Дети войны. повесть

                ДЕТИ ВОЙНЫ    
                РЕАБИЛИТАЦИЯ, БОРЬБА ЗА ВЫЖИВАНИЕ. 
                Повесть.
                Пролог.

        Не надо быть пророком, чтобы понять: всё в мире, в природе повторяется, но на более высоком уровне развития. Пусть кто-то скажет, что это не так. Но ведь повторяется же мировая война, начавшаяся с государственного перево-рота на Украине. Медленно, но уверенно разгорается, угрожая стать послед-ней в истории человечества. А СВО, разве это не повторение ВОВ на более вы-соком уровне?  Опять гибнут, массово, дети, и взрослые. Слёзы на глазах вы-ступают, когда видишь всё это по телевизору. Опять «великое переселение» народов. Но радует то, что мир уже не тот, страна наша и народ уже не те. Мы сплотились, собрались во едино, в кулак, дружно откликнулись на помощь по-страдавшим. Дети и взрослые проходят реабилитацию, получают необходи-мую помощь. А как было тогда, в 41-м? Тогда было всё несколько иначе, но тоже- «великое переселение народов» и реабилитация, хотя и слова такого мы ещё не знали.
          Ранняя весна 1943-го года. Маленький городок Торопец, железнодорож-ный вокзал. В зале полно народа, все чего-то ждут. Снаружи доносится про-тяжный гул, похожий на свист снарядов, железная кровля вокзала вибрирует мелкой дрожью, как будто, в неё кидают горохом. Говорят, что это бьют наши «катюши». Объявляется посадка в эшелон. Народ «высыпается» на перрон, и расходится по вагонам. Эвакуированные из прифронтовой, временно оккупи-рованной, территории отправляются в глубь страны. В одну из теплушек погру-зились и мы-две семьи Бунаковых, и семья Герасимовых, всего 16 человек, 9-подростки и малолетние дети. Расположились по нарам. Эшелон медленно отходит от вокзала, пробирается меж завалов разбитой техники: паровоз ле-жит на боку, в хлам разбитые вагоны. Станцию бомбили. Вот эшелон выбрался на простор, и набрал скорость.
        Близились сумерки, когда эшелон настиг фашистский самолёт, то справа, то слева рвались бомбы, вагон насквозь прошивали осколки. Машинист ма-неврировал, эшелон останавливался и сдавал назад, затем, снова срывался вперёд. Не трудно представить, что творилось в вагонах, когда паровоз резко тормозил, затем рвался вперёд. Пострадавший один. Осколком щепы, либо каким другим, царапнуло мне руку, которой закрывал лицо, потекла кровь, я заплакал от боли, мама перевязала мне руку. Какой-то шутник произнёс: «До свадьбы заживёт!» Хохот в «зале» заглушил боль, и страх. Фашист, отбомбив-шись, улетел. Эшелон, уже в сумерках, двинулся вперёд и ушёл из опасной зо-ны.
         Замелькали телеграфные столбы, в сумерках они казались крестами, про-плывали разъезды, полустанки, станции. На крупных станциях, большей ча-стью, это были городки, или города, мама ходила в эвакопункт военной ко-мендатуры, и по справке, выданной Военсоветом Калининского фронта, полу-чала «сухой паёк»: пшено, перловку, консервы. Всё было в таком количестве, чтобы только продержаться. Одна семья Бунаковых: дед Иван, мама Шура, де-ти: Михаил, Валентин, Евгений и Женя высадились на станции Максатиха Ка-лининской области, там в колхозе и проходили реабилитацию. Наша семья: дед Семён, мама Нюра, дети: Нина, Илья и Валентин, семья Герасимовых: дед Герасим, бабушка Настя, дети: Антонина и Фёдор продолжили свой путь даль-ше. Сноха деда Герасима, вторая Нюра, с сынишкой Валентином, осталась в каком-то селе, там встретилась со своими родителями.
        Наш поезд, иногда долго мчался без остановок, иногда подолгу стоял в каком-нибудь тупике. Хватало времени на то, чтобы ознакомиться с окружаю-щей обстановкой. Брат мой, старший, Илья был таким пронырой, что часто где-нибудь, что-нибудь находил. Так и в этот раз. Составы с обеих сторон, мама ушла искать эвакопункт, куда-то исчез и брат. Появился через некоторое вре-мя, протягивает ладошку, а на ней две-три крупинки соли. Угощает нас с сест-рой давно забытым лакомством, берёт меня за руку и тянет за собой: «Пошли скорей, там ещё есть». Не сопротивляюсь, тащусь за братом, подныриваем под вагоны, ещё и ещё. Выходим к последней линии. Стоит порожняк-платформы, Илья взбирается на одну из них, втаскивает на неё и меня. На платформе чисто, как подметено, но в щелях бортов находим блестящие кру-пинки соли, выковыриваем их. Наковыряли штук пять-шесть, больше не нашли.
        Понимаем, надо торопиться к поезду, но наш слух уловил незнакомую му-зыку. Играл духовой оркестр, там откуда он послышался, на широкой площад-ке, строились военные. Солдаты, в серых шинелях, с винтовками на ремне, становились в колонны и выходили на дорогу. Затем, воинская часть, под зву-ки оркестра, с развёрнутым знаменем, двинулась в сторону эшелона, её под-жидавшего, началась посадка в вагоны. Мы опять подныриваем под вагоны, раз, второй, третий. По одному ему известным приметам, брат узнал наш со-став и наш вагон, всё обошлось. Получили нагоняй от мамы, можно только представить, что пришлось ей пережить за несколько минут ожидания, ведь состав могли отправить, что тогда? Оправдались тем, что принесли несколько крупинок соли и угостили маму и сестру, облизали свои ладошки.
        На другой длительной стоянке нам устроили помывку и дезинфекцию. Всю мелкоту, раздели, одежонку забрали на прожарку, и «пригласили» в один длинный, просторный «зал», не взирая на половую принадлежность. Там в душевых кабинках, уже текла сверху, струйками, тёпленькая водичка, ничего не надо было трогать и крутить. Предварительно, всем помазали головы во-нючей карболкой, велели растереть, у кого были длинные волосы, подстригли под ноль. Всем дали по маленькому кусочку чего-то похожего на мыло, хвати-ло размазать по телу и обмыться водой под душем. Помылись, оделись, под присмотром мам, заняли свои места на нарах в вагоне, и отправились дальше познавать родную страну.
        Вскоре заговорили о Москве, якобы, нас везли в ту сторону. Так и оказа-лось. В один из радостных, весенних дней, нам стали говорить: «Смотрите, де-ти, вот Москва, здесь живёт товарищ Сталин». Мы смотрели во «все глаза», но видели только дома в несколько этажей, машины на дорогах, спешащих куда-то людей. Где там товарищ Сталин, так и не увидели. В Москве, на какой-то то-варной станции, наши вагоны погоняли с линии на линию, прицепили к како-му-то составу и отправили дальше. Как я понял уже гораздо позже, нас напра-вили через Ярославль по северной магистрали. Менялись климатические зо-ны, из весны, вскоре, попали опять в зиму. Хорошо, что в вагоне была установ-лена «буржуйка», на которой готовили, по очереди, походную кашу, она не-много согревала, но вагон продувало на ходу, мы откровенно мёрзли. На узло-вых станциях нас пересаживали в другие однотипные вагоны и отправляли дальше, куда, мы так и не знали.
         Вот Новосибирск, заснеженный вокзал, мороз, не высунешь наружу носа, занесённые снегом дома, струйки дыма над крышами, людей не видно. От Но-восибирска наш состав, понёсся по заснеженным просторам, на юг, постепен-но снова вернулась весна, жить стало веселей, и, совсем почти летом, остано-вился у перрона какого-то города. Обычно состав ставили в каком-нибудь ту-пичке, подальше от людских глаз, а тут подкатили прямо к перрону. Откры-лись двери вагонов, на перрон посыпалась разношёрстная, одетая по-зимнему, чумазая публика. Гуляющие по перрону граждане, удивлённо на нас поглядывали, спешили уйти подальше. Возле туалета образовалась толпа же-лающих облегчиться, кто попроворнее, нырял под вагоны, и исчезал на другой стороне, так поступали и дети. Дальше произошло вот что. Дед Семён не смог дождаться очереди, нашёл укромный уголок, и справил свою большую нужду там. Устыдившись своего неприличия, он снял шапку и накрыл грех. Постепен-но все вернулись в вагон, поезд тронулся, публика успокоилась. Мама обрати-ла внимание, что дед без шапки и спросила, где она. Дед рассказал начистоту, что и как, да ещё и с шутками-прибаутками. От хохота, наверное, сотрясался вагон. Этот город запомнился ещё и тем, что на торцовой стороне вокзала, бы-ло скульптурное изображение двух вождей: Ленина и Сталина. Они сидели на скамейке и беседовали. Скульптура бала белая, наверное, из гипса. Тогда мы ещё не знали вождей, нам их просто показали.
           Потом был уже солнечный Казахстан. Алма-Ата, Туркестан, Чимкент, Арысь, таков не полный перечень городов, которые мы посетили мимоездом. Остановились, где-то возле Ачисая, всё, тупик, дальше дороги нет, только назад. Дед Герасим, пожалуй, всё-таки знал, куда он тащил нас, только он один и не растерялся. Выгрузились из вагона, рядом глинобитные кибитки, крытые камышом, и ещё чем-то, вдали видны горы, песок под ногами, ни тра-винки, ни кустика, ни деревца. Бабка Настя взмолилась: «Гарась, куда ты нас притащил?» а дед, как домой приехал, сходил куда-то и привёл с собой казаха с двумя верблюдами, у которых меж горбов болтались большие плетёные из прутьев, корзины. Опустил казах верблюдов на колени, на одного погрузили своё небогатое имущество, в корзины второго верблюда погрузились мы: сестра с братом с одной стороны, а я, с какими-то вещами, с другой. Верблюды со стоном поднялись, корзины колыхались из стороны в сторону, было страш-но, но никто не пикнул. Караван отправился в путь. Размеренно шагали вер-блюды, покачивались корзины, небо над головой то исчезало, то появлялось вновь. Стемнело, высыпали звёзды, они тоже, качались, появлялись и исчеза-ли. Меня укачало, крепко заснул.
        Вытащили из корзины уже глубокой ночью. Рядом какое-то длинное стро-ение, темно, не разберёшь. Вещи, и нас сонных, занесли в какую-то каморку, на полу уложили спать, рядом улеглись взрослые, всё стихло до утра. Просну-лись, светило солнце в маленькое оконце в стене каморки, оказавшейся сто-рожкой, в большой длинной кошаре-овчарни, собранной не ведомо из чего. По всей длине кошары, рядами расставлены железные кровати, их было мно-го, между рядами проход. На кроватях спят люди, такие же бродяги, как и мы, только приехавшие несколько раньше. Поселили нас в глинобитных кибитках, нам с мамой досталась малюсенькая, с кирпичной плитой и топчаном для сна, маленький столик у единственного круглого, застеклённого окошка. В кори-дорчике тоже односпальный топчан, для деда Семена. Здесь до нас кто-то жил. Дед Герасим с семьёй поселился в кибитке неподалёку. 
          Аул именовался Кара-Булак, глинобитные кибитки живописной цепочкой, в виде полумесяца, рассыпались у подножья какой-то пологой горы. Сюда сво-зили на «реабилитацию» бездомный люд, разных национальностей, собран-ный при «зачистке» освобождённых от оккупации населённых пунктах необъ-ятной нашей Родины. Легче сказать кого здесь не было. Коренное население казахи, не знали русского языка, на любой вопрос, у них один ответ: «Бельме-им»- не понимаю, отсюда и пошла поговорка: не понимать ни бельмеса. Жили мы с ними вместе, но как-бы врозь. Однако, у нас были общие враги-вши и фашисты. Если вторые остались где-то там, далеко, то первые были рядом, за пазухой. Нас они донимали по понятным причинам, приехали вместе, а откуда они появились у аборигенов? Не от нас же. По вечерам все собирались у кост-ра; мы трясли одежонку над огнём, обрабатывали швы руками, вши искрами разлетались. У казахов свой метод: они обрабатывали швы зубами, затем трясли одежду над огнём.
         Из-под пологого склона горы выбивались родники, стекавшие в широкий ручей, который терялся далеко в степи. Родник выбивался и на площади перед аулом. Был он какой-то особенный, кольцеобразный, с твердыми краями, в поперечнике около двух метров. С одной стороны, у кольца была прорешка, через которую излишки воды, ручейком, утекали в степь. Из этого родника за-пасалось водой всё население аула. Однажды, на моих глазах, у родника, едва не произошла трагедия. Пришла за водой, с ведром, девочка-подросток, ка-зашка, лет десяти-двенадцати. Зачерпнула воду ведром, но не удержала его, ведро утонуло. Рукой его уже было не достать, девочка спустилась в родник и стала искать ведро, не нашла. Почувствовала, что её засасывает ил, она стала звать на помощь, но никто не отзывался, я стоял далеко, да и какой из меня помощник- «два вершка от горшка». Девочка оперлась руками о край родни-ка, напряглась, из последних сил, ей удалось выбраться на берег. Убежала до-мой без ведра. Вот такой был родник.
         У какой-то умной головы созрел план организовать здесь совхоз, а что, ведь вода пропадает даром. А стране нужен рис. Кто здесь руководил, не знаю, но решено было приступить к сооружению водохранилища и распашке прилегающей к аулу степи. Пригнали тракторов, плуги, на них сели трактори-сты из приезжих, прицепщиком, на один, устроился мой дядя Фёдор. В рытье водохранилища участвовал весь свободный люд. Копали, естественно, вруч-ную, грунт относили на носилках на расстояние и отсыпали берега. С носилка-ми ходили женщины, подростки работали лопатами, работа шла быстро, кот-лован углублялся на глазах. «Подбадривал» народ некий «джигит» на коне, в лисьем малахае-треухе и чапане. Он «гарцевал» по склону и размахивал кам-чой-плетью, кое-кому из женщин попадало по спине, это я видел своими гла-зами и «кипел» от возмущения, среди женщин была моя мама, и не только. Откуда он взялся, кто его прислал, куда он исчез, не ведаю. Возможно кто-то пожаловался, кому, куда, не знаю, но видел я его один или два раза. Водохра-нилище выкопали досрочно, заполнили водой, в нём можно было купаться.
          В ауле строились, жилые бараки, школа, баня, открылась продуктовая лавка, хлеб и ещё что-то можно было купить, были бы деньги. Торопились к началу посевной, она состоялась, но дождаться урожая нам не пришлось. Де-ду Герасиму наскучил этот аул, его опять потянуло в дальнюю дорогу. Надо сказать, что здесь он реабилитировался. Его нашли товарищи из органов, вер-нули паспорт, оставленный им в дупле сосны, при бегстве из деревни. Так вер-нул себе звание полноправного гражданина Союза. Откуда он получил инфор-мацию, не знаю, ведь не было ни радио, ни газет, но точно знал, куда надо ехать. Снялись с места как по тревоге. Опять станция, поезд, вагон, но уже пас-сажирский, тамбур. Ехали всю ночь, спали в тамбуре. Просыпаюсь ранним утром, солнышко, тепло. Подъезжаем к станции Тюмень-Арык, вокзал из красного кирпича, остановка. Выгружаемся на перрон и тащимся, с вещами, в аул с одноимённым названием, в пятистах метрах от станции. Дед Герасим, как будто знал, куда надо идти. Помню, кажется, кто-то встречал нас и сопро-вождал. Подходим к одной свободной кибитке, он занимает её, мы тащимся к другой, расположенной неподалёку, и тоже занимаем. Опять начинается жизнь с ноля.
           Июль 1943 года. Оказалось, что в этом ауле уже есть переселенцы из то-го, который оставили мы, слухом земля полнится. Здесь много «унесённых ветром войны», как мы, по разным причинам, приехавших на реабилитацию. Казахов было меньше. Оказалось, что здесь, уже давно, благополучно дей-ствует рисоводческий- овощеводческий совхоз «Горняк». Все наши трудоспо-собные устраиваются на работу в совхоз. Деды устроились сторожами в раз-личные отрасли совхозного хозяйства. Мама с тётей Антониной определились на полевые работы, дядя Фёдор-прицепщиком на трактор, по окончании кур-сов, он стал классным трактористом. Сестра Нина пошла в первый класс шко-лы, тогда как ей надо было пойти учиться ещё два года назад, помешала вой-на. Через год пошёл в школу брат Илья, я продолжал посещал детский сад, коренным образом отличавшийся от современных. Что ни говори, но по боль-шому счёту, вот она - реабилитация, всё остальное-издержки военного време-ни. Война где-то там, далеко, в ауле тихо спокойно, радио нет, электричества, естественно, тоже нет. Зато есть районная газета «Ленинский путь», размером в одну тетрадную страничку.
           От местных жителей узнали, что аул- бывший военный посёлок, здесь до войны квартировала кавалерийская часть, поэтому много свободных кибиток. Есть «универмаг», продуктовый магазин, рынок, милиция, почта с телефоном, отделение Сбербанка, клуб, баня, школа. Нет поликлиники, есть фельдшер-ский пункт, с фельдшером и медсестрой, на густонаселённый аул. Какое тут медицинское обслуживание, лечились народными методами от всех болез-ней. Снабжались по военному времени: «всё для фронта, всё для Победы», карточная система, продукты- по военной норме, не разжиреешь, но и от го-лода не умрёшь. Каким-то чудом до нас доходила вещевая «американская помощь», многодетным выдавали поношенную детскую одежду, попадало и нам, приоделись, спасибо.
          Продолжилась борьба за выживание. Огородами мы ещё не обзавелись, поэтому существовали за счёт того, что получали по карточкам, а что это такое, уже говорил. Не выдержав испытания голодом, умер дед Семён, он нещадно курил, оставшись без табака, только сосал свою трубку. Похоронив деда, мы перебрались в кибитку деда Герасима, всем вместе было легче выживать. Что получали по карточкам, шло в «общий котёл», только хлебушек ели каждый свой. Хлеб получали мы-дети, пока мама была на работе.  Случалось, не сдер-жавшись, отщипывали по кусочку, в итоге, съедали по дороге весь. Особо го-лодным днём было воскресенье. Вся семья, из восьми человек, собиралась на обед за одним столом. Готовила всегда бабка Настя, она была за домохозяйку. На первое был какой-нибудь крупяной суп-баланда, в котором купался, ино-гда, маленькой мосольчик, с остатком чего-то, похожего на мясо, на второе, если была, какая-нибудь каша, её ели каждый из своей тарелки, их вылизыва-ли так, что мыть не надо было(шутка).
          В тот день, о котором хочу рассказать, так и было. Сидели все за одним столом, деревянными ложками хлебали, по очереди, из одной общей боль-шой чашки, суп.  Мосольчик, на котором остался маленький кусочек жилки, отталкивали ложкой на середину чашки, ждали, кому дед Герасим разрешит облизать его в этот раз. Не выдержал Илья, он захватил мосольчик ложкой и потянул к себе. Тут же получил, от деда, щелчок ложной в лоб. Бросил ложку, выбежал из-за стола, и спрятался за углом кибитки. Мама дала мне его кусо-чек хлеба и велела отнести. Выхожу на улицу, братец выглядывает из-за угла, почему-то, в шапке, отдаю его долю хлеба.
         По воскресеньям мы с ним бродили по окрестностям аула, выискивая че-го-нибудь съедобного в зарослях колючки. Рвали и ели розовые соцветия, они были сладкие, так как содержали нектар, их любили пчёлы, общипывали жи-вотные, почему бы не попробовать и нам. Однажды нашли черепашку, при-несли домой. Мама долго возилась с нею пока разбила панцирь топором, из-влекла содержимое. Сварила суп, но сама и сестра есть его отказались, съели мы с братом, он, по вкусу, похож на куриный. Другой раз поймали ежа, мама опалила его в печке и зажарила, опять съели его мы с братом, он напомнил нам вкус свинины.
         В помыслах, найти в зарослях колючки что-либо съедобное, были не оди-ноки. Часто собирались группами, отыскивали на кустах осиные гнёзда, иногда они были величиной с хорошее блюдце, соты наполнены мёдом и запечатаны. Закидывали ос песком, они слепли и чумели, кто-нибудь хватал гнездо-осник и убегал, пока осы не пришли в себя. Делили гнездо на кусочки, и наслаждались мёдом, таких гнёзд, иногда, находили много, тогда шли домой довольные. А иногда охотникам попадало от ос, когда не успевали унести ноги, кто-то воз-вращался с опухшим лицом. Находили заросли диких ягод похожих на спелую вишню, таких же крупных и кисло-сладких, с косточкой, назывались-канчия. Ягоды были своеобразные, вызывали сильное брожение в кишечнике, и тогда, понятно, окрестности озвучивались. 
          В конце лета 1944 года, дед Герасим с семьёй, неожиданно, покинул Ка-захстан, и уехал в Самару, не уехали все, потому, что не хватило средств.  Нас спасало то, что мама устроилась поваром в рабочую столовую, работала с утра до вечера, кормила рабочих обедом и ужином, за счёт совхоза, могла поесть сама. Иногда приносила домой остатки еды, это была тушёная капуста, бакла-жаны, кабачки, мы и этому были рады. Было ли в рационе рабочих мясо, не помню, а вот рыба была, ею снабжала рыболовецкая бригада.
          И вот, долгожданная, Победа!!! Период реабилитации начался у всей страны. Проведена денежная реформа, рухнули цены. Взвыли спекулянты, пропали «мешки» денег, они обесценились. Возрадовался народ, которому нечего было терять. Отменили карточную систему продовольственного снаб-жения. Появился белый пшеничный хлеб, можно было поесть его сколько хо-чешь. Но это было уже потом, через годы, а пока, у нас продолжалась борьба за выживание. Мама выбивалась из сил, стараясь продержаться, зарплаты не хватало, она была очень низкой для того времени, в магазинах, кроме повид-ла, ничего не было, на рынке цены были запредельные, дополнительной под-держки не было. Пособие на детей, за без вести пропавшего мужа и отца, было мизерным, половина от того, что платили за погибшего. В 1946-м году, с опоз-данием на год, пошёл в школу и я. Три ученика, которых надо одеть, обуть и накормить. А тут ещё болезни, медицинской помощи никакой. Семья находи-лась в отчаянном положении. 
            Большую неприятность в разгар лета, в июле, представляла жара, до со-рока градусов. В зените солнце пекло так, что всё живое пряталось в тень, зной невыносимый, жизнь замирала. Ходить старались по теневой стороне, от ки-битки к кибитке, от дерева к дереву. Дети не вылезали из воды, купались в оросительном канале, либо в поливных арыках. Смуглые загорали до шоко-ладного цвета, белые обгорали и часто «меняли кожу». Наши носы и уши по-крывались коркой, волосы теряли свой естественный цвет, выгорали до бела. Если бы только это.
         Нас доставали все вообразимые стихии. В 46-м году до нас дошло Ашха-бадское землетрясение. Произошло это, наверное, во второй половине лета. Проснулись среди ночи от того, что на полке дребезжали тарелки, какая-то вибрация ощущалась и в комнате. Мама поняла, что это землетрясение, под-няла нас, похватав одежонку, выбежали на улицу. Там уже были и соседи. По-стояли, подождали, поахали и вновь ушли в свои кибитки. До утра уже не усну-ли. Новые толчки почувствовали утром, на улице. Ощущение было такое, будто земля уходит из-под ног, стремится скинут с себя. Пришлось невольно при-сесть. Потрясло немного, и успокоилось. Толчки больше не повторялись. Раз-рушений больших не было, потому, что кибитки лепились одна к другой, со-здавая сплошной ряд, более того, саманные стены, видимо, хорошо аморти-зировали. Пострадали только кибитки, стоявшие отдельно, некоторые потрес-кались и пришли в негодность. Но и это ещё не всё.
         На другой год, тоже летом, наш аул посетил ураган, он был настолько сильный, что сносил камышовые крыши с некоторых кибиток. Казахи, по сво-ему обычаю, разжигали самовары во дворах, готовили еду на примитивных печурках. У кого-то огонь раздуло так, что искры попали на камышовую кры-шу, она загорелась, огонь пошёл гулять по всему ряду кибиток. Средств для тушения пожаров не было никаких, кроме ведра с водой. Тушить возникший пожар было не кому, и не чем. Казахи бросились спасать имущество. Приехала совхозная машина, в кузове деревянные кадушки с водой, приехавшие на по-мощь рабочие, стали поливать стены кибиток водой, но всё напрасно. Огонь гулял по улице целые сутки. Ветер был такой, что нависла опасность над всем аулом. Жители караулили у своих кибиток с вёдрами воды, в ожидании худше-го. К счастью, ветер стих, опасность миновала. Выгорело 16 кибиток, стены их превратились в труху.  Казахи вышли из положения тем, что в степи поставили юрты и переселились в них. Но и на этом наши беды не кончились.
         Весной 49-го года вышла из берегов река Сыр-Дарья, из-за обильного тая-ния снега в горах. Разлилась так, что могла затопить аул. Нас спасло то, что между рекой и аулом было расстояние около 10 километров, и на этом рас-стоянии, были проведены два оросительных канала, неподалёку один от дру-гого. Вода хлынула в них и потекла куда-то далеко, за десятки километров. Бе-рега ближнего к нам канала не выдержали, вода разлилась в поля, угрожая за-топить и аул. Спасло нас то, что была вызвана воинская команда, и солдаты, из миномётов, стали разбивать заторы льда на реке, из-за которых и поднялся уровень воды. Снова как во время войны, засвистели мины. Долбили лёд, сут-ки, либо двое. Затор разбили, вода в реке хлынула в русло, угроза затопления аула миновала, но он остался надолго в окружении воды.
          Переломным моментом в жизни нашей семьи стало то, что мама второй раз вышла замуж, скорее не по любви, а от отчаяния, по принципу: стерпится, слюбится. Отца родного мы так и не дождались, его след затерялся где-то в Германии. Отчим, ставший вторым отцом, вселил в нас уверенность в зав-трашнем дне. Общими усилиями построили собственный саманный дом-кибитку.  Завели подсобное хозяйство, огороды, земли было достаточно, толь-ко не ленись: сажай, выращивай всё что можешь. Большим подспорьем в пи-щевом рационе семьи стала рыбалка, рыбы было не просто много, а очень много, она в изобилии водилась в оросительных каналах, заходила в поливные арыки, её находили даже между грядок, в огороде.  Прошло то время, когда ловить её было нечем, не было даже самых простых крючков, их приходилось делать из проволоки самим. Казахи рыбу не ловили и не ели, им хватало бара-нины.
          Положение изменилось, появились не только крючки, но многое другое, чем ловят рыбу. Мы, трое «мужиков», ловили её уже в таком количестве, что стали продавать, и копить деньги на дорогу. Родители держали от нас в секре-те, свою задумку покинуть Казахстан. Большую роль в этом вопросе играла не только ностальгия по малой родине, а и то, что маму замучила малярия, всем нам было не по климату, да и устали от постоянной угрозы наводнений.  На этой ноте можно было закончить своё повествование, но так и «подмывает» затронуть ещё некоторые моменты нашей жизни в ауле-посёлке под названи-ем Тюмень-Арык, например, школу, и не только её.
          В классах, с первого по четвёртый, обучались все русскоговорящие, неза-висимо о национальности, были представители репрессированных народов, не было только казахов. Чтобы перечислить все национальности, не хватало пальцев на одной руке. Автор этих строк прошёл все четыре класса. Препода-ватели были одни для всех: арифметику преподавал кореец, русскую литера-туру, некоторое время, нам, преподавал казах, пока не было русского учителя. Большинство в классах составляли дети войны, были и дети-инвалиды: маль-чики и девочки, потерявшие конечности, при бомбёжке. Иногда мы делились между собой впечатлениями о войне, кто и как попал в гостеприимный Казах-стан. На уроках пения, разучивали и пели хором, всем понятные и известные патриотические песни, прославляющие Отечество, вождя, «отца всех детей и народов» товарища Сталина, благодарили за наше счастливое детство. Если дети поют, значит не всё плохо в жизни. Так проходила наша реабилитация.
          По окончании четырёх классов, русскоговорящие, при желании, могли продолжить образование в соседнем посёлке, где была десятилетка, народ называл его Корейским, поскольку там жили в большинстве корейцы, зани-мавшиеся рисоводством, официально назывался «Красная звезда». Начиная с пятого класса, там преподавался казахский язык, но мы и без того, уже могли общаться с казахами на их языке, потому, что жили пусть и врозь, но в то же время вместе, постоянно общались с детьми на улицах.  На этом можно бы уже и закончить своё повествование, однако, память вытащила из глубины но-вый эпизод, о котором так и хочется рассказать. Ведь не для одних нас, рус-скоязычных, была Победа, она- праздник и для казахов, они тоже воевали, ре-абилитация коснулась и их.
          Запомнился один из национальных праздников казахов, возродившийся после войны, во время войны, его не было. Праздник своеобразный, после По-беды, он проводился уже ежегодно в конце лета. Не знаю, как он назывался на их языке, на русский переводился -«отними барана». Начинался с того, что участники праздника собирались в одном из аулов, резали барана, затем устраивали соревнование за обладание им. Некий «джигит» завладев бара-ном, пускался наутёк, другие должны были догонять его, и пытаться отобрать. Начиналась, своего рода, соревновательная гонка. Догнавший, отбирал барана и скакал дальше.
        В празднике принимали участие не только всадники на лошадях, но и на верблюдах, за ними следовали всадники на ишаках. Бывало, что догнавшему первого всадника, приходилось вступать с ним в борьбу за обладание бара-ном, тут догоняли другие, образовывалась своего рода свалка. Всадники хле-стали камчой лошадей, стараясь пробиться к барану, попадало и соседям, в толпу вмешивались всадники на верблюдах, рядом крутились обладатели ишаков. Если это происходило на площади, то представляло собой живопис-ное зрелище: пёстро одетая толпа, в национальных одеждах, орала, понукала, стегала животных, те ржали, ревели, рвались вперед.
          Вот, отнявший барана, всадник, вырывается из толпы, мчится вперёд во весь опор, всё повторяется. Зрелище кочует из аула в аул. Когда орда всадни-ков врывается в наш аул, а это было не раз и не два за день, прохожие прята-лись за углами кибиток, наблюдали за происходящим оттуда. Один парень-чеченец, вдруг, вздумал перебежать на другую сторону улицы, не успел, ска-кавший наездник не среагировал, конь ударил его грудью, парень, совершив полный оборот, не упал, а побежал назад. Гонки с бараном затихали только в сумерках, предполагаю, что их участники останавливались в каком-нибудь ау-ле, съедали барана, ночевали, а утром, всё возобновлялось с другим бараном. И так трое суток, потом всё стихало, жизнь возвращалась в своё обычное рус-ло.
          Мы оставили в Казахстане семь лучших лет нашей жизни, вдоволь насла-дились красотой его природы, не только заболели ностальгией по малой ро-дине, были и другие причины, о которых было сказано. Накопили, общими усилиями, средств на дорогу, распродали своё движимое и недвижимое хо-зяйство, и в апреле 1950-го года отправились в Россию, где с ноля начали но-вую жизнь. В апреле потому, что на новом месте, торопились закрепиться и успеть к посевной. По этой причине нам-детям, не дали закончить учебный год, закончили мы его успешно уже в другой школе.
                ЭПИЛОГ.

         Говорят, время лечит. Может быть это и так, но вот куда деть память? Она, бывает, вытащит из глубины нечто такое, от чего теряешь сон и ворочаешься в постели до утра. Хорошо, что появилась возможность поделиться с кем-нибудь пережитым, садишься к компьютеру и делаешь его своим собеседни-ком. Было, выступал в школах перед учащимися, делился с ними воспомина-ниями о ВОВ, на долго меня не хватило. Понял, почему ветераны не желают вспоминать прошлое.