Однажды в карабахе. история пятая - 2. нет повести

НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЙ...

...Длинный также устало вздохнул и отрешенно уставился на пустующие рюмки. Кажется, чувство времени и пространства у него стерлись, и он заново переживал когда-то прожитое. Мы тоже очнулись от гипнотического воздействия рассказчика.
- Бррр… - замотал головой Бакинец. - Навеки запомню этот день. Ощущение - будто круглые сутки прокручивал крутые триллеры.
- Идентично, - неожиданно согласился Прилизанный. - Ваш триллер также был не плох, как и у остальных. Но наиболее интересный рассказ получился у этого товарища, - кивнул он на Длинного и предложил, - продолжайте, голубчик, только покомпактнее.
- Поймите, без некоторых подробностей я не смогу доходчиво изложить эту историю. Как вы поняли, речь идет о достаточно интересной операции, разработанной нашими военными разведчиками против хорошо организованной и разветвленной сети спецслужб противника в стране и за пределами. И волею судьбы мне была уготована не последняя роль в этих событиях, которые, в общем-то, не афишировались широкой общественности по понятным причинам.
- А почему вы сейчас решили об этом рассказать? -  полюбопытствовала Гюлечка.
- Срок секретности давно истек. Кроме того, кое-какие фамилии и названия местности мною, естественно, изменены. Некоторых свидетелей и участников этих событий Всевышний призвал на свой суд для дачи показаний, а остальным, спустя 20 с лишним лет, думаю, все уже по барабану.
- Не отвлекайте его, милочка, - на удивление мягко попросил Прилизанный…

Покормив, проинструктировав, “разукрасив” физиономию, меня отправили, вернее, втолкнули в прежнюю обитель, - продолжил Длинный. - Исламист, а звали его Хаджимуратом, меня встретил радостно, как старого товарища. Помог как мог облегчить “физические страдания”, по ходу нелицеприятно пройдясь по нашим правоохранительным органам.
- Сатанинское отребье! С рождения им приготовлено место в аду, - заворчал он, помогая мне устроиться на уложенные одно на другое старых одеялах, воняющих сыростью. - Брат, тебе молиться надо. Начни совершать намаз. Поверь, ты откроешь для себя невиданные доселе врата духовной силы и надежды. Аллах не оставит тебя в беде… - при упоминании имени Господа он бесцеремонно уронил мою голову, до того так заботливо поддерживаемую, на бетонный пол, и усердно произнес соответствующую молитву, периодически проводя руками по пышной бороде.   
Я чувствовал себя разбитым. Кое-как устроившись на неуютном ложе, краешком глаз посмотрел в противоположный угол. Среднего роста, широкий в плечах некто при тусклом свете единственной лампы, освещающей   камеру   у входа, прислонившись к деревянным раскладным нарам, невозмутимо читал книгу. Казалось, мое появление нисколько его не заинтересовало. Я внимательно присмотрелся к его волевому подбородку, спокойному, как у сфинкса скуластому лицу, гибкому аскетическому телу и почувствовал в душе нарастающую тревогу.  Всегда доверял первому впечатлению, сталкиваясь на жизненном пути с тем или иным субъектом. И теперь чувствовал, что каждый импульс моего восприятия бьет тревогу, предостерегая от опасности, исходящей от этого человека.  А самое главное, меня угнетало осознание того, что наши жизненные пути давно уже переплетены с ним в тугой роковой узел невидимыми силами, занимающимися планированием человеческих судеб. И ничего хорошего это мне не предвещает…
Я вздохнул и после перенесенных потрясений просто провалился в глубокий сон. Позже узнал, что в мой стакан с чаем Расулов добавил снотворное, чтобы я еще больше соответствовал легенде.
Проспал почти сутки. Еще полностью не очнувшись, с закрытыми глазами услышал противный скрип алюминиевой посуды и разговор товарищей по камере.
- Надо бы его разбудить... - это говорил Исламист. С чавканьем лопая тюремную баланду, он своим неуместным аппетитом являлся живым воплощением верности теории относительности Эйнштейна. На воле он эту пищу даже псу не дал бы.
- Так вообще не проснется и окочурит… отдаст душу Аллаху.
- Не думаю, - усмехнулся каким-то кошачьим голосом его оппонент-книголюб, - ночью он храпел, как Илья Муромец после трехдневной попойки.
- Пусть Аллах простит тебя за такие речи, - недовольно пробурчал слуга Господа, вновь налегая на свою убогую еду. - А вот и проснулся! - по-детски радостно воскликнул он, увидев мое шевеление под казенными одеялами. Они - эти клочки наследия советской эпохи - были хоть и рваные, но достаточно теплые.
- Тебе пора подкрепиться, брат, - оттолкнув пустую миску, с сочувствием ринулся ко мне Исламист, - ты со вчерашнего дня ничего не ел и не пил. Нельзя глумиться над телом, являющимся тебе божьим даром. Все уладится. Аллах раскроет пред тобою врата спасения...
С неловкостью вспомнил домашние котлеты Адылова. Их, наверное, я целую кастрюлю проглотил без зазрения совести, то и дело, ловя досадливые взгляды хозяина. Но, чтобы не вызвать подозрение, встал и проковылял к столику, где смаковал последние крохи своего пайка Исламист или Хаджимурат Магомедказиев, заставил и себя проглотить немного отвратительной казенной пищи.
- Ну как? - полюбопытствовал Исламист, сидевший напротив. Не получив ответа, перевел тему. - Опять, я вижу, били тебя, брат мой, эти потерянные для Аллаха люди. Под глазом… - он прищурился, внимательно рассматривая мою физиономию в тюремном полумраке.
Я вновь не ответил, пытаясь поймать редкие кусочки мяса, плавающие в жидкой вермишелевой баланде, как мелкие плавучие островки в океане.
- Ему шьют убийство сослуживца, - счел своим долгом проинформировать нового товарища Магомедказиев. В отличие от прежнего, роль которого так неумело сыграл Адылов, этот, кажется, внушал ему доверие. - Вот уже неделю его пытают. Но, слава Аллаху, брат мой крепок, как гранитная скала. Не ломается перед гяурами.
- А вот тебя почему-то не бьют эти слуги дьявола. Видимо, молитвы твои закрывают взоры и блокируют помыслы неверующих. И меня почему-то ангелы берегут. Может, тоже чувствуют невинного ягненка?
- Да-а, - важно закивал бородой Исламист, невольным взглядом отмечая несоответствия внешних и внутренних параметров оппонента с упомянутым агнцем. - Аллах велик! Молящие, совершающие священный намаз рабы - его любимые творения, и Всевышний, безусловно, дает предпочтение в милостях молящемуся люду!
- Ты не можешь знать кому Аллах дает больше предпочтение, - бесцеремонно перебил его Мансуров. - Откуда тебе знать о его помыслах, если сам утверждаешь, что пути его неисповедимы?
- Да-да... - поспешил с ним согласиться обескураженный Магомедказиев, не ожидая такого выпада от товарища по несчастью. - Ты прав, я согрешил... - поднял он свои очи в направлении высшей инстанции. - Не нам, рабам его, судить, чего он хочет.
“Вот ты какой! Колючий, скользкий...”
Я оттолкнул в сторону миску:
- Что за дерьмо?
- Во-во... - оживился вдруг книгочтец. - И я приблизительно так выразился. Во всяком случае, я родную армию такой пищей не травил.
- Ты что, повар? - я “недоуменно” спросил.
- Увы, - вздохнул он, - это прекраснейшая и вкуснейшая профессия, поверьте мне. Я же только продукты доставляю для благородного труда этих чудотворцев.
- Проворовался что ли? - скривив физиономию, брезгливо спросил я. Почему-то вояки всех времен презрительно относились к этому тыловому и скользкому люду. За редким исключением, это обычно вороватое, сытое и услужливое начальству племя. Но этот никак не вписывался в эту малоуважаемую категорию, несмотря на все старания.
- Если бы... Хоть не жалко было находиться здесь, - театрально вздохнул он. - А вы не знаете, тут взятки берут? - промяукал он самым невинным голосом.
- Не знаю, - недовольно буркнул. Я был обескуражен. Оказывается, не просто сыграть роль подсадной утки. Мысленно пожалел Адылова.
- В этой… стране даже в уборной взятку берут. Могут облегчить проход пальцем, если заплатишь.
“Что я сказал! Неужели подсознание подключилось?..” - я мысленно ухмыльнулся.
Исламист опять обратил взоры к потолку и начал привычно молиться, наверное, выпрашивая у Всевышнего чуда - упразднения взяточничества на его родине.
- А у тебя статья убойная! Мне жаль… - вдруг посочувствовал Мансуров уже серьезно.
- Пришили… - я зло буркнул. - Этим тварям разницы нет, кого сажать…
И вернулся к своему углу, давая знать, что не расположен к дальнейшей беседе.

Как мне после нашептал Хаджимурат в отсутствии Мансурова - того вызвали на допрос - взяли новичка из-за массового отравления военнослужащих в одной из частей, которую он обслуживал.  Якобы, пострадавшие были госпитализированы с тяжелыми симптомами отравления. Заподозрили диверсию. Поэтому в срочном порядке были арестованы все основные фигуранты, имеющие отношение к продуктовому обеспечению указанной части. В данный момент проводится расследование.
- А ты не знаешь, кто нас арестовал? И вообще, где мы находимся? - вдруг Хаджи не в тему спросил.
- Знаю, что военные… - немного замявшись, я ответил.
Исламист задумался.
- Ты что, к военным имеешь отношение? - я спросил.
- Клянусь Аллахом, не имею, - с досадой ответил он и нервно начал теребить бороду.
- Сейчас такой бардак, что кто где кого ловит… сажает, - я махнул рукой. - Столько служб развелось, а толку мало. Лучше воевать научились бы, а всех этих дармоедов на фронт отправили.
- Вот правильно говоришь!.. - с чувством гаркнул Хаджимурат аж мне в ухо. - Ты мои мысли читаешь!
- Только за что ты здесь, я все равно не понял…
- А за что сажают, следующих по сунне  пророка эти дети шайтана? - вновь раздраженно гаркнул слуга Аллаха, как истинный еврей - вопросом на вопрос. - За правду! За веру! За таухид !..
- Понятно…
“Лисий хвост…” - я мысленно пробурчал.
Я уже отчаялся выпутать чего-нибудь дельного у Магомедказиева, как он вновь вернулся к теме Мансурова.
- Не верю, что он виноват.
- Почему?
- Ты посмотри в его глаза, - “спрятал” свои Исламист. - Они у него злые, колючие, несмотря, что он их медом мажет. Такой, если надумает убить, не промахнется. А в его деле, как я понял, ни одного трупа…  О Аллах, в какое время живем! - он привычно воздел руки к потолку, еле различимому от грязи и полумрака в камере…

Во время моего очередного “допроса” я спросил у Расулова об этом прямым текстом:
- Это вы отравили солдат, чтобы зацепить Мансурова?
Тот аж подпрыгнул на месте.
- Что ты несешь! - но после, не выдержав мой взгляд, раскололся.
- А что оставалось делать? - он заворчал. - Этот Мансуров - еще тот фрукт. Его надо было так взять, чтоб ничего не заподозрил.
- Он все равно чухнул, неглупый… А если бы погибли ни в чем неповинные люди?
- Не погибли бы, - раздраженно ответил Расулов, отворачиваясь. Но после, выслушав мое многозначительное молчание, объяснил:
- Долго мы пытались подобраться к этому гаду. Наконец, смогли выловить одного рядового из прифронтовой части, куда Мансуров обычно продукты доставлял. Солдат сидел на гауптвахте за самовольную отлучку с позиции. Мы нажали на него и пригрозили подвести дело под трибунал. Тот раскололся и начал божиться, что это комбат его отпустил за установленную плату, и что это у них обычная практика. А во время внезапной проверки испугался и сдал его на “съедение” особистам...
Короче, мы его завербовали на этой почве. Уверили, что тоже пытаемся избавиться от нечистого на руку командира, но для этого нужно иметь веские причины, а его показания недостаточны. И предложили ему следующее: записаться в наряд в столовую и подсыпать в большой котел, где обычно для солдат жидкие блюда готовят, порошок. Он сначала испугался и отказывался, заподозрив подставу. Тогда Адылов собственноручно насыпал себе в чай щепотку этого порошка и выпил. А когда через некоторое время пулей вылетел в уборную и оттуда послышались характерные звуки и благой мат, солдат убедился, что порошок приводит лишь к сильному расстройству кишечника.
- А командира наказали?
Тот кивнул:
- Он отстранен и под следствием. Пока только за халатность. С нашей подачи его деятельность раскручивается. Я бы таких вообще расстреливал.
- Опасные вы люди!.. - я внимательно посмотрел на него. - А мне что подсыпали? До сих пор голова болит.
- Зато какой у тебя измученный, страдальческий вид! - он радостно продемонстрировал свои пожелтевшие зубы под черными квадратными усами. - Талант у меня пропадает!
Но мой мрачный взгляд не соответствовал его приподнятому настроению. Он перестал ржать, и глаза его тоже посуровели.
- Что, никак не можешь забыть, как я тебя... - он стукнул кулаком в ладонь.
- Нет. За тобой должок.
- Заметано. После потолкуем. Ты, как ни странно, начал мне нравиться.
- А ты мне, нет…

Господа-чекисты для моего “освобождения” выбрали достаточно сложную комбинацию. Адылов во время встречи с моими родными, которые осаждали каждый день ворота спецучреждения, должен был намекнуть на свою нечистоплотность. То есть дать им понять, что его руководство за определенную мзду может меня и отпустить, якобы за недостаточностью улик. За покойным Бахтияром Мамедовым, кроме его больной сахарным диабетом незамужней сестры, никого не было. Она, конечно, могла подать жалобу, но я успел бы покинуть страну...
Оставалось решить основную проблему: откуда найти деньги на выкуп? Родители в этом отношении были некомпетентны - мы никогда денег не откладывали, да и лишних-то не оставалось - жили, как говорится, на одну зарплату. А она в постсоветскую эпоху вообще превратилась в ничто.  Да и не хотелось их напрягать, зачем?
- Надо, чтобы у тебя было стопроцентное алиби, сынок, - пытался решить эту головоломку Сабир Ахмедович. -  Попадешь в руки врага - все проверят…
И я вспомнил наш дачный участок в Пиршагах на берегу моря. Когда-то советское государство выделило его отцу по линии нефтяного министерства. Отец работал инженером-геологом на нефтяном промысле. Он скорее продаст дачу - больше нечего…

- А Манучаровы знают про существование этой дачи? - спросил, явно заинтересованный информацией Сабир Ахмедович.
- Конечно, знают. Не раз бывали гостями вместе с другими соседями. Дядя Самвел любил рыбачить на берегу с моим отцом.
- Отлично! - глаза полковника залучились. - Остальное предоставь нам, сынок…

Так и произошло. Вечером один из караульных взялся отправить от нас весточку родным, естественно, небесплатно. И вскользь обронил несколько слов о своем “добром” начальнике Адылове.
- Знал, что все этим закончится, - ухмылялся Мансуров, передавая свою записку. - Все здесь продается! И Карабах так продали...
- А я за этих тварей еще кровь проливал, - “сокрушался” я в гневе. - Теперь за деньги шкуру спасаю.
- Так ты и впрямь не убивал? - как бы между прочим спросил Мансуров.
- Да ты достал! - я “вышел из себя”. - Убивал, не убивал…  Какая тебе разница?..
Тут надо было не переигрывать. Безусловно, Мансуров, если будет заинтересован, получит обо мне всю исчерпывающую информацию у руководства моей части, с которой, очевидно, был на короткой ноге. После инсценированного вывода Саламовой из игры, те вроде должны были увериться, что ошиблись в подозрениях и при этом вряд ли посвятят Мансурова в детали убийства Мамедова. Зачем?.. Проще было, если я для всех остался убийцей.
- Тебе будет сложно, - внимательно продолжал выбуривать меня Мансуров, - вряд ли отстанут, дело-то мокрое. Если передадут ментам, то вообще не откупишься. У тебя столько нет…
- Мне бы только выйти отсюда.
- А-а, понял, - добродушно рассмеялся он. - После ноги в руки и не поминайте лихом.
Я не ответил...

Дачу у отца купил некий родственник Сабира Ахмедовича на оперативные деньги, выделенные для этой цели. Отец очень удивился, что так быстро нашелся клиент, которого вывели местным маклерам сотрудники полковника Мусаева.
- После завершения операции дачу возвратят. Знаю, как ты привязан к ней, - пообещал он.
- Да, я там вырос. Помню, раньше воду к нам водовозами возили, пресной-то не было в недрах. Отец каждое деревце собственноручно поливал…
- Жаль, мы его разочаровали, - вздохнул полковник. - Он у тебя мужик правильный, я наблюдал за ним. Видел, как ему трудно было “выкупить” тебя, даже не стал торговаться с Адыловым... Кстати, деньги твои - они пригодятся в Москве. А дачу вернут, как и договорились. Надеюсь, ты оправдаешь наши вложения, а главное, надежды...
И я вздохнул, но совсем по другой причине. Кто знает, чем все закончится? И закончится ли вообще…

Весть о моем скором освобождении удивила Мансурова.
- Надо же! - промяукал он своим певучим голосом. - Тебя даже раньше нас отпускают! Чем ты угодил властям?
- Баблом! - отрезал я. - Отец дачу продал. Единственное, что было у нас ценное... Я это им никогда не прощу!
- Сатана правит людьми, - искренне разгневался брат Исламист. - Люди последний кусок готовы вытащить из пасти друг друга. Как же этот харам не застревает у них в глотках?
- А ты это у своего Аллаха спроси, - ответил Мансуров. - Заварил парашу на нашу голову, а мы расхлебываем. У Сатаны на земле больше блата, чем у него.
- Замолчи, сын шайтана! - разорался на него Исламист, брызжа слюной. - Убью тебя! - в следующий миг я еле успел предупредить его движение в сторону оппонента. Видно, воспитательный лимит у него закончился. Мансуров же даже бровью не повел, но, кажется, слегка удивился.
- Остынь! Что ты запарился? Аллах...
- Не произноси своим грязным языком его имя! - продолжал орать в бешенстве Исламист. - Аллах велик! И придет священный день для правоверных, когда будет повержена и ваша продажная власть, и такие мунафики  как ты! В аду будете гореть!..
 Дверь камеры с лязгом открылась. В проем просунулись встревоженные морды вертухаев, с направленными на нас стволами.
- Лежать! - завизжал петушиным голосом более молодой. - Руки за голову!
- Щас! - раздразнил его после некоторого молчания, Мансуров. - Ты что, кино насмотрелся, сынок? Мы просто репетируем сцену. Хочешь, присоединяйся.
Молодой попытался еще что-то провизжать для пущего устрашения, но тут рот ему заткнул другой караульный, который у нас почтальоном работал.
- Да ну их! Пошли, ужин остывает, - потащил он напарника к выходу. - А вы, тихо здесь. В следующий раз пустим очередь по камере!
Дверь опять с грохотом закрылась. Наступившую тишину нарушил Мансуров, который немного озадаченно обратился к Магомедказиеву:
- Прости, брат. Действительно, шайтан меня дернул за язык. Я уважаю идеалистов вроде тебя. По крайней мере, они не воткнут тебе кинжал в спину…
- Пусть Аллах простит... - пробормотал смутившийся, но не отошедший еще от гнева Исламист. - И пусть он твою душу наградит хоть капелькой веры!
- Ты не представляешь, как я сам этого хочу, - прошептал Мансуров…

Перед моим выходом он вновь предупредил:
- Надеюсь понимаешь, что у тебя мало времени?
- …
- Если поступит жалоба, тебя закроют.
- Знаю…
- Куда подашься?
- Девушка у меня за бугром.
- Где конкретно?
- Тебе не все равно?
- Не все равно, - серьезно ответил Мансуров, - как ни как вместе баланду ели. - Надеюсь, я не с сукой хлеб делил?
- И я надеюсь.
- Согласен, - засмеялся он. - Не похож ты на стукачка. Мы, выходит, с тобой одной крови - ты и я! - со смешком огласил он девиз Маугли. - Только вот что не понимаю, - он почесал затылок, - почему всех нас троих в один крысятник определили, когда в этой гостинице, кажется, полно пустующих номеров?
“Во гад…”
- Может, людей не хватает для охраны?
- Может. Но вот что… Не знаю куда подашься - твое дело, но если в Москву, как многие наши смуглые братья, то там у меня завязки. Люди помогут тебе в первое время.
- Спасибо, сам разберусь.
- А ты все-таки слушай, могу и передумать… На Рижском вокзале на вещевом рынке, есть некто Маринка. Цыганка она, сигаретами торгует. Кликуха “Розочка”. Впрочем, она и без этой лирики достаточно одиозная особа. Жгучая, красивая брюнетка, хоть и немного пышная. Одета, как бомжиха, как и другие ее соплеменники. Пусть это тебя не отвлекает. Это для того, чтобы их с товаром всякие залетные “чехи” , или “даги”  не грабили. Да и русаков-бандитов немало расплодилось на рынке.
- А азербайджанских бандитов у вас нет? - я сам не понял, что спросил.
- Нет… - он еще внимательнее ко мне присмотрелся. - Наши мирным, созидательным трудом занимаются. Наркоту толкают...
- …
- Пошутил… Может быть... Наши конкретно на Рижском, фруктовый рынок контролируют. Раньше и Вещевой у них был. Чехи потеснили.
- И что с Мариной? Поухаживать за ней? - я почему-то не в тему спросил. И сам понял, что глупость сморозил.
- Если ты в горах грохнул пару-троек армяшек, это не значит, что в Москве чего-то стоишь… Так вот, внимательно запомни: лучше с этой Маринкой не шути - цыгане с тебя ежика слепят.
- Ты прав. Арабы говорят, шутка - ножницы дружбы.
- Верно говорят. Восток… как это... типа, дело тонкое. Хотя я лично в нем кроме кучи дерьма ничего не нашел… Так вот, Маринке передашь мои светлые пожелания. Она тебе поможет первое время с работой и обустройством. Через нее и меня найдешь…
- Что сам не отчалишь?
- А я романтик. Люблю свой город. Не могу без Баку.

                - В этом городе ярких огней,
                В этом городе добрых друзей
                Я учился жить и дружить,
                Как же мне Баку не любить…

Слушая его тихое мурлыканье, я вдруг вспомнил, как мы с Джулией и еще десятки одноклассников на рассвете после последнего звонка ходили по бульвару и, опьяневшие от счастья, пели, чуть ли не крича, эту песню. Жизнь казалась нам такой красивой и безоблачной…
Господи, пришло бы мне в голову тогда, что буду вспоминать эти чудные мгновения, сидя в камере с этими… типами, одному из которых, видимо, тоже не чужда была лирика.
После эта песня еще несколько дней продолжала звучать в голове, как в испорченном патефоне…