Красавицы

           В этой школе всё было непохоже на мою предыдущую – скучную и типовую, подобную тысячам зданий времён хрущёвской оттепели. Высокий и торжественный актовый зал с блестящим дубовым паркетом, огромными окнами, выходящими на золочёный под бирюзовой шахматной кровлей Петропавловский собор, и двери со стеклянными витражами, и просторные светлые лестницы с тёмными перилами, и, наконец, венчающие каждую лестничную клетку старинные – от пола до потолка – зеркала в чёрных строгих рамах.
            В глубине зеркал вольно или невольно отражалась вся наша суматошная школьная жизнь. Мимо них устремлялись ученики, переходящие из класса в класс – из широких объятий главного коридора, где располагались кабинеты математики, физики, истории и литературы, в коридор малый. Там теснились скромные двери классов, в которых шли занятия будущих строителей, сантехников, обувщиков и референтов-делопроизводителей со знанием машинописи и стенографии. Младших классов в школе не было – ни дать, ни взять гимназия.
             В переменку шумные коридоры внезапно выпускали из своих недр какую-нибудь девчонку с задорными косичками, которая подлетала к зеркалу, быстро поправляла сбившуюся чёлку и съехавший на бок фартук и исчезала столь же стремительно, как и появлялась.
             Юноши-старшеклассники словно бы стеснялись зеркал, проходили мимо, взглядывая, впрочем, как бы случайно, на своё стройное отражение, и тут же отводили от зеркала глаза, опасаясь насмешек товарищей. 
             На лестничных клетках зеркала стояли в окружении двух высоких окон, смотрящих на школьный двор. Возле этих окон, слегка присев на широкие подоконники, и поджидали меня, как обычно, два школьных друга – Рустам и Вадик. Они учились в одном классе строителей, поэтому приходили всегда вместе. А я, будущий референт по замыслу школьной программы, появлялась перед ними из своего класса неожиданно и всегда чуть позже, чем они предполагали.
            - Привет! – говорила я. – Что новенького в вашем королевстве?
            - У нас математика была. Готовимся к экзаменам. Фаина Фатыховна после бессмысленных вопросов к сонному классу решает нас разбудить: «Внимание! Сейчас я вам докажу теорему Пифагора»… А Серёжка Мартынов с последней парты ей возражает, позёвывая при этом: «А стоит ли? Мы вам, Фаина Фатыховна, верим на слово!» - рассказывают мальчики, перебивая друг друга.
             Я смеюсь и дополняю развесёлую картинку стишками: 
             - Одним словом, «Пифагоровы штаны во все стороны равны…»
             - Это ты сочинила? – спрашивает Рустам. Он знает, что я пишу стихи, и очень уважительно относится к этому бесполезному занятию.
             - Да нет. Это бабушка мне стишок рассказала – у них в гимназии его пели хором…

            Внезапно к зеркалу, не обращая на нас внимания, подходит девушка с русой тяжёлой косой, которую озабоченно начинает переплетать. На ней тёмно-синее форменное платье с белым кружевным воротничком. Наверное, мама колдовала над этими узорами, сделанными тонким крючком. А, может, и сама девушка такая умелица! У неё строгий чёрный фартук. А сама девушка немного надменная, сознаёт свою несовременную красоту. Эта самая красота и притягивает мой взгляд – как же она не похожа на остальных, пусть даже и хорошеньких сверстниц! Она словно сошла с картины, на которой художник, рисуя, любовался её правильными, несколько народно-старинными чертами и красками, расцветающими на юном лице.
            Девушка заканчивает невозмутимо переплетать тяжёлую косу, а я, словно заворожённая, тихонько шепчу мальчишкам:
             - Посмотрите, какая красавица!
             Они дружно взглядывают в сторону девушки, стоящей у зеркала.
             - Да-а-а… Красавица! – довольно равнодушно подтверждают они.
             - Это Ленка Романовская, - добавляет Рустам. – Моя мама дружит с её матерью. Ленка в параллельном классе учится, недавно пришла.

             - Между прочим, кто-то ещё считает Ленку красавицей, глаз не отрывает, хоть и виду не показывает, - замечает Вадик.
             Я оборачиваюсь и вижу чернявого паренька с усиками, прислонившегося к стене поодаль, будто он боится упасть… 
             - Сашка Амиров. Он из другого класса – тоже строитель, как и мы. Уроки у них разные, ему не удаётся её увидать, только на переменке. Ловит у зеркала. А сам прячется, чтобы она не заметила, - поясняет Рустам.
             - …Имя прямо античное – прекрасная Елена, - задумчиво говорю я.
             - Вот кто-нибудь исхитрится и украдёт… - предсказывает Рустам.

             На следующей перемене мы встречаемся на прежнем месте – и сходу начинаем обсуждать урок литературы, который у меня ведёт легендарный Федос Петрович, называющий наш девчачий класс «мои балдессы». Он настоящий артист! А у мальчишек учительница литературы невзрачная и несколько занудная Нина Гавриловна:
            - Ну что, ребята, вы прочитали "Войну и мир"? – обречённо спрашивает она.
           Молчание... Вдруг Серёжа с задней парты подскакивает на месте с ошарашенными глазами:
             - А её чё, читать надо было???
             - Ну да... – недоумённо говорит Нина Гавриловна.
             - А я переписал!!!
             Класс хохочет. 
             Ребята со смехом рассказывают мне о своём уроке литературы, и я поддерживаю общее веселье:
             - А вы знаете, что жена Льва Толстого Софья Андреевна действительно переписывала роман целых шесть раз. После очередной правки писателя. Вот это подвиг! И над ней никто не смеялся.

             Я поворачиваюсь к зеркалу, чтобы проверить, не растрепались ли мои косы, не запылились ли туфли. Но у зеркала новая девушка. Один взмах расчёски, и её пышная белокурая короткая стрижка рассыпается локонами над головой. Маленькое чёрное платье в стиле Шанель. Такой же фартук, почти не заметный на чёрном фоне.
Из окон льётся свет на бледное лицо и под поднятыми бровями золотистыми искорками вспыхивают зелёные чуть припухшие глаза.
              - Прямо Симона Синьоре… - изумляется Вадик.
              - А кто это? – недоумевает Рустам.
              - Французская актриса. Жена Ива Монтана. Они недавно приезжали в Москву.
              - «Какие девочки в Париже, черт возьми! И черт, он с удовольствием их взял бы!» - вздыхаю я, цитируя Евтушенко.
              В зеркале словно отражается кадр пленительного французского фильма – с акварельными красками Парижа в дымке. Нежная Симона Синьоре с потаённым взглядом.
              - Это Надя Мещерская! – информирует Рустам. Он, похоже, знает всех в этой новой для меня школе. – Галя, между прочим, она тоже референт. Только в параллельном с тобой классе.
             - Смотрите-ка, и за ней втихаря следит этот Сашка Амиров… прямо маньяк какой-то – за девчонками подглядывает! – шутит Вадик.
             - Да не за всеми, - говорю я, - а только за красивыми.

             Боже мой, действительно, две такие красотки рядом, возле нас, а Рустам и Вадик, не обращая ни них ни малейшего внимания, по очереди таскают мой портфель! И развлекают меня забавными историями, приключившимися с ними в моё отсутствие.
             Каждый день после уроков мы отправляемся к белоснежному Кремлю, который возвышается на холме над Казанкой. Спускаемся мимо Тайницкой башни по широкой лестнице, ведущей вниз к набережной. Идём мимо пристани, где давно нет пароходов, зато есть ресторан с поэтичным названием «Парус». Но мы шествуем мимо – к другой набережной вдоль Волги – в неё плавно стремятся воды Казанки.

«Я трогаю русые косы,
Ловлю твой задумчивый взгляд…» - тихо напевает Рустам.
 
              Потом мы попадаем в речной порт, в загадочное царство кораблей – временами слышны матовые низкие гудки отплывающего лайнера или хриплый гудок буксира, тянущего баржу.
             …И, наконец, мы на центральной площади города – на Кольце, где живу я в доме, некогда называвшемся Музуровскими номерами – бывшей гостинице купца Музурова. Километров шесть мы прошли пешком, но я отчего-то совершенно не устала. Хотя и шла на высоких каблуках.
             Прощаемся до завтра. Я смотрю пристально на мой эскорт, обвожу взглядом светловолосого голубоглазого Рустама в белом свитере и кудрявого брюнета Вадика в синем костюме. И думаю удовлетворённо о том, что мальчики вполне себе… соответствующие. Ребята расходятся по домам. Рустам – на улицу Баумана, главную улицу Казани. Он живёт с мамой в доме за Никольской церковью. А Вадик – на улицу Ленина, в квартиру над пожарной частью, где когда-то служил его отец начальником. До той поры, пока пожарка однажды не загорелась. С должности отца сняли, но из квартиры не выселили.

             Наступает завтра, и снова мы встречаемся в школе возле зеркала на лестничной площадке. Я успеваю искоса взглянуть на себя, закинув косы за спину. Рустам слегка проводит узкой расчёской по волне светлых волос. И мы переходим к привычному действию нашего то ли общения, то ли какого-то спектакля – к болтовне.
             - Галя! Ленка опять у зеркала косу переплетает… Всё-таки она самая красивая… из этих двух… Как будто вышла из русских саней! Кокошника только не хватает! – восторгается Рустам.
             - И Сашка Амиров тут как тут о стенку трётся! – веселится Вадик.
             - Ребята! – говорю я. – Картина меняется… у зеркала  Надин!..
             - А я думаю, Надька красивее Ленки. Да здравствует французское кино! – восклицает Вадик.
             - «Регарде парси. Регарде парля. Коман ву пле – ту се ля!» – добавляю я.
             - Труселя? – смеётся Вадик.
             - Тоже мне! Специалист по французскому… – усмехается Рустам. – А как переводится?
             - «Смотрите тут, смотрите там. Как это нравится всё вам?».
             - Опять твоя бабушка, Галя?
             - Точно! Это песенка из какого-то кабаре. Девушки на сцене танцуют, приподнимают юбочки кокетливо, и…
             - Ай да бабушка у тебя! На каждый случай жизни – стихи.
             - Да просто она в гимназии училась. Они только этим там и занимались! Рассказывала мне, как их посылали кудри размачивать, если классной даме казалось, что у гимназистки завивка.
             - А Сашка-то, Сашка пялится! И не думает уходить… Вот ему, интересно, кто больше нравится – Ленка или всё-таки Надька? – недоумевает Вадик.

               - Ну, сегодня опять по нашему любимому маршруту? – берет у меня портфель Рустам.
             И мы вновь отправляемся к Кремлю.
             Когда мы бредём к лестнице, сбегающей широким разворотом к набережной, видим, как резвится без поводка симпатичный, светлый лабрадор, доверчиво поглядывающий на свою хозяйку, не сводящую с него глаз. Рустам завистливо замечает:
             - Каждый мечтает о домашнем четвероногом друге! Кто любит кошек, а кто собак… 
             - Лично мой четвероногий друг – диван! – лениво произносит Вадик.
             По дороге к Речному порту, проходя мимо прикованного к берегу ресторана «Парус», я неожиданно предлагаю:
             - Мальчики, а давайте, я вам почитаю Блока?..
             Они готовы слушать стихи, кажется, бесконечно:

«Никогда не забуду, он был или не был
Этот вечер. Пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо.
И на желтой заре – фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале,
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, «Аи».

              Они и дышать боятся, чтобы не развеять красоту слов и заката над сизой Казанкой. Оцепенели как под гипнозом… Неужели на них так действуют стихи? Конечно!  Ведь тогда в России было особое время – время всеобщей любви к поэзии. Казалось, что ветви деревьев трепещут не зелёными листочками, а вырванными из блокнота страницами, заполненными стихотворными строчками.
              А вечереющее небо над Казанью и, правда, золотое!..
              Внезапно я вспоминаю Надю, Надин. На краткое мгновение мне кажется, что она в своём чёрном платьице и есть та самая чёрная роза в бокале шампанского. А белокурые волосы её – золотистая пена… …………………………………
 
            Закончились школьные годы – началась новая жизнь. Я стала студенткой филологического факультета университета и в вихре студенческих событий забыла и о школе, и о соперничестве двух наших красавиц.
            Рустам как-то сказал мне, что всё-таки Лена вышла замуж за Сашу Амирова, но вскоре они расстались. Я не удивилась тому, что расстались – какая он ей пара!

            Надю я встретила на Сковородке – площадке с памятником молодому Володе Ульянову с книжками под мышкой. Будущий вождь, как всегда, спешил в учебный корпус – главное здание университета.
              Наша школьная красавица шла под руку с весёлым чернобровым парнем. На руке Надин светился массивный матовый колючий перстень благородного сиреневого цвета.
             - Надя, здравствуй! Ты тоже в университете учишься?
             - Да, на журналистике. А это мой муж Борис. Он будущий юрист.
             - Какой у тебя необыкновенный перстень! – восхищаюсь я.
             - Это «аметистовая щётка». Каменный цветок.
             Они ушли вдоль по прямой, как стрела, улице Ленина. А я смотрела им вслед – и в памяти крутились строки Блока:

«И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука».
…………………………………………….

              …Зимним солнечным днём мы с моим молодым мужем шли по Ленинскому мосту к высотному зданию Издательства, где нам обещали оставить в редакции «Вечерней Казани» наши последние публикации.
             Неожиданно почти на середине моста возле нас затормозила голубая «Волга».
             - Галя, садитесь, я вас подвезу! – распахнулась дверь такси, и из глубины машины сверкнул в улыбке жемчуг зубов.
             Нежное, как бутон, лицо молодой женщины в обрамлении дымчатого песца источало свет. Серый взгляд из-под чёрных ресниц, чуть приподнятые, да, соболиные брови, морозный румянец заливает щёки… 
              - Нам, собственно, только до Издательства…
              - А мне в Молодежный центр. Как раз по дороге!
              - Как ты живешь, Лена? – еле выдохнула я от изумления.
              - Прекрасно! – опять сверкнула улыбка.
              Боже мой, что еще она могла произнести? Я сама была готова это про нее сказать. Да и могло ли быть иначе у такого восхитительного существа? Где вы, художники, со своими палитрами?..

               - Так вот она какая, эта Лена Романовская! – покачал головой муж, когда мы вышли из машины.
               - А как ты догадался?
               - Ну, историю о двух твоих школьных красавицах я знаю от тебя. С Надей мы учились в университете, я её видел много раз, а вот то, что это та самая Лена, я догадался. И, правда, ослепительная… Как из рассказа Бунина.
              Я вздохнула огорчённо оттого, что не успела её ни о чём расспросить, и почему-то у меня в памяти запел проникновенный голос Кибкало:

«Не спят под Москвою березы –
В Париже каштаны не спят…».

                апрель 2024