Год Водолея. Ч. 2. Глава 8. Увлечение. Роман

 Глава 8. Увлечение.

      В середине декабря Валерия занесло. Девушек в институте было мало. Учились они в основном на факультете иностранных языков, держались немножко надменно, но коллективный выход в цивильных платьях на экскурсию по городу с посещением Эрмитажа дал возможность молодым людям познакомиться.

       Высокая полноватая брюнетка сама приклеилась к Валерию в одном из многочисленных залов, сообщив, что с родителями они ежегодно приезжают в Санкт-Петербург из Киева с пятого класса. Она уверенно вела своих сокурсников по незнакомым анфиладам прекрасных комнат, показывая интересные экспонаты, и, в конце концов, Валерий понял, что без помощи Жанны они, потерявшись, теперь точно не сумеют быстро выйти к раздевалке.

       — Ребята, давайте до установленного времени выскочим в город и посидим в кафе! Все-таки сегодня воскресение! — друг Валерия с радостью поддержал Жанну.

        Обилие золотого убранства, старинных картин и мраморных статуй, бесконечные ступени в течение долгих часов осмотра приелись и начали раздражать.

      А тут щебетание накрашенных, ярких подружек, возможность просто поболтать в полный голос и « поржать на свободе хоть полчаса», как выразился друг Кирилл, — и вот он, размах Дворцовой площади прямо перед ними, — визитная карточка столицы на Неве.

      — А родители купили мне здесь однокомнатную квартиру! Да не на Набережной, а на Васильевском острове, — рассмеялась Жанна, когда вся компания начала в растерянности оглядываться. — В следующее увольнение приглашаю к себе в гости!

       Девушки нырнули в небольшое уютное кафе, а Кирилл, схватив Валерия за рукав куртки, прошептал:

       — Я, пожалуй, приударю за Жанной, а ты улыбайся с Натальей. У тебя ведь есть дома Злата!

     Но девушки переиграли по-своему. Жанна стала откровенно вешаться на Валерия. Обычный треп ни о чем, какой-то искусственный спор о возможностях Москвы в продвижении карьеры, откровенная раскованность девчонок, расхвалившихся своими продвинутыми родителями, — все это разозлило Валерия и одновременно вызвало подспудно интерес и некоторый напряг.

     В следующее воскресение в увольнение прямиком отправились к Жанне, прихватив бутылку шампанского. До вечера пары виноградной игристой смеси должны были благополучно выветриться. Поэтому никого не смущало приятное времяпровождение в уютной современной квартире с модной мебелью, быстрое сближение в медленных танцах, волнующая близость высокой груди, неожиданно вспотевшее тело — вроде ничего не предполагало возникновения каких-то особых чувств, кроме обычного дружеского расположения.

      Кириллу явно приглянулась Жанна, он пытался даже несколько раз уединиться с ней на кухне, но она со смехом освобождалась от его дружеских объятий, и с усиленным вниманием приглашала танцевать Валерия, все теснее прижимаясь грудью к его спортивному джемперу.

      А в предновогоднюю ночь они волею судьбы оказались в этой квартире вдвоем. Наталья уехала срочно к родственникам в Петергоф, Кирилл оказался в карауле. Не спеша вдвоем прогулялись по роскошному Невскому проспекту, замерзли от пронизывающего западного ветра под срывающимися одинокими хлопьями закручивающейся новогодней метели. И были рады надежному укрытию, забежав в подъезд дома Жанны.

      До вечернего построения было далеко, хотя сумрачная непогода завесила окна постепенно темнеющей вечерней мглой.

      Мелькнуло и улетучилось осторожное опасение:

       «Смотри, Валерка, доиграешься ты в эти опасные игры с женщинами!», но запах свежезаваренного кофе в этой по-домашнему уютной кухоньке убаюкал всяческие опасения.

      Жанна была притихшей, какой-то непохожей на себя, этакого атамана в юбке, которому море по колено. И которая всегда первой заговаривала сама с незнакомыми парнями, даже старшекурсниками.

      — Жаль, что у меня нет настоящей елочки, только искусственная малышка, а то было бы, как дома, празднично! Валерий, давай выпьем по бокалу вина за нас с тобой! У меня есть стишок:

       Поднимая бокал, помните!
       За здоровье не пьют,
       За него молятся,
       За счастье не пьют,
       За него борются,
       За любовь не пьют,
       Ею занимаются.
       А пьют за мечты,
       Которые сбываются.

      Пьем до дна за все сразу.

      Это был коньяк, крепкий, выдержанный, и выпитый залпом, он сразу завихрил кровь. Жанна протягивала ему дольки мандаринов, чтобы заесть горечь, что-то смеясь, щебетала, сняла туфли и потянула его танцевать на ковре. Комната вдруг увеличилась в размерах, уплыли стены и дверь.

       И сам он стал таким большим и неуклюжим, что нечаянно свалил боком стул, и только, обхватив плечи Жанны, почувствовал необыкновенное спокойствие. Сердце заколотилось бешено, когда Жанна свалила его в шутку на диван и вдруг прошептала в ухо:

      — Хочу тебя, твоей любви, Валерик! Люблю тебя с первой минуты, как увидела!

       Она раздевала его быстро, и это доставило ему почему-то неслыханное удовольствие, как будто он лежал на каком-то старом ватнике на дне дедовой плоскодонки, которую волны неугомонного Дона быстро гнали на стремнину.

      Горячее объятие, волны груди обожгли без огня, заставили стряхнуть наплывающее наваждение сна, почувствовать невероятную силу возбуждения и желания, чтобы забрать, захватить под свою власть это роскошное податливое тело.

       И эта борьба увенчалась успехом. И он чувствовал себя триумфатором, победителем, великим полководцем, выигравшим прекрасную битву. Только это чувственное удовлетворение вечного голода мужского тела он испытал теперь, поцеловав расщелину обжигающей груди, принадлежавшей ему, вместе с побежденной им Жанной. И никакого раскаяния в измене. Потому что образ Златы даже не мелькнул в воспаленном изрядной дозой коньяка мозгу.

      Под горячим душем попытался скомандовать себе приказ на немедленное построение, но Жанна, играя, спрятала в его отсутствие всю одежду, и теперь с улыбкой, лежа раздетая под тонкой простыней, схватила Валерия за руку, притянула к себе так по-домашнему спокойно, без дерганья, и, ни капельки не стесняясь, попросила:

     — Валерочка, давай ты еще раз выпьешь мед с моих губ!

      «Бабский угодник», — и еще одним нецензурным словом мысленно обозвал себя, но это наваждение домашнего уюта, промелькнувшей идиллии семейной жизни в объятиях юной женщины, которая не ставила никаких условий, претензий, а просто требовала любви, заставило его опять нырнуть в атмосферу блаженства.

        Теперь не было ни какого напора, а легкая смесь ленивой игривости, продления удовольствий от испепеляющих поцелуев по всему периметру тела стали какой-то новой школой на его поприще любовных утех.

        Возвращались в училище, держась за руки, скованные новой тайной сближения, уставшие и переполненные чувством необходимости того, что между ними произошло.

       Прощаясь на пороге, Валерий приколол себя: «Ей-богу, ведем себя, как дети!», но прорезавшееся чувство какой-то удовлетворенности от близости с этой новой подружкой, вдруг подтолкнуло внезапно, невольно к мысли:    

       — А юность ведь уходит! Перехожу незаметно на ступеньку зрелости!

       Они теперь стремились друг к другу, с нетерпением ожидая следующего дня увольнительной, бесцеремонно бросали без объяснений своих друзей, чтобы поскорее очутиться в своем гнездышке под одним одеялом. И упиваться друг другом, затевая каждый раз какую-то новую игру, чтобы раздразнить другого, и вместе потом захлебываться переполняющей энергией внутреннего удовлетворения.

        Жанна разрешала Валерию подолгу рассматривать ее юное тело, закрыв глаза, в облаке длинных смоляных волос, принимая волнующую позу, понимая, что этот вариант их игры только сильнее разжигал его аппетит.

     — А ты не боишься забеременеть? — Валерий помнил тот прерывистый испуганный голос Златы в последнюю встречу.

      Жанна расхохоталась:

      — Валерик, я еще в пятнадцать лет по глупости, из-за любопытства потеряла невинность. И пью дорогие таблетки. Так что с моей стороны никаких непредвиденных вариантов можно не опасаться.

     А потом началась экзаменационная сессия, зачеты, волнения и бессонные ночи, тревоги, первые неприятности и длительный перерыв в отношениях.

      В конце января Валерий перехватил Жанну по пути в столовую:

     — Привет!

     — Привет! А у меня новость! Я ухожу из института, перехожу после каникул на платное отделение факультета иностранных языков в университете. Приказ на мое отчисление уже подписан, — Жанна стояла перед ним какая-то новая, с необычным пучком на затылке заплетенной косы, похудевшая, затянутая форменным поясом, строгая и бледная.
   
     — Здравствуйте, приплыли! Завалила сессию? — он схватил ее холодную ладонь. При всем обычном жаре тела у Жанны всегда были ледяные ладони.

     — Нет, все нормально. Но мое будущее меня смущает. Моих родителей через полгода переводят на работу в Лондон, в торговое представительство, а я после этого института на всю жизнь останусь не выездной, чтобы сидеть в архивах и делать переводы засекреченных сто лет назад документов. Так что скоро наш с тобой кинематографический любовный роман придет к своему печальному финалу. И, наконец, закончилось мое обитание в общаге. И я буду петь по утрам от радости и свободы в своей квартире. Ты меня осуждаешь?

     — Нет. Но все так неожиданно! Когда ты уедешь в Англию? — любой неожиданный выверт судьбы всегда бьет больно, наотмашь. Они никогда раньше даже не заикались о будущем. Просто сидели на своей ветке, как две безрассудные птахи, пели о счастье потому, что были сыты и довольны действительностью.

     — Возможно даже в начале мая. Окончательно все решится уже на этой неделе. Ты рад за меня? — девушки из Жанниной группы махали усиленно в самом конце коридора, торопя подружку в аудиторию.

     — Не знаю, — Валерий не лукавил. Он был в полной растерянности, смотрел на полные крепкие ножки из — под короткой фасонистой форменной юбочки исчезающей за поворотом Жанны, на черные шпильки, оставившие проколы на новом линолиуме, понимая, что этот очередной обвал в его личной жизни был как окончание и обещание новой неожиданной серии в его жизненной повести.

     Валерий на каникулы не поехал домой, хотя мать грозилась по телефону приехать лично на прием к начальнику института и выяснить, действительно, ли с успеваемостью все в порядке.

     Он ее великолепно понимал, потому что Ольга со своей непредсказуемостью чуть не довела родителей до инфаркта. Когда уже в начале сентября стало ясно, что Ольга беременна, обе семейки родителей обрадовались и стали строить наполеоновские планы дальнейшей жизни молодоженов.

      Но в начале декабря Ольга, поругавшись серьезно с Димой из-за какого-то пустяка, собрала свои вещи, забрала документы из медицинского училища и приехала домой. Желание спасать чужие жизни растаяло навсегда:

      — Мамочка и папочка! Врачом я точно не буду! Есть у меня давняя мечта, но теперь из-за будущего ребенка ее исполнение временно откладывается! Вот такая я неудачница!

       — Господи! Да получи ты хоть какую-нибудь профессию, роди малыша, корми его, ублажай мужа-красавца! Чего ты хочешь? Чего тебе вечно не хватает? Мало мы тебя в детстве учили уму-разуму, все жалели малышку! А теперь сама не знает, чего хочет!

     Валерий со своими вещами переехал на десять дней к Жанне. Родители соблазняли ее пребыванием в пансионате в Ялте или Алуште в Крыму, с необычно теплой зимой, но будущее скорое расставание подстегнуло их нерастраченную пока, ненасытную жажду к ежедневному поглощению времени и чувств друг друга.

      И, лежа половину дня в постели, наблюдая, как спокойно рассекает в полупрозрачной короткой рубашке по комнате и кухне, готовя завтрак или обед, смуглая Жанна, Валерий понимал, что она привлекает его своей решительностью, женственностью, сексуальностью, домовитостью.

      Она чем-то напоминала ему его мать, вечно озабоченную, чтобы в доме всегда вкусно пахло жареным мясом, ванильной сдобой выпечки, приятной неповторимостью сложных салатов. Любовь Николаевна проводила на кухне лучшие годы своей жизни, жертвуя их своей семье.

     И ему, домашнему мальчику, повезло встретить в северной столице именно такую девушку. К прежней ее жизни у него ни разу в мыслях не возникло даже намека на ревность, потому что она отдавалась ему каждый раз с таким воодушевлением и радостью, словно вывертывалась наизнанку, чтобы утолить свой и его любовный голод.

     Жанна не была красавицей. И только длинные ухоженные волосы, карие живые глаза, дуги черных тонких бровей, небольшой курносый носик, яркие полные губы притягивали невольно взгляды к этой южанке.

      Но теперь в образовавшемся вакууме свободного времени Валерий понимал, что кроме вот этого постоянного любовного постельного притяжения у них не было каких-то общих тем для разговоров, не считая воспоминаний о детстве, о своих родителях, друзьях.

      Злата была совсем другой. В ее внимательных глазах вместе с вкрапинами смущения он всегда, словно читал приговор себе в данный момент и напряженный вопрос: «А дальше что будет?» И в любую минуту общения, даже, когда они тонули друг в друге в любовной близости, он, Валерий, как старший, более опытный, должен был быть готовым к вразумительному ответу.

     Общение со Златой обязывало, обременяло невольными раздумьями, негласным требованием постоянного действия и ответственности. А это напрягало.

      Обмен письмами, а, вернее, обоюдными признаниями и объяснениями давно прекратился, а редкие СМС, короткие вежливые звонки, обмен сообщениями на страницах в Интернете стали раздражать. Отговаривался сверхзанятостью на учебе.

     Иногда мелькала дикая мысль: «А что он будет делать, если Злата вдруг явится без предупреждения?» Сам себя тут же успокаивал, что это невозможно при ее ответственном отношении ко всему, чем она занималась.

       И признаться в своей связи с Жанной Валерий так и не решился, оставляя все на потом. Но мысли о Злате никуда не испарялись.

      И он с такой неистовостью обрушивался на жадное, притягивающее, требующее тело Жанны каждый раз, надеясь мысленно, что его клетки сумеют пробить заслон вредоносных импортных таблеток, и Жанна откажется от своей поездки в Англию, узнав в один из дней, что она забеременела.

      Он уже хотел этого ребенка, неважно, кто будет, — мальчик или девочка. Будущая устойчивость казалась такой желанной и надежной. Но чуда не произошло.

       В последний день каникул Валерий оставил свою сумку в камере хранения на вокзале и пошел провожать Жанну домой, в Киев. Торопящиеся к теплу вагонов через сумятицу противного холода не прекращающейся метели толпы взволнованных людей огибали их, как временное препятствие, не останавливаясь. И они застыли в долгом молчании.

      — Когда тебя ждать обратно? — он обнимал крепкие плечи подружки, понимая вдруг, что этот уютный поезд разведет их через несколько минут, возможно, навсегда.

     — Не знаю. — Жанна ни словом не обмолвилась Валерию, что после оформления необходимых документов дома, в Киеве, она вместе с родителями сразу же уедет на три недели в санаторий в Ялте.

       Предстоящая разлука с Валерием была неизбежной, а будущее влекло своей новизной, полной неопределенностью. Она понимала, что такого по-детски непосредственного, как мальчишка, Валерия ей еще долго будет не хватать. Но определенный жизненный опыт взаимоотношений с мужчинами напоминал — время не только лечит, но и дарит новые встречи.

      Расстались холодно. Валерий независимо повернулся спиной к медленно проплывающим ступенькам состава, понимая, что Жанна смотрит в окно купе и, наверное, сейчас злится.

    - Да забудь ты про женщин, наконец-то! Сколько времени тратишь, расплываясь, как кисель, в их затягивающих в омут полного бесчувствия объятиях! Ты — мужчина, и на первом месте у тебя должна быть карьера, работа, твои увлечения! А женщины никуда не денутся! — он решительно выдернул свою спортивную сумку из ящика камеры хранения. — Все! Теперь только учеба!

      (продолжение следует)

   Предыдущая глава 7. http://proza.ru/2020/06/18/1418

   Следующая глава 9.  http://proza.ru/2024/04/26/1747