Моя семья

                Я родился в Москве в 1954 году, спустя девять лет после страшной войны и через год после смерти вождя и отца народов. Из роддома на 3 Мещанской улице, который носил имя Саввы Тимофеевича Морозова, где кстати родился Владимир Высоцкий, меня принесли в маленькую комнату большой коммунальной квартиры в доме 25 по Орликову переулку.  Эта маленькая комната имела свою интересную историю. Она досталась моей бабушке, которая была вынуждена приехать в Москву из Воронежа, так как её мужа, а значит моего деда арестовали в июне 1938 году и после следствия и суда в октябре того-же года расстреляли, запоздалая реабилитация восстановила его  доброе имя только в 1988 году. Я часто думаю, какими были его последние минуты перед расстрелом, как бы мысленно стою с ним у стены.  Бабушкина родня в Воронеже, опасалась общения с вдовой врага народа и Александра Даниловна, так звали мою бабушка, от греха подальше уехала с двумя детьми, моей мамой и её братом в Москву. Устроившись машинисткой в Министерство сельского хозяйства, скрыв обстоятельства заставившие её покинуть Воронеж, ради жилья оформила опекунство над запущенным стариком, хозяином этой комнаты. Старик, которого пришлось отмывать и отскребать от вековой грязи, оказался в прошлом владельцем всего этого дома. После революции его уплотнили и оставили эту маленькую комнату, где стояла его кровать, стол на котором, по его словам, танцевали голые балерины из Большого театра и огромное зеркало, которое отражало смотрящегося в него в полный рост. В это зеркало я смотрюсь и сейчас. Дед в скоре умер, а бабушка с моей мамой пережили в этой комнате войну, сюда пришел мой отец и принесли меня. Мамин брат погиб в самом конце войны, подорвался на мине, так и не успев до неё доехать.  Я плохо помню эту квартиру, помню только длинный коридор, по которому я гонял на трех колесном велике. Но до велика мне надо было перенести операцию в одиннадцати дневном возрасте, преодолеть двухстороннее воспаление легких и остаться жить на этом свете.  Помогла мне в этом, безграничная любовь двух женщин, моей матушки и бабушки. Моё детство, словно губка, было пропитано их любовью, которая согревала лучше солнца, в лучах которой я нежусь до сих пор в своих воспоминаниях.
                Мои мама и папа были учителями, мама преподавала русский язык и литературу и, кроме того, заведовала учебной частью, а папа был преподавателем физкультуры. Он стал им после войны вернувшись с фронта по ранению с инвалидностью в 1944 году. Отец очень мало рассказывал о годах, проведённых на войне, и я сейчас горько сожалею, что не проявил настойчивости в его расспросах. Ведь он был живым свидетелем тех страшных и беспощадных событий, о которых насочиняли столько вранья. Мама же была профессиональным педагогом, закончившим педагогический вуз и пройдя путь от пионервожатой до завуча школы. И когда я достиг школьного возраста, конечно, была выбрана та школа, где сеяли разумное, доброе, вечное мои родители. Забежал немного вперёд. Когда мне исполнилось четыре года, я вместе со своей семьёй, переехал на новую квартиру, которая была получена моей бабушкой от министерства. Теперь мы проживали в двухкомнатной отдельной квартире по Даеву переулку. Этот новый адрес располагался в шаговой доступности от прежнего и как сейчас принято говорить локация не поменялась. Окна нашей квартиры выходили в уютный дворик, где у нашего подъезда был вкопан длинный стол с лавочками, за которым мужская половина жильцов нашего дома забивала козла и тайком от женской половины иногда выпивала. А по праздникам сюда выносили дополнительные столы, которые застилались простенькими скатёрками, на которые жители нашего подъезда приносили нехитрую снедь, ставилась выпивка и праздник отмечался широко и весело. С годами и ростом благосостояния праздники отмечались всё реже и реже, а в конце шестидесятых сошли совсем на нет. Мои мама и бабушка редко принимали участие в этих застольях, за то отец был их завсегдатаем, да и мне мальцу всегда нравилась эта атмосфера праздника и какой-то доброй общности людей. Да ещё здесь давали конфеты. Ещё моя память не может забыть, как мы всей нашей семьёй ходили смотреть праздничные демонстрации на Первомай или на годовщину революции. Праздничные колонны шли к Красной площади по Садовому кольцу и мы, выйдя из своего двора любовались этим зрелищем, а ещё иногда по нему проезжала военная техника после парада. Вдоволь насмотревшись и насладившись атмосферой праздника, мы шли к метро Красные ворота, где цыганки продавали свистульки «уйди уйди», мячики, набитые стружкой на резинке и обезьянок с пружинками вместо рук и ног. Мне всё это покупалось и не было человека счастливее меня.
                Улица Сретенка, переулком которой был наш Даев, была главной улицей Москвы до 18 века и получила своё название по Сретенскому монастырю. Застройка улицы из-за большой доходности земли была настолько плотной, что на всём протяжении Сретенки на ней не было ни одних ворот и все въезды во дворы устраивались исключительно из примыкающих переулков, которых было аж тридцать семь. Мне очень нравилась эта бойкая всегда многолюдная торговая улица, на ней был мной любимый в детстве магазин игрушек, а витрина овощного магазина поражала мое воображение, льющимися по её стёклам струями воды. В Сретенских переулках проживал не богатый Московский люд, во дворах звучал детский гам и смех, из раскрытых окон, на которых цвела герань, доносилась музыка. Вечером в окнах загорался свет и было интересно пройти по переулку взглянув не на роком на чей ни будь кусочек жизни. Теперь Сретенку не узнать, простой люд съехал, а его место заняли офисы да многоуровневые квартиры с подземными гаражами новых хозяев жизни. И вечером моя Сретенка представляет собой вымершую, безлюдную улицу, а зимой, если добавить сюда Московскую метель, то просто выть хочется Булгаковским псом, вспоминая о прошлом. Да и сама Москва изменилась, на мой взгляд не в лучшую сторону, когда-то это был весёлый, уютный, гостеприимный, радушный, хлебосольный и очень мной любимый город. Теперь же несмотря на свои мощёные плиткой тротуары, высоченные дома, скребущие небо, скоростные магистрали в разных уровнях, делающих город похожим на этажерку, Москва потеряла ту первозданную патриархальную величавость стольного града. Повторюсь это моё сугубо личное мнение.
                Начав своё среднее образование в первом «А» классе школы номер N, под руководством замечательной учительницы начальных классов Галины Васильевны, вот даже имя сохранилось в памяти, я, заработав свою первую пятёрку получил от мамы в подарок за первый свой успех на ниве просвещения, маленький альбом с марками. Память о котором осталась на всю жизнь. Главным в нашей семье, была моя бабушка, но безусловным моим авторитетом и главным человеком в моей жизни была моя матушка, так я звал её лет с шестнадцати и до её смерти. Помню, как мучилась со мной бабушка, уча со мной уроки и заставляя меня писать крючочки и палочки, а когда мне всё это надоедало, я начинал разминать свои пальцы, приговаривая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали».
И когда эти упражнения и причитания, учащались, бабушка теряла терпение и переходила к запугиваниям, говоря: «Вот мама придет и заставит тебя всё переписать заново».
Мама приходила, они спорили по поводу моей писанины и частенько мама принимала мою сторону. Я становился старше, переходил из класса в класс, но контроль со стороны старшего поколения за качеством и полнотой выполнения домашних заданий оставался неусыпным. Я хитрил, мой стол стоял в углу комнаты и прикрывался дверью, и я частенько читал художественную литературу, при появлении бабушки прятал книгу в шкаф и притворялся, что корплю над уроками. С каким теплом я вспоминаю, как моя бабушка встречала меня из школы, кормила вкусным обедом и зная мою любовь к послеобеденному сну, давала мне часика полтора вздремнуть. Я ложился в большой комнате и под щебет птиц раздающегося из открытой форточки, сладко засыпал.
                Каждое лето мой отец устраивался в пионерский лагерь физруком, и мы в начале июня уезжали с ним в Евпаторию и возвращались только в конце августа. Начались эти поездки, когда я перешёл в третий класс и закончились с переходом в десятый. Так, что я считал Евпаторию своим вторым родным городом. В первую мою лагерную смену отец научил меня плавать и с каждым новым летом, проведённым на море, я совершенствовал своё плавание, доведя его до совершенства. В последствии научившись пользоваться маской с трубкой и ластами, я уплывал, так далеко, что берег превращался в узенькую полоску и добыв в этих заплывах приличных каменных крабов, я с гордостью демонстрировал свою добычу собравшимся зевакам на пляже. Возвращаясь из Евпатории домой, отец, пользуясь тем, что лагерь занимал в поезде несколько вагонов, привозил с собой большое количество дынь и других фруктов и семья ещё долго наслаждалась этими дарами Крыма. Отец в нашей семье был как бы на третьем месте по значимости, после бабушки и мамы, из-за его неравнодушия к горячительным напиткам и этим пользовалась женская половина семьи, ставя его на это место, но всё хозяйство семьи держалось на нём. Отец научил меня многим вещам, которые пригодились в моей жизни. Плавать, ездить на велосипеде, ходить на лыжах, кататься на коньках, удить рыбу, любить баню, быть аккуратным, быть обязательным, ладить с людьми, делать что-то своими руками и это далеко не полный перечень того, что дал мне отец.
                Окончив школу и получив среднее образование, я по решению семьи, да и по моему собственному, продолжил свою учёбу в высшем учебном заведении. Семь лет этого процесса доставили много волнений моей семье, так как из первого вуза меня отчислили за неуспеваемость, во втором пришлось брать академический отпуск, чтобы не повторить ошибок первого, да еще моя женитьба на третьем курсе второго вуза. Как не отговаривала меня моя матушка от этого серьёзного шага, я, наверное, впервые, если не считать курения, не послушал её, за что до сих пор мне перед ней неловко. Правда став женатым человеком и отцом дочери, я научился учиться и последующие три курса института дались мне легко. Покончив со своим образованием и начав недолгую трудовую деятельность, я был разлучён со своей семьей на два года, решением Министерства обороны призвать меня на военную службу. Это их решение было ударом для моей семьи, особенно для её женской половины, я имею ввиду мою матушку и бабушку, жена пережила эту разлуку намного спокойней. Два года долгий срок, но всё в этом мире имеет свой конец, подошёл срок и моей службы, который был наполнен посылками, телефонными переговорами и письмами полных любви от моей матушки и бабушки. Справедливости ради должен сказать, что матушка настойчиво предложила моей жене с дочкой приехать ко мне на БАМ, где проходила моя служба, для моей поддержки и укрепления молодой семьи. Что было ей и сделано.
                В 1981 году я вернулся со службы домой, бабушка, тяжело переживающая разлуку со мной, наконец дождалась своего единственного и ненаглядного внучка, скоропостижно ушла от нас. Это была первая смерть родного мне человека. И прав был Воланд, что человек не только смертен, а смертен внезапно. Вот и здесь смерть забрала бабушку как-то вдруг без всяких на то причин. Моя семья осиротела, особенно тяжело пережила эту потерю моя матушка, проплакав целый год. Пятницкое кладбище Москвы, где была похоронена бабушка, стало часто посещаемым местом, особенно матушкой, она ездила на могилу почти каждую неделю, несмотря на наши возражения.
                Проходило время, притупляя боль утраты. Жизнь шла своим чередом. Я развёлся и женился вновь у меня родилась вторая дочь. Страна, вместе со всей планетой разменяла ещё столетие и опять поменяла формацию, став из социалистической вновь капиталистической, правда с каким-то странным вывертом, к власти пришла не буржуазия, а действующая только в своих интересах бюрократия. Семья выжила, хотя новые времена принесли с собой новые условия для выживания, и чтобы соответствовать этим условиям требовались не только усилия, но и жертвы. Отец, уверовавший в рекламу, отнёс свои ваучеры и вдобавок к ним и деньги в какой-то фонд в надежде обмануть судьбу и поправить своё материальное положение, но был обманут сам, а материальное положение поправили жулики из фонда.  Папа это пережил, а вот десятое сентября 2000 года пережить ему не позволил атеросклероз сосудов головного мозга. И не дозвонившись до него, я приехал на Даев и обнаружил его мертвым. Пятницкое кладбище увеличило численность своего контингента, забрав у матушки мужа, а у меня отца. Счёт между нашей семьей и кладбищем стал ничейным на долгих шестнадцать лет.
                За это время в нашей семье произошли значительные события. Сразу после моего рождения, бабушке дали садовый участок в шесть соток, на котором был построен маленький садовый домик, состоящий из комнаты и террасы. Размеры их были определены властями и строго контролировались, по каким-то причинам известным только начальству, в домике нельзя было устанавливать печь. На лето наша семья уезжала на дачу и это было прекрасное время, которое я очень любил. У меня была мечта построить на нашем участке дом, в котором можно было бы жить круглогодично.  Но средств на воплощение мечты не было, вот если бы продать квартиру на Даеве, купить квартиру где-нибудь подальше от центра, а на остаток денег, можно и построить домик мечты. Но как к этому отнесётся матушка, в её годы, что-то менять в жизни очень нелегко. К моему удивлению, матушка, выслушав меня, очень быстро согласилась. Я уверен, что это её согласие было дано от большой любви ко мне. Даевская квартира была продана, была куплена двухкомнатная квартира в Переделкино, и я построил дом своей мечты в котором живу и сейчас.  Я очень переживал, что матушке будет не комфортно в новой квартире, но, к счастью, ей она понравилась и годы, прожитые в ней, были для неё счастливыми. В построенном доме для матушки была отведена комната и я всё время уговаривал её переехать жить с нами, но видно желание быть себе хозяйкой перебарывало неудобства жизни одной. Для меня было радостью, как можно чаше бывать у неё, ухаживать, помогать по хозяйству, стараясь быть для матушки, как она говорила светом в окошке. И хочу отдать ей должное, матушка дожила до девяносто пяти лет и встретила свою смерть в ясном уме и на своих ногах. Пятницкое кладбище опять взяло верх и уже у нашей семьи нет шансов отыграться. После смерти матушки, я поставил на могиле новый памятник, где, вписал и своё имя, без конечной даты, придёт время, и мы опять будем все вместе.