Умолчи, считая тайной Глава 15-16

Глава пятнадцатая

Звонок герра Кауфмана застал Генку в сауне. Бывают люди, умеющие вложить в три слова всю мудрость веков, а бывают и наоборот – у них миллион слов содержит от силы три-четыре по-настоящему информативных фразы. Герр к первым не относился.

Коллекционером является не он сам, а один его хороший знакомый. Он, Теодор Кауфман (вы можете называть меня просто Тео), звонит по поручению этого своего друга. Вы же знаете, как это бывает – человек свободно говорит на многих языках, но русского среди них нет. Общаться через компьютер – модно, но ненадёжно. Переводчики сто;ят дорого, а доверия среди них заслуживает далеко не каждый, особенно в наше время, когда по-настоящему порядочные люди даже среди личных секретарей встречаются реже, чем девственницы среди полковых шлюх. Поэтому вам звоню я, Кауфман, и передам моему другу дословно всё, как скажете мне вы, молодой человек. Вы ведь молоды, не правда ли? Я, Кауфман, по голосу могу определить возраст собеседника с точностью до месяца. Удивляетесь и не верите? Правильно, другого ответа от умного человека я и не ожидал… Вы же знаете, как это бывает – предварительно нужно кое-что кое у кого спросить, и готово.   

Другу, в свою очередь, сообщил о вас его очень хороший знакомый, когда-то спасший ему, другу, жизнь. Вы же знаете, как это бывает – у человека всего одно сердце, и оно почему-то не хочет больше работать… К сожалению, меня, Теодора Кауфмана, лечили не такие хорошие доктора, как ваш и моего друга знакомый. И поэтому я, Кауфман, вынужден пользоваться для передвижения не своими ногами, как, наверное, делаете вы, а по-другому. Вы же знаете, как это бывает – человек лишился ног, и его посадили на колясочку с колёсиками. Но я, Кауфман, не в обиде на свою судьбу – колёсики ездят, и я вместе с ними.

К исходу первых пяти минут разговора Мухе захотелось оторвать Теодору Кауфману еще и голову. Или хотя бы язык. К исходу двадцатой минуты было согласовано время и место встречи с колёсным Тео.

 – Вы же знаете, как это бывает… – сказал говорливому Кауфману Генка, – Если я нахожусь здесь, вы – где-то там, а книга – в Самаре, то нам с вами придётся-таки поехать туда, в Самару. Вам проще – вы на колёсиках. А мне не остаётся ничего иного, как по старинке, самолётом.

– Вы же знаете, – ответил Тео, – Как редко в наше время можно встретить человека, умеющего шутить и понимать шутки. Вам повезло – я, Теодор Кауфман, именно такой человек. Поэтому я на моих колёсиках тоже поеду самолётом, и буду ждать вас с вашей книжкой… то есть ждать буду я, а с книжкой будете вы… 


Старик в инвалидном кресле-коляске приехал на встречу не один. Судя по выбору места рандеву, Кауфман знал Самару если не лучше самого Мухи, то уж точно не хуже.  Генка, чувствуя себя шпионом, пришёл в кафе «Волжские зори» за полчаса до назначенных восемнадцати сорока, изучил обстановку на месте. С первого взгляда кафешка как кафешка – спрашивается, почему этому Тео приглянулась именно она? Со второго стало ясно, почему – в зал можно въехать и выехать прямо с тротуара, очень удобно для человека с ограниченными возможностями. 

Муханов в зал не пошёл – перешёл улицу и обосновался в отделении банка, напротив. Изучил условия вкладов и кредитов, не выпуская из виду двери кафе. Подъехала машина, из левой передней дверцы вышел мужчина, сложением напоминающий друга-одноклассника Славика. Если не боксёр-тяжеловес, то – борец. Крепыш открыл правую заднюю дверцу, выгрузил коляску, вслед выглянула чья-то лысая голова и две руки.

Безногий акробатическим движением на одних руках ловко перескочил на свои «колёсики» и покатился ко входу, а Генка чисто машинально заснял его – профиль, анфас, вид сзади… как в старинном боевике «Мёртвый сезон». Мощный шофёр отогнал авто на стоянку, огляделся, причём внимательно посмотрел, казалось, прямо на «шпиона».

«Снайпера высматривает, – решил Муха, – Или слежки опасается?.. Тоже в шпионов играют...»


Угловой столик, как доверительно пояснил Кауфман после приветствия, был заказан заблаговременно, а два соседних – пустовали. Странно… Самые удобные места – и никого.

– Не удивляйтесь, молодой человек, – лучезарно улыбнулся Теодор, – Вы же знаете, как это бывает – сидят двое, как мы с вами, разговаривают о серьёзных вещах, а по соседству расположился кто-то не в меру любопытный… Оно нам с вами надо?.. Вам – не знаю, а мне – нет, говорю вам как порядочный человек порядочному человеку. Поэтому, раз уж я заказал один столик, вот этот, то почему бы мне не заказать ещё два?.. Заведение только в выигрыше – деньги получены, а обслуживать никого не нужно… 

Сделка совершилась стремительно. Тео взглянул на «Гистологию», натянул стерильные хирургические перчатки, бережно пролистал басню. Достал и надел на лысую голову лупу-монокуляр, сразу сделавшись похожим на старичка-часовщика. Несколько минут изучал текст, рисунки, место срезанного дедом штампа. Вручил Генке пластиковую карточку.

– Здесь, как вы понимаете, аванс – ровно сто тысяч евро. Как только экспертиза подтвердит подлинность раритета, на этот же счёт будет переведено ещё пять раз по столько. Больше вам не заплатит никто. Сейчас вы сможете убедиться в наличии денег – вон там, напротив, банк. Счёт на предъявителя. Возьмите ваш альбом и идите, я жду.

Боксёр или борец, разумеется, пошёл с продавцом. Всё по шпионскому сценарию, чтобы ни у кого не возникло искушения обмишурить доверчивого старенького колёсника – хапнуть изрядный валютный аванс и убежать, пользуясь преимуществом длинных молодых ног.

«Как у них всё отлажено… явно не в первый раз они здесь. Ай да Тео…»
 
Банкомат бесстрастно отобразил указанную сумму. Муха вернулся в кафе, отдал Турпилия, пожал холодную жёсткую ладонь порядочного человека и пошёл домой. А по дороге испытал странное чувство: а ведь его только что надули! Обули в лапти, накололи, объегорили… На...бали.

Банк, где простаку показали аванс, работает до девятнадцати – там снять либо перевести вклад не успеешь… Пока доберёшься до любого другого – колёсики уже укатят. Он зашёл в районное отделение «Сельского», сунул карту в щель такого же банкомата и увидел: сумма уменьшилась ровно в сто тысяч раз. Кто-то положил деньги, а через минуту снял их. Суки!!!!!

«И жарко, и злобно… или страстно?..  Неважно как, но что-то горит и пылает, и оружия жаждет рука… или ищет?.. Напрасно рука обманутого дурака ищет оружия – Кауфмана уже не достать.  И, если уж доставать… с какой стати ты решил, будто Кауфман – его настоящая фамилия, как и Теодор – настоящее имя?.. Он сказал?.. А ты не знаешь, как это бывает – кто-то хочет кому-то запудрить мозги, наваливает кучу словесного дерьма, и припудренный мечтает только об одном – чтобы словесный понос недалёкого собеседника поскорее закончился. До сверки паспортов дело не доходит. На дурака не нужен нож – ему с три короба наврёшь… Вот с тобой и сделали «что хошь…», для верности показав ещё и медный грош. Обули…»

Телефон ¬ умелого шутника, как всегда и бывает в подобных случаях, не отвечал. Обутый посмотрел вниз. Нет, на ногах пока не лапти. Ничего, это поправимо – не пройдет и… сколько занимает путь до воздушной гавани, посадка в лайнер и полёт неизвестно кого неизвестно куда?.. Считанные часы. Инвалид-инкогнито, не вставая со своего кресла, сядет в самолёт, и поношенные кожаные кроссовки тут же превратятся в новенький лыковый символ Ваньки-дурака.

Неизвестный человек на коляске… Стоп!.. Неизвестный?.. А как же «Мёртвый сезон»? Шанс для возмездия есть – мизерный, крохотный, но есть!..
 
Счастливый соперник некоего Алеко торжествовал недолго – обманутый цыган порешил коварную парочку перочинным ножиком прямо на могилке, служившей любовникам в качестве ложа утех.  У Карандышева для такого случая сыскался револьвер, мавр Отелло предпочёл гарроту, Арбенин – цианид. Или мышьяк?..
   
Объединял четвёрку разгневанных мужчин извечный девиз рогоносцев «Так не доставайся же ты никому!» С этим кличем на устах следовало бы помчаться в погоню… вопрос – куда и как?.. настичь безногого мерзавца, оторвать утраченное, желательно вместе с руками, и завершить мщение ножом, пулей, бейсбольной битой… голыми руками удавить гада.

«Нет, нереально. Даже если догонишь – ни фига не выйдет. Шофёр-телохранитель тебя к нему на пушечный выстрел не подпустит. А ежели немножко поменять девиз?.. Почему же – никому? Ка;к учила партия сотни миллионов советских людей, и твоих родителей в том числе?.. «Искусство принадлежит народу»?

Хотел ты как-то подарить неправедно добытый предмет искусства народу, да пожадничал. А жадность – чувство нехорошее, что тебе полчаса назад на твоём личном примере доказал один порядочный в кавычках человек без ног, зато с руками, как у крокодила… или аллигатора?.. Из его лап тебе пергамент уже не вырвать, а народ – вырвет. У народа есть оружье посильнее всех гаррот, и название ему – меч, в комплекте со щитом. Ты от бабушки ушёл, ты от дедушки ушёл, ты и от меня ушёл… а от моего товарища – уйдёшь?»   


– Геночка, а тебе обязательно туда возвращаться?.. И вообще…

«Нет, не понимаю я женщин, и свою жену в том числе. Даже не в числе, а в первую очередь. Ночь, между прочим, даётся человеку для сна… иногда и кое-для чего ещё, если человек соскучился, приехал домой на недельку и завтра снова уезжает.  А ей вместо этого самого «кое-чего» в последнюю ночь приспичило прояснять чрезвычайно важные вопросы…»

Муханов, сдержав вздох, повернулся к жене и приготовился к долгому разговору – судя по началу, производственной темой она не ограничится.

– Вообще – что?
– И вообще – ты меня любишь?.. Нет-нет, не отвечай, я не закончила. Не в чисто физиологическом, как сейчас принято говорить, смысле… Вот тут, – погладила Жанна мужа по голове, – Возможно, любишь. И вот тут, – её рука спустилась значительно ниже, – Возможно, тоже. А вот здесь?.. – она постучала пальцем по левой половине его груди, прижалась ухом, послушала биение сердца, – Здесь – любишь?
 
Припёртый к стенке в прямом и переносном смысле – его место на супружеском диване располагалось у стены, Муха зарылся носом в её тёплые волосы. Итак, вопросов уже как минимум два… Но это оказался не предел.

– Сашку ты точно любишь, это я вижу. А кого-нибудь ещё?..  Вот сестру свою – за что ты её терпеть не можешь?.. Она, по-моему, очень хорошая, и Инка с Мариной говорят то же самое, а ты – прямо бука какой-то… У вас же с ней больше никого… Нет бы позвал её к нам как-нибудь, или мы к ней заехали… А я хочу ещё мальчика.
 
«Ох, ни фига себе! Начала за километр, а закончила не в бровь, а в ухо…»

– А теперь можно? – он подался поближе, и она пристроила голову на его локоть. 
– Что – можно?
– Отвечать?
– Теперь – можно.
–  Тогда начнём по пунктам. Вообще-то контракт у меня на полгода, поэтому возвращаться – обязательно. На постоянно там оставаться я бы не хотел, а опыты закончить надо, и платят изрядно. Это – по первому пункту.
– Ну, раз контракт, съезди, доработай. А что на постоянно не останешься – я сейчас подпрыгну от радости, и Сашенька без тебя скучает... Платят хорошо – это, конечно, отлично, но ведь не зря говорят: не в деньгах счастье?.. Не подписывай там ничего такого больше, ладно?
– Ладно, не подпишу. А ещё у меня идея – поехали со мной на Кипр, я тебя летать научу, или просто вдвоём попари;м?.. Там и вода ещё тёплая…
– А Сашка?
– А Сашку к тёще отвезёшь, как все делают.
– Все делают, а я не хочу. Но подумаю. Только у меня же визы нет – значит, попари;шь там пока без меня… Давай второй пункт.
– Даю…

Тут муж покрепче обнял прыгающую от радости жену и постарался доказать любовь на деле, а заодно и о позаботиться о мальчике... или ещё одной девочке, это уж как получится. Постель – не пробирка, точность самых научных и астрологических предсказаний пола будущего ребёнка составляет не более пятидесяти процентов…

Жанна уснула, не задавая новых вопросов и не настаивая на ответах по остальным пунктам, а Муха вышел на балкон и прикрыл дверь покрепче, чтоб не дымить в комнату. Когда её пальчик стучал «вот здесь», он заглянул туда, готовый ощутить ставший привычным лёд торчащего гвоздя. И – не ощутил!.. Нет его больше!.. Вместо холодного железа там слабо шевельнулось что-то мягкое и тёплое, как котёнок.

«Кстати, надо сказать Жанке – Саша перед сном выдала просьбу завести котика или собачку. Почему бы и нет? Дом без животинки – не дом…»

В ночном небе – ни облачка, но звёзды из-за городских фонарей видны еле-еле. В Швейцарии небо другое – там звёзды острые, колючие. А на Кипре – скорее всего большие, яркие. Южные. Сегодня ночью Генке не хотелось никуда – ни в Лозанну, ни на Кипр. Хотелось ещё мальчика. Или девочку. А котика или собачку хотелось не слишком.

Любителем домашних животных он никогда не был – ни собачек, ни котиков, ни рыбок, ни всяких попугайчиков. Кот ещё куда ни шло: ест немного, ботинки не грызёт и совместных прогулок не требует.
 
В деревне держать собаку необременительно и полезно, в роли сторожа. Или охотника. Кошка там, в деревенском доме, ещё полезнее. Взять деда – он котов не держал, потому был вынужден книжный шкаф от мышей железом обивать. Была б в избе мурлыка – одной проблемой меньше.

Кота взять можно. А собака в городе совершенно ни к чему – квартира не склад или магазин, где она лает, кусает и воров не пускает. Например, всяких Кауфманов с их шофёрами.
 
«Меня сегодня обокрали, а я ей ничего не сказал. И правильно – об этом лучше вообще никому не знать. И утащили, суки, самую дорогую вещь в моей жизни… Ну и что?.. Хрен с ним, с Турпилием!..  Как пришёл, так и ушёл.

Не в деньгах, говоришь… Но и без них как-то не хочется. Важнее всё-таки не эти вековечные премудрости: самое дорогое, оказывается, деньгами не оценишь... Вот оно, самое дорогое, рядышком лежит, вопросы задаёт по пунктам. И еще одно, самое-самое дорогое – там, за стенкой, сопит в две дырочки на своей кроватке и видит во сне котика или кошечку с собачкой. И ещё одно дорогое – где-то в Москве, по имени Васька…»


Утром, собираясь в дорогу, гинеколог-контрактник получил два моральных удара.
Первый удар вышел комбинированным: когда полез на антресоль за заветным порошком, на голову свалились как-то по-иному сложенные коробки.
 
– Чего ты там роешься? – недовольно спросила хлопочущая у плиты жена, – Только я прибрала, от хлама избавилась…
– От какого хлама? – холодея от нехорошего предчувствия, уточнил ушибленный путешественник.
– Ты ж трубку не берёшь, а я тогда хотела спросить, зачем нам всякая ерунда…
– Ерунда?
– Ну да. У тебя же есть хорошие новые зимние обувки, а ты старьё какое-то хранишь, моль разводишь… И шапка там ещё, и шарф, и носки…
– Ты что, выбросила мои старые ботинки?
– И твои, и свои, и ещё кое-что, зато столько места освободилось… Сложи назад, как было. Сашкины отдельно, справа.
– А куда?.. Куда ты их… этот хлам – ты куда девала?
– На помойку, куда ж ещё. Бомжу какому-нибудь сгодятся, а тебе я в обносках ходить не позволю. Стыдно.
– Угу. Только больше так не делай, пожалуйста.
– Я же тебе говорю – хотела спросить, что выкинуть, что оставить, а ты отключился. Садись, ешь. Руки помой, доктор…

«Хорошо, хоть не «крысиный»… Та-ак… Бомжи, надеюсь, размножаться не надумают. Рис съедят, а СУБСТАНЦИЮ – обратно туда же, в помойку. Ну что ж, мистер Дэн, с собачьей серией мы, возможно, и управимся на остатках, а с приматами – напряжёнка выходит. Отложим, стало быть, до весны.»
 
Котёнка решили взять у одной из Жанниных коллег – там в скором времени ожидалось четвероногое пополнение, и кошка белая, пушистая.
 
Второй моральный удар пришёл из Тулы – Марине, оказывается, осталось жить совсем немного. Жанка, рассказывая, даже всплакнула.
– Она уже из больницы почти не выходит, всё время на капельницах, уколах, бедненькая...
– А пересадка? Какого хрена пересадку не делают? – озаботился доктор, – У неё же прямое показание?.. Славка – областной депутат, мог бы и поспособствовать?..
– Она сказала… вернее, не она, это она Инке по секрету, а Инка мне… он у нас не хочет. Говорит, никакой гарантии.
 
Генка взбесился. Как же быстро власть портит людей!
 
– Скажите на милость – У НАС он не хочет!.. ОН, понимаете ли, не хочет!.. Гарантии ему подавай! Блин, счас как позвоню, как дам в ухо депутату!.. Жена вот-вот помрёт, а ему – у нас не нравится?!.. А где тогда – в Штатах, на Марсе?!
– Да не кипятись ты!.. Только это секрет, правда… Слава собрал деньги, и её уже возили куда-то в Германию, что ли. Там специальный индивидуальный подбор, и гарантии другие. Единственный минус – надо подождать года два-три, зато исходы намного лучшие. Ей уже осталось ждать меньше года – может, всё ещё будет нормально…
– Будем надеяться. Но чудес, как известно, не бывает. Будешь общаться – привет передавай. Гарантии, блин…
–  Передам, а как же. Чудес не бывает, но надеяться не запрещено…
– И к Василиске мы съездим, и её к нам позовём, и никакой я не бука, – кипячёный муж вымыл за собой посуду, поцеловал жену, – Спасибо, всё было очень вкусно. И тебя я очень люблю, честное слово, – он нежно коснулся её груди, – Прямо вот здесь. Очень-очень. 


Против ожиданий, друг-наниматель отнёсся к отсрочке обезьяньего эксперимента спокойно, даже как-то слишком спокойно.

– Собачек зарядил? Ну и отлично…  На УЗИ у обеих сучар приживление стопроцентное, так что можешь с чистой совестью выходить на свободу. Я имею в виду – отправляйся в заслуженный отпуск, на сказочный остров. И я там к тебе присоединюсь. Ещё и Минну с собой возьму, порадую девочку. Заслужила.

«Интересно, чем это «девочка» добилась такого благорасположения? Заслужила, вот как… Неужели тоже «зарядила» каких-нибудь собачек? Или, наоборот, ты сам ей «зарядил»? Скорее последнее…»

– Так я завтра и отправлюсь?
– Езжай. До встречи на диком бреге. Да, и ещё для тебя хорошие новости – есть у меня в тех краях типа филиала. Хочу предложить тебе там поработать, не с собачками, а нормально, по бабам. Согласишься?
– Но Агнесса твоя говорит – нужна сертификация, допуск, а у меня нет…
– Там не надо. И бабы там другие, без претензий. Так что готовься, будешь и здоровью пользу приносить, и бабки заколачивать. Езжай.


октябрь 2020

Солнышко сияет, музыка играет…

Гостевой дом «Бухта Афродиты» встретил одинокого туриста музыкой и танцами. Музыка в центре солнечного поселка Латхи звучала из всех окон – её беспрестанно и на максимальной громкости слушали все проживающие и отдыхающие в отелях, жилых домиках, ресторанчиках и кафе. Национальные греческие, армянские, турецкие и всякие прочие песни гремели, лились сплошным потоком, не давая ушам покоя ни на секунду. А танцами в доме напротив отмечали день рождения кого-то из многочисленных детишек.

Муха с помощью портье разгрузил багаж, вызвавший удивление даже у видавшего виды грека-управляющего.

– Мистер собирается прыгать с парашютом?
– Но, синьор, то есть уи. Йес. С парашютом, только не прыгать, а летать. Прямо с вашей крыши, если она у вас плоская.
– Вау!

Крыша виллы-дачи, она же «гостевой дом для своих», действительно оказалась плоской, и будущие старты с посадками обещали быть удачными. Облегчал задачу и постоянный морской бриз. Идеально!

Турист-парапланерист наскоро пообедал, отведал местного вина, поблагодарил, расспросил аборигена о ближайших достопримечательностях и стартовал.
Городок сам по себе неинтересен, грот с «купальней Афродиты» сверху не разглядеть, а вот национальный парк – другое дело. И Муха, решительно проигнорировав совет приземлённого грека лететь вправо, где красивые пляжи, весёлые женщины и оливковые рощи, повернул налево, к заповедному и безлюдному полуострову Акамас.


…Они шли по каменному плацу широкого двора круговой колонной, как в каком-то экзотическом хороводе, с одинаковыми интервалами около метра, все одетые в одинаковые белые балахоны и с белыми же платками на головах.
Все примерно одного роста, идущие имели ещё одну общую черту, вызвавшую в памяти виденный когда-то караван вьючных животных – ослов или мулов. Те бессловесные твари шли чередой с такими же одинаковыми промежутками, с одинаковыми вьюками на спинах, глядя прямо перед собой.
 
Общность картины подчёркивала и своеобразная поклажа. Только у мулов серые объемистые тюки попарно висели на спинах, а у этих женщин, а все двигавшиеся по кругу были женщинами, видимость вьюков создавали округло-выпуклые животы.
 
С первого взгляда профессионалу становилось ясно: все дамы беременны, и все приблизительно в одном сроке, до родов им оставались считанные дни. Ещё чуть-чуть, и на свет появится десятка три, не меньше, детишек – по статистике в половине процента не исключены и двойни. Кто же, интересно узнать, владыка столь необычного гарема? Или это однообразно-белое стадо отягощённых будущим потомством дам собрано здесь со всех концов острова для какой-то неведомой цели? Любопытно…

К сожалению, жёстко закрепленная на шлеме камера была направлена строго вперёд и, соответственно, каждый поворот головы менял ракурс. Поэтому рассчитывать на чёткую картинку интересного двора не приходилось, для ясности желательно пройтись над сценой хотя бы ещё разок, по возможности снизиться и постоянно держать объект перед глазами. Неплохо бы при этом двум-трём, а лучше вообще всем хорово;дящим феми;нам услышать звук мотора и поднять взоры. Это будет кадр!
 
Побуждаемый здоровым, с его точки зрения, любопытством моторный парапланерист прибавил обороты и набрал высоту. Отлетел на километр, плавно развернулся и завис, пользуясь легким ветерком. Следует провести рекогносцировку или, выражаясь по-человечески, осмотреть объект предполагаемой атаки.

 Одинокое строение над обрывистым берегом производило впечатление чего-то чуждого живописному пейзажу: на райском острове скорее в ходу массивные византийские, стрельчатые готические либо современные обманчиво-лёгкие многоэтажные отели из стекла и бетона. И придомо;вые территории, как правило, не так велики – земля-то весьма и весьма дорога;.  А в национальном парке, занимающем практически весь этот полуостров, строительство по идее должно быть строжайше запрещено… или в средиземноморской республике – как и у нас на родине: если нельзя, но очень хочется, то можно? 

Отель? Шесть этажей серого камня, форма – правильный параллелепипед, окна темно-зеркальные крыша – типичная для здешних мест черепица с гребнями солнечных батарей… как раз в этом ничего удивительного. Необычно другое: на обращенной к морю стороне здания не видно ни одного балкона либо террасы, что для отеля, пансионата и тому подобного просто невообразимо. Не наблюдается и привычного в южных краях множества кондиционеров. Впрочем, возможно, сотню маленьких бытовых заменяют пара-тройка мощных стационарных, их наружные блоки где-то на крыше, издали не разглядеть.

Электричества обитатели дома явно не жалеют, иначе зачем линия электропередачи – одна мачта совсем рядом, следующая в полумиле, остальные теряются на фоне лесистого склона. Ветка тупиковая, следовательно, домик потребляет всю доставляемую энергию. Неслабо... Надо будет поспрашивать хозяина, может, чего прояснит. На интернет-карте, внимательно изученной перед вылетом, в этом месте нет ровным счетом ничего – только зелень, обозначающая территорию парка-заповедника.
 
Секретный объект? Чей? Местный или вообще британский?  Нет, это им ни к чему, у тех есть свои базы, там они хозяйничают как хотят, заповедники им без надобности.  Шпионские и прочие мафиозные страсти исключаем, но, как ни взгляни, местечко попалось занятное.

Надеяться ни с того ни с сего раскопать нечто сверхординарное глупо, и при всём при том посмотреть хочется. За;мок явно не древний, да и развалин тут быть не должно… постройке от силы лет десять, не больше. Но возведено с размахом, хоть и без изысков, предельно просто, наподобие хрущевских пятиэтажек.

Тюрьма? Да ну, непохоже. Там архитектура принципиально иная, единственно – балконов тоже ожидать не приходится… тюрьме нужны высокие стены по всему периметру, решётки на окнах, колючка, вышки по углам… нет, не то. Тогда что?..  Неужто какой-то элитный санаторий?  Но если санаторий – где балконы, лоджии, террасы, галереи?

А если больница? Это ближе. И ещё кое-что: отелю и санаторию полагается собственный пляж, а таковым и не пахнет – ступенчатый спуск к морю имеется, и некое подобие пирса в наличии, но для купаний – ничего, ни лесенки, ни полоски песочка-галечки, ни зонтиков. Вот больничке, какого б профиля ни была, причал не повредит, это точно.
 
К домине примыкает огороженный высокой серой же стенкой просторный двор, и по нему прогуливаются некие пузатые тётки. Пациентки? Время для принятия воздушных ванн неплохое – солнце в дымке, не палит, изнуряющей жары не ощущается.
 
Возможно, здесь, вдали от шума, пыли и бензина цивилизации, оздоравливаются и производят на свет младенчиков жёны местной элиты? То есть это – потаённый роддом? Нет, нужно поглядеть обязательно, хотя бы из чисто профессионального интереса. И – пониже.  Если кто-то чего-то построил там, где нельзя, то почему бы кому-то другому не взглянуть, одним глазком? Очень хочется, значит – можно.
Ещё до зарезу хотелось попристальнее разглядеть и заснять одно из женских лиц. Это, скорее всего, почудилось – ведь мада;мы голов не задирали, и всё же, всё же… Блеснули, до боли в сердце знакомо блеснули глаза одной из них... Или показалось?..  Конечно, показалось – такого просто-напросто быть не может. Надо, надо посмотреть.
 
Решение принято, за дело.  Направить полёт следует строго посерёдке, снизиться, чтобы пройти над объектом на высоте не более десяти метров. Высоких деревьев, проводов и прочих помех для купола-крыла там как будто нет, само здание останется справа, электрическая мачта тоже. Поле зрения выйдет великолепным, будут видны все подробности, и его присутствие не останется незамеченным – как и задумано, все задерут головы. О возможных последствиях нарушения границы частного владения думать не хотелось.
 
«Да и какое там нарушение? Я же не ломлюсь напрямик через забор… кстати, этот самый забор – ого-го!  Нахрена им такая крепостная стена?»
Как же порой неймётся всё знать! Пусть не всё, но побольше, побольше… Взрослые всего мира всячески подогревают в своих детишках естественное стремление к познанию, придумав множество журналов, комиксов, видеоигр и телепередач. И преуспевают в этом не всегда благородном деле – с детства заражённые вирусом любопытства юные энтузиасты обоих полов непрерывно пополняют всемирную армию папарацци и им подобных искателей сенсаций.
 
Вот и Гена не мог пройти мимо приоткрытой двери, не заглянув в неё. Желание разобраться, что же именно ему повезло мельком увидеть, было просто нестерпимым, наподобие чесоточного зуда. Но, по мнению кое-кого ещё, узнать это лучше и не пытаться, о чём залетному туристу с камерой дали понять на диво быстро и доходчиво, напомнив забытую народную мудрость, гласящую: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали» или «Слишком много хочешь знать – можешь не состариться».
 
«Даже не думай об этом, парень!» – примерно так следовало понимать продемонстрированные чрезмерно любознательному знаки. Или сигналы.
 
Сигналов оказалось два. Один был подан с высокого ажурного сооружения на углу ограждавшей двор глухой каменной стены. При первом пролёте там никого не было, и узорчатая башенка выглядела чисто декоративной, но сейчас картина изменилась: на своеобразном «минарете» стоял мужчина в камуфляжном одеянии. В руке он держал красный флажок, подняв его над головой и размахивая из стороны в сторону. Этот жест и этот цвет во всех странах, за исключением, быть может, Японии, где язык цветов отличается от большинства прочих, означает одно: «Сюда нельзя!»
 
«Ишь ты, флажком машут… и не каким-нибудь белым, жёлтым или разноцветным… красным машут... а если я дальтоник, цветов не различаю?  Или вообще вижу зелёный? Машет человек таким – типа приглашает: давай скорей сюда, дорогой, гостем будешь!»

 Однако с таким выражением лица в гости не зовут: на смуглой физиономии сигнальщика наблюдалось всё что угодно, кроме дружелюбия и приветливого гостеприимства. И широко открытый рот, видимо, изрыгал отнюдь не приглашение на обед с шашлычком и винцом. Муха в греческом и турецком был не силён, шум мотора не позволял разобрать подробности, но, судя по мимике и интонации, звучало нечто вроде «Вали отсюда!»

Тем не менее летун, уже выбрав курс и высоту, отворачивать не собирался, хотя ещё на подходе к цели смекнул: ни шиша ему не светит, любопытство удовлетворить не удастся. Женщины в белом посреди двора теперь стояли плотной группой, а над ними, закрывая от посторонних взоров, раскрылось полдюжины зонто;в, наподобие пляжных, только пошире, и тоже абсолютно белых. Получилось одно сплошное белое пятно, не более. Смотрю я в книгу, а вижу фигу…

Второй сигнал икару-самоучке подал ещё один мужчина. По-видимому, он присутствовал и во время начального захода, незаметный на общем женском фоне благодаря аналогичному наряду и тучной комплекции.  Выделяла его массивная чёрная палка – при ходьбе пузан опирался на длинный толстый посох, как у дедушки Мороза или Санта-Клауса. Лишь подлетев вплотную, когда идти на попятный было уже поздно, аэротурист осознал свою ошибку: никакая это не палка, не трость и не посох, а толстяк – не Санта-Клаус и не Дед Мороз. Белый мужик поднял чёрное ружьё и выстрелил.

Весьма вероятно, это был предупредительный выстрел, сделанный, как и полагается, в воздух. Огорчало одно обстоятельство: Генка как раз в воздухе и находился… Дополнительное сходство с опорным приспособлением убийственному предмету придавал массивный набалдашник, оказавшийся глушителем, поэтому гром не прозвучал.
 
Пешеходам, окажись таковые поблизости, могло показаться: кто-то хлопнул дверью или в ладоши. Хлопнул сильно, и ладошки для такого хлопка полагалось иметь по тазику, не меньше. И всё-таки – не оглушительный грохот выстрела, а хлопок, не последовало ни пугающей вспышки, ни снопа пламени из ствола.  Но отчетливый свист возле уха не оставил сомнений: стреляют не холостыми, и надо срочно делать ноги.

Легко сказать… Ходоку или бегуну развернуться – раз плюнуть, а на парашюте, даже с мотором и винтом, такой маневр далеко не прост. Тем не менее Муха уложился в рекордные секунды, вмиг усвоив: ещё метр вперёд станет для него последним в жизни.  Дрыгая ногами, как будто это могло чем-то помочь, и мысленно вознося молитву на тему «спаси и сохрани», а вслух отчаянно матерясь, Генка до предела затянул левую клеванту . Полный газ! Теперь главное – не задеть вышку с флагомахателем… пронесло!.. и, похоже, во всех смыслах одновременно…
 
Что для нас Варвара, для англичан всего лишь киса – белая и пушистая или гладенькая и в полоску.  Правда, в их национальной мудрости на тему излишней пытливости подходы более радикальны: нашей Варе нос оторвали, а их кошке, как правило именуемой Дэйзи – вообще кранты. «Curiosity killed the cat» – говорят на туманном острове, что в переводе означает «Любопытство убило кошку». Вот так, буквально…  не нос, не ухо и не хвост – всю мохнатенькую целиком. Но у них, в отличие от нашей, поговорка имеет продолжение: «But satisfaction brought it back», «Но, удовлетворив его, она воскресла»… то бишь, узнав, зачем лезла в капкан, мурка таки ожила!
 
«Так вот как у вас принято встречать гостей! Ну да, меня никто не звал, и я не удосужился предупредить о визите… И всё равно – из ружья, навскидку…»
Генка в темпе вернулся на крышу гостевой «Бухты», оценил последствия залёта и немножко загрустил: левая половина крыла нуждалась в срочном ремонте. Полтора десятка дырок от трёх миллиметров до сантиметра в диаметре…

«Картечью засадил, скотина! А если б он не по куполу стрелял, а по мне?! А может, он и стрелял по мне, да мал-мал ошибку давал? Нет, непохоже – тогда целил бы не в голову, а в задницу, там промахнуться труднее. Пугал, гад. И, надо признаться, ему это удалось…»

Он осмотрел рваные раны. Будешь та;к летать – поползёт дальше, и крылышку каюк... Нужны заплатки, а где тут найдёшь мастерскую? Есть специальный скотч, недельку продержится... Крыла жалко – совсем новенькое, двухместное, специально для катания жены купил… А вдруг ещё приедет – подумаешь, виза!.. неделя на формальности, и ждём вас, дорогая…

А пока Жанки нет, надо всё-таки доглядеть, кого там прячут.

Муханов сложил паралёт, забросил в номер, сел в прокатную машину и поехал на разведку, вооружившись снятой со шлема новенькой видеокамерой.
   
В «Соню» он влюбился с первого взгляда. Такой игрушки у него никогда не было. Диапазон возможностей компактной штучки просто потряс. А здесь, на Кипре, для создания первой серии первого в своем роде фильма – «Пять островов исключительно с воздуха» – было всё. На материках полным-полно сюжетов, есть разнообразная экзотика и тому подобное, но Гене хотелось чего-то эксклюзивного. Какими будут остальные четыре острова, пока не решил, но главное – начать.
 
«Сниму, скомпоную, выложу… Глядишь, ещё чего и заработаю. С фотографиями в детстве не покатило, а с видюхой – даст бог, и пойдёт.»


Остановился, не доезжая до серого дома с полкилометра, остаток пути проделал пешком, обошёл строение, поискал где-нибудь на стене табличку – название, адрес… ничего. И на воротах – наглухо закрытых, железных и тоже серых – аналогично. А, где наша не пропадала!.. – решил любопытный, сбегал к машине за запаской, приставил её к стене, взобрался, подпрыгнул что было сил, зацепился руками за верхний край бетонной ограды. Напрягся, подтянулся… вот он, двор – как на ладони. Но толстых баб уже нет. У двери в здание курят трое мужчин, а есть ли среди них стрелок и сигнальщик – отсюда не разобрать.
 
«Может, подняться, влезть на стену?..  Ружья вроде не видно… Давай-ка сфоткаем хоть этих…»

 И в этот момент, глянув вправо, он увидел направленный прямо ему в лоб глазок камеры слежения. Сверху эти миниатюрные соглядатаи были незаметны, а свою задачу они выполняли. И выполняли неплохо, в чём туриста убедили без лишних слов: кто-то взял его за ноги и грубым рывком сдёрнул со стены.

Дальнейшие события оригинальностью не отличались. Сначала его били. Лицо не трогали, ограничивались в основном животом и спиной – по печени и почкам. После сеанса нетрадиционного массажа последовала экскурсия на морской бережок, куда нахала отвезли на его же автомобиле. Привезли к окраине посёлка – не того, где он поселился, а значительно дальше.

Прогулка завершилась пикником, точнее пьянкой. Тостов не произносили. Пить из горлышка тёплый и невкусный местный самогон Генка не хотел, и сопровождавшим лицам понадобилось принять меры.  Уговорить. Уговаривали его просто: двое держали, а третий лил в рот. Прижали к спинке заднего сиденья, запрокинули голову, и процесс пошёл. Кое-что, безусловно, пролилось мимо, но угощавшие не скупились. Влили не жалеючи, всю бутылку – сами, наверное, побрезговали допивать за незнакомым бродягой. Подвыпившего мужчину отвели к обрыву, и один из ведущих по-русски произнёс ещё один аналог поговорки о вреде любопытства:
– Любознательной бабуле глаз на жопу натянули!

Высказавшись, он долбанул пьянчугу по кумполу чем-то тяжёлым, и тот отключился. Последовала отрезвляющая водная процедура, она же оздоровительное купание: его взяли за руки за ноги, раскачали и сбросили в море. Камера полетела туда же.
 
Во многих странах и народах перебравших любителей алкоголя приводят в чувство, окатывая холодной водой.  Бывший эсэсэсэр в этом смысле зашёл дальше всех: в Союзе существовали даже так называемые «медвытрезвители». Там подобранных милицией на улицах и в скверах пьяненьких граждан в любое время года раздевали догола и запирали в душевой кабине, где с потолка лились ледяные струи. Большинство трезвело, а некоторые слабые здоровьем отдавали концы, поэтому с развитием демократии суровую методику отменили.

Температура моря у побережья Кипра в октябре от точки замерзания далека, и смертельное переохлаждение невольному купальщику не грозило. Грозило ему элементарное утопление, поскольку плавучесть человека в бессознательном состоянии обычно нулевая.
 
Но бедняге повезло, о чём его компаньоны не догадывались. Они, избавившись от чересчур любопытного туриста, отправились восвояси – сели в следовавшую позади другую машину, ведомую четвёртым партнёром. А принадлежавшую пьяному утопленнику – оставили здесь же, в двух шагах от кручи.  Так у нашедших труп сразу же сложится правильное мнение: перебрал парнишка, вышел по нужде или зачем-то ещё, с пьяных глаз не заметил обрыва, да и свалился. Бывает такое? Сколько угодно.  Вот и бутылёк тут же, в машине, и отпечатки пальцев на стекле – его, родимого…

Но ему повезло. Капля по капле камень долбит, волна за волной скалы дробит. И под обрывом за века образовался небольшой романтичный грот. В нём пришедшая с ближнего пляжа парочка намеревалась заняться молодым делом, когда сверху у порога их уютной спаленки в набежавшую волну с шумным всплеском шлёпнулся человек. Помешал, в самый интересный момент.

Любовники с неохотой прервали своё занятие, вытащили потенциального самоубийцу из воды и выяснили: он мертвецки пьян и спит крепким сном. Будить его Пьеро и Мальвина или Ромео и Джульетта не пытались – доделали начатое, и лишь после позвонили куда следует, в службу спасения. Откуда следует примчался спасательный катер, нетрезвого ныряльщика погрузили и отвезли в центральную больницу округа Пафо;с.


Глава шестнадцатая

– Б… ба… бабуля! – с третьей попытки произнёс человек, числящийся в госпитале «Неизвестным суицидником».
– Какая, на;хрен, бабуля?!
– Любопытная.
– Ну, братан… Закусывать надо!
– Ты ж сам сказал: говори, что помнишь. Вот я и говорю, что вспомнил – больше, извини, ни фига. Ноль. Как приехал – помню, как вино с Сиропом пил – помню…
– Вино с сиропом?!.. Ты смешивал вино с сиропом?.. Или с ликёром?
– Не смешивал я ни с чем. Мужик там у тебя есть, Сироп, или как там его зовут…
– Серапион его зовут, управляющего моего. С ним пил?
– Ага. Как на крышу залез, как стартовал – помню. А дальше – как отрезало.
– Много вина выпил?
– Пару стаканов, не больше.
– А зиванию пил?
– Какую зеванию? Я такого и не слышал никогда…
– А у тебя в машине нашли пустую бутылку от неё. Это местная ракия, типа водки, самогонка такая виноградная, крепость пятьдесят оборотов. Коня свалит. А ты, если полицейские не врут, из горла; засандалил литруху… круто, уважаю…
– Почему – в машине? Я на параплане летал!
– Нет, брат. Ты, Серапион рассказал, залез на крышу, улетел, прилетел, машину взял и ускакал, с концами. Я приехал, а он говорит – второй день как пропал. Я – туда, сюда, полиция, больницы, морги…
– Зачем сразу морги?
– А ты бы где искал? Тут хоть и рай на земле, а криминала хватает… Но, честно говоря, до моргов не дошло – в третьем по счёту госпитале нашлась наша пропажа. Ты же паспорт и даже права с собой не взял – вот и попал в неопознанные. Сейчас уже не сезон, таких мистеров икс раз-два и обчёлся, вот я тебя и вычислил с ходу. Самогон не помнишь, значит? И как тебя парочка местных из воды достала – тоже не помнишь?
– Не-а. Спать хочу.
– Это тебе наркоту кольнули… Шучу, шучу!..  Седативное просто. Отдыхай, ночуй, завтра приду – попробуешь вспомнить, а не вспомнишь – хер с ним. Чему в универе учили, хоть не забыл?
– Вроде нет.
– Вот и класс. Приму тебя на работу. А то мне здесь имплантолог позарез нужен. Спи пока, до завтра.
   
Денис ушёл, а Муха попытался разложить по полочкам несуразную мешанину в мозгах. Головная боль притупилась, и всё равно в черепе – явный непорядок. Он закрыл глаза и расслабился, позволяя снотворному туману заполнить пустоту в мыслях.

…Он висит над каменной пустыней. Всё пространство под ним, сколько хватает глаз, покрывают булыжники. Ужасно жарко, солнце жжёт нещадно, хочется пить, а воды нет. Ей и взяться неоткуда – сплошь камни. И он – не Генка Муханов. Он – вообще не человек. Он – муха. Большая муха, жёлто-чёрной окраской похожая на пчелу. А под ним – каменистая пустыня.

Но пустыня не пуста. По ней бредут люди, женщины в белых одеждах, с объёмистыми беременными животами. Их гонит человек – высоченный мужчина в таком же в белоснежном одеянии, на его голове странный бутылкообразный убор. «Это – корона фараона! – озаряет догадка, – Это – Снофру!»

Фараон стегает женщин длинным бичом, их белые балахоны покрываются пятнами крови. Они поднимают лица, взывают к нему, Мухе, плачут, кричат: «Спаси!.. Помоги!.. Ты можешь, ты должен нам помочь!..» И на их лицах он видит огромные чёрные с золотистыми ободками глаза…

Пациент проснулся среди ночи, понимая: он вспомнил всё. Или почти всё. Чёрных с золотом глаз наяву не видел, они ему только померещились, а вот беременных женщин – вспомнил. И надсмотрщика с ружьём вспомнил, и выстрел, и человека с красным флагом, и камеру на заборе, и град ударов, и влитую в рот водку, и русский голос за спиной. И слова про бабулю и жопу.

Он ощупал затылок. Припухлость есть, и болит прилично, но кость цела, и субдура;льной гематомы, надо думать, всё-таки нет.
   
«Здо;рово мне этот «бабуля» приложил…  Интересно, чем? Дубинок у них я не видел… должно быть, чем-то подручным, типа мешочка с песком. Не камнем – точно, иначе была бы дырка в черепе или рассечение кожи. Что ж там за тайная гинекология такая?  Надо же – одним глазком, блин, глянул, а мне за это – пыльным мешком по темечку и моментом в море!..  или момент у моря?.. нет, «Memento mori».  «Помни о смерти», как говорили древние где-то здесь, на Кипре. Или в Риме. Или в Греции. Но меня – всё-таки в море. Моментом. Чтобы помнил, муха навозная, куда можно соваться, а куда не очень. Местные вытащили… повезло.
А он, между прочим, отпуск обещал!.. Сам обещал, и сам же на работу гонит, Снофру недорезанный, эксплуататор трудового народа!..  Имплантолога ему подавай… А я не пойду! Скажу – голова болит, мне больничный лист положен после сотрясения головного мозга или что там у дурней вроде меня в чердаке болтается…»

Неизвестный самоубийца решительно встал, поборол тошноту и верчение в звенящей голове, посетил туалет, в нарушение санитарных норм напился воды из-под крана и проспал до утра. 


–  Скажи-ка, друг мой Муха, как ты себе представляешь идеального донора?.. Не банального кровяного, а для пересадки?

Генка взглянул на старшего товарища с понятным удивлением: странная манера – не самочувствием едва не угробленного интересуется, а дурацкие вопросы задаёт!

–  Экзаменуешь?
–  Ни в коем разе – так, на всякий случай… и всё-таки?
–  Ну, если на всякий… – он прислушался к стадиону и пасеке. Гудение есть, но бегунов и пчёлок не видно. Почему бы и не поговорить… – А больничный дашь?..  Денька на три хотя бы?..
– Дам, дам. Рассказывай.
– Спасибо. В школе мы такого не проходили, но я так, своими словами. Идеальный донор – сам реципиент. Согласен?

Собеседник кивнул.

– Но возможности такого, с позволения сказать, донорства, чрезвычайно ограничены – максимум лоскут кожи с брюха на кисть при глубоком ожоге либо вена взамен артерии, типа шунта. Костная крошка еще…
–  Понятно. Дальше давай.
–  Дальше следуют одноя;йцевые близнецы. Это идеал, когда речь идет, предположим, о почке либо доле печени. Сердце такой братец не отдаст, как ни упрашивай. Исключения, даже самые невероятные, возможны – раз на миллион, не чаще: прикинь – у одного жуткий инфаркт, а другой как по заказу угодил в автокатастрофу… Есть и препятствия чисто житейского плана…
–  Уточнишь?.. – коллега взглянул на пострадавшего с гордостью, как педагог смотрит на отличника: «вот, мол, а я что говорил?.. Ни от одного западного студента ничего подобного не услышишь», – Житейские, говоришь?
–  Можно назвать и по-научному, но мне так больше нравится. Самое главное из них – одинаковый возраст. Даже роговицу или сосудик лучше брать у человечка, пусть и трупика, но чтоб помоложе. Нужда в пересадке ведь возникает не в двадцать или тридцать лет… а кому захочется менять шило на мыло?.. Своя почка вся в камнях-кистах, печёночка с циррозиком, а тебе на подмену суют такую же… про сердце вообще молчу – лично я, например… тьфу-тьфу-тьфу… не приведи господи… предпочёл бы от парнишки-школьника. Но это, в натуре, чистая теория – школьники внезапно умирают крайне редко, и доноров, следовательно, среди них не бывает.
– Мыслишь нетривиально. Продолжай.
–  Поэтому в случаях нелетального донорства…  я имею в виду как раз самое частое – почку… пытаются убедить кого-либо из близких кровных родственников. Детей реципиента, проще говоря. А среди них готовность к самопожертвованию встречается, по-моему, тоже не слишком часто. Вот и приходится подыскивать более-менее подходящую трупную, а затем – иммунодепрессия, со всеми вытекающими. Не мне тебя учить – обыщи хоть весь шарик, а полного совпадения тканевых антигенов, как и пальцевых узоров, среди человеков не отыщешь… Или я не прав?
– Прав, прав. Целиком прав.
 – Итак, взяли у трупа, подшили. А пересаженный орган хиреет и сморщивается достаточно быстро – подумаешь, три-пять, от силы десяток лет… следует одна замена, другая… а там и закономерный исход, – Генка с удовольствием отпил принесённого другом холодного пива, – Я, конечно, не специалист, а простой акушер, но свое мнение имею. Почему-то у вас, трансплантологов, считается: десять-пятнадцать процентов от нормальной функции для такого полуживого протеза – уже хорошо… Категорически не согласен. Это – не жизнь, а существование на грани, в постоянном страхе чего-то не того съесть, выпить, простудиться и тому подобное. А относительно сердца всё ещё печальнее. Зачётку давать?
– Давай. Оценка – отлично, с минусом и одним уточнением: знаний, коллега, у вас маловато. Херово ты, брат Гена, знаешь предмет.  Будем учить.
– На курсы отправишь?
– Какие курсы? Этому ни на каких курсах не научат. Сейчас прослушаешь вводную информацию, и всё уловишь. А чего не уловишь – на практике усвоишь. Готов?
– Всегда готов!
– Тогда внимай, братан. Заодно поймёшь, почему я тебя так называю.
…В главный принцип ты врубаешься верно: требуется идеальное совпадение по тканевым антигенам.  И ещё – ты упомянул кого?.. правильно, детей.
В пересадках – самых разных, от кожи и роговицы до почек, печени и так далее – нуждаются чаще всего люди пожилые, в этом ты тоже прав стопроцентно. Мужчины по сердцу чуть чаще, в остальном пропорции равные.
Свои сложности есть и с одними, и с другими. С бабами, разумеется, проще – вопреки расхожему мнению о якобы строгом возрастном ограничении детородной способности, женский организм сохраняет её до глубокой старости, правда, чисто номинально. Шерстобитов твой об этом рассказывал?
– У него своё мнение – старухи после шестидесяти теоретически зачать могут. А выносить и родить – исключено. 
– Согласен целиком, но не полностью. Мой папа эту проблемку решил по-своему. Из школьного курса анатомии с физиологией всем известно: эта важнейшая функция начинается с двенадцати-четырнадцати лет и заканчивается в сорок пять - пятьдесят. Якобы позже у дамы просто не остается яйцеклеток. Чушь! Они, эти самые клеточки, не успевшие пройти вызревание и последующие этапы – либо развитие в зародыш, либо самоликвидацию, своеобразно консервируются, усыхают, но никуда не исчезают.
Вот ты у нас в центре видел, как Агнеска берёт материал, сажает протозародыш. Думаешь, дальше там всегда предстоит радостное счастливое детство, отрочество, юность и тэ дэ? Не всегда, братан, не всегда…
Мы с согласия и по желанию достаточно богатой бабёнки, как правило уже безнадёжно перезрелой, давно позабывшей о возможности забеременеть самостоятельно, тонким эндоскопом забираемся к ней в животик. Отчекрыживаем половину, а лучше весь яичник, находим такие яйце-консервы, и начало положено.
– Начало чего?
– Начало новой жизни, чувак. Ты не забыл, зачем она к нам пришла?
– За ребёнком, за чем же ещё?
– Нет, Гена. У нас – не роддом. Продолжим. Нашли мы, значит, пригодные для зачатия яйцеклетки. Дальше требуется раздобыть будущую мать для… ты думаешь – для будущего наследника этой богатой бабёнки?.. А вот и нет!
– А для кого?
– Для донора, Гена, для ДОНОРА.  Донора сердца, почек, печени, суставов и разного прочего, что может потребоваться стареющей богачке. Ты понял, о чём речь? Или о ком?.. О нём, идеальном доноре. Ты попей, попей пивка. А то у тебя вид стал, извини, слегка охеревший…
 
Муха и в самом деле слегка это самое… обалдел. Он смотрел на весёлого молодого мужчину, слушал его слова и хотел ещё раз проснуться. Денис продолжил.

– Мне кажется, самое время для небольшого исторического отступа. Помнишь, я тебе говорил – вначале было слово? Как они стояли у госпитального окна – мой папа и немецкий доктор Вернер, а там по парку шлялась толпа цыган? Мужиков чуток, баб десяток, а пацанов с девчонками – немерено. Я тогда не то; тебе сказал, а Вернер произнёс главное: «Погляди на них, Валентин. Погляди внимательно. Тебе заявили: твоего друга, мужа этой твоей Валечки, спасти нельзя – невозможно сделать пересадку, слишком дорого, и трупного донора так быстро не найти… А ведь трупный-то и не нужен, товарищ подполковник! Вот они, доноры… Бегают у тебя под окном – сколько хочешь, бери не хочу. У них, нерях паршивых, детей без счёта, одним больше - одним меньше… Понимаешь, о чём я? И обойдётся такой донор гораздо дешевле, поверь.»
Вот такое прозвучало СЛОВО. И услышано было моим фатером, и воспринято как руководство к действию. Они вдвоём начали наше дело, я его продолжаю, и тебя приглашаю принять посильное участие. Ты уже принял, в части науки, осталось приобщиться практически.
А почему ты мне как брат, хочу пояснить отдельно. Я говорил – твоя мамочка к майору своему относилась со странным чувством, не совсем типично. Папа мой кое-что в ней понял… Жёны офицеров, попадавших к нему – кто с аппендицитом, кто с язвой, кто с переломом, бывало, дневали и ночевали при них. И она – по большей части дневала, а ночевала редко, несколько раз всего. Только не в палате, где муж кончался, а в папином кабинете… понимаю, тебе это слышать не в кайф, но мы ведь не дети уже. Ты хочешь спросить: «А как же я? Мне же года не было?..» Ну да, не было – такого маленького одного не оставишь. Так она тебя одного и не оставляла – за тобой, наверно, сестричка твоя присматривала. Прибегала с ней такая, на мальчишку похожая, вся в кудряшках чёрных, как барашек. 
Мне отчего-то кажется: она решила таким образом ему, герою, типа отомстить или что-то в этом роде, за геройство его дурацкое: «вот, мол, ты в рай собрался?.. так на; тебе, милый, ро;жки на дорожку – будет чем в райские врата постучаться!..» Потому я и говорю – случись тебе на год позже родиться – был бы мне родным братом. А так – назва;ный. Тоже ничего. Давай закурим, что ли… ну их с их режимом.

 «Братья» закурили. Тут же, словно по зову, вошла сестра, ни слова не говоря забрала пустую пивную бутылку, открыла окно и вышла.

– Сколько ты им платишь? – закономерно полюбопытствовал пациент.
– Мелочь. Не обеднею. В историю сходили, вернёмся к  основной теме. На чём я там остановился? Нужна мама, суррогатная, само собой, и не простая, а особенная, с минимальным риском выкидыша. 
Тут без широкого обследования множества барышень самых разных стран и народов не обойтись – нам нужна особь, максимально подходящая по генному набору. Тонкостей тебе знать не обязательно, но ещё не было случая, чтоб нам это не удалось. Да, предпочтительна четвёртая группа, резус-отрицательная, и иммунный фон пониже, а раса и цвет кожи – несущественны.   
Дальше – дело техники. Яйцеклетка активируется, как ты и сам знаешь, методом дупликации ядра, внедряется в здоровую молодую матку, и через положенный природой срок на свет появляется точная копия заказчицы.  Можно считать, партеногене;з… непорочное зачатие, ага. Вместо дубликатуры неплох и лимфоцита;рный росток, там сложнее, зато мутагенность меньше. 
С мужиками примерно та же картина, только мороки больше – надо еще найти подходящую яйцеклетку, а сперму, разумеется, берём от него самого, с этим у самцов проблем нет. Хорошо, если есть сёстры, дочери или еще жива мамаша. Коли таковых не имеется – иной раз половину планеты обшариваем…  Но находим, будь уверен. И опять же следует пробирочное зачатие, а далее – суём в ту же суррогатную мать. Вот так, друг мой. 
– А она, эта мать? – Генку особенно зацепило это «суём». Как будто речь идёт о какой-то крысе или крольчихе, – Её согласие ведь тоже требуется?
– Какое согласие?!.. Чьё? Этой, суррогатной? А кто её спрашивает?.. Или ты думаешь, эта баба имеет свои права? Гуманизм, человеколюбие… Ох, и дремуч ты, оказывается! Женщина, баба… не-ет, братишка, у нас не так. Я бы назвал точнее: «существо, предназначенное для вынашивания».  Самка. Курица-несушка. Особой разницы в подходе нет. 
Надеюсь, ты уже сам сообразил.  Ей, видишь ли, соглашаться либо не соглашаться уже попросту не;чем. Нет, никакой химии – это могло бы повредить плоду. Да, конечно, хирургия. Нейромикрохирургия, если быть предельно корректным. Аккуратно, безболезненно и стерильно. Буквально десять минут, и всё в ажуре.
Когда-то такой операцией предлагалось обезвреживать серийных убийц, насильников и прочих социально опасных маньяков, специальное название изобрели – «лоботомия».  Простых шизофреников с истеричками заодно этим делом пытались лечить, и не без успеха, но потом умники решили: мол, негуманно. Десять процентов после вмешательства загибались. Ну, и запретили.
Но мы-то никого из них не лечим! Следовательно, и запреты нам глубоко до фени, тем паче режем не всех, у эксклюзива идёт рентген-воздействие… там выживаемость стопроцентная. Методики не рекламируем… они, вообще-то, строго секретны, а тебе я рассказываю лишь в полной уверенности – никому не раззвонишь. А попытаешься – пеняй на себя.
Нет, ты не подумай, я не угрожаю: сам должен въехать, о чём можно бренчать, а о чём лучше промолчать. Помнишь, в клятве у Гиппократа нашего? Я, правда, дословно не скажу, что-то вроде: «Лечу тебя иль не лечу, о твоих тайнах промолчу…»
– Ты прям поэт!.. – «ага, не угрожаешь ты… если твоё «Пеняй на себя» – не угроза, то как же тогда у вас тут угрожают?.. Гиппократа припомнил… Ну и влип ты, Муха… И раззвонить я при всём желании не смогу – телефончик-то мой, в отличие от меня, купания не пережил…», – Рифмуешь знатно… Гомер, одно слово: «Лечу, не лечу, хочу и молчу…»
– Это я не сам рифмовал – ещё когда латынь проходили, у нас пацаны забавлялись. Не в рифмах дело. Времена, братан, меняются, а клятвы остаются. Извини, отвлекся. На чём я остановился?
– На Гиппократе и лоботомии, у твоих несушек.
– Ага, и не у них одних. Цыплёнку, едва проклюнулся, аккуратненько зондик в черепок, и – чик-чирик!.. Чтобы не кукарекал. Тоже очень логично, они так кушают лучше и растут быстрее… Кто; – дети?.. – прервал докладчик попытавшегося вставить «пять копеек» пациента, – Почему «негуманно»?.. Какие же это дети?.. Это, коллега, не дети, а наборы запчастей, типа «Лего».  Куда как негуманнее было бы оставлять этим ходячим трупам мозги: представь себе, каково это – лишившись, скажем, одной почки, в полном сознании ждать, пока кому-то понадобится вторая?.. Ну, с сердцем либо комплектом печень-поджелудка-кишечник, сам понимаешь, ждать продолжения уже не нужно. 
Еще три-пять лет, и порядок – бери хоть почку, хоть печень, хоть сердце с лёгкими. Ты спросишь: а возраст не маловат?.. Ничего подобного – за этот, казалось бы, мизерный срок мы выращиваем из них экземпляры, не уступающие размером и весом нужных фрагментов будущему хозяину. Догадался, каким образом? Правильно. Ультразвуковая стимуляция гипофиза, немножко соматотропина, хорошее питание, искусственно пониженная гравитация… верно, в ра;повых бассейнах… дозированная гиперкапния …
Факт остается фактом: три года, и – вот ваше сердце, мадам или месье! Причем именно ваше, ничьё более, ибо при таком способе мы получаем стопроцентно точную биологическую копию потребного органа. А от мадам или месье всего-то и требуется – прожить означенный срок. И живут, будь уверен… некоторым по жизненным показаниям приходится временно подключать искусственную почку либо даже сажать донорское сердце, зато потом – полный восторг…
Нам нужен результат, и мы его получаем – молодая, здоровая и сильная женщина способна за три года четырежды принести потомство.  Больше от неё ничего не требуется, а ей – и вовсе не надо ничего, кроме пищи и ухода, а уж этим мы их обеспечиваем в достатке.
И за цыплятками у нас смотрят на зависть любым яслям. Головёнки у них, правда, несоразмерные – маловаты… так им ведь Спинозами и не бывать. Зато привесы бывают просто фантастические, право слово.
– У тебя пива больше нет? – слушатель поневоле представил себе нескончаемые ряды откормленных, ощипанных цыплят с детскими головками, и от такой фантастики его затошнило, – А то я сейчас, похоже, блевану…
– Потерпи, уже немного осталось. Разрешаем всех наших красоток исключительно оперативным путём. Вот тут без гуманизма никак – при больши;х размерах плода, а они у нас все как один крупнячки;, риск для мамаши неизбежен, что нежелательно. Кесарю – кесарево, как говорится… Несушек используем не менее двадцати-тридцати циклов, кто сколько выдерживает… от толщины миоме;трия зависит, а после – сам понимаешь, тоже идут в дело…
– О Господи боже мой… Денис, ты не шутишь?..  ты это всё – серьёзно?
– Какие шутки? Это – бизнес, братишка. Мы, эссэ;сственно, постоянно отслеживаем запросы легальной отрасли. Трансплантология – это же целая индустрия… Вот и присматриваем – как только наша свиноматка выработала ресурс по основному предназначению, тут же пускаем её, так сказать, по частям…  иной раз почки идут в Азию, печень в Бразилию, а сердце и кишки куда-нибудь в австралийскую либо российскую глухомань.
– Глухомань, – эхом отозвался Генка.
– Хочу особо подчеркнуть: наших курочек мы бережём и опекаем, как ни один шейх не бережёт свой гарем. Любое сексуальное и прочее насилие в их отношении недопустимо. Был однажды случай: один шустрый секьюрити приметил красотку и польстился, дурачок. Думал: она же тупая, ни слова никому и никогда не скажет, а я втихаря попользуюсь – чего такому экстерьеру зазря пропадать… 
Не учёл, греховодник – она-то, может, и тупая, да камеры у нас везде и включены постоянно. Он, хитрец, одну усёк у неё в палате… а у них у каждой всё отдельное, как в лучших домах… одну усёк, жвачкой залепил и полез, паскудник, под юбку. Там миллиона четыре баксов зреет, а этот мудак вознамерился нам всё порушить хером своим обрезанным!.. 
– А камера, конечно, не одна?.. И мудак ничего не порушил?
– Конечно!.. Не успел. Догадываешься, что; с ним пото;м было? 
– Выперли с волчьим билетом?
– Не-ет, никто его не выпирал. И билет ему выписали не волчий, но в один конец… точнее, в несколько. Кусочек – в Австралию, кусочек – в Бразилию, кусочек ещё куда-нибудь… Сердце брали в последнюю очередь, и всё – без наркоза. Он молодой, здоровый – чего товару зазря пропадать?
– Круто…
– Угу. И все этапы, начиная с движений ручонок его шаловливых, засняли, смонтировали фильм. Познавательный вышел материал. Мы его показываем всем молодым и здоровым, кого берём на работу в курятник. С тех пор – веришь, нет – ни одного, ни малейшего нарушения трудовой дисциплины.
– Верю... Знаешь, я почему-то передумал у тебя в центре… курятнике твоём работать. Боюсь, не справлюсь.
– Не спеши передумывать. Подумай ещё разок, и хорошо подумай.