дважды побывал в автомобильной катастрофе, тонул, срывался со скалы в пропасть, меня пытались убить, а я чудом оставался жив. Погибали, разбивались, умирали от инфарктов и рака друзья и враги... «Вы заговорили о бессмертии, - обратился рассказчик к физику-теоретику, - вы сказали, что физического бессмертия нет. Вот он, я, перед вами, тот, кому подарено бессмертие. Меня не возьмет ни цианистый калий, ни ядерный взрыв».
Он замолчал, мы же переглянулись друг с другом и пожалели его. Заинтересовавшая нас было сказка, оказалась плодом больного воображения. Так понял каждый из нас.
- Сорок лет каждый год я приезжаю сюда и брожу в одиночестве ночами, вдоль взморья и на что-то надеюсь. На что? Что увижу ее опять? Да, я хочу ее увидеть, увидеть и бросить ей в лицо, что ненавижу ее. Ненавижу.
- Ненавидите? - с непонятной тревогой воскликнула Катя.
- Да, - холодным голосом подтвердил рассказчик. - Я имею полное право ненавидеть ее. Даже презирать.
- Вы ее не любите, - с тихой скорбной грустью сказала девушка. Она поднялась и подсела к мужчине. - Но ведь она хотела, чтобы вы любили ее. Вечно. Пока вы ее любили, любила она и была бессмертна. Как вы не понимаете, она же жила вашей любовью.
Мы с любопытством смотрели на Катю и не понимали, неужто бред этого психа для нее еще что-то значит?
- Кто «она»? - впиваясь в девушку взглядом, спросил рассказчик. - Отлично, вы, кажется, единственная, кто поверил в мою чепуху. Вы - сама Наивность. Браво, прелестное создание, браво. Но я вам должен сказать, что она была не просто волшебницей. Она была Смертью! Да! - выкрикнул он тут дико и злобно. - И не смотрите на меня так. Она была смертью. Самой смертью. И у меня с ней была любовь. Ха, ха, если теперь это можно назвать любовью.
- Успокойтесь, - сказала Катя, беря его за запястье и будто нащупывая пульс. - Вы же сказали, что вы - бессмертны. Вы же бессмертны этой любовью.
- А зачем мне такая любовь? - мрачно сказал мужчина. Я устал любить, любить только воображением. - Он расстегнул воротник рубашки. - Я устал пить чай вприглядку, я живой человек, и мне нужно живое. Я не хочу бояться, что после меня кто-то умрет, мне нужна женщина, жена, дети, мне нужна жизнь, обыкновенная маленькая жизнь, которую у меня отняло это проклятое бессмертие. Ненавижу. Если бы вы знали, как я ее ненавижу.
- Хорошо, - тут холодно сказала Катя, вставая на ноги и отнимая от руки мужчины свою руку. В этот момент мне опять показалось, что я заметил свечение, легкое голубое свечение на ее ладони. - Теперь я вижу, что вы не любите ее, - продолжала Катя, - вы и не любили, потому что любовь может быть только вечна. Это я говорю вам, вам, которого любила моя мать. Нет - тебе! Я тебе говорю - ты! И ты тоже умрешь сегодня ночью. Прощай.
Она отошла на несколько шагов от костра и остановилась. Все мы, ошарашенные и восхищенные происходящим, молчали. Не было слов, и мне кажется, что каждый готов был захлопать в ладоши и крикнуть «браво!» Трагикомедия, бесспорно, пришлась всем по душе.
- Проводите меня, - сказала из темноты Катя, - вырисовываясь едва заметным силуэтом на фоне ночи.
Странно, хотя ее глаз я не видел, естественно, не мог видеть и ее взгляда, я был уверен, что она обратилась только ко мне. К тому же ни физик, ни мой товарищ не поднялись от костерка. Я встал и подошел к ней.
- Я знала, что подойдешь ты. Я хотела этого.
- Ты знала? - спросил я ее. - Это занятно.
- Но ведь ты же хотел услышать конец сказки, не так ли? Знаешь, мне показалось, что ты хороший человек.
- Не могу утвердить, - ответил я шутливо. - Да и сказка, думаю, сыграна до конца. Прости, но я догадался: вы с товарищем репетировали роли. И разыграли перед нами эту комедию. Ты артистка. Он тоже актер, и неплохой актер. Так?
Она пошла, молча, увлекая меня все дальше и дальше от костерка и села. Наконец она остановилась и повернулась ко мне. Я подошел, и наши лица оказались близко.
- И все же сказка не закончена, - сказала она мягким голосом и вдруг прижалась ко мне всем телом, а мою руку положила к себе на грудь и прижала ее своей, рукою.
- Ты слышишь? Во мне бьется настоящее сердце.
- Катя, - прошептал я.
- Бери меня, бери, - терзала вымученным голосом она мою душу. - Бери сейчас, прямо сейчас и не медли, - и увлекла меня на песок. – Люби же меня, люби! Никто не увидит, не услышит. Люби меня.
- Ты - чудо! - сказал я, когда наша страсть улеглась, и Катя лежала, откинув голову и глядя в темноту.
- Я? - переспросила она, приподнялась и поцеловала меня в лоб. - Нет, я - Смерть, - сказала она устало и обыденно, точно также, если бы сказала: нет, я - Катя. – Я - Смерть, - повторила она. - Я дочь той самой женщины, о которой вам рассказывал этот старик.
- Да, вижу, что сказка продолжается, - засмеялся я. - Ты великолепно вошла в роль.
- Ты не веришь. Ну, что ж...
- Скажи, что ты - Жизнь, и я поверю, и разнесу по всему свету.
- Жизнь - это состояние, - вздохнув, сказала Катя. - деятельность белковых форм. - Она повернулась ко мне и спросила быстро и будто с опаской: - А как выглядит Жизнь? Кто старался изобразить ее, воплотить в материю? Кто она? Толстозадая, прости, баба с крепкими ляжками, прижимающая к вулканическим грудям сноп хлебных колосьев, или хрупкая девушка с одуванчиком в руках?
- А Смерть не состояние? - я усмехнулся. - Или разве Смерть не прекращение всякого состояния? Не прекращение деятельности белковых форм?
- Смерть оставалась бы состоянием, словом и только, если бы не сами люди. Своим воображением они создали новую живую материю. Почему же эта материя не может быть женщиной, которая хочет ласки, любви, хочет слышать крик своего ребенка. Наш род изображают костлявой старухой или скелетом в белом саване и обязательно с косой в руке. А почему я не могу быть молодой и красивой? Почему в моих руках не живые цветы? Я же перевожу человека в мир Великого Покоя. В вашем разуме я должна быть доброй феей.
- Отлично! Ты придумала, что Смерть тоже продолжает свой род. Хорошо!
- Я рожу девочку, - будто не заметила она моей иронии. - Ты хочешь, чтобы родилась девочка? - Катя ласково погладила мою небритую щеку.
- Знаешь, - сказал я, - хватит играть. Оставайся лучше артисткой, Смертью - тебе не идет. - И поцеловал ее. - Кстати, в нашем роду только мальчики, так что не исключено...
- Что ж, - перебила она, - тогда пусть родится мальчик. - Это будет переполохом в нашем роду. Хорошенький хладнокровный мальчик. Я сделаю так, что он будет... Ты хочешь, чтобы кем он был?
- Хорошим человеком, - сказал я. - Он будет таким, каким мы его вырастим.
- Да, вы, люди, всегда говорите так. Вы непременно хотите вырастить хорошего человека. О, как вы наивны, - сказала она и стала застегивать кофточку. – Мне уже пора. Утро.
Действительно прорисовывалось утро, и виднелось уже очертание обрывистого берега поодаль от нас. Где-то далеко, откуда мы пришли, мигнули фары машины.
- Я рожу тебе мальчика, - торопливо заговорила Катя, прижимаясь ко мне. - Он будет большим человеком. Хочешь, президентом? Вы встретитесь, вы обязательно встретитесь, ты узнаешь его по такому сиянию на ладони.
- Фосфор? - спросил я.
- Только... не давай ему повода пожать запястье твоей левой руки, ведь я... я сделала тебя бессмертным.
- И как ревнивая женщина, поставила на мне заклятие, - сказал я тоном человека, которому уже наскучила игра.
- Нет, ты будешь жить без заклятия. Ты будешь наслаждаться всем: славой и женщинами, любовью, почетом, уважением - всем тем, что у вас называется жизнью. Если, конечно, тебе не надоест, и ты не бросишься искать человека с голубым свечением на ладони. Все, хороший мой, сказка кончилась. Люби меня, если сможешь. А это за мной, и Катя указала на подъезжавшую по дороге, идущей рядом со взморьем, легковую машину.
- Где тебя искать? - крикнул я, но она уже помахала мне из окна машины рукой, а когда они проезжали мимо, мне показалось, что за рулем сидит тот самый физик-теоретик. Я еще стоял на берегу и раздумывал. Потом увидел выплывшее из-за кручи солнце, и думы мои рассеялись сами собой. Я побрел назад, надеясь застать у костерка моего товарища. Мне так и подумалось, что это он лежит, укрывшись пиджаком и спит. Я подошел и потормошил его, сдернул с него пиджак и отшатнулся: лежал, обострив кверху подбородок, наш ночной рассказчик, и будто удивлялся новому дню. Я бросился к нему, в слабой надежде, что он в каком-то обмороке, расстегнул на нем рубашку. И увидел, против сердца запекшийся сгусток крови. Мужчина был убит ножом, сильным ударом сбоку. Карманы его были вывернуты, полы его пиджака вспороты, валялись рядом стельки от туфлей, и в туфлях что-то искали.
Я долго стоял над холодеющим трупом, сраженный действительностью, а затем нетвердой походкой направился к селу, чтобы заявить о случившемся и скорее упасть спать. Путь мой проходил крутым обрывом. Я шел, поглядывал вниз, и неожиданно мне пришли на ум Катины слова о подаренном мне бессмертии. И словно раздался рядом ее голос: «Он будет большим человеком. Хочешь - президентом.» Я услышал и содрогнулся, мне показалось, что вес мир вдруг сделался маленьким – маленьким, хрупким и ненадежным. У меня закружилась голова, и я почувствовал, как земля резко ушла из-под ног. Не успев еще ни о чем подумать, я ощутил рывок, и словно кто-то сильно дернул меня кверху. Осторожно поворотив голову, я увидел совсем близко от головы острые камни, а сам я висел на зацепившейся за ремень брюк толстой проволоке. Мне стало страшно, и я стал кричать. Скоро на мой крик пришли несколько женщин. Это были рабочие, подвязывавшие неподалеку от берега виноградные лозы.