Тайна старого моря. Часть III. Домой. Глава 10

Глава 10
МАМА
К моему приходу мамы дома не оказалось. Самое время позвонить брату и сообщить о своих планах. Правда, все это напоминает заговор, поразмыслила я, набирая номер.
Виталий ответил не сразу – долго шли гудки.
– Алло! – послышалось на том конце провода.
– Привет, Виталь! Я думала, ты еще на работе... – начала я издалека. – Вот решила позвонить.
– Да рванул к телефону, запнулся и чуть не сел на Тёму, – пояснил запыхавшийся Виталий.
– Как же?!
– Он на пуфике спал. Да тут еще Лиза с котятами под ногами крутились.
– Слава богу, все обошлось?
– Ага. Как мама? Она тут жаловалась, что к тебе ночью какая-то компания приперлась, – сразу перешел к делу брат.
– Да Архипова со Златогоровым и Богдановичем приходили. Но на то была уважительная причина! У Маши Джон в реанимации: он вешал гардину, попал сверлом в проводку и его током долбануло, – быстро рассказала я в свое оправдание.
– Мда… – сочувственно вздохнул Виталий и начал жаловаться на работу, начальство и котов.
Но все мои мысли были о предстоящем переезде, и я, не выдержав, перебила брата:
– Мне тут поговорить с тобой надо: в Пышму хочу в тети Нюрину квартиру переехать.
– Ты чё сдурела?! – выпалил от неожиданности Виталий. – Оттуда ж два часа до города добираться! Я вот и котов хотел сюда уже перевезти – надоело ездить.
– Да ерунда, автобус каждый час ходит – главное, следовать расписанию, – выкрутилась я.
– А мама?! Ты ее одну хочешь здесь оставить?! – воскликнул брат.
– А ты?
– Так у меня же не получится каждый день к ней заходить. У меня коты.
– Так может, не надо каждый день-то? Она и так жалуется, что ей покоя никакого нет. Отдашь мне половину котов – я буду за ними ухаживать, – предложила я ловкий вариант.
– Котов?.. – Виталий ненадолго задумался.
– Ну да.
– Есть у меня тут один, – начал соображать брат. – Вчера нашел. Бабка одна тут из дома на Начдива Онуфриева сказала, что дети котенка из подвала подкармливают.
– Котенка?! 
– Ну я пришел вчера вечером туда. Смотрю – кот. Голоднющий! Неделю не ел, наверное. Из подвала вышел, на голубя тут же кинулся, но не поймал. Я ему бульону из куриных голов наварил. Он наелся. Сегодня надо навестить. Пришлось пока снова в подвал загнать. Но это не дело, конечно...
– Да конечно, не дело! – начала переживать я. – Давай я его в Пышму заберу с собой. Хотя там же Бывалый хозяйничает...
– Бывалого сегодня хотят посмотреть. Парень один. Может, заберет. Ладно, когда ключи тебе передать? – одухотворился моим предложением Виталий.
– Может, завтра? – с замиранием сердца предположила я.
– Звони, – согласился брат.
На этом наш разговор закончился. Казалось бы, надо было предвкушать свободу, но на душе у меня заскребли коты. Как сказать о своем решении маме, как она отреагирует? А может, и правда не надо ее бросать...
В размышлениях незаметно прошел вечер, мама вернулась от соседки и, по-прежнему со мной не разговаривая, легла спать. Мне же не спалось, и я, как всегда, наугад решила выбрать для настроения книгу, но на этот раз нечаянно ткнула пальцем в семейный фотоальбом. Я задумчиво переворачивала начинающие выцветать страницы, внимательно рассматривая лица и отыскивая давно забытые подробности.
Мама, милая мама… Я вглядывалась в ее глаза на фотографии – зеленые с поволокой. С какой нежностью и тревогой они всегда смотрели на меня. Я везде ищу ее глаза, они как электричество, идущее изнутри.
Мамино сердце... Однажды у моей мамы заболело сердце и я пошла с ней на кардиограмму, не хотелось отпускать ее одну. Попросившись в кабинет, я напряженно смотрела, как на ленте в мелкую клеточку отпечатывается ее пульс. Всегда прошу только об одном: Господи, не останови мамино сердце!.. Молюсь об этом, когда мне страшно, молюсь, когда хорошо, но иногда обо всем забываю, погрузившись в каждодневные хлопоты. Пока хранит нас мамино сердце, мы можем оставаться детьми...
Однажды у мамы было осложнение после ОРВИ. Она ни разу в жизни так тяжело не болела: ничего не ела, только лежала с закрытыми глазами на одном боку и молчала. Я все время подходила к ней, прислушивалась к ее дыханию. Если надо было выйти из дому, то со всех ног мчалась потом обратно. Подбегала к маме и снова слушала ее дыхание...
«Мама, мама! Я обязательно тебя вылечу! Ты только поешь». Так я начала впервые готовить: сварила суп, неумело налепила котлеты. На удивление получилось вкусно: мама наконец поела, и болезнь начала отступать.
В минуты, когда что-то случается с мамой, я погружаюсь в воспоминания о детстве. Когда я была маленькой, папа почти не воспитывал меня, я его все время видела пьяным. А мама... сколько сил она нам отдала... Работала на двух работах, а в выходные успевала прибрать трехкомнатную квартиру, все перестирать и даже испечь со мной торт или печенье. У меня сильная мама, очень сильная.
Помню эти наши воскресные вечера на кухне: запах пекущихся коржей шоколадного торта, румяное сахарное печенье. Сколько было рецептов... И все мы их с мамой испробовали. 
С возрастом мама стала меньше успевать, забросила кулинарию. Я сама начала печь и угощать ее пирогами.
Во время учебы в университете и увлеченная своей личной жизнью, я далеко не всегда помогала маме. «Хоть бы в магазин сходила. Совсем с братом мне не помогаете», – говорила она. Но, несмотря на свои упреки, мама не давала нам возможности проявить себя и придерживалась принципа «Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам». И по-прежнему несла на себе тяжкий груз домашнего хозяйства.
В Библии сказано: «Посему оставит человек своего отца и мать и прилепится к жене, и будут двое одна плоть». Это повеление Господь дал мужчине и женщине еще в Эдемском саду, но в современном мире люди часто нарушают его, а зря. Ведь жизнь в родительском доме не делает нас взрослыми, в этом случае несчастны как дети, так и родители. Если бы я как можно раньше  определилась со своей самостоятельностью, то не было бы бесконечных конфликтов с мамой, о которых я так горько потом жалела…
Брат как-то сказал мне: «Ты не должна встречаться с Морозовым, так как не научилась еще нести ответственность за свои поступки. Чуть что сразу бежишь с проблемами к маме. Как только научишься самостоятельности – сразу и получишь долгожданную свободу». Не самостоятельна – значит не свободна, таков вердикт.
Я непременно завтра расскажу маме о переезде. Закрыв глаза, я начала представлять  лес, в котором так любила гулять в детстве с родителями или с тетей Нюрой. Возьмем еды и уходим на природу на весь день. Знакомые исхоженные не на один раз тропинки, желтоглавые купавки и сладкая медуница по обочинам дороги, иногда в высокой траве попадались грибы и яркие ягоды костяники. Было много комаров тогда, они не давали в полной мере насладиться лесом, и приходилось отбиваться веткой, как тетя Нюра называла, «вицей». Укусы я расчесывала до крови, но все равно от прогулок никогда не отказывалась.
Как-то в такой лес я зашла, уже будучи взрослой, спустя много лет. Все, конечно, изменилось – не стало беседки, в которой мы сидели с тетей Нюрой, дороги перестроили – вместо двух стало четыре, наставили светофоров. Исчезла тропинка, на которую я всегда спускалась на деревянных лыжах. Я долго бродила по осеннему, припорошенному первым снегом лесу: тропинки, за годы ставшие значительно уже, были забросаны желтой листвой...
С тропинки я свернула в глубь леса, который становился все гуще и непролазнее. Я перешагивала через поваленные трухлявые деревья, мои ботинки чавкали по мокрой земле. Наконец вдали забрезжил свет, я вышла из чащи – впереди был каменный карьер, в котором давным-давно добывали руду. Ходили слухи, что рудник принадлежал братьям Демидовым, отсюда это место получило в народе название Два Брата.
Я подошла к яме и осторожно спустилась в нее по каменным заросшим мхом уступам. Вокруг никого не было, лишь ветер колыхал проросшие сквозь камни березки, высоко в небе каркали вороны. Многовековые стволы сосен поражали своей мощью: я всегда гадала, сколько лет может быть самому старому дереву в этом лесу.
Незаметно на карьере появились мальчишки с велосипедами и стали просить меня отойти, чтобы дать им возможность скатиться с горы.
– Можете отойти? – крикнул один из них.
– Почему, собственно, я должна отсюда уходить? – переспросила я.
Но парень уже покатился с горы, прямо на меня, сигналя колокольчиком.  Вот он уже совсем близко, звон все сильнее... И я проснулась – в ночи надрывался телефон. Оказывается, лес был сном.
– Алло! Не разбудила? – прокричала в трубку Архипова.
– Конечно, разбудила. Что случилось? Говори! С Джоном что?!
– Ну извини, – смутилась Маша и радостно выпалила: – Джона перевели в общую палату. Он даже открыл глаза сегодня и узнал меня. Я совершенно не могу уснуть после этого. И звоню тебе.
– Ты где сейчас, Маша?
– Я у мамы. Мне пришлось с ней помириться.
– А как же твоя квартира? Вы же собирались жить на Пионерском с Джоном.
– Я совершенно не могу там одна находиться. Мне страшно. Пока не вернется Джон, я туда не поеду.
– Почему страшно? – задумалась я, сразу вспомнив, что я сама на днях переезжаю и непременно буду на новом месте одна, правда  не совсем – с котами.
– С тех пор, как Джона шибануло электричеством, мне все время страшно.
– А как мама?
– Мама пока ничего. Жалеет меня. Но не пройдет и недели, как мы обязательно поссоримся. И вот тогда я точно уеду. Но к тому времени наверняка уже выпишут Джона.
– Жалко маму, – проговорила я.
– Что? – кричала в трубку Архипова. – Я ничего не слышу!
– Не обижай маму, – сказала я. – Жалеть потом будешь.
– Я и не обижаю! Она сама кого хочешь обидит.
Я что-то еще хотела сказать подруге, но раздались короткие гудки, и Архипова больше не перезвонила.
Продолжение следует.