1 апреля

   Невинный этот курьёз приключился где-то после утраты стеклодувами Гусь-Хрустального рецепта изготовления графинов с петухами внутри и перед тем, как пришла пора размуровывать послания потомкам – словом однажды. Через Град-на-Амуре будто бы прометнулась заблудшая первоапрельская Искра, возможно забавы ради пущенная сквозь века каким-нибудь былинным волхвом, оказавшимся в своё время в благодушном настроении. Грузила ль она граждан адресно или избранных для неё не было, кто знает. Как бы там ни было в Амур-граде она заморочила трое голов разом.
   Была весна в той фазе, когда в форме солдат срочной службы зимняя шинель смешивается с летней пилоткой, а неозеленённая рука растительного мира тянется к кнопке «Пуск». Предобеденным часом в мотострелковой части №№ толстая, со смотровым окошечком дверь караульной избушки бесшумно отворилась и на воздух вышел начкар Нечапаев, постоять на солнышке руки в брюки, съесть ириску, а заодно инкогнито проинспектировать ход одной экзекуции. В сухой траве копошились зяблики, видок у них был весёлый. Из-за угла мелкими сериями долетало:
   – …Ат-ставить! Кру-гом! На месте… шагом… ма-арш! Рряз, рряз, рряз-два-тре-е!..
   За 24 часа до этого, потрясая белым листком с рукописными каракулями, перед строем  кипятился командир полка:
   – Когда я служил ротным, я для таких юморесок завёл отдельную папку и назвал её  «Журнал Крокодил»!
   Виновник построения сержант Боря Галоген стоял рядом и, сочувственно понуря стриженую голову, время от времени делал преувеличенно прискорбные вздохи.
   «…Перед отбоем, - писал в объяснительной Боря, - я вышел из казармы выкурить сигару. На улице было жарко, и мне захотелось пить (-Это при замёрзших то лужах!- сердито комментировал «папа» под общие смешки.- Жарко ему было вечером!). За забором нашей части я увидел в гарнизонном городке бочку «Квас» и решил сходить выпить кружку. Но оказалось в начале апреля разливного кваса ещё не бывает, и поэтому мне пришлось (-!-) купить четыре бутылки красного вина…»
   Вполне удовлетворённый Нечапаев покачался с пятки на носок, навесиком послал скомканный фантик в клюв караульной урны-пингвина и вернулся в служебное помещение.
   За караулкой, на дощатом крыльце белёной гауптвахты мирно, как охотники на привале,  покуривали караульный Питирим Электроу в полном боевом снаряжении и сержант Боря Галоген без ремня. Закинув ногу на ногу, безукоризненно выбритый Боря беззаботно возлежал на расстеленной шинели как принимающий солнечные ванны шейх на персидском ковролане. Начищенные сапоги арестанта разбрасывали множественные блики. Примостившийся с краю как бедный родственник Питирим в ходе беседы время от времени громко выкрикивал «лечь!», «встать!», «смирно!».
  – Ну Борёк, ну всё-таки, нафик ты внаглую напился?- в который раз канючил Питирим, прерывая очередную порцию холостых команд и затягиваясь.
   За оградой, тонко бренча звоночками, прокатил рыболовный взвод с притороченными к велосипедам удочками. Вытянув губы вулканчиком, штрафник пустил отвесно вверх искривлённое колечко дыма.
   – Петя, займите совесть, – флегматично молвил он, качая ногой. – Считая с нашим «папой», который сейчас в штабе, а я на киче, вы шестнадцатая скрипка в хоре, ей-богу.
   – Ну Борёк, ну чо ты как этот, ну облегчи душу. Отвечаю – я никому не скажу.
   – Вы чудак, Электроу, честное слово. Вы мальчик. Своим суворовским натиском вы мостите себе дорогу в дурик, это вредно для человека с патронами. Но воля ваша. Между прочим, Электроу, не слышно ли у вас среди там о сверхсвязистах Порохонько и Гранатюке? «Не-а». Жаль, героические пацаны. Как-то им сейчас без меня… но – ближе к теме, мосье выводящий. Слушайте и креститесь!


   В тот злополучный день Боря заступил старшим в наряд по патрулированию ж.-д. вокзала вместе с неоперившимися связистами из другой части, Порохонько и Гранатюком, которому  не хватило штык-ножа, и он прибыл с неуклюжим в мирной обстановке автоматом. «Гламурная ружбайка,– шепнул ему Боря в строю, – Но совет модельера: ваши перемотанные лейкопластырем очки с треснувшим стёклышком нынче модно носить с РПГ-7». В 16.20 горнист с кафельной трибуны протрубил конец развода по нарядам,  шинельные ряды дрогнули, деформировались и стали разбредаться по плацу.
   Сделав вокруг подопечных ознакомительный круг, Боря покровительственно подытожил:
– Ясно – круглые сироты, – и пригласил отобедать за его счёт в одну райисполкомовскую столовку, где по словам сержанта подавали чудный шницель по-биробиджански.
   Светлое слово "шницель" вкупе с упоминанием гражданской точки общепита для  трёхмесячных связистов прозвучали как приглашение на ужин в «Националь». Не веря своему счастью, гурманы с преданностью тронулись за благодетелем в колонну по одному.
   Оттрапезовав, новые друзья совершили послеобеденную прогулку к Военторгу. Дорогой Порохонько с Гранатюком были дополнительно угощены мороженым и получили по пачке сигарет «Прима». Связисты следовали за Галогеном с цыплёночной привязанностью. Пышный пикник и подарки стимулировали их к принесению благодарностей. Прекрасные порывы были поддержаны, и Гранатюк отправился в почётный караул при уличном баянисте-предпринимателе, исполнявшем музыкальные заявки. Трижды Боря заказывал «Шаланды полные кефали», и все три раза, сверкая стёклами очков, Гранатюк торжественно замирал с автоматом на груди, улыбаясь во всю ширь, пока товарищи потешались над выдумкой поодаль. По окончании артистической повинности ему было сделано поощрительное измерение веса на напольных весах у горожанки с дымчатой татуировкой «Вася + Маня» на запястье.
   Боря уже подумывал разнообразить музыкальный заказ песней «По долинам и по взгорьям…», как тут-то таинственная метаморфоза всех троих и подкараулила. В глазах будто моргнул затвор неслышной фотокамеры, и наряд в один миг окружил заколдованный лес. От обычного он отличался преобладанием в насаждениях предельно синих гжельских ёлок с алыми новогодними звёздами на макушках. И вот, где стоял Военторг – зазеленела дубрава, на месте буфета «Мороженое» возник вековой пень, а шум большого города сменился вечным покоем русской природы.
   В наступившей тишине у сержанта Бори слышно тикало веко. По счастью оба рядовых тоже были здесь. С минуту все трое стояли как вкопанные. По Уставу внутренней службы, регулирующему обязанности военнослужащих и отношения между ними, Боря как старший по званию пришёл в себя первым.
   – Шулерская мама! Предупреждать же надо!- вырвалось у него.- Это шо за Мухоморье мне под дембель!
   Восклицание подействовало на остальных как приказ «Отомри!». Веснушчатая щека Порохонько расползлась в глуповатой ухмылке, за стёклами очков впечатлительного Гранатюка, напротив, сверкнули девичьи слёзы и нижняя губа подрагивая неверно поползла вперёд.
   – Так, смирно будь все!- скомандовал сержант недовольно.
   Назвав подчинённых «рядовые Ах и Ох», Боря прошёлся взад-вперёд, сердито заглядывая им в лица:
   –  Паникёры. Юннаты в тёмном бору. Аналогичный случай уже происходил со мной на хуторе близ Диканьки, а значит этот мухлёж зрения не должен щекотать ваши пяточные нервы! Так, а ну-ка дружно почесали все за ушком! Почесали, почесали…  Отставить. Теперь потопали ножками… Молодцы. Переходим к общеоукрепляющим процедурам, действовать будем амбулаторно. Порохонько!
   – Я!
   – Головка от мопеда. Вам ходить в лесок налево. Я хожу в лесок направо, через 5 минут сходимся. Гранатюк остаётся за зампотыла, напевает песенку на языке эсперанто и кто появится, выведывает что-почём под видом вопроса «где тут купить литр красной икры». Р-разбежись!
   Несгибаемая твёрдость духа сержанта передалась в хрупкие души молодых воинов, рядовые приободрились. С военного совета они разошлись повеселевшими. Порохонько с возгласом «Тыдыч!» в подскоке ударил сапогом в ствол сосенки, как это делают, чтобы сбить шишку, и беспечно углубился в чащу.
   После ухода товарищей, Гранатюк поднял воротник шинели, перевесил оружие на грудь и стал прохаживаться дозором в пределах зоны десантирования. Недалече к тропинке подступал синий ельник. Алые звёзды на макушках тихо рдели, проникнутые внутренним светом. Проделав два конца, Гранатюк заинтересованно остановился подле, запрокинув голову. Секунд десять вытянутые губы автоматчика проделывали в нижней части лица неописуемые маршруты, свидетельствуя о некой умственной работе, после чего лицо разгладилось, означая, что метод осмысления диковинки выработан.
   Шагах в ста позади, на просеку бесшумно вышла хрусталь-коза, похожая на косулю изо льда. Она с сусликовым любопытством посмотрела в сторону чужака и скользнула в кущи незамеченной, лишь только тот шевельнулся. Гранатюк огляделся в поисках чего-нибудь  потяжелее и удивлённо обнаружил совершенно новый хромовый офицерский сапог. Он постаивал себе на тропинке как по заказу, будучи ничьим, что делало его вполне пригодным для осуществления замысла. И тяжёлый обуток крутясь полетел в звёздное скопление.
   Контуженая стекольным звоном тишь лесного массива посыпалась в хвою битыми осколками. Со словами "Это не я! Оно само!" дозорный шкодливо шарахнулся на исходную позицию...


   Боре не пришлось заходить далеко. Очень скоро лес принял характер капитального тунгусского бурелома. Чтобы осмотреться, сержант взбежал на завалы, прыгая по брёвнам, как горный велосипедист.
   Сверху взору открылась картина достойная спецзаседания МЧС. Посреди сказочной тайги лежало место сказочной катастрофы. Оно имело форму суповой тарелки величиной со стадион, Боря стоял на её краю. Радиально поваленные древеса образовывали вокруг середины широкое кольцо примятого леса. В эпицентре рос одинокий кедр без верхушки, а на кедре том гнездился свистуля Сихотэ-Алиньский, великан из местных.
   Облика он был кромешного. Вместо предних зубов у него был вправлен свищ, хитроумная свистулька, через которую шайтан имел свою силу эпическую. И была та свистулька не простая, а турбяная. Чудище был занят тем, что увлечённо раскачивал кедр, мотаясь на нём из стороны в сторону.
   «Обалдеть!», – шепнул ошеломленный сержант, но, взвесив риски, всё ж решился обратить на себя внимание.
   – Качка на кедре! Национальная бабайская забава! – деликатно прокричал Боря с ясной гагаринской улыбкой. В условиях былинного зарубежья в его намерения входило завязывание дружеских контактов. – Гой еси вам и вашему растению!
   Абориген остановился, уставясь на чужеземца, и некоторое время взирал на него с наивностью прирождённого тугодума.
   – Кудым твоя гряди? – пророкотал наконец могучий с просвистами голос. Свищ при этом был предусмотрительно прикрыт ручищей, дабы ответчика не сдуло.
   – Сюдым. Я экскурсант, в некотором роде зарубежный турист. Так сказать, – контактёр описал жестом просторы, – по неизведанным дорожкам вершу турне к невиданным местам. Сказывают в вашем леспромхозе чУдные лесоповалы.
   Похоже смелость незнакомца пришлась тонному бабаю не по душе. На мгновенье он обиженно запустил турбинку в полсвиста, издав рёв затухающих реактивных двигателей.
   Переговоры были сорваны, у сержанта заложило уши. Прислонясь плечом к торчащему рядом обломку ствола, он невозмутимо вытянул из кармана руку.
   – Я не понял, Клёпа. У тебя сейчас спичка меж зубов проходит? – с интересом посмотрев на свои ногти, Боря перевёл взгляд на мегадива и мечтательно полирнул их о грудь: – А хочешь, коробок со свистом будет пролетать?..


   На просеку, победоносно запыхавшийся Боря выстрелил одновременно со шквальным  ветром и рядовым Порохонько.
   – Товарищ сержант, товарищ сержант, это вообще! Там три какиe-то чумохода непонятные! Морды как нарочно придуманы, я аж не запомнил!- захлёбываясь от обилия информации, начал тот с квадратными глазами, но был остановлен маршальским жестом сержанта.
   Все опасливо посмотрели вверх, придерживая головные уборы. Верхушки древес решительно потревожило. Упало 2-3 ветки. Где-то в чаще, скрипнув повалилось дерево.
   – Погодка-то, а! В такую марш-броски только и совершать, не жарко!- раззадоренно прокричал Боря спутникам, силясь перекрыть вой аэродинамической трубы. – Вот стервец, совсем шуток не понимает!
   Сверхзвуковой обдув прекратился столь же внезапно, как начался, проморгавшись, вновь зажглись звёзды на елях и из стихшего шума понемногу проступили безвольные
всхлипы Гранатюка:
   – … я ей, ну этой бабке тойсть, чё-кого мол, а она говорит «кыш залётные» и смотрите, что с автоматом сделала…
   Боря изумлённо присвистнул:
   – Хабаровск-папа!
   Телефонист держал в руках далёкую от первоначального образца систему дикой конструкции. Снизу, к подобию ствола был прищёлкнут фосфоресцирующий патронный корж из куска малахита, с локоть в диаметре. На зарядной полке под, видимо, прикладом из витиеватого узла лесного корня стояли два крошечных заряжающих человечка, каждый, как по снаряду, держал наготове по леденцовой карамельке. В общем, колоритная композиция.
   Поднеся оружие к самым глазам, Боря внимательно осмотрел заряжающих.
   – Конец связи, - возвращая пугач, заключил он. - Задубел автомат.
   – Ага-а. А как я в роте отмазываться буду?- всхлипнул бедняга Гранатюк.
   – Значит бабка, говоришь…- Боря упёрся языком в щёку, отчего на ней вырос конфетный холмик. Требовалось крепко поразмыслить над напастью, придумать как дальше быть.
   И только сержант так решил, как всё уладилось само собой – чирик! – самопроизвольно переморгнулся мир как в первый раз, и вокруг напечатался Амурград. На патрульных свалилась ресторанная ночь, огни машин и ж.-д. вокзал, полыхающий аквариумным светом. На тёмных путях громко переговаривались репродукторы и, отрывисто посвистывая, тягали составы маневровые тепловозы. Инстинктивно вцепившись в оружие, Гранатюк облегчённо ощутил под рукой не фантастической системы пэпэша, а родной формат прежнего калашникова. Вертя головами, бойцы недоверчиво оглядели родные окрестности.
   Светало.
 – Ах, как скоро ночь минула,  – смиренно проронил Боря. Он был эмоционально измотан.
   Отпустив проголодавшихся от страха рядовых за пирожками, сержант опустился на корточки и предался успокоительному созерцанию привокзальной площади. Однако легче не становилось. И какой-то бойкий внутренний подголосок, ухватив суть момента, принялся лукаво увещевать: «Каково приключение, а? Да-а… Голым умственным нажимом такого не  осмыслить. Нет, Борёк, нет, нам нужно средство порадикальней. Сам знаешь - без бутылки тут не разобраться, бесполезно. Ну Я тебе говорю»...