de omnibus dubitandum 25. 418

    Глава 25.418. ДЛЯ ПАНИ ЭКЕНБЕРГ…

    В 1635 г., когда кончилось Альтмаркское перемирие, снова должна была начаться шведская война. Владислав IV Ваза не отказывался от притязаний на шведский престол, сначала пытался войти в соглашение с Густавом-Адольфом (ум.1632) и опекунами его дочери Христины; потом, исчерпав мирные средства, решил добиваться своих прав оружием. Так как Жечь Посполитая отрицательно отнеслась к новым военным предприятиям, а Франция, Англия и Голландия выступили с посредничеством для заключения мира - на тех же основаниях, что и при Сигизмунде III Ваза=Дмитрие Ивановиче=Лжедмитрие, - то Владислав IV Ваза согласился на прекращение военных действий. Состоялось двадцатишестилетнее перемирие в Штумдорфе (1635 г.), в силу которого шведы удержали Ливонию, но очистили прусские города.

    Обеспечив себя с востока, юга и севера, Владислав IV Ваза думал втянуть
Жечь Посполитую в политические осложнения на западе, приняв участие в Тридцатилетней войне. Он готов был вступить в союз с Францией, министр которой кардинал Ришельё предложил ему руку богатой княжны Неверской, Людовики Марии Гонзаго, присоединение к Польше, в случае победы над Австрией, Силезии и поддержку в возвращении шведского трона. Эти планы, не считающиеся с интересами
католицизма, не нашли в Польше сочувствия и рушились, вследствие чего Владислав IV Ваза перешел в противную, австрийскую группу держав. Он женился на дочери императора Фердинанда II эрцгерцогине Цецилии Ренате (1637), рассчитывая на помощь Австрии в возвращении шведской короны и на ее поддержку в походе на Турцию. Он не расстался с мыслью о турецкой войне и после смерти Цецилии Ренаты, опять недовольный Австрией снова перешел на сторону Франции. Приданое,
полученное им за второй женой, рекомендованной Францией Людовикой Марией Гонзаго, дало ему возможность приняться за приготовления, которые одобряли папа и венецианский посол. Предвидя, что сейм не согласится на войну, он думал начать ее по собственному почину. На деньги, доставленные венецианцами, он вооружал реестровых казаков, организовал чужеземные наемные отряды, собирал во Львове артиллерию.

9 марта 1646 года

    По окончании пиров Мария-Людовика отправилась в Польшу.

    Бывшая тогда война в Голландии, распространившаяся и по прибрежью Балтийского моря, заставила польскую королеву делать большие объезды с прямой дороги.

    В продолжение четырёх с половиною месяцев пробиралась она в Варшаву среди метелей и снегов, необыкновенно изобильных в ту зиму.

    Только 9 марта 1646 года королева въехала в свою столицу. Увеличение и без того уже огромного польского посольства значительною свитою королевы чрезвычайно затрудняло всех ехавших.

    С королевой было отправлено из Парижа чрезвычайное посольство, главой которого была жена маршала де Габриака.

    Во всех городах и во всех местечках, через которые проезжала королева польская, её встречали приветственными речами, музыкой, пальбой из пушек, а иногда подносили ей даже и ключи от городских или крепостных ворот. Все эти встречи и празднества ещё более замедляли и расстраивали возвращение поляков из Франции на родину.

    Нередко королеве приходилось останавливаться на ночлег в тесной и сырой келье какого-нибудь убогого монастыря, а воеводе познанскому, епископам и другим членам посольства приходилось искать убежища в какой-нибудь придорожной хатке.

    Здесь пышный воевода, в ужасной тесноте, преспокойно раскладывался со своими товарищами на соломе и спал богатырским сном.

    В Гамбурге встретил Марию-Людовику королевский дворянин, посланный с письмом от Владислава IV Ваза, который беспокоился о своей жене.

    Не получая долгое время от своих послов никаких известий, король не только не знал, где находится его невеста, но ему не было даже известно выехала ли она из пределов Франции; а между тем, Марии-Людовике нужно было поспешить своим приездом в Варшаву, так как, если бы она не приехала туда до 14 февраля, т.е. до заговения, то приходилось бы отложить совершение второго её брака с королём до конца великого поста или нужно было бы просить у папы особого разрешения на совершение брака в постное время.

    Очевидно, было, однако, что при всём старании королевского дворянина ускорить поезд Марии-Людовики, она по краткости оставшегося времени никак не могла поспеть даже к самому крайнему сроку, так что самая удачная поездка должна была кончиться тем, что королева успела бы приехать перед заговением только в Данциг.

    Владислав IV Ваза сообразил это и потому захотел съехаться с Марией-Людовикой в этом городе, чтобы там самому обвенчаться с нею; но внезапные приступы жестокой подагры остановили короля на полдороге от Варшавы к Данцигу.

    С досадой король вернулся в свою столицу, сердясь на Опалинского за медленный привоз королевы.

    Вернувшись в Варшаву, король послал к своей невесте посла с разными подарками, но здесь вышло обстоятельство, сильно огорчившее королеву.

    Королевский гонец вёз с собой множество шуб, шубок, меховых кофточек, муфт и тёплых шапочек. Присылка таких вещей королём Марии-Людовике, в зимнюю стужу, явно показывала ей, как заботился Владислав о своей будущей супруге.

    С большой признательностью приняла королева эти подарки; особенно ей понравилась пунцовая бархатная шубка с золотыми пуговками, подбитая горностаем. Едва только королева надела на себя шубку, как в одном из её рукавов оказался маленький билетик с надписью сделанной рукою Владислава — «Для пани Экенберг».

    Королева не без изумления обвела глазами окружавших её дам и кавалеров и сбросила с себя шубку. Вскоре злые языки подсказали королеве, что та, для которой была назначена эта шубка, была и моложе и пригожее королевы, и что ей уже принадлежало сердце Владислава.

    Открытие этой оскорбительной тайны сопровождалось слезами и рыданиями Марии-Людовики.

Рис. Гравюра Абрахама Боссе. Меланхолия. На рукавах и подоле одежды изображены портреты метрес Владислава IV Ваза

    Король, узнав об этом происшествии, ещё более рассердился на пана Криштофа. По мнению короля, подставной супруг королевы был чрезвычайно виноват в том, что он не сумел скрыть грешки её настоящего мужа. Такое воззрение Владислава IV Ваза на обязанность воеводы познанского вскоре подготовило последнему самую жестокую обиду, а обида эта отозвалась впоследствии даже и в делах государственных.

    Не ведая ничего о гневе Владислава IV Ваза, Опалинский продолжал свой путь в Варшаву, лаская себя приятными надеждами на получение двух маршальств и богатых староств.

    Вскоре, однако, пан Криштоф разочаровался в своих розовых мечтах.

    На границе владений Фридриха Вильгельма I, курфирста бранденбургского, тогдашнего вассала Польши, встретила Марию-Людовику торжественная депутация.

    С изумлением увидел воевода познанский, что во главе этой депутации находится, с маршальским жезлом в руке, воевода поморский Денгоф, бывший его товарищ по посольству в Париж и успевший прежде Опалинского приехать в Варшаву.

    Явившись перед королевой, Денгоф подал ей свой маршальский жезл, украшенный брильянтами, и сказал королеве, что хотя звание маршала её двора и пожаловано ему королём, но что он, почёл бы себя ещё более счастливым, если бы её величеству угодно было из собственных рук передать ему знак маршальского сана.

    Побагровел от гнева Опалинский; у него захватило дух в ту минуту, когда королева, не знавшая обещаний, сделанных Владиславом IV Ваза Опалинскому, с благосклонной улыбкой передала маршальский жезл его счастливому сопернику. Ясно было пану Криштофу, что теперь и все прочие обещания короля были ни более, как только пустою обманкой.

    С большой неохотой провожал теперь воевода познанский свою временную супругу и очень был рад, когда в Данциге, на смену ему, подъехал брат Владислава IV Ваза, Кароль. Воевода отъехал теперь на время в своё близлежавшее имение и только под самой Варшавой присоединился снова к поезду королевы.

    Сначала сенаторы, а потом и сейм (1647 г.), воспротивились замыслам короля Владислава IV Ваза. Единогласно были приняты конституции о роспуске наемных
войск, уменьшении королевской гвардии до 1200 человек, об удалении от двора иностранцев и т.п. Шляхетский народ, не разрешая более широкой внешней деятельности, стремился обеспечить себе спокойствие и благополучие, которое у него было, как у привилегированного класса. В конце концов, он подозревал в каждом внешнем движении опасность роста королевской власти, ниспровержение республиканских учреждений. Действительно, он удержал республиканские учреждения и пользовался благополучием, но, притесняя нововеров и угнетая низшие классы, подготавливал бурю, которая нарушила внутреннее спокойствие и принесла стране
серьезные бедствия.

    Шляхта обязала короля уважать веротерпимость, но сама не соблюдала ее. Фанатизированная иезуитами, овладевшими школой, она ненавидела нововеров; преследовала их всеми средствами, которыми только могла пользоваться частная инициатива. Школьная молодежь устраивала уличные драки с нововерами, нападала на их молитвенные дома, оскверняла кладбища и могилы. Несколько стрел, пущенных учениками кальвинской школы в статую св. Михаила в Вильно, навлекли на местных нововеров грабеж и избиение, привели в волнение почти все католическое общество, стали предметом обсуждения и постановлений сейма (1640). Великий литовский гетман и виленский воевода Христофор Радзивилл, нововер, умер от удара, когда сейм, в связи с этой нелепой выходкой детей, распорядился разрушить в Вильно молитвенный дом кальвинистов. Король Владислав IV Ваза принципиально отличался от отца по своим религиозным воззрениям. В своей политике он руководствовался не католическими соображениями, а видами на выгоды для Жечи Посполитой. В политических делах он был без вероисповедания. Для достижения цели он был готов пользоваться услугами одинаково как католического императора, так и Франции, либо немецких протестантов. Был момент, когда он хотел жениться на протестантке Елизавете, дочери курфюрста Пфальцского, главного противника католического
лагеря в Германии. Не из благочестия, а по политическим соображениям он хотел во время приготовлений к войне с турками установить орден Непорочного Зачатия св. Девы Марии, кавалеры которого должны были защищать святую веру, честь Матери Божьей, равно как и соблюдать верность королю и отечеству. Как веротерпимый человек и политик, стремившийся привести в гармонию внутренние силы народа для достижения народного блага, он с печалью смотрел на религиозные распри. Он не любил иезуитов, хотел ослабить их влияние, вводя в Польшу умеренный в религиозном отношении Орден Пиаров. Под впечатлением святомихайловского дела Владислав IV Ваза занялся проектом соглашения нововеров с католиками с помощью дружеского собеседования (colloqium charitativum), которое и состоялось в Торуне (1645). Католики, кальвинисты и протестанты потратили несколько заседаний на богословские рассуждения и ..."расстались дружески и искренне во имя авторитета
короля и любезности жмудского священника" Тышкевича, руководителя собеседования. Точно так же не удалось Владиславу IV Ваза теснее связать с государством православную церковь путем установления особого польского патриархата и соединения его с унией. Религиозные распри продолжались беспрерывно. Нововеры, не имея сил выдержать страшный натиск католического большинства, готовы были искать спасения в протестантских государствах; дизуниаты находили защиту в казачестве, которое в своих восстаниях против Жечи Посполитой прикрывалось лозунгом защиты вольностей и православия.

    После смерти преданного Жечи Посполитой Конашевича-Сагайдачного (ум. 1622) казаки непрестанно поднимали знамя восстания. Измаил (Змойла) самостоятельно сносился с татарами и Москвой, вел войну с турками на Черном море, грабил окраинные воеводства, жалуясь на "угнетение божьих церквей и древней греческой религии". Гетман Конецпольский разбил его под Крыловом (1625) и отдал под власть
королевского атамана Михаила Дорошенко. В конце правления Сигизмунда III Ваза казаки убили королевского атамана Грыцька среди польского войска, расположенного на зимних стоянках, устроили резню, названную, по имени вождя бунтовщиков, "ночью Тараса". Гетман Конецпольский снова разбил их под Переяславлем, но заплатил за свою победу большими людскими потерями. Выполняя условия мира, заключенного в 1634 г. с Турцией, Конецпольский для сдерживания казаков построил на правом берегу Днепра, у первого порога, напротив устья Самары, крепость, названную Кудаком. Запорожцы под предводительством Сулимы ночью произвели штурм крепости, вырезали гарнизон и забрали военную амуницию (1635). Конецпольский поспешил на Украину и заставил казаков выдать Сулиму, который был казнен. Несколько лет спустя в Запорожье Павлюк поднял знамя бунта, а на Украине восстали холопы (1637). Против бунтовщиков выступил коронный польный гетман Николай Потоцкий; он вступил с ними в бой под Кумейками и заставил выдать Павлюка, который испытал участь Сулимы. Под впечатлением бунта Сулимы и Павлюка сейм 1638 г. обратил в холопов всех украинских казаков, не записанных в реестр.
Казачьи поселения были включены в состав панских имений, а их владельцы были прикреплены к земле и обязаны к барщине и даням. Конституция того сейма столь же решительно отнеслась и к реестровым казакам, хотя они и не участвовали в бунтах. Отменив должность выборного атамана, сейм отдал их под власть комиссара, назначаемого сеймом и подчиненного власти коронного гетмана.

    Ответом на конституцию 1638 г. - хотя и безрезультатным - было новое восстание казачества, сначала под предводительством Остранина (Остраницы), потом - Гуни. Восстание было подавлено, Кудак отстроен, а казаки обращены в холопов. После десятилетнего действия конституции 1638 г. произошло восстание Богдана Хмельницкого.

    Хмельницкий, участник прежних бунтов, владел в Чигиринском старостве принадлежавшем сыну гетмана Александру Конецпольскому хутором Суботовом, где он после конституции 1638 г. предавался работе землевладельца. Чиновник
Конецпольского - чигиринский подстароста Даниил Чаплиньский увез у него жену, избил сына и выгнал из хутора. Это случилось тогда, когда король Владислав IV Ваза готовился к турецкой войне, намереваясь привлечь к ней и Хмельницкого в качестве писаря реестровых казаков. Хмельницкий представил свою обиду сейму 1646 г., пожаловался и самому королю. Не получив удовлетворения от сейма, услыхав из уст самого Владислава IV Ваза, расстроенного неудачей плана турецкой войны, вопрос: "A что, разве ты не жолнер (солдат )?» - Хмельницкий обиделся и отправился в Запорожье, где объявил, что хочет с ведома и по воле короля Владислава IV Ваза с оружием в руках выступить против шляхты. Он собрал на днепровских островах немного гультяев (бродяг), с согласия которых и обратился за помощью к крымскому хану. Великий коронный гетман Николай Потоцкий, узнав о приготовлениях Хмельницкого, выслал против него своего сына Стефана с 6000 человек. Хмельницкий, поддержанный татарами, нанес польскому войску страшное поражение под Желтыми Водами, вблизи Кудака. Польское рыцарство или пало на поле битвы, или попало в плен, Стефан Потоцкий умер от ран. Получив известие о поражении, Николай Потоцкий двинулся против казаков с коронным польным гетманом Мартыном Калиновским. В битве под Корсунем (в Киевском воеводстве) оба вождя вместе с множеством рыцарства попали в плен к татарам. За несколько дней до корсунского поражения умер в Литве, в Мерече, король Владислав IV Ваза, отражаемый в казачьих песнях как враг шляхты.