Мы заслужили самого худшего приговора

ИСТОЧНИК: https://www.youtube.com/watch?v=B4NYSj9EWyA

Инокиня Ксения о юродивой Александре-Шуре:

Всё общение моё с ней было — в основном акцент был на поминовении усопших, на том, как важна молитва, и как важно покаяние. И вот её даже последние слова «Люди, дайте…!», я думаю, она просила: дайте молитвы, дайте покаяния какого-то… Потому что она говорила в нашу последнюю встречу о том, что всё решается на Небе, всё ещё можно изменить. Да, страшный приговор уже над нами, потому что мы заслужили самого худшего сейчас приговора, но всё это можно изменить покаянием. И если сейчас пойдут люди в храм…

Потому что, вот, на Мариином стоянии, когда храмы должны быть переполнены, и должны все стоять и делать поклоны, наш храм был пуст, и большинство храмов было пусто. Люди не идут в храм, не молятся… Что ж мы хотим? Кто изменит приговор, если не мы сами покаянием своим?

И вот она только акцентировала внимание на этом. Нам она говорила: «Сидите в монастыре, читайте Псалтирь непрестанно! Этим можно тоже что-то изменить». Молитвой всё можно у Бога выпросить, изменить любую участь. Многие пророки пророчили, а Господь потом менял. «Пророк пророчит, а Господь делает то, что Он хочет», — вот такая есть пословица. Поэтому всё сейчас в наших руках. Покаяние. И молитва за усопших очень важна.   

Вот мне некоторые говорят: «Зачем за Шуру молиться? Она и так святая, она уже на Небе!» Да вы что, все просили молитв, все старцы! Когда я ещё помнила батюшку Иону игуменом, я помню, когда ему дали митру и возвели уже в сан архимандрита… И вот он идёт, и все чада его встречают, я помню, с цветами: «Батюшка Иона, поздравляем…! Батюшка Иона, поздравляем…!» А батюшка идёт и плачет… И говорит: «Вы не понимаете… меня ТАМ (показывает рукой на Небеса) понизили…!» Вся слава, которую получали святые здесь, они чего-то лишались там. Потому что Господь же так сказал, что: всё, что вы здесь получите, уже там его не будет. Потому что — всё, тут рассчитались уже, так сказать. Поэтому надо просто сугубо молиться, желательно до сорока дней.

Нам сейчас самое главное — молитва, молиться. Молиться и об Александре, и об её всём роде. Хоть там и были священнослужители, она же просила за них молиться! Хотя они и священники, и это священники были ещё царские, понимаете! Т.е. тогда же не было такого греха и беззакония, как сейчас. Святые просили молиться до сорока дней о упокоении их души, потому что всё это будет иметь какой-то вес в том решении, которое примет Господь. Мы же помним, Апостол Павел говорил, есть сем Небес. Можно быть на первом Небе, а можно — на седьмом возле Самого Господа. И вот эта участь — где будет душа, на каком Небе (ближе к Самому Господу, дальше от Него; как Кукша говорил «С Краешку в Раюшку») — чтобы человек после упокоения как можно ближе был к Богу, это всё будет решаться до сорока дней. Поэтому сейчас — сугубая молитва нужна, для того, чтобы даже если Шура на Небе, ну пусть она будет возле Самого Бога! Вот пусть она будет в самом лучшем месте. Об этом просить. Чтобы, если были какие-то грехи, вольные, невольные, неведомые…

Опять же, вот пример. Старец Иероним Санаксарский когда был у нас проездом в Одессе, Господь меня сподобил (во славу Божию говорю) с ним побеседовать. И вот я помню, когда мы сидели, там, небольшой компанией, разговаривали со старцем, он сказал такие слова (это его были слова, я их просто передаю; но в какой-то мере я с этим соглашаюсь): «Современные старцы святой жизни, как мы считаем, они всё равно не имеют такую высокую святость, какая была у старцев сто лет назад, а уж тем более — тысячу лет назад. Потому что они живут в такой грязи, что вольно или невольно они всё равно пачкаются этой грязью. И их святость по сравнению со святостью тех, вот, апостолов, или святых первых веков христианства — её уже, как бы, и нельзя святостью назвать. Почему и нужна молитва. Я сам прошу у Господа, чтобы Господь перед смертью подал мне такую страшную болезнь, рак, или ещё даже страшнее, чтобы очистил меня. Потому что я боюсь, что я даже и близко не приближусь к вратам Рая». И он действительно вымолил у Бога — перед смертью болел онкологией.

И вот многие святые об этом просят. Поэтому все они нуждаются [в молитвах]. И мы за батюшку Иону усердно молились сорок дней, и за других старцев молились, и они все просили об этом. И Шура — не исключение. Я очень от её имени прошу у всех святых молитв — молиться о прощении её грехов вольных или невольных, и её всего рода! И милостыню за неё подавать.

Она захотела упокоиться именно у часовни, как Ксения Петербургская, чтоб часовенка была, и кладбищенская. Опять же связь у неё с Ксенией Петербуржской. Чтобы не возле храма, а именно возле часовенки, и на кладбищенской (как Ксеньюшка лежит). И любила она Ксению.

И, кстати, очень она любила нашего батюшку Иону Атаманского (17 мая 2024 года будет 100 лет как преставился наш батюшка Иона Атаманский). Шура и пела там, где он был, и везде по этим храмам ходила, очень она его поминала. И я когда с ней встретилась, она, я помню, так ручки вверх воздела — и начала (вот просто такой стон души её был): «Где ж вы современные батюшки Ионы Атаманские! Где ж вы праведные Иоанны Кронштадтские! Где ж вы милостивые наши батюшки современные, где ж вы самаряне добрые! Где ж милость! Милость нужна, милостынька нужна!», — вот нету милостыньки, не хватает, — вот она вот так вопила, просто ручки вверх (это она уже лежачая больная была).

Она очень интересное рассказывала об отпевании матроса Вакуленчука, когда никто не брался. Вот я пришла когда к ней, она уже лежачая была, больная, и она мне вдруг ни с того ни с сего начала рассказывать вообще о том, как бунт состоялся на броненосце «Потёмкине», что там была клевета большая, что это всё, как она говорила, жиды это всё придумали… И она мне начала такие рассказывать подробности, с фамилиями, как там были те червяки или не были, как матросам варили эту всю кашу (как, вроде, там началось всё с того, что там червей нашли в крупе в какой-то, когда варили кашу матросам)… И она всё это рассказывала… Я думаю: «Зачем она это мне всё рассказывает…?», я тут пришла такие у неё духовные вопросы решать: будет война — не будет, будут закрывать монастырь — не будут… Она мне тут про каких-то «потёмкинских» бунтарей рассказывает…! И она мне начала всё это подробно рассказывать, рассказывать, и я молча простояла, прослушала… ну и всё, и потом мы начали другие темы с ней обсуждать. Потом проходит время, я начинаю решать вопрос о совсем другом святом нашем одесском, который сейчас уже канонизирован... И оказалось, что он во время суда был адвокатом этих бунтарей. И я начала читать все эти дела, и оказалось, что когда матроса этого привезли и оставили в Одессе здесь в порту где-то, и решался вопрос: хотели, чтобы его отпели, а власти сказали «нет, мы его отпевать не будем». А тогда уже был очень старенький и больной наш батюшка Иона Атаманский, и пошли его, больного, чуть ли не под руки привели, чтобы он упросил власти разрешить отпеть. Потому что он был таким непревзойдённым авторитетом в Одессе, особенно, понятно, моряки за него (его несли на руках до кладбища из портовой церкви, когда он преставился). И благодаря его авторитету разрешили отпеть, и он отпевал этого бунтаря — матроса Вакуленчука.

Старица знала, что она упокоится в нашем монастыре в Холодной Балке. Я это сейчас так думаю, потому что каждый раз, когда мы звонили, она спрашивала такие подробности нашего быта, где мы живём… Я думаю: ну зачем оно это всё ей надо…? Я же ей звоню по каким-то очень серьёзным духовным вопросам… Например: «Шура, у нас гонения, нас, наверное, закроют… Мы вообще не знаем, что нам делать…» А она вдруг начинает: «А у вас есть колодец?», «А где у вас кладбище расположено?», «А где у вас храм? В честь кого?», «Кто вас окормляет?», «А какой у вас режим?», «Вы ходите крестный ход?»… Т.е. она задавала такие вопросы, как будто вот это для неё было важно. Я теперь понимаю, когда она у нас упокоилась, что она тут собиралась вообще-то вечный покой обрести, и поэтому для неё это всё было важно.

Ну о Шуре можно говорить безконечно… Опять же буду всё возвращать к тому, чтобы шли в храм и каялись. Потому что это и отец Иона (Игнатенко) говорил, я помню, много раз. Вот я с батюшкой ходила косить, убирать сено, когда батюшка нёс это послушание… Вот он говорил: «Косить — это царский труд». Я ещё потом научилась косить, и когда тоже была в монастыре, и всем говорила: «Батюшка Иона мне сказал, это царский труд! Я буду косить», — и научилась сама. Во славу Божию говорю. И вот мы когда ходили, батюшка Иона говорил: будет то, будет то, будет то… «будет всё прекрасно у православных, только если будет покаяние». Вот это было всегда заключительной фразой: если будет покаяние у людей. Если будут люди ходить в храм, начнут каяться. Нам есть о чём каяться.

Посмотрите, до чего мы довели вообще всё. До какого мы дошли состояния! Как я это воображаю, в каком мы сейчас состоянии: как наркоман, который уже сам себе вскрыл вены, и Господь сейчас нам просто их передавил. И вот сейчас нам надо только одно — кричать «Караул! Вызовите “скорую”!» Вызовите “скорую”, ещё можно нас зашить. Пусть будет рубец, но ещё можно зашить и спасти нас. Только если мы покаемся, это наш духовный караул. Кричите «Караул!» Вот это я образно, в каком мы состоянии. Только кричать «Караул! Вызовите “скорую”!» — т.е. Господа: «Господи!» “Скорую” вызывайте, вызывайте “скорую”! Кричите «караул!» в Небо, просите. Потому что мы уже — уже вскрытая вена — уже всё, мы истекаем кровью! Но ещё Господь пережал, ещё ждёт вот этот последний вздох сейчас. Все в храм бегите, и все кричите Господу — вызывайте “скорую”: «Господи, помилуй! Помилуй, спаси ещё нас!» Вот такое у нас состояние. Спасение утопающего — дело рук самого утопающего!

Но, всё-таки сухарики, медок и водичку — нужно, конечно. Кто-то рассказывал, что старица Александра, ещё когда ей было около тридцати с чем-то лет, говорила всё то же самое — что надо заготавливать это. И о прививках, и много чего говорила… Но нашему монастырю… возможно, она знала, что она здесь будет нас как-то ограждать от чего-то… в основном говорила, там… колодец чтобы был, вода… хлебушек пеките… Т.е. она не говорила готовится, там, к чему-то, к гонениям… Ещё Вика, которая постоянно за ней ухаживала, говорит: «Ну вот всем она говорит: заготавливайте, там, хлеба;, и так далее… А вам она говорит так, как будто вообще завтра ещё ничего и не будет…», — вот какую-то жизнь продлевала вам…

Проехать к нам в монастырь в честь иконы Божией Матери «Целительница» в Холодной Балке: от автовокзала «Привоз» 51-я маршрутка ходит каждый час. Прямо от монастыря идёт дорожка к кладбищу, там стоит часовенка Иоанна-воина, и вот Александра сподобилась первой открыть (нам там выделили кусочек, это наше монашеское кладбище, вот она первая) с правой стороны от часовенки в алтарной части погребена.