Первая любовь

вымысел

Женя тяжело плюхнулась на жесткое сидение вагона метро и в беспорядке расположила свои многочисленные пакеты, сумки.
Сидящая рядом женщина недовольно покосилась на Женю и, криво изогнув губы, что-то проворчала.
«Да иди ты …» - хотелось сказать Жене, - «Пялится, развалилась, барыня!».
Гудели ноги! По плечам, спине разливалась тяжелая усталость.
Почему-то вспомнилось, что когда-то она быстрее всех в классе бегала.
Тогда еще физрук, получивший за свою кудреватую прическу (предмет отчаянной гордости и педантичного ухода), прозвище – «Лысый», неустанно призывал Женю заняться легкой атлетикой.
«А сейчас!» - Женя горько усмехнулась и посмотрела на удобные неказистые широкие туфли. Уместнее их было бы обозвать башмаками. Башмаки очень долго подбирались, то косточка давила, то узкие слишком. «Да и не в туфлях дело! Старовата из меня Золушка!» - вздохнула Женя.
Женя подумала, что хотя и лет не так много, пятьдесят – не старуха все-таки, но уже не набегаешься. Иногда ноги еле волочишь и чувствуешь себя так, что впору плюнуть на все и валяться на диване.
Тут справа от Жени уселись две девицы. Девицы хихикали, щебетали и активно жестикулировали.
Ничто так не раздражает вымотанного человека, как чужое веселье.
Девицы немедленно получили от Жени характеристику пустоголовых и недалеких.
Особенно раздражала миленькая и совсем юная блондиночка - живая, говорливая, кокетливая. Блондиночка была как-то по кукольному мила, аккуратный курносый носик, ясный взгляд светло-карих глазок, пухленькое личико, щедро сдобренное ярким румянцем, округлый подбородочек, мелкие кудряшки.
Жене не нравилось в блондиночке все, а в особенности – кокетливость (расцененная Женей, как распущенность), вульгарное, по мнению Жени, желтое короткое платье, еще более вульгарные лаковые сапоги, беззаботный громкий смех.
«Ржет на весь вагон» - недружелюбно думала Женя, - «Лошадь в стойле!». Потом посмотрела на сапоги, скользнула взглядом по платью, туго облепившему стройную фигурку, и мысленно добавила: «Ценника тебе не хватает, … раздешевого».
- А потом мы валялись на песке, он мне говорит: «Пошли в море поплаваем!» А я отвечаю ему – только если голыми! - казалось блондиночке наплевать, что ее кто-то слышит из рядом стоящих.
- И что он - обрадовался? - спросила подруга, щурясь.
- Нет – обалдел! – ответила блондиночка.
«Обрадовался!» - отдалось гулко в сознании Жени.
Она вспомнила как ее Петр, тогда еще беззаботный и уверенный в себе, краснел и мялся, перед тем как ее поцеловать. И как счастлив он был, когда она, словно нехотя, позволила. Они тогда долго гуляли по парку, хрустел под ногами коктейль из желтых листьев. Женя, с чувством превосходства над влюбленным, иронично-ласково смотрела на смущающегося Петра. «Как трогательно нелеп он тогда был!»
Вспомнив о том, какое все теперь, она вздохнула. Привычная скорбная складка залегла у губ, придав лицу унылое жесткое выражение.
Разговор же блондиночки с подругой приобретал оттенок интимности.
- Ну и как он тебе?
- В каком смысле?
- Да во всех!
Посерьезневшая блондиночка перестала смеяться.
- Обалденно нравится! – призналась она, потупившись.
В своем смелом платье, с хищными алыми ноготками она стала напоминать Аленушку из сказки. Переодеть бы ее в сарафан, умыть личико, свести неестественно забеленный цвет волос, заплести волосы в косу, вместо лаковых сапог надеть лапотки – и вуаля – почти натуральная Аленушка!
Хотя, не в сарафане и лапотках дело!
Ведь чем отличается девушка, юность которой пришлась на пятидесятые от, скажем, девушки, живущей в 2011 году, и обитающей где-то между метро, кафе с японской кухней и офисом средней руки?
Вовсе не  одеждой и прической.
Ни одной современной россиянке не удастся достоверно изобразить ни заводную, наивную Тосю, ни даже притягательную яркую Анфису из фильма «Девчата». Предательски подводят глаза.
После набившей оскомину откровенности, льющейся из газет и интернета, конвеерного опробования мужчин в поисках  «единственного», закулисной драки за кусок французской булки с икрой на побережье, невозможно изобразить невинность. Невозможно вспомнить то, что давно утрачено, и невозможно сыграть то, чего и не знал.
Когда Эля, так звали блондиночку, смутилась и покраснела, с нее слетел весь новомодный лоск, и осталась лишь влюблённая молоденькая девушка.
Но Женя не заметила перемену в блондиночке, она издевательски подумала, что слово – «обалденно» - единственное известное блондиночке обозначение чего-то хорошего.
«Все мозги в каблуки ушли!» - с наслаждением думала она, переводя взгляд с хорошенькой пылающей мордашки на высоченные шпильки.
- Тело обалденное у него! – пропела блондиночка. - Не мужик, а конфета!
Беспардонный разговор бесил Женю.
- И все остальное – волшебно, - прошептала блондиночка, возводя глаза к потолку вагона.
- Подробности! – жадно потребовала подруга.
Подробности не замедлили себя ждать.
Женя же прилагала всяческие усилия, чтобы не вникать в подробности того, где, как и насколько было волшебно.
Женя вспомнила, как сразу после свадьбы, они с Петром приехали в деревню.
Загорелые до черноты они сидели на крупном жирном песке близ речки. Болтали о всякой чепухе. О том, как поедут на море и о том, что купят Жене шикарную кожаную дубленку с пушистым мехом.
Вдруг Петр ласково прикоснулся ладонью к Жениным губам. Затем наклонился к ее коленям и медленно провел губами по чуть теплой коже.
- Есть ли, кто-нибудь красивее тебя? Я уверен, что нет!
Женя тогда взъерошила его волосы и усмехнулась:
- Мне достался самый романтичный муж на свете!
«Не верится, что Петр мог быть таким!» - Женя погрустнела.
Вчера вечером Петр застал ее за глупым занятием. Женя, абсолютно голая, с мокрыми после душа волосами, как пятнадцатилетняя девочка рассматривала себя в зеркале со смешанным чувством огорчения и интереса.
Внезапно зашел Петр.
Женя смутилась, словно ее застали за чем-то предосудительным.
А Петр! Брезгливое выражение лица, появившееся на его лице, больно оскорбили ее. Петр протянул Жене халат и сказал:
- Дурью не майся! Лучше бы пожрать нормально приготовила. Второй день сосисками кормишь.
Женя так и застыла в нелепой позе с халатом в руке, больше всего ей хотелось отхлестать Петра по лицу халатом.
Затем она готовила борщ, растравливая обиду в душе. Вечер закончился тем, что они безобразно поссорились. С чего ссора началась, она уже не могла вспомнить, красные и злые они орали друг на друга.
В заключение Петр обозвал ее гормональной дурой, и, крикнув: - Да пошла ты!  - напялил на себя куртку и, хлопнув дверью, ушел.
Женя желчно посмотрела на блондиночку, блистающую свежестью, задором.
«Любят тебя пока хорошенькая, пока молоденькая, за твою беспроблемность, здоровье! За то, что своим телом, глупостью, весельем даришь мужикам радость. Наслаждайся, зажигалка!» - думала она. «А потом будет как со мной! Муж, который месяцами к тебе не прикасается и всем своим обликом, действиями подчеркивает, что ты не молода, не красива, не любима. А сам ходит обрюзгший, недовольный, придирается по пустякам. Все не так – не тем тоном ответила, не в ту чашку налила. Иногда кажется, что дело даже не в том, что он не любит меня, а просто ему опротивела жизнь.»
И Женя стала мстительно представлять, как блондиночка стремительно стареет, отяжелели ноги, оплыл стан, огрубели руки, контур лица утратил скульптурность, волосы прорезала седина, нежность гладких щек сменил сухой пергамент морщин.
Блондиночка, не подозревая о мысленной экзекуции, которой подвергала ее Женя, продолжала беззаботно щебетать:
- Было обалденно. Теплая ночь, море, на берегу ни души, я, он, пиво и креветки. Обалденно!
- Я люблю креветки, - подруга с шумом втянула в себя воздух.
Женя вспомнила незатейливые ужины в маленькой комнатушке, куда они с Петром вьехали после свадьбы.
Больше всего Петр любил пельмени ручной лепки, и Женя по выходным ловко вылепливала стройные ряды пельмешков, чтобы в будни вечером, после работы, сварить маленькие кусочки теста с мясом в кастрюльке на одноконфорочной электрической плитке.
А затем они наслаждались пельменями, макали их в уксус, смешивали со сметаной.  Уплетая горячие пельмешки, они серьезно мечтали о том, что когда они будут жить в отдельной квартире (а это непременно случится), ужинать они будут исключительно в гостиной.
Женя будет накрывать стол узорчатой скатертью, сервировать стол тяжелыми серебряными подсвечниками с искусной резьбой, а сама Женя будет подавать пельмени в домашнем платье и кружевном переднике.
«И квартира есть двухкомнатная, и хоть заужинайся в гостиной, а все одно - засядет в другой комнате угрюмо и хоть бы слово доброе молвил.»
Сколько Женя передумала и перепробовала уже. Но приходила к одному и тому же, в одиночку она ничего не в силах изменить в их отношениях с Петром. Жить так было невыносимо, но, что делать она не знала. Да и можно ли было тут что-то сделать? Жизнь вместе прожили, не разводиться же на старости лет.
Блондинка же не унималась.
- После всего я встаю с лежака, чтобы одеться и вижу, что рядом стоит охранник и смотрит на меня с обалдевшим выражением, - хохотала блондинка.
- Ну а ты?
-А что я? Купальник одела, улыбнулась. Потом мы с Вадимом в номер пошли продолжать. Я платье, по-моему, только к завтраку одевала. И то не факт.
Женя вспомнила, как недавно искала платье к празднику. Это оказалось очень нелегкой задачей. Все симпатичные платьица шились на стройных. В нескольких магазинах продавщицы с вежливой улыбкой грубо разворачивали ее с порога словами: «На вас у нас ничего нет». Платья же ее размера выглядели либо невзрачными балахонами, либо стоили невразумительно дорого.
Одно она все- таки нашла. Платье привлекло ее чудесным блекло голубым цветом. Недешёвое, но сидело прекрасно.
Вечером она масленым медовым голосом сказала Петру, что вот, платье нужно, а стоит столько то.  Петр высунул лицо из-за газеты, удивленно приподнял брови и сказал:
- Совсем чокнулась? На тряпку столько тратить! А потом она будет в шкафу валяться. Не девочка в шмотки разряжаться.
Тем временем блондиночка тягучим говорком  (Женя не преминула отметить, что блондинка – не москвичка. "Лимита - это обалденно, - ерничала она вволю!") продолжала делиться подробностями романа с подругой и заодно со всеми попутчиками.
-А утром, представляешь! Он, оказывается, ночью выдрал все цветы с отельной клумбы и на подушку мне положил. Причем с корнями, песком и землей. Я утром не знала то ли благодарить за цветы, то ли возмущаться. О, моя остановка следующая!
«Наконец – то!» - подумала Женя, достигшая апогея раздражения. Женя даже порывалась уйти с места, только чтобы не слышать откровенные излияния блондиночки. Но свободных мест не было, а стоять не хотелось.
Перед выходом блондинка расцеловала свою подругу (В американских фильмах насмотрелась, звезда - язвительно подумала Женя), помахала у двери еще раз подруге рукой и вышла из вагона в свою юную блондинистую влюбленную жизнь.
Сначала Женя облегченно вздохнула.
Но странное дело, уже спустя две остановки она ощутила тоску.
Ей страстно захотелось еще раз увидеть и услышать блондиночку, увидеть, как она смеется с глупостей, ее лицо, милое в беспечности, задорное сияние глаз, чтобы вспомнить, какой жизнерадостной она сама была раньше, чтобы вспомнить, какой счастливой раньше была ее собственная жизнь!