Полу-молод, полу-стар...

               

1. Рыбалка

 – Ой, людоньки добрые…  Мучила меня жизнь, мучила, да не покорила.
Вот такие мы, нэпрыдбайловские. Чужого не надо, за своё всегда постоим.
Неуступчивые мы. Но против жизни не попрёшь. Можно попробовать, но с оглядкой. А я нет… Пру напролом.  За это и получаю от неё, стервы окаянной.

В чугунном казанке на костре булькала ушица. Потап взял шумовку и стал вытаскивать мелкую рыбёшку: пескарей, плотву, окуньков и карасиков, складывая мелюзгу на огромный лист лопуха и приговаривая:

 –  Ну, будя вам… поплавали в тепле, уступите место взрослой рыбе.

За ним, разинув рты, наблюдали двое. Один лет под сорок с носом-клювом птичьим, худой и высокий, что жердь огородная, поставленная на попа. А другой молодой, словно шарик надутый, но кривой и бугристый.

– Плющ, неси крупняк!

Худой вскочил с пенёчка без слов и бросился к речке.

– Блуд, а ты не сиди как на поминках. Хлебушко поломай. Лучок расшевели, в речке охлади. И яйца, яйца перестань в руках мять….  Разложи. Каждому по два. Себе можешь три взять, одно за счёт Плюща. У него с этим делом порядок.

Плющ тут же подскочил:

 – Потому и порядок, что не отдаю. А Блуду они без надобности.
–  А я чё…   – промямлил толстяк и покатился шариком к реке с пучком лука в руке.

Тем временем щука и два увесистых головня были Плющом почищены, разрезаны на большие куски и отправлены под надзором Потапа в казанок. Тонкую работу Потап на себя взял: снимал пенку, добавлял перчик, сольцу и ещё что-то только ему известное, при этом, пробовал юшку и то жмурился, то хмурился, сыпля словами да все к месту и ко времени.

 –  Уху варить – не языком чесать. Рыбка нежная… обхождения деликатного требует. Тут одним языком не обойдёшься. И нюх, и слух надо иметь. Слух, чтоб бульки слышать и понимать. Булькать ушица должна не громко, а тихо-тихо. Этому не научить.
 – А нюх? Хотя понятно…  –  на всякий случай поддакнул Блуд.
 – Понятно ему… Ишь ты! Можешь сказать, чем должна пахнуть настоящая уха?
 –  А я чё…  Рыбой.
 –  Вот и дурак!  Нее…  Не только. Это букет запахов из…

Потап вытащил из костра головешку и сунул её в казанок обугленным концом. Подержал немного там и отправил назад в костёр. Прищурил один глаз, поднял указательный палец вверх:

 – Дымком костра пахнет хорошая уха. И ещё что требуется для ухи, Плющ?
 –  Бутылка.
 –  Неси.

Плющ в несколько секунд принёс вытащенную из реки бутылку в обыкновенной авоське советских времён. Деловито вытряхнул бутылку из авоськи на траву, обтёр полотенцем и подал Потапу. Тот сдёрнул с горлышка бескозырку, аккуратно наполнил водкой рюмку грамм на пятьдесят и вылил содержимое в казан с ухой.

 – Вот теперь, други мои, всё как надо. Можно приступать к трапезе. Тем более, что Блуд дело знает. Постелил рушнык чистый. Всё расставлено. Яйца на месте. Лучок свежестью поёт. Хлебушек, ах, наш расейский хлеб житный, да с тмином. Подставляй каждый свой котелок. Уха не любит ждать! 
 – И откуда ты набрался всего этого, Потап? –  так и сыплешь словами.
 –  От жизни, Плющ! От жизни. Она меня учила: и ласкала, и лупила. И наоборот. Выпьем, други мои, за первую весеннюю рыбалку удочкой.  В удочке весь кайф. В крючке и в червячке. А сетями это не рыбалка, а погибель для поколения рыб.

Выпили. Уху похлебали в охотку, причмокивая губами от блаженства. А потом пошла беседа под неторопливые тосты, да незатейливую закуску: зимнее сало, варёные вкрутую яйца, лучок и молодую крапиву, ладонями перетёртую с крупной солью.  Блуд, помалкивал, но всем свои видом выдавал блаженство и радость, ведь за подготовку стола в компании друзей отвечал он, в то время как Плющ был старшим по рыбе, а Потап, ясное дело, голова всему.

 Сверкали в костре угли, плескалась рыба в реке, ухала какая-то птица в сумрачном лесу…  Сверху луна освещала тихим светом поверхность воды в реке, берег с затухающим костерком, палатку и троицу друзей…

 
2. Могло быть и хуже…

– Всегда надо помнить кто ты есть и по возрасту, и по силам. И нос задирать, и гордиться собой нельзя. Никогда. Расплата придёт. Случалось со мной такое, – Нэпрыдбайло вытер губы листом лопуха, пошевелил палкой угольки в костре и бросил в него пучок прошлогодней сухой травы.

 Затрещал костёр, запрыгало пламя на несколько секунд и спало, а потом исчезло совсем.

 – Вот так и человеческая жизнь. Вспыхнет огоньком и погаснет…  Короткая она. У кого-то светит, у кого-то тлеет…  Дааа…
– А что за случай был с тобой, Потап? Ты начал и отвлёкся на костёр, – заёрзал Плющ на пенёчке.
 – Ага… – добавил Блуд.

– Нравилась мне соседка Гана с третьего этажа, а я на втором живу. Молодая. Грудастая. И обходительная такая. При встрече улыбается. А глаза с поволокой, большие такие.
 
–  Я тоже люблю, когда у бабы и сиськи большие, и глаза нараспашку, – вставил своё Плющ. 
–  Не вставляй в разговор свои фантазии, Плющ. Хотя про глаза хорошо сказал, и я такие люблю.
– Угу, – закивал головой Блуд.

Потап посмотрел на него с любопытством, махнул рукой и продолжил свой рассказ:

 –  Как-то утром встречаю Гану на лестнице в подъезде, так меня аж пошатнуло и припал к ней не нарочно, да так, что жаром всего меня обдало. А она захохотала: «Чего это тебя так повело, Потап?». И побежала с сумкой на третий этаж.
– А у Ганы муж есть? – опять встрял Плющ.
–  Плющ, при чем здесь муж? У тебя одно на уме.  Блуд, молча губы облизывает и слушает. А ты перебиваешь не к месту. Так вот, вышел я на улицу. Солнце в полнеба.  Птички чирикают. Весна в разгаре. Чистота небесной сини. Чистая улица, даже асфальт вымыт. И мысли, мысли мои… Думаю, а что? Ничего ещё я. Приосанился. Кстати, Плющ, муж у Ганы на северах вахтовым методом работает. Вот я и подумал не заглянуть ли к ней вечерком? Подсолнечного масла попросить, к примеру.  Иду и представляю, как она мне отвечает:

 – Почему же не дать доброму соседу олии немножко. Заходи, Потап.
 – И я со всем уважением, Гана! Думаю, у кого же просить, как не у соседки.

Рукой Гана поведётэтак поощрительно, приглашая войти. Представил её в домашнем халатике. Ух! Так стало мне на душе хорошо, что я не выдержал и взглянул ещё раз с радостью и благодарностью в небо. Вот тут оно и случилось. Асфальт хрясь мне в морду! Как и почему упал, в горячке и не понял. Нога поскользнулась. Голова гудит, морда болит.  Лежу и думаю, что убился. И вставать не хочется. Но с трудом встал, а тут как раз женщина с мужчиной подбежали и лопочут что-то. Уши заложило от боли. Ничего не пойму. Как в немом кино их вижу. У мужика губы шевелятся. А женщина улыбается участливо так. Я только руками развожу. А тут и уши открылись:

   – На собачьем дерьме поскользнулся. Одна кучка на весь город и ту ты нашёл. Хорош гусь! Под ногами ничего не видишь, а к небу взором тянешься. Идти можешь? Ничего не сломал? Помочь?  –  мужчина суетится около меня.
 –  Да отойди ты от него! Не видишь, что ли?  Он весь в дерьме. Испачкаешься, – женщина смотрела на меня этаким ласковым взглядом.

Добренькая.

Вернулся я домой. Отмылся. Зарёкся на соседок молодых заглядывать. Асфальт остудил мой пыл. Может, оно и к лучшему? Могло быть и хуже.



3. Имя как судьба
 
 – Иногда я думаю, что имя даётся человеку как судьба. Вот мы сидим здесь втроём у костра. У каждого из нас имена какие-то необычные. Взять, к примеру, Плюща. Имя - Григорий! Нормальное имя. А фамилия, Плющ, у тебя превалирует над именем. Да и отзываешься ты, Гриша, на фамилию как на имя. А мы и не задумываемся: Плющ да Плющ, и понятно всё. А почему так? Потому что фамилия у тебя главная, вся твоя судьба в фамилии описана. Тонкий и высокий, вьёшься ты по жизни, Плющ, и к небу тянешься. Натура твоя такая. Хотя, если берёза на твоём пути попадётся, тут же оседлаешь её и не отпустишь. Оплетёшь, одурманишь…  И жену твою за глаза Плющихой зовут, а всё из-за фамилии твоей ползучей и липучей. А Вера – какое красивое имя!   И сама – стройная и весёлая. Лучше твоей Верки женщин в округе нет, а ты туда же: «Я большие сиськи люблю!»  Фамилия у тебя такая, что именем твоим стала. Говорят, судьбу можно изменить, но надо что-то взамен отдать. Отдай фамилию. Смени. Возьми лучше Верину. Как у неё девичья фамилия. Орлова? Вот-вот… Орловым станешь, будешь летать высоко и всегда в своё гнездо будешь возвращаться. Орлы никогда семью не бросают. Не сменишь фамилию….
 – В дерьмо вляпаюсь, как ты? –  парировал Плющ.
 – Не перебивай! Надо ещё пару слов про Блуда сказать. Да и до себя доберусь.
 –  Ага, – заулыбался во всё своё круглое лицо Блуд.
 –  Блуд, хороший ты парень.  Но не знаю, как объяснить такие сбои в работе высших сил, которые за судьбу человека отвечают. 
 –  Мамкина у меня фамилия.  Отца – не было, – печально произнёс Блуд.
 –  Мамкина? А мамку как зовут?
 –  Светлана. 
 –   Пойду, охлажусь водой.
 Потап встал и отошёл к речке. Минут через пять вернулся, вытирая лицо подолом рубашки, и продолжил, словно забыл о разговоре с Блудом:

– Други, мои други, всякое в жизни бывает. Помотался я по нашей матушке-Расее. Только в Калининграде не пришлось. А хочется. Море, янтарь, вековые сосны И воздух, говорят, чудный. Сонного штиля там почти не бывает. То буря, то просто ветер, а то и сквознячком на балтийской косе потянет.  Ветер – это жизнь. Эх, хочу на Балтику… Есть у меня мечта такая. Побываю там, и потом также у костра посидим на этом же месте, и я буду рассказывать вам свои балтийские истории. Эх, дай Бог…

Высыпали звёзды в небе. Потап поднял глаза верх. Засмотрелся, улыбаясь.  Глаза у него – чёрные-чёрные. Нос прямой. И усы, переходящие в бородку короткую и тоже чёрную с вкраплением сединок. А зубы ровные, да белые. Неопределенного возраста, мужчина, из тех, кто всегда этаким живчиком выглядит. Затих на какое-то время мечтательно. Видимо, хотелось ему что-то своё, сокровенное и новое начать рассказывать, но он махнул рукой и продолжил ту же тему:

–  Так вот помотало меня по стране нашей. И где только не побывал! Сибирь, Камчатка, Курилы, Сахалин… Всего и не перечесть.  Везде мне было хорошо. Даже на Колыме. Разные люди на моём пути встречались и имена разные, а то и несуразные были. Один дедок-сторож Интернационалом звался по паспорту. Добрый и чистый был. Всех любил и привечал. Со всеми дружил, и до глубокой старости дожил. Без кола и двора, правда, на старости остался, в сторожке жил. Доверчив был старичок. И не растерял от обид доверие.  Судьба не примирится с попыткой подменить имя.  Можно получить имя случайное, но оно не приживётся. Имя Интернационал не прижилось. Люди звали его Кеша. Душа у него была человека невинного и светлого. Таким уродился, таким умер. И на кресте могильном старика было написано имя Иннокентий, дата рождения и дата упокоения.  Царство Небесное рабу Божьему Иннокентию.
–  А Николай! Имя какое? – Спросил Блуд.
– Роковое! – Засмеялся Плющ.
–  Гриша, зря ерничаешь. У тебя несуразная фамилия, а имя геройское. Поменяешь фамилию на женину и вот он – Григорий Орлов! А? Каково? Фамилию можно менять, – Потап повернулся к Блуду, приобнял его за плечи и произнёс тихим голосом, – Мы всё Блуд, да Блуд, а у тебя, Коля, имя наше, славянское. Святое.   В имени твоём – всё!
 – У тебя, Потап, фамилия несуразная: Нэпрыдбайло. И не выговоришь, – обижено вставил Плющ.
 – Эээ… Нет, Плющ. Фамилия у меня знатная я никогда с ней не расстанусь. Буду вечно Нэпрыдбайловым. Только вначале ещё про одного знакомца скажу...  На Сахалине он мне повстречался.  Аркадий Кукиш!  Паршивый человек. Из еврейских выкрестов. Из тех, что чураются народа своего и скрывают своё происхождение. Людоньки мои, так у меня друзей-евреев не меньше, чем русских!  И всех люблю, и все меня уважают. А этот Кукиш нелюдь какая-то. Жадный и вороватый, не приведи Господь! Вот мы с вами поймали несколько рыбёшек, уху сварили, поели и сидим по-людски у костра, под звёздным небом беседуем в своё удовольствие.  А этот никогда удовольствия не имел. К примеру, грёб рыбу сетями, где мог и где не мог по закону, хотя не был рыбаком. Хуже браконьера! И воровал у своих же компаньонов. Где удавалось ему, там и воровал.  Кукиш – то ли фамилия, то ли прозвище такое.  После я понял, что вся его паршивость отражалась в этом прозвище-фамилии. А имя хорошее – Аркадий или пастух по-гречески. Как такое может быть, чтоб такому нехорошему человеку досталось такое красивое имя?  Для меня загадка?  А может, ему надо было фамилию поменять? А? Как думаешь, Плющ?
 – И у тебя, Потап, имя что надо. Исконно русское.  А фамилия Нэпрыдбайло не ввяжется с именем…   Хотя ты мужик мировой!
 –  Не ввяжется? Лихо ты меня поддел, Плющ! И по делу. 
 – Интересно же…
 – Всякое бывает. Иногда и имя, и фамилия ясные и понятные. Щедрость судьбы. На том же Сахалине повстречался мне Серёга Кобозев. Моряком был. Сильный, уверенный в 
себе мужчина. Надёжный. И на все руки мастер, приспособленный к жизни. Имя Сергей означает знатный человек. А фамилия его, говорили, происходит от музыкального инструмента «кобза». На Украине играющих на кобзе называли кобзарями. Отсюда производное Кобозев.   В этом случае судьба наградила человека и именем благозвучным, достойным и фамилией красивой. И человек хороший, очень хороший.      

Раздался резкий и тонкий звук: то ли крик, то ли писк. 

– Кто это кричит так жалобно? Птица или зверёк?  – встревожился Плющ, всматриваясь в темноту прибрежных деревьев.
 – Да, нет, не зверь. Это – ушастая сова, а может её слеток, – оживился Блуд, – врагов отпугивает.

Потап посмотрел на него удивлённо и уважительно, но ничего не ответил и продолжил
рассказ о своей родословной:

 – Фамилия досталась далёкому предку моему, казаку из Запорожья, как прозвище. По семейному преданию был он бессеребренником. Из походов ничего путного себе не привозил: деньги раздавал музыкантам, да нищим. На Запорожье слово «прыдбаты» означало «добыть», «приобрести». Вот и получилось прозвище Нэпрыдбайло. Однажды из похода привёз казак Нэпрыдбайло красавицу-турчанку. Вот оттуда и пошёл род наш и фамилия наша.
 – Так ты, Потап, получается, турок. Так что ли? – заулыбался Плющ.
 – Есть у меня в жилах частичка турецкой крови. Есть. Может быть, и татарская найдётся? Кто знает? И у тебя, Плющ, коктейль из крови может оказаться.  Но я русский, россиянин я.  Этим всё и сказано. Так, Коля?
 – Ага. Так, – закивал головой Блуд.

Потап принёс из речки воды и залил костёр. Посмотрел на звёздное небо и произнёс задумчиво:

 –  Красота. Запомнится мне этот вечерок.

Помолчал и добавил:

 – На сегодня всё. Отбой!

Потап и Плющ полезли в палатку, а Блуд ещё долго сидел один на старом чурбаке и смотрел в темноту то, улыбаясь, то хмурясь, словно разговаривая сам с собой.   
 
4. Полу-молод, полу-стар….

Блуд проснулся довольно поздно. Проснулся, а глаза не открываются, хотя где-то рядом в песне перекликается мужской голос с женским.  Страшно окая, мужской голос пропел:

Вот уж дело, так уж дело, –
Встретил девушку младую,
И у старого козла
Прострелило, что люблю я,
Что люблю тебя с утра.

Тут же ему ответил женский голосок звонкий и задорный:

Да на кой мне полу-полу,
Полу-молод, полу-стар,
Лучше голый-полуголый,
Крепкий, ловкий ягуар.

«Нет, не сон это!», – подумал Блуд. Напрягся и с трудом размежил веки.  Увидел солнечные лучи, влетевшие в палатку сквозь щели.  И заключительные строки песни услышал:
    Подскажите как мне быть:
Толь влюбиться, толь забыть?

Медленно и тихо пропел мужской голос две строчки, последнее «толь забыть» летело вниз протяжно и долго по убывающей.

Блуд вывалился из палатки.  Неспешно горел костёр. Рядом с костром – казанок с водой, пучок зелени. И никого. «Плющ на рыбалке, – догадался Блуд, – А Нэпрыдбайло где? И кто пел? Показалось?»

Он пошёл к огромному валуну на берегу, где, бывало, мама Светлана любила посидеть, пока он удил рыбу.  И точно, там была мама и Нэпрыдбайло Потап. От увиденного и услышанного парня словно парализовало:

 – Эта песня всю судьбу мою поломала, Потап. Семнадцать лет прошло, а я помню, как ты с группой артистов залетел в наш городок. Помню, как ты эту песню на сцене пел. Как я цветы тебе преподносила, стесняясь ужасно. Как встретились после концерта. Влюбилась молоденькая дура. Без памяти влюбилась. Залетел на огонёк, и потом исчез навсегда.

Потап отвечал тихо и неслышно, а мама говорила громко и эмоционально:
 
–   Твой мальчик, твой. Осенью семнадцать ему. Болеет. Гормональный сбой у Коли… Наши врачи не могут помочь.  В Москву надо ехать. А был такой стройный и красивый. До болезни был очень похожий на тебя.

И опять что-то тихо говорил Нэпрыдбайло, на что ему Светлана отвечала: 

 –  На моей фамилии сын. Светлов Николай! А отчество твоё – Потапович.

Выкатился на тропинку ёжик и свернулся калачиком у ног Блуда.

 – А Блуд – кличка такая. Дурацкая придумка Плюща. 

Опять что-то тихо спросил Нэпрыдбайло и Светлана ему отвечала:

 –  Коля вчера готовился к рыбалке. От меня у него секретов нет. А про ночёвку у костра умолчал. Вот я с утра и примчалась искать его. И такая встреча…

Блуд очнулся и, пятясь задом, тихо-тихо ушёл. Ёжик высунул симпатичную мордочку, фыркнул пару раз и исчез в траве.

***
Эту историю мне рассказал пару лет назад натуралист Николай Светлов-Нэпрыдбайло, высокий и статный мужчина с чёрными короткими усами, переходящими в такую же бородку. Многие его знают как большого любителя шуток и розыгрышей. Было-не было это в его жизни, кто скажет? Но мне история показалась забавной и даже поучительной.

25.04.2024, у моря