Глава IV Званый ужин

Часть I
- Ну, здравствуй, здравствуй Максим Игнатьевич, – потирая руки проговорил Андрей Ильич, – почто стоишь подле двери, давай, проходи.
- Доброго Вам времени барин, – тихо произнёс доктор, – вот, милостивый государь, решил-с навестить Вас, да вопрошать желаю-с о здравии Софьи Андреевны и Анастасии Поликарповны. 
- Да? Ну это добре! Но для начала извольте-с прогуляться по аллеям моим, а после отведаем сока берёзового. Ммм, нынче-с весенний сок, это не сок, а нектар божий! 
- А Вы знаете Андрей Ильич, что энтот сок, он от всех болезней. Берёзовый сок – целая сокровищница витаминов и минералов. Следует употреблять, чтобы восстановить силы организма, особенно это полезно после-с зимы.
- Истину глаголете дорогой Максим Игнатьевич, истину.
- Милейший Андрей Ильич, а, что правду ли люди бают, что мол Ваш приказчик помер?
- Да-с это истинная правда, – перекрестившись, ответил барин, – Вы же знаете-с, что всей дворни своей я вольную дал? Так вот, на радостях он и приложил лишку, да и замёрз недалече от лесопилки.
- Ну, будя, будя. Сколь лет уж прошло. Значит нет боле у Вас ни приказчиков, не надсмотрщиков, да? – отпив глоток сока, промолвил Максим Игнатьевич.
     Подле старой и чуть покосившийся беседки росла громадная берёза. Она была такой громадной, что корни прорастали поверх земли и приподнимали основание той самой беседки, где любила уединяться юная Софья. Беседка как – будто стояла на возвышенности, а небольшая ажурная лестница была слегка наклонена и поката. Вот и сейчас она сидела в беседке и наслаждалась живительной влагой берёзового сока. Завидя батюшку с семейным доктором, Софья отложила в сторону томик Пушкина и не спеша покинув беседку, направилась к ним на встречу.
- Доброго утра папенька, – поклонившись, проговорила она, – и Вам доброго времени Максим Игнатьевич.
- Ах цвет мой лазуревый, изволь узнать, что сподвигло-с тебя на столь ранний променад?
- Ах, папенька! Я вот думаю-с, что испокон веков на Руси, берёза является могущественным древом, духовным и отгоняет нечистую силу, да и хворь сымает. Так бабка Агафья с лесопилки поговаривает, а я верю. Верю, что правда это. Весна – восхитительное время года! Природа просыпается и наполняется жизнью. Когда она вступает в свои права, всё пробуждается ото сна, неправда ли-с папенька?
- Я прошу-с заметить, что матушка Ваша – Анастасия Поликарповна знатный квас из энтого сока готовит, – проговорил доктор, – вот приехал справиться о здоровье Вашем и в надежде испить энтого славного напитка, ежели-с изволите.
- Извольте милостивый государь отзавтракать с нами, коли уж спозаранку пожаловали-с, – разводя руками, почтенно предложил Андрей Ильич.
- Ох, почту-с за честь. А Софья то уж невестой стала, расцвела словно лазуревый цвет. Вот бы Алексею её в жёны, как Вы на это смотрите, милостивый Андрей Ильич?
- Да с превеликим удовольствием. Тем более Вы княжеского рода. Не так ли-с?
- Да, это так. Алёша уж достиг княжеской мужественности для женитьбы. Уж двадцать первый год пошёл.
- Да и Софье нашей уж восемнадцать, – с улыбкой проговорила Анастасия Поликарповна, приглашая гостя в нижнюю залу первого этажа. 
     Со времён правления старой барыни – Лукерьи Петровны, в приёмной зале так ничего и не изменилось. Всё было, как и прежде. Свет от канделябров также, как и прежде заполняли всю комнату, что создавал уют и тепло. Диванчик обитый бордовым бархатом с резными деревянными подлокотниками стоял подле такого же стола. Но сегодняшний стол был несколько скромен и не таков как обычно. На белоснежной скатёрке стоял широкий кувшин молочного цвета с холодной окрошкой из берёзового кваса, а вокруг в таких же белых блюдцах лежали мелкорубленая редиска и кусочки отварных яиц. Маленькие бутерброды с гренок, начинённых мясом и сыром были насажены на резные шпажки. Колотый на мелкие кусочки лёд, в деревянных плошках стоял подле каждой тарелки. Его специально подавали для охлаждения кваса. А в углу стола, там, где стоял уж столетний самовар, в хрустальных розетках, в тех, что были доставлены из самой Франции, поблёскивал грильяж местного приготовления – из жареных орехов с сахаром.
- Откушайте уважаемый Максим Игнатьевич, сделайте милость. Это лёгкое витаминное блюдо со свежими овощами. Окрошкой называется, –  проговорила Анастасия, придвигая тарелку к доктору.
- Окрошка? Это суп? Но позвольте, он же студён, да дюже очень.
- Это летний, так называемый суп, – с улыбкой продолжила Анастасия, –  называют окрошкой. Некая резкость и острота вкуса, составляют его главную прелесть.
- На лесопилке моей уж уважают её, да очень, – повернувшись к Акулине, которая стояла подле стола, промолвил Андрей Ильич, – так ведь, Акулина?
- Дак, что есть, то есть барин, – поёжившись и не подымая глаз молвила девица, что обслуживала барский стол.    
- А, что матушка, Анастасия Поликарповна, позвольте-с осведомиться Вами? – проговорил чуть слышно Максим Игнатьевич, – в каком состоянии Вы моя голубушка прибываете, всё ли-с идёт должным ходом?
- Благодарю милейший, но я в своём положении чувствую себя очень превосходно, – потирая руки о салфетку, проговорила барыня, – богословие чтить надобно, вот тогда наградой станет исполнение самого заветного желания-с.
- И когда же-с, позвольте узнать и когда же-с? – чуть приглушённо проговорил доктор, – не подумай Андрей Ильич, что из – за любопытства, только как семейный лекарь, я хотел бы осведомиться.
- Софья уже совсем взрослая, все недуги ушли прочь и вот, с Божьей помощью думаем, что в раз на Иван – Купала. Софьюшку замуж отдадим-с и вновь зазвучит детский лепет в стенах усадьбы нашей, – улыбаясь, проговорил Андрей. – А вот Бог даст и отдам Софью за Алексея Вашего. Пусть род наш дворянский продолжение имеет.
- Ну-с, вот и ладно, вот и хорошо. Дочь против родителя не пойдёт и ослушаться отцовской воли не должна. А сватов…, сватов – то мы зашлём-с, непременно зашлём-с! – почти в голос вещал Максим Игнатьевич, – только вот, что уважаемый Андрей Ильич, от княжеского рода остался лишь титул…
- Как же-с так? – с удивлением провозгласила Софья.
- А так, августейшая Софья Андреевна. А так…, – призадумавшись, ответил  доктор, – дело в том, что папенька мой, да упокой его душу, знатного рода был. Гремела фамилия его тогда на весь Иркутск и за пределами его. Игнат Данилович Говоров. Богат был дюжа, да так был избалован жизнью и судьбой, что всё своё состояние на ветер пустил. Меня, молодого тогда ещё студента, кое – как выучил папенька мой, но, если бы не моё великое рвение к светлому и высокая стипендия, не окончить было бы мне высочайшую школу. В общем, – пристально уставив свой взгляд на юную Софью, – в общем одним росчерком мой батюшка всю фамилию под плеть судьбы положил. Возвратившись в родовое гнездо, уж тогда понял, что не поднять мне его, так и покинув, более не вертался. Хотя, изредка да наведываюсь. Справляюсь о делах. Оставил весь свой скарб на приказчика своего.
     Беседа, порядком затянулась и завтрак, который плавно перешёл в обед уж подходил к концу. На дворе стояла весьма хорошая погода. Весна набирала силы, и природа вся дышала всей прозрачностью насыщенного кислорода.
         Лесопилка Искомина, его детище, благоухала и приносила весьма неплохие доходы. И хотя там уж давно процветала свободная жизнь для всех бывших холопов, денно и ночно, словно тянули лямку трудоёмкой работы все, кто жил там. На то была барская воля и её неукоснительно требовалось исполнять, дабы хоть как – то жить свободными и в малом достатке при барине. Никто не желал покидать барские угодья, никто не помышлял об этом. Уйти, значит обречь себя на лютую и голодную смерть, поэтому все трудились и жили одной семьёй. В высшем свете недолюбливали Искомина и считали его порывы и любовь к дворни дурным тоном. Но все разговоры и косые взгляды давно уж канули в лету времени. Барин давно уж отошёл от всех ратных военных дел и полностью погрузился в своё поместье и трудился иной раз наравне со всеми мужиками.  Поговаривали, что Корней Парфёнович даже позволял прикрикнуть иной раз на него, ежели, что шло не так. Лесопилка Искомина гремела и была знатной не токмо в Сибири, но и в Москве. Хоромы знатных и богатых людей, а также избы простого люда исходили прямо с энтой лесопилки. Строились прямо из цельных брёвен, вырубленных в лесу топором и подготовленных здесь на месте, прям на лесопилке.
- Нечего, нечего барин! – весело прикрикивал бородатый плотник, – сдюжим, да срубим такую часовенку, что все дивиться будут.
- Бог даст, да погодка нам в руку. К обедне поспеем, – проговорил Андрей, –  Егор – то уж совсем мужиком стал, как ловко орудует топором – то. Ну, да ладно, вечером здесь останусь.
- Барин, а что правду молвят, что вы милостивый государь желаете отроков наших в школу отдать, да в саму Московию? – вопрошал тот же плотник.
- Слово моё покрепче булата будет. Не уж – то в слове моём усомнился? –  закидывая на плечо брус, спросил Андрей Ильич.
- Да Бог с тобой барин, как можно. Один ты наш заступник и благодетель. Да токмо уж давно нас все считают захребетниками. Гулящими не слывёмся, да на государевой службе не состоим, искоминщики мы все, – с поклоном в пояс поклонился он.
- Однако, что же, собирай народ, пора и обедать. Словами сыт не будешь! –  смеясь сказал барин, – Дарья, ну, чем потчевать всех сегодня будешь?
- Да как чем, вот, – разводила руками кухарка, – вот, пожалуйте барин, вот и суп из репы с уткой, огурцы бочковые, котлеты из щуки и ваш, ваш барин любимый пирог – курник. На всех хватит, садись во главу стола барин, –  смахивая с лавки сор, приглашала барина за стол Даша, и рабочих мужиков, и отроков.   
- Сколь уж годков прошло, виш как Егорка – то выправилси, – потирая усы, молвил плотник, – жинку нашёл себе.
- Да, и кого же заприметил? – жуя курник, вопрошал барин.
- Да, как кого, вон Катерину, дочь Ирины вдовой. Девка справная, добротная. Дозволь решения свого барин.
- Да, что ты Доромидон спрашиваешь меня, вы все люди вольные, а значит и жизнь свою сами решаете, – продолжил барин.
- Ну, вот и славно, вот и будет. Часовенку справим, а опосля уж и сватов зашлём к Ирине, – облизывая ложку сказал плотник.
     Корней Парфёнович да Дарья – жена его, давно уж мал – по малу собрали кой – какое приданое, которое пойдёт в след за Егором в его взрослую жизнь и поэтому ждали подходящей девицы, которую их названный сын приведёт в дом. Егор не просто работал трудодни на лесопилке, но и помогал рубить новые избы для таких же уже свободных крестьян, как и он. Вот и сейчас, натуральный и приятный запах древесины наполнял здоровую атмосферу в строительстве очередной избы. Все срубы, которые шли из – под молотка искоминской лесопилки, были построены из хвои и её запах наполнял всё занимаемое пространство.   
- Ну, что Егорка, срубим тебе баскую избу, чтоб с Катериной жилось всласть тебе, – прокричал один из мужиков, отряхивая ноги от свежей стружки.
- Да рановато покамест…
- Ой ли, юный отрок! – промолвил барин, – не уж – то рано думать о женитьбе? Бери девку пока дают, а то припозднишься.
- Прости Христа ради Андрей Ильич, я дурными делами не помышляю, я по правилам хочу, по обычаям исконно русским – проговорил Егор.
- Ну, да будет тебе, будет, – закидывая бревно на плечо, прокряхтел Доромидон, – давай – ка, хлебай покуда не простыло всё. Обручиться надумал, это ужо хорошо. А по делу, так вот что скажу, любое дерево требует защиты от солнца и влаги. Ты Андрей Ильич, вот что, – привстав, продолжал Доромидон, – я не просто так говорю, ежели не промаслить следует чем дерево, то поверхность станет серой, сухой и покрошится вся. Лемех* нужен и надёжа из сосновой коры желательно.
- За исполнения слова следить до;лжно, – подымая кружку с квасом, проговорил Андрей, – будет вам лемех! Знатная часовня получится, очень знатная! Часовню справим и тогда избу Егорке на обручение. Корней уж не тот, сдал старик, ну, да ладно, опосля поговорим, а сейчас, покуда свет стоит, надобно работу продолжать. Ну, что Дарья?! Корнею скажи, пусть придёт до меня к завтрему. Ждать буду его.
  Несмотря на весенние тёплые дни, утро будущего дня выдалось пасмурным и холодный ветер навивал жуткую прохладу. В это утро, находясь в своём кабинете второго этажа главного дома лесопилки, Андрей сидел за своим бархатным столом и листал толстенные переписные, смотрительные и писцовые книги сего поместья. Да, такие книги велись в усадьбе почитай, аж с тысяча шестисотого года. Сколь же всего в них было прописано. Перепись местечек, деревень, церквей и часовен, а также расстояний между сёлами и о состоянии просёлочных дорог. А сколь было отмечено душ живущих в искоменьщине, а сколь померли и народились и не пересчитать. Вот всё это добро и перелистывал время от времени Андрей Ильич. И токмо приняв всё папенькино наследие, в энтих книгах появлялись всё новые и новые записи,
которые шли в разрез всем записям. Основная запись начиналась с нового листа и гласила о вольной всей дворни.
      По седи стола в серебряных подсвечниках трепетал и шкварчал огонёк
свечей. Свечи, словно свет во тьме суровых дней наполняли сим блеском всё вокруг. Словно живительной силой наполнялась не только душа и тело барина, но и стены, гардины и мебель. Временами Андрей подымал глаза от книг и с упованием всматривался в озорные огоньки. Светоч убаюкивал, успокаивал, создавал блаженство и некую загадочность. А гладкое, шелковистое, горьковато – терпкое вкусие с оттенками ореха кофе, создавало волшебное настроение.
- Барин, барин, Андрей Ильич, – раскланиваясь проговорил мужик, – батюшка, тут до Вас пришли.
Не отрывая глаз от документов и жестом руки, Андрей властно пригласил в кабинет Корнея которого ждал со вчерашнего вечера.
- Здравия Вам барин!
- А! Корней! Проходи, проходи! Жду тебя. Разговор у меня имеется. Да, ты садись, садись. Разговор долгим будет. Всем известно какие руки золотые у тебя, и ты уж давненько работаешь на моей лесопилке. Но время идёт и нужны новые мастера. Избы и мебель – эти сооружения уникальные, так как строятся без единого гвоздя и пил…
- Да, так – то оно так, сам знаш, что топор энто главный инструмент в древесном ремесле. Топор на все времена главный, потому как дерево устойчивее к гниению, чем, то которое пилили, – подпирая стенку, проговорил Корней.
- Да, что ты там стену подпираешь, небось не рухнет она без тебя! Давай – ка проходи к столу, да садись же уже. Ты Корней Парфёнович лучше погляди – ка, что я до тебя принёс вчера. Вот, глянь – это гвозди. Привёз мне из города один уважаемый мною человек, – выложив на стол свёрток, продолжал Андрей, – так они из рыбьих костей! Вот как!
- Да прослыхивал я барин за энти гвозди, да и из металла говорят уже в ход идут во всём деле. Но вот, что я скажу тебе барин, что дерево вокруг вбитого гвоздя гнить начать может. Почто? А хто его знат, – почесав затылок ответил Корней, – да гвозди энти дюжа дорогие, а энти, из костей, да деревянные колышки… Ну, пробовать можно конечно. Деревянные врубки*, они гораздо
надёжнее будут, ими же крепим брёвна меж собой.  А костяные гвозди… Ну, не ведаю покамест нечего. Колышки надёжнее будут.  Сам же знашь барин, что сруб любой заготовки идёт из хвои или лиственницы, чтоб на века. Да дёгтем смолим, много дёгтя.
- Ох, Корней, да знаю я твою работу, мне ли не знать! Лиственницы много, да хвои, но должно много дуба иметь. Ты в город поедешь, да по адресу одному зайдёшь и передашь депешу моему старинному другу. Вот письмецо тебе, я
тут отписал, что мне нужно для строительства. Да и сам посмотри, может быть, чего нужно. Да передашь на словах, скажешь, мол Андрей Ильич всю сумму оплатит, которую не обходимо станет.
- Строительство без гвоздей – это истинная русская традиция, которая уходит корнями в глубину времён, когда и гвоздей – то ещё не бывало. Но гвозди, –  посмеивался барин, теребя в ладони «рыбьи кости», – вот тебе наши первые гвозди!
- Верно, всё верно барин баешь! Сруб – основная часть в стройке. И сруб на каменной основе должён быть. Так и тепло будет, и дерево гнить не будет.
- Ну, да ладно на сегодня. Пойди с Богом! Опосля договорим.
     А что же до Софьи Андреевны? Молодая Софья наслаждалась жизнью в окружении свято любящего ею Александра Сергеевича. Его лирика, его поэмы насыщали её душу, словно свежий поток воздуха душную комнату. Грандиозный Пушкин – это мечта всех юных дев. Так как писал он, не писал никто. Его произведения – это созвучие всех муз. В его прозах, стихах, Софья словно мотылёк летала вокруг огонька, словно вешняя птица парила в голубом своде средь пушистых белых облаков. В своей светёлке, в своей старой светёлке под сводом чердака, где с детских лет Софьи так нечего и не изменилось, находилась юная дева, мечтающая о прекрасном гусаре, рыцаре сказочных романов. Обнимая старого тряпичного зайца, Софья мечтала. Её мечты улетали куда – то в высь и растворялись в сахарных облаках. Где же эти страстные чувства, где же эти шептания при бликах волшебной луны… голова кругом!
- Софья, Софья Андреевна! – прокричала Прасковья, сенная девушка, – матушка Вас кличет!
- Иду, иду!
Анастасия Поликарповна сидела подле беседки в стареньком и увы, скрипучем кресле – качалке. Она сидела, укутавшись в шаль и наслаждалась пусть, и пасмурным, но всё же весенним деньком. На круглом столике лежали первые медуницы, а чашечка шоколадного какао источало сладкий аромат. 
- А что Софьюшка, не пора ли-с нам устроить званый ужин? Зима прошла-с, а весной так и хочется праздника.
- Но позвольте-с маменька, разве можно-с праздник в Вашем – то положении, а папенька, что папенька сказывает? Ведь в Вашем положении покой нужен, - пролепетала Софья.
- Ах светик мой, ах моя юная голубка! Конечно же-с нужен званый ужин, непременно-с нужен! В доме всегда звучание музыки имеется, но так хочется светских бесед и, – прикрывшись рукой, словно стесняясь, – хочу городских сплетен…
- Ах, маменька, ну какой конфуз! Ну, право слова, – чуть слышно смеясь проговорила Софья. – А мелодичный звон до сих пор разносится по всему дому от напольных старинных часов, и не выходят же из строя. А помните маменька как я в детстве пряталась с пирогами от всех в этих часах? А после всего выметались крошки, и я говорила, что это мыши! Ой смотрите папенька идёт!
- Разрешите Вас поприветствовать голубушки мои! – целуя руку Анастасии, произнёс Андрей.
- И Вам моё почтение папенька! – в лёгком реверансе произнесла Софья. – Вот папенька, мы обсуждаем с матушкой званый ужин, ну, если Вы позволите.
- Ужин званый? О чём это Вы говорите?
- Ой папенька, ой папенька! – лепетала Софья, хлопая в ладоши, – балы, приёмы и конечно же хор с нашим оркестром. Непременно с оркестром! Ой, как будет весело! Пусть к нам приедут все!
- И фейерверки, и качели с разноцветными флажками, – соглашался барин, –  и когда же-с наметим сие мероприятие? Может когда окончится строительство часовни в главном парке?   
- Ой папенька, целую Ваши руки! Я закажу себе самое красивое зефирное платье и буду в нём блистать! – кружась вокруг себя, радовалась Софья, – папенька, а распорядитесь пожалуйста о портнихе. К завтрему ожидать стану.
- Ах стрекоза! Ах лиса! Распоряжусь, конечно распоряжусь. Ну-с, а Вы моё милейшее создание, – целуя руку жене, продолжал Андрей, – Вы уж подумали-с над туалетом?
- Ох, Андрей Ильич, голубчик! Ну, какой туалет? Трудновато будет скрыть мою фигуру, – с застенчивой как у девчонки улыбкой, произнесла Анастасия Поликарповна.
- Ну, что Вы голубушка моя? Ну-с, мои дорогие, – обняв за плечи Анастасию, проговорил Андрей, – ну-с, оставляю вас наедине с вашими мыслями и подготовкой к ужину. А ужин состоится, ну-с… скажем через месяц, в аккурат ближе к лету. Вот и наряды подготовите себе. Не так ли, душечка моя – Софья Андреевна?
     Подготовка к званому и такому долгожданному ужину началась немедля. Весь дом, старинные беседки, фонтаны и аллеи тщательно освещались. Натирались до блеска вся посуда, все зеркала, находящиеся в доме, чтобы именитые гости могли мимоходом взглянуть на свой наряд. Подготавливались столы и стулья, обитые бархатом и лоскутами атласа в одной из зал для игр и развлечений. Такая зала всегда существовала в доме для отдыха и тишины. Огромная столовая наполнялась своими пастельными голубовато – фиолетовыми красками. А громадные резные столы и стулья, обитые красным бархатом, были украшением этой столовой. Готовились пригласительные билеты на цветных бланочных открытках для гостей: «Андрей Ильич Искомин со всей своей семействой, свiдетельствуя своё почтенiе, покорнейше просiтъ Васъ пожаловать на званый ужiн по случаю устройства маскарадного бала. За сим просiтъ Васъ прибыть в костюмiрованномъ наряде. Званый ужiнъ, а вместе с ним и балъ состоiтся 12 мая 1826 года в родовомъ гнезде усадьбы Искоминых.  Ожидаем Ваше прибытие. А.И. Искомин»
     Званые обеды и ужины, переходящие в определённые праздники, очень сильно отличались от каждодневных обедов не только количеством гостей, но и различными представлениями, специально готовящимся местным крепостным театром.
     Самые лучшие портные были приглашены из города в усадьбу Искоминых для пошива прекраснейших туалетов для Софьи и Анастасии Поликарповны. В этих нарядах хозяйки сего дома должны были блистать на сие ужине. Покрой «шемиз*» был лёгким из льняной розовой и небесно – голубой ткани. Лёгкая дымка и тюль были главными дополнениями дамских нарядов, а также очень хорошо скрывали интересное положение барыни.  Струящиеся подолы из – под атласных поясов, спадали словно водопады прозрачной влаги упиравшись в пол. Небольшие валанистые шлейфы были роскошно украшены мелким жемчугом. 
- Ой! – юная Софья взвизгнула от укола иглы.
- Прошу прощения барышня! Я такая неловкая всё же! – пролепетала портниха.
- Аккуратнее, я же не кукла!
- Не извольте беспокоиться, больше такого не повториться.
- Долго ли ещё? Я утомилась!
- Ваше платье несёт в себе столь жемчуга, столь бисера, что делает его во истину царским и загадочным. 
- Мягкая ткань, нежные тона – словно нектар для очей, – проговорила помощница портнихи, – просто восхитительно!
- Ах, Софья Андреевна, Вы так хрупка и нежна в таком шедевре! Аки душечка!
- А, что же до маменьки, что за наряд будет украшать её? – вопрошала юная Софья, – ох, не терпеться взглянуть!
Анастасия Поликарповна стояла в светлой комнате перед огромным зеркалом в пышном небесно – голубом платье. Декольте этого роскошного наряда прикрывала лёгкая как паутинка шаль, вытканная специально из почти невидимой нити, украшенной мелкими алмазами.  Барыня блистала в своём наряде. Несмотря на её интересное положение, в нём она была словно белая лебёдушка, стан которой подчёркивала бежевая лента, струящаяся от ажурного лифа вниз по всей длине платья.
- Авдотья, а, что у нас с сервировкой столов? – между делом спросила Анастасия.
- Будь покойна матушка, я сама уж посуду всю вытащила, да всё серебряную. Девкам дала, так её они как есть начистят, – сказывала Авдотья. 
- А скатерти, салфетки?
- Всё в гладильне лежит ужо. Всё перестирано и благоухает. Не извольте беспокоиться, барыня.
- На столы полевые цветы поставите после. Цвет скатёрок и салфеток должен дополняться цветами, – прошептала Анастасия, глядя в зеркало и поправляя рюши платья. – Софья постой! – в голос прокричала барыня, завидя отражение дочери в зеркале, – далеко ли собрался светик мой, да и в таком наряде?
- Маменька, я на лесопилку побегу. Там тётка Наталья пироги печёт сегодня и чай медуничный…
- Не пристало юной барышне бегать. Детство прошло, нужно задуматься над этим, и потом, вскоре приедет Максим Игнатьевич с Алексеем.
- Непременно я помню обо всём. Но не сегодня же гости прибудут. А ещё Егорка с Корнеем в город на ярмарку ездили, так Егорка мне рыбку в банке привёз. Говорят, она золотом блещет.   
     Дорога к лесопилке давно уж заросла и простиралась среди аллей груш и яблонь. Эти аллеи просто роскошны! Вершины ветвей просто ослепительны и усыпаны бело – розовыми хлопьями цветов. Софья наслаждалась ароматами сей цветений. Лёгкие паутинки колыхались на сучьях вековых древ и в солнечных лучах блистали серебром. Весна выдалась сочной и по истине тёплой. Душа молодой барышни ликовала от грядущего праздника. Она шла и, что – то бурчала себе под нос: «Словно древние атланты всеми силами упираются ввысь, не подвижные таланты черпают корнями жизнь. Словно витязи былые, мощной силою полны! На ветру будто шальные ветви клонят до земли. И ни что вас не тревожит, и столетье вам ни век, но природа не поможет если взялся человек. Вы как – будто великаны! Так величием важны, красотой всей несказанной миротворцу вы должны. К небу ветви поднимая, словно руки – человек, облака все разгоняя, им не страшны дождь и снег. С виду вы вольны и грозны! И в ночной тиши, дарят силу вам лишь звёзды на просторах и в глуши. И роса, как бриллианты! Озаряется в листве, не подвижные атланты дарят радость на Земле.»
     На лесопилке работа шла жаркая, потому как возводились новые срубы бань и одновременно готовилась ручная работа для часовни. Искоминские бани стояли на возвышенности Иркута, но из – за обветшания, было принято решение строить новые.  Ель, сосна – основа сруба, на потолок шла береста, мох. Пол в самой бане обязательно был с уклоном, для того, чтоб вода стекала и не было сырости. Каменки складывались из камней – валунов, а нижний приступок служил для установки котла с водой. 
- А ну – ка скажите – ка мне, а верно говорят, что Егорка у Корнея всему выучился и дело своё знает? – спросила Софья у местного мужика.
- Верно барышня, верно, – с поклоном отвечал тот, – Вы юная барышня шли бы к бабам нашим, а то тут стружка летит, да брёвна могут слететь. А бабы пироги пекут, да байки сказывают.
- Успеется ещё, – промолвила юная барышня, – а, что такое по – чёрному? Как это баня по – чёрному?
- По – чёрному – то, – промолвил один из работников, потирая свою бороду, – дак, дым и угар от камней и дров окутывал весь сруб изнутри. Через маленькое оконце всё выходило, но дыма много было и всё не успевало выветриться. Чёрный смог оседал на стенах и потолке. Вот поэтому и называлось по – чёрному. Сейчас – то бани все перекладываем…
- Эй, Кузьма! Хватит ужо лясы точить! – окрикнул его кто – то, – поди – ка до Корнея. А Вам барышня негоже расхаживать туточки, не ровён час в беду угодить можно…
- В какую беду? В какую тут беду можно угодить, это же владения папенькины, а значит и мои. Да и с пелёнок все меня знают. Никто не посмеет тронуть, – громко проговорила Софья.
- Дак говорят, каторжане сбежали, да в наших лесах где – то засели. Вот о какой осторожности я говорю. Иван с Митькой припроводят Вас барышня.
- Больно грязные они, да без одежды, – тихо проговорила юная Софья. – Да, я ещё пробуду здесь, заоднем за пирогами зайду. 
 - А что ж без облачения – то, так робить надать в мирском, работа – то пыльная, да дюже маркая, – резво провопил один из юнцов. Идтить пора, тут недалече, мы припроводим Вас.
- Упреждён значит! – громко ответила Софья, – так вот, через четверть часа, зайдёте к Наталье, я там буду. И после припроводите меня.
     А на заднем дворе лесопилки, бабы хлопотали за обед. Завидя юную Софью, все засуетились, собирая в короба сладкие пироги да жареную рыбу. Все раскланивались в пояс приговаривая: – Софьюшка, благодетельница наша, да матушка Ваша! Садитесь на лавку, будьте добры, – сметая подолом сарафана, суетилась одна из вновь приехавших баб.
- Кто ты, как звать и откуда взялась? – резко спросила барышня.
- Пришлая я Софья Андреевна. С сыном нас привёз сюда барин наш – Максим Игнатьевич. В дар батюшке Вашему. Да вот ещё в амбарную книгу не внесены, так ужо опосля, как Анастасия Поликарповна изволит, –  потирая руки о подол, проговорила баба.
- В амбарную книгу уже никого не вносят, ну, да ладно, я за пирогами пришла. Наталья, Наталья! – прикрывая глаза рукой от солнца, вдруг вскрикнула Софья, – Наталья, готово ли всё?! Да, что с тобой, бледная ты какая – то?
- Ой матушка, лихоманка одолела меня.
- Видать Наталья понесла, – с усмешкой пропищала одна из девиц. У Егора может душа али сердце огромное! А Катерина – то как же?
- Чего раскудахтались? Брешут всё! У мужика сердце там, где мошна болтается, – строго заявила Наталья, – ты Машка давай делай, что должна делать. Собирай короб, опосля не беспокойся, не дело твоё. Ужо в миру одинёшенькой не останусь.    
     Жизнь в поместье Искоминых шла своим чередом. Она отличалась от городской жизни своим спокойствием и где – то даже скукой. Тропа от лесопилки до поместья простилалась белым песком, а в летнее время по её краям вырастали прекрасные цветники. А Софья, в предвкушении праздника, уже и вовсе не считала жизнь скучной. Она считала денёчки.
- Природа не подвластна человеку и сквозь туманы пробираются снега, а лунный блик… 
- Игнат! Да ты не просто плотник, ты лирик! – ликовала Софья, идущая рядом с Игнатом, который сопровождал её с лесопилки до усадьбы. – Я очень люблю поэзию, и сама в альбом записываю строки.
- А я Софья Андреевна грамоту – то не уразумею, токмо на словах, – резво, почти пропел Игнат, – вот, батюшка Ваш, школу построил, дак мож и азбуке научуся! С измальства стихи люблю, мож, что и начертаю после на бумаге. У вас здеся – вольница, хорошо жить простому люду. Много к Андрею Ильичу на поклон приходят. Жить и робить здеся, одно насложденьеце.
- Послушай Игнат и ты тоже думаешь, что в наших краях беглые бродят и то, что они кровожадные? – вдруг тихо промолвила Софья.
- Ой барышня, я не знаю, что и сказывать, но все так в округе говорят. Да они не просто беглые, они какие – то дюже странные.
- Что значит странные?
- Да говорят, оборотни они. Колдуют и беду навеивают, а кому худо, дак и помочь могут.
     Чуть не слышный разговор Софьи и Игната, прервалось неким шабуршанием и возгласами кого – то или чего – то недалече от тёмного ельника, который словно островок стоял по средь леса неподалёку по берегу Иркута. Люди, которые ходили вокруг костра были одеты далеко не так как беглые, они были словно старообрядцами или шаманами. Зрелище было удивительно завораживающим. Люди не просто ходили вокруг, расправляя руки в стороны, они как – будто впадали в сон и подымались всем своим телом в воздух. Внутри огненного кольца сидел кто – то. Его тихое бормотание сопровождалось глухими ударами в бубен. Женщины с длинными как смоль волосами вскидывали руки в высь и резко падали на колени.
- Что это такое? – почти шёпотом спросила Софья.
- Это обряд шаманский, обряд на любовь. Вишь девки как снуются, аж дух захватывает. Видать на волос ворожат.
- Матерь Божья, пресвятая Богородица, – перекрестилась Софья, – ты такой светлый и доверчивый, аки малое дитя Игнат, – тихо шептала она, –  растолковать бы надобно.
- Так айда взад на лесопилку и тётка Агафья всё растолкует. Она ужо знает всё.  У ей в роду и остяки были и ешо хко.
- Ну, это не сегодня. Поздно, да и маменька меня заждалась. Пойдём – ка, пока нас не заметили. А то не ровён час, чего худого бы не стряслось.
     С того момента, как Софья утайкой повстречала странных людей в лесу, прошло не мало времени. Но её девичье любопытство и её рвение что – то узнать новое не оставляло ни на минуту. Она то и дело тайно от всех бегала на ту самую загадочную опушку леса, но ни людей, ни костра там так и не было. Только изредка мысли обо всём этом покидали юную Софью, в те мгновения, когда шла подготовка к долгожданному празднику. И вот наступил тот самый долгожданный тёплый день, да не просто день, а праздничный вечер с развлечениями, гостями и конечно же танцами и фейерверками. В зелёной аллее, деревья которой упирались ввысь накрывались большие дубовые столы.  Как и прежде, ещё при старой барыне – Лукерье Петровны стояли не большие лавочки из резного дерева, которые напоминали разных птиц и животных. Они стояли в баском обрамлении, и это выглядело по истине сказочно. Столы располагались в белоснежных беседках, крыши которых скрывали гостей от палящего солнца, и не большие фонтанчики, украшенные маленькими ангелочками, примкнувшие к ним, утоляли также жажду. Дорожки, вымощенные галькой, как и прежде ежедневно мылись и подметались. На столах стояли хорошо вычищенные приборы, они блестели и отражали солнечный свет. Льняные салфетки, сложенные трубочкой и пропущенные через серебряные колечки, лежали с левой стороны от приборов. Они соответствовали такому же голубоватому оттенку, что и скатерти. На каждом столе стояли маленькие вазочки с благоухающими полевыми цветами. Фарфоровые блюда украшенные голубой каймой, были наполнены жареными лебедями, украшенными белыми и чёрными перьями. Молочные румяные поросята томились под грибным соусом, а апогеем кулинарного искусства было блюдо из жареной рыси, начинённой куропатками и овощами. Осётры, белуги, стерляди томились в горячей грече. Запечёные куры, гуси, петухи в шафране, а также запечёный картофель в чесночной подливе источали аромат на всю округу. Бочковые огурцы, грибы, а также капуста стояли подле каждой тарелки. Выбор напитков, а также вин был огромен. Столы просто ломились от этих яств. Пироги, пирожные, расстегаи, кулебяки, курники, а также блины лежали на ажурных бумажных салфетках. Сахарные фигурки в виде орлов и цветочных композиций, пряники и ягодные печенья украшали края столов. 
     Громадная аллея и чистейшее озеро в саду наполнялись музыкой и  пением птиц. А ароматы разнотравий смешивались с кофе, который варили тут же, дабы гостям можно было бы испить в любом для них месте. Вся роскошь могучих свечей, факелов, фейерверочных фигур создавали атмосферу сказки.
К чёрным кованым воротам украшенных прекрасными розами, подъезжали кареты и коляски с гостями. Дамы солидного возраста в прекрасных туалетах, молоденькие жеманницы и бравые кавалеры сходили из своих прекрасных повозок и учтиво одаривали улыбкой хозяев дома сего. Анастасия Поликарповна с мужем Андреем Ильичом радушно принимали светских вельмож со всем их семейством. Анастасия занимала разговорами не танцующих дам, не давала скучать юным особам и незаметно сводила их с юными кавалерами. Предложенные конфеты, фрукты и мороженое добавляло сладость настроения на званом празднике. 
     Неспешным ходом гости шествовали к беседкам с накрытыми по истине царскими столами. Все знатные особы рассаживались строго по положению. Высокопоставленные мужчины при охотно подставляли свои локти дамам, так обязывало положение и воспитание дворянского рода. Собственный оркестр Искоминых, сопровождал своим звучанием весь званый ужин, переходящий в маскарадное представление. Гостей было множество, также много было и лакеев, которые были присланы из города. Каждая обедня или званый ужин начинался с крестного знамения.
- Перед трапезой святой, – начал батюшка Иоан, – перекрещиваю все яства, независимо от того, как и где они были приготовлены. Благословляю Вас чада мои на вкушение пищи Божьей! Благословляю пищу Вашу, чтоб бесы не проникли в Ваше чрево!
- За здравие хозяйки, Анастасии Поликарповны! – произнёс первый тост один из наипочетнейших гостей, – за здравие хозяина дома сего, Андрея Ильича!
Все слушали и под звон бокалов выкрикивали лестные, но весьма приятные на слух слова и пожелания. Юная Софья не верила своей радости! Она была счастлива, ей хотелось петь, порхать как бабочка!
- Ой, маменька! Ой маменька, я хочу петь, – на ушко шептала Софья своей матери.
- Коли на то воля батюшки, то противиться не стану, но думаю …
- Маменька, ну право слово! Сие невозможно! Папенька не…
- После Софьюшка, после.
 - Я сама изволю, сама маменька! – прошептала Софья и встала из – за стола.
- Соблаговолите явиться юная дева, – тихо начала Анастасия.
     Рояль. По истине королевское фортепиано! Старинный с резными ореховыми тремя изогнутыми ножками, удобным клавиром, покрытым пластинами из слоновой кости, стоял под открытым небом в аккурат напротив любимой беседки юной Софьи.
- ;; «Камзолы, платьица и фраки. Эпоха восемнадцатых веков, гусары бравой сей отваги и стынет кровь, как стынет кровь! И званый ужин, бал в усадьбе и карнавальный маскарад, и очень жаркие объятья, в красивых танцах закружат. Платочек в нежном обрамлении, духами Франции пропах и дамские сердечки все в томлении, и веерами плавный взмах. Гусары – смелые сыны России, и доломаны, ментик соболиный на плечах…» ;; – начала петь очень нежным голоском юная Софья.
- Ах ты пташка божья! Ах чертовка! Как хороша! – проговорил один из молодых кавалеров, который являлся сыном семейного доктора Искоминых, – папенька, кто же это? Это театралка из театра Искомина?
- Тише ты, Алёша, тише, – проговорил Максим Игнатьевич.
- Ох папенька, взглянуть бы на неё, но карнавальная маска…
- Ох, нежное создание, нежное создание! Не театралка энта особа! Не театралка, – проговорил доктор, – эта особа, как ты изволишь говорить, она дочь Андрея Ильича, и к тому же она просватана за тебя недавно. Вот так мил человек, вот так.
- Что, сама барышня – Софья Андреевна? – проговорил один из сидящих за столом гость, – да как же это-с, разве такое возможно-с, чтоб барышня развлекала знать?
- Какой конфуз, скандаль! – чуть слышно, и прикрываясь салфеткой прошептала рядом сидящая дама в пышных туалетах.
Алексей Максимович Говоров, был человеком вольных кровей и всегда красовался своим княжеским титулом, чего нельзя было сказать о состоянии. Его батюшка – Максим Игнатьевич, сам, худо – бедно сколотил состояние и приподнял небольшое имение, которое ему досталось от горе – предка сего.  Алексей – он сын семейного доктора Искоминых. Он сидел вальяжно на резном стуле и смотрел на молодую барышню. Он думал о том, что эта молодая особа ох, как хороша, быть может она заскучала в своём поместье и батюшка – Андрей Ильич в прихоть лучезарной и созвал всех на праздничный ужин. Она довольно мила и стоит быстрее и с пылкостью зазнакомиться с этим нежным созданием. Рядом с роялью стояла хозяйка сего дома. Анастасия Поликарповна всем видом показывала свою гордость за дочь и радость за шикарный приём. Искомины долгое время не появлялись в свете, они предпочитали уединённую жизнь в своём поместье. Возраст дочери был юн и праздники, и званые ужины были кстати.
- Алексей Максимович, – молодой человек галантно поцеловал руку Анастасии Поликарповны, – почту-с за честь лицезреть Вашу прелестницу, дочь Вашу. 
- О, благодарю Вас, – зарделась барыня, – но прежде, Вы, милостивый государь должны просить удел внимания у хозяина дома сего, а именно у Андрея Ильича, – чуть в голос проговорила Анастасия.
- Сей непременно. Пока мой батюшка занят вниманием мужа Вашего, я решил развлечь Вас, пока все напыщенные гости уминают за обе щеки яства, –  улыбаясь проговорил Алексей.
- Ну, разумеется, я польщена, что Вы обратили на Софью своё княжеское внимание и конечно я очень этому рада, но всё же…
Покрасневшие щёчки юной Софьи не были видны за шикарной серебристой маской, но блеск проникновенных глаз выдавал огромное любопытство.
- Это моя дочь, Софья. Софья, это Алексей Максимович, сын нашего доктора Максима Игнатьевича.
- Разрешите? – молодой человек ещё раз склонился над ручкой, робко поданной ему для поцелуя.
- Ну, займите меня, но с позволенья матушки моей, – проговорила Софья, – какие речи Вы подготовили, объяснитесь же, – чуть прикрывшись веером продолжала Софья.
- Ну-с, начнём-с, - начал Алексей, – как Вы думаете себе, что я чту прежде всего в юных девицах? – не дожидаясь ответа, продолжил Алексей, – благочестие и пригожесть, а ещё-с любовь к слову Божию.
- Да, но позвольте-с, Вы так судите, будто все должны-с жить одной верой, но люди живут не токмо верой, но и наукой, – возразила Софья, – мой папенька открывает школу для люда, в ней будут учиться дети с нашей лесопилки. Они станут прилежно учиться читать и писать. А также-с вкусят истинное познание Бога и слова его, и творение его.
- Но позвольте-с! Это же не благоразумно! Тратить время и средства на челядь! Не лучше бы вложить состояние своё-с во что – то иное? Не думаю-с, что Вы можете мне перечить в этом. Ежели так, то это грех.
- Ой ли! И в чём же Вы истинный государь видите мой грех? В том, что я имею смелость иметь своё-с слово?
- Вы же знаете, что родители наши уже-с почти нас с Вами обручили-с, а перечить мужу будущему равняется страхом, грешным. Страхом перед мужем, словно перед Богом. Да убоится женщина гнева мужья, как гнева Божья, и страшного суда его. С должным почтением и послушностью она-с должна покорной быть пред ним.
- А ещё, смею заметить…
- А ещё смею заметить, что с Вашей стороны должно быть полное смирение и признать слабость свою всем сердцем пред величием мужа своего.
- И тогда я могу уповать на то, что Вы услышите меня и одарите своим вниманием и решением, я правильно Вас разумею? Вы слепо восхищаетесь собой и высшим обществом.
- А разве-с это плохо? Помимо голубой крови, в этом мире больше нет ничего-с. Только изысканный вкус и ум существует в мире.
- Да? А как же-с все остальные люди?
- Люди? Какие люди, помилуйте голубушка?! – Алексей качнул головой в сторону лакеев и слуг, – это люди? Это посконное мужичьё, холопы!
- Вы безразличны к чувствам других. Многие-с люди обладают благоразумием, добротой, трудолюбием, домовитостью. А какие умы имеются, даже у нас, на лесопилке, почище образованных мужей будут.
- Ах, Софья Андреевна, Софья Андреевна! Засиделись Вы здесь. Это ужасно! Пора Вас выводить из тумана холопьева…
- У нас нет холопов! Папенька всем дал вольную. У нас люди живут свободными. Сие была его воля.
- По мне, так это взрослое дурачество, не более, – фыркнул Алексей.
- Сие невозможно! – взмахнув рукой, возмутилась Софья. – Это не гоже, а посему, соблаговолите извиниться сударь и удалиться прочь от меня. Я слегка рассержена на Вас.
- Всё, всё. Я сдаюсь на милость победительницы! – с улыбкой произнёс Алексей и с поклоном скрылся в развесистых кронах Ивы.
     А в отдалённом уголке аллеи, под ослепительным софитом, на возвышенных подмостках располагалась шикарная сцена. Это было поистине одно из самых красочных мест. У подножья сцены стояли белоснежные скульптуры, в руках которых находились факелы. Сама же лестница была усыпана ароматными цветами. Шёлковые панно и роспись купола, создавали ощущение лёгкого простора. Огромные дубовые столбы были украшены ярко – красной атласной тканью. Сама сцена имела завораживающий запах смолы, так как была вымощена из тонких еловых дощечек, из них же изготавливались музыкальные инструменты. У местной знати всегда был повышен интерес не токмо к театралам, но и к различным играм. Огромный помост перед сценой был окрашен в белые и голубые тона. За рядами шикарнейших кресел, стояли столики, где мужчины бурно играли в азартные игры и выпивали различные напитки с шоколадом. Многие гости проводили там всё время, пока шло представление и лишь изредка окидывали своим взором на происходящее на сцене. А на сцене для высокопоставленных гостей разыгрывалась драма, которую, когда – то сложила одна из сенных девок, служившая ещё при Илье Мифодиче. Всем гостям раздавали не большие программки театрального представления, искусно написанные на широких листах бересты: «ТЕАТР АНДРЕЯ ИЛЬИЧА ИСКОМИНА. Программа предъставлена будет впервые! Пьеса … Неравные отношенiя…
В одном поместье барiн жил. Он вёлъ хозяйство, не тужiл. Богаты все его владенья, имел он сотню душъ без исключенья. Любилъ он на веранде пiть чаёк, впрiкуску белый сахарок. В конюшнях молодые жеребцы – копытом бьют. Ах, наглецы! И у него так гладко всё и славно, и дочь на выданье – красотка  Вячеславна. Мiла и хороша собой, какой же ей достанется герой?
Все мамки, няньки, девки чуть свет, ужъ на ногах. Все звонкiе куплеты и напевки звучат в прекраснейших садах. С соседом онъ давно не ладит и споръ ведёт он с давнiх лет, сосед от этих руганей в накладе и ждёт от не дружилюбника лишь бед. Сосед тот был не очень – то богат, поэтому шёлъ с барiном в разладъ. и сын его отлiчный кавалер, на Вячеславну виды он имелъ. но как об этом батюшке сказать, быть может по отъезду в депеше отпiсать? Наследнiк этого соседа был юношей лет двадцатi, красивый, благороднейшiй детина. Ну, хоть картины прямъ пиши. Вздыхает Вячеславна очень тяжко, её любовь так велика, но мненье папенькi так важно молчать прiдётся до конца. Алёша отлучiлся в городъ, там семинаръ, учебный миг вернётся он теперь не скоро i без любiмой он совсем поник. Он выйдет новоявленным учёным, начнёт обогащать поля, леса и может барiн сменiт гневъ на милость и прiмет в домъ свой жениха. Отец Алёши знатной родословной, но просто не сложiлась жiизнь. был оклевещен он молвой народной, ну, а теперь только держись! Вражда идёт, страдают детi. Отцы на примиренье не идут о, Боже мой, ну и соседи!  Их отпрыскi свой крест несут. И сына вдруг лiшив наследства, и отрекаясь от дочери своей,
Теперь папашi не находят себе места, вдруг отказалiсь от вражеских затей. Кому какое дело кто враждует! Любовь всегда во всём права, и барiна с соседом больше не волнуют окрестности, поля, леса. И всё своё богатство, и наследство уж не оставят нi кому, детей не будет по соседству и одиночество тому, кто не идёт на примiренье, и кто не видiт в том спасенья. Нажитый скарбъ, вельможи, государи и всё уйдёт на заднiй план, как трудно ждать! Они не ждалi. Лишь уплотняли семьи кланъ. И знатные семейства пусть враждуют, войну ведут между собой и победiтели ликуют, банкротовъ принимая на постой. И с каждым разом богатеет клан сiльнейших и миром правят лишь они, но среди нiх нет и мудрейших и нет любви, нет доброты.»
     В собственном театре Искоминых, который жил полной жизнью при городском управлении разыгрывались не токмо драмы, но и комические оперы, водевили. Ещё при Илье Мифодиче, молодую дворню отдавали в пансионы на воспитание и служение театру. Многие из юных дарований получали хорошее образование и становились настоящими актёрами. Вот и сейчас, будучи освобождёнными от крепостной кабалы, актёры всё ровно оставались в театральной труппе и не помышляли куда – либо уйти.  Просвещённости и богатству Искоминых не было предела. Фамилия гремела на многие земли. Все в округе об этом знали и завидовали, и каждый по – своему.
- Ой, Софочка, Софочка! Позволь узнать, – щебетали наперебой такие же юные особы как она, –  где же-с ты была? Здесь такие страсти разыгрывают, ты всё пропустишь… Сharmant*! Magnifique*! – прикрываясь резными веерочками лепетали девицы. – Держать усадебный театр, это-с не псарню с конюшней!
- Да-с, милейшая Августина, но мне это-с всё изрядно наскучило, – ответила Софья, – у меня более искусные влечения. Я расскажу, но после…
 - Ах, душечка, а кто же-с это за кавалер был рядом с тобой? Такой весь выправленный, истинный Аполлон.
- Лизонька, светик, ну как же-с ты в сумраке смогла узреть каков этот молодой человек, он же-с в карнавальной маске. Ну, Софья не томи же-с!
Расскажи нам, ну же- с, – просили подруженьки.
- Это молодой князь – Алексей Максимович. Сын Максима Игнатьевича, нашего уездного доктора. Но он показался мне слишком напыщенным, одним словом – павлин.
     Шутливая беседа юных девиц прервалась выстрелами и грохотом. Небо озарилось превосходным разноцветием и рассыпающимся искрами. Фейерверки, огненные фонтаны, шумные петарды и огромные бенгальские
огни, всё это искрилось и светилось на фоне затемнённой аллеи. Огненные
колёса на высоких жердях располагались у озера и отражались в глади воды. Всматриваясь в сказочное небо, Софья умилялась сей красотой, она не переставала мысленно благодарить папеньку за такой праздник. Она невольно ловила себя на мысли, что молодой князь очень уж властный над всем живым, но в то же время мил. Но хотелось бы увидеть не только его лукавые очи, но и мужественное, чуть смугловатое лицо. Ведь оно было всё это время под карнавальной маской.
     Время подходило к полуночи, и вся знать постепенно покидала усадьбу Искоминых. Гости разъезжались и снова становилось всё тихо и спокойно.
Только чета Раструбиных со всей своей семействой остались в усадьбе. И хотя Ольга с юных лет жила в городе, для неё усадьба оставалась, как и прежде родовым гнездом. Спозаранку, ещё петухи не успевали кукарекать, а дворовые уже были на ногах. Все суетились и работали, все бегали, в общем, жизнь кипела. 
- Алексашка! А ну, подь суды, – прокричала Лукерья, – беги скоренько на берега да скажи, чтоб бани истопили. Господ после праздника лихоманка одолела, так хворь энту веничком выгонять нужно.
     Знаменитые искоминские бани славились своей прочностью и простотой, и во всю уже топились.  От каменной печи, почти под потолок на дубовых столбиках располагался полок. Полок и широкие ступени уже промасливались ароматными маслами. Корыта, ковши и шайки стояли на лавке вдоль стены. Хозяин дома сего – Андрей Ильич и Яков Филимонович пожаловали в бани почти с утра, ещё до завтрака.
- В бане веник – дороже денег, верно? – проговорил Яков Филимонович.
- Дурными делами не помышляю, – весело ответил Андрей, – а веники и в прям знатные. Заготавливали их ещё в конце мая прошлого, пока лист жёстким не стал…   
- Батюшка, благодетель ты наш, – раскланивался один из крестьян, – венички кипятком залиты. В чанах вода студёная имеется. Венички новые, да дюже распаренные.
- Спасибо мил человек, – хлопал по плечу мужика Андрей Ильич, – баня парит, баня правит! Вот дорогой мой Яков Филимонович, и отдохнём, и полечимся.
- Полечимся?  Ну конечно полечимся! Но хотелось бы не токмо для души, но и для тела. Как Вы на это смотрите любезный мой Андрей Ильич?
-  Это не гоже, а посему бахтерок* в усадьбе не держу. Вы же знаете!
- Ну, будет, будет. Ты прям Андрюшенька как не из мира сего. Ну, спорить не стану. А слабости всё же имею.
- А как же Ольга? Ни уж – то не ведает?
- Ольга? Жена, да убоится мужа своего, – спешившись с коня чуть слышно
сказал Раструбин.
- Да, Вы батенька плут однако, ну, право слова! – засмеялся Андрей и любезно пригласил Якова на веранды бань, где их ждал уже накрытый стол.
- Да! – дивился Яков Филимонович, – Ваши бани – всем баням – бани!
- Да, ранее срубы другими были, брёвна в укладке прочны были, да их концы не выступали за пределы стен. Но как не топи, а ветра задували, такой способ «в лапу» назывался.  А нонче по – другому всё строится. У меня знатные работники на лесопилке имеются. Концы брёвен выходят за границы стен. А меж ними мох проложен. От этого и тепло сохраняется и лечебный дух.  Да Вы проходьте, проходьте уважаемый Яков Филимонович. А опосля в
часовенку сходим, хочу Вам показать новое обрамление –с.
- Ну-с это опосля и всенепременнейше, а для начала рыбки наловим.
     В то время, как именитые господа сей усадьбы увлечённо парились в банях, прелестница Софья в окружении своей маменьки и благочестивой тётушки Ольги распивали ароматный чай со сливками и вприкуску с пирожными, и сладкими калачами. Оладьи и сырники с малиновым вареньем, также дополнялись к завтраку.
- Софьюшка, голубушка моя, – начала Ольга Ильинична, – не наскучило ли тебе здесь, может в город?
- Ну, что Вы тётушка, мне нисколь туточки не скучно!
- Фи Софья! Ты словно дворня! – возмутилась Ольга, – дворянство – привилегированное сословие. Мы аристократы! Ты не должна так выражаться. Анастасия, душечка, куда Вы смотрите? – колко прошипела Ольга, – одно слово тебе – Марфа.
- Я знаю, что Вы драгоценная Ольга меня недолюбливаете, но от природы не уйдёшь, а по всем законам, я Вам кузиной прихожусь. Разве Вы запамятовали?
- Увы! Увы Анастасия Поликарповна, хотелось – бы забыть, но как такое забыть? Грех батюшкин шлейфом за нами волочится.
- Прошу заметить драгоценная тётушка, что дворянство – это не токмо земли и поместье, это элегантность и чувство такта, а ещё милостивость. Так маменька говорит.
- Вы слишком юны, ангел мой, Вы слишком юны! – вторила Ольга, – и позволю себе заметить, что о нашей беседе не должны узнать ни Андрей
Ильич, ни Яков Филимонович. Не стоит их посвящать в наши девичьи размолвки, – прикрывая уста салфеткой, произнесла Ольга.
- Не извольте беспокоиться Ольга Ильинична, – тихо произнесла Анастасия Поликарповна, – да, и не называйте меня Марфой. Я не безродная, мой дед дал мне при рождении и имя, и фамилию свою. Помните об этом. Я прослышала, у Якова Филимоновича дела на спад пошли? – молвила Анастасия, – может помощь нужна, так Вы не держите в себе, поведайте.
- Беседа с пристрастиями? Ну, что ж, – повернувшись к Софье, тихо промолвила Ольга, – Софья, ангел мой, подите в сад, там куда интереснее, а мы здесь поворкуем, с маменькой Вашей.   
Юной Софье и взаправду очень наскучила не дружелюбная беседа, и она с превеликим удовольствием сделав поклон, удалилась из беседки. Положение Анастасии Поликарповны было заметно всем, но Ольга…, Ольга всячески пыталась укусить её при любом удобном случае. Она так и не смогла смириться с выбором своего брата, поэтому приезды в родовое гнездо были весьма скудны. Даже отношение к юной Софье было весьма натянутым. Но юную барышню это не трогало. Не было ни дня, чтобы Софья не думала о таинственных людях, которые ходили вокруг костра, словно старообрядцы или шаманы. Она с превеликим удовольствием шла к тому ельнику, где впервые увидела этих людей, этих шаманов. Кто они, что они там делают, где живут и откуда они пришли, эти мысли не на минуту не покидали её.  Давняя детская забава, которой она так грезила на отцовской лесопилке, приглушилась, потому как в юной головке созревал иной интерес к волшебным огням и приглушенным бубнам. Она шла и что – то напевала в пол голоса: ;; «Опрокинуло небо звёздный горох. Лунным бликом земля озарилась, где – то в траве ручеёк пересох, и засуха тихо в леса опустилась. И не заводит Иволга трель, и не снуют пушистые белки. И лапник свой сбросила старая ель – это остяцкой колдуньи проделки. В бубен ударит она посильнее и над костром проведёт ритуал, знают немногие о ворожее, пламень костра –языкастый пожар. Дым от костра травою подпитан и с кровью смешалось вино, и заклинаний столбец весь прочитан, ответь мне шаманка, что суждено?» ;;. Под огромным лапником голубой ели, взор Софьи упал на что – то неприглядное. Подойдя ближе, она увидела богато расшитую лиловую маскарадную маску, усеянную алмазной крошкой. Эта маска принадлежала Алексею, но где сам хозяин маски и, что произошло, никто не знал. Пройдя ещё немного, юная барышня услышала стук приглушенного бубна. Ох, какое любопытство вдруг её охватило! У небольшого костра сидела пожилая женщина и размахивала то звенящим бубном, то пучком каких – то старых веток, которые медленно тлели и источали лёгкий дымок. Женщина накланялась над телом человека и нашёптывала какие – то заклинания. «Раз это маска Алексея, то и человек без движения…», размышляла Софья, – ой! – в голос вскрикнула Софья и прижав ладошки к щекам, остолбенела на мгновение, – что это такое?! Кто вы, что здесь делаете, на папенькиной земле?!
- Тихо, – проговорила женщина, – тихо. Ты кричишь словно дикая птица, тихо, не гневай духа, продолжала женщина, не подымая глаз. – Не видишь, что ли, молодца лихоманка одолела. Вопреки сему тишайшей жизни не жди, я вижу, я многое вижу. 
- Что, что ты видишь? Или же, в добрый час молвить, а в худой промолчать, – начала было Софья, постепенно подходя к костру.   
- Я дурными делами не помышляю, – чуть слышно проговорила женщина, –ежели, что сказать хочешь, то молви, а ежели нет, то иди отцедь и не базлай.
     Юная барышня стояла среди высоких елей, поросших густой травой. Она стояла как вкопанная и жадно впивалась взглядом во все действия лесной шаманки. Этот лес… его ещё не коснулось топорище дровосеков с местной лесопилки. На небольших склонах помимо елей, росли причудливые деревья с развесистыми кронами, под которыми тонкой струйкой чуть слышно журчали ручьи, никогда не видавшие солнечных лучей. Лес по истине был таинственным и завораживающим. Он был словно из тех легенд и сказок, что нашёптывали бабы с лесопилки. Много таен нёс в себе и бес того тёмный лес, но небольшое скопище людей с раскрашенными лицами, которые танцевали у костра, было таинственнее всего. Эта неизвестность, загадочность и притягивала юную Софью, отводя на задний план всё то, о чём грезила ранее. Её детское любопытство выдавало её, но горделиво выглядеть всё же она пыталась. 
- Я с лихвой тебя слушала, теперь и мой черёд молвить, – почти громко промолвила барышня, – кто там лежит, кто этот юноша, дай взглянуть, это тебе я говорю – Софья Андреевна Искомина! Разве ты не знаешь, что эти земли батюшке моему принадлежат? Отвечай! Ну, право ты можешь остаться здесь, поскольку мне уж очень интересно, что ты здесь делаешь и где все остальные, не исчезли же вы все по волшебству? 
- Может беглый, а может и кровей высоких. Одно знаю, человече божий, – прошептала женщина, – иди юная дева своей дорогой, покуда шла, не вольно духов разгневаешь, тогда плохо будет. Здесь тишь, да природные дары. Земля тяжело дышит, дышит, дышит, – поднимая руки к небу вторила шаманка, – я призываю силы земли, воздуха, огня, воды и дыма травы полыни. Явитесь предо мной. Дух огня, продолжай выжигать хворь с тела бренного…
- Ах ты лиходейка чего удумала! – прокричала Софья, но шаманка её как – будто не слышала.
- Все следы хвори в теле уйдите! Вода, окрапи и даруй свою защиту! Воздух, даруй свободу душе, – вещала та, разводя руками над юношей. 
- Ты ведьма, колдунья, ты занимаешься проклятиями?
- По что хоть ведьма? Нет. Нет я не ведьма. И не занимаюсь проклятиями. Они возвращаются назад. Я целитель из племени Остяков.
- Остяки? Не слышала. И чем вы занимаетесь, откуда вы здесь? – уже почти близко присела Софья к шаманке.
- Рыбу ловим, пушнину с охоты, больше не скажу нечего. Пока нечего.
- Куда ты смотришь? – с удивлением спросила Софья, – если долго смотреть сквозь молодую листву на росу, то можно увидеть звёзды. Я радею за этого юношу…
- Он дорог тебе? – вглядываясь прямо в лицо Софьи, спросила шаманка.
- Я знаю его, не точно, но знаю. Папенька торжество изволил сделать, так Алёша в карнавальной маске был, а сейчас эта маска у меня в руках, – растерянно прошептала Софья.
- Так ты и лица не знашь? Иди, иди отцель. Не мешкая! Коли не хочешь жизни его, то иди. Опосля приходи, через три солнца.
     День подходил к концу и вечер стремительно вступал в свои права. Софья, словно в забытье или лёгкой отуманенности вернулась в усадьбу. Никто из присутствующих даже не заметил, как Софья прошмыгнула в свою светёлку, так как в беседке продолжалось вкушение яств с ароматными чаями из вяленых фруктов и ягод. Ах, эти застольные чаепития! Вечерний воздух наполнен ароматами трав и цветов, а лёгкий ветерок прогоняет дневную жару, а вместе с ней и надоедливую мошкару, которая зависает над блюдцами янтарного мёда и искрящего варенья. Варенье всегда было сварено по особому секретному рецепту с добавлением орехов и лепестков розария. И с этим всем чай откушивали, именно откушивали. Утренние оладьи и сырники почти закончились и калачи подогревались уж не один раз. Помимо прочего угощение было весьма простым: бублики, баранки, топлёное масло и колотый сахар. Каким же был вкусным чай, который пили с блюдца. Удовольствие было весьма приятным. За столом, скатерть которого менялась дважды в день, шли оживлённые обсуждения о прошедшем празднике. Белая скатерть сменялась на изумрудную с добавлением вышивки. Цветы вышивались разноцветными нитями. Софья, как и каждая барышня, стремилась овладеть искусством вышивания. Поэтому именно эту скатерть накрыли на стол, дабы продемонстрировать Ольге Ильиничне навыки и умения юной племянницы.   
     Держа в руках блюдца с горячим чаем, Анастасия с Ольгой звонко щебетали, словно между ними и не было никакой неприязни. А мужчины, благородно держались за ручки серебряных подстаканников и при этом испытывали огромное удовольствие. Чай из тонкого стакана, вставленного в узорчатый подстаканник, как – будто облагораживал местных господ. Беседа затянулась на день, и чета Раструбиных собралась в вояж, обратно в город уже ближе к вечеру.   

Часть II
      Три дня. Эти долгие три дня. Софья ходила из угла в угол, от одного края сей усадьбы в другое, словно загнанный зверь в клетке. Ожидание было невыносимым. Её любопытство, её интерес, были пуще неволи. Открыв свои скрипучие резные сундуки, Софья отобрала самые красивые атласные ленты, дабы преподнести в дар шаманке. Аккуратно сложив в лубяной короб, юная барышня пораньше легла в свою постелю, чтоб быстрее уснуть и встретить вскоре рассвет. Она грезила, она мечтала, что вновь увидит яркое зарево от костра в тёмном ельнике и услышит притягивающий звон бубна. 
     Стрекот светлячков стих и первые лучи проникли сквозь тяжёлые гардины. Софья открыла глаза и улыбнулась прекрасному, чуть прохладному утру. Не мешкая ни минуты, Софья оболоклась и на цыпочках вышла из комнаты. Она шла по ковровым покрытиям, дабы избежать скрипучести в половых досках второго этажа.    
- Барышня, барышня, – в полголоса окрикнула Акулина, – Софья Андреевна…
- Тихо, – ели слышно, почти шёпотом проговорила Софья, – чего тебе?
- Куда это Вы? Батюшка Ваш вчерась очень серчал, что Вы не присутствовали на вечёре чаепития. Уж шибко серчал. Велено никого не выпускать с усадьбы, да ворота на замке.
- Так и проведи меня задним ходом. Уж очень нужно мне вон, в те колки.
- По что хоть? Да, и не евши с утречка. Ну, мож матушку Вашу дождёмся? – было начала Акулина.
- Ну и дура же ты девка, как я погляжу! Говорю же, мне нужно быстренько уйти и обратно вернуться. Да, и дай мне кой – какой рыбы, что ли. Только молчи и языка не показывай. 
- Ох, прости Христа ради. Матерь Божья, пресвятая Богородица, –  перекрестилась Акулина, – так уж и быть. Молчать буду. Иди ужо, иди. Скажу, что не видала тебя. Голубка моя, да, что ж опять приключилось с тобой?
- Быстрее Акулина, быстрее. Давай рыбу.
     Ярко – зелёное убранство крон и мягкая трава, вот вход в дремлющее царство леса, который скрывает в себе все тайны остановившихся в нём шаманов. Воздух наполнен запахом утренней росы. По травинкам снуют букашки, в воздухе жужжат дикие лесные пчёлы. Софья уже не наслаждалась природой так, как в детстве. Она шла быстрым шагом, так как под ногами был слышен треск сухих веток. Клейкая паутинка обвивала лицо, волосы и руки. В листве деревьев разносились утренние щебетания птиц. И вот заветный ельник, между лап которого скрывался маленький народец остяков.   
-  Никак пожаловала! Что там у тебя в коробе? – спросила старая шаманка.
- Я принесла дары, – прошептала Софья. – Прошло три дня, и я пришла. 
- Щука? Ты принесла щуку?! – со смехом произнесла шаманка, – но мы не едим зубастую рыбу…
- Зубастую рыбу? Что значит зубастую?
- Зубастая рыба собирает со дна рек сор и им питается, она грязная. Мы едим мясо животных и птиц. Рыбу тоже едим, но иную. Но сейчас духи могут отвернуться и нужно пройти очищение простой водой. А за ленточки спасибо.  Они как раз подойдут к моему бубну. Вот видишь какое звонкое хонхо*?
- Хонхо?
- Это колокольчики на бубне.
В балахоне похожем на халат, шаманка сидела на траве подле юноши. Священный дух – Эзена присутствовал в облачении шаманки. Балахон был украшен различными предметами в виде лент, маленьких камушек и различных веточек, а также перьями птиц. Все эти украшения придавали силы и веру в духа. Возле костра, рядом с бубном лежал деревянный посох, такой же, как и у старцев. Софья не раз видела такие палки на лесопилке у стариков. Но эта палка отличалась от других своим убранством. Верхняя часть посоха была украшена колокольчиками.
- Что тебе приглянулся мой хорибоо? Ты смотришь на палку, – уточнила шаманка.
- Она какая – то странная, с колокольчиками и лапками от животных. Я таких не видела ещё, – сказала Софья, – я пришла посмотреть на юношу. Где его
одежда?
- Одежда? Не было одежды.
- Что?! Но сие невозможно! Я нашла карнавальную маску, здесь в лесу. А значит это Алексей! – удивлённо вторила Софья. – Он всё время пускал колкие шутки и пил папенькино вино.
- Вино?
- Да, вино. Только я таких бокалов, самой тончайшей работы у нас в доме не видывала.
- Къан Тулукъ. Вот, что это. Это страшное существо, злой дух. Юноша держал совсем не бокал и не вино вовсе пил. Это злой дух, напоминающий сосуд с кровью. Если коснуться его, то ядовитая кровь завладеет и душой, и телом. Тогда спасенья нет. Зло из тела выйдет и обовьёт, словно змей и тогда человек пуще прежнего злым станет, а ежели добрый, то – смерть. Смерть!
- Но это же сказки! – прокричала юная барышня и отскочила от костра. – Помилуй Бог!
- Четыре солнца лежит так. Не подвижно. Но тело его борется, а душа на исходе.  Если не сегодня, то никогда больше не пробудится.
- Как это не пробудится? – ну, сделай что – нибудь. Наколдуй. Здесь было много людей, а сейчас ты одна…
- Все ушли на дальние реки. Охота. А сейчас иди. Мне нужно призвать духа призвать, призвать, – закрыв глаза и подняв руки к небу, продолжала шаманка. 
- А как звать тебя шаманка? 
- Мия.
- Мия? Что значит?
- Три стрелы или упрямая и непокорная, – с гордостью ответила шаманка, не поднимая глаз на юную деву, которая так радела этим юношей, который вот уже четыре солнца не приходил в себя. 
- Что, что принести, чем помочь мне?
- Ничего не нать.  Стой! – крикнула шаманка в след, – одежду принеси! Иди, ни то больших собак спустят на поиски тебя. 
     Софья шла и с каждым шагом всё удалялась от костра. Но некоторые фразы всё же доносились до неё. Шаманка же усиленно причитала и разводила руками над телом юноши: «Батюшка – Небо, матушка – Земля, Духи предков моих, Тенгри* четырёх сторон землицы, которая наполняет силой. Духи – Онгоны*, духи всей животины, чту и почитаю вас! Слышти
меня, защитите человече да избави его от недуга Къан Тулукъа. Избави его от крови гнилой. Хурай*! Хурай! Хурай!».
     Прошла цельная седмица с того момента как Софья вернулась из леса домой. Ох, как был зол Андрей Ильич. Казалось, что его гнев впервые был таков. Софья росла вольным чадом и ни в чём не знала нужды и запрета.
Но не в этот раз. Андрей Ильич прознал о беглых бунтарях, которые обосновались в лесах и не раз предупреждал дочь. Откель они взялись, откель их бог принёс, некому не ведомо. В лесу только шаманка и только. Бабка Устинья поговаривала, что энти ироды ночью промышляют, а днём хоронятся. Знамо не боятся ни чёрта, ни беса, да и не Бога. Черти по ночам души берут, да на погост несут, а энти ишь, живучи.   
- Ой, Настя, всё дышит уютом и тишью! – приговаривала Софья, – и даже листва не смеет шелестеть. А я здесь! Даже на лесопилку не можно. Ох! Вот и ты ко мне приставлена, словно тень, – фыркнула она. 
- На то барская воля, а нам холопам остаётся молчать, – произнесла Настя, вплетая атлас в косу юной барышни.
- Да не выдумывай ты Настя! Нет у нас холопов! Батюшка давно всем вольную дал. Хочешь живи, а хочешь уходи. Только мне вот…
- Да вознаградит тебя Боже, матушка моя, – причитала Настя.
- По воле Бога батюшка нашёл в себе остуду в отношении меня, а посему, надлежащим образом запрет мне на выход с усадьбы.
- Ой барышня, осмелюсь, да скажу тебе. Всё, что задумала, оставь.
- Да, но как же?! – возразила Софья, даже подскочила со стула.
- И не думай даже супротив папеньки идтить, – замахала руками Настя. Я знаю секрет твой, а посему помогу. Вечёр заложила я котомку, ну, там, там же, за конюшней…
- Ой, Настя, Настя! Как здорово ты выдумала! – захохотала Софья и обняв девушку поцеловала ту в щёку. – Вот, что Настя, ступай к маменьке, да скажи, что голубка твоя всю ноченьку думу думала и очи не смыкала, а
теперь изнемогла, да почивать изволила. Да к обедне спустится. А я в это время в лес сбегаю. Всё ли уразумела ты?
- Да, что Вы барышня и не боизно Вам? С Вами пойду. Только наказ Ваш исполню и пойду. Ждите меня у конюшни.
    Торжественная утренняя тишь окружала всё вокруг. От ночи ещё не проснулась природа. Дымка, которая окутывала лес делала всё каким – то невзрачным. Здесь, на опушке леса как – будто время остановилось. Аромат листвы, цветов и хвои переплетался с запахом влажного мха. Воздух чист и свеж и только лёгкий запах дыма от костра говорил, что Софья приближается к заветной сторожке. Оглядевшись, девушки увидели, что у костра сидели не только женщины, но и дети. Завидя их, Софья быстрым шагом пошла по  направлению к костру. И чего ей опасаться, ведь это земли её папеньки, а значит её. Да и шаманку она не раз уж видела, более того, она с ней говорила. Но остановившись на пол шага, словно замерла. Недалече от ельника, в густом малиннике, что – то вдруг зашевелилось. Девушки оглянулись и охнули от испуга. Из кустов на них что – то смотрело огромное с развесистыми рогами.
- Тсс! – прошептала маленькая Чангук – девчушка этого племени.
- Кто ты? – прошептала Настя.
- Чангук – белое облачко. Тихо. Не мешай.
- Там, там, что – то в кустах, – чуть слышно пролепетала Софья.
- Это Нёх. Добрый дух – покровитель рода сего и здравия.
- Нёх?
«Хурай, хурай!», доносилось до Софьи. Девушки приблизились к костру, но сидящие люди как – будто и не заметили их. Они сидели вокруг ритуального костра и что – то напевали, при этом раскачивались и били в бубны. 
- Хурай, хурай! Вы, окутывающие меня спереди и сзади, по одно ребро и другое! – пела Мия, уже знакомая Софье, – поверх меня и в глуби земли, хурай, хурай! Несите меня, подобно птичьей стае, вложите образ в мои очи, слова в мои уста. Дайте сил исцелить душу земную. Хурай, хурай! Ом маахан*, ом маахан! 
- Это лось, – шептала Софья.
- Нет, – чуть слышно отвечала девчушка. – Тихо, нельзя говорить. Духи разгневаются и придёт остуда. 
- Нёх спустился к нам. Духи услышали нас, произнёс один из сидящих. – Да будет благословенен день! – не вынимая трубку, продолжал он.
- Нёх – это добрый дух лося. Звезда, спустившаяся к нам на землю, – вдруг проговорила в голос Мия, – теперь здравие и богатство сулит всем! – вещала
шаманка. Вещала о том, что когда – то жил шестиногий лось, который бегал так быстро, что люди не могли его догнать. Тогда сын Бога Торума настиг
лося и одним взмахом отрубил священным топором у него две ноги, чтобы дать людям возможность охотиться на это животное. И принося в жертву дымящее мясо, просили богатство и здравие. Жертвенное мясо предавали духу земли – Мых анки.    
- Священный Нёх говорит, что тело энтого юного мужа покинул злой дух
Къан Тулукъ. Теперь он будет жить, – продолжал старик. – Душа очистилась,
но плоть ещё слаба. Иди домой юная дева, – не поворачивая головы, вещал старик, – иди, да придёшь через два солнца. Придёшь и заберёшь его. К людям нужно его. Видел я у богатого мужа есть дом большой и люди в нём…
- Это лесопилка! – перебила старика Софья. –  Там много людей. Я приеду за ним через два дня. А ещё папеньке скажу, так он и вас всех заберёт туда и работу даст, и жильё.
- Мы свободный народ. Не надобно нам работы. Мы уйдём скоро, и ты нас
больше не увидишь. 
- Да, как же это, как не увижу? А волшебство, а духи и …
- Глупая ты, – посмеялась Чангук, – нет никакого колдовства.
     Несмотря на жаркий май и щебетание юрких птиц, жизнь в усадьбе текла неспешно. Прогулки и развлечения уже не радовали Софью, она жила в ожидании. По утричку как и всегда звонил колокольчик, и Митрофан уже с подносом, на котором стояла чашка кофе и лежала трубка с отборным табаком, заходил в кабинет Андрея Ильича. Он часто засыпал в кабинете, в котором решал много дел по умножению своего капитала. Анастасия Поликарповна же нежилась под пуховыми одеялами на атласном фиолетовом постельном белье. Сейчас она ждала самого главного дня или вечера в своей жизни. Она ждала разрешение бремени. День как всегда начинался с молитвы. В красном углу спальни, перед иконами в резных окладах, сенная девушка,  зажигала лампаду и Анастасия, и Софья, да и сам барин надев свои одежды, начинали чуть слышно читать: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Господи, дай мне вполне предаться Твоей святой воле. Господи, на всякий час этого дня во всём наставь и поддержи меня. Господи, какие бы я ни получал известия в течение этого дня, научи принять их со спокойною душою и с твёрдым убеждением, что на всё есть Твоя святая воля. Господи, открой мне волю Твою святую для меня и окружающих меня. Господи, во всех моих словах и помышлениях Сам руководи моими мыслями и чувствами. Господи, во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобою. Господи, научи правильно, просто, разумно обращаться со всеми домашними и окружающими меня, старшими, равными и младшими, чтобы мне никого не огорчить, но всем содействовать ко благу. Господи, дай мне силу перенести утомления наступающего дня и все события в течение дня. Господи, руководи Сам Ты моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать. Господи, не дай меня на произвол врагам моим, но ради имени Твоего святого Сам води и управляй мною. Господи, просвети мой ум и сердце моё для разумения Твоих вечных и неизменных законов, управляющих миром, чтобы я, грешный раб Твой, мог правильно служить Тебе и ближним моим. Господи, благодарю Тебя за всё, что со мною будет, ибо твёрдо верую, что любящим Тебя всё содействует ко благу. Господи, благослови все мои выхождения и вхождения, деяния дел, слова и помышления, удостой меня всегда радостно прославлять, воспевать и благословлять Тебя, ибо Ты благословен еси во веки веков. Аминь»   
- Ох, матушка моя – Анастасия, свет голубка моя! – обнимая за плечи и чуть касаясь своими губами её лба, произнёс Андрей, – всё вопрошать желал Вас, а что сие для вас молитва? 
- Дорогой мой Андрей Ильич, – подбирая подол платья, прошептала Анастасия, – я почтение Вам воздам и скажу сударь мой, что всяка молитва для меня – пожар сердца, дуновение ветра возведённый к небу, это трепет души, утопающей в любви Вашей, как в испытаниях, так и в радости.
- Ну-с, а для тебя юное создание, что сие для тебя? – вопрошал неустанно Андрей у дочери.
- Я думаю, что это обращение человека к Богу, ангелу и духу. Не так ли? Бог нам раскрывается, и мы его видим в человечьем обличии. Никто не видел Бога, но иконописцы расписывают его в образе человеческом – такого, каким он явился, когда – то людям. Через Иисуса мы раскрываем для себя Бога. Это происходит в наших молитвах.
- О, милая! Я польщён! Изволь, но такие познания! Откуда? – дивился Андрей.
- Папенька, ну право слово, Вы были разгневаны на меня, но помилуйте и дозвольте на лесопилку сбегать? Давно не была я там. А достойнейший ответ мой на Ваш вопрос, прост. Я посещаю часовенку, да тётка Авдотья много сказывала. А ещё, это зов предков. Молитвой поклоняются стихии огня. Во всех обрядах используют силу огня и раскалённого железа, движение танца и через всё это происходит очищение души земной…
- Что?! Милая, что ты такое говоришь? Что ты, да убоишься Господа нашего, - начала причитать Анастасия, тем самым защищая дочь перед мужем. – Андрей Ильич, она, не подумав это глаголет. Не вздумай слушать…   
- Нет, отчего же-с, очень даже занятно, – прищурив глаз начал барин, – говори же, а мы с матушкой послушаем. Изволь объяснить, и кто ж ведает о том?    
- Ой папенька, я боюсь, что Вы прогневаетесь. Но я очень хочу всё Вам поведать.
     Софья во всех ярких красках начала описывать всё, что с ней приключилось и до званного ужина, и после него. Уж как она просила папеньку помочь бедному юноше и привезти его в усадьбу, дабы она была уверена, что это был молодой князь – Алексей. Андрей Ильич сменил гнев на милость и в усладу своего единственного чада дал согласие. Словно весенняя птичка, юная Софья вновь стала звонкой и весёлой. Два дня, цельных два дня она готовила сундук с дарами для людей из леса. Она их почти не знала, но ей так хотелось их порадовать и благодарить за спасение молодого князя. И хотя она и не видела его лица на празднике, что – то ей подсказывало, что это он. И если ранее он ей пришёлся не по душе, то сейчас она была уверена, что обязательно станет княгиней. Плетение кружев и вышивка на пяльцах это и были не большие подарки от неё, хотя маменька обязательно, что – нибудь да положит в заветный деревянный сундук.
     Андрей Ильич был знатным, богатым и весьма великодушным помещиком, но он не был баловнем судьбы. И хотя его счастливая юность и была лишена тягостных дум о будущем, всё же он смог своим пытливым умом и трудом достичь многого и приумножить богатство. Кажное утро он объезжал свои владения перед тем, как посетить дело всей своей жизни – свою лесопилку. Вот и сегодня после чаепития барин решил посетить свою конюшню. Давненько он не выгуливал своего жеребца, подаренного местным соседским помещиком.
-  Бог помощь! – сказал барин, входя в конюшню.
- Спаси Бог тебя барин. Спаси Бог. – отвечал Илья, раскланиваясь в пояс.
- Ты брат мой свободный человек и в пояс не кланяйся. Уразумел? Давно уж свободны вы все, а всё как холопы, ну право слово…
- Да ты Андрей Ильич не гневайся, наш люд тёмный, да всё привыкли под барином жить. Трудно нам отвыкать – то. Не обессудь ужо.
- Это не гоже, а посему приказываю впредь не кланяться, уразумел или как?
- Уразумел батюшка, уразумел. Конюхи вымыли всех лошадок, вычесали гривы и хвосты. Я давеча коней всех вычистить Проньке приказал, да шибко они брыкастые. Нонче Пронька – то лежит на стогу, отходит малец…
- Да? А что ж ты молчишь псовий ты сын! – в голос прокричал барин, – к лекарю немедля! Я опосля справлюсь о нём, а сейчас дела у меня, еду на лесопилку, а после в город.
     Потрепав коня по загривку, барин лихо забрался в седло как в былые времена, когда он ещё молодым, гарцевал на коне в гусарском доломане. Взяв поводок в руки и потянув его в сторону от конюшни, он стукнул жеребца сапогами по бокам и быстро помчался со двора. Конь нёсся вперёд словно шальной ветер, унося барина от усадьбы. Вдалеке виднелась лесопилка, туда и мчался Андрей Ильич. Родные просторы, сочные луга и громадные леса, всё это манило и завораживало. Дорога к лесопилке была жутко пыльной и почти каменной, так как конец весны и начало лета выдались жаркими и совсем без дождей. Ближе к полудню совсем распогодилось и даже от такой духоты стало дышать затруднительно. Подъезжая к воротам лесопилки кто – то прокричал: «Едет! Барин едет!». Все засуетились, все стали звать друг друга. Дети, которые те, что повзрослее, тожмо выстроились в ряд. Тётка Дарья в руках держала на вышитом рушнике порезанный курник. Вытянув пирог вперёд, встретила Андрея Ильича, как и подобает по русскому обычаю.   
- Андрей Ильич! – с распростёртыми объятиями поспешила Дарья. – Батюшка наш, вот так радость!
- Дарья! – радостно проговорил тот и шагнул навстречу. – Ой, ну дайте я на вас всех посмотрю! Да, давненько меня не было здесь, уж несколько дён. Всё дела, всё дела. Ну-с, говорите же, как дела идут, где Корней? Довольны ли всем или чего не хватает?
- Батюшка! Благодетель ты наш! – с поклоном вещали люди, – да не извольте беспокоиться! При много довольны милостью твоей. А Корней убился.
- Как так убился? 
- Да так, убился. Бревно покатом с крыши полетело, дак в аккурат по хребтине. Вот уж дён почитай десять, – перебирая пальцы, проговорил один из мужиков, – лежит покамест.   
- Так, что ж не прошло ещё? Хворает? Что – то сегодня не заладилось. К лекарю нужно, срочно! 
Главный дом лесопилки почти соответствовал дому в усадьбе. Бархатные ковры, резная мебель, под потолком красовались люстры. Винтовая лестница вела в господский кабинет второго этажа и покои для гостей. Бока той лестницы украшали ажурные перила и от них пахло ещё свежим деревом.
- Всё поменялось, всё на новый лад! – дивился барин.
- Так ведь старались, – чуть слышно произнёс Корней, переминаясь с ноги на ногу. – Доброго Вам дня и с возвращением. 
- Да ты батенька плут, однако! Мне сказывают, что ты помираешь, а ты живёхонек! – радостно прокричал Андрей.
- Да, что мне будет? Живу поманеньку. Многих обучил ужо, так, что есть замена еже ли что. 
- Ну, отчего ж так угрюмо – то? Не гневи бога! Потопчешь ещё землицу, – почти властно сказал барин и снял с головы шляпу. – Да, жизнь не стоит на месте, всё меняется и люди, и наука… – ответил барин и шагнул вперёд по направлению к Корнею. Своим взором он осмотрел просторы своей лесопилки. Работа шла полным ходом и токмо дети, освобождённые от летней учёбы, бегали друг за другом играючи. Их никто не трогал, токмо подраставшие помогали старшим. Все постройки заново белили, красили и латали. Бабы вешали новые занавески, стелили на столы скатерти, подаренные Анастасией Поликарповной, мели дорожки поднимая пыль, готовили угощения. Искомин гордился своим детищем. Лесопилка и в правду была знатной, большой и просторной. Вчитываясь в книги и записи, он смотрел на Корнея с прищуром, будто норовился что – то спросить:
- Ну, как же ты, Корней Парфёнович? По что прежде не упреждал меня, что болен? – с упрёком заметил он, отодвигая учётную книгу от себя.       
- Дак не посмел, – ответил спокойно Корней, – да не уж не пройдёт всё?
- Пройдёт. Конечно пройдёт. Ну, да ладно, я вот, что сказать хочу, – отпив рюмочку коньячка, молвил Андрей, – завтра по утру, телегу нужно направить в колки, не далеко от ельника. Там какой – то народец собрался, так одного молодца забрать от них надобно. Так изволит моя дочь.
- А кто он? По что так скоро, – выпрямившись в струну вопрошал Корней.
- Пропал молодой отрок. Алексей Максимович Говоров. Князь он. Понимаешь откуда ветер дует?
- Князь? Матерь Божья пресвятая Богородица. Да откель ему туточки взяться – то? – перекрестясь, продолжал Корней.
- Завтра к утру, распорядись, чтоб на псарне отобрали самых лучших гончих. С собой возьмёшь, с собаками куда лучше будет. Да и мне спокойнее.
- А везти – то куды изволишь Андрей Ильич? Князя – то куды везти?
- Да, я думаю, что пока что сюда вези. Скажешь, что я распорядился, да пусть подготовят покои.
- Так, что же выходит, что этот отрок, самого нашего доктора сын? Воно как вышло – то, – промолвил Корней и вышел прочь из кабинета.
     На утро начались все приготовления по спасению человека, который, по словам юной барышни являлся молодым князем – Говоровым Алексеем Максимовичем. Мало кто верил, что это был он. Одна лишь карнавальная маска говорила о том, что это был он. Софья ждала. Она никогда не видела его лица, да и папенька тожмо, но доктор был приглашён не зря в поместье Искоминых. Конечно же доктор! Он обязательно в молодом человеке распознает своего единственного сына и обязательно поведает какую заботу проявила юная Софья.    
     Корней с Фёдором и несколькими мужиками подъехали к пригорку, за которым и начинались сосново – еловые угодья Искоминых. Спрыгнув с коней на землю, они, осмотревшись по сторонам, стали пробираться через заросли малинника к громадным елям. В низине небольшого овражка там, где протекал ручей и стояла сторожка всё было тихо. В почти угасшем костре, тлеющие угли поблёскивали. И от них густой дымок тонкой струйкой вился над кронами деревьев и белым молоком окутывал листву, и сжимался в воздухе. Одно колдовство летало вокруг этих могучих древ.  Оно было страшным и безумно завораживающим. У него даже не было ни души, ни названия. Людей в округе не было и токмо приглушённое всхлипывание доносилось из разорённой сторожки. В тёмном углу там, где всё почти было окутано паутиной, поджав ноги, сидела маленькая Чангук. Она была напугана. Войдя в сторожку, Фёдор жестом руки позвал девочку к себе, но та как – будто вросла в стену от какого – то ужаса. Видимо кто – то шибко напужал её. Она раскачивалась из стороны в сторону и неустанно шептала: «чужаки, много чужаков. Они сильны и свирепы… Убили всех, всех. Это Кули*».
     За развесистыми лапами громадных елей, мужики нашли убиенных людей, которые совсем не были похожи на славян. И только один отрок,
который неподвижно лежал под шкурами, ещё дышал и вбирал в себя силы сей земли. Его видать не заметили или не обратили внимания, поскольку, глядя на него, можно было подумать, что он уж и так испустил дух.
     По дороге к лесопилке, маленькая Чангук улучила момент и тихонько
сползла с телеги на землю. Чангук больше всего боялась людей, которые её везли в неизвестность. Она не желала прибывать в большом доме. Она прекрасно понимала, кто она, и появиться в большом доме, где всё чуждо и нет совсем воли и веры в её сокровенное, было для неё страшным. Чангук сбежала с пыльной дороги в сторону кустистого орешника и скрылась.
     А в усадьбе, после утреннего какао с пирожными, Софья скрылась в своей любимой беседке. Она была в ожидании. Её раздумья были о том, как же рады будут подаркам люди, которые невольно стали гостями в её владениях. О том молодом человеке, которого она считала юным князем, и он такой красавчик и с ним не сравнится ни один знатный муж. И пусть он ведёт свою жизнь, словно напущенный павлин: вот он, тот который волнует её душу, её разум. Тогда она ещё даже не подозревала, что этот званый ужин, этот праздник изменит её юную и беспечную жизнь.
*Леме¬х— русская черепица, сделанная из сосно¬вой коры.
*Врубка — это плотничное соединение элементов деревянных конструкций, при котором   соединяемые элементы внедряются друг в друга
*Charmant – (шарман) - великолепный
*Magnifique – (манифик) - красивый
* Бахтерки – женщины легкого поведения
* Хонхо – колокольчики на бубне
*Тенгри – небесный дух, верховное божество неба.
*Онгон — дух предка семьи или рода. Тотемное животное, птица или дерево.
*Хурай – ура
*Ом маахан – зов духов
*Куль - в мансийской мифологии - злой дух. Они были враждебны людям, опасны для них не столько своей сверхъестественной силой, сколько злобными проделками. Считалось, что они населяли леса и источники. Их наделяли обликом собаки или собачьей головой