Ступеньки

- Петька! Петька, домой! Кому говорю?
Петька вздрогнул и мгновенно повернулся на окрик. В форточке окна он увидел высунувшегося чуть ли не по пояс, отчима.
Капитанского Петькиного настроения как не бывало. Он уныло взглянул на Миньку и глубоко вздохнул.
- Пойду я.
Минька сочувственно кивнул.
- Ты как пойдешь, скажи, что после уроков оставляли. Я так говорю - мои сразу отстают. А портфель за тумбочку что у вас в прихожей.
- Не получится, - ответил Петька и вздохнул снова.
- Побьет?
Петька пожал плечами.
- Ты ори тогда, мамка не даст. Я всегда ору.
Петька кивнул и подал Миньке руку.
- Ты не боись, - подбодрил Минька.
Оттирая портфель рукавом от клейкого суглинка, Петька понуро побрел к подъезду. Тяжелую дверь на тугой пружине открывал долго, с трудом, наконец протиснулся в узкую щель. Щелкнула и запрыгала на бетонном полу пуговица, и Петька безнадежно начал шарить в темноте, отыскивая ее. Пуговица пропала бесследно. Конечно же, она закатилась в ту самую выщербину в бетоне, куда на днях запрятались и две предыдущих.
«Нет, чтобы нормально оторваться, - подумал Петька, - так запрыгают куда-нибудь, что не найдешь. Не подъезд, а решето.»
Вторая дверь открылась легко, но зато в ней торчал гвоздь. Он был проклят тысячу раз, но, наверно, всем было некогда его выдернуть, а Петька сегодня как раз и намеревался загнуть гвоздь ржавой гирькой, что нашел среди хлама, выброшенного из подвалов. Но как назло в эту минуту он забыл про свое намерение. И напрасно. Звук раздираемой курточки поверг Петьку в совершеннейшее отчаяние. Он на ощупь определил размер дыры, шмыгнул носом и только потом достал из портфеля гирьку и, еле различая в полумраке, загнул злополучный гвоздь.
«Теперь дядя Федя не будет рвать брюки, - грустно подумал Петька, - а мамка не будет на него ругаться.»
В другое время все восемь ступенек Петька одолевал за полтора прыжка, теперь же ему стоило страшных усилий поднять ногу на первую ступеньку. Другая нога повиновалась так же, с трудом, будто к ней была привязана непомерная тяжесть. Петька облокотился на перила и мысленно возвратился к запруде на ручье, что так и не достроил с Минькой.
«Надо было посредине камень побольше, тогда водопадило бы, а так… снесет Минькины щепки.»
Но Миньке хорошо, он там, на ручье, и папка с мамкой на работе... Да и что Минькин папка? Обзовется и все. А мамка полотенцем пошлепает. Вот опробовал бы Минька дядь Фединого ремня, небось, ракетой домой прилетел бы.
Не повезло Петьке в жизни, крупно не повезло. У других отцы, если даже и не родные, - нормальные, в общем, как у Саньки Самусева. Ему хоть Санька совсем домой не заявляйся, а тут чуть что - домой! Чуть что - уроки! «В школу пойду, узнаю.» А потом будет надоедать Марье Петровне... А домой придешь - сразу: почему мусор не вынес? Будто у Петьки всю жизнь на уме один мусор и одни уроки.
Петька и переставил ногу на другую ступеньку, подумал немножко и решительно ступил на третью.
«Ну, лупанет, ну и пусть.» И тут же съежился, будто тяжелая дядь Федина рука уже зависла над ним с ремнем. Петьке захотелось плакать, но здесь, в подъезде, было совсем не то, что под кроватью или в шифоньере, где темно и не холодно, да и что раньше времени хныкать, размышлял он, может, порки и не будет? Подумаешь, сразу после школы домой не пришел, а мусорка все равно вечером подъезжает.
Петька присел на ступеньку, прижался к стене спиной, портфель положил на колени и, прижав его локтями, уперся лицом в ладони. Если взаправду, продолжал размышлять он, то дядя Федя давно уже ремнем не стращает, а разобраться, то он и Минькиного папки не хуже, а Санькиному до дядь Феди, как до луны, а то, может, даже до Марса пешком. Кто с пацанами в войнушку играл? Кто знамя захватил? А здорово у него выходит, у дядь Феди, когда стреляет, только: «Пчш, пчш...» Так даже у Саньки Самусева не получается.
Но Петька тут же рассердился на себя: чего это он расхваливает отчима? Что сейчас не лупит? А раньше не лупил? Ого-го! Так перетянет, что ножиком резанет. И это еще ладно, а то посмотрит на тебя сверху, да так, будто ты и не Петька вовсе, а козявка-бузявка противная, и смотреть на тебя тошно, а то будто и самый лютый враг вроде Кащея Бессмертного или Змея Горыныча.
Петька даже задрожал от гнева и сжал кулаки. Но злись или не злись, а домой надо. Петька подвинулся по стенке и сел на ступеньку выше.
«И за куртку влетит, - вспомнил он. - Мамка в угол загонит и «спокойной ночи» не посмотришь.
И захотелось ему к бабушке, в деревню, на сеновал. Пускай бы поискали. Но в деревню можно только летом, когда у дяди Феди и у мамы отпуск. А до отпуска еще... Петька посчитал по пальцам - еще осень, и зима, и весна впереди. Много.
Он вспомнил, как прошлым летом чинил вместе с дядей Федей у бабушки забор да пропалывал картошку. А потом дядя Федя брал его с собой на рыбалку. Мамка запрещает:
- Дай ребенку выспаться, куда в такую рань?
А дядь Федя:
- Что это за мужик, если с солнцем не поднялся? Вставай, Петюха! Да весело так позовет. А Петька уже давно на ногах, и одеваться не надо, потому как с вечера в одежде лег, чтобы не прозевать зорьку.
Они всегда берегом уходили, там, где в зарослях тростника червей можно наковырять. А затем вброд на островок. Дядя Федя Петьку - на закорки, одежду всю ему, удочки, а сам по грудь в воде бредет, только ухает.
- Держись, Петюха!
- Держусь, дядь Федь.
А самого так и подмывает сказать - папка. Дескать: ой, папка, а шлепнемся? Да только язык, как приклеенный.
Петька поднялся на ноги и прыгнул сразу через ступеньку, но тут же отступил назад, словно двойка назад потянула, что он сегодня по русскому схватил. Дядя Федя страшно обижается, когда в Петькином дневнике появляется двойка. Раньше всегда лупцевал - мамка вступалась. Теперь дядя Федя садится с Петькой рядом, открывает за него учебник и говорит:
- Ну, где мы осыблись?
«Осыблись», - передразнил Петька. Сейчас его мало трогало, что у дяди Феди нет нескольких передних зубов, сейчас Петька только злорадствовал: - «Осыблись.» Как все равно маленький. И будет три часа заставлять правила зубрить, - закипел гневом Петька. - Назови папкой - совсем на шею сядет. Вон как в форточку заорал...»
Петька покорил еще одну ступеньку, и то, что позади осталась большая половина пути, огорчило его не меньше, чем предстоящий разговор с отчимом. «А за санки не дубасил? - вновь разобидел он себя. - Хоть бы санки - как санки, а то так...»
Тут Петька не выдержал и всплакнул. То ли себя пожалел, то ли мамку, что всю ночь тогда над ним проплакала. А дядя Федя лишь к утру пришел, в инее весь и уши отморозил. Он подошел к Петьке и руку на примирение протянул, а глаза у самого такие жалкие. Да Петька не подал руки, ага, подай тут, когда спина огнем горит после такой лупцовки.
Размазав слезы по щекам и успокоившись, Петька поставил ногу на следующую ступеньку. Это когда же было? Во втором, кажись? С тех пор дядя Федя и не хватался за ремень. А чего хвататься? Если двойки по русскому, так не каждый же день. И санки чужие Петька ни разу больше не приносил домой. Сейчас у него коньки, дядя Федя подарил. И кататься научил. А за санки... может, и правильно... И зря это мамка не разговаривала с дядей Федей почти целый месяц. Если разобраться, то он вообще-то добрый, дядя Федя. Когда у Петьки с учебой в порядке, и в кино с ним ходит, и в лес, даже два раза на завод к себе брал, и станки всякие показывал, что железо точат…
«Пойду!» - Петька решительно махнул рукой и покорил последнюю ступеньку.
Позвонил.
- Где пропадаешь? - накинулась на него мать. - Сколько ждать можно? Господи, а портфель у тебя в чем?
«Вот и приди, - с безысходностью подумал Петька. - Сейчас про курточку скажу, про двойку потом...»
Он нахмурился, остановился в дверях прихожей, поставил грузный портфель на самое видное место и, поворотившись боком так, чтобы заметили мамка и дядя Федя, оттянул оторванный лоскут курточки. Но странное дело, только мамка всплеснула руками, а дядя Федя и бровью не повел.
- Петюха, черт бы тебя, - совсем не сердито заругался он, - ну не дозовешься. Билеты взял в цирк - опоздать хочешь?
Глаза у Петьки заблестели от удивления и радости.
Но он напомнил осторожно:
- Я ж вон... - и показал дырку на курточке.
- Приличная, - согласился дядя Федя. - Но ничего, заклеим. Ты как, мать, думаешь?
- Я думаю - он стал невыносим.
- А я думаю - бывает. Бывает же, Петюха?
- Я и двойку по русскому получил, - совсем тихо сказал Петька.
- Это уже хуже, - дядя Федя почесал бровь. Но ты же исправишь?
- Исправлю.
Петька почувствовал, что еще немного - и он расплачется. А с чего - и самому непонятно. Он стоял и вовсю таращился на дядю Федю.
- Ну, что стоишь? Переодевайся.
Петька стоял и не шевелился. Только дядя Федя подошел к нему, присел на корточки и ласково потянул к себе.
- Ну? Ты что?
Петька уткнулся в ухо дяде Феде и шепотом спросил:
- А в цирк все равно пойдем?
Дядя Федя крепко и бережно прижал Петьку, и тот почувствовал вдруг, как невыносимо сильно ему опять захотелось назвать дядю Федю папкой. Он уж совсем и собрался было, и рот уже раскрыл, да слово, непривычное такое, застряло где-то внутри, потом подкатилось к губам, сомкнуло их и превратилось в долгий радостный выдох.