Предчувствие?

Почему-то её было жалко. Молоденькая липа, похожая на девчонку в юбочке. Когда он смотрел на неё из окна второго этажа, то казалось, что девчонка делает книксен. Она и сейчас его делает, но дрожит вся. Впрочем, это ветер и чересчур богатое воображение.
«Самурай» чвакнул и заткнулся. Хороший секатор, японский: режет и крупные ветки, и мелочь, и без заусенцев.
За забором заворчал соседский пёс. Он был старый и вечно недовольный: ворчал на всех и всё - воробьёв, пыль, грозу, хозяев. На соседа – полковника в отставке Буй не ворчал никогда. А вот Александр Викторович на него ворчал, но чисто для профилактики.
- Буй, не отвлекай – мешаешь. Я думаю…
Буй вздохнул и полез в будку. Звякнула цепь, зацепившись за пустую миску. Миска в ответ визгливо вякнула, точно так же, как хозяйка Буя – истеричка Юленька. Юля любит покрикивать на своего нового мужа, на Буя, на сестру Наташку, на детей – на всех, кроме соседа. Увидев его на улице, она делается вежливой и тихой: «Здрасссти…»
Александр Викторович непроизвольно напрягся, представив, как сейчас Юленька вылетит из дома и примется шумно воспитывать свою собаку, но вовремя вспомнил, что сегодня вторник, а не суббота. На работе Юленька и муж её на работе.
Александр Викторович отвинтил пару саморезов, сдвинул в сторону профиль и убедился, что у собаки есть вода, а заодно насыпал сухого корма в визгливую миску. На всякий.
Буй привычно ткнулся холодным носом в ладони, посопел и пошёл грызть собачьи сухари. А Александр Викторович завинтил саморезы и быстренько обчекрыжил лохматую войлочную вишню.
Апрель – самое время для обрезки. Липка делает книксен и трепещет-трепещет. Молоденькая совсем...
«Самурай» плотоядно жамкает нержавеющими лезвиями, но Александр Викторович не спешит удовлетворить аппетит трудяги–секатора.
Из зелёных лапищ пирамидального можжевельника вылетела зеленушка. Заверещала тревожно, увидев фигуру в бушлате нараспашку рядом с деревом, где в гнезде сидят два птенца, запричитала вся в тревоге за свой малочисленный выводок. Прохладная весна, мало птенцов. Ничего, вторым выводком наверстает.
- Хорош, - недовольно буркнул хозяин и птица успокоилась. Бушлат она не помнила, а вот голос… Усевшись неподалёку птичья мамашка принялась наблюдать: обрежет полковник липку или нет. Не стал. Вздохнул только:
- Ладно… Давай на следующий год. Окрепнуть тебе надо.
Да, липке можно ещё сезон пофорсить в юбчонке, а вот смородину надо бы укротить, укоротив. «Самурай» жамкнул лезвиями и… выскользнул из руки на зеленеющий газоновый шлейф.
Выдохнув боль, полковник выматерил сам себя. А кого больше-то? Жена с дочерью в санатории принимают важно-нужные процедуры по оздоровлению. Дин с утра укатил по своим делам и забыл напомнить другу про таблетки от спины. Впрочем, он и про свои таблетки забыл. Дел много, обещал появиться не раньше двадцати двух.
Буй загремел цепью, выползая из конуры.
Александр Викторович сжал в кулак левую руку – нормально. А правую? Сойдёт.
За забором нервно заскулил чуткий пёс.
- Не паникуй, старик. Доползём.
Один шаг… Второй…
Боль нарастала со скоростью хорошего бегуна. Снова запричитала зеленушка.
- Хорош, - буркнул полковник и птица умолкла, но никуда не улетела, так и осталась сидеть на ветке яблони крутить головой и тревожно посверкивать чёрными бусинками глаз. Зеленушки гнездятся тут давно. Пугливые от природы, они абсолютно не боятся хозяев, даже разрешают посмотреть гнездо и птенцов.
Буй скулит всё громче. Надсадно звякнула цепь. Когти скребут железный профиль забора.
- Буй, иди спи.
Третий шаг… Новый удар боли опоясал всё тело до потери сознания. В глаза потекла темнота. Падая, последнее, что услышал полковник - надсадный вой собаки, перетекающий в крик:
- У-ууубивают! Скорее!
Это не Буй, это память.
Дин… Он часто не отвечал на звонки. И сегодня не ответил. Но именно сегодня, не меньше пяти раз прослушав мелодию-вызов, полковник прыгнул в машину и помчал к дому, где жил Дин. Предчувствие? Да, именно оно – запах горячей крови, ни с того ни с сего.
У подъезда два божьих одуванчика перемывают кому-то кости. Узнали, подскочили со скамейки, словно их одновременно укусил кто, и махом слили нужную информацию, уложившись в одно предложение:
- Шалава в «Придорожное» укатила, а он за ней.
"Придорожное" - это даже не кафе... И от дороги далеко и вокруг - сплошные поля и посадки. Гнал, как на авторалли «Париж – Дакар».
Хозяин кафе мечется у входа, тычет трясущимися пальцами в кнопки телефона. Тормоза визжат в тон его крику.
- У-ууубивают! Скорее!
Выпрыгнул из машины чуть не на ходу. Посетителей - никого. Девчонка-официантка и мать хозяина - уборщица. Интим-притон, а не кафе. В отдельном зале - голоса-голоса-голоса.
Запах горячей крови… Красное пятно на белом свитере Дина.
- Стоять, суки! - рычит полковник. Звуки-голоса гаснут, свет-краски тоже. Тишина внутри напитывается эмоциями: своими, чужими. Стремительно напитывается, почти мгновенно. Вся собранная энергия уходит в отработанное: разворот - рука, разворот - нога, разворот - ножницы.
Двое вылетели, третий уполз под стол. Правильно: нефиг было и выползать, Казанова из аула, если один на один - это не твой принцип. Обдолбаный взгляд четвёртого сливается с кривым ощером и матовым отсветом окровавленного ножа. Но тишина, та что внутри, снова и снова напитывается эмоциями, концентрируя их на кулаке. Это опаснее холодного оружия, намного опаснее.
- Сашка! Сашка, не надо!
Единственный голос, который он слышит, и тишина осыпается. Да, Дин прав - не стоит.
Легко уклонившись, полковник перехватывает руку обдолбыша, выворачивает. Удушающий, и нож звенит, поцеловав напольную кафельную плитку.
- На пол! Всем на пол!
У старлея глаза по полташу.
- Здравия желаю, товарищ полковник. Быстро Вы...
Дин сползает по стене. На зачуханной побелке остаётся кровавый след. Взгляд тухнет, голос тоже:
- Сашка…
Спина отказывается помнить о том, что у неё есть позвоночник, но сейчас не до неё. Парни затаскивают Дина в машину.
- Александр Викторович, мчите, сопровождение обеспечим.
Да, вовремя приезжающая скорая - это в кино.
На восьмой день Дин дома. Не у себя. Туда он больше никогда не вернётся.
В опалово-карих глазах навсегда останется печаль. Навсегда…
В серых глазах – красное пятно на белом свитере и красная полоса на зачуханной побелке. И тоже навсегда.
Давно, это было. Давно...
- У-уууу! – завывает Буй. Зеленушка верещит и вдруг затихает. Буй повизгивает, но не воет. Знакомый голос пробивает темноту, глухоту. Сознание возвращается под тревожно рокочущий баритон:
- Чёрт… Сань… Саня? Посмотри на меня. Спина?
Дин… А ведь говорил, что дел дотемна не переделать. Предчувствие? Наверное…
Голос становится увереннее. Это уже было и не раз.
- Ну-ка, обними меня за шею и поползли в дом откалываться.
Слышно, как за забором вздыхает старик Буй, спокойно вздыхает. Мамашка-зеленушка прячется в можжевельнике. Дин тащит друга в дом, а тот еле-еле передвигает ноги. Шаг - и в спину словно втыкают нож, и проворачивают его.
- Давай понесу? - предлагает Дин.
- Сам.
Ветер крепчает. Молоденькая липка трепещет. Возле неё полковник останавливается.
- Погоди…
- Чего такое?
- Решил пока не обрезать. Не вытянет – маленькая…
На Дине куртка нараспашку. На белом свитере никаких пятен нет. В опалово-карих глазах мечутся искры. Он смеётся, заразительно так, а потом бухтит:
- Ну вот что, садовод, вернутся наши девчонки и займёмся твоей спиной. Вплотную! Будем делать вертебропластику позвоночника. Ясно, товарищ полковник?
- Так точно.
*
Апрель... Хороший месяц, но я его не люблю.