Глава II Вольный мастер

Часть I
Корней Парфёнович был человеком набожным, но от мирской жизни всё же не отрекался. В миру его называли «лавочник», поскольку умел из обычного, даже самого плохенького бревна соорудить прекрасную, резную лавку. Все в округе знали работу мастера, все восхищались и шли на поклон с просьбами о приобретении такой красоты в свою усадьбу, дабы насладиться украшением быта.  Корней Парфёнович был мастером от бога, поэтому слава о нём шла не только в области, но и далеко за ней. Много юнцов напрашивалось к нему в подмастерье, но он категорически отказывался от учеников.
 - Мир Вашему дому, Корней Парфёнович! – входя в избу и раскланиваясь, приветствовал сосед Никита, который жил напротив через дорогу.
-  Христос по среди нас, по среди нас, –  с улыбкой отвечал Корней, –  что ж стоишь во дверях? Негоже. Проходи, да садись. Отведай со мной настоечки на кедровых орешках, да закуси картовником*. Чего пришёл – то, по надобности али как?
- Ох, Корнеюшка, по надобности, по надобности. Дочь свою – Настю, замуж выдаю за Ивана Лисовского на покров, так и дом уж срубили, вот бы на свадебку им подарочек дорогого гостя – бы, а? – с прищуром проговорил Никита, при этом потирая затылок поседевшей головы. 
- Да ты толком говори, что надоть, а то ходишь вокруг да около, –  опрокинув рюмку, молвил Корней.
- Да вот я думаю, может стол на резных ножках им в избу, да пару лавок. Ты, Корнеюшка не сумливайся, я всё оплачу и древесину и…
- За древесину не думай, сам буду выбирать, оплатишь только за неё, а за работу не надобно, пущай Насте будет это всё моим подарком. А там глядишь, и люльку резную для богатыря соорудим, а?! Как ты думаешь, отец?! – с улыбкой и похлопывая по плечу Никиты, резво говорил Корней.
- Ну, спасибочки сосед. Уважил, век не забуду, –  закусывая пряным огурцом, произнёс тот. – Пойду я, а то замешкался я, а дела сами не сделаются, ну, досвиданьеце Корнеюшка.
     На дворе стоял август, и солнце жарило так сильно, что и тень не спасала. Давно не было такого пекла, как в ту годину. Пересохшая древесина, укрытая от солнца в тени, распадалась на щепы прямо в руках и из неё нечего не получалось, она шла разве только на растопку печи. Поэтому мастер своего дела, ездил в город на ярмарку за ней только тогда, когда поступал очередной заказ. Корней очень скрупулёзно выбирал дерево. Предпочтения отдавал все же лиственнице. Вся домашняя утварь, вырезанная из этого дерева, приковывала взгляды окружающих, потому как мебель отображала всю свою необычайность автора. Корней поистине кропотливо работал над своей лиственницей, создавая роскошную мебель. В избах деревень и в городских домах, где находилась его мебель, всегда витал в воздухе запах хвои, так как именно это дерево содержало в себе смолы. Запах оставался надолго и, переплетаясь с другими запахами, создавал приятный аромат.
     Запрягая коня в упряжку, Корней сел на телегу и направился из деревни в город на ярмарку. Он ехал не спеша, при этом, уже обдумывая какой должна быть роскошной мебель для Насти.  Поселковая дорога осталась позади, а впереди только кромка между полем и небольшой полосой зелёной стены бора, через который можно было выехать на большую городскую дорогу, которая вела к ярмарке. Много Костяники виднеется в траве, она так и манит,
так и притягивает к себе. Соскочив с телеги, Корней сорвал большой лист
лопуха и скрутив его в кулёк, наклонился к самой земле:
- Вот она вкусная ягодка, – весело бурчал себе под нос Корней, – сейчас наберу для морса. Ух, ты! А под елью – то грибов…
Взяв лошадь за узду, он не торопясь шёл по кромке бора, собирая при этом ягоды и грибы. Хвойный запах сосен ярко переплетался с медовым ароматом трав и цветов. Вот где можно надышаться полной грудью, вот где можно услышать и узреть всю чистоту природы! Огромные кроны сосен как – будто специально цеплялись за облака, пропуская солнечные лучи в глуби бора. Огромные паутины обволакивали не токмо лапы низкорослых елей, но и стелились белым прозрачным ковром на земле, усеянной иглами.  Между щебетом различных птиц и трескотнёй сухих веток, Корней заслышал некое всхлипывание, которое доносилось глухим эхом недолеча от него. Приподняв огромную лапу ели, которая упиралась в муравейник, Корней вдруг завидел мальчугана не большого роста. Весь перепачканный в земле и прилипшей паутине, он сидел на пеньке и уже не плакал, а лишь судорожно всхлипывал.
- Эко, тебя занесло. Ты, чей и откуда? – тихо спросил Корней и потянулся к мальчонке, но тот отпрянул от мастера, словно дикий зверёк, – не бойся, не бойся меня. Я дядька Корней, вот, на – ка, поешь ягодок. Вот и хорошо, вот и славно, - поглаживая огрубевшей ладонью по голове мальчика, чуть слышно произнёс Корней.
- Я дядька с города от мачехи сбежал. Зовут меня Егором Андреевичем Васюковым, отец мой помер весной, а от мачехи житья нету, вот я и сбежал, куда глаза глядят.
- Егорушка стало быть? А куда путь держишь и почто хоть сбежал – то? Так сбежал, что заблудилси? – уже улыбчиво в пол тона вопрошал Корней.
- Авось в деревне – то пригожусь кому, – говорил жалобно Егорка, поедая Костянику, – а хлебец давно закончился, я его дядька, птицам скормил.
- Ну, раз такое дело, то прыгай на телегу, в город поедем на ярмарку, а после, так быть, возьму тебя с собой в деревню, может, на что и сгодишься, а Егорка? – весело вопрошал Корней, подбадривая прокуренным голосом мальца.
Егорка ловко прыгнул на телегу и доедая последние ягоды, уже весело смотрел в даль узкой дороги. Пока ехали, Егорка вещал Корнею о том, как они хорошо жили с мамой и, как она рано ушла от них, и про то, как ранней весной в лесу отца задрал медведь, и он тоже ушёл вслед за мамой, и теперь Егорка остался сиротой при мачехе. 
 - А, что не уж – то у тебя нет родных? Кто – то же должен быть? – спросил Корней, спустя какое – то время.
- Да есть тётка в городе, да у неё у самой ртов полон дом. Не хочу быть довеском. Я дядька учиться хочу. Вот выросту и буду знатным мастером…
- И каким же ты мастером хочешь стать?
- Есть у меня дума одна, хочу я с деревом дружить, но науки нужно знать, а я даже грамоте не обучен, потому как некогда было обучать меня, да и мачеха денег не даст. Был отец, дак ещё хорошо жил, а как осиротел, так всё, пиши – пропало. Не нужен я стал, вот и подался в бега.
- А мачеха – то не потеряет тебя? Как её звать? Ты хоть скажи, – глядя на Егорку, спрашивал мастер, –  да не робей, по приезду в город не сдам я тебя. Наоборот, пособлять мне будешь. А я открою тебе одну тайну после.
- Да, не потеряет. Ей не до меня. А зовут её Глафира Петровна. А мы, что и правда на ярмарку едем? Ох, как я люблю там бывать! Там всегда праздник и веселье, а ещё там леденцы вкусные, а на солнышке они так и светятся. Отец завсегда привозил мне кулёк леденцов.
- То, что сбежал это плохо. Потеряют же и будут с собаками искать, а так вернулся бы и повинился бы ты, авось обойдётся всё.               
     За разговорами, они быстро доехали до городской ярмарки. Чего там токмо не было! Купить можно было всё, что душенька пожелает. В центре той ярмарки стоял балаган, артисты развлекали публику песнями и кукольными представлениями. Отовсюду раздавались потешные кричалки: «А ну, не дорого, купите творога!», румяная продавчиха кричала у своего прилавка, зазывая покупателей. А с другой стороны доносилось: «Берите кепочку, и брюки в клеточку, да не жалейте вы, своих монет!».
Чтоб народ возвратить к обычаям к вере истинной, скоморохи развлекали и зазывали на ярмарку весь честной народ. Они давали представления с медведями и козами, играли на дудках, балалайках, трещотках: «Собирайся – ка, народ, у нас ярмарка идёт. А на ярмарке что есть, вам всего не перечесть».
 - Ну, Егорка, приехали на торжки. Пойдём – как прогуляемся, да леденцов прикупим, – потрепав за волосы, тихонько сказал мастер. «Внимание, внимание! Открывается весёлое гуляние! Торопись, честной народ, тебя ярмарка зовёт!  Собирайтесь веселей, дорогие зрители! Ждём на ярмарку детей, ждём и их родителей!»
- Ой, дядька Корней! Гляди – ка, как здесь весело, как всего много, аж глаза разбегаются, – водя по сторонам глазами и прижимая ладошки к щекам, радостно голосил Егорка.
     Да, изрядно потратился Корней сегодня на ярмарке, зато малец был таким покупкам доволен. На окраине ярмарки проходили торги лесом. Вот туда – то и отправился Корней.
- Приветствую тебя Корней Парфёнович! Зачем приехал на этот раз? Что будешь выбирать? – резво и громко предлагая товар, голосил Прохор, – вот смотри, товар на лицо. Здесь и осина, и дуб, и…
- Да, постой ты оглашённый, я за лиственницей приехал. Поди знашь Настю,
дочку Никиты Островского, который конюхом робит* при конюшне, так она замуж выходит…
- Да, ты, что?! Поди не знать! Выросла девица, а недавно всё с леденцами
бегала, а теперь… замуж! М – да!
- Да, вот принял заказ от Никиты, нужна мебель в новую избу. Подарок на свадьбу, сам понимаешь. После расплачусь с тобой, а то понимаешь, не предвиденные расходы, – улыбаясь и прижимая Егорку к себе, говорил Корней.
- Малец – то откуда, родил, что – ли, пока ехал, – не вынимая папиросы изо рта, смеялся Прохор.
 - Всё шутишь, – буркнул Корней, – малец со мною, пущай посмотрит.
- Да ведь ярмарка – праздник, да и день – то какой выдался, парит цельный день. Ладно, бери сколь нужно, да передай Никите мои поздравления.
      Приехав домой, Егорка начал вынимать вкусные подарки из телеги. Пока Корней распрягал лошадь, Егорка сидел на завалинке и сквозь разноцветные леденцы рассматривал травинки и лучи солнца.
     Изба, в которой жил Корней была очень самобытной. В центре, как и положено, была установлена большая русская печь с полатями и лавками. Вообще всё вращалось вокруг печи. Спереди имелись не большие выступы в виде ступеней, а в стенах имелись выемки для разной утвари. Печь всегда была с железным заслоном. Там, в печи на поту готовилась еда, в чугунах и сковородах. Русской печи – не было замены, и поэтому она являлась сердцем любой избы. Именно она считалась главной, поскольку на печи не только готовили еду, но и спали, от неё шёл жар на весь дом. Напротив печи в отведённом красном углу был расположен иконостас. Высокий порог отделял избу от сеней. Этот порог делался для предотвращения проникновения холода в дом в дождливую осень и суровую зиму. Любой вошедший гость, обязательно кланялся при входе в избу, поскольку зайти внутрь, не приклонившись перед высоким порогом, было невозможно, потому что можно было легко удариться головой о косяк, а старые люди ещё и крестились, так как с порога видели убранство икон. Крыльцо дома было достаточно высоким и широким. Его украшали ажурные деревянные столбики. Эта деревянная изба была построена в старинных русских традициях и сохраняла дух старины. Высокое строение имело громадные подвалы, где хранились доски и различная утварь.
     В ограде, хозяйство разделялось на два двора: первый – хозяйственный, где располагались амбары для хранения зерна и других припасов, а также погреб и колодец с журавлём. На скотном дворе располагались стаи, где содержались коровы, свиньи, бараны, овцы, кони, а также куры, утки и гуси. Несмотря на то, что Корней жил один, он вёл хозяйство.
- Дядька Корней, а что мы и чаёвничать будем? Просто у меня в животе
кошки скребут, – тихо спросил малец, одёргивая за штанину Корнея.
- Конечно будем! Вот, сейчас лошадь распрягу, и в дом пойдём.
Вечерело. Войдя в дом, Егорушка остолбенел. Он ещё никогда не видел такой роскошной мебели, эти резные ножки, эти спинки у стульев… Стол, стулья, а самое главное – это лавка, которая стояла по правую руку вдоль всей стены. Все предметы мебели были резными и в ажуре. Лавка была обита красной сафьяновой тканью, а поверх лежало суконное покрывало серого цвета. От него исходило такое тепло, что хотелось залезть прямо с ногами и гладить пушистую такую же серую кошку, которая лежала на скамье. Корней стал налаживать на стол всё, что стояло в печи и в буфете: картовник, топлёное молоко в чугунке, солёные огурцы и ржаной хлеб.
- Ну, что стоишь глазами хлопаешь, давай – ка садись на лавку к столу ближе, сейчас вечерить будем, – властно промолвил Корней.
- А, что дядька Корней, правду люди бают, что на печи живёт домовой? А вот кошка у тебя, её как зовут, а? – лихо орудуя ложкой и с набитым ртом спрашивал Егорка.
- Кошку – то? А пёс её знает, просто кошка и всё. Ты ешь давай, работай ложкой то, а то ишь какой голодный, – с улыбкой произнёс Корней, но при этом поймал себя на мысли, что этот парень не простой и из него выйдет толк. – Ты помнишь, я днём тебе сказывал, что по – приезду домой с ярмарки, я тебе тайну открою?
- Да помню, – еле слышно зашептал Егорка.
-  Ты сказал, что ремеслу хочешь обучаться древесному?
- Страсть, как хочу!
- Я думаю, что твоя мечта почти исполнена. Но, ты же знаешь, что нужно усердие и вера в себя и бога нашего? – перекрестившись на образ, вопросительно посмотрел мастер на мальца. – Посмотри вокруг себя, что ты видишь?
- Мебель красивую. И у нас в доме есть такая же красивая мебель, очень красивая! Это ж надо, какие руки иметь, чтоб сотворить такую красоту?! Я кажися понял…. Ты – мастер! Ты – мастер! Ой, дядька Корней! Обучи меня, век буду с тобой и по – гроб благодарен. Обучи!
- Ну, будет, будет тебе. Утро вечера мудренее, спать пора уже. Дай бог, завтре будет день.
- Можно я на лавке ляжу с кошкой, на печи боязно, вдруг домовой схватит, – взбивая подушку одной рукой, а другой, держа кошку, тихо себе под нос, бурчал Егорка.
    Егорка давно уж спал и видел сны, а Корней напротив, он вышел во двор и начал с телеги сбрасывать бревна и доски на землю. Ему предстояла длительная и трудоёмкая работа. В голове уже был давно рисунок мебели, какой она будет, осталось всего лишь перенести на бумагу. На смену ночи пришло тёплое утро. Проснувшись, Егорка сладко потянулся. Давно он так не высыпался. Туго жить мальцу без родителей на миру. Мачеха всегда, каждое божие утро поднимала его рано и заставляла бежать на молочную кухню за молоком и сметаной, потом заставляла выполнять работу по дому в то время, когда другие мальчики учились в гимназии для мальчиков или отдыхали, бегая беззаботно на улице. Испив парного молока и съев кусок пирога с рыбой, Егорка, спустившись с лестницы дома, вышел на большой двор ограды. Корней не видел мальца, так как был с утра уж занят работой. Егорка не заметно прошмыгнул в калитку огорода. Ой, чего только не росло в огороде у Корнея Парфёновича! Дождя ждали все, и люди, и растения. Найдя не большое ведро, Егорка подошёл к плоткам которые лежали настилом на берегу и подходили в аккурат к речке, которая пряталась под могучими ветками ивы. «Полью – ка я огород, пока дядька Корней занят работой», подумал Егорка, «да и в баню воды наношу и буду я молодцом!».
  В огороде летали над капустой бабочки, а над кустами смородины жужжали осы, под зелёной листвой краснела клубника. Полив все грядки и натаскав полный чан воды в баню, Егорка нашёл банку и собрал всю краснеющую клубнику, да и смородину.
- Дядька Корней, дядька Корней! – кричал Егорушка, – дядька Корней, смотри, что у меня есть! Я сам собрал ягоды, и воды в баню нанёс, и огород полил, – по – детски хвалился он.
 Корней ласково потрепал за волосы Егорку своей шершавой ладонью, тем самым одобряя его поступок.  Егорка поставил банку на крыльцо и вплотную подошёл к брёвнам, лежащим на земле. Он стоял и смотрел, как мастер своего дела пилит и ошкуривает доски. Егорка отмечал каждое действие Корнея Парфёновича.
 - Дядька Корней, а досточка – то здесь не вровень идёт, смотри – ка куда скос идёт, - шептал малец.
- Ух, ты какой зоркий! Надо же?!!! А ну – ка иди сюда, скажи – ка мне, вот здесь как – бы ты отпилил, – Корней указал на длинную доску пилой.
- Вот здесь я бы для начала убрал все маленькие зазоринки и сучки, из которых ветки росли, чтоб не мешались, а потом вот тут, по – кромке спилил аккуратно. А вот эту выемку бы не тронул, она шибко баская и из неё можно до вырезать рисунок и эту доску я бы пустил не на ножку резную, а на столешницу или дверцу.
- Давеча ты ещё мальцом был, а тапереча учеником будешь. Эх, Егорушка, буду обучать тебя, и станешь ты мастером древ вековых, как и я. Вижу я, что очень любо тебе это ремесло. А для начала, подай – ка мне вон тот молоточек и гляди, гляди в оба, ученик, – весело сказал Корней.
     Как же ликовало маленькое сердечко Егорки. Он гордился собой, годился, что его мечта сбудется, и он охотно помогал Корнею во всём. Шли дни и недели. Но однажды в деревню забрели дикие медведи. Какой же переполох был у жителей, когда лесные мишки начали нападать на дворы и домашний скот. Собаки лаяли до хрипоты, но диким зверям было не до них. Они шли, ломая и топча всё на своём пути. И двор Корнея, конечно же не остался без внимания. Егорушка спал в горенке с открытым окном. Его разбудил звон разбитого стекла. Банка с очередными ягодами, что он собрал с куста, стояла всю ночь на крыльце, но кто – то её уронил, и звон битого стекла прогнал сон. В полусонном состоянии Егорка выглянул в окно, но там окромя звёзд не было не видно нечего. Кроме какого – то силуэта и чавканья с рыком малец нечего не слыхал. Но разбудил мастера. Корней надев чуни, спустился по лестнице на улицу. Не успев нечего сделать, медведь пошёл на мастера с рыком, оскалив клыки. Медведь ударил его могучей лапой и Корней упал ничком на землю. Соседские мужики, с вилами, бадогами и факелами носились со дворов во дворы тем самым прогоняя нежданных гостей. От выстрелов старенькой берданки, кто – то угодил прям в ухо медведя и косолапый рухнул на землю рядом с уже лежащим Корнеем. Мужики, выставляя вперёд себя вилы и палки, встали плотным кольцом над лежащим мишкой. Пробираясь сквозь толпу, Егорушка норовился ближе подобраться к лежащему медведю и потыкать в него палкой, как это делали мужики. Освободив из – под медвежьей лапы, Корнея оттащили в сторону.
- Осторожно, не попортите шкуру – то, ещё пригодится в хозяйстве, –скрипучим голосом молвил Корней, когда очухался от нанесённого удара медвежьей лапой.
- Совсем распоясались мишки, одолели! – кто – то из мужиков крикнул, – надобно бы с факелами ещё раз пройтись по деревне, да прогнать, а то беда случится, урон большой причинят медведи!
Ночка выдалась трудная, да и опасная. Егорка напросился с Корнеем и мужиками идти в ночное по деревне. Яркие звёзды горели на чёрном небе, словно янтарь вблизи огня. Они холодным светом освещали землю. Также, как и мужики, он тоже шёл с факелом и криком старался отпугнуть медведей. Он был очень храбрым и гордился собой. «Вот бы видели сейчас меня городские мальчишки, какой я герой…», думал про себя Егорка. До самого утра толпа мужиков выгоняла нежданных гостей. Под утро Егорку всё же одолел сон и он, рухнув на лавку, сладко засопел.
       Шумные голоса соседей во дворе уж совсем разбудили мальца, да и время подходило в аккурат к обедне. Огромную медвежью тушу разделили меж соседями, а шкуру повесели на забор.
- Дядька Корней, а, что со шкурой – то делать будем, а? – потирая кулачками глаза, сквозь зевоту, спросил Егорка. 
- Со шкурой – то? Да пока не знаю, под ноги бросим, вот выхолощу её и всё, – задумавшись, ответил Корней.
- Под ноги?! Шкуру?! – с удивлением на лице, возразил Егорка. – Нет! А можно я скажу умысел свой?
- Ну, давай поведай мне, что за думы тебя посетили.
- Я думаю, что лавку или стулья, которые ты задумал сотворить для Насти на свадебное гулянье, должны быть вот какие, пойдём покажу, – соскочив с лавки и направившись во двор, маня рукой звал Егорка Корнея. – Вот, смотри дядька Корней, – указывая на доски, проговорил малец, – ежели ножки будут не просто резные, а в виде лап звериных, а на спинах набалдашники в виде головы медведя, то и шкурой можно обить сидение. Во как красиво будет, – подняв палец к верху, показал Егорка.
- Ну, Егорушка! Ну, ты голова! Такой маленький, а такой уж смышлёный! Теперь вижу толк в тебе, и вот тебе первое задание, после того, как мы с тобой сходим в поле, доверю вычистить шкуру медвежью, чтоб баская была.
      Солнце уж высоко стояло над полем и заливало его своей яркостью. Ветер тихо, словно играючи, трепал колосья пшеницы и казалось, что весь мир погрузился в тишину. В такую тишину можно было услышать, как на окраине леса хрустит трава под лапами диких зверей и, как шелестит листва на ветках деревьев от вечных перелётов птиц. Малец шёл след в след за Корнеем, оглядываясь по сторонам, он шёл и напевал что – то себе под нос.
- Что ты напеваешь там Егорушка? Может и мне споёшь, с песней веселее, – обернувшись и не вынимая соломинку изо рта, проговорил Корней.
- Дядька Корней, да я так…
- Да спой, говорю! А не то и я спою или мотив твой подхвачу, да и вместе споем.   
Разбив общую тишину, Егорка запел так громко и весело, что есть мочи:   
;; «Ветер, ветер, ветерок в поле зреет колосок, а в реке вода бежит, а волна в ней всё бурлит. Колосок припал к реке, отразился он в воде, тяжело зерно держать лишь – бы в воду не попасть. Ты Егорушка пойди колоски все собери, стряпать будет мама хлеб, чтоб семья не знала бед, чтобы сытый был живот у Егорки круглый год…» ;;
-Эй, посторонись! – кто – то позади прокричал.
 Корней обернулся и, схватив мальца под руку, успел отпрыгнуть с дороги к обочине поля. Коляска остановилась в аккурат возле мастера, и из неё показался мужчина средних лет. Этим мужчиной был местный помещик Андрей Ильич. Свои молодые годы Андрей Ильич Искомин, посвятил военной службе. А сейчас он в отставке и жизнь в деревне после женитьбы выглядела так, как – будто он, то и дело вспоминал о золотых годах ушедшей бурной молодости, именно той молодости, где он был бравым гусаром с пылким сердцем и не устрашимым перед судьбой взглядом.
- Эй, милейший! – промолвил барин и махнул своей кожаной чёрной как смоль перчаткой.
- Чего изволите, государь всемилостивый? – с поклоном отвечал Корней Парфёнович.
- Изволю, изволю. Все судачат, что ты древесных дел мастер, так ли это, отвечай?
- Да, знамо дело, что мастер, – пожимая плечами, говорил Корней, – с Прилучной я, там живу. Вот мальца в лесу нашёл, так у себя оставил…
- От безделья мытаешся? – поправляя шляпу и отгоняя назойливую мошкару, вопрошал барин.
- Да почто хоть барин, от безделья – то? Вот в поле идём, так осмотреть нужно, как пшеница созревает, как колос в силу входит. Ни сколь барин не лгу. Работы много, дай Бог управиться бы. А мальчонка мой, толковый, выйдет из него толк, выйдет.
- Не уж то? – с прищуром спросил барин.
- Быть убиенным мне барин, коли лгу. Может, чего изволите, так я постараюсь исполнить в сроки всё.
- Так, значит. Ты же знаешь поместье Искоминых, по левобережью Иркута? Спустя три дня, ступай поутру туда, там будет ждать тебя интересная работёнка, – весёлым и в тоже время чуть приказным тоном проговорил барин.
     Какой же источительный и сочный запах издавала трава, которая стелилась не только по обочинам песчаной дороги, она стелилась кругом. А эти белые ромашки и синеющие васильки, они радовали глаз и наполняли каким – то счастьем душу. Нектары цветений и ароматы многих растений, насыщали летний полдень.
     По возвращению домой, Корней, как и обещал, доверил Егорушке очистить от грязи и колючек медвежью шкуру. С раннего утра большое корыто уже было наполнено водой, солью и уксусом. Как же было приятно пулькаться в тёплой воде этого корыта, опуская в него свои маленькие ручонки и скрупулёзно теребить шкуру такого мощного зверя. Конечно же мастер всю грубую и тяжёлую работу брал в свои сильные руки. Несколько дней медвежья шкура весела под палящими солнечными лучами на ограде дома Корнея Парфёновича. И вот подошло то самое утро, когда Корней засобирался в дорогу, которая вела в барское поместье Искоминых. Он ещё не знал, как долго предстоит ему пробыть в этом поместье, какая работа его ждёт и поэтому решил взять с собой Егорку. Право же, вдвоём сподручнее и веселее. Уже поздним вечером они подошли к кованным, резным воротам, которые как всегда скрипели.
- Дядька Корней, а дядька Корней, – дёргая за рубаху, тихо, чуть шёпотом вопрошал Егорушка, – скажи, а взаправду говорят, что барыня здесь живёт, которая в девках ходила?
- Правда, правда. Ежели доведётся, так увидишь её воочию, – гладя себя по голове, промолвил мастер.
К воротам подбежал молодой детина лет двадцати и со скрипом открыл ворота. Завидя гостей, он пробурчал, что здесь милостыню не подают, а платят только за работу.
- Мы не за милостыней, – пробурчал Егорка, – мы к барину – боярину приш…
- Не встревай! – властно промолвил мастер, – мы не побираемся. Мы пришли по воле барина, потому как надумал Андрей Ильич на работу брать, ведь я мастер по дереву.
- Ах, да! Помню, помню. Наша барыня – Анастасия Поликарповна поутру будет ждать тебя, – ломая шапку в руках, говорил парень, – а сейчас я вас определю на постой, токмо доложуся Проколу Фёдоровичу.
Прокол Фёдорович, завидя мужика с мальчонкой, начал махать руками на парня и, что – то кричать, толкая парня в спину. Вскоре местный приказчик препроводил мастера в одну из изб, которые находились на заднем дворе этого поместья. Как Малаша померла, так Прокол и приказчиком стал, и управляющим всеми делами Искоминых. На смену ночи пришло тёплое и свежее утро. Оно такое раннее, такое умиротворённое. И всё так тихо вокруг, даже не слышно игривого ветерка, который гоняет листву и песчинки по земле. Солнечные лучи тоненькими струйками медленно скользят по крышам домов, заглядывая в небольшие оконца. Земля ещё спит, но петухи… Ох, эти петухи! Токмо они знают, когда начинается настоящее утро и просыпается всё вокруг. Туман сходит с полей и лугов, превращаясь в прозрачные росы. Солнце поднимается всё выше и выше, а его яркий свет озаряет все окрестности. Что сулило сегодняшнее утро, переходящее в день никто не ведал. Но мастера здесь очень ждали и были радушны к его столь незаурядной персоне.
С того дня, как старая барыня – Лукерья Петровна издала свой последний вздох и покинула этот мир, прошло в аккурат лет десять. И поместье зажило новыми правилами и новой жизнью. Всё здесь изменилось, всё стало по-другому. Крепостные вздохнули и перестали находиться в чёрном теле. Стало намного светлее и спокойнее. Молодой барин, как всегда находился в разъездах, а управляла домом и всем хозяйством молодая барыня, в прошлом такая же крепостная, как и все – Анастасия Поликарповна, в девичестве – Зарубина, а по мужу – Искомина. Многие за её спиной всё ровно продолжали звать Марфой, потому как знали её с детства. Она конечно же правила всем и всеми, но большую роль в правлении она отводила всё же Проколу Фёдоровичу, потому как Анастасия всё время занималась своим ангелочком.
     Барыня – Анастасия Поликарповна находилась в компании своей юной дочери – Софьи Андреевны. Они сидели в уютной веранде и наслаждались утренним какао с маковыми баранками. Софья Андреевна, была очень милой девушкой двадцати трёх лет. Она излучала яркий свет и была цветочком для своих родителей, такая же красивая как Анастасия Поликарповна и резвая как Андрей Ильич. Её озорные голубые глазки из – под густых ресничек всегда смотрели в упор. На пухлых щёчках и вздёрнутом носике виднелись маленькие веснушки, а локоны белокурых волос время от времени трепал игривый тёплый ветерок. Розовое платьице, пошитое в стиле русского сарафана, было украшено лёгким кружевом, воланами и бантами. Эта девушка была похожа на маленького ангелочка, так прекрасна была она. Нежными ручонками она держала фарфоровую чашечку с ароматным какао и щебетала, осыпая вопросами свою матушку.
- Здравия Богово Вам и радости, а чёртовой дюжины печали не надобно, – с поклоном проговорил Корней Парфёнович, – чего изволите всемилостивая барыня?
- Здравствуй мастер, я весьма польщена визитом твоим, отколи прибыл ты? –   приглашая плавным жестом руки в беседку Корнея, промолвила Анастасия Поликарповна.
Немного помешкаясь, мастер со своим мальцом присели на краешек лавки, что находилась у столика в беседке. Аромат какао наполнял воздух и разыгрывал аппетит. Барыня радушно пригласила испить горячего напитка с маковыми баранками гостям. Нет, она нисколько не чуралась их, ведь она очень хорошо помнила своё детство и юность, которые прошли в поместье Искоминых. Она была настолько хороша, настолько всемилостива, что её за глаза называли «ангелом».
- Корней Парфёнович, ты, гремишь по всей Руси – матушке своими изумительными изделиями. Так вот, хотелось бы мне предложить тебе дело всей твоей жизни, – отставив чашечку, говорила всемилостивая барыня, – недолеча от нас поместье одно стоит, заброшенное, а ранее полк там стоял. Так теперь муж мой, Андрей Ильич приобрёл его и собирается открыть там лесопильное дело. Людей набирает на работы, а знающего в этом деле толк, человека нет. Хочу тебя дорогой Корней Парфёнович управляющим сделать. Ты человек вольный и мастер дела своего. Будешь и жить, и работать в свою удаль. Что скажешь?
- Барыня, а что сказать – то? А дом же как мой, а хозяйство, да Егорушка при мне тапереча, куда же я без этого всего?
- А, ну, скажи – ка мне мальчик, а хотел бы ты учиться и познавать науки? –  взяв за ручонку Егорушку и глядя в глаза, спросила барыня.
- Уразумею я письменность буквенную, но мало, с трудом, – чуть слышно шептал Егорушка.
- Вот и славно голубчик, вот и славно, – с улыбкой вторила барыня, – на этой лесопилке уже и дома для рабочих имеются, и школа не большая для детей. Вот там и жить будешь вместе с другими детьми, и обучаться грамотам различным. Негоже тёмным век свой проживать.
- Анастасия Поликарповна, да не уж – то крепостных детей грамоте учить будут, да, где же видано такое? –  сокрушался Корней, теребя при этом свой кушак, – премного благодарны мы Вам. По – истине говорят, что Вы – святая!
- Ну, вот на том и порешаем! А за двор свой не беспокойся, я туда Дарью жить отошлю, будет за твоим хозяйством приглядывать. А как производство наладишь, так и на побывку домой ходить станешь. А пока… пока вот тебе письмо, отдашь его на лесопилке. Андрей Ильич в город отлучился, так я сама отдаю все указания его.
     Вечер наступал дню на пятки, когда Корней добрался до лесопилки. «Да, по нынешним временам – это размах!» – думал про себя Корней, потирая затылок. Чего здесь только не было. Работали все, и женщины, и мужчины. Работа тяжёлая, но мастер понимал, что за такую работу и награда соответствующая. Поэтому не удивлялся. Мужики пилили брёвна подвое. Один находился на не большом помостке сверху бревна, а второй внизу, на которого и валились все свежие опилки. На такую работу приходили мужики, не обделённые богатырской силушкой. Сам процесс работы начинался с заготовки леса, который пилили в тайге. Уже готовые стволы сваливали в кучи на самой лесопилке. Дерево лежало под открытым небом, а также в так называемых ангарах, которые были перестроены, когда – то из конюшен. Конечно это очень тяжкий труд, орудовать топорами и пилами.
Оглядевшись вокруг, мастер повёл Егорку в пришкольную избу, где малец должен был остаться жить и получать свои первые знания, первые хвалебные речи со стороны учителей за прилежную учёбу, а также первые затрещины за детские шалости.
Избы, в которых жили крепостные и вольнонаёмные, состояли из небольших срубов на восемь венцов*, увенчанные крышами. У входа в такой избе, стояла складская печь, а вдоль стен стояли встроенные лавки.  В таких избах света не было, вернее он был, но весьма тусклым, так как он попадал через маленькие оконца. Вплотную к печи находился рундук* – невысокий ящик со ставнем, который служил некой крышкой, а под ним находилась лестница, которая вела в подклет*, так называемое подполье. Над лестницей, к стене был прикручен прилавок, определённая полка на которой стояли ковши и вёдра.
В маленькой нише печи хранились спички и лучина, так же иногда стояла солонка. А на шестке всегда стояли чугунки с варевом или теплой водой для мытья посуды. Посуду мыли, обычно, в деревянной лохани или в медном тазу, которые днём держали на прилавке, а ночью – на шестке. Под шестком, в углублении, хранились дрова. На стене, рядом с печкой, висели щипцы для углей и ухват, а также совок и помело из гусиных перьев для выгребания углей из печи. Подвесной рукомойник находился рядом с входом в саму избу, а под ним стояла лохань для грязной воды. Рядом с рукомойником, на гвоздике, висел кусок грубого домотканого холста для вытирания рук, а полотенце –  для лица. Как же много разной посуды находилось в настенном посуднике. Здесь, помимо деревянной посуды, стояли и глиняная утварь, и посуда из олова. В красном углу под потолком размещался киот* с иконой. Стены и полы в избе не были крашеными и для поддержания чистоты, намывались очень тщательно. Бабы запасались золой и песком из этой смеси натирали стены и полы. Как правило, обувь и верхнюю одежду снимали и оставляли в сенях.
Но были и закрытые помещения, так называемые – задворье. Это большое помещение, оно отделяло жилую часть дома. В этом помещении, как правило, находился большой ларь для хранения муки, сахара. На полках тоже много чего лежало, и серпы, и ведра, и тазы, и банки, и короба. Туда
выносили свежеиспечённый хлеб, молоко и мясо. Ставили столик и кровати. И это всё было во всех избах для обычного быта.
- Дядька Корней, а дядька Корней, ты гляди – ка, а! Я, что здесь теперь жить
буду и учиться, – во все глаза, осматривая избу, спрашивал Егорушка, – в былицу* люди бают о том, что барыня – то и взаправду очень добра.
- Иди, иди. Смотри, да запоминай, что и где находится, – с улыбкой и потирая руки о передник говорила одна из местных баб, которая по всему являлась местной кухаркой.
- А, что тётенька, все избы такие тёплые и вкусно пахнущие, – вопрошал неугомонный малец.
- Да, как же все, не все, но многие. Вот будешь исправно учиться, да дядьке помогать, будешь жить в тепле. Можете с лихвой отплатишь ему, когда вырастишь. Ну, как сдюжишь?
- И живота* не пожалею, вот тебе истинный крест тётенька, – перекрестился Егорка и вышел на улицу.   
На улице стояло пекло и в избе, которой находились гости, поистине было прохладно и хорошо.  Они шли по направлению к школьному домику, где проходили и занятия, и игры ребят, там же местные дети и жили одной большой семьёй, в отличии от взрослых. Токмо сейчас лето и ребят в школьном доме не было. Они, как правило, в свободное от занятий время, помогали родителям в работе, и токмо по праздникам могли окунуться в беззаботное детство. В большой и на удивление светлой горнице было достаточно чисто и тихо. Посредине стоял огромный стол, покрытый грубой серой скатёркой. Освещение было очень хорошим, поскольку здесь дети изучали грамоту, девочки занимались рукоделием – вышивкой, шитьём, изготавливанием кружева. Стол, лавки, полки, а также несколько шкафчиков были сделаны по городским образцам. Фабричной мебели не имелось в школьном домике, поэтому она вся изготавливалась местным мужичьём. Но уют и красоту составляли керосиновые лампы, большие настенные часы и огромное до потолка зеркало в резной оправе, в которое так любили кривляться дети. На окошках весели небольшие тряпичные занавески и на подоконниках в маленьких вазочках стояли такие же маленькие букетики полевых разнотравий и цветов. У входа, вдоль стены, тоже стояла печь – лежанка. Несмотря на то, что это всё же был школьный класс для детей, в красном углу помещался образ и лампадка, которую зажигали в праздники.  На втором этаже располагалось две горницы, в которых жили и тут же спали дети. Они спали на матрацах, набитых сеном и на старых перинах, которые почти изжили себя. Такие же были подушки и одеяла, они были в основном лоскутные. Простыни практически не использовались, поскольку их не было, а если и были, то из очень грубого холста. Постельную принадлежность каждое утро выставляли на мороз зимой и на жару летом для того, чтоб проветривать и избавляться от насекомых. Дети спали не только на полу, но и на лавках, и на печках. Детей было не так уж и много, но всех разместить удавалось всё же с трудом. Поэтому Егорку, ради исключения с трудом, но
взяли.
- Вот Егорка ты здесь и будешь жить и учиться, так что осваивайся, – проговорила круглолицая баба.
     Шли дни. Жара менялась на прохладу с дождём, и вновь наступало пекло. Егорка вместе с детьми обучался в школьном доме, а Корней Парфёнович, войдя в полную силу, стал управлять лесопилкой и строительством своей именитой мебели, которая шла нарасхват. И хотя Корней работал усердно и
исправно, он всегда думал о том, что не поспеет мебель к Настёниной свадьбе, и эта мысль очень уж его терзала.  Посреди рабочего барака на земляном полу, лежали стволы спиленных деревьев, из которых готовили гладкие доски. Они лежали долгое время и источали запах смол и влаги. Таким образом проходила сушка. Все бракованные доски, а также опилки сваливали в одну кучу. Но Корней умудрялся и из брака мастерить шедевры. На лесопилке не только изготавливали именитую мебель Корнея, но также сортировали доски и везли заказчикам на строительство домов и оград.
     Какое неслыханное же было счастье, бегать и прыгать в пушистых опилистых горках. Ребятня не пропускала такой игривости. Вот и сейчас Егорка с дворовыми мальчишками прыгали с горки на горку.
- Егорка! – окликнул кто – то из мужиков, – ступайте к Маланье, да скажите, что мы обедни ждём.
- Хорошо, хорошо дядька Игнат!
Мальчишки побежали в большую избу, именуемую столовой. В огромной и светлой избе было всё очень ладно.  Вся обеденная посуда стояла в шкафу за стеклянными дверцами. Большие деревянные миски предназначались для похлёбки и вкуснейшей окрошки и тю;ри *. Стеклянные стаканы с блюдцами и глиняные кружки, из которых чай пили мужчины, а также сахарницы из прессованного стекла на высоких ножках и стеклянные чайницы с притертыми крышками. Для приготовления пищи в печи использовали медные котлы – в них варили кашу, уху, эмалированные чугунки для щей или мяса, а в больших глиняных горшках томили молоко и парили репу. Всю эту кухонную утварь прелюбезно на лесопилке предоставила молодая барыня Анастасия Поликарповна. «Наша Ладушка» – так называл её честной люд. В огромных сковородках из чугуна жарили рыбу и блины из овса с лесными ягодами. Медные чайники стояли на увесистых полках рядом с ситом. На полу в чанах имелась колодезная чистая вода, многие дети по нескольку раз в день забегали в столовую для того, чтоб напиться вдоволь. А когда мешались под ногами у Маланьи и её помощниц, то отхватывали тряпкой по хребтине.
В бочонках солили мясо и сало. В посудинах из толстого стекла хранили грибы и толчёные ягоды. Лубянки и туеса всегда находились где – то в чулане и доставались только тогда, когда собирались в лес по грибы и ягоды
или за рыбой. В маленьких берестяночках находилось масло.
- Ну, чего прилипли носами к стеклу? А ну, идите – ка сюда, – проговорила одна из женщин, – идите, идите. Сейчас соберём обедню для лесопильщиков.
Женщина юркнула в чулан. В чулане всегда было много вкусностей. В глиняных горшках стояло топлёное молоко, в небольших чанах томилась брусника, клюква же хранилась в корзинах, которые подвешивали к потолку.
Вяленая рыба и мясо весели на гвоздях. Маланья слыла доброй бабой и всегда угощала ребятишек тем, что под рукой имелось. Вот и сейчас собрав обед для мужчин по мешкам, она подала мальчишкам сладкие ватрушки из калины.
- Бежите скоро, чтоб не остыло нечего. Да не убейтесь хоть Христовые! –  крикнула Маланья, потирая руки о фартук.
     После застольных обедов, Корней всегда собирал работников и рассказывал о древесине, на его сказ также и прибегали дворовые мальчишки. Они с упованием слушали и впитывали в себя всё, то учение, о котором вещал мастер.
 - У каждой древесины, есть ещё индивидуальный запах. Он может быть очень стойким и сильным, либо наоборот, едва уловимым – но присутствует в любом дереве. Запах иногда напоминает – запах скипидара, – с улыбкой произнёс мастер.
- А вот если распиливать сосну, – переминая в руках шапку, говорил Егорка, - то все остальные запахи заглушаются, верно?
- Верно. Образовательно мыслишь малец. Быть тебе мастером. Но сперва, учиться и трудиться исправно надобно, – выкрикнул из толпы Прокол Фёдорович, приехавший на лесопилку справляться о состоянии дел.
- Ядро древесины пахнет сильнее всего, потому – то сильнее всего пахнет только что срубленное дерево, потом запах становится слабее, а может даже измениться. У палисандра и бакаута, скажем, ванильный запах. Из древесины с приятным запахом готовят бочонки для и сливочного масла. Приятно пахнут можжевельник и заморское дерево – лимонное.  Розовое дерево пахнет розами, акация – фиалками или малиной, персик – миндалём, – прохаживаясь вперёд и назад, рассказывал Корней.
- Приятные! Потому что растут как природный санитар, очищая воздух от вредностей. А в горницах – то из натурального дерева дышится легко, это полезно для всех людей и домашних животных, – выкрикивал Егорка, дабы показать мастеру своё просвещение.
Конечно, Корней заметил и давно заметил, что из этого найдёныша будет толк, и он станет мастером дела своего. И Корней чувствовал великую гордость за своего Егорку. Корней много работал с деревом, много изучал книг, во многом разбирался, поэтому и слыл мастером с большой буквы. 
- У тика запах каучука, бальзамического тополя – выделанной кожи, – продолжал вещать Корней, – лавра камфарного – камфары. Есть и не приятные запахи древесины, но такие деревья не растут здесь. Все эти деревья растут в других землях заморских. Сохраняет запах после сушки камфорное дерево, тик, можжевельник. Исчезает у акации, грецкого ореха, дуба, ольхи.
- А если у дерева запах поменялся, то дерево гнить начинает, – засмеялся Мифодич, – ясное дело – можжевельник, который давно засох в лесу, если отломить от него ветку, сильный аромат почувствуется сразу. А если намочить место среза, он станет ещё сильнее пахнуть.
 - Грибы то на стволах, грибы! Такой окаянный запах источают, аж занюхаешься, – выкрикивали мужики из толпы, – у дуба, кедра, вишни также древесина пахнет хорошо. Правда, описать его словами не так – то просто.
     Вот так временами, Корней устраивал уроки по изготовлению хорошей древесины для взрослых мужиков, ну и, конечно же для любопытной ребятни. Время подходило и скоро уж покров день наступит, а свадебный подарок для Настёны ещё не был готов.  Вот и собрался Корней Парфёнович в усадьбу с поклоном к молодой барыне. Пошёл он к ней с просьбой своей, авось не откажет. 
      Из светёлки, которая находилась под сводом главного дома, доносились девичьи голоса. Софья Андреевна в окружении таких же юных барышень, что – то бурно обсуждали и очень складно читали. Светёлка была излюбленным местом для игр, прослушивания музыки и прочтения занимательной литературы. Как правило, от таких комнатушек веяло уютом. Они не отапливались, поэтому использовались в основном летом. Стены и потолок в такой светёлке, также, как и в горницах сего дома, постоянно обновлялись, поэтому долгое время наблюдался запах масляничной краски. В распахнутых окнах колыхались шторы с переплетеньем толстых вставок, которые образовали крупный узор. Мебель в такой комнатке была весьма скудной. Старый стол с бархатной скатёркой и такие же старые стулья попали сюда сразу же после кончины Лукерьи Петровны, а гамак накрытый плюшевым одеялом, всегда раскачивал таково же плюшевого зайца, с которым так любила играть юная Софья.   
Анастасия Поликарповна, точно также как и когда – то старая барыня,  сидела в том же кресле – качалке, и увлечённо читала небольшой томик известного в то время русского поэта – Александра Пушкина. И токмо изредка поднимала свой взор в оконце светёлки, откуда доносились звонкие голоса барышень.
- Софья Андреевна, Вам ведомо, что Вас матушка ожидает? Не пора ли испить чай в накрытой беседке? – прерывая игру, спросила сенная девушка, –Ваша матушка уж собирается, да вот токмо Вас ожидает.
- Идём, идём, – резво прокричала Софья, – любовь к чаю сильна в нашей семье, не правда ли зайка? – обращаясь к игрушке, прошептала она.
Стол в беседке с изобилием угощений был чарующим не только для детских глаз, но и манил и взрослых. Любой дворовый отпрыск мог подойти к столу в течении сего дня и взять вкусности со стола и выпить кружку чая. Каждый дворовый знал, как подготовить вкусный чай. Самовары обычно топили еловыми шишками и дровами. Еловый аромат передавался колодезной воде, в которой и заваривался чай. А сама вода, получалась мягкая и вкусная! Самовары кипят вовсю. Смотрящий подбрасывает дровишек, снимает трубы с самоваров и надевает крышки, чтобы весь пар не вышел. Весь пар валит из носиков на крышках. Огромные самовары с земли переносят на стол. Молодая барыня – Анастасия Поликарповна, всегда заманивала детей и взрослых. От того наверное, что всегда оглядывалась назад в своё прошлое.    
- Матушка моя, Анастасия Поликарповна, к воротам кто – то подъехал, –запыхаясь, пробормотала Глаша, дворовая девка из прачечной, которая шла к беседке для того, чтоб испить кружку чая с баранками.
- Ну, что ж впусти, кто ж там пожаловал, давай – ка посмотрим, – отложив томик, тихим голоском пролепетала барыня, поправляя подол платья.
В ворота усадьбы вошёл Корней и перекрестясь с поклоном направился к барыне.
- Доброго Вам здоровичка матушка!
- А, Корней Парфёнович! Здравствуй. Что ж проходи, раз пришёл. С чем пожаловал? Мы чаю собираемся испить, и ты с нами раздели кушанье, –протягивая руку, сказала барыня, – за ароматной чашкой чая с пирогами, да вареньем обсудим твой вопрос. Завернувшись в уютный в плед, как приятно расположиться в беседке и смешать аромат крепкого чая с терпким запахом осенних листьев или благоуханием первых цветов. Ты не находишь, не правда ли?
- Мне бы домой съездить, матушка моя, дело у меня там одно, – ломая шапку в руках, начал Корней, – есть девица одна на выданье, так пообещался я её отцу, что к покрову подарок ей сотворю к свадьбе, боюсь не поспею…
- Полно батюшка не гневай меня! – отодвинув чашку, выпалила Анастасия Поликарповна, – Прошка, а ну – ка книгу принеси мне, я хочу знать, что да как на лесопилке происходит. Куда же ты поедешь, а работа как же, на месте стоять будет?
- Помилуй матушка, трудодни мои подсчитаны, – начал было оправдываться Корней.
- Сейчас мы всё посмотрим, – листая амбарную книгу, вторила барыня. – Не станем вожгаться*, поезжай домой, да возвращайся обратно скоро.
- Покорно благодарствую Вам матушка моя! А сейчас извольте мне откланяться, пойду я, надобно засветло дойтить, – с поклоном сказал Корней.
- Да, ступай с Богом, – махнув салфеткой, продолжала чаёвничать с юными
девочками барыня.
      Изящные чашки, тонкий ломтик лимона, хлебец с яйцом и свежеиспечённые булочки со сливками. Стол, уставленный блюдами с
баранками, куличами, пирогами и вазами с вареньем, с пузатым самоваром в центре – такое было чаепитие в усадьбе Искоминых.  И это было небольшой частью угощения. Белоснежный сахар продавался в виде «голов» конической формы – их раскалывали на неровные куски специальными щипчиками. Фруктовый или цветочный чай пили вприкуску. Именно самовар стал символом домашнего уюта, предметом, передающимся по наследству, и неотъемлемой частью сервировки стола. Но сегодня особенное чаепитие.  Сегодня юная Софья Андреевна развлекалась с такими же юными, как она
гостьями, при этом слушая музыку – местного оркестра. Из города специально привезли акробатов и танцоров с наручными куклами, а дрессированные животные и фокусники показывали удивительные номера. И как обычно, под занавес дня, устраивались фейерверки.
     Нельзя сказать, что лето пролетело так, что его и не заметили. За это лето много чего было светлого и хорошего. Но осень уже вступила в свои права, и веяло то прохладой, то не жаркими, но тёплыми деньками. Видно было, как картина природных сочных красок менялась на пастельные тона. Лес одет ещё в листву, которая пестрит и издаёт свой шёпот, но уже не так живо, как под солнечными летними лучами. В усадьбе Искоминых всё шло своим чередом, но с небольшим надрывом, так как с осенней прохладой пришла очередная болезнь юной госпожи. Софью с младенческих лет мучала трясавица. Она то приглушалась, то вновь обострялась. То озноб, то жар одолевали нежное тело Софьи. Ни какие заговоры старых бабок, не помогали вылечиться юной барышне. Вот и сейчас она лежала в полном бреду…
     А в это же время, Корней торопился к родной стороне, подгоняя лошадь. Уже к ночи мастер приехал к дому. На порог избы вышла Дарья, которая прослышала, что кто – то подъехал.
- Здравия тебе Корней Парфёнович, – с поклоном проговорила она, – что же приехал значит. Насовсем али как?
- Здравствуй Даша, здравствуй. Да, какой там на совсем, работу надобно делать, да боюсь не поспею. Дни пока тёплые, а как затянуться дождём с ветрами, ох, пресвятая Богородица, – перекрестясь, словно ворчал Корней.      
 - Но дни – то короче и темнеет быстро уж, да что ж на пороге – то стоим, а ну, давай проходь – ка в избу, а то поди отвык от хором своих, знамо, всё
лето на лесопилке прожить, – посмеивалась Дарья, – ладно, давай входи, вечерять будем, – зазывая рукой, всё щебетала без устали она.  Вообще Дарья
была очень добротной женщиной, лет тридцати. Она шибко любила чистоту, и старалась в хозяйстве создать хоть какой – то уют. Держалась очень скромно, потому как всегда служила в доме у своих господ. Ситцевый с рюшами сарафан в аккурат подходил к такой же ситцевой рубахе с широкими рукавами. По горнице Корнея, Дарья ходила исключительно босая, дабы не натоптать полы, которые она натирала дважды на дню. Густая челка скрывала мелкие морщинки на лбу, а глазищи так сверкали черными бусинами, что многие за спиной поговаривали о том, что Дарья – сущая ведьма. Но это её не волновало, скорее она смеялась над всеми пересудами.   
     Поутру Корней вышел из избы во двор, веяло лёгкой прохладой. Под крышей лежали деревянные заготовки для будущей мебели. Какое же было удивление, когда мастер не узнавал в заготовках своей руки. «Странно, очень странно…, рассуждал про себя мастер, откуда же эти резцы, кто же сотворил такое баское изделие, да как чётко – то…». Корней крутил в руках то дверцы для буфета, то ножки для будущей лавки. 
- Да, малец твой постоянно украдкой прибегает, – выхлапывая половицу, сказывала Дарья, – да, думал, что я его не увижу, а я вот глазастая, да приметила его. Но не спугнула, пущай думаю творит чего, а может и ладно будет, - вытирая руки уже о подол сарафана проговорила Дарья.
-  Егорка?! Ну, малец, а! Ай – да молодец! Да мне работы – то тапереча почитай на месяц. А молчал – то, молчал! – голосил Корней, нахваливая своего подмастерье.
- Подымайся – ка в избу, я уж репник* наварила, ой и вкусна похлёбка, – причмокивала Дарья.
-Угу. Да, сейчас, только кое – что проверю, – задумчиво сказал Корней.
Похлёбка стыла в чугунке на столе, вчерашний, но ещё свежий ржаной хлеб вперемешку с семечками подсолнуха источал свой аромат. Квас в крынке отдавал прохладой, да такой, что наружные стенки этой крынки становились весьма запотевшими. Никто не смог бы оторвать мастера от завтрака, но вдруг его внимание невольно переключилось на оконные створки. Кто – то тихонько пробирался под окном в сторону двора. Корней уж хотел громким голосом шугануть незваного гостя, но Дарья ухватила его за руку и молча покачала головой. Шёпотом она произнесла, что незваный гость – это и есть малец, который прибегает.
     На дворе стояло на удивление тёплое утро, хотя осень уж давно наступила на пятки лету. Под крышей сидел юнец и бурча себе под нос, натирал шкуру медведя.
- Ага! Сбежал – таки! Вот я тебя и поймал! – восклицал Корней, – ты почто сбегаешь – то, а? Почто хоронишься туточки? Я же думал, что ты за партой сидишь, а ты…
- Я, я, я, – было начал оправдываться Егорка, – я помочь хотел. Я много
слушал тебя, и у меня задумка имеется, я вот, что подумал, – швыркая носом, лепетал Егорка, – я шкуру почти вычистил, сам.
- А чем хоть чистишь – то, а ну, дай – ка погляжу, – протягивая руку, попросил мастер.
- Да, вот погляди. У бабки Луши, яйца из курятника стащил и ими шкуру то и натёр, она высохла, да дюже закарюзлая стала, на силу вычесал, – в полголоса
говорил Егорка, но увидев на лице Корнея одобрение, стал смелее, – ну, а
какая, прям переливается!
- Ой, ну молодец какой, ай, ну молодец! Вот вырастишь, так меня заменишь. Будешь стараться, так и жить будешь хорошо, – гладя по плечу и наклонившись, на ухо прошептал мастер, – а сейчас, а ну, марш из Прилучной и за парту! Иди, иди, я потом справлюсь о тебе у учителки! Дарья, вперёд накорми мальца – то! 
- Ой, ну, да куды ж я денусь – то, напотчую поди. Голодным не оставлю, а то…
- Не скалься, не скалься. А мне ещё нужно тут покумекать, – сидя на топчане пробурчал Корней. Он разбирал каждую досточку и прикладывал их, то так, то эдак, выводя незримый рисунок. Время шло и мебель тоже собиралась из заготовок.
 
Часть II
     С того времени как в Прилучной сыграли громкую свадьбу, в аккурат прошло лет десять. Всё шло своим чередом, дети взрослели, а старики седели. В тот тёмный сосновый бор, что стоял по левобережью Иркута, уж никто не хаживал многие годы. Старые люди поговаривали, что там сущий дьявол поселился во плоти молодой. Молодёжь смеялась, бабы хватались за щёки и охали, а дети даже во сне не смели подойти туда. 
     На заднем дворе развернувшейся лесопилки, после трудового дня сидели мужики и в костре запекали картошку. Рядом бегала ребятня и надоедала расспросами о страшном лесе. После жаркого дня веяло прохладой. Поленья тихо потрескивали в костре под тихие напевы гусляра:
;; «Туман сгущает краски в глуби; леса, деревья шевелят листвой. Лучи не пробиваются меж лиственной завесы, здесь полумрак в тиши святой. Таинственные шорохи и хруст пожухлых веток, чуть настораживают и вызывают дрожь, под кронами деревьев, нетопыри* ласкают деток, кровь стынет, ужас, думаешь – умрёшь. Деревья редкие стоя в глуби;не леса и средь гигантов заболочены места, скрывает лес в себе и лешего, и беса, трава по пояс шелковиста и густа;. И воздух наполняется незримым волшебством, и лес, имеющий дурную славу, там – говорят, деревья обладают колдовством и змей – горыныч пышет жаром. И с виду
неподвижные пеньки скребут кореньями и за; ноги цепляясь, будто прислужники сей сатаны колотят ветками, занозами вонзаясь…» ;; 
- Дядька Матвей, ну расскажи, кто там живёт, – просили мальчишки, указывая перстами на дальний бор.
- Колдун там живёт, так все говорят. Говорят, кто в его глазищи посмотрит, тот отражения своего не увидит. Глаз его чернющий, будто бы бездна, - не вынимая папиросы говорил Матвей.
- Да, полно тебе ребятню – то пугать. Не слухайте его, ну человек живёт там,
а…
- А кто видел – то его, кто? – отставляя от себя гусли, спросил поющий.
- Да нечто его видать нужно, –  кашляя, буркнул Корней, укутываясь в зипун.
- Занемог, захворал Корнеюшка. Сам в своей же опале живёт и работает, и дышит, а всё как не живой.  Кабы не помер…
- Да смерть то не страшна, страшна жизнь в опале. Не невольте меня на слово бранное, - уходя под крышу избы, бурчал мастер.
- Ну вот. Говорят, что над глазищами этого колдуна нависают густые заросшие седые брови. А во рту вместо зубов клыки – белые, белые. Руки длиннющие, а ноги кривые. «Былица;*–  имеет колдовскую огромную силу.               
Она защищает от духов лесных, её аромат подобен лексиру, она сбережёт от напастей любых», - задумавшись, пропел тихо Матвей.
Одной печёной картошкой сыт не будешь, поэтому местные бабы на завалинку выносили чай и пироги с капустой и брусникой. Под такое угощение гораздо лучше слушать сказки, чем сидеть просто так у костра и слушать бурчание в животе друг друга. Наталья – пухлая и румяная женщина, в подоле для ребятни вынесла такие же румяные как она шаньги со сметанным припёком. Под такие вкусности можно было слушать местные байки, хоть до утра.
- А у колдуна этого, посох имеется с поступью медвежьей, –  продолжал Матвей, –  мало кто видел его, но поговаривают старые люди, что кто в его логове был, тот сгинул. В те места и дороги то нет, –  взмахнув рукой и показывая в сторону тёмного бора, ведал мужик, – эка как дорога туда заколодила, замуравила.   
- Двум смертям не бывать, а одной не миновать, надо идтить туда, в бор – то и прочесать с вилами и факелами, – кто – то выкрикнул из юнцов, которые сидели на не высоком заборе, подле той завалинки.
- Ох, какие прыткие! А вот в логове его – то вообще ужас! Перед порогом поговаривают, под самой крышей, икона весит, да образа не видно, от копоти видать. На столе всегда листья да ветки сушёные. А соли, соли – то огромное количество, горки на горке и всё на столе. В углу кадка с водой из утренней росы стоит, он в неё смотрит и напускает через воду ту на живое всё страх.
- Ох, всё – то ты знашь! Откель токмо не известно, – хихикнула Наталья.
- Да, слухай, что говорю, да не скалься. А в логове то его сказывают вот что. У порога короб берестяной стоит, да наверное с травами, да зельями колдовскими. Соглядатые стерегут…
- А какие это соглядатые, а дядька Матвей?
- Так кто его знает. Нихай мать их суку! Может волки, а может шакалы. Над костром травы сушатся, да ягоды. Логово его паутиной затянуто, а тропа к его дому бурьяном поросла. Вороны чёрные так и машут крылами, так и машут.
- Не верю я, что от него только худое исходит. Луна на чёрном небе и дождь всё проливной над бором. Дерезой, да туманной завесой тот бор охвачен, – с хрипотцой и кашлем промолвил мужик, который вновь взял в руки гусли, – ;; «Густая темень навивает страх, но тихо и спокойно на болоте. Иной раз слышится, что – то протяжное в ветрах и воздух здесь спертё;н и пло;тен.
Стеля;щий мох окутал землю. Коренья, валуны погрязли в нём, и даже лютому, коварному здесь змею, уж нет и места растелиться под трухлявым пнём». ;;
- Ну, ладно будет вам базлать, спать пора, - проскрипел Корней, скрываясь в потёмках избы, – Никита с Петром неслухи, уж семь дён как пропали, лошадёнка прибежала, а мальцов дух пропал. Ищет кто их, я спрашиваю, ищет их кто? Нет. Вот и не молите чушь, а вы уши не распускайте, а то тоже не воротитесь.
      А ночью бор тёмен. Токмо луна да звёзды роняют холодные отблески на тропы и опушки. Узкие тропы скрываются под огромными лапами папоротника и тени калышаться тут и там. Бор полон призраков. На огромных корнях старых деревьев разросся бородатый мох, он свисает клочьями до земли и навивает воплощённый ужас на каждого, кто случайно оказывался в бору. В ночи ветви старых древ, а также их могучие корни превращаются в нечто гигантское, размахивающее огромными лапищами, шуршащее, шумящее, пугающее до потери сознания. Мальчишки петляли по заросшим тропам и с ужасом озирались по сторонам от разных скрипов и курлыкания птиц. В одно мгновение они остановились и словно вросли в землю. Их обуял не поддельный страх. Глаза округлились, и они увидели такое…  Из – за громадной ели, показалось что – то страшное и ужасное. Длинные чёрные волосы спадали на громадные плечи. В отблеске луны, его лицо было белым как береста на стволе берёзы, глаза были огромными и не подвижными, огромный рот расплывался в улыбке, который тщательно скрывался под бородой, такой же чёрной, как и волосы на голове.
Это что – то было таким большим, что мальчишки остолбенели. Его плечи были окутаны медвежьей шкурой. Он был таким здоровым, что сразу чувствовалось, что это существо обладает сказочной силой. Под шкурой был тёмный балахон до самых пят. Громадная пятерня его руки сжимала такой же большой посох, и даже при лунном свете можно было разглядеть всю красоту этого посоха, который был вырезан из древа с наболдашником в виде змеиной головы. 
- Откель будите вы? – грозным голосом спросило нечто.
- Я Никита
- А я Пётр. Мы заблудились. Уж много дён здесь блуждаем, а выйти не можем, – с дрожью в голосе, кое – как прошептал Пётр.
- Ладно. Со мной пойдёте. Да идите след в след, – также грозно что – то говорило, – оступитесь, пропадёте.
Подойдя к избушке, которая стояла между тремя громадными соснами, мальчишки даже немного расхрабрились и перешли порог смело, но всё ровно оглядывались по сторонам и перешёптывались о том, что это вовсе не дьявол, а сам Велес. В избе было довольно скудно и темно. Разместившись на лавке, мальцов одолел сон и в неподвижном состоянии, они спали до утра мертвецким сном.      
     Утро наступило очень быстро. Лес ещё дремал, но омывался уже первой утренней росой. С густых ветвей и листвы, наполненная лунным и солнечным светом она стекала в кадушки, которые стояли подле огромных муравейников. Аромат разнотравий пробуждал всё живое, всё вокруг. 
- Никита, Никита просыпайся, – шептал Пётр, тряся за плечи Никиту.
- Ух, ты! Да, ты посмотри, здесь всё так, как и рассказывали мужики на лесопилке, – потирая кулачками глаза, озирался Никита.
На прочном дубовом столе, под большими зелёными лопухами, что – то стояло и источало вкусные запахи. Конечно же мальчишеское любопытство было превыше самих мальчишек. На деревянной доске лежали жареные караси и окуни, печёные обабки, опёнки, маслята вместе с перепелиными яйцами в чугунке источали аромат. Множество грибов, ягод и трав были подвешены под потолком. В глиняном горшочке томилось ягодное варево. Деревянными ложками с резными ручками быстро орудовали мальчики, уплетая харч за обе щёки. Они и не заметили, как дверь отворилась, и в избу вошёл огромный человек в медвежьей шкуре.
- Кто ты? – спросил с набитым ртом Никита, прижимаясь всем своим телом в резную деревянную лавку.
- Как кто?! Я же дьявол бора сего, не так ли? – с прищуром и усмешкой проговорил человек, – а вот вы здесь зачем, почто одни в лес захаживаете?
- Мы дяденька плутаем не просто так. Мы за травой убежали в бор, а название позабыли.
- А зачем трава – то вам, что там у вас, – снимая шкуру с плеч, вопрошал человек.
- Да мы дяденька с лесопилки, мы с поместья Искоминых. Барышня молодая, Софья Андреевна занемогла, а что у неё, кто ж знает. Мы прослышали, как тётки говорят, вот и сбежали в бор, – удручённо и со вздохом прошептал Никита, – а ты дядька кто, дьявол или Велес?
- А, ну пойдём со мной, – махнул человек рукой, таким жестом зазывая мальчишек за собой, – давай – ка, раздевайтесь и в кадку.
- Пётр, он нас, что утопит или варить будет? – на ухо шептал Никита.
- Да, не пужайся, не пужайся! Не съем я вас, токмо отмою, вон, видишь кадки наполняются росой чистой, природной. Солнце пригревает, отражаясь в воде, а вода – то чистая. Давайте залазьте и поплюхайтесь.      
- А я вот во поле, когда ехали на Вороном, птичек меленьких видел, странные они какие – то, – окунаясь в кадку, уже не боязным голосом говорил Пётр.
- Да это же жаворонки. Их обижать нельзя, эти птички божьи. Испокон веков их зовут душой песни русской. Ну, а теперь рассказывайте, что за болезнь с вашей барышней и, что за кручина.
- Да, дяденька кручина – то не у неё, а у матушки её – Анастасии Поликарповны. А дочь её – Софья Андреевна, что – то занемогла, залихорадила.
- Я выведу вас на тропу из бора моего, но дорогу сюда забудьте. Да скажите барыне своей, что излечу барышню молодую, только срок дайте.
     Солнечные лучи пронизывали размашистые ветви сосен и елей, они падали на кусты и траву, отражая всю сочность и красоту природы. Мальчишки плелись вслед за большим человеком и прислушивались к тем напевам, что проговаривал чуть слышно этот дядька. Они шли позади него перешёптываясь не понимая того, что он делает, то ли поёт, то ли молится. И вот уж родное поле и сторонка родная показались. Завидя это мальчишки припустились, что есть силы. Сердца колотились от радости, а в зобу спирало дыханье. На подходе к задним дворам их встретила Маланья с большим тазом в руках.
- Куда ж вы оглашённые! – кричала она, роняя таз на землю и размахивая руками.
- Тётка Маланья, тётка Маланья мы такое видели, такое! – кричали наперебой мальчишки, - нам к Анастасии Поликарповне нужно, очень нужно!
- Ладно, ладно. А тапереча ступайте, поешьте бедовые мои, – собирая в таз бельё, вторила баба.
Вечером сего дня Пётр рассказал матери где они с Никитой так долго пропадали, кого они встретили и бор этот, он такой заколдованный, такой, как рассказывают дядьки с лесопилки. И вовсе это не дьявол, как считают все, а заблудшая душа. Птицы и звери не боятся его и в кадушках то вода чистая и прозрачная. Не ворожит он, а излечивает травами и ягодами. И молитвы читает громко, да так, что по всему бору эхо раскатами по всей листве раздаётся. Странно в этом бору, но худого в нём нет нечего. Выйдет он к людям по первому холодку и направится сразу к молодой барышне – Софье Андреевне, чтоб излечить её от недуга.
- Трясавица у неё, у барышни нашей, – тихо произнесла мать, – не долго ей осталось, горемычной нашей. Знаю, ведаю и слово моё крепкое. Всё уж перепробовали, и лекарей с города вызывали, и бабки захаживали, а не помогло.
- Нечто Анастасия Поликарповна наша безутешной станет? – вытирая кулачком слезу, спросил Пётр.
- Авось пройдёт всё. Ну, да ладно ложитесь, коли не голодные, да поутру жизнь новая начнётся. Набегались и будет, – сворачивая бумажный листок, сказала мать, – завтра с отцом пойдёте на лесопилку, там много сейчас работёнки, помочь надобно.
     Поутру началась работа в одном из бараков, которые тесно прилегали к общей кухни лесопилки. Бабы усиленно готовили еду впрок и заготовки на осень и долгую зиму. Вкусные и аппетитные грибы нанизывались на жгутные верёвки, которые крутили специально из тонкой коры кустарников. Солёные грибы, томившиеся в бочках, также источали свой особенный аромат. Какая же вкусная солянка готовилась из таких грибов. Грибы рубили маленькими топориками, превращая в кашицу, клали в сковороду или чугунок с бараньим жиром, не жалели и масла коровьева, добавляли немного воды и тушили. Лесная ягода – клубника, голубика, смородина, малина и калина раскладывалась на чердаках и вялилась для будущих киселей и компотов. Толчёную ягоду, смешивали с солодом и мукой, заполняли капустный лист и сушили в печи. В дальних углах барака стояли железные бидоны в которых находилось молоко. Тяжёлыми мешалками его долгое время били для получения масла. Масла и творога было предостаточно много и поэтому всё это везли в город на ярмарку для продажи. Излишки молока сквашивали, получая простоквашу, её вместе с вялеными ягодами всегда отдавали детям. Такая работа по домашнему хозяйству никогда не прекращалась, потому что всё готовилось к длинной и холодной зиме.
В усадьбе Искоминых уже давно не велись никакие работы, там, на заднем дворе уже давно не было никаких изб для холопов, часть крепостных жила в господском доме, а все остальные вместе с наёмниками жили и работали на лесопилке. Всё изменилось с того дня, как Анастасия Поликарповна вошла в силу правления усадьбой и землями Искоминых, ведь по праву всё принадлежало не только её мужу – Андрею Ильичу, но именно ей. И вот…
- Глашка, Глашка! А ну, подь сюды, – закашливаясь, проскрипел старый Прокол Фёдорович.
- Ой, батюшка, свят – свят! – запыхавшись, кричала сенная девка, – ой, батюшка! Там, – указывая рукой на ворота, – там дьявол и зверьё, глазами сверкают и воронье, воронье летает над ними!
- Да, что ты плетёшь, язвие тебе в горло!
У ворот стоял человек в медвежьей шкуре в окружении волков. Лица не было видно, но по всему виду было видно, что мужчина имел рослый и молодой вид.
 - Чего тебе? Здесь милостыню не подают!
- Полно опомнись, я милостыню не прошу. Я к барыне пришёл, справиться хочу о здравии молодой Софьи Андреевны. Говорят, болезная она, – не подымая головы, тихим голосом проговорил человек.
- Да кто ты?
- Дьявол, – прошептал почти на ухо старому приказчику человек.
- Если бы не молодая барышня, не открыл бы ворота, – звякая ключами и отводя глаза, проговорил приказчик, – постой – ка, а ты про барышню про что узнал? Ах, ну да… колдун! Прошка, беги в дом к Анастасии Поликарповне, да скажи, что сам чёрт пришёл Софью нашу на ноги ставить!
- Почто все боятся меня, почто в бор не хаживаете?
- Да, чур меня, чтоб я туда ходил!
     На порог дома вышла сенная женщина с подушками в руках. Она смотрела из – под чепца с рюшами очень строгим и в то же время горемычным взглядом. Покамись барыня – Анастасия Поликарповна находилась в старенькой часовне, которая, как и прежде находилась на отшибе поместья сего и настойчиво со слезами молилась, незваный гость ожидал сидя в беседке, попивая чай из огромных закоптившихся самоваров. 
Стоя на коленях перед Христом в чёрном ажурном платье и белой шале, барыня шептала: «Царица небесныя, Пресвятая дева, мати Божия, светом Сына Своего нас просветляющая, покровом Покрывающая, Русь святую воскрешающая! Пресвятая Богородице, избави нас от всякого зла и сотвори чудо спасения! Излечи мою девочку, рабу твою, молодую барышню – Софью Андреевну…»
     Подходя ближе к дому, барыня пошатнулась и схватившись за плечо Машки, остановилась. Медвежья шкура на незваном госте была пугающей. 
- Кто ты мил человек? Откель взялся ты? – снимая перчатки строго вопрошала барыня, – да, с чем пожаловал ты?
- Да я барыня моя житель лесной. Кто дьяволом кличет, кто чёртом зовёт. А в корзине моей травы заговорённые, с еланки* собранные. Прознал я о бедах Ваших, пришёл. Ежели позволите…
- Ой, позволю, позволю! – взяв за руку гостя, барыня потянула его за собой, –голубчик мой, землю тебе пожалую, только излечи кровиночку мою!
Через мгновение незваный гость в окружении Анастасии Поликарповны и ещё двух сенных девиц, стояли у кровати болезной молодой Софьи. Убранство комнаты юной Софьи было на высшем уровне. Родовое гнездо Искоминых набирало обороты с каждым годом и разрасталось на глазах. Полы комнаты были выложены из дорогого паркета. Стены сей комнаты драпировались голубым шёлком. Лепной орнамент в виде прекраснейших розарий, украшал потолочные плафоны. Фиолетовые кресла с золотой окантовкой находились рядом с туалетным столиком бежевого цвета, на котором стояли разные бутылёчки. Над постелей барышни свисала бра из цветного стекла, она освещала часть комнаты. Всё было достаточно изыскано.
Незваный гость, подойдя к постели молодой Софьи, взял её за обессилившую руку. Он почувствовал всю её хладость и влажную липкость. Человек смотрел на барышню не отводя глаз и, что – то нашёптывал. Озноб и
головная боль уж давно сковали юную девицу, черты её выраженных скул характерно наблюдались из – за впалых щёк, потому как она давно не принимала ни какой пищи из – за потери здравого аппетита.
- Ну, что скажешь? Ну, говори же не молчи? – лепетала барыня, спускаясь по
лестнице дома. 
- Прикажи матушка, на заднем дворе костёр разжечь и мой короб туда снесть. Я… ворожить буду, – наклонившись, промолвил гость. Анастасия Поликарповна аж отпряла от него, и чуть было не оступилась, но к просьбе прислушалась.   
На заднем дворе усадьбы, там, где, когда – то стояла кузня, по приказу барыни развели огонь для поклонения этой божественной силе. Человек в медвежьей шкуре стоял так близко к костру, что были чётко видны все черты его молодого лица. Он стоял с поднятыми руками и что – то начертывал пальцами в воздухе. Языки пламени ярко переплетались друг с другом выталкивая искры из костра. На фоне этого созерцания появлялись тени, которые напоминали некие души ушедшие в долины предков. На костре стояло несколько небольших закопчённых чугунков, в которых варилась вода, пока дьявол, как его называли, в маленьких ступках что – то толок и нарезал какие – то коренья.
- А, ну, сказывай, что поделываешь? – не вынимая самокрутки изо рта, вопрошал Прокол Фёдорович.
- А, что сказывать – то смотри, да и только. Вишь, репу рублю, в варёную воду кидаю. Такой отвар барышне давайте по кружке кажну ночь, – не поднимая головы, пробурчал гость.
- А это, что полынь? Ох, горька, да жгуча она, – посмеивался приказчик.
- Полынь, полынь. Из горла барышни смрадом веет, прости Господи, –перекрестился гость, – полынь нужна для того, чтобы запах дурной изо рта изгнать. Уксус нужен и…
- Фролка, Фролка, забадай тебя комар! А ну, подь сюды, – махнул рукой Прокол, – вот, что иди – ка ты голубчик на кухню и принеси – ка ты уксусу, что в буфете стоит в зелёной бутылочке. Уразумел?
- Уразумел!   
- Да постой же ты! – схватив пацанёнка за рукав, прошипел старый приказчик. Повернув голову в сторону почти колдуна, он спросил: – мож ещё что надо, дак ты только скажи, враз принесёт всё Фролка.
- Нет, не надь нечего. Всё есть у меня. Чуешь, как запахи переплетаются? Калину с мёдом давать будите по утричку, на паужин* и к ночи, как звёзды блистать начнут…
- Вот, дяденька уксус! Я и Глашу привёл, пущай поглядит, – запыхался Фрол.
- Запоминай дева, что я делаю. Глядишь и барышня излечится. Вишь, какие яблоки наливные, да румяные. Шкуру от них в чугунке сварю и горячим
настоем поить нужно Софью.
- Так, студёным же будет? – хихикнула Глаша.
- Ох, и глупая же ты Глашка! – прокашлялся Прокол Фёдорович, – так нагревать нужно перед подачей. Верно?
- Верно, – с улыбкой ответил колдун, – много малины в бору нынче, так каждое утро стакан малинового сока должен стоять у постели барышни вашей. Он придаст силы, да жар снизит при болезни её. 
     Не одну седмицу захаживал колдун в поместье Искоминых, не один раз он боролся с болезным видом юной барышни. Долгое время она пугалась его, отталкивала, капризничала, но всё же сдалась и приняла его благосклонно.
- Послушай милостивый государь, открой мне тайну свою и скажи же наконец кто ты? – тихо спросила Софья, – ты лекарь, леший иль колдун?
- Я дьявол, – приблизившись близко к постели, прошептал с улыбкой молодой человек, – зачем забивать такую красоту дурными словами, лучше я воспою Вам о лесе заколдованном, хотите?
- Желаю, ой, как я желаю услышать сказ твой! – хлопая в ладоши, пискнула Софья.
-   Густой дремучий лес как – будто знает много таин. Под лапником еловым скрывая естество. И он хранит природу заколдованных окраин, здесь всё живо; и в тоже время зачаровано, мертво. А на болоте ворон карчит и сухостой зарос древесным мхом, свистит диковенная птица, плачет, махая крыльями меж сосен во лесу глухом. И словно гости на могилах своих предков, стоят громадные, корявые древа! Питаются болотной жижей едкой,
такая уж у них судьба. В лесу нет спиленных деревьев, у них падучесть от
ветров шальных. Лежат они среди высоких трав, каменьев и средь растений, цветений полевых. Остроконечные тёмные сосны, что скрывают от солнца весь мир, воздух сгущают колючий и злостный, а гады ползут, собираясь на пир. В корявых древах с чёрною листвой,  сверкают ужасающие лица, и пни с огромною из моха бородой, живое всё опутывают лихо…
- Глаша, Глаша! Распорядись накрывать на стол, я из постели в беседку желаю!
- Не извольте беспокоиться барышня, я сей же час распоряжусь!
- Постой, – схватив крепкой рукой Глашу за локоть, произнёс колдун, –постой, нельзя в сад, нет крепости в ней ещё. В зале накрой и обедню туда подашь.
В старой зале со времён кончины Лукерьи Петровны так нечего и не изменилось. На большом столе накрытым атласной голубой скатёркой с жёлтыми маками, стояло уже вкусное кушанье, которое поджидало молодую барышню Софью и её благочестивую матушку. Сенные девушки стояли поодаль стола, так как прислуживали им. В глубоких белых тарелочках с
золотым обрамлением источал свой аромат щи из свежайшей молодой капусты.  На таком же белом блюде с голубыми васильками, томилась утка под золотистыми рыжиками во сметане, жареная осетрина скрывалась под зелёным укропом и таким же зелёным луком. В углу стола подле самовара стояли варенницы с вареньем, а также мокрые пирожные*: ягодные суфле,
холодный кисель с калины и сливками. Слоёные пироги, печенья также стояли на столе и ждали своего часа.
- Ну, что же ты стоишь в стороне голубчик? – поправляя салфетку, спросила барышня, - ну, давай, проходи и садись, – указывала на стул барышня.
- Да, Господь с тобой Анастасия Поликарповна? Прости за слова, но бают в городе, да за ним токмо, что в усадьбу вашу уж многие лета никто не захаживает, потому как живёте вы здесь не как принято в высшем свете…
- Ну, право слово! Ты садись и отобедай с нами. Софьюшка на поправку пошла и это всё твоя ворожея. А холопы, а холопы и взаправду живут в поместье свободно и едят, и спят, и работают, и отдыхают вдоволь. Да и наёмники имеются, – говорила барыня, наливаю сама себе соус в щи, – а как же всё же зовут тебя?
- Так лесной человек и не более. А имя моё звери слизали в детстве, да птицы на крылах унесли. Я матушка, пока Софья ночами в болезни почивала от снадобий моих, подвалы ваши смотрел, так мебели много там старой. Так починил я её и новую жизнь ей дал, резные ножки да, дверцы смастерил.
- Дверцы? Только один мастер способен на чудо такое! Корнеем Парфёновичем кличут. А боле в округе нет таковых. Ну, словами сыт не будешь, после обедни препроводи уж меня в подвалы мои. Давно я туда не захаживала, поглядим, какое чудо сотворил. 
После обедни, в сопровождении лесного гостя и ещё пару мужиков, барыня спустилась в подвалы и оглядела свою старую мебель. Да, изрядно потрудился гость и барыня для себя отметила, что он умишком – то совсем не скудён и мебель приобрела новость и жизнь. По приказу старого приказчика, всю мель вынесли на улицу, для того, чтоб её расставить и в прачечную, и в кухню, и в другие домики.
- Как же ты дошёл до ума такого, нет мастера в округе лучше окромя Корнея, - спросил приказчик, - ты и лекарь, и…
- Токмо дело, не сумливайся и будь здрав на все четыре стороны, весело проговорил гость лесной, – я вырос в лесах да на болотах наших, всё примечал, всё узнавал. Но родом откуда я, не спрашивай. Не знаю я…
- Да ты браток, поганка! – возмутился Прокол Фёдорович, – чего о себе думаешь, а? Как говоришь? Не уж то ты, лесная твоя душа, думаешь, что можешь быть лучше кого – то?
- Доживёшь, сведаешь. Я касательств к усадьбе никаких не имею. Не стоит тревожить себя понапрасну, я барышню вашу на ноги поставил, видимо, в бор вертаюсь взад, да и растворюсь в ветвях величавых сосен. 
     Прошло несколько дней с того самого дня, как усадьбу Искоминых покинул лесной гость.  Приближался день Ивана Купалы и все люди в округе
готовились к этому празднику. На лесопилке всё было оживлённо, все суетились.  Главная кухарка Наталья вместе с другими бабами и девицами в это утро, впрочем, как и во все другие дни, встали ни свет – ни заря. Началась подготовка к празднику. Праздничную еду готовили очень бережно. Хлеб считался священным и главным на всех столах, его нельзя было выбрасывать или ронять. В летний период ели много овощей, но в праздники готовилось и мясо. Мясная похлёбка с картофелем и капустой уже томилась в чугунках в печи. Окрошка из редьки с огурцами, яйцами и луком стояла в холодке. Овсяный кисель вместе с калугой* выстаивался в больших чанах. Крепкие груздочки вперемешку с луком ароматизировались под густой сметаной в деревянных плошках. В открытых кадках, над которыми жужжали осы, плавали хрустящие солёные огурчики, утопленные в рассол с укропом, а также томилась капуста, поднятая только что с ледяной ямы. Пироги с рыбой, шаньги со сметаной, а также маленькие пирожки с ягодами, морковью, творогом лежали под промасляной тряпицей. Пережаренное сало шкварчало на больших сковородках, в него выбрасывали стёкшую от воды картошку.
- Тётка Наталья, а взаправду говорят, что в это утро нужно умываться росой и водой ключевой, которая купалась в лунных лучах? – стряпая булочки, спросила одна из девиц.
- Да это правда. Ещё моя бабка говоривала, что бабоньки, да девицы молодые умывали своё лицо для того, чтобы сохранить молодость и лучезарность глаз,
а мужчины, для того чтобы стать сильнее.
- Ой, как боязно в этот день в воде полоскаться, водяной может утащить…
- Ха, ха, ха! Вот тебя – то и унесёт обязательно! – смеялись девицы, подшучивая над одной из них.
- В речной тиши и чаще леса, слывётся он хозяином воды. Он царь русалок и брат беса, он русский дух и отпрыск сатаны. Под звёздным небом, при луне под Ивой на камнях могучих, трясёт он бородой в воде, окидывая взором всё колючим. Он мхом покрыт, зелёной тиной, он нечистью болотной повелит, и часто на тропинках закидывает глиной, и голосом ветров к себе манит, –запела одна из баб, которая перемешивала поварёшкой мясо с крупой.
Между тем, пока накрывались столы, почти все незамужние девушки плели различные венки из трав, полевых цветов, веток берёзы, листьев папоротника и разных других растений. В этот день молодая барышня Софья Андреевна тайком прибежала на лесопилку. Праздник манил всеми своими чарами, и Софья просто не могла находиться в стенах своей комнаты. Здесь, на лесопилке, она чувствовала себя вольно и счастливо. Она знала почти всех женщин и свободно с ними ладила. Она также, как и все девицы плела венки и слушала рассказы взрослых женщин. Это ей ласкало слух и завораживало. Девицы плели венки и напевали напевы о русалках:
;; «Блеск на воде от луны одинокой, ива склонилась до самой земли. Дна не достать у реки той глубокой, лишь отражаются звёзды в тиши. Это обитель прекрасных русалок, дев, с изумрудным в глазах колдовством, голос как мёд, так протяжен и сладок, манят они всех своим естеством. Волос
меняет окрас повседневно, он весь в убранстве озёрных цветов. Песни заводят так страстно, душевно и соблазняют слепцов и глупцов. Горе тому, кто в неделю русалок, в воду зайдёт, скрываясь от летней жары. Сразу опутают путника тысяча прялок, те, что прядут из тины ковры. Девичий смех раздаётся как эхо, в ночь колдовскую сюда не ходи, ты для русалок всего лишь потеха, в  звёздную ночь от реки ты беги…» ;;
За углом кухонного барака хихикали и передразнивали девиц местные мальчишки.
- А ну идите к бесу! – крикнула Наталья, выплёскивая помои из ведра под босые ноги ребят.
     На холмах между лесопилкой и полем, местные мужики возводили костры. Огонь в единственную ночь сего лета обладал силой колдовства, отгонял всю нечисть, которая так и лезла то в души, то в дома. Особенно властвовала в местном бору.  И вот наступил вечер празднования. Все в красивых венцах, нарядных одеждах водили хороводы с напевками вокруг самого большого костра. Чтоб показать свою удаль, юноши с рвением перепрыгивали через костры. Девицы, омываясь языками пламени, верили, что становятся более красивыми. Несмотря на яркость огней, наступило тёмное время для гадания. Девушки венками не только украшали свои волосы, но и использовали для гадания на суженых. Опуская венки на воду, каждая пела и загадывала своего суженого. Вот и молодая Софья, тоже пустив по реке свой венок, затянула тихо песней заветные слова:
;; «Ой, на Ивана, ой, на Купала девушки гадали, в воду быструю венки кидали. Скажи, водица, красной девице про жизнь молодую, и с кем век вековать? Кого, реченька, любимым называть? Долго ли жить, по земле ходить? Неси, речка, венок на другой бережок и пусть мой венок возьмёт женишок. Пусть дьявол иль чёрт возьмёт мой венок, гость в шкуре медведя принесёт мне цветок». ;;
Под огромной плакучей ивой, что – то вдруг зашевелилось, и холодный лунный свет осветил тень чего – то большого и лохматого. Все девицы с визгами бросились в россыпную и только юная барышня не сдвинулась с места. Она стояла как вкопанная, не жива и не мертва.
- Софья, – протяжным голосом и почти шёпотом, проговорила тень, – не бойся меня, ведь ночь Ивана Купалы – это волшебство, вся нечисть оживает и я, намерен тебя забрать на Лысую гору.    
- Я не боюсь, – с дрожью в голосе ответила Софья, – кто ты?
- Я гость лесной. Помнишь меня?
- Друг мой мне надобно переговорить с тобой, – уже несколько смелее проговорила барышня и протянула свою белу ручку в сторону тёмной ивы.
- Я в сказку тебя проведу, пойдём со мной, – не показывая лица, прошептал лесной гость, – я хранитель тайн лесных…
- Ты мудрец хранящий покой нашего леса, – подымая подол платья, вскарабкивалась на маленький пригорок Софья. 
     Отходя всё дальше и дальше от праздничных костров в сторону бора, Софья почувствовала всю тайну этого удивительного соснового края. Стояла ночная тишь и спокойствие мирного леса. Лесной гость, разводя руками, указывал на громадные вершины елей и сосен, делая яркий акцент на благородство и мощь этих великанов. Подойдя к «колкам»*, Софья невольно почуяла запах дымка, который валил с самой гущи леса. Она крепко держала руку лесного гостя, и ей вовсе не было страшно, она смело шагала вслед за ним, потому как ночь нынче выдалась не просто праздничной, но и сказочной. В самой чаще «колок» было очень уютно. Под огромными лапами ельника, с которых резво прыгали белки, скрывалась небольшая сторожка. Подле неё, в деревянных ушатах, наполненных водой, отражалась жёлтая луна. Восковые слёзы зажжённых свечей, застывая в этой же воде, превращались в разные фигурки. 
- Что это там, в чашечках? – спросила Софья.
- Это мои сладости, – с улыбкой ответил лесной гость, – вот смотри, это сладкие высушенные морковь, свёкла. Неужели Вы молодая барышня никогда не пробовали такое кушанье?
- Нет, никогда.
- Эти овощи томились долгое время в печи в чугунках, а после высушивались, вот так и получилась сладость, – протягивая чашечку, с улыбкой сказал гость, - а вот смотри, в больших лопухах море красной Костяники, её зайчик прислал для тебя. 
- Ой, насмешил! Зайчик! Это же твои владения, и ты собрал эту ягоду. Я знавала одного мальчишку, который страсть как любил эту ягоду, но…
- Что же случилось с ним, где он?
- Да люди поговаривали, что сгинул он в бору этом и давно уж. А жаль, занятным он был, – со вздохом прошептала Софья, – отец его названный, почитай уж лет десять как болеет, всё у него из рук валится.  Вот если бы…
- А если бы этот мальчик нашёлся бы?
- Вот и погадаем сейчас, весело пролетала барышня.
     Ночь подходила к концу, звёзды постепенно угасали или скрывались за пеленой облаков и первые лучи солнца начали пронизывать ветви и листья. Уже не было страшно, а наоборот, было всё диковенно красиво. Возвращалась домой Софья через лесопилку. Она всегда туда сбегала из усадьбы, когда предоставлялась возможность. Хотя она и была барышней знатных кровей, но росла в основном с местной дворовой ребятнёй, так как маменька её – Анастасия Поликарповна не чуралась местную челядь, она
всегда помнила своё прошлое. На лесопилке праздник не был окончен и местный люд продолжал праздновать застольем.  На дубовых столах стояла в чугунках горячая сладкая тыква с пшеном, прикрытая тряпицей.  В таких же чугунных сковородах шкварчили яичницы, а на подносах лежала молодая
варёная картошечка, облитая постным маслом. В кадках, как всегда томилась капуста и огурцы. По всему столу стояли глиняные миски и деревянные ложки, в алюминиевых кружках томился сладкий кисель из сушёных ягод. Местные бабы – стряпухи суетились, выставляя на столы каральки, поджаренные блинчики, шаньги и пирожки. Рыбные пироги в обильном зелёном луке, украшали середину каждого стола. В такие дни, было некое послабление особенно у детей. Они поистине могли озорничать и отводить душу своими маленькими шаластями. Но всё это было до застолья, за столом же все себя вели тихо и только неслух мог получить в лоб ложкой и быть выгнанным из – за стола. Но и здесь тоже было некое закрытие глаз, потому как – праздник.
- Хлеб и соль на столе и всякие яства. Так пусть у нас всегда так будет, –подняв кружку, промолвил Корней Парфёнович, сидящий во главе стола, – за это всё спасибо господам нашим, доброго им здравия и спасения божьего…
- Ой, Корнеюшка глянь – ка, барышня молодая пожаловала.
Софью препроводили к столу, уступив место подле управляющего. В больших кульках из лопухов выглядывала алая костяника, которую так бережно держала Софья.
- Спасибо за хлеб, за соль, – промолвила она и положив на стол ягоды подняла кружку с квасом. 
- Откудава Вы пришли юная барышня, не уж то в бор хаживали? – спросила одна из баб, – нельзя туда. В нём кровь стынет, потому как сам сатана там правит. Сарафан снять нужно и сжечь, на нём брызги крови, а кровь эта после леса того заколдована и чёрная. Иначе сам сатана свататься придёт.
- Ой, ну насмешила же ты Устинья! Нет там сатаны, там лешего даже нет! А живёт там лесной человек, молод он и крепок. Да и не кровь вовсе это на сарафане моём, а всего лишь сок Костяники той. Угостил он меня, много её у него. Дюже любит он её, – весело прощебетала Софья.
День поспешал, и вечер давал знать о себе, и жуть как не хотелось Софье возвращаться в усадьбу. Но сказка закончилась для барышни и снова её ждала матушка и светёлка с томиком стихов. А на лесопилке призадумавшись сидел Корней. Что творилось в его голове и об чём он думал, никто не знал. Он вспоминал своего Егорку и смотрел, как дети поедают ягоды, которые так любил его пасынок.    
     К обедне следующего дня с базара вернулся Прокол Фёдорович и как всегда привёз для молодой барышни леденцы и пряники. Отдав все сладости сенной Глашке, Прокол было хотел распрягать уж коня, как вдруг возле ворот появился незваный гость.
- Чего тебе! – крикнул старый приказчик.
- Похристосоваемся мил человек, – прильнув к воротам, ответил тот.
- Иди куда шёл, не до того мне. Работы нет, тапереча все на месте, не то что свои, а даже с города, – не поворачиваясь лицом к гостю, сквозь держащую в зубах цигарку, прошамкал Прокол.
- Да я не за работой пришёл, я и так волен и богат. Я свататься пришёл.
- Свататься? И кто ж мила тебе из девиц, много их туточки теперь.
- Да девиц ненадобно, Софью сватать за себя пришёл.
-  Ах, это ты лекарь! – кашляя и на повышенных тонах, почти властно, говорил приказчик, размахивая над головой вожжами, – чего надумал пёс шелудивый, страстью воспылал?!!!
- Защищайтесь сударь, я имею честь атаковать Вас, – насмешливо проговорил гость.
- Иди от селя по добру – по здорову, пока собак не спустил. Ишь чего надумал.
- Да ушёл бы, да не могу. Вот, ягодами меня бор одарил, так ты прикажи, чтоб в дом снесли, да молока парного к этим ягодам барышне подали.
- Молодая барышня почивать ещё изволит, после вчерашнего праздника утомилась поди, но это не про твоё дело, – буркнул Прокол, – а – ну постой, подь суды ближе. Дай – ка взгляну, что за вещица у тебя в руках.
- Да посох в руках моих.
- Да, нет. Я про ларец толкую, знатная вещица. Баская уж очень. Где взял, украл?
- Да, почто украл?! Сам вырезал. Много у меня такого баского в бору имеется. А ты сразу украл.
- Да быть этого не может! – оживлённо начал Прокол, – один человек такое сотворить может, это мастер наш. Правда сдал он последнее время, да ремесло не передаёт некому, хотя и на лесопилке управляющим слывёт уж много лет.
- От чего же так его скрутило? Что за хворь?
- Да нет хвори, тоска его съедает… Ба, – вдруг осенило старого приказчика, –да ты Егорка что ли?! Да быть этого не может! Он же, как сгинул! Хотя есть у него на ноге шрам от моей плети оставленный. А ну покажи – ка ногу.
- Не помню я имени своего. Просто – дьявол, так меня все кличут. При медведице я вырос с её медвежатами. Живу один в бору и в «колки» хаживаю. Иной раз к людям выхожу, так редко и на базар хожу в город, да изделия свои дарю, денег – то не нужно мне. К чему они жителю лесному. А богатства мои – это лес полон живностью. А что ещё человеку нужно, верно?
- Глашка! Глашка, где тебя носит?! Беги на кухню и проследи, чтоб гостинец барышне подали, когда чаёвничать изволит, – окрикнул Прокол Фёдорович, – ты, это парень, приходи завтре суды к вечере и приноси все поделки свои, а я за мастером покличу, да покажу ему работу твою, глядишь и оценит. А тожма и вспомнишь мастера – то, а? Коли не помнишь нечего!
- Да придётся лошадь запрягать в телегу, чтоб свезти всё, что имею. А может, ты сам придёшь ко мне в бор, али боишься? Придёшь и глянешь. Все сатаной меня кличут, а это не так совсем.
- Так ногу – то оголяй, вот и посмотрим кто ты, – с прищуром говорил приказчик.
     За обедом молодая Софья не переставала удивлять своим рассказом свою матушку. Она щебетала бес умолку. Она вещала о том, как прошёл праздник, как она гадала на суженого и бросала венок, и как тот уплыл по реке в сторону тёмного бора. О том, как встретила лесного гостя и, как он увёл её в сказку, и про то, как на лесопилке она обедала за праздничным столом со всеми.   И как ей скучно в усадьбе.
- Ох, маменька – душечка, как же скучно здесь! Может, в город поедем к папеньке, а? Прикажите карету подать. Ну, что же молодые годы проходят, а здесь ни танцев, ни жениха, – опустив взгляд в тарелку, чуть слышно пролепетала Софья.   
- Ой, душа моя! Ну, полно тебе! Помилуй Бог тебя Софья! Ну не уж – то тебе скучно? – промакивая салфеткой уголки губ, проговорила Анастасия Поликарповна, – отец твой – Андрей Ильич, он очень занятой человек. Он старается тебе во благо и имения сего. Не будем докучать ему, а письма его мы постоянно получаем. Ну, если желаешь, то мы могли бы устроить праздник, и ты можешь депеши разослать своим юным девицам.
- Так – то оно так, но Вы же знаете маменька, что к нам никто не ездит и всё в свете последних событий, даже тётушка Ольга Ильинична чурается.
- Светик мой, не слушай пересудов городских. Люди жестокие, а все под богом ходят. Человек должен держать себя, не взирая ни на какие пересуды и оставаться человеком. И где же это сказано, чтоб один человек угнетал другого? В нашем угодье нет и не будет этого…
- Это от того, что Вы хлебнули сполна за жизнь, – фыркнула Софья.
- Что за тон барышня на выданье? Разве этому я учила тебя Софья…
- Анастасия Поликарповна – матушка наша, – запыхавшись проговорила Глаша, - барыня, вот человек из леса пришёл…
- Чего тебе Глаша?
- Дак я и говорю, человек из леса пришёл и вот, цельный ларец ягод для Софьи принёс. А ещё к завтрему он привезёт разной всячины, которую сам изготавливает. Ох, и интересно будет! А ещё…
- Ну, довольно, довольно. Ступай же, – махнула платком барыня.
- Глаша стой! А где гость лесной? Я изволю видеть его, – хлопая в ладоши, пропищала Софья.
- Софья?! – изумлённо проговорила её матушка, – Софья, держи себя в руках, это что за тон?
- Ну, скучно мне маменька. Хочется уж простоты и чего – нибудь новенького.
- Я удивляюсь Вам юная госпожа, разве Вам не хватает простоты и свободы? Вы и так бегаете на лесопилку с детства, и заметь душечка моя, я тебя не ограничиваю ни в чём, но нужно и себя держать.
- Прошу прощенья барыня, но Прокол Фёдорович подозревает, что этот лесной человек и есть пропавший Егорка, – тихо проговорила Глаша.
Всю ночь молодая барышня не могла сомкнунь глаз, она ворочилась с боку на бок. Ходила по комнате и перекладывала малюсенькие безделушки из сундучков в тот деревянный ларец, который ей в подарок вместе с костяникой подарил лесной гость. Её терзали мысли о том, что ни раз она с ним встречалась и заводила беседы, сколько раз он приходил и лечил её младое тело и ни разу она не видела его лица, которое так тщательно скрывалось под медвежьей шкурой. Какой он, не известно. Но то, что он молод и силён, Софья это чётко знала. Развернув не большой свёрток плотной бумаги, она ещё раз перечитала не отправлено письмо свой тётушки Ольги какому – то гусару. Ещё будучи юной прелестницей, Ольга томно вздыхала по одному гусару, но старая барыня – Лукерья Петровна имела честь и осторожность оградить свою дочь от этого чувства.  Завернувшись в пуховую шаль, Софья при тусклом свете свечи начала вновь перечитывать не состоявшийся роман: «Ах, оставьте Ваши плачи, пораженья, не удачи. Всё слова, слова. К чему? До сих пор я не пойму. Вы так трепетно писали мне поэмы и стихи, на бумаге излагали свои тайные грехи.  Дамы, кавалеры, благородные напевы, серенады под окном, дуэлянты прямиком. Не боясь указов царских, достают мушкеты властно. Сосчитав до десяти, молвят секунданты «Пли!» Вы стрелялись на дуэлях, дрались Вы в лихом бою, за царя и за Отчизну, и за жизнь, за честь мою. Мне прохода не давали, посягая на судьбу, у соседей воровали груши, яблоки в саду. И назначены судьбой в полк драгунский на постой. Вновь уйдёте на войну, ну, а я здесь как в плену. Не покажешь слёз и чувств папенька суровый, не расскажешь о любви, он на дело скорый. Он растил меня в шелках и в перинках нежил, и за знатного вельможу замуж отдать грезил. Чтоб владения сильней и богаче стали, чтоб от зависти соседи на колени пали. Ну а Вы простой солдат, хоть и дворянин, будьте лучше во сто крат, но ответ один. Молодость всему виной ах, разные сословия! И влюблённость под луной Ваше благородие!»
     Прочтение таких писем было занимательным делом. И хотя Софья изучила эти строки на память, она всё ровно каждый раз перечитывала эти письма и аккуратно сворачивала. Таких писем было много и как правило они были не отправленные. Лукерья Петровна сама хотела выдать дочь свою за того, за кого считала нужно, а не за того, кому отдавала сердечко своё Ольга. А юную Ольгу на тот момент кидало из огня да в полымя. Она увлекалась молодыми гусарами, а также зрелыми вельможами, которые посещали усадьбу Искоминых. Ох, сколько писем она писала, но ни одно письмо не дошло до адресата. Все эти письма лежали в шкатулке и хранились. Зачем старая барыня хранила письма, теперь уж ответа нет.       
«Зачем немилость Ваша больно ранит, зачем покорства ищете во мне, Ваш вольный норов меня манит, вверяюсь в руки я судьбе. Увы, весёлые напевы теперь не радуют меня и хохот тот девичий, смелый остался там, в чужих краях. Нет, Вы не стары! Вы просто старше. И за спиной вся Ваша жизнь
И мне неволя эта слаще, хоть мне твердят: «За молодость держись!»
И пусть росла я избалованной девицей, моим капризам потакали с детских лет, жила в поместье как на правах царицы, ни знала в жизни я отказ и слово «Нет». Такое часто же бывает, если избранник пожилой, сердечко тает и страдает у барышни наивной, молодой. Чины, регалии, награды Вы заслужили всё в боях, родители и я всегда Вам рады вся Ваша грудь в геройских орденах. Вы говорите, что младая, что я совсем ещё дитя, но только в куклы я играя на Вас смотрю, по – прежнему любя. Ах! И зачем такие страсти! Ах! Как кружиться голова, в семнадцать лет, что за напасти и от любви одна беда. Вы отставной полковник бородинских всех сражений, в миру теперь простой чиновник без войны и разрушений. Увы, я плакать ни хочу, но сударь мой – я Вас люблю! Мечтаю быть я отставной, я Вашей быть хочу женой. А Вы твердите, что всё бред и это девичьи капризы и Вам уж далеко не двадцать лет, не ждёте в жизни Вы сюрпризы.
Я ни робка и ни жеманна, да, избалованна слегка, но в жизни множество обмана, увы, но не всегда она сладка. Мой рыцарь, витязь, сударь мой, мой добрый покровитель, Вы мой полковник отставной примите же меня в свою обитель. Я буду верною женой, подругой дней суровых Ваших Я буду охранять всемирный Ваш покой и дней счастливых, нежных наших».
Насладившись сладострастными речами своей глубокоуважаемой тётушки, Софья всё же уснула под серебряными бликами луны, которые пронизывали всю комнату.

Часть III
     Лето подходило к концу, а лесного гостя так и не было. Как же его ждала Софья, одному Богу было известно. Но он так и не появился, и не привёз в усадьбу обещанную утварь, которую он изготавливал своими руками из различных древ.
В усадьбе Искоминых и на лесопилке время шло своим чередом, и всё было обыденно. И вот наступил долгожданный день рождения молодой барышни. Софья в этот день была блистательна в своих нарядах. С утра все бегали и носились, хлопоча и подготавливая праздник. В усадьбу съезжались гости из соседних поместий и города. Всех встречали и примечали, всех потчевали и никого не оставляли без внимания. Но главного гостя, которого ждала молодая Софья, так и не было. Софью терзал один и тот же немой вопрос, который крутился у неё в голове, но ответа не было. И вот, когда все гости разъехались, ко двору подъехала телега. Молодой мальчишка лет десяти, отворил скрипучие в прочем, как и всегда ворота. Человек, держащий за удила лошадь вошёл в ворота и попросил заявить о себе. Все, кто жил в усадьбе, все сбежались к телеге. Любопытство обуяло всех и даже барыни вышли во двор. Чего только не было в телеге. От посуды до садовой мебели. На плече человека сидел чёрный ворон, который цеплялся своими когтями за медвежью шкуру. Больше всех такому гостю радовалась Софья.
- Добро пожаловать в дом наш, – тихо промолвила Софья, – надеюсь, что ты теперь откроешь свою тайну и скажешь кто ты?
- Я, как и прежде для Вас – лесной гость, – не поднимая головы, ответил человек.
- Почему ты не показываешь своего лица, оно, что обезображено? Кто же ты? Ты дьявол бора сего или суженый мой? Ответь же?! Венок мой по реке в твою сторону уплыл…
- Что здесь за такое скопище, а, ну разойдись! – прокричал Прокол Фёдорович, – а, это ты лекарь и ли как там тебя. Давненько тебя не было, я уж думал, что лес тебя совсем поглотил. 
- Да нет. Я в бору не жил всё это время. Я в Прилучной жил, у Дарьи одной. Пустила меня на постой. Там я трудился над этим всем добром, – резво проговорил человек, откинув полотнище с телеги.
- Добре, добре! Да кто ж ты такой, знамо у нас ещё один мастер объявился! –покручивая усы, лихо подметил приказчик, – Фролка, беги – ка ты на лесопилку, да скажи Корнею, чтоб суды поспешал, ученик его объявился – Егорка! Будь он не ладен!      
     А на лесопилке как всегда работа кипела. Готовили очередной городской заказ для знатных особ.
- Корней Парфёнович, Корней Парфёнович! Меня за тобой послали…
- Да, почто ты как ошпаренный?! Отдышись уже, – выглядывая из окна крикнул Корней.
- Беги в усадьбу скоро! Там, там, там…
- Да, что там? Пожар что ли? Что ты орёшь, словно в набаты бьёшь!
- Там мастер объявился, древесных дел, такой же, как и ты – запыхаясь старался говорить Фрол, – да иди же! Требуют тебя там. Барыня отметила, что мастер этот тебя лучше, а мож и одинаков, а Прокол Фёдорович бает, что вовсе он не дьявол, а Егорка какой – то. Говорит, что сын вроде как твой, –испив воды из ковша, в захлёб вторил Фрол.
Мастер хотел было бежать в усадьбу на всех порах, но остановился. Присев на завалинке, он не спеша скрутил козью ножку и задымил. Знатный выдался табак этим летом, одна затяжка прошибала до костей. Корней сидел и размышлял о том, кто этот человек и может ли он считать себя мастером и почему его обозначили как Егорушку, ведь давно сгинул он, и следа нет. Посидев немного, Корней всё же отправился к Искоминым. Уже не то, чтобы смеркалось, уже порядком темнело. Войдя в ворота усадьбы, мастер снял шапку и перекрестясь, прошёл ко главному входу дома. Там у лестничных порожков стояла телега со всякой мелкой всячиной, мебель же находилась уж в доме первого этажа.
- Где, где этот мастер! Где этот человек! – кричал Корней, – покажите же мне его!
- Тише, тише Корней, не шуми, а то весь дом на ноги подымешь, – успокаивал приказчик, – ишь, заполошный какой. Нет его.
- Как нет, а кто тогда всё это добро привёз? – взяв в руки резные табуреты, вопрошал мастер, – ну, скажи мне Прокол Фёдорович, да говори же!
-Да не тряси ты меня как грушу, охолонись маненько, – убирая от себя руки Корнея, – грозно прикрикнул приказчик.   
«…Вот здесь я бы для начала убрал все маленькие зазоринки и сучки, из которых ветки росли, чтоб не мешались, а потом вот тут, по – кромке спилил аккуратно. А вот эту выемку бы не тронул, она больно баская и из неё можно до вырезать рисунок и эту доску я бы пустил не на ножку резную, а на столешницу или дверцу…», оглядывая мебель, мастер поймал себя на мысли, что вспомнил умные речи своего пасынка. Сердце ликовало в груди, а в глазах появилась маленькая надежда на встречу с неизвестным мастером. Корней чётко отметил для себя, что тот, кто сотворил из дерева такое чудо, может считаться поистине мастером.
- Ах, ты срамина*, язвия тебе в горло, руки как железо, – бурчал Прокол, – не руки, а ручищи! Да придёт, куды тапереча денется? Почитай зазноба здесь живёт, мать её идти, – уж шёпотом сказал он, чтоб ни дай Бог никто не слышал. 
- Почто забижаешь? Не гневи меня Прокол! Я не холоп тебе, спину не подставлю, я человек вольный, – выкрикивал Корней.
- Да, ты Корнеюшка шибко – то не базлай, не кипятись, остынь. Ну, куды ж он денется? Столько лет где – то скиталси, авось не сгинет боле, – хлопая по плечу Корнея, говорил приказчик, – а бурогозить не дам и так – то, вот! Айда на кухню, там Дашка тебя толчёнкой с жарёхой накормит. Дарья – то верталась…
- И давно?
- Что давно?
- И давно вернулась то спрашиваю, ну, ты Прокол, словно с похмелья что ли?
- Да, где же давно? Вот давеча и вернулась. Анастасия Поликарповна распорядилась дом твой и хозяйство распродать, всё ровно живёшь как перст, да и на лесопилке проживаешь всё одно. Ну, будя болтати, айда уже. Уж шибко жарёха выдалась хорошая. Да и Дарья дождалась, – с прищуром и озорством в голосе, вторил приказчик, направляясь с Корнеем в сторону кухни, – ах, идти их мать, опять у конюшни лыва! Вот сколь себя помню, всегда она тут. Гришка, подь суды! Да беги же быстрее, кулёма!*
- Чего изволите Прокол Фёдорович? – ломая шапку, спросил Гришка.
- Чего изволю, чего изволю, – забурчал Прокол, а после подняв указательный палец и повернувшись к Корнею, добавил, – во, вишь, чего изволю… Вишь как почитает, не даром цельный пост занимаю в усадьбе. Вон вишь, как размыло у конюшни, лыву – то засыпь и песка – то не жалей, а то кони скоро тонуть будут.
Войдя в пристроенную кухню господского дома, мужики сразу почуяли ароматный запах, который перемешивался со всей едой, которая готовилась каждодневно. Поставив миски с горячей толчёнкой и жарёхой, и того румяную Дарью охватил пунцовый жар. Уж давно она томилась по Корнею, да он всё тележился, хотя иногда и примечал её. В дальнем углу стола сидел здоровый детина и спешно поедал из миски остатки толчёнки, запивая чаем.
Подле него на деревянной лавке лежал то ли балахон, толи просто какая – то одежонка из медвежьей шкуры. Корней оторопел было, но вскоре собрался с мыслями и повернулся в сторону сидящего.
- Откель будешь? Не было тебя здесь никогда, видать ты пришлый? – поднося ко рту ложку, спросил мастер.
- Да житель тутошний я. Все, кто как не называет меня, – потешно ответил человек.
- Имя твоё, как и чем промышляешь?
- Да какое имя? Так, просто лесной человек. Один я как перст, – прошептал гость, поглаживая рукой шкуру, – а шкура эта медведицы, которая меня выкормила. Убили её ради забавы и кинули, а я с её шкуры душегрейку смастерил. Теперь она всегда со мной. Там в телеге всякие поделки лежат для барышни младой. Уж дюжа я дерево люблю, вот и мастерю малеха. Откуда у меня это, сам не знаю. По ночам картинки всплывают в голове, да всё перепуталось, словно на ветках паутина. Как – будто не моей жизнью живу. Вот и усадьба эта знамо известна и ноги сюда сами привели, а почём знать откуда я это ведаю и сам не знаю, – встав из – за стола и поклонившись Дарье, человек направился к выходу.
- Эй, парень! Ты приходи – ка на лесопилку, авось, что знакомо тебе будет, имею я мысль, что ты…, – призадумавшись, сказал вдогонку Корней.
Мастер и правда повеселел и даже прихватил Дарью за округлые бока. Она конечно слегка оходила его тряпкой, но была в душе рада, что наконец – то
Корней обратил внимание на неё.
- На – ка, испей пивка живого, тожно приготовилось, до талого* стояло, всё насыщалось, – чуть слышно, прошептала Дарья.
- Раскудритвую – туды! Ах ты, сучья дочь! Ишь чего удумала! Мужик схватил её, так готова из юбки выпрыгнуть! – вскрикнул сквозь кашель приказчик. - Да, что ты, Прокол Фёдорович, побойся Бога! – начала было оправдываться она, – я без умысла…
- Молчи, молчи Дашка и блуд свой приструни, а то я сам приструню! – отбросив ложку и не дав и слова вставить, пригрозил Прокол, – а ты чего сидишь и скалишься, а? Я тебя спрашиваю, люба баба, так женись, чего воду мутить! Девка давно уж на выданье должна быть, да всё топорщится. Да,
разбаловала всех Марфа. Тфу ты господи!  Анастасия. Ладно, будя ложками
брякать, пойдём ужо. 
     Утром следующего дня в усадьбе Искоминых все бегали, словно заполошные. Сказывали, что барин – Андрей Ильич возвращается из города. Жена его – Анастасия Поликарповна, суетилась с утречка, отдавая указы местным девкам и мужикам, чтоб двор чистым был и обед в пору приготовлен. На скотном дворе, в конюшне и псарне работа шла полным ходом. Ведь усадьба слыла своим богатством и должна была соблюдать старые устои. Бани, которые были срублены из сосен стояли на берегах Иркута этой усадьбы. Их сам строил Корней Парфёнович. На дощатом, резном полке стояли такие же резные ушаты и тазы. Всё убранство в них было сотворено рукой мастера. И многие соседи поистине завидовали баням Искоминых. Банные печи топили исключительно ольховыми и берёзовыми дровами. Суетились все. Софья Андреевна примеряла наряды, крутясь перед старинным зеркалом, которое досталось ей в наследство от бабки, старой барыни – Лукерьи Петровны.
     И вот к кованым воротам подъехал каретный кортеж. Да… долго же не было барина в родном гнезде. Тоска по родным местам и жене, мучила долгими ночами барина, да его прелестница дочь, совсем рослая и уж на выданье. Своих песенников с небольшим оркестром и театром, что управляли куклами, барин привёз с собой, ведь под вечер был запланирован праздник для любимых домочадцев. Во дворе усадьбы уже собрался местный люд во главе Анастасии Поликарповны и её дочери – Софьи Андреевны. На белоснежном вышитом рушнике, Дарья держала каравай с солью.
- Отведай батюшка хлеба с солью, – с поклоном в пояс проговорила Даша.
- Свет мой, Андрей Ильич, как же долго я жила в ожидании Вас, – тихо промолвила барыня, обнимая мужа, – Софья, ну, иди же, ну, Софья!
За столом было очень оживлённо. После обильной трапезы, семейство Искоминых и приглашённые гости, долго общались, веселились, обменивались разными домыслами по ведению дел. Радушный хозяин сего угодья, щедро одарил своих гостей подарками, привезёнными из города, а уж
Елизавете Лукиничне Мироновой, дочери того самого Луки Юрьевича Миронова, пожаловал шубку соболью, да и её дочерей, юных девиц не обделил, каждой по ларцу с маленькими украшениями. Елизавета, та, что так в девичестве томно страдала по бравому гусару – Андрею, давно была замужем за знатным вельможей Никитой Михайловичем Воробьяниновым. Что до жены и дочери, то главные подарки, Андрей приберёг на после. А пока все веселились и плясали под песни местного хора.    
- Ой, папенька, какой Вы мудрый человек! А мне подарков то и не нужно, у меня желание имеется одно, но это тайна. Но я Вам тайну приоткрою свою перед сном, – шепча на ухо отцу, прошептала Софья, – а кукольный театр под оглушающие фейерверки, это шедеврально скажу я Вам.
- Да и я прошу заметить, что тоже весьма польщена таким праздником. Давно уж здесь нечего подобного не было, – заметила Анастасия.   
-  А, что Андрей Ильич, говорят все в округе, что Вы владеете небольшой лесопилкой, но прибыль от неё идёт отменная? – произнёс с любопытством Никита Михайлович, – нельзя ли взглянуть на неё, уж больно любопытно, да и мастер у Вас сударь мой, говорят отменный и на все руки.
- Всенепременнейше мы с Вами дорогой мой сосед, Никита Михайлович посетим лесопилку, я почту за честь сопроводить Вас туда, – приподнявшись произнёс барин, – вот завтра к обедне и подъезжайте.
- С превеликим удовольствием, с превеликим.
     После того, как все гости разъехались, Андрей Ильич вместе со своей супругой и дочерью удалились в алую комнату второго этажа. В этой комнате домочадцев ждали многочисленные подарки, привезённые Андреем из города. На дубовом столе с резными ножками стояли изумительные ларцы из каменной разноцветной мозаики. Они стояли на алой скатёрке с приоткрытыми крышками. Чего в них только не было, сколько дорогих украшений, сколько разных клубочков с золотыми и серебряными нитями, а сколько настоящих маленьких флакончиков с настоящим ароматом Франции и старой доброй Англии. Это было поистине царскими подарками.   
На усадьбу опустилась ночная вуаль. В темнеющем небе начали появляться яркие звёзды, они манили своим мерцанием и навивали разные мысли. В глухой тишине можно было услышать крики пролетающих сов, которые обитали в кронах громадных сосен. Из открытого окна, молодая Софья очень любила наблюдать за падением звёзд, она зажмуривала глаза и загадывала одно и тоже желание. Как же она хотела, чтоб оно сбылось. Она давно в свои мысли пустила лесного гостя и постоянно думала о нём.  В эту ночь, её мысли прервались стуком в дверь.
- Софьюшка, дитя моё, – тихо проговорил отец, – я пришёл поздно, но я желал бы тебе ночи такой же тихой и тёплой.
- Ой, батюшка, – захлопав ладошами, вскочила со стула Софья, – ой, Батюшка, как же мы с матушкой рады Вашему возращению, – начала весело и суетливо, как когда – то в детстве лепетать Софья, рассказывая ему о происходящем с ней и о её новом лесном госте, которого как оказалось зовут Егоркой, и он намедни должен пожаловать к ним в усадьбу.
- Егорка?! – переспросил отец, – да, вроде бы я что – то припоминаю, был такой малец, да говорят, что он сгинул давно, не так ли?
- Батюшка, Вы милостивый государь, покорнейше прошу Вас исполните желание дочери Вашей и примите во служение этого человека. У него золотые руки скажу я Вам. Сам мастер удивлён был его работой. Взяв его, Вы приумножите состояние своё, – заглядывая в глаза Андрея, говорила тоненьким и тихим уже голоском Софья.
- Ах, лиса, ах, Патрикеевна! – ладно поглядим, что за такой гость лесной, а сейчас спать, спать, спать, – сказал отец, гася свечу стоявшую на прикроватной тумбе.
- Батюшка, но Вы же правда поговорите, да? – приподняв голову с подушки, промолвила Софья.   
 - Правда. Но заметьте юная барышня, это не Ваш каприз, это Ваше желание.
     На утро, после сытного завтрака и чаепития, барин велел преподнести ему в кабинет амбарную книгу, потому как желал справиться о состоянии дел. К его удивлению, его супруга очень грамотно подошла к ведению дел, тем самым приумножая семейный капитал. «Ну, что ж очень похвально! - размышлял Андрей Ильич, - ну, а раз так, то пора и на лесопилку заглянуть, да соседу похвалиться!»
Утреннее спокойствие дома сего нарушил чей – то окрик. Андрей отодвинул тяжёлую гардину от окна и увидел, что в ворота въехал на коне сосед Никита Михайлович. Барин спешно спешился со своего воронова и направился в парадную дома. На пороге его уже встречал Андрей Ильич.
- Прокол, вот, что, – властно проговорил Андрей, – мы с соседом на лесопилку едем, а потом в бани, в бани едем мой уважаемый Никита Михайлович, – обнимая соседа, весело произнёс хозяин дома, так вот, что, Анастасия Поликарповна с Софьей почивать ещё изволят, так ты потом скажи им, что к вечеру вернусь, хочу объехать владения свои.
- Не извольте беспокоиться барин, всё сделаю, как велит Ваша душенька.
- Вот и славно голубчик, вот и славно.
     А на лесопилке работа уже с утра шла полным ходом, кипела словно. Не было и минуты свободной, все заняты своим делом и это была без сомнения   заслуга великого мастера – Корнея Парфёновича. Он воспрял духом только от одной мысли, а что ежели этот парень с бора и есть его потерянный Егорушка. Всё в руках мастера крутилось и вертелось, и весь люд работал очень слажено. От такого видения, соседский барин только разводил руками и удивлялся. Его глаза разбегались от увиденного, потому как на огромной территории лесопилки не только была она сама, но и хозяйственный двор с избами, школа и даже со временем появилась небольшая часовенка. Это было и впрямь огромное и богатое поместье, которое не существовало, а именно жило своей жизнью. Все холопы Искомина, выглядели сытыми, удовлетворёнными жизнью и не думали о вольной, потому, как и в неволе они жили свободно без всяких запретов, вольнонаёмные семьи сливались с челядью и не выделялись вовсе. О Искоминых давно за пределами их усадьбы ходила дурная слава о том, что они дают вольности своим холопам и чуть ли не приравнивают их к себе, но это всего лишь были пересуды.
- Барин прибыли, барин! – кто – то прокричал, – эй бабы, накрывайте стол, угостим чем бог послал!
Никита Михайлович немного замешкался, когда его окликнул Андрей. Сосед никак не мог понять и принять тот факт, что ему, знатному вельможе придётся искушать из грязных мисок рядом с потными кухарками и грязными мужиками. Но он, всё же пересилив себя направился под навес одной из изб.
- Присаживайтесь Никита Михайлович, присаживайтесь друг мой, – предложил Андрей, – не стыдитесь людей этих, это всего лишь люди и ничем не отличаются от нас. Вы знаете наверняка историю о супруге моей – Анастасии Поликарповне? Так она в сотни раз мудрее и степеннее всех жеманных дамочек.
- Да, но я думал…
- Ох, Никита Михайлович, не смотрите Вы на людей как на вошь. Смотрите в глубину души их и тогда они отплатят Вам тем же, мой милейший друг. Ну, да ладно, – отодвинувшись от соседа, промолвил Андрей, – так где же Ваши хвалёные пирожки?
- Дак барин, прощения просим, тесто – то не подошло покамест, – пролепетала местная кухарка, – а я Вам пока горячих блинков подам да с мёдом и молоком парным. Молоко у нас жирное коровы дают, на чистом клевере.
-Да, Андрей Ильич, есть где у Вас развернуться, да разгуляться, – крякнул сосед, поглаживая себя рукой. Прохаживаясь по территории лесопилки, соседский барин не переставал удивляться, – а кто это там за человек, в шерсти весь, словно леший, – посмеялся Никита Михайлович, – а, нет, это же шкура на нём! Чего только не придумает голытьба!
С утра этого же дня на лесопилку пришёл человек из леса, он пришёл к Корнею, как и обещался. Он хотел было окликнуть мальца, который резвился, скатываясь с горы опилок, но завидя барских особ не смел и голоса подать. Он вольный в своей жизни, но слава о барщине ходила у всех на устах и не только в усадьбах и городах, но и на просторах лесов. При видя его местная ребятня пряталась в избах, а бабы второпях закрывали створки окон. Он же шёл не спеша, скрывая лицо под колпаком медвежьей шкуры. Соседский барин. проявляя любопытство, всё терзал вопросами Андрея о лесопилке и о его знатных банях, что стояли срубами на берегах Иркута, и сколь душ тот имеет во служении, и какие дела в городе ведёт, и наконец, кто же этот отшельник, который вовсе не числится в амбарной книге.
- А ну постой! – грозно крикнул Андрей Ильич, – стой же шельма, говорю же тебе, – обращался барин к лесному человеку, – кто ты, откуда ты?
- Здравия Вам люди добрые, – поклонившись в пояс, произнёс человек, – я вовсе не отшельник, хотя люди разные имена мне дают. В бору живу я, вон за теми «колками». Собирательством занимаюсь и по дереву роблю.
- Собирательством? И, что же ты собираешь, изволь тебя вопрошать?
- Так знамо, что. Грибы, ягоды да травы разные. А зима как придёт, дак зверьков замёрзших. А сучки да веточки, сколь себя помню, так с детства собираю и мастерю из них всякую всячину, а с поваленных деревьев то и вовсе столы, да лавки могу соорудить. Барышня молодая – Софья давно уж заприметила мастерство моё, так я в усадьбу много чего привёз в дар ей. По –  душе ей видать я…
- Да ты псоватый* как я погляжу, не видишь, что перед тобой барин стоит?! –вмешался Никита Михайлович, замахиваясь над головой кнутом, – как ты смеешь так говорить о младой барышне?!
-Я барин красных речей не ведаю и касательств к юной Софье Андреевне не имею, я излечил её от трясавицы и не более. А после хождения в усадьбу, я к людям начал выходить из моих окрестностей.
- Это ещё из каких таких твоих окрестностей, из бора? Разве он твой?
- Бор – это природа на землице русской, а природа, она каждому человеку принадлежит.
  - Колоброд* не отёсанный! – всё сокрушался Никита Михайлович, – голову должен преклонить перед нами, а ты зубоскалишь холоп!
- Почто забежаешь барин, какой же я холоп? Я человек вольный, а пришёл я сюда только для того, чтоб больше не слыть сатаной и дьяволом. Прошу Вас барин, Андрей Ильич, возьми меня на работу. Ох, барин не пожалеешь.
- Ну, добре голубчик, добре! Я и так исполняю маленький каприз своей Софьи. Беру тебя на лесопилку и жалование тебе дам.
- Благодарствую барин, не пожалеешь!
- Видно будет, видно, – проговорил Андрей, поворачиваясь к лесному человеку спиной, - ну–с, а теперь не угодно ли Вам сударь в бани?
- Ох, как угодно, ох, как угодно! Ну, право Андрей Ильич, мы уж замешкались.
- Ну, тогда пройдёмте к выходу и оставим все мысли здесь. Нас ждут парилочка на меду с берёзовыми веничками и воды Иркута!
     От не прерывной работы в громадных ангарах, гулкий шум от топоров, пил и шуршании стружки разносился повсюду. Всё было справно и слажено. Лесной гость шёл по направлению к главному ангару управляющего. Он ещё не ведал, что там его ждёт человек, который перевернёт всю его жизнь. Проходя мимо люда, он слышал перешёптывание за своей спиной. 
- Здравствуйте люди добрые! А где туточки управляющий, меня – ка барин на работы взял, так вот, я и пришёл, – громко произнёс гость.
- Так знамо где, вон в книжечку чего – то пишет, туды иди.
- А ну посторонись! – кричали мужики, неся на своих плечах очередные стволы.
- Эй парень, подойди – ка сюда! – окликнул гостя, мастер, – значит мастером себя кличишь? Ну, добре, добре. Фёдор, Фёдор, где тебя носит?! Проводи – ка к Лукерьи гостя, да скажи, чтоб одежонку дала, да сперва накормила, а после и я уж подойду. Ну, чего рты раззявили, идите ужо! Не до вас нынче,
после поговорим. Надеюсь выносливый, и сдюжишь здесь.
Убранство той избы, которая стояла, как и все избы на заднем дворе, было достаточно самобытным и нечем не отличалось от остальных изб.
- Здравия Богово Вам хозяюшка, – с поклоном произнёс гость, входя в горницу.
- Царица небесныя, Пресвятая дева, Мати Божия, светом сына своего нас просветляющая, покровом покрывающая, Русь святую воскрешающая! Пресвятая Богородице, избави нас от всякого зла и сотвори чудо спасения! – перекрестясь на икону, поклонился Фёдор, – тётка Лукерья, мы от Корнея Парфёновича. Человека надобно накормить, да одежонку кой – какую дай. Сам барин на работу взял. Вроде как мастером кличут, а имени никто так и не знает, – ломая шапку, начал тарахтеть Фёдор.
- Какую ещё одежонку! – возмущалась баба, не поворачиваясь лицом к не прошеным гостям, – ну, да ладно проходите раз пришли, схожу в подклет, может и найду чего. А покудова садись и вот, поешь пирог рыбный с молоком.
- Слушай, а взаправду люди бают, что ты самому мастеру пасынком приходишься? – разрывая пирог на часть, спросил Фёдор.
- Пасынком? А кто бает – то?
- Да, ясное дело кто. Давеча приказчик наш говорил, что ты потерянный Егорка, только ногу покажи, там вроде бы шрам змейкой у тебя с детства, им оставленный.
- Ты касатик не слухай его, Федьку – то. Мелет языком, что не попадя, –поднимаясь по лесенке из подклета, запыхаясь промолвила Лукерья, – на –ка, вот надень одежду, она тебе впору должна быть, да и удобнее. А клюка – то зачем тебе, – хихикала она.
- Это не клюка, это посох мой, вот видишь какой набалдашник у неё, голова медвежья. А медведь царь всех лесов.
- Такие вещицы я уж видывал здеся, у мастера. Он очень строг и скрупулёзен к дереву, как я погляжу.  А посему над каждой веточкой трудится, – потирая затылок, начал Фёдор, – ну, посидели рядком и будя, пойдём – ка друг лесной, тебя представлю всем, работы у нас валом лажено всё. Так что скучать не придётся.   
Любопытство и интерес страсть как охватило новичка, и он всё озирался то в одну сторону, то в другую. Из мастерских и ангаров доносились звуки, которые заглушали голоса всех рабочих.
- Ну, что застыл – то! Ишь, прохлаждаишси! А ну посторонись, покамест не зашибли бревном, али ешо чем. Ну, что сычом смотришь*, хочешь подсобить, так подсобляй! – крикнул
седой мужик с огромной бородой, – давай – ка, подсоби старику. Вот видишь какой комель*, как думашь, что из него поделать – то можно?
-  Наперво покумекать надо, а после и говорить, – держа в руке ствол дерева, вдумчиво сказал новичок.
- Откель взялся – то хоть, как кличут тебя?
- Из леса пришёл. А зовут меня все, как хочет, кто дьяволом кличет, кто…
- А мне – ка говоривали, что Егором?! Имя – то есть у тебя?
- Да имя – то есть, да только не помню я его. Медведица меня вырастила.
- Ну, брат, это поправимо. Михайло будешь. Так и станем тебя звать. Раз медведица тебя выкормила, а медведь – это мишка же!
Кто – то с улицы кричал, что надвигается чёрная хмара* и то, что нужно быстрее ворох опилок собрать в кучу и накрыть, чтоб не замочило дождём.
      А на берегу реки под огромными и развесистыми ивами уже хлопоча бегали лакеи и подготавливали для господ баньку. Из городской цирюльни были закуплены самые лучшие инструменты для подстрижки волос, бритья щёк, подвивания усов и приведении в порядок рук и ног.  Местная кухарка готовила далеко не изыски, а обыкновенные яства, которые любил барин. Запотевшая водочка и хрустящие огурчики томились под прохладным полком предбанника. В летних резных беседках уже был накрыт стол на две персоны. На белоснежной скатёрке украшенной голубой рюшей, стояла фарфоровая супница с наваристыми щами с квашенной капусты, украшенная зелёным луком осетрина так и манила своим ароматом, а солёные груздочки в сметане томились в глиняной крынке. Жульены под запечённым сыром, жареные рябчики, фрукты, кофе с ликёром, всё это источало умопомрачительные ароматы.
- А, что-с милейший Андрей Ильич, а не порадуете ли своего соседа какой – нибудь забавой? – смахнув пот со лба, томно протянул Никита Михайлович.
- Отчего же-с не порадую? Непременно порадую. Вот, пожалуй, к Вашему лицезрению будут представлены лучшие мои-с борцы с медведем, они не хуже-с тех, что были при папеньки. А после можно-с и старинные баллады гусляров послушать. Ох, и знатные гусляры у меня, как запоют, так сам того не замечаешь, как окунаешься в глубину лет.
-Ну-с, это ладно всё. Но я хотел бы перчинки и удовольствия после Вашей баньки. Может девку какую – нибудь, да по сочнее, титястее и небесно – чистую, а?
- Да побойтесь бога, Никита Михайлович! Нет в моих владениях таких развлечений, – чуть было не разгневался хозяин сего.
- Не уж то нет у Вас того самого сладенького на десерт? А вот я знаю, что-с папенька Ваш – Илья Мифодич, царствие ему небесное, ох и баловал, ох и
угождал, ох какое время было, я помню, –  окуная пальцы рук в мясистых
рябчиков, произнёс соседский барин, –  от чего же-с Вы так скучно живёте или же верны-с милейшей Анастасии Поликарповне? Все же грешны-с, нет верных мужей, ну признайтесь? Посконное мужичьё*, скажу я Вам, оно и нужно для того-с, чтоб держать их в страхе и развлекаться, а зачем-с тогда они надобны?   
- Я не соглашусь с Вами дорогой Вы мой сосед. Вольную не даю, но и не
давлю-с. Да и не о какой вольной не помышляют люди мои, а наоборот даже
вольники приходят. Работу просят.
- Ой ли? Каждый вонючий холоп о воле мечтает, – махнув в сторону Фроськи, сказал сосед, тем самым подзывая её.
- Чего изволите барин?
- О воли думаешь? Отвечай же-с немедля! Чего жмёшься, а может ты хозяином обижена и при нём и слова не вымолвишь? – властным и чуть опьянённым голосом промолвил Никита Михайлович, вытирая свои жирные палы рук о рубаху девушки.
- Как можно барин. Мы довольны все нашими господами и незабижают здеся, – чуть слышно промолвила Фроська.
-Ну, ладно, ладно ступай уже, да далеко не уходи, – с ехидством проговорил сосед.
После медовой парилки и купания в прохладных водах реки, господ разморило, и хозяин сего поместья радушно пригласил в летний домик соседа, где его уже ждала большая пышная перина и такие же подушки в атласном белье. Андрей же, решил посетить конюшню, пока гость почивает.
- Эй, девки! – крикнул подвыпивший Никита Михайлович, – квасу мне, да по прохладнее!
- Не извольте беспокоиться, немедля несу, – раздался голос за дверью.
Молодая девушка, лет пятнадцати открыв дверь опочивальни, вошла с запотевшим глиняным кувшином.  Приподнявшись с постели, барин схватил девушку за руку и притянув к себе, начал трогать её своими ручищами.
- Помилуй меня барин! – пролепетала девушка.
- Ты, что девка не знаешь, что барин для тебя – это вершитель жизни твоей? Я для тебя и царь, и бог, и отец! Иди сюда, не брыкайся козочка, – барин защемил пухлыми пальцами молоденькую грудь Фроськи, – подчиняйся деваха, коли раба, так слушай гостя своего барина, а то запороть велю.
- Барин, помилуй, барин! – пищала девушка.
- Да ты не бойся. Я поиграю с тобой и отпущу.
Девчушка пищала и старалась освободиться из крепких рук барина, но всё было тщетно. Она не теряла надежды убежать, ведь такого дикарства никто
здесь не испытывал со дня смерти старого барина Ильи Мифодича. Её молодое и нагое тело держали двое здоровых мужиков, которые приехали вместе с барином. Перевернув девицу лицом вниз и уткнув в подушки, барин стал охаживать кнутом обнажённое тело.
- Ммм!!! – закричала от боли Фроська, захлёбываясь слезами.
- Так тебе кобылица, так! – умилялся Никита Михайлович, – будешь знать, как барину перечить.
Капельки крови превращались в тоненькие струйки, которые проявлялись на спине, ягодицах и ногах бедной девушки, которые оставались после кнута.
- Барин, не забижай меня! – кричала в голос девушка. Но тот нечего как –   будто не слышал, он наслаждался поркой и телесами молоденькой девушки.         На крики в дом вбежал молодой и крепкий детина лет двадцати.
- Почто девку забижаешь барин? Не гоже изгаляться! – выхватывая из рук Фроську, кричал парень, – беги отсель, быстрее! Беги в дом, ищи защиты у Анастасии Поликарповны, матушка наша оберегом слывёт для нас всех, ну, чего встала?
- Что?! Перечить будешь?! И кому, мне?! Холоп!!! Забить до смерти, – орал пьяным голосом барин. Никита Михайлович был в состоянии пьяного угара и поэтому махнув рукой на парня, с полуспущенными штанами рухнул на перину и захрапел. Бурный день терял свою силу и уступал надвигающемуся вечеру. В тот момент, когда ещё Никита Михайлович желал понежить свою чуть протрезвившуюся плоть в хозяйских перинах, в распахнувшуюся дверь вбежал Андрей Ильич.
- Милостивый сударь, Вы нанесли мне неизгладимые оскорбления! – кричал Андрей, - потрудитесь объясниться!
- Да полно тебе, – кряхтел Никита, – из – за девки не уж то рядиться станем? Из – за этой холопки?
- Да, но это моя холопка! И я чётко Вам объяснил, что в моём доме нет места насилию, – ишь чего удумал! Вынужден просить Вас удалиться из моей усадьбы и никогда, слышите никогда боле здесь не являться!
- Ох, Андрей Ильич! Ну, право слова, голубчик! Ну, каюсь. Бес попутал. Так, Вы и правда из всей знати, словно-с ворона белая, – засмеялся барин, – верно говорят, всё верно-с, – вставая с перины прошептал барин.
- Смеркается уже. Пора Вам Никита Михайлович и честь знать! Лизонька Вас поди уж заждалась дома. Ваш отъезд милостивый государь с моих владений, токмо утверждает меня в правильности моих решений!
- И то правда, и то правда. Поеду уж. Говорю, поеду уж! А то ненароком в дороге сгину, – смеясь и держась за голову, промолвил барин.
     Уж поздним вечером на лесопилку прибыл барин – Андрей Ильич. Он прибыл для того, чтоб предотвратить расправу над соседским барином. Он был очень точным и тихим в своих изречениях. Многие мужики вели переговоры, что молодой барин, ну шибко уж не похож на своего покойного папашу ни характером, ни лицом, да и на барыню, что – то уж тоже кажет. Он не был деспотом, поэтому честной люд очень уважал его за доброту и справедливость, да и Анастасия Поликарповна ему была под стать.  «Рачительный у нас барин*» перешёптывались мужики, поэтому уважали и не перечили попусту ему.
- Андрей Ильич, надысь люди говорили, что Вы, будучи в городе, судьбу решали всей усадьбы? Верно, али как? – начал было один мужик.
- Верно, верно Гаврила, – не отпуская удила коня тихим тоном проговорил
барин, – а ну – ка Мифодий, поднеси мне вон тот короб.
По толпе пошёл тихий гул переговаривающих меж собой людей. Весь люд, мал и велик, стоял и внимательно слушал, что говорил Андрей.
-  Мужики, все вы знаете, что барыня ваша – Анастасия Поликарповна в детстве и юности прибывала в чёрном теле, многие её помнят, как Марфу – дворовую девку. И чтоб она жила и наслаждалась жизнью, мне пришлось ей дать свободу. Я много порогов обил, находясь в городе, все вы знаете, что я ко всем вам отношусь как равным, николи* вас не обидел ничем. Школу построил для детей ваших, работу дал, а посему, вам сейчас дарую всем грамоты вольные, – достав из короба первый свёрток, Андрей начал зачитывать: «Предъявительнице сего Алифтине Силантьевне Лопухиной, рождённой в имении Искомина Андрея Ильича, дарую свободу. Освобождаю от всякой работы и отношений ко мне и моему двору, от всех обязанностей. В удостоверение сего сия отпускная за подписанием моим. А посему, Алифтину Силантьевну Лопухину отпускаю грамотой освободительной из крепостных. Искомин А.И. Двадцать первого августа одна тысяча восемьсот тридцатого года от Рождества Христва.»
- Да, как же это барин?! – оживлённо заговорили в толпе.
- Я всем вам дарую наделы и оплату за труды на лесопилке. Отныне вы вольны. Желаете уйти из усадьбы – уходите на вольные хлеба, желаете жить в поместье и работать, то живите и пусть дети ваши живут. Завтра по утру Прокол Фёдорович всех Вас отметит в амбарной книге, а дальше решать вам. - Ну, барин! Ну, Андрей Ильич! – подбрасывая шапки в небо, кричали мужики, а бабы лили слёзы.   
- Отведай барин пирогов наших, – в пояс кланялась Наталья, – это курники, которые ты батюшка так любишь. Приготовленные из рубленной курятины с пшёнкой, рыбы с картофелем, да с грибами, – держа на рушнике все пироги, приговаривала она.   
- Нетути* у нас желаний, некуда нам податься, – произнёс Корней, обнимая Дарью, – мы милостивый государь при тебе всем людом останемся. Под защитой твоей оно лучше, да и мы отплатим тебе монетой. Верно мужики?! Чего уж колготиться нам?
- Корней, – прошептал Никита, – ты с барином – то тишком поговори не мешкая о Михайло. Складный парень. В его руках всё кипит. Надёжа тебе будет, глядишь, мастером станется. А вдруг в город пошлёт на казённый харч, мож обучится чему.
     Барин – Андрей Ильич и взаправду был человеком ладным. На удивление многим, он умел скоро и отлажено решать дела. Андрей прислушивался к Корнею и почитал его как мастера дел древесных. Вот и сейчас, после разговора с ним, барин решил отравить Михайло в город обучиться столярному делу. Глядишь, выйдет из парня толк и будет он трудиться на благо Искоминых.

Часть IV
- Древесина – один из древних материалов, который известен человеку. В строительном деле использовалась, – не закончив предложение и обращая внимание на школяров, прервался учитель, – а – ну, там, назаду! Михайло, скажи – ка нам, какая древесина используется?
- Можжевельник, кедр, сосна, – отвечал Михайло, – а также дуб, пальма, кипарис. 
- Тихо там! Тихо! Чего загалдели? – притаптывая ногой, повысил голос учитель, – всё верно глаголешь, всё верно. Ну – ну, продолжай.
- Но энти древа как пальма, лимон, кипарис особым спросом не пользуются, особенно пальма. Потому как нет у нас её. Дерево – оно живое и дышит…
- А ещё и смотрит! – хихикая, кто – то за спиной Михайло пропищал еле слышно, но слышно для учителя.
- А дай – ка ты Митрич этому неслуху розги, пущай урок наизусть выучит на себе, – строго проговорил учитель, – ну, да ладно. Будет на сегодня. Завтра продолжим.
      В школе, где обучался Михайло, существовали несколько классов. Классы основ столярного дела, класс художественного узора и ручного столярного инструмента находились на первом этаже небольшого кирпичного здания. Здесь в новобранцев закладывался полный фундамент теоретической сей изученности. На втором этаже находился кабинет учёных мужей и огромные мастерские, где изготавливалась учениками первая в их жизни мебель и всякая безделица для детей и девиц. Усердные школяры – будущие мастера, художники творили своими руками нечто изящное, завораживающее. Предметы ручной работы выставляли на продажи на городских ярмарках. Запахи свежей стружки, клея всё это так манило и притягивало школяров, коим и являлся Михайло. Проживание при школе состоялось весьма скудным, поэтому нужно было поглощать все азы и внимать в себя все изречения учителей, для того, чтоб по отличной сдачи экзаменов получать хоть какую – то крошечную стипендию, для того, чтоб если не жить, то хотя бы существовать на неё. Жильё и еда при школе били бесплатные, ведь при зачислении ученика, покровители уже оплачивали образовательный год. Вот и за Михайло тоже внёс деньги барин за весь год. Андрей Ильич иногда справлялся о школяре, о его успеваемости. И весьма был доволен тем, что не ошибся в молодом человеке.  Шли месяцы и год уж на исходе, и вскоре школяр вернётся в усадьбу Искоминых и положит свой диплом мастера на барский стол.
- Скажи – ка, а как использовалась черенковая пила и используют ли её сейчас? – задавал вопрос на проводимом экзамене один из посажённых в комиссии.
- Инструментарий плотника не плохой и используется для резной и фигурной распилки, – начал вещать Михайло, – но топор тоже является главным орудием, а вот столярный топор отличается от плотнического тем, что он меньше размером, потому как столяр обрабатывает им не брёвна, а детали к будущей постройке. 
- А скажи – ка мил человек, какие плотности древесины имеются и, из них изготавливают? – спросил экзаменатор сие школы.
- От плотности древесины зависит прочность. Из древесины мягкой породы делают украшения для шкатулок, расписные узоры на окна и фасады домов и орнаменты на столовую утварь. Дюже сверхтвёрдые породы годятся для изготовления мебели. Из средней – твёрдой строят дома.
- А виды, виды – то почто не называешь? Вот покажи – ка мил человек, что за дерево на стенде? – осыпая вопросами, вторил один и тот же экзаменатор.
- Вот это Кедр, Ель, Липа – они относятся к мягким породам. А это Лиственница, Берёза, Клён, Вишня, Дуб – это средняя – твёрдая породы, – показывал указкой на стенды Михайло, – к сверхтвёрдым породам можно отнести: Тис, Акация Гивея, Карельская берёза…
- Ну, отлично! Отлично говорю! Быть мастером тебе!
- Да помешкайте Игнат Васильевич! Чтоб мастером стать этого мало, – возразил тот самый дотошный экзаменатор, он вообще был самым вредным и в школе, и в жизни. Мало кто с ним соглашался, но мастером он был от бога, - пусть Ваш любимчик, ответит вот ещё на одни вопросы, так сказать окончательные. Ну-с, голубчик приступим, – потирая очки платочком, продолжал он, – ответь же, а какие породы дерева используют для изготовления мебели? Ну-с, отвечай.
- Сосна обладает тёплым янтарным оттенком. Она самая ходовая на ярмарке. Ель похожа на сосну, но более мягкая и из неё делают элементы, которые не испытывают тяжёлых нагрузок. Хвойная лиственница имеет золотистый окрас от светлых до бурых оттенков. Хорошо подходит для построек домов. На поверхности кедра видны золотисто – янтарные капли и чёрточки смоляных ходов. Из него получается добрые столы и лавки…
- Вижу ты и вправь будешь знаменитым мастером. Ну, да будет уже. Ступай голубчик, ступай Михайло. Блестяще сданы все экзамены, после депешу барину твоему отпишем и диплом приложим. А пока можно и побалагурить, - крутя ус двумя пальчиками, хитро сказал экзаменатор, – дело молодое, не всё же за книжками сидеть, верно? Сам молод был, ох и скинуть бы мне лет это… ну, будет, будет. Ступай, – махнув рукой, крякнул он.
     Посреди школьного двора Михайло стоял, словно вкопанный. Распластав руки и задрав голову, он наслаждался свободой и своими знаниями, полученными своими усердием и старанием. На его лицо, плечи, грудь моросил весенний мелкий дождь. Он начался внезапно. Было слышно, как он шлёпает и по молодой листве, и крышам да, и по влажной земле. Раскаты глухого грома ничуть не пугали, а наоборот радовали. Гром как – будто вещал, что у бывшего сатаны, лесного человека, школяра благодаря всемилостивому барину начинается новая судьба, новый виток жизни. Природа ликовала и Михайло вместе с ней! Весенний дождь закончился так же внезапно, как и начался.
Охваченные духом яркой радости, закадычные друзья, уже бывшие студенты отправились в местный трактир под названием «Иркутские разливы» для того, чтобы отпраздновать блестящее окончание школы и закатить весёлый пир на последнюю стипендию. Выпускники ликовали, они желали всей головой окунуться в гущу сего праздника.   
А на утро следующего дня, бывшие студенты, а ныне не громкие, но всё же мастера спешно освобождали комнаты в жилом помещении при школе. Все прощались и разъезжались.
     А что же до Софьи? Софья совсем расцвела как маков цвет. Укутавшись в пуховую шаль, она сидела в соломенном кресле с чашкой горячего какао и о чём – то в полголоса размышляла. Тёплый ветерок как – бы играючи трепал её распустившиеся локоны, а солнечные лучи в виде зайчиков мерцали тут и там. Весна с каждым днём становилась всё сильнее и одаривала своей тёплой погодой всё живое. Она не торопилась уходить, так как всю сочность и яркость оставляла в наследство жаркому лету.
- Душечка, Софья Андреевна! – прокричала Настя, – поглядите – ка, кто – то с обозом подъехал к воротам! Ой! – охватила ладошками своё лицо Настя, – да это же наш лесной гость!
- Какой лесной гость, Настя?! Что ты выдумываешь?
- Да правду говорю, сами поглядите! Побегу к Проколу Фёдоровичу, доложуся!
 Софья отставила чашечку на стол и повернула голову в сторону калёных скрипучих ворот. Как же переполняло её радостное волнение, когда она увидела, что в ворота въехал с небольшим обозом её долгожданный гость. Конечно это был её лесной гость, её лекарь, её сатана на которого она так усердно гадала прошлым летом в ту самую ночь Купалы.
- Ух, ты Михайло вернулся значит?! Смотри – ка и одёжа на тебе справная и сам в пору жених, – начал одобряюще Прокол, – надысь барину депеша пришла, так всё мы прознали о твоих учениях. Ну, сказывай, мастером – то стал, али как?
- Да до мастера далеко ещё, но я много теперь знаю и сумею помощником стать Корнею Парфёновичу, – откидывая тряпицу с телеги, произнёс Михайло.
- Ну, помешкай распрягаться – то, я сейчас Корнея покличу, он здеся у барыни.
- А, что барина – то нету?
- Андрей Ильич в город изволил отъехать, да обещался к вечере воротаться, – держа за удила, промолвил бывший приказчик, – а вот гляди – ка, сам Корней идёт. Корней Парфёнович, подь – ка суды!  Ты глянь только кто приехал, ты глянь чего привёз. Меблю всяку, да видать и вещицы мелкие, иди, иди глянь глазом – то своим.
В телеге и правда находилась некая небольшая мебель для местной школы, которая находилась на лесопилке, да резной шкафчик о котором так мечтала молодая Софья. Михайло и раньше творил из падучей древесины красивые предметы, но сейчас, после обучения в городе, его мебель, его вещицы и мелкие игрушки были весьма изящными и с профессиональным вкусом. Корней качал головой и мычал от удовольствия. Он трепетно поглаживал всю утварь и отмечал, что это не шедевр, но всё пропитано изяществом и сделано добротно с душой. Не зря были всё же вложены господские деньги в обучение парня.
На радостях юная Софья убежала в дом, прихватив за собой Настю, у которой всегда при себе были ключи от огромного чердака. По мимо светёлки, Софья часто туда бегала. Её завораживали старинные предметы быта, которые остались от бабки, старой барыни – Лукерьи Петровны. Сколько же тайн хранили в себе эти сундуки, мебель и просто различные вещицы. Во многих ларцах хранились и бабкины, и прабабкины вещи, а также вещи Анастасии Поликарповны. А в небольших сундучках – теремках находилось множество драгоценных старинных изделий. Софья часта прибегала к нарядам из таких ларцов. Предаваясь забвению, она пристально смотрела на себя в громадное старинное зеркало. Это зеркало всегда притягивало взгляд юной барышни, она словно окуналась в эпоху прошлого, где жили и властвовали её бабушки. Перед старинным зеркалом, Софья стояла в шитом сарафане, из красного шёлка вперемешку с золотистой парчой, украшенный бисером и тесьмой. Прозрачное розовое покрывало для головы, украшала серебряная нить. Сарафанная ткань была по – истине роскошной. На такой же баской душегрейке лоснился богатый мех. На фоне белой рубахи, вышитые васильки смотрелись очень нежно и олицетворяли всю невинную прелесть барышни. Это был свадебный наряд её матери.
- Ой, Софья, какая же ты красивая, словно царица младая! – пролепетала Настя, – любой барчук влюбится в тебя!
-  Ох, Настя! Je l'aime, Je l'aime, – вторила Софья.
- Ох, барышня, ох, голубка моя, что Вы говорите?
- Я говорю Настя, что не нужны мне барчуки, я уже его люблю…
- Да кого ж ты голубка моя любишь, не уж то лешего своего?
- Ох, и тёмная ты Настя, да, какой же он леший. Он Михайло, выучился и диплом получил. Вот приедет папенька…
- Барышня, а скажите ешо разок по хранцузки, шибко уж красиво звучит.
-  Je l'aime…
- Жэ лэйм, Жэ лэйм, Жэ лэйм!!!
- А знаешь, что Настя… а ну – ка залазь – ка ты в сундук и надевай наряды моей прабабки. Веселиться будем.
- Да, что барышня? Господь с Вами, помилуйте! Как можно?! А то, как барыня узнает? Она хоть и святая, но боязно всё же, – замялась Настя.
- Надевай говорю, –  Софья ткнула в руки Насти кулёк нарядов.
  С чердака доносились девичий щебет и весёлый смех. На душе у Софьи так было хорошо, так хорошо, что она совсем забыла, что пробралась сюда тайно. Придерживая подол одной рукой, по лестнице поднялась Анастасия Поликарповна. Она шла на девичий шум, который эхом разносился на верхнем этаже дома и слышен был даже внизу. Конечно же юная барышня с дворовой девкой Настей были застаны врасплох. Настя потупила взор в пол и прячась за большим зеркалом, начала снимать с себя старые наряды. Барыня молча посмотрела на обеих и в её молчании и взгляде проявилась вся строгость в отношении обеих.
- Матушка, мы тут…
- Не тут, а здесь, – сухо проговорила барыня, – Софья, что это за дерзость? Поднять на уши весь дом своим смехом, который весьма не подобен юной особе.
-Матушка, ну Вы же не будите гневаться, верно. Ну, зачем нам хранить эту рухлядь?
- Извольте объясняться яснее. Вы образованная девушка, найдите слова для того, чтоб я Вас душа моя понимала. Мне не жалко, если вы играючи надеваете наряды. Хранить их в сундуке, значит моль потчевать. Но увольте меня от объяснений моя юная барышня, я не хотела бы Вас видеть в этом наряде.
-Матушка я сниму, обязательно сниму его, и трогать боле не стану.
- Вот и хорошо, промолвила барыня, закрывая за собой дверь чердака.
Пока Софья тешила себя нарядами в окружении своей бывшей холопки, на улице возле парадной всё стихло, потому как обоз с небольшим количеством мебели отправили на лесопилку. Софья поникла, но вида не подала. Зато Настя всё молча примечала, и понимала по ком так томно грустит сердечко юной барышни.
     За обозом бежала ребятня и с любопытством старалась заглянуть под тряпицу, которая часто срывалась от не большого ветерка. Всем было интересно, что же такого интересного привёз новоиспечённый мастер. К вечеру вся мебель стояла в одной из изб, в которой находилась школа для местных детей. Корней Парфёнович в сотый раз ходил вокруг да около и всё рассматривал изделия Михайло. А тот сидел на скамье под навесом и раздавал деревянные игрушки детям и разные безделицы девушкам и женщинам. Все были очень довольны. Токмо один Корней всё время был в раздумьях. Его терзали вопросы, которые не выходили из его мыслей, они въедались в мозг. У него не было уже сомнений, что Михайло – это его потерянный Егорушка, что этот парень очень хорошо разбирается в древесном деле и видать с детства, что один в лесу вырос. Но как же спросить, а может Корней ошибается и это вовсе не его пасынок.
- Михайло, а пойдём – ка в бане искупаемся, – предложил Корней. Он подумал о том, что если увидит шрам во всю ногу, оставленный, когда – то плетью и большое родимое пятно в виде звериной головы на боку, то это точно его Егорка, – чего ты молчишь то, пойдём. Умаялся поди с дороги – то. Сегодня бани истопили, так хош не хош, а идтить надобно.
Ничего не ответив Корнею, юный мастер только улыбнулся. Банной вечери так и не состоялось, так как Михайло ушёл в бор. Войдя в лес, он почувствовал всю живость природы, бор шелестел своими сосновыми и еловыми лапами, словно желал здравия дитю леса. Как же долго он отсутствовал в бору, в своём доме. Душа так и рвалась наружу, а слёзы накатывались в глазах. Чёрный старый ворон, как всегда сидел на нижней еловой лапе и каркал во всё горло. Вместо воды в ушатах образовалась паутина и следы оленей говорили о том, что они шастали здесь в поиске человека в медвежьей шкуре, но находили только гулкий и протяжный стон ветра и дверной скрип старенькой сторожки под огромной елью. Как же не хотелось уходить, как же хотелось остаться и жить, как и раньше в полной гармонии с природой. Но остаться он не мог. Нужно жить с людьми, нужно лицезреть Софью, нужно показать своё умение на лесопилке, да и наконец, нужно рассказать всё Корнею Парфёновичу, который истязал себя постоянными вопросами.  Выходя из бора, Михайло услышал за густыми кустами бузины хриплые стоны. Бор для него был родным домом, поэтому Михайло быстро пробрался сквозь кустарник и увидел лежащего лицом к земле человека, одетого в знатную одёжу. Этим человеком был Андрей Ильич Искомин. Его лошадь, ужаленная змеёй, лежала почти на нём и издавала последние звуки. Выбраться самому с повреждённой ногой барину было не в мочь. Сам бог послал Михайло барину. Водрузив себе на закорки, молодой и сильный парень понёс барина в усадьбу. Завидя такую картину, в доме случился переполох. Бабы и девки охали и кричали, Анастасия выскочила в одной рубахе, прикрываясь шалью. Единственным и невозмутимым оставался Прокол Фёдорович, который отдавал, как и прежде приказы. Барина занесли в дом и скоренько доставили лекаря.
     Несколько дней, словно в бреду лежал барин в постели. Жена и дочь почти не отходили от него, а стояли у ног его, словно стражники у ворот царских.
- Как почивать изволили, барин? – осмелясь, вдруг спросил Михайло.
- А это ты, – тихо произнёс тот, – ты голубчик, вот, что, – приподнимаясь прошептал барин, –  ты Михайло жизнь мне спас. Проси, чего хочешь, нечего не пожалею.
- Да, что Вы барин, не надобно мне нечего…
- Нет, папенька надо-с, очень надо-с, – вмешалась Софья, выглядывая из – за спины Михайло, пока отсутствовала Анастасия Поликарповна. В это время она отдавала распоряжения о приготовлении куриного наваристо бульона с луком для супруга, – надо папенька! Папенька отдайте-с свою дочь Софью замуж за юного мастера. Он не попросит, а я хочу-с.
- Замуж? За этого? – качнул головой барин.
- Папенька, люб он мне. Дочь Ваша скромностью-с никогда не отличалась, боевой была-с всегда, вот я и прошу. За спрос же не забьёте-с же Вы Михайло и меня-с в смерть? Ну, папенька, папенька, – более спокойным и ласковым голосом, чуть слышно проговорила Софья.
- А матушка – то знает по ком, так сохнет девичье сердечко?
- Нет, не знает ещё-с. И, хотя во мне Ваш бунтарский характер, я всё же-с страсть как боюсь её. Но Вы же-с её муж и сможете убедить.
- Ну, а ты, что молчишь, или не согласен?
- Я барин люблю юную Софью, но она барышня и жить привыкла на широкую ногу, а я не знаю, что бы я ей мог предложить.          
- Как, что разве-с ты не мастер, разве-с ты из всех школяров не самый блистательный? Вот и изготавливай свои поделки и продавай на ярмарке, глядишь и…
В это время в комнату вошла барыня.
-  Что это с вами, у Вас у всех растерянный взгляд какой – то-с?
- Так, Софья изволь идти-с к себе и ты Михайло тоже ступай. Ступай голубчик, поправляя одеяло и покашливая, проговорил барин, – Анастасия – душа моя! Анастасия, Настя...
- Вы ведёте себя сударь, словно лис. Что – то случилось, покамест я отсутствовала? – поднося ложку с микстурой, вопрошала барыня.
- Случилось, случилось. А не пора ли нам Софью Андреевну замуж отдать?
- Да, что с Вами Андрей – солнца свет, мой? – замахала рукой Анастасия, – да и за кого здесь выходить – то и правда со скуки умрёшь.
- Давай её за Михайло отдадим, а что парень справный? Я верю в него, да и Корней говорит, что будущее у него не за горой и хорошее будущее.
- Да, что ты, бог с тобой! Над нами и так смеются и недолюбливают, вон, даже-с Ольга – сестра твоя от нас отвернулась, стыдится, а ты говоришь замуж.
- Да пусть они все помрут от зависти и скудности ума и милосердия, нам – то что-с. Нам нужно укреплять свой скарб. Вот увидишь, что мы с тобой не прогадаем, всё у нас будет ещё лучше, чем есть. Тем более любят они-с. А я жизнью обязан этому парню, а посему, я согласен.
     Через пару дней барин совсем окреп и дал своё согласие на брак своей единственной дочери с молодым мастером. Софья ликовала от счастья и взахлёб всем этим делилась с Настей. Подруг, как раньше в детстве Софья не имела, так как по некоторым соображениям от четы Искоминых многие отворачивались. Да и Софья особо не переживала, ей хватало общения среди простолюдин. Не то, чтобы семейство Искоминых было в опале среди местных помещиков, вовсе нет, просто многие не разделяли их взгляды на жизнь и жизнь холопов. Никто из помещиков даже и не помышлял о свободе для своих душ и радушном отношении. Барщина разгулялась всюду. Провинности со стороны крепостных росли, а наказания были подобно смерти. Физические расправы и насилие поощрялись и процветали. Всего этого в усадьбе Искоминых не было. Поэтому для половины богатейшего сословия, эта усадьба была точно бельмо.
     Михайло бежал, что есть мочи, он бежал к мастеру, словно к родному отцу для того, чтоб поделиться своей радостью.
- Не имел я родителей с малолетства, так будь же посажённым отцом на свадьбе, - запыхавшись, произнёс Михайло.
- Отдышись заполошный! На какой ещё свадьбе? – не отрывая глаз от зарисовки какого – то чертежа, ответил Корней Парфёнович.
- Так я и говорю, я говорю о своей свадьбе с Софьей Искоминой. Чего ты смеёшься? Отец её – Андрей Ильич добро дал. Я и прошу тебя быть посажённым отцом.
- Да где это видано, чтоб барин дочь свою за посконника отдал. Я тебе покамест ничего не скажу, уж шибко ты парень быстро собрался. Ну, да ладно. Поди – ка сюда, – махнул рукой мастер, – вот часовня новая, вместо той, что в усадьбе. Глянь – ка. Ну, что скажешь?
- Да, знатный эскиз! Резные столбы и створы со ставнями…
- Так значит, Софья вскоре будет богосуженой твоей? Ну, что видать так тому и быть. Венчание – то всё же в Прилучной состоится, ну, а где же ещё, - бурчал Корней, – вот смотрю я на тебя и всё как – будто знаю про тебя, а вроде и не всё. Кто ты, откуда пришёл и где твои родители, что сними?
;; «Ветер, ветер, ветерок! В поле зреет колосок, а в реке вода бежит, а волна в ней всё бурлит. Колосок припал к реке, отразился он в воде. Тяжело зерно держать, лишь – бы в воду не попасть. Ты Егорушка пойди, колоски все собери…» ;;, – запел тихо мастер, – ну, что может, вспомнишь чего? Чего головой крутишь? Ладно иди давай, пособить нужно мужикам. Под крышу перетаскать опилки, не ровён час дожди начнутся, дак, сгниёт всё.
     А в усадьбу Искоминых уже вызвали из города швей и портних по пошиву нарядов к свадебной церемонии. Свадебное платье Софьи шилось из нежно голубого шёлкового атласа. Над белоснежной рюшей, что была вшита поверх талии, были разбросаны вышивкой маленькие жемчуга и камушки из горного хрусталя. Тонкая и прозрачная тюль с вышитыми цветами из чисто серебряной нити шла в дополнение к платью.
Под таким накидом, наряд находился в некой лёгкой, чуть видимой дымке. И элегантность, и простота – всё это находило своё завораживающее сочетание. Сенные девицы, которые жили в господском доме, оживлённо подглядывали в чуть приоткрытую дверь за пошивом наряда и казалось – бы бесконечными примерками. Все бегали и суетились. Приготовления к свадебной церемонии шли полным ходом. Закупались самые лучшие продукты, красивая посуда, на смену старым вешались новые ковры, канделябры, гардины. В кабинете Андрея Ильича на бархатном столе лежали бланки свадебных приглашений, они заполнялись и отправлялись постепенно многим знатным вельможам и их семьям. И конечно приглашение для Ольги сестры барина, было одно из первых: «Ольга Ильинична и Яков Филимонович Раструбины! По случаю сговора и дальнейшего бракосочiтания, дочери своей Софьи Андреевны съ юношей Михайло (Боровских) – дипломированного мастера столярных дел, покорнiйшо просятъ Васъ пожаловать на сие венчанiе сего 28 октября 1831 года, въ 12 часов дня, в Церковь села Прилучное. А после, в родовое гнездо усадьбы Искоминых. А.И. Искомин».
     Искомины были весьма богаты, а посему многие помещики и городские вельможи не могли игнорировать сие мероприятие и если осуждали и посмеивались над причудами Софьи Андреевны, то делали это тихо. Хотя, Андрей Ильич и так ведал о том, что за его спиной идёт в обществе не важная слава, шлейф о том, что он даровал своей челяди свободу, был пиком умалишения с его стороны, но на все эти пересуды барин смотрел свысока. В основном свадебным процессом занималась Анастасия   Поликарповна, муж же её, напротив, он занимался делами, которые приносили ему доход. Лесопилка и дела в городе – это было не превыше всего, но и не маловажно.
Молодые и уже свободные девицы подначивали юную барышню на проведение девичника, потому как без него никак нельзя. В канун свадебного торжества, Корней Парфёнович дочиста принимал баню и рядился во всё новое, дабы шёл он в усадьбу вместе с Михайло на званый обед, который заканчивался круговым хождением вокруг стола. Несмотря на всю современную самобытность Искоминых, старые обряды всё же сохранялись и шлейфом тянулись из седых лет. Этим же днём, Андрей Ильич вместе с Корнеем уехали в ту самую церковь села Прилучного. В ней, как и прежде служил уже довольно старый святой отец Парфён, тот самый, который, когда – то венчал Анастасию. Барин справлялся о билете для своей Софьи на предстоящую свадьбу. Ведь такой документ вдавался строго невесте или же её отцу. В этом билете отмечалось, что Софья Андреевна Искомина достигла восемнадцатилетнего возраста, что принадлежит дворянскому роду, что девушка регулярно бывает на исповеди и, что прошла обязательный обряд причастия. Юную барышню переполняли чувства и эмоции от предстоящего, она порхала, словно мотылёк над ромашковым полем. Все советы и наказы она пропускала через себя, словно воду чрез сито. Папенька настаивал на переезде из родного гнезда в город, маменька напротив – не могла свыкнуться с тем, что дом опустеет, и больше не будут раздаваться звонкие напевы и весёлый смех, а также детские капризы Софьи. Что же до Михайло, то неподалёку для него и молодой Софьи уже сладили терем с хозяйственными принадлежностями. Весь сруб, как и мебель в нём отличались от других своими изысканными резцами. На славу богатыми получились хоромы. И Софья уж мечтала о том, как заживёт в своей собственной усадьбе. К городской жизни она с детства была не приучена и здесь, только здесь – в родовом гнезде ей было хорошо и привольно. И вот подошёл час, когда Софью ряжали в подвенечное платье, а в волосы вплетали маленькие восковые цветы, которые содрогались от малейшего шевеления головы. Анастасия Поликарповна в то утро вошла в покои своей дочери. В её руках находилась маленькая коробочка. В ней находилась не большая цата с подвесками, которая была усеяна сапфирами, изумрудами, перламутрами и небольшой кулон. Эти вещицы были достаточно дорогими, которые достались ей от матери. Уже перед смертью старая барыня – Лукерья Петровна поведала Анастасии, историю о том, что было при ней в голубом одеяле в тот день, когда Анастасия попала на задний двор усадьбы. Видимо это были единственные украшения четырнадцатого века, которые передавались по наследству в поместье Зарубиных. Вот и сейчас барыня передаёт эти украшения своей дочери, своей Софье. Свадебный отрок* стоял не далеко от невесты, он держал на серебряном подносе шёлковые перчатки и лёгкую словно пух свёрнутую накидку.  Придерживая шлейф платья, тихим шагом он следовал за Софьей, пока та не села в свадебную карету и не отправилась в церковь, где её уже поджидал Михайло.
     В церковной обители тихо и лишь треск и мерцание огня на свечах, разбивали тишину. Иконы Спасителя и Божией Матери лежали на алтаре и ждали своего часа. Через царские врата вышел святой отец Парфён, держа в руке святой крест и Евангелие. Служитель сей церкви вышел вслед за ним и поставил свечу на анолий. Благословив трижды во имя Отца и Сына, и Святого Духа, он дал молодым свечи в руки. Перекрестясь, дьякон прочёл молитву и подал обручальные кольца.
- Венчается раб божий Михайло с рабой божьей Софьей во славу Израиля! – провозгласил святой отец Парфён, – имеешь ли ты Михайло, намерение доброе и непринуждённое и крепкую мысль взять себе в жёны Софью, которую здесь перед собой видишь? 
- Имею, честной отче.
- Не давал ли обещания иной невесте?
- Не давал, честной отче.
Тот час же святой отец с теми же вопросами обратился к Софье:
- Имеешь ли ты Софья, намерение доброе и непринуждённое и крепкую мысль взять себе в мужья Михайло, которого здесь перед собой видишь?
- Имею, честной отче.
- Не давала ли обещания иному мужу?
- Не давала, честной отче.
- Благослови владыка! – возгласил диакон.
- Благословенно Царство Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков, – промолвил святой отец и вознёс венец над головой Михайло, – Венчается раб Божий Михайло с рабой Божьей Софьей во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь, – и дав поцеловать священный крест, подошёл к Софье. – Венчается раба Божия Софья с рабом Божьим Михайло во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь. Господи Боже наш, славою и честью увенчай их! – промолвил громко священник, дав трижды пригубив хлебного вина молодым, которое те привезли с собой в глиняном кувшине.   
    После церковного венчания, барыня – Анастасия Поликарповна с мужем Андреем Ильичом, а также мастером – Корнеем Парфёновичем встречали молодых на пороге сего старинного дома с образом и хлебом – солью. В праздничной зале дома уже были накрыты столы. Расшитые золотыми цветами скатерти, украшали массивные дубовые столешницы. На таких же дубовых стульях с резными спинками лежали такие же белые подушки, расшитые золотом и серебром. Закуски, рассолы, пряности в небольших жестяных сотейниках стояли во множестве. В глиняных кувшинах томился студёный квас, ягодные и фруктовые компоты, а также обилие хмельных напитков: вино, мёд, пиво. Мёд, в фарфоровых чашках стоял в большом количестве, он был прикрыт такими же фарфоровыми крышечками. Мясо под солнечными лучами, которые проникали сквозь окна, переливалось от своей жирности: тетерева, рябчики, куры, гуси, утки, лебеди, лесная зайчатина – всё это стояло на больших серебряных подносах, приправленных мочёными яблоками и зеленью. На фарфоровых блюдах лежали щуки, лещи, лососина в собственном соку и обильном крошеном луке. Хрен, горчица, давленый чеснок был в избытке.  Эти пряности подавали и к рыбе, и к мясу.  Напротив каждой тарелки стоял глиняный горшочек с овощным кушаньем из капусты, копчённого мяса и чёрных маслин. Знаменитый курник – свадебный многослойный пирог в форме купола был начинён распаренным пшеном и варёной курятиной, он источал свой особенный аромат. Пестрота цветов, гроздей рябины и жёлтых клиновых листьев дополняли сервировку богатого стола. Серебряные вилки с ножами, фарфоровые тарелки, хрустальные фужеры – дополняли вид стола и говорили о благополучии господ. Мочёные яблоки, груши, наливная вишня, в низких кадках грибы под луком и чесноком, малосольные огурцы и квашеная капуста... Чего только не было на столах.  В блюдцах томились десерты в виде варёных в меду ягод и овощей, а также яблочная пастила, орехи и маленькие творожники в сметане с сахаром. Румяные оладьи и блины из гречневой и пшеничной муки стояли на столах облитые топлёным и ореховом маслами. Завидя такой стол, гости чуть слышно перешёптывались, говоря о том, что Искомин поистине нечего не пожалел и пожелал княжий пир для своей дочурки. А у барышни – то имущество имеется и движимое, и не движимое, да и ежемесячный доход с лесопилки, а у жениха – то окромя диплома и рук от Бога и нет нечего. Такие перешёптывания сопровождались вместе с хихиканьем за спинами хозяев. Конечно же барин всё замечал и всё слышал, но омрачать праздник не имел права. Приглашённые гости рассаживались за столы, знатные мужи ухаживали за дамами, все ждали торжества. Во главе стола, сидела великолепная пара молодых новобрачных. По правую руку от Михайло сидели его посажённые родители – Корней Парфёнович Боровских и Дарья Силантьевна, так как из близких в его жизни не было никого. Вся боярская, купеческая знать расположилась далее. Анастасия Поликарповна держала за руку мужа и вспоминала свою молодость, а также свой главный день в жизни – свадьбу, которую ей подарила её свекровь, злачёные чарки, серебряные блюда, рекой вино, всё это было, словно в книжке с картинками, с которыми она знакомилась украдкой, когда – то в детстве.   
     Свадьба сопровождалась романсами местного оркестра, который принадлежал Искоминым. Софья со своим молодым мужем по всем традициям угощали всех присутствующих вином и свадебным курником, а те в свою очередь одаривали молодых богатыми подарками. Чего только не дарили гости и серебряные подсвечники со свесами, и шубы из дорогих мехов, и турецкие шали, и часы в злачёной оправе, а сколь было подарено украшений и не счесть. Также дарили ковры, атласное белье для ложа и многое другое. В огромной маскарадной зале второго этажа господского дома был бал. По углам этой залы стояли резные столики с такими же резными стульями, на которых сидели дамы с вином и фруктами. Подле каждой дамы обязательно находились мужчины, они очень тихо обсуждали различные темы и смеялись в кулачки. Менуэт*, аллеманд* были почти сказочными танцами. Все мужчины блистали в своих фраках и мундирах, женщины кутались в меха. Зала от большого количества свечей была ярко насыщена светом, музыканты располагались вдоль стены. На многих столиках, которые не занимали дамы, стояли фужеры с коньяком, лежали сигары и колоды карт. Такое увлечение предпочитали мужчины, за распитием алкоголя и игрой в карты, мужчины философствовали и иногда сплетничали, да, за ними вне всяких сомнений тоже водился такой грешок.
На каждой стене висели в резных деревянных оправах, покрытых серебром и золотом величавые портреты аристократок, они как – будто с умилением смотрели на всё происходящее. Корней Парфёнович вместе с Дарьей в своих красивых нарядах чувствовали себя неловко среди всей этой знати. Но Андрей Ильич всячески их подбадривал и не давал скучать.
- Ну как, братец доволен ли ты-с? – похлопывая по плечу, спросил барин Михайло.
- Премного благодарствую барин, – со стеснением начал тот и хотел было уже раскланяться.
- Ну, право слово голубчик! Не уместно это, тем более-с сейчас. Ты не крепостной и никогда им-с не был. Ты Михайло вольная птица, тем более-с молодой мастер и мой зять, – промолвил барин, – пойдём – ка к беседкам, я тебя представлю Якову Филимоновичу, мужу сестры моей.   
     Конусные крыши белоснежных беседок, омытые осенним дождём, скрывали гостей от прохладного лёгкого ветерка, а не большие фонтанчики,
украшенные маленькими ангелочками, принимали на себя золотую листву, которая стремительно опадала от порывистых ветров. На вымощенных галькой дорожках, которые мылись и подметались ежедневно не смотря на погодные условия, были слышны цокот каблуков дорогой обуви знатных гостей. 
- Моё почтение-с любезный! – снимая цилиндр, проговорил Яков Филимонович. – А, что Андрей Ильич, это и есть Ваш зять, он и правда так хорош как мастер? Вот бы на работы взглянуть…
- Ну, что же я не против! За границу пока не повезём, а вот ко двору Московскому можно, - уверенным тоном заговорил Михайло.
- На удивление ты радуешь меня Михайло! Твёрдость в тебе есть!
- Ах, папенька, дядя! О чём-с вы беседы проводите? – прикрываясь веером, вдруг заговорила Софья, которая стремительно подходила к ним. – Ой, папенька, как я счастлива, такой праздник, такие танцы, а какой фейерверк!!!   
- Ангел мой, всё для тебя! – держа фужер, ответил отец. – Ну-с, мой любезный Яков Филимонович, что скажите-с о лесопилке моей?
- Что же сказать? Весь свет Вы удивляете, – разводил руками Яков Филимонович, – Ваше дело гремит на весь Иркутск! Да, что там Иркутск, на Россею всю! Что до зятя Вашего-с, то я наслышан, наслышан о нём. Под стать мастеру старому. Вот и замена нашлась…
- Но позвольте! Корней Парфёнович и не стар вовсе, – возразил Андрей Ильич, - хандра его мучает и давно уж. Долгая история...
- Господа, разрешите мне откланяться и ненадолго покинуть вас, мне необходимо переговорить с моим посажённым отцом, – извиняясь, промолвил Михайло.
     Праздник в усадьбе Искоминых шёл в аккурат уж день третий, и гости потихоньку стали покидать дом.  Кто уезжал, а кто, ещё не насладившись праздником, всё еще оставался на правах гостя.
* Картовник – запеканка из картошки со сметаной
* Робить – работать
* Венец сруба – один ряд бревен сруба в горизонтальной плоскости
* Рундук – невысокий ящик со ставнем, который служил некой крышкой
* Подклет – так называемое подполье
* Киот – остеклённый ящик или шкафчик для икон
*Былица – правдивый рассказ 
* Живот – жизнь
*Тю;ря – холодный хлебный суп из кусочков хлеба, сухарей или корок, покрошенных в воду, квас, простоквашу или молоко, как правило сдобренные небольшим количеством постного (растительного) масла, соли и сахара
* Вожгаться –долго возиться, собираться
*Репник – блюдо из тертой репы с крупой
* Нетопырь – летучая мышь
*Былица – полынь трава
* Елань, еланка – травянистая поляна в лесу
* Паужин – обед
* Мокрые пирожные – блюда назывались мокрыми пирожными, потому что они кушались ложками
* Кулага – это ржаная мука, заваренная кипятком, в которую добавляли калину, сусло из солода или сахар, перемешивали, затем ставили в теплую печь на весь день
* Колки – небольшой лес, обычно в поле, в степи, среди пашен.
* Срамина – не хороший человек
* Кулёма – медлительный человек
* До талого – до конца
* Псоватый – человек, который похожий на собаку
* Колоброд – бездельник
* Сычом смотреть – уставившись широко открытыми глазами, пристально и сурово
* Комель – нижняя, комлевая часть ствола дерева, непосредственно прилегающая к его корню
* Хмара – туча
* Посконное мужичьё – презрительное название людей низкого сословия
* Рачительный – усердный, старательный
* Николи – никогда
* Нетути –  об отсутствии чего-либо в наличии (синонимы: нет этого, нету того, нетушки)
* Свадебный отрок – мальчик, который помогает невесте одеться
*Менуэт – танец, состоящий из мелких размеренных шагов и приседаний. Аллеманд – дамы становились по одну сторону, кавалеры по другую. Под марш музыки, дамы делали реверансы и круги. И это было основой танца. Танец был оживлённым, так как пара придумывала свои определённые фигуры