Из писем Алены Морозовой

Добрый день, Алекс Новиков!
Я по молодости лет ненавидела вас и ваши рассказы. Слишком уж они правдивые и страшные. Ненавидела, но снова и снова возвращалась на ваши страницы.
А теперь я сама жена и мама, и вам разрешаю опубликовать записки о моем детстве и юности.

От А. Новикова: публикую отрывки из с небольшими авторскими правками
***
У нас городок небольшой. Жила до недавнего времени с родителями в частном секторе.
Меня с детства секли родители голой, розгами на лавке. Больно и очень-очень стыдно!
Секли, как мне казалось, слишком часто. Я никогда не сопротивлялась и позволяла себя привязать. Теперь, если честно,  я понимаю, что родители рассчитывали силы, когда меня секли, до смерти и до увечий меня не запороли. До кровавых просечек несколько раз.
Было ли у меня босоногое детство?
Было, но под розгами. Были грядки, ягоды с огорода и в лесу, даже рыбалка с папой была, а у калитки росли кусты краснотала. Да и сейчас растут.
Жили мы весьма скромно, хоть и не голодно.

О боге и о самом раннем детстве

Еще покойная бабушка, чтоб ей черти дров под сковородку подкинули, раздевая меня для порки цитировала что то про бога и что он все видит. Не помню точно, что она говорила.
Но было стыдно, и бог спокойно смотрел на мои мучения!
Перед первым ударом она меня крестила и просила господа простить меня, грешную Аленку.
Я не помню, чтобы она молилась дома, хотя ее иконы до сих пор в углу висят. В церковь мы ходили только по большим праздникам.
Мне бабушка говорила, что меня начали пороть с 3 лет.
Но первое мое сознательно воспоминание, что мама кричит: пятый год дочери идет!
Бабушка меня раздевает, крестит и  привязывает к лавке.   Я не сопротивляюсь. Потом - Больно. Очень больно.
Бабушка секла сама. Потом руководила мамой и папой.
Помню ее слово "Хватит"! И порка прекращалась.

О розгах и о воспитательной скамье

Став немного больше, мне приходилось самой раздеваться перед поркой.
Перед посторонними или в присутствии соседей меня не секли.
Раздеваясь, я видела лица своих воспитателей, ремешки для привязывания к скамье, и красные прутья, приготовленные для моего тела.
Как говорил мой папа, скамья у нас надежная, добротная и проверенная.   Длинная. Стояла у стены. Перед поркой ее отодвигали. До сих пор она мне иногда по ночам снится. Это было очень стыдно и унизительно. И ощущение своего полного бесправия и бессилия что-то изменить. А потом надо самой вытянуть руки и позволить себя привязать.
Меня всегда заставляли полностью раздеться, а к лавке всегда привязывали. Ремешками из кожи.
За запястья и лодыжки. Эта подготовка иногда страшнее самой порки, особенно когда ударов назначалось немного. Лежать голой и привязанной очень стыдно. И понимаешь, что ничего изменить нельзя. И будет очень больно.
Но мои воспитатели считали, что обнажение и привязывание повышает эффективность наказания. И они были правы. Слезы начинали течь еще до первых ударов.

Хуже всего было раздеваться перед отцом. Спасибо ему, что он позволял поворачиваться к нему спиной.
Получала по разному. За хорошее поведение и хорошие оценки в школе наказание могли уменьшить. Но при расчете всегда я оказывалась в минусе.
Обычно от 20 до 50, не пучком, а одним прутом. Могли уменьшить, могли и прибавить.
Прутья из красной вербы растут у нас на приусадебном участке, так что проблем с розгами не было. Прутья давали круглый год большие кусты краснотала (красной вербы) у нашего крыльца. Не замачивали и впрок их не готовили. Срезали секатором по мене надобности. Прутья были разной толщины и казались мне длинными и страшными.
Конечно, не замеряла длину диаметр, но с первого класса они стали толще, хоть конечно не достигали толщины шпицпутена или розги для каторжников!
Почему для моего воспитания применяли розги?
Кусты с прутьями во дворе растут.
После смерти бабушки порода в основном, мама. Но и папа иногда порол, всегда в мамином присутствии. Так что я знаю, что такое семейная порка.


О бабушке

Бабушка умерла, когда мне было 10 лет. Она была фактической главой семьи. Бабушка обожала меня сечь и не упускала повода положить меня на лавку. Когда сама, когда вместе с мамой и папой.
Бабушка мне рассказывала, что и ее тоже секли, и она маму секла.
Когда я была хорошей девочкой, меня хвалили, если я провинилась - наказывали с учетом моего поведения и хороших поступков. В школе когда оценки были разные - моги наказание и уменьшить, с учетом успеваемости по другим предметам. Но никогда, никогда не отменить.
Короче: на лавочку и на расчёт!

Секли меня одним прутом привязанной к скамье всегда поперек ягодиц. Перекрестов старались не делать. Захлесты с кровавыми просечками бывали, но не всегда, даже при большой порке.
Секли не торопясь, чтобы я могла подумать между ударами о своем поведении. Назначали в итоге и пять и десять и пятьдесят и сто розог. Но никогда мое хорошее поведение не влекло за собой отмену наказания.Только вот счет при расчёт всегда был не в мою пользу. 
На поминках по бабушке, после водки, многое родственники помянули ее недобрым словом за розги.
Попадало мне по разному.
Привязывали всегда за запястья вытянутых вперед рук и за лодыжки. Поясницу не фиксировали и подушки под живот не подкладывали.
Самая жестокая порка от бабушки была, в третьем классе, незадолго о ее смерти, когда я стала мстить своим обидчикам. Тогда я получила несколько раз по 100 розог, так как небольшое наказание меня от желания мстить не отвратило.
Бабуля как раз перед смертью постаралась, не дождалась прихода с работы моих родителей. Била долго, не торопясь, видимо растягивала удовольствие.

Сейчас я, как фельдшер, догадываюсь, что она знала о своем онкологическом диагнозе. Ну и оттягивалась на моем теле напоследок.
Я верталась и кричала, чтобы ты сдохла! Крестик на шее был. Видимо, бог услышал мои молитвы, но послал ей легкую смерть.
Бабушка порола так, как пороли ее. Теперь у нее и не спросить.
После смерти бабушки стало легче. Ушел тотальный контроль.
Папа и мама работали и у меня появилось немного больше свободы. Каждый день дневника не проверяли.
Умерла она ночью. Когда я уже в школу в третий класс ходила.
Со скамьей, на которой меня с детства секли, у меня неприятные воспоминания.
Но я не о порке сейчас. Помню, на этой скамье стоял гроб с телом бабушки и на ее лице застыла полуулыбка. Сейчас я знаю, что ее специально делают в морге гримеры, а тогда...
В десять лет мне было немного страшно на мертвую бабушку смотреть. Я понимала, что бабушка больше пороть меня никогда не будет.

О папе

Папа порол меня редко. Всегда в присутствии мамы. Раздеваться перед ним было очень-очень стыдно.
Но всегда решение о моей порке принималось бабушкой или мамой. Я не помню, чтобы папа порол меня по своей инициативе.
Мама могла меня высечь и без отцовского согласия, а его просто поставить в известность, когда он придет с работы.
Но иногда она звала отца выполнить родительский воспитательный долг, видимо для того, чтобы я не считала отца слишком добрым и чувствовав его розгу на своей попе. Тогда мое наказание согласовывалось.
Профилактической порки не помню.
Лежа голой на лавке под горячими прутиками я считала, что пороть меня не надо!
Но за лень меня пороли, за двойки и тройки тоже. Наказание иногда откладывалось, но никогда не отменялось. На исправление плохих оценок давалась неделя. Это, кстати, папа настоял.
Бабушка говорила, что вначале выпороть, а уже потом исправить.
Но тут папа впервые на нее так гаркнул, что бабушка с ним согласилась. Так что немедленной порки за тройки и двойки не было.
Отец старался разобраться, иногда уменьшал наказание, порол более милостиво, но было очень стыдно перед ним раздаваться.

Традиции субботней порки не было. Если был серьезный повод - наказание не откладывалось.
И за ней было окончательное решение, в том числе и о розгах.
Папа, как впрочем и мама и покойная бабушка, старался, чтобы удары не перекрещивались и кончик розги не захлестывал на бока.
Но когда порка большая, это не всегда получалось: я вертелась, насколько позволяла привязь.

Порол папочка с большими интервалами, давая передышку между ударами: нарочно сек медленно, чтобы я могла отдышаться и время порки увеличить.
До кровавых зверств как в рассказах Новикова, обмороков на скамейке не доходило, но иногда кончик прута образовывал захлест и высекал капельку крови. Заживали эти места дольше, чем остальные следы.
Вытерпеть порку одним прутом реально можно и даже сидеть "на завтра", но зудело и болело.

Папа ритуала наказания, заведенного еще моей покойной бабушкой, не никогда менял. Раздевалась перед ним я всегда полностью, при этом не всегда он говорил, сколько я получу: "Сколько мама назначила, столько и дам, а может и от себя добавлю!".
Он считал, что порка должна быть стыдной.
Папа никуда не отворачивался, а я поворачивалась к нему спиной и раздевалась. Ложилась и вытягивалась сама, без напоминаний.
Папа - подходил и привязывал за лодыжки и запястья. Иногда мне казалось, что порка не закончится никогда!
При небольших порках, они тоже были, иногда он и сокращал число ударов, стыда было больше, чем боли. Пять розог, но от папы - это очень стыдно. Папа часто уменьшал количество ударов, но иногда и увеличивал.

В 15-16 лет отец порол уже редко, 1-2 раза в месяц. Никаких скидок во время месячных не делал. Только потом позволял помыться и заставлял скамью отмыть.
Порол, в основном, по требованию мамы за школьные дела, за то, что возвращаюсь слишком поздно домой...

Папа много работал. Редкие выходные он старался провести с нами и не хотел омрачать их моими слезами.
С папой у меня свои отношения.
На мои крики и слезы мама спокойно говорила: заслужила - получила. Мог прекратить наказание и напомнить мне за что я лежу на скамейке, чтобы я успела отдышаться, а потом выдать оставшуюся часть. Благодетельница!
Ударов вслух считать не заставляла.
 
О   сопротивлении
Жили мы небогато, денег лишних не было. А кусты у калитки регулярно давали ветки. Круглый год! Лавка, широкая и низкая скамья из толстых досок, в доме стоит до сих пор.
А в плане сопротивления скажу, что никогда не сопротивлялась, и позволяла себя привязывать.
Бабушка приучила, еще в бессознательном возрасте. Все мои капризы заканчивались на лавке. Поговорить... Осознать... Денег нет, а розги есть!
Выпороть сначала, а разбираться потом!
Пытался разбираться в основном, папа, но он приходил поздно и разбирался уже после порки, когда лежишь на животе в своей комнатке, уже и слез плакать нет.
Только попа зудит.
 

Косяки были и много.

В школе меня били, и мальчики и девочки. Дразнили крысой, хотя я ни о кого ничего не воровала.
Девочки обожали меня бить в туалете и макать головой в унитаз. А потом я взяла с мешок с обувью камень, и в том же туалете по головам своим обидчикам. Загнали меня в туалет, как ту крысу в угол. А крыса приготовила зубки.
Знаете, как приятно: бьешь ее по голове, а у них глазки как пуговки, и бледнеют! Кричат, что не надо. А я бью! Потом ногами по лицу добиваю.
Самая главная, организатор травли, убежала жаловаться.
Убить не убила, но крови было много. Больше меня в туалете не били никогда.
Мальчики, увидев, что я сделала с девочками, тоже больше ко мне не лезли.
Но высекли меня дома очень сильно.
И никаких школьных психологов у нас не было.
Родители избитых мною девочек во всем обвиняли меня и требовали сдать в спецшколу.
Я не знаю, и не спрашивайте меня как, но каким то образом этот скандал не вышел из стен школы. Видимо, наши родители как-то договорились.

О школе и буллинге

Знали в школе о моих мучениях? Да знали. И учителя и одноклассники.
Знали, что жаловаться меня на обидчиков отучили. Догадываетесь, каким образом? Бабуля постаралась.
А вот постоять за себя научить забыли. Делала я подлости и гадости своим обидчикам? Делала тщательно обдумывая. Получала за это порку? Получала. Когда ловили!
Был повод - значит будет порка. А поводы находились часто. В школе травили, я иногда мстила. Жестоко мстила, а мне потом розги.
Я часто мечтаю о возмездии училкам, что знали о моей травле, но не делали ничего.
Золотые детки издевались над бедными и знали, что им ничего не будет. Учителя прекрасно знали, что происходит, но когда я им пожаловались они все рассказали мои обидчикам.
Так я стала "крысой".
Те же учителя замяли дело, когда я отмстила.Зато я теперь знаю, что взрослым верить нельзя. Никому. Была бы возможность отмстить законным путем учителям или не законным, чтобы без тюрьмы - я бы отмстила.
Но жизнь они мне и так поломали.
В школе меня били, но я долго не решалась отмстить, из-за бабушки и ее розог за камень в мешке из-под обуви.

На поведении и настроении это сказывалось. Не решалась попросить купить мне вкусное в магазине, чтобы не посчитали это капризом и не выпороли.
Росла я обычной, но иногда, редко, были бунты, которые строго подавлялись.
После мести в туалете мои обидчики попритихли. Словесные оскорбления были, но до драки больше не доходило после того, как я попортила фотографии своим обидчицам остро отточенной с двух сторон палочкой, зажитой в кулак.
Конечно, были на меня жалобы и порка дома. Суровая. Секли меня неторопливо и я могла отдышаться и даже попросить о милосердии.
Покорно раздевалась, покорно ложилась и позволяла себя привязать. Когда я в первый раз попортила фотографию своей главной  обидчице в школе, меня дома очень сурово высекли, так что я представляла, что будет при попытке сопротивления.
Зачем ухудшать и без того печальную участь?
Но палочку из ивы, заточенную с двух сторон, я до сих пор в сумочке ношу. Конечно, под свою ладонь.
Иногда при несправедливых порках, пыталась терпеть, стиснув зубы, но больше, чем на десять ударов меня не хватало.

Больше всего я получила подростком 70 от папы и 30 мамы за потерянный мобильный телефон. При этом маме позвонили на счет возврата телефона прямо во время моего наказания.
Телефон мне потом вернули, а сотню прутьев я вытерпела все равно!
Забыла? Нет не забыла!
Простила? Нет не простила!
Так что делать ему в мой самый счастливый момент, когда я из Доценко стала Морозовой, в моем доме нечего.
Под розгами я мечтала поскорее вырасти и уехать. Подальше от родителей и от розог.
И сделала это при первой возможности.


Чему порка научила?

Прилежанию в последнюю очередь. Тщательно готовить акты возмездия и по возможности не попадаться.
А еще научила тому, что я для родителей девочка для битья. На поминках по бабушке захмелевшая сестра рассказала, что мама залетела мной поздно, в 38 лет и врачи запретили делать аборт. И я виновата хотя бы тем, что родилась на свет. У меня хватило ума ничего не сказать в ответ.
Розги научили помалкивать. Я считаю, что им все просто нравилось меня мучить, поэтому и раздевали и привязывали и секли.
Да, я боялась, плакала, дергалась и молила о прощении. Так и не вымолила.
Все их рассуждения о пользе розог и участии бога все оттуда.
Были справедливые наказания? Да. Были. Но память больше держит именно несправедливые.
Поэтому я считаю, что бабушке и родителям просто нравилось меня мучить. Втыкало их от моих мучений.
И я оставляю за собой право на месть.
Может я и не права, но это мое мнение.

О моем муже

 До десяти лет чаще всего порода бабушка. Потом мама. Папа порол реже, за серьезные поступки.
При этом с детства было много стыда, когда надо было перед ним раздеваться.
Сейчас я замужем, привыкаю к законному супругу и его требованиям, но тот стыд ужас, который я испытывала, раздеваясь перед отцом, испортил мне период ухаживания. Думала, что мой парень бить меня хочет. Зачем еще перед парнем раздеваться?
Не прощу!
Я чувствую себя счастливой и любимой женщиной. О подробностях рассказывать не буду. Мне с мужем хорошо. Он нежный и ласковый. И его отношение ко мне компенсирует всю ту любовь и теплоту, которую я недополучила с детстве и юности.
У нас нет лишних денег: все силы на выплату кредита за дом, но он старается купить мне всего того, что я в детстве мечтала попробовать и не попробовала. Или пробовала, но редко.
Мне очень тяжело было из забитой девушки любимой женщиной. Спасибо мужу и свекру.
Парюсь с ними в бане по субботам. И мужики меня любят и уважают. Свекр дочкой зовет.
У мужа со своим отцом нормальные отношения. Он говорит, что не было случая, когда наказание было им не заслужено или несправедливо.
Извините, моралисты, эрогенную зону на моей попе воспитатели погубили. Прикосновения законного мужа к попе просто терплю. И он со мной чувствует себя счастливым.
Муж покупает мне йогурты и мороженое, которое я в детстве не доела.

Не простила
Меня отец сек прутом. Голой, на лавке.
Одно из самых ярких впечатлений ранней юности: стою перед ним голая, слушаю его нотации, а у меня по тогам течет женская кровь.
Сейчас я понимаю, что получала я от него не так жестоко, как как от мамы, но это было так стыдно и так больно, что до недавнего времени не хотела с ним общаться.
Сейчас мы с ребенком живем у него из-за потопа.
Волей-неволей общаемся.
Общения с отцом все равно безнадежно испорчено.
Гроб с телом мамы на этой же скамье я видела только на фото. Сестра присылала по вацапу и показала нашу маму в гробу на той самой скамье, на какой нас с сестрой родители пороли.
На похороны я не поехала.
Мама мне несколько раз снилась и просила простить.И перед лицом смерти не простила и не прощу!
 Папа постарел и будет свой век доживать один, в доме, где у калитки до сих пор розги растут. Моя сестра тоже не горит желанием взять его к себе.
 Он после смерти мамы сильно постарел, живет, глотает таблетки, что врачи ему прописали. А на спиленных им кустах красной вербы появились новые ростки. И скамья стоит в доме, по-прежнему. Рано или поздно на нее папин гроб поставят.
Папа говорил, что перед смертью мама очень хотела меня видеть, а ее ее - нет.
А скамья как стояла, так и стоит.