Выпей отвары трав, гл 20. Тихая ночь

  Подниматься в гору с каждым днём Маше становилось всё труднее. Живот был  ещё не слишком заметен, но общее состояние резко ухудшилось – лицо отекло и расплылось, ноги словно кто-то набил комками ваты – и небрежно, грубыми нитками приметал к туловищу.
  Погода в ноябре здесь стояла пакостная — вроде и не холодно, но так тоскливо и хмуро, что Маша куталась в пуховую шаль и, плетясь к Кире на хоровую репетицию, думала: "Нет, нет, наш холод и снег – куда приятнее!" Природа изумляла её – с какой-то радости в некоторых садах вновь по-весеннему зацвели вишни.
  – С ума сойдёшь тут с вами, – говорила Маша глупым деревьям, – никакого порядка! А спать кто будет? Вам спать в это время положено! – Она тренировалась на вишнях разговаривать с будущим малышом. Больше всего её мучил вопрос: а на каком языке она собирается общаться с ребёнком? На своём хилом немецком или на русском, который не пригодится  ребёнку  в Германии?
"Надо бы спросить Киру, как она выкручивалась,"— думала будущая мать.
   В украшенной адвентовскими венками церкви было весело. Чистенькие, ухоженные старушки собирались на репетицию, казалось, исключительно ради общения. Приносили с собой домашние пироги, дарили друг другу, обменивались рецептам,  отвлекались от болтовни для разучивания рождественских кантат крайне неохотно, после долгих Кириных призывов "Внимание, внимание, мы начинаем!"
  – Как им не надоест эту "Тихую ночь" каждый год петь? – спросила как-то Маша у  Киры.
  – Они за год её забывают и каждый раз радуются новой песне! – усмехнулась та.
   Маша быстро привыкла всем улыбаться – к вечеру скулы болели: всё же русские — люди генетически смурные и суровые. Попробуй-ка поулыбайся, когда девять месяцев в году тебе в лицо впивается тысячей игл ледяной ёж — озорной и беспощадный северный ветер.
   Бас в хоре был один-единственный – но зато мощный – относительно молодой немец по имени Себастьен – очень высокий, грузный и неизменно печальный.
  – Слушай, а почему наш бас всегда такой серьёзный? Я ещё не встречала столь неулыбчивых местных жителей, – Маша от скуки здешней жизни, похоже, сама становилась сплетницей: чем-то этот странный сдержанный человек её тревожил, интриговал.

 – Ему положено быть всегда печальным. Он – владелец местного похоронного бюро! – захохотала Кира звонко.
Они болтали,  не стесняясь – знали, что никто их разговор не поймёт.  Но Себастьен оказался не прост, расслышал в русской речи знакомое:

 – Бюро? — спросил он по-немецки, – милые дамы, вы меня обсуждаете?

 – Маша спросила, почему ты всегда такой грустный, Себастьен, — прямо ответила Кира.

 – У меня жена недавно сбежала. Вернулась к родителям в Тайвань. – ответил Себастьен, впервые прямо глянув Маше в глаза. Кира быстро перевела: Маша ещё не очень хорошо понимала быструю речь.

 – Tut mir leid (сочувствую), — ответила Маша. Ей вдруг нестерпимо захотелось поплакать – защипало глаза, кровь прилила к щекам. Она торопливо отвернулась и сделала вид, что чихает.
 
  – Gesundheit (будьте здоровы)! — вежливо сказал Себастьен. Маше показалось, что его глаза за стёклами очков на миг блеснули.
 Кира скосила на Машу внимательный глаз и улыбнулась левым уголком рта – кажется, она без труда угадывала любую тайную мысль подруги.
 – Интересно, что он обо мне думает?
– пробормотала  Маша под нос, но так, чтобы Кира расслышала, — может быть, считает и меня "трофейной женой"? Всем же известно, что женщины из экономически неблагополучных регионов стремятся сюда замуж! А я не из-за денег, Кира, у нас просто ну совсем никто на меня даже не смотрел!

 – Верю! – ответила Кира торжественно, — зато здесь ты пользуешься спросом. Смотри-ка, наш бас как оживился! Кажется, ты ему нравишься — она ехидно хмыкнула и зазвонила в колокольчик, призывая к продолжению репетиции.

 — Я замужем, вообще-то , – прошипела Маша на ухо подруге, пока хористы неторопливо возвращались на свои места возле органа.

– Можно подумать, это кого-то когда-то останавливало...

   Пели допоздна. Маша спускалась по гладкому шоссе  в темноте, – с фонариком и большой нотной папкой под мышкой. Из-под её ног то и дело выскакивали ленивые толстые зайцы – людей они совершенно не боялись и иногда оставались сидеть на обочине, с любопытством разглядывая  путницу.
Пейзаж окрестностей был уже привычным, но Маша с опаской посматривала по сторонам – ей казалось, что местные горные духи не очень-то рады этой ночью присутствию одинокой чужестранки.

  Эрих выглянул с площадки второго этажа и недовольно скривился, когда Маша шумно и неловко начала вытирать о резиновый коврик облепленные осенней грязью сапоги.

 – Ты вернулась слишком поздно. Мы уже давно поужинали, – голос его был сух:жена должна была ощутить себя провинившейся.

 – Я поела в церкви, не волнуйся, – Маша произнесла заранее заготовленную фразу беспечно, с задорной улыбкой – сегодня она почему-то совершенно не расстроилась из-за слов и тона мужа.

 – Ок, – коротко кивнул Эрих и вновь скрылся в комнате.

"Интересно, Себастьен так же холодно вёл себя со своей женой? Почему она сбежала?" – подумала Маша.