Контрольная оценка

В юношестве, перед самым выпускным из одиннадцатого класса, учителя часто проводят с учениками беседы о выборе будущей профессии. Такой разговор обычно проходит в задушевной, дружеской атмосфере, с легким юмором и нотками сатиры. Для нас, выпускников, будущая жизнь казалась миражом. Мы, совсем юные, почти дети, еще толком не определили свои цели, а большой мир — как грозовые тучи — ждал нас, неоперившихся птенцов, готовящихся к первому полету. И кто знал, что ждет нас впереди?

В нашей небольшой сельской школе никто не уходил после девятого класса — так было не принято. Старые учителя, пережившие тяжелые девяностые, привыкли тянуть каждого «за хвост», боясь упустить. К сожалению, такие дети потом часто терялись в жизни, и их судьба складывалась не самым завидным образом, полным трудностей и разочарований. А учителя переживали за каждого.

Тем не менее, в школе были и другие примеры.

Наш класс был единственным выпускным в тот год. Нас подтягивали по всем предметам, учителя буквально сидели у нас на головах. Порой на сон оставалось всего пара часов. И вот однажды, во внеурочное время, наша классная руководительница решила провести беседу о будущем. Скорее всего, я бы назвала это предсказаниями нашей учительницы алгебры — или, как говорят в молодежном сленге, «стебом». С её точки зрения, с её умением выстраивать логические цепочки и подмечать причинно-следственные связи, это выглядело именно так.

В нашем классе учился мальчик из многодетной семьи — Денис Гусев. В школу ходил редко, но метко: с драками и разборками. Парень был грубым и дерзким, но с девочками вёл себя терпимо. Одежда его была старая, в основном от деда, так как родители были неблагополучными — много пили, а детей забросили. Вот бабка с дедом и забрали всех шестерых мальчиков к себе. Взялись за воспитание по советским привычкам, в труде — «Старание и труд к доброму делу ведут» — часто от старика можно было услышать подобные мудрости в виде пословиц. Бывший фронтовик, поэт в душе, механик от Бога, а теперь заслуженный пенсионер Анатолий Александрович держал в узде всех ребят. Особенно Дениса.

Когда родился второй ребёнок, старшему не было и семнадцати. Все младшие — погодки. Дети остались у стариков в большом старом срубе с просторным двором, лугом и даже выходом к речке. Все ребята были весёлыми и работящими. Помогали по хозяйству: коров пасли, огород пололи, рыбу ловили. Всему селу было известно, как средний брат, Артём, гонял корову к пологому займищу, под раскидистой вербой. Там и трава сочнее, и спуск к воде удобный. Тарзанку нацепит на ветку — и прыгают в воду. Ряску собирали сочками — на корм скотине. Белых уток гоняли к камышам — там тростник свежий. Пух к зиме заготавливали, мешки набивали — на продажу. Бабка денежки копила, детей в школу собирала, а сама в старых калошах ходила.

С утра ребятишки по двору носятся — скотину кормят, потом на дедовом мотоцикле в школу мчатся. А после уроков — обратно, с ветерком, под звонкий смех. Только самый младший, двухгодовалый карапуз, у бабки на руках сидел. Бойкий парнишка — вылитый Дениска в детстве.

Старикам было тяжело поднимать шестерых на одну пенсию. Пособия непутевая мать пропивала, детям ничего не доставалось. Уехала когда-то на заработки — да там и осталась. Говорят, видели её у киоска: пьёт, как мужик, на детские деньги угощает всех подряд, а к своим и не заглядывает.

Как-то раз явился Денис в школу весь в синяках, грязный. Ногти не стрижены, волосы всклокоченные, дедовы брюки до дыр заношены. Рубаха и вовсе на тряпки годилась. Злой, как собака, ко всем придирается. Девчонки перешёптываются — ему ещё обиднее: у других мальчишек джинсы, белые рубашки, рюкзаки, а у него — кульок с одной тетрадкой. А он вонючий, от коровы не отмылся, вот и злится.

Подрался с кем-то — марш к директору. Потом пропадает на неделю-две, появится — и снова за своё: задирается, дерется, опять к директору. Нелюдимый, как волчонок, друзей нет. Совсем отщепенец.

Маялись с ним учителя. Обвиняли мать в нерадивости, жалели стариков. Ждали окончания учебного года как божьего спасения.

Никто не любил Дениса. Презирали за внешний вид — особенно одноклассники. А главным его ненавистником был Сережа, учительский любимчик, будущий золотой медалист. Ему-то чаще всего и доставалось от главного драчуна школы, да, пожалуй, и всей деревни. Сережа — парень видный, с подвешенным языком, притягательной внешностью и обеспеченной семьёй. Его родители работали в сельсовете: мать, Зоя Ивановна, вела все праздники в местном ДК, а отец, уважаемый активист, лихо играл на гитаре. Вся семья пользовалась в селе особым почётом. Оттого и сын вёл себя как центр вселенной — за что и получал от Дениса тумаки за обидное прозвище «Гусь».

С самим Денисом я не дружила, вместе не гуляли, но один случай крепко врезался в память. В долгожданные выходные в клубе устроили танцы, и мы с девчонками, конечно же, собрались пойти. Мама наказала быть дома ровно в десять, без опозданий. Я лишь отмахнулась: «Что с нами может случиться? Мы же свои — кругом родня: кумовья, сваты, тёти да дяди. Через каждый дом — или двоюродный брат, или сестра». И мы, беспечные, упорхнули на танцы.

Никто не ожидал, что явятся залётные парни из соседней деревни — и, к всеобщему удивлению, с ними окажется наш медалист Сергей.

Незваные гости вели себя откровенно похабно. Гоняли девятиклассников по залу, приставали к девчонкам, явно провоцируя драку. А Сергей стоял в сторонке, широко улыбаясь, — дескать, он тут ни при чём. Хотя сразу видно было, кто их привёл. В клубе находились и взрослые — дежурные, следившие за порядком. Некоторые смотрели на Сережу, ожидая, что он как-то повлияет на ситуацию, — всё-таки считался лидером. Но он даже бровью не повёл. Хулиганы продолжали буянить, хоть им и делали замечание. Мы, выпускницы, не стали терпеть  весь этот цирк и быстро ретировались.
      От греха подальше, как говорится.

Время было всего девять вечера, и мы решили прогуляться по окраине деревни. Вышли на проселочную дорогу, которая вела через старую улицу к речке. Там, под раскидистыми ветвями древней вербы, лежал исторический валун - черный, как уголь, базальт. На нем старославянскими буквами было высечено: «Передовое 1809 год». Старожилы говорили, что это и есть остатки старой деревни.

Из прежних времен сохранилась лишь одна улица, названная в честь местного казачьего атамана - улица Горюнова. Так и закрепилось в народе название - Передовая деревня Горюнова.

В деревне имелась небольшая контора сельсовета, несколько добротных усадеб, где размещались библиотека, архив, почта и лесничество. Школа находилась неподалеку от этих зданий. По традиции была здесь и площадь Ленина с памятником погибшим солдатам, небольшим обелиском с именами героев Великой Отечественной войны.

Работы в деревне почти не было - все ездили на заработки в район. Туда же отправлялись за покупками на базар и к врачам в больницу. До райцентра было рукой подать - каких-то пятнадцать километров. Кто-то добирался своим ходом, кто-то - на автобусе.
      Мы правильно сделали, что ушли с танцев раньше времени. Позже я узнала - вскоре после нашего ухода местные парни схватились в драке с приезжими. Наши вроде бы отстояли честь деревни, но нам, девчонкам, тоже досталось.

За нами увязались двое незнакомцев из тех самых "залётных" да ещё и Серёга с ними. Мы с Настькой, Надькой и Маринкой бросились наутек. Темная улица, каждая из нас дрожит от страха, а сзади... Слышим - кто-то бежит, травой шуршит, потом будто в кусты нырнул и затаился. Мы прибавили шагу.

Только выбежали на улицу Горюнова - сзади показались те самые преследователи. Мы как завизжим, включили пятую скорость и давай удирать, подняв на ноги всех деревенских собак. Такого воя не стояло, наверное, со времён последней войны!

Маринка, наша длинноногая спортсменка, успела схватить Надьку и Настьку за руки и потащила вперёд. А я отстала, замерла на месте - вот и попалась.

Знала одно: раз рядом Сергей - сильно не обидят. Максимум, поговорят. Сам "медалист", как всегда, стоял в сторонке, ухмылялся, а его приятели допытывались, как меня зовут и где живу.

И вдруг - как чёрт из табакерки! - на них налетел Денис. В грязных шортах, весь в пыли, будто из шахты вылез. Мигом уложил обоих на лопатки. Серёжа, завидев его, только пятками сверкнул - и был таков, юркнул за ближайший поворот.
— Залётные? — Денис навис над самым крупным парнем, голос его звучал как стальная пружина. — Откуда приперлись? Чего к девчонке пристали?

— Да мы просто познакомиться хотели! — запинаясь, выпалил первый.
— Мы только подошли! — подхватил второй.
— Мы её пальцем не трогали, честное слово! — завыли перепуганные парни.

— А если бы тронули своими грязными лапами, я бы вас на месте уложил! — зарычал Денис, будто разъярённый зверь.

— Да мы ничего плохого! — захлебнулся самый бойкий. — Из Пототаевки мы... Серега с нами был, но смылся. Он за это ответит.
— Ещё как ответит, — кивнул второй.

— Чего? Из Пототаевки? — Денис по-прежнему держал парней прижатыми к земле, сжимая кулаки. Он наклонился к тому, что валялся у его ног. — Колькету этого знаете? Того, что недавно с Гусём дрался?

— Знаем, — хором ответили парни. Один, осмелев, добавил: — Так Колькет до сих пор ходит весь синяками, особенно под глазом здоровенным. А у него ж батя — авторитет! Теперь с Гусём за руку здоровается! У нас в Пототаевке только и разговоров — никто Гуся в глаза не видел, а легенды ходят...

— Вот именно! — взревел Денис, распрямляясь во весь рост. — Я и есть Гусь! Это я Колькету фонарь поставил! Если ещё раз сунетесь в мою деревню — живыми не уйдёте! Катитесь отсюда!

— Договорились! — парни вскочили на ноги, отпрыгнув на безопасное расстояние. На прощание самый смелый крикнул: — Гусь, мы в Пототаевке за тебя горой! Только ты... ты никому не говори, что мы тут были. Лады?
— Лады! — буркнул Денис, разжимая кулакии.

Я замерла рядом с ним, едва переводя дыхание. Широко раскрытые глаза не отрывались от Дениса — впервые в жизни я не знала, что делать: бежать или остаться.

— Чего разинула рот? Заходи в гараж, не светись тут! — рявкнул он, вытирая нос испачканной в мазуте рукой.

Двери гаража были распахнуты настежь. В тусклом свете единственной лампочки передо мной открылась рабочая "вселенная" парня — разобранный до кузова старый "Запорожец". Я с изумлением рассматривала аккуратно разложенные на выцветшей скатерти инструменты и детали.

Мой взгляд скользил по стенам: самодельный самокат из досок, потрёпанный велосипед "Салют", деревянные санки. Всё здесь расставлено с педантичной точностью, что совершенно не вязалось с образом грубого парня, о котором судачила вся школа.

— Ого... — вырвалось у меня, когда я вышла во двор. Три ярких фонаря освещали ухоженное подворье. Белённая известью мазанка ещё пахла сыростью. На свежевыкрашенных ставнях красовался старинный орнамент — ромбы, крестики, кубики.

За домом виднелись: просторный сарай, свинарник с характерным запахом, аккуратный сенник из тёмного дерева. И сама изба — настоящая русская красавица с резным коньком на крыше.

— Это... твой дом? — прошептала я.
— Да, мой. И что? — буркнул Денис, но я заметила, как он напрягся.
— Да это же чудо! Я и не знала, что у нас в деревне сохранились такие дома!
Парень невольно улыбнулся, тут же отвернувшись. Притворно занялся разбором инструментов.
 — Тебе повезло, столько братьев, а вот  я одна в семье. За меня даже некому заступиться! Видишь, в клуб пошли, а уже, вон, в какую неприятность попала. Страшно идти домой одна.
      — Я тебя провожу, — не раздумывая, предложил Денис, вытирая руки о тряпку. — Только руки сполосну.

Когда мы стояли у моей калитки, уже в кромешной темноте (стрелки часов неумолимо приближались к десяти), я рассказала маме всё: и как подружки меня бросили, и каким подлецом оказался наш "золотой медалист". Мама молнией метнулась в дом — через минуту уже звонила родителям Сергея, Надьки, Настьки и Маринки. Догадываюсь, сейчас там разгорается настоящий скандал. Особенно "любимчику" Нонны Викторовны достанется — небось, сидит теперь, чай в три глотка пьёт, а язык за зубами держит.

А мы с Денисом ещё долго стояли у калитки, обсуждая школьную жизнь и то самое роковое сочинение "Моя будущая профессия".

— Какая уж тут профессия... — горько усмехнулся он, потупив взгляд. — У меня пятеро братишек на шее! Их кормить, одевать, обувать надо... Вот зиму встречаем — всем тёплую одежду купить. Лошадь у нас, корова стельная — Андрюхе молоко нужно. В сарае куры-несушки — надеемся, цыплята выведутся, продадим — Димку в школу соберём. Первый класс ведь... — Он нервно провёл рукой по лицу. — Мать на днях приезжала, денег просила — у Бабы сразу давление подскочило. Свалится Ба — всем нам прямая дорога в интернат. Какая уж тут профессия... Мне бы сейчас заработать, а ты про сочинения...

Голос его дрогнул, и он резко отвернулся, делая вид, что разглядывает звёзды. Но я-то видела — он просто не хочет, чтобы я заметила его слёзы.
         — А где ты работаешь? — по правде говоря, у меня во рту пересохло от услышанного. Я все никак не могла взять в толк, что все не просто плохо, а очень плохо. И не такой он ужасный парень. Переживает за братьев и свою любимую Ба, а я тут про грезы будущего.

— Машины чиню, дед научил, — шмыгнул носом Денис, и я заметила, как дрожит его голос. — Видишь эти перебитые костяшки? — он показал искривлённые пальцы. — Это его "методика обучения". Сейчас подрабатываю — капитальный ремонт мотора в три раза дешевле, чем у мастеров. Научусь новые машины чинить — тогда и дело пойдёт, а пока только эти "ведра" латаю. Вот кирпич недавно разгружал — копеечку заработал. А Галюновы... — он стиснул зубы, — сволочи, кинули нас!Ба теперь не спускает глаз с Анрюшки. А я... — голос его сорвался на хрип. — Я ведь сам молоко пробовал перед тем как дать! Должен был понять! Обещали свежее молоко, а подсунули протухшее. Андрюха отравился... "Скорая" полдня ехала, так мы с дедом на мотоцикле помчались им навстречу.
Он вдруг с силой пнул старую банку, валявшуюся у забора. Жестяной грохот разнесся по тихой улице.

— Всё время так! — вырвалось у него. — Как только копейка заведётся — сразу беда. То корова захромает, то крыша потечёт... А теперь вот... — Денис резко обернулся ко мне, и в лунном свете я увидела, как блестят его глаза. — Ты знаешь, что самое обидное? Галюновы-то свои! Дальние родственники даже. Ну как так-то?

Он тяжело дышал, широко расставив ноги, как будто готов был тут же броситься в драку с невидимым врагом. Потом вдруг обмяк, опустив плечи:

— Ладно... Иди уже. Десять скоро, мать забеспокоится.

Но когда я сделала шаг к калитке, он неожиданно окликнул:

— Эй!.. Если... если ещё эти козлы к тебе приставать будут — сразу ко мне. Ладно? Я их... — он сжал кулаки, — я их по-другому научу уважать наших девчонок.

Мама выглянула из-за форточки, позвала меня домой.
      — Иду! — отозвалась я в ответ, но тут меня осенило: завтра снова сидеть рядом с Маринкой... Желудок неприятно сжался при этой мысли. — День... — неожиданно даже для себя выпалила я, — а можно я завтра пересяду к тебе?

Денис замер как вкопанный. В лунном свете я видела, как его глаза округлились от изумления.

— Ты... чего? — голос его звучал хрипло и неестественно высоко.

Я понимала, что ломаю все неписаные правила. Его "камчатка" — это легенда школы. С первого класса он отстаивал этот узел класса, даже парту свою с выцарапанными инициалами "Д.Г." защищал в драках.

— Понимаешь... — я нервно перебирала край кофты. — С Маринкой теперь... не хочу. И с Надей, и с Настей тоже. Друзья, которые в беде бросают... — голос мой дрогнул. — Это не друзья.

Тишина между нами повисла густая, как деревенские сливки. Где-то вдалеке слышны голоса, лай собак.

Вдруг Денис резко фыркнул:

— Ну и дура я... — пробормотал он себе под нос, потом громче: — Ладно. Только предупреждаю — место у меня гов... не самое престижное. И Нонна Викторовна взбеленится.

Он неожиданно ухмыльнулся той самой своей ухмылкой, из-за которой учителя хватались за валидол.

— Но если решила — завтра увидимся. Только смотри не передумай!

И прежде чем я успела ответить, он уже шагал прочь, нарочито громко топая тяжелыми ботинками, будто специально давая знать всей улице, что Денис Гусев не просто так задержался у калитки.

А я стояла, вдруг осознав, что только что совершила что-то очень важное. Что-то, что завтра перевернет все школьные расклады. И почему-то от этой мысли стало тепло на душе, несмотря на поздний час и начинающийся вечерний холодок.
    
 2.
      На следующий  день Дениса в школе не было. И на другой день тоже. Я сидела за его партой и уже волновалась за него, хотела наведаться, принести всяких сладостей мальчишкам, как через два дня явился мой спаситель с одним пакетом в руках. По началу я обрадовалась, думала у нас получиться такая же задушевная беседа как и прошлый раз, но в этот раз он был сам не в себе. Дерганный какой-то. Первые уроки молчал, а потом...
      На третий урок в класс влетела наша классная руководительница. От нее не меньше несло гневом, чем от самого Дениса. Нонна Викторовна сердито посмотрела на нашу «камчатку», от удивления закатила глаза, а после попросила отложить ручки и тетрадки в сторону, спрятать мобильники и обратить на нее внимание. Все тридцать минут мы внимательно  слушали нашего учителя пытаясь внять ее любимое изречение «Интелегентный человек – человек образованный»,  вбивая в юные головы три главных критерия — образование, достойная работа и достойная зарплата.
     Вот что делает человека – человека!
     «Каждый уважающий себя человек должен...» — твердила она, поднимая палец вверх и размахивая им так, будто вот-вот ткнёт им в доску. — «Вы хотите быть людьми или нет? Ну-ка, Наденька, куда собираешься поступать? Кем мечтаешь стать?»

     — Я хочу стать ландшафтным дизайнером! — гордо ответила Надя.

      Она была готова поспорить и рассказать о своём проекте — том самом, что воплотила в бабушкином саду. Но Нонна Викторовна лишь громко фыркнула, перебив её.

       — Ты же технарь! У тебя отличные оценки по точным наукам, логическое мышление. Иди на юриста! Из тебя выйдет толк — я сразу вижу!
     —А я?! А у меня?! А про меня скажите?!
    Посыпались вопросы. Мы, затаив дыхание, смотрели на Нонну Викторовну с тем самым детским любопытством, которое заставляет верить даже в шутливые предсказания.

Она разыгрывала целый спектакль — будто провидица, раздающая судьбы. С важным видом оценивала каждого, на ходу придумывая будущее по школьным талантам. Это было так театрально, что напоминало юмористическое шоу. Мы подыграли, с готовностью включившись в этот фарс.

— А вот Серёжа — будет директором! — объявила она, торжественно указывая на него. — В нём всё для этого есть! И голова на плечах, и прогрессивный взгляд. Природная способность впитывать знания, как губка! Да и просто... светлый ум!

Она сделала паузу, давая нам проникнуться.

— Лидера сразу видно! — возвестила Нонна Викторовна, будто объявляла миру о новом научном открытии. — Отличные оценки, активность, школа на нём держится! Молодец, одним словом.

Она строго обвела взглядом класс, давя паузой, а затем — с королевским достоинством, словно её «любимчик» уже завтра полетит покорять космос (и это, разумеется, исключительно её заслуги),** провозгласила:

— Вот, дети, если бы вы учились, как Сергей, вас бы в университет с руками и ногами оторвали!

— Ага, лидерские качества — иметь семью при сельсовете… — буркнул Артём, но тут же поплатился за свою дерзость.

Нонна Викторовна молниеносно перевела взгляд на него, а затем — с убийственной сладостью — на Дениса:

— А ты… Денис… — протянула она, словно ставя диагноз. — Ты, милый, можешь разве что коров пасти.

Класс замер.

— Со справкой — она язвительно подчеркнула слово, — тебя даже в ПТУ не возьмут! Я не знаю такого случая! НЕ ЗНАЮ!

Она вскинула руки, будто обращаясь к высшим силам:

— Это же неприспособленность к жизни! Такие, как ты, обречены на самые печальные последствия. Ты никогда не станешь человеком.
      По классу прокатился нервный смех. Одни закатывались, тыча пальцами в Дениса, другие замерли в немом шоке. Громче всех ржали "избранные" - те, кого Нонна Викторовна только что наградила званием "светочей человечества".

Меня, признаться, её выходка ошеломила. За все годы она никогда не позволяла себе такого. Наша классная руководительница была суховатой, но всегда корректной женщиной - типичная советская матрона в строгом костюме и очках с толстыми линзами, за которыми прятался проницательный, но незлой взгляд.

Ирония в том, что она сама постоянно твердила о педагогическом такте. Член школьного комитета, победитель конкурса "Учитель года", автор методичек по физике - она свято верила, что воспитывает новую интеллигенцию. Да, мы спорили на уроках, но она обычно гасила конфликты, снисходительно называя нас "балбесами" и ставя свои фирменные "авансом" пятёрки.

И вот это... Это был какой-то сюрреализм. Будто нашу аккуратную, принципиальную Нонну Викторовну подменили на её злобного двойника.

      "На справедливость только дурак сердится," — сухо бросила она, отмахиваясь от Дениса, словно от назойливой мухи.

Так, за два месяца до экзаменов, она решила "мотивировать" потерянного ученика — ударить по самому больному, вскрыть старые раны. Современная педагогика в её исполнении: раздавить, чтобы сподвигнуть. Но Денис был не из тех, кто гнётся. Упрямый, замкнутый, со своим внутренним стержнем — он годами выдерживал насмешки, но не сдавался.

Бедный парень... В тот момент он будто превратился в каменную статую. Его глаза — обычно колючие, настороженные — вдруг наполнились такой обжигающей болью, что мне стало физически неловко. Пока класс гудел, а "любимчики" отпускали едкие замечания, он замер, сжав кулаки, а затем — резко рванул к двери. Вылетел, как пуля, даже не хлопнув дверью. Наверное, не остановился, пока не оказался за школьными воротами.

А Нонна Викторовна? Она даже бровью не повела. Совершенно спокойно раскрыла журнал, ровным голосом начала урок — будто только что не раздавила подростка на глазах у всего класса. Ледяное спокойствие. Ни тени сомнения.

Самые впечатлительные перешёптывались день-другой, но вскоре и они забыли тот случай. Только у меня под ребрами застрял острый камень - я вдруг осознал, что её "железная воля" была просто глухой броней, непроницаемой для чужой боли. И самое ужасное - она искренне считала себя правой.

Денис больше не переступил школьного порога. Исчезли и его младшие братья - те самые вечно голодные мальчишки в залатанных ватниках. Через неделю по посёлку поползли шёпоты: "Гусевых забрали... В интернат... Детки-то ревмя ревели". Их бабка - та самая Денисова Ба, что поила нас парным молоком - слегла в тот же вечер. Инсульт. Через полгода её не стало. Дед протянул год - и тоже ушёл.

Так осиротела улица Горюнова. Не стало ни Гусевых, ни их покосившейся избы с резными наличниками, ни даже старого пса Жука, которого приютили соседи. А через три года... через три года дом Гусевых вспыхнул, как факел. Огонь перекинулся на соседние дома. Пожарные сутки отливали пепелище, а на рассвете случилось странное - в речку с грохотом свалился тот самый валун с выбитой ещё дедом Дениса надписью "Горюново".

Мы будто потеряли последнюю примету. Теперь нашу Передовую не отличишь от сотни таких же угасающих посёлков. А вскоре и сельсовет постановил: "Переименовать. Отделение №324". Будто и не было никогда ни улицы, ни семьи, ни того мальчишки с глазами, полными обиды.
3.
        Время пролетело незаметно. Уже целое десятилетие прошло с тех пор, как я сбежала из нашего захолустья в большой город, решив не повторять судьбу Дениса. Сегодня, поправляя строгий офисный пиджак и просматривая финансовые отчёты, я с иронией вспоминала, как страстно мечтала о небе. В восемнадцать мне виделись белоснежные формы стюардесс, шум турбин и новые города за иллюминатором.

Но Нонна Викторовна быстро "направила меня на путь истинный". Помню, как она сжала мои руки в своих холодных ладонях и сказала тем своим учительским тоном, не терпящим возражений: "Брось эти детские фантазии, ты же взрослая девушка! У тебя аналитический склад ума - я вижу в тебе потенциал. Стране нужны грамотные экономисты, а не..." Здесь она сделала многозначительную паузу, "...обслуживающий персонал".

Её слова врезались в память намертво. Особенно это пафосное: "Не предавай свою одарённость! Заочка - это профанация. Настоящая учёба - только очно". И я послушалась. Как послушались почти все в нашем классе - Сергей стал юристом, Надя бухгалтером, Артём чиновником в райцентре. Только теперь, встречая в аэропорту улыбчивых стюардесс, я иногда ловлю себя на мысли: а что, если бы?...

Ностальгия - странная штука. Из всего класса только я одна иногда вспоминаю тот злополучный день с Денисом. Остальные будто стёрли его из памяти. Даже на встрече выпускников никто не заикнулся - смеялись, хвастались карьерами, пили шампанское. А я смотрела на их взрослые лица и думала: неужели они правда забыли? Или просто сделали вид, как когда-то сделали вид, что не видят слёз того мальчишки?
     Юбилей выпуска. Школьный двор, шарики, баннер с криво наклеенными фотографиями. И, конечно, она — Нонна Викторовна. Та же, но словно выдержанная в формалине: проседь в волосах уложена в безупречный панцирь лака, очки ещё толще, взгляд — как рентген, просвечивающий насквозь.

И вот, к всеобщему шоку, она выводит вперед Дениса. Да, того самого. Того, кто «никогда не станет человеком».

Теперь он — широкоплечий, в идеально скроенном пиджаке, с лёгкой ухмылкой человека, который знает себе цену.

Нонна Викторовна скривила губы в неестественной улыбке, её голос звенел фальшью:

— Ну посмотрите же! — она театрально развела руками, будто представляла не бывшего ученика, а новый экспонат в музее своих педагогических побед. — Талантливая молодежь, которая всего добивается сама! Разве узнаёте нашего Дениса? Прямо столбовой барин! Видите этот внутренний стержень? Это же настоящий карьерист! Руководитель автосалона! Вот они — жизненные установки, о которых я вам твердила!

Она нервно поправила очки, её пальцы судорожно вцепились в край его пиджака, будто пытаясь приписать себе часть его успеха.

— Труд! Самодисциплина! — вещала она, обращаясь уже не столько к нам, сколько к собственному отражению в воображаемом зале славы. — Это моя образовательная траектория!

Денис стоял, слегка склонив голову, с едва заметной усмешкой. В его глазах читалось: «Ну да, конечно, ваша траектория. Имхо.»

А я смотрела на эту сцену и думала: как же забавно, когда твои провалы вдруг становятся чьими-то победами.
        Мы с девчонками стояли в сторонке, прикрывая смех ладонями, наблюдая за этим нелепым спектаклем.

— А где, кстати, наш медалист Сергей? — кто-то громко спросил.

— Тихо! — Надя, располневшая, с потухшим взглядом, резко дернула меня за рукав. За десять лет она так и не стала ни юристом, ни дизайнером — только поваром в школе, да сборщиком сплетен. — Сергей… — она оглянулась и понизила голос до шёпота, — в Москву уехал, в тот самый именитый вуз. Только вот… связался с не теми людьми. Теперь его «конгениальность» блистает в местах не столь отдалённых.

— Ого! — не удержалась я, и тут же пожалела — мой возглас привлёк внимание всего двора, включая Нонну Викторовну.

Её острый взгляд тут же нацелился на нас, уши, кажется, шевельнулись, как у ищейки, уловившей дичь. Губы плотно сжались, и я успела расслышать, как она язвительно буркнула что-то себе под нос.

— А как твои братья? — быстро сменила тему, обращаясь к Денису, вспомнив про тех самых мальчишек, которых когда-то забрали в интернат.

— Отлично, спасибо, — он улыбнулся, и впервые за вечер его лицо стало по-настоящему живым. Руки — чистые, ухоженные, но шрамы на костяшках остались. Те самые, оставленные дедом когда-то за «неправильную сборку машины». — Старшие в университетах, младший — в частном лицее. Они… довольно образованы.

— Главное — знание, а образованность можно и купить, — вклинилась Нонна Викторовна, её голос прозвучал, как скрип ножа по тарелке.

Я не сдержалась.

— Как «светила человечества», да? — выпалила я, наконец выпуская ту злобу, что копилась все эти годы. — Знания купил, а образование не потянул!

— Ирина! — Денис перебил, но я уже не могла остановиться.

— Ничего, — пожала я плечами, глядя прямо в глаза Нонне Викторовне. — Это просто оценка в дневник учителя. В этот раз… она сильно ошиблась.

Тишина.

А потом… Денис рассмеялся.

И это был самый честный звук за весь вечер.
          В ходе разговора  я заметила негодование Нонны Викторовны и других учителей. Они кучкой отступили назад,  стали ко мне лицом, шептались за спиной Дениса, буравя его взглядом, а мне намекали закончить разговор и отстранится, быть послушней, но я продолжила с ним говорить и даже по-дружески улыбалась. Он так ярко описывал достижения своих братьЯ видела, как Нонна Викторовна и другие учителя сбились в кучку, словно испуганные воробьи. Их лица кривились от недовольства, глаза буравили Дениса спиной, а мне исподтишка кивали — мол, хватит, прекрати, знай свое место.

Но я нарочно говорила с ним громче, смеялась его шуткам, умышленно не замечая их перешептываний.

А Денис... Он расцветал. Говорил о братьях с такой гордостью, что, казалось, его слова поджигали воздух вокруг. Старший — на стажировке в Германии, средний — выиграл грант на исследования, младший — звезда школьной сборной по математике. Каждое его слово било по фальшивому величию Нонны Викторовны, как молот по стеклу.

Я видела, как её лицо дергалось, как пальцы судорожно сжимали сумочку, как она в конце концов фыркнула и отплыла к группе бывших учеников — тем, кто до сих пор поддакивал её каждому слову.

Но даже там она не удержалась — бросала на нас колючие взгляды, будто мы совершали преступление, просто существуя вопреки её прогнозам.

И знаете что?

Меня это бесило.

Но не настолько, чтобы испугаться. Наоборот.

Я шагнула ближе к Денису, нарочито громко сказала:

— Значит, брат всё-таки собирается в архитекторы? Как и мечтал?

Он улыбнулся:

— Да. И знаешь, кто его вдохновил?

Мы переглянулись.

— Неужели та самая учительница, которая говорила, что у Гусевых "руки не из того места"?

— Она самая.

Мы расхохотались — настолько громко, что Нонна Викторовна аж подпрыгнула.

И в этот момент я поняла: иногда лучшая месть — просто быть счастливым вопреки.

А они?

Пусть шепчутся.ев, не обращая внимание ни на кого, что с каждым словом кислая мина нашей учительницы корчилось, а после она вовсе удалилась в мужскую сторону, к бывшим ученикам косо поглядывая в нашу сторону. Меня ничуть не смутил этот некрасивый жест, скорее наоборот, подтолкнул к тому, что пришла моя очередь заступиться за Дениса.