Инстинкт Убийцы 3. Глава 5. 11

11
- Уже без пяти, - сказал молодой мужчина в очках и с длинными дредами, в голосе слышалось осуждение. – Надеюсь, этот тип не опоздает. Это неуважительно.
Он закрыл тонкую кружевную занавеску и отошел от окна. При движении зазвенели многочисленные цепи, прикрепленные к широким мешковатым джинсам. Покрытая татуировками рука нырнула в карман, достала смартфон.
- Ну и рожа! – Парень усмехнулся, в сотый раз глядя на фотографию Вадима на сайте Союза журналистов. – Такой мордой только асфальт жрать!
- Это он умеет, не сомневайся, - гордо заявил Анатолий, он метался по дому, снова и снова проверяя, не забыл ли чего, не оставил ли лишнего на видном месте. Скоро его скромную обитель увидит весь мир, не хочется припозориться в свой дебют. – Такой мне и нужен, чтобы пер, как танк.
Приятель, которого звали Максим, но в сети его больше знали, как Максимуса Фрая, плюхнулся в кресло в гостиной, крошечной, как чулан, и почти полностью заставленной картинами, и снова уткнулся в телефон. Они познакомились в рекламном агентстве, где работал – «подрабатывал», на самом деле, настоящей работой он считал как раз свои картины – Анатолий. Парни сразу сдружились, хотя иногда Макс казался странным, как и все АйТишники. Художники тоже слывут немного (в лучшем случае) чокнутыми, думал Анатолий, так что не мне его судить.
Максим, выглядевший, как помесь панка и ботаника, дикое сочетание, сбивающее восприятие с ног, работал в основном дома, так что никто никаких претензий к его внешнему виду не предъявлял. Широкие джинсы, увешанные цепями, сочетались с массивными ботинками зимой и кроссовками летом, а в качестве верхней части гардероба он неизменно предпочитал классические рубашки или свитера а-ля «мальчик из дорогой частной школы». А выше несочетаемого сочетания джинов и рубашки\свитера свисали длинные дреды, некоторые самых неожиданных цветов вроде малинового и зеленого, ну а дополняли картину очки в изящной оправе на интеллигентном лице. Хрупкое телосложение делало образ еще более несуразным, а вишенкой на торте служили многочисленные татуировки самых разны стилей и направлений. На полностью забитых руках и груди парня можно было среди прочего найти портрет Стива Джобса и Мэрилин Монро, Эйфелеву башню и двух собак (голову немецкой овчарки, выполненную до того реалистично, что, казалось, она сейчас моргнет и залает, и мопса в полный рост), множество надписей на самых разных языках - от цитат из Библии на древней кириллице, до мудреных изречений из Корана на арабском. Так же имелись иероглифы, Максимус любил хвастать, что их написал тибетский монах, а значит, с ним точно не произойдет эта история про «не замораживать повторно» и «лапша с креветкам».
- Может, именно это они и значат, или что похлеще, - подкалывал иногда Анатолий, на что его друг невозмутимо отвечал:
- Даже если так, я смогу подогнать и под это глубокий смысл. А монаху – минус в карму. – И они оба смеялись.
И Анатолий нисколько не сомневался, что будь на этом странном парне написано хоть «очередной кусок дерьма, возомнивший себя духовным гуру», он и это сумеет сделать своей фишкой. Такой уж он был, этот Максимус Фрай. Но при всех странностях и противоречивости, он был хорошим другом и отличным специалистом в сфере информационных технологий, два в одном, как раз для такого случая. Только ему и мог рассказать Анатолий о своей встрече и о шансе, который дала судьба. А заодно – он хоть и был далеким от мирской суеты творческим человеком, но идиотом не был – он попросил проверить своего благодетеля по базам данных. Ждал, кусая губы и ощущая тяжелый ком в груди, но Макс сообщил с изрядной долей удивления, что журналист чист, он на самом деле тот, за кого себя выдает, и действительно работает в Москве в нескольких изданиях как «свободный художник».
- У Бога нет других рук, кроме наших, - глубокомысленно завершил свой доклад Максимус, - а высшая справедливость  - не молния с неба, она всегда действует через людей. И этот шанс – это справедливо.
Анатолий с благодарностью посмотрел на друга и пригласил его стать свидетелем чуда. Во-первых, хотелось разделить с кем-то такой важный момент, поворотный момент всей его жизни; во-вторых, ему всё же хотелось перестраховаться, он и сам не знал, почему, но этот тип заставлял его нервничать, ему не хотелось оставаться с ним наедине в своем доме. Нет, он, конечно же, не думал, что тот украдет картины или еще что… просто хотелось иметь группу поддержки, вот и всё.
- Ты бы переставил свой скутер, - Анатолий нервничал, выглядывал в окно в малюсенькой кухне- прихожей, но на улице не было ни души. Только молчаливые соседские дома в вечерней дымке и сияющий скутер Максима. В теплое время года он передвигался исключительно на нем, в холодное – на раритетном Москвиче 2141, доставшимся от деда. – Он на машине, а там места для парковки нет.
- Пусть поставит около тротуара, - заявил Максимус, не отрываясь от телефона, там у него всегда кипела жизнь. – Пусть знает, кто тут хозяин.
Анатолий покосился на друга, но ничего не сказал, бунтарство было в крови Максима, как красные кровяные тельца, никуда от этого не денешься. И, опять же, приятно иметь такого твердого парня рядом, когда этот журналист, умеющий и любящий жестко играть, начнет бродить по дому, оценивать картины и раздавать указания, как встать в кадре. Главное, чтобы Макс не перегнул палку, решил Анатолий, он отошел от окна и посмотрел на часы над маленьким столом, за которым он ел. Ровно 7. Опаздывает, начал он, но не успел закончить мысль - в дверь позвонили.
- Ты вроде говорил, что он на машине, - Максим оторвался от телефона, почему-то нервозность друга передалась и ему. – Я не слышал мотора.
Анатолий пожал плечами и молнией метнулся к двери. Наверное, это не он, сосед или очередной свидетель Иеговы… Но, подходя к окну возле входной двери, он увидел знакомый силуэт, внутри всё похолодело. Это, несомненно, был тот самый журналист.
***
Первое, что бросилось Вадиму в глаза – уродливая, дикая помесь панка и маменькиного сынка. Существо сидело в кресле, вальяжно раскинув длинные ноги в широченных джинсах. Оно демонстративно смотрело в экран смартфона, даже не подняв головы на звук открывающейся двери и голоса.
- Проходите, - художник сменил рубашку на какую-то пеструю майку, браслетов, казалось, стало еще больше. Скоро он не сможет руки поднять, подумал Вадим и подавил улыбку.
- Хорошие новости, - сразу к делу перешел Вадим, - я отправил Эльвире Аслановне твою Венеру. Она хочет видеть остальное.
- Отлично!
Домик был как игрушечный, комнатки были настолько маленькими, что в кухне-прихожей едва умещались двое взрослых мужчин. Зайдя, Вадим с любопытством посмотрел на сидящего маменькиного панка, как он его окрестил, тот демонстративно игнорировал его.
- Вы без машины? Я не слышал мотора, - сказал художник, похоже, не зная, как себя вести.
- Да, в паре кварталов отсюда колесо лопнуло, - рассеяно ответил Вадим, с нескрываемым интересом разглядывая обстановку. – Прокатные машины - убитые, но не похороненные.
Художник выдавил вежливую улыбку.
- Это мой друг, Максим, - представил он существо в кресле. – Макс, это тот самый человек, купивший Венеру.
- Привет, - очкастый панк наконец поднял голову, оглядел Вадима претенциозным взглядом, махнул татуированной рукой и вернулся к созерцанию гаджета.
Чудовищный придурок, вынес вердикт Вадим. Тем приятнее будет свернуть его тощую шею. То, что вместо одного его ждали двое, нисколько его не удивило. Барашкам свойственно сбиваться в стада, так они чувствуют себя безопаснее. А то, что они почуяли хищника – это рефлекс, данный природой для выживания.
- Это твой скутер перед домом? – поинтересовался он, спрашивал не просто так.
- Угу.
- Что ж, - он переключился на главного героя вечера, - время не ждет, а Эльвира Аслановна как раз ждет, так что начнем.
- Картины в гостиной, - Анатолий, чувствующий, как сердце подскакивает гуда-то в горло и начинает там трепыхаться, как мотылек, пойманный в паутину, указал на крошечную комнату, соединенную с кухней-прихожей.
Вадим шагнул вперед, гостиная размерами походила на чулан, а теперь, вся заставленная картинами, она и вовсе перестала напоминать комнату для приема гостей. На пути возникли раскинутые ноги панка-ботаника, Вадим решительно перешагнул одну, вторую этот наглый сосунок тут же убрал. Вадим внимательно осмотрел комнатку, крошечный диванчик, одно кресло – занятое этим диким миксом бунта и послушания – советская стенка с посудой и небольшой плоский телевизор, прикрепленный к стене. И множество картин в рамах, на полу, на диване, на стенке, прислоненные к креслу, к стенам. Да этот сукин сын малюет, как электровеник, удивился Вадим, жадным взглядом он бегал по картинам, ища ту самую, но ее здесь не было. Волна злости взметнулась в голове, попыталась накрыть сознание, Вадим ей не позволил. Пока.
- Вижу, ты плодотворно работал, в лени тебя не упрекнешь. Это хорошо. Тот, кто думает, будто на вершине мира люди возлежат на шелковых подушка и пьют Дом Периньон Роуз Голд – никогда там не окажется. Нет, друг мой, там пашут, как проклятые… а вот в свободное время пьют Дом Преиньон и закусывают Уайт Стилтон Голд.
- Что это? –Подал вдруг голос из кресла маменькин панк.
- Сыр с золотой стружкой. – Ответил Вадим не поворачиваясь.
 - А на фига есть сыр с металлом?
Вадим не удостоил его ответом.
- Тесновато, зато правдиво, - вынес вердикт Вадим. – Теперь покажи гараж, там ведь самое главное, - он сделал паузу, думая, что сейчас близок к кристальной честности как никогда. – Там твоя студия.
 - Для этого придется выйти.
- Ну, тогда с гаража и начнем съемки. – Бодро заявил Вадим и направился к выходу.
Панк так и остался в кресле, но на этот раз убрал свои грабли с дороги еще до того, как Вадим приблизился. Учится, подумал он, и это хорошо. Как там говорят: лучше умереть познавшим, чем невеждой? Как-то так.
Они вышли из домика, художник неожиданно направился к низкому забору и такой же крошечной низенькой калитке, что отделяли его владения от тротуара и короткой подъездной дорожки, и запер ее на щеколду.
- Я ждал вас, поэтому и не запер, - ответил он на вопросительный взгляд своего «благодетеля», - а так, всегда запираю.
И какой в этом смысл, едва не рассмеялся Вадим, любой взрослый может, особо не напрягаясь, перешагнуть этот «неприступный» забор. Барашки, вздохнул он про себя, видимость им всегда важнее сути. Они живут в выдуманном мире: если ты поставил забор – ты в безопасности, если к определенному возрасту обзавелся семьей (не важно, счастливо или нет) – ты нормальный член общества, если ты хорошо зарабатываешь – тебя надо уважать. Он с презрением окинул взглядом этого тупого барашка, возомнившего себя не таким как все, считающего себя таким уникальным и ценным… и тут же взгляд его изменился, как будто кто-то переключал эмоции в его голове нажатием кнопки. Не время показывать свое истинное лицо. Еще не время.
Вдоль домика по узкой дорожке они прошли в на удивление просторный двор, там, прижимаясь к стене домика, стоял гараж, с виду, размерами даже больше, чем жилище. Вадим сразу отметил множество окон, больших и закованных в решетки. Хоть на это ума хватило, подумал он, пока они приближались по бетонной дорожке к странному строению, по обеим сторонам дорожки росла трава, не газонная, просто сорняки, несколько деревьев - яблоня, слива и рябина – свешивали на улицу свои длинные ветки, низенький забор им нисколько не мешал, а вот рядом с гаражом росло какое-то громадное дерево, накрывая ту часть двора зеленым куполом. Перед входом в гараж бетонная дорожка расширялась и превращалась в площадку, от которой две колеи, проложенные прямо в земле, вели к символическим воротам. Игрушечный домик, игрушечный забор, игрушечная жизнь, подумал Вадим, останавливаясь и дожидаясь, пока его спутник подберет нужный ключ и откроет дверь. В метре от нее в той же стене были ворота, через которые художник и выезжал, а между ними висел старинный резной фонарь, совершенно не сочетающийся с обстановкой.
- Знаю, надо бы его спилить, - художник кивком указал на толстенный ствол и могучие корни, выпирающие из земли, - закрывает весь свет. Но его сажал мой дед, это вроде как наша семейная реликвия. И потом, я всё равно предпочитаю работать под открытым небом. Пусть Вселенная видит. Хотя она итак видит, да?
- Наверное, - безразлично ответил Вадим и тут же добавил, - а про дерево надо написать и снять его, поставить картины возле него, и тебе стать рядом. Но это уже завтра, когда свет будет.
При мысли о том, что его удовольствие растянется еще на один день, глаза художник сверкнули, как падающая звезда. Краем глаза Вадим уловил движение слева, повернулся. В окне гостиной маячил тощий силуэт – панк-паинька мониторил обстановку. И до тебя очередь дойдет, мысленно сказал ему Вадим, проживай последние минуты своей пустой жизни.
- Проходите, - Анатолий вошел первым и включил свет, не мертвый белый свет обычных энергосберегающих ламп, а мягкий, светло-желтый. На освещении этого места он явно не экономил.
Гараж был огромным помещением прямоугольной формы. Вдоль стен были развешаны полки и шкафчики, тянулись стеллажи с покрышками, инструментами, множеством банок, баллонов, бутылок и баллончиков. Прямо подарок, восхитился Вадим, этот болван как будто знал, как должен умереть, и старательно к этому готовился. Всё запланировано и записано в Книге Жизни, хранящейся в Небесной канцелярии, да, это бы ему точно понравилось, подумал Вадим и улыбнулся. Художник заметил его улыбку.
- Ну как? – Спросил он, - хорошо я тут устроился?
- Идеально!
И Вадим снова не солгал.
Посередине стояла кроваво-красная Хёндай, но она занимала лишь небольшую часть возле ворот, а всё остальное пространство было отдано картинам. Напротив ворот вдоль всей стены тянулась сплошная столешница, под ней – тумбы, набитые бог знает чем, над ними через равные промежутки высоко располагались окна, все забранные решетками. Света они давали много, но из-за высоты никто не мог увидеть, что творится внутри. Опять хорошо! Подобным образом окна были размещены по всему периметру, и все слишком высоко, чтобы дать возможность любопытным поглазеть. Те, что находились над тумбами и столешницей – заваленной всяким хламом, а также кистями, палитрами с засохшими красками и обломками рам – были чисто вымыты, остальные – не в лучшем виде. Но он же сказал, что редко работает здесь, вспомнил Вадим, да и свет всё равно крадет дерево, вот зачем ему это дорогое освещение. Впрочем, скоро оно уже не понадобится.
На мольбертах за машиной стояли несколько пейзажей и что-то абстрактное, Вадим метался взглядом по картинам, ища ее, ту самую, ради которой он всё это затеял.
- Может, их как-то расставить? – подал голос Анатолий, - или мне стать рядом? Или как?
- Так, - Вадим тряхнул головой, заставляя себя выйти из этого лихорадочного состояния, картина всё равно от него никуда не денется, так что надо расслабиться и наслаждаться спектаклем. Сто лет МХАТу, подумал Вадим, так они в детстве говорили о безбожно врущем и притворяющемся человеке. Сейчас этим человеком был он. – Сначала, я думаю, надо сфоткать и отослать Эльвире Аслановне твои лучшие работы. Она всё же ждет. А потом займемся нашими делами.
- Отбери пять лучших по твоему мнению, - продолжил Вадим, изучая холодными глазами помещение, запоминая каждую деталь, каждую мелочь, которая сможет пригодиться. – Расставь их там, - он кивком указал на свободную площадку перед столешницей, - я быстро сфоткаю и отправлю. К окончанию съемок ты уже будешь знать предварительный вердикт.
- Это как? – Побледнел вдруг художник.
- Это - понравилось ей или нет.
- А если не понравится?
- Она профессионал, как ты и сам знаешь. – Сухо ответил Вадим, - не обязательно любить шоколад, чтобы торговать им. Она может не влюбиться в твои картины, но оценить потенциал, понимаешь?
- Да.
- Ну, тогда за работу!
Художник двинулся к своим картинам, составленным возле стен, стоящим на столешнице, прислоненным к стеллажам, он шел уверенно, точно зная, где какую работу искать. Похвально, отметил Вадим, хоть здесь всё четко и без бардака. Он стоял, едва сдерживаясь, чтобы не начать кусать губы, где-то среди этого хлама его ждала Фатима, путевка в золотую жизнь – в этом придурок с браслетами не ошибся, она-таки стала счастливым случаем, хоть и не для него.
- А может, больше, чем 5? – Спросил Анатолий, в его руках были две работы, на взгляд Вадима – обе ни о чем, но тот никак не мог выбрать.
- Почему нет? – благодушно согласился Вадим, он уже четко знал, что будет делать. – Остальные отнесем в дом, а сейчас – только 5.
- Ладно, - художник со вздохом вернулся к отбору картин. Где же ты, думал Вадим, ощупывая глазами каждую раму, каждый краешек листа бумаги, прикрепленный к картонному основанию для удобства.
- Ты там не выбирай слишком долго…, - начал было он, и вдруг слова застряли в горле, из стопки возле левой стены художник достал ее.
Вадим сразу узнал силуэт, это была она, его темная богиня.
- У меня только 3 мольберта, - проговорил художник, - куда поставить остальные? Или снять их по очереди?
- Ее первую! – Выдохнул Вадим, а ноги уже сами несли его к парню, держащему картину.
Из невероятно красивого рассвета на сказочный берег выходила она, женщина, которая стала его наваждением, его мечтой и кошмаром. Почти 15 лет он шел к ней, шел вслепую, по следу из хлебных крошек, который никуда не вел, и вот совершенно неожиданно Судьба указала ему путь.
- Это потрясающе! – Он пожирал восхищенными глазами картину, только восхищение это было совсем не того рода, о котором думал автор этого полотна. – Лицо! Ты сохранил лицо! И как четко оно прописано!
- Когда имеешь готовый образ в голове, - самодовольно ответил явно польщенный Анатолий, - остальное уже - дело техники. Поэтому я сначала и написал тот портрет крупным планом. Я запомнил ее лицо, а потом воссоздать его было уже не сложно.
- И очень приятно, - добавил он, но Вадим пропустил всю эту тираду мимо ушей, автоматически проанализировав на предмет полезных сведений. Таковых там не имелось.
- Сейчас, - Вадим уже достал телефон и включил камеру, - держи ровно.
- А я попаду в кадр?
- Сейчас это неважно, - ответил Вадим, наводя объектив, - сейчас важны картины. А ты и картины – это будет позже.
Он сделал идеальный снимок, и хоть ему хотелось рассматривать его, запоминать и просто скользить взглядом по идеальной черной фигурке, выходящей из волн навстречу рассвету, он понимал, что у него еще будет для этого масса времени. А сейчас надо сохранять холодную голову и работать. Работать на свое будущее.
- Окей, - остальные картины он тоже снял, почти не видя, что снимает, - сейчас отправим, хвала богам за WhatsApp.
- А студию когда будете снимать?
- У меня есть идея, - улыбнулся Вадим, с неохотой выключая телефон и пряча в карман, но даже сквозь ткань джинсов он как будто чувствовал жар, исходящий от нее. – Фотосессию начнем из дома, и первый снимок: ты, задумчиво смотрящий на нее. – И он кивком указал на Фатиму. – Картина просто прелестна, и ты должен запомниться вместе с ней. Ты должен ассоциироваться с твоей лучшей работой…
- Ну, не знаю, – протянул художник, с обожанием глядя на картину, которая таки принесла ему долгожданную удачу. – Она, конечно, хороша, я влюбился в эти работы… но не знаю, может, это не лучшая моя работа. Просто очень удачная.
- Ее изображение принесло тебе первую удачу, так? – Художник кивнул, понимая, к чему клонит Вадим. – Не спугни эту золотую птичку, дважды она на плечо не садится. Если разыграешь свою карту правильно, получишь возможность показать миру всё, на что способен. А пока не делай резких движений и старайся всячески угодить золотой птичке, которая вдруг уселась тебе на плечо.
- А моя бабушка говорила, что удача – это ветер, - улыбнулся Анатолий, - это поток, его нельзя поймать руками, им нельзя управлять, и без всяких причин он вдруг подхватывает человека и уносит. Несет его высоко, над всем дерьмом этого мира, так что ему даже ножки пачкать не приходится. И она говорила, что поэтому так больно падать и так страшно – с такой-то высоты! Так разбиваются насмерть.
- В наше время уже изобрели парашют, - хищно улыбнулся Вадим и подмигнул парню. – Бери картину и пошли в дом. Время не ждет.
Когда они вышли из гаража, уже совсем стемнело, на улице зажглись фонари, мамаши звали детей домой, собачники выходили на вечернюю прогулку. Надо переждать это время, подумал Вадим, вышагивая по бетонной дорожке за художником, послушно несущим самую ценную свою работу, пусть всего лишь для одного человека. Спальные районы везде одинаковы, утром они напоминают муравейник, разворошенный шаловливым ребенком: все выскакивают из домов, куда-то бегут, что-то несут – школьные рюкзаки, пакеты с обедами, деловые папки и кейсы – приветствуют сородичей на бегу, но не замедляют скорость. Днем эти улицы превращаются в город-призрак, тишина, никакого движения, иногда одинокая домохозяйка или пенсионер могут выйти на прогулку или в магазин, но эти одиночные вылазки только подчеркивают пустоту и тишину улиц. А вечером все снова бегут, как те же муравьи от грозы – тащат всё в свои домики, наполняя улицы шумом и говором, гудят моторы, скрипят ворота, лают собаки, не видевшие хозяев весь день.
На этой улице не было маленьких детей, а дети постарше уже отрываются от дома, уходя гулять подальше от родительских глаз, в этом Вадиму повезло, когда он шел сюда, его никто не видел. Теперь оставалось переждать время вечерней суматохи, к 9 часам такие районы снова превращаются в пустыню, на этот раз под луной.
Вадим заботливо подержал дверь для Анатолия, когда они входили в дом, панк-паинька снова сидел в кресле в той же позе, как будто и не подходил к окну.
- Поставь пока картины. – Сказал Вадим, закрывая за собой дверь. Время пришло, и как же у него чесались руки. – Я хочу, чтобы они остались здесь.
- Почему? – Удивленно спросил художник, застыв вполоборота с картинами в руках. Его чудаковатый друг всё так же таращился в смартфон с делано-безразличным видом.
- Поэтому. – Тихо проговорил Вадим и глаза его загорелись каким-то ледяным огнем.
С невероятной быстротой он метнулся вперед, как будто вскользь ударил художника по ноге, и тут же оказался у него за спиной, чтобы поймать его в свои смертельные объятия. Звук ломающейся шеи показался оглушительным в тихом маленьком домике. Картины со стуком упали на пол.
Панк в кресле наконец оторвался от смартфона и теперь дико таращил глаза на Вадима.
- Один готов. – Сообщил он онемевшему парню и шагнул к нему, на ходу снимая короткий нож с магнитного держателя над сплошной столешницей, накрывающей рад кухонных тумб.
Панк что-то замычал, возможно, впервые в жизни забытый, смартфон вывалился из рук, парень попытался встать, наступил на свой обожаемый телефон и медленно начал пятиться вглубь комнаты, не сводя с Вадима диких от ужаса глаз. Ну точно антилопа, загнанная тигром, промелькнула мысль где-то на задворках сознания, пока Вадим шел к нему, предвкушая момент.
- Знаешь, почему я не взял нож побольше? – спросил он, надвигаясь на тихонько поскуливающего панка, и где теперь вся его крутизна, подумал Вадим, это было приятно. – Потому что любой профессионал тебе скажет: нет ничего удобнее и смертоноснее, чем маленький нож в умелых руках. А мои – умелые, ты уж мне поверь.
Панк-паинька уперся в стену, издавая какие-то тихие ноющие звуки, глаза не отрывались от Вадима. Всего в нескольких сантиметрах от него была дверь в спальню, но он и не думал о побеге или попытке спастись (хотя шансов у него не было, дверь не запиралась, а окно со стороны двора было на половину завалено каким-то хламом), бесстрашным воином он был только в виртуальном мире и в рамках социального этикета. Как всегда, подумал Вадим и усмехнулся.
- И я не зря попросил его оставить картины там, - он играл с жертвой и получал от этого удовольствие. И какого черта! Он это заслужил, наконец выдохнуть, спустить пар, позволить потоку унести себя к золотым небесам. Она смотрела на него, даже сквозь картины он чувствовал на себе ее взгляд, и это заводило. Она – величайшая из современных убийц, охотница, которой нет равных, так пусть смотрит на того, для кого сама станет трофеем.
Он подошел почти вплотную, оставляя безопасное и в то же время контролируемое расстояние.
- Не хотел, чтобы они запачкались кровью.
А дальше всё произошло так же быстро. Вадим картинно крутанул нож в руке, глаза парня рефлекторно сместились на оружие, в ту же секунду Вадим шагнул вперед и всадил сверкающее лезвие на нелепой пластиковой ручке в беззащитную тонкую шею, перерезая сонную артерию – он точно знал, куда бить. Панк взвизгнул, но звук тут же стал хрипом, кровь, горячая и густая, хлынула из раны на свитер в стиле «маменькиного сынка», в выпученных глаза сверкали удивление и ужас. Руки метнулись к горлу, кровь тут же залила и их, но не Вадима – сделав дело, он как пружина отскочил в сторону, всё еще держа нож в руке. С лезвия на ковер капали толстые тяжелые капли, но это было неважно, важно было не запачкать одежду, и она осталась чистой, только кисть покрывала начинающая загустевать кровь жертвы.
Неординарный друг Анатолия, известный в сети как Максимус Фрай, любящий татуировки и выпендреж и считающий себя уникальной личностью, доживал последние секунды, кровь пропитала свитер и джинсы, он сполз по стене, к которой прижимался, не сводя с Вадима удивленных и даже немного осуждающих глаз. «Как ты мог такое сделать? - Спрашивали эти угасающие глаза, - как мог поступить так со мной?». Еще как мог, подумал Вадим, наблюдая за смертью уже даже не в сотый раз, он бывал в зонах боевых конфликтов, он видел смерти сотен человек, он видел пытки, он видел то, что люди не должны видеть и делать друг с другом… но они делали, а он видел. Поэтому смерть этого наглого сосунка его совсем не трогала, очередное пустое место, освободившееся окончательно. Когда панк-паинька перестал дышать, он молча кивнул, подошел и бросил нож рядом с телом.
- Актеры на своих местах, - сообщил он мертвому телу, - спектакль начинается.
Он вышел из комнаты, в кухне-прихожей валялся художник, так и не дождавшийся признания при жизни. Но ты определенно получишь свои пять минут славы, подумал Вадим, равнодушно перешагивая через распростертое тело. Он знал, что должен делать, но спешить было некуда, а картина влекла его слишком сильно. Присев на корточки возле трупа, он начал перебирать картины, бесцеремонно отбрасывая все ненужные. А вот и она!
- Ну что, - ухмыльнулся Вадим, пожирая глазами фигуру, выходящую из волн, - сегодня ты убила еще двух человек.
Он встал, заставил себя поставить картину на столешницу, отодвинув кастрюли и пакеты.
- Неуловимая Фатима. – Его глаза, горящие ледяным огнем, делали его похожим на демона, вырвавшегося в мир после тысяч лет заточения. – Скоро ты станешь моей ручной кошечкой. Будешь прыгать по команде и убивать для меня. Я укрощу тебя, я стану твоим хозяином. Ты заплатишь мне за все эти годы, за все унижения, за все провалы.
Жестокая улыбка искривила его губы.
- Ты глупая, глупая выдолбистая сука. Глупая, потому что выбрала не ту сторону. Выигрывает всегда казино, не с тем ты решила тягаться, детка. И теперь – зеро! – ты всё проиграла.
Чувство свободы и триумфа поднялось в груди, как волна или волшебный ураган, о котором говорила бабка этот мертвого придурка с браслетами. Удача, судьба, победа – теперь всё в его руках, а, как он уже говорил ранее, у него умелые руки.