Глава VIII Родовое крепостничество

Часть I
     Этим вечером, Говоров Алексей Максимович решил заявить о себе в соседней усадьбе. Заявившись к Мироновой Татьяне Лукиничне, он сразу отметил для себя, что здесь множество дворни. И это холопье отродье ведёт себя как подобает, ниже травы, тише воды. Для приёма не званного, но всё же гостя, стол накрывался на летней веранде. Сенные и уличные девки суетились, поднося разносолы. По всему дому стоял аппетитный аромат от свежих компотов, жареного мяса с перцем, тушёных грибов в сметане, калачей, шанежек, рыбы.
- А, Алексей Максимович, – приятым голосом промолвила Татьяна Лукинична, – думаю, Вас не нужно представлять Машеньке, надеюсь, что Вы не запамятовали о не давнем нашем визите к Искоминым?
- Нет-с сударыня, – с поклоном ответил Алексей.
- Отчего же-с Вы нас посетили, да без упреждения?
- Разве-с нужно упреждение о визите благородного мужа к столь утончённым дамам? Целую Ваши руки.
Машенька слегка приподняла подол платья, смущённо опустив реснички, сделала лёгкий реверанс.
- Признателен, – целуя ручку, проговорил Алексей. Ну-с, я бы очень хотел услышать с ваших божественных уст о том, как жили Вы в Московии, чему обучились. Мне до Вас всё интересно.
- Да, но позвольте. Отчего же-с такой интерес? Вы, хочу заметить, являетесь помолвленным с Софьей Андреевной. Не так ли, – проговорила Машенька.
- Непременно Вы правы, но я ведь пока совершенно вольный как ветер и в праве решать своё время. Я намерен уединиться с Вами, прогуляться по свежему воздуху и держать Вас за локоток. Хочу, как ретивый конь, мчаться на встречу ветру, сломя голову! Давайте же подымим фужеры за лёгкость и понимание!
Дамы подняли фужеры и пригубили вино за гостя и светлый день.
- Нам всегда говорили, что нельзя отворять двери понимания для лестных изречений мужских, – сказала Татьяна Лукинична.
- Речь идёт о наших ушках, – объяснив, дала понять Мария. – Всё можно исполнить в молчаливом исполнителе сердечка, а именно изложить мысли сие на бумаге. – тихо засмеялась и продолжила щебетать, удивляя гостя.
     Вечер, словно кот перебирая мягкими лапками, подбирался очень тихо и незаметно.  Вечерняя прогулка после застолья, весьма затянулись.  Дамы сего дома, были любезны и разговорчивы с дорогим гостем. Прогуливаясь по берегу Иркута и наблюдая его буйные воды, они смеясь, бросали камешки в воду и наслаждались тишью. Где – то вдалеке слышалась прекрасная музыка. Откуда она исходила никто не задумывался. Алексей был галантен, он склонил голову перед Машенькой и взяв её нежную ручку в свою, закружил её в шутовском танце. Татьяна Лукинична забылась на мгновение и была счастлива, что наконец – то в их жизни появился человек высоких нравов. Юный князь осторожно достал карманные часы из кармана, взглянув на них, он тихо прошептал, что хотел бы остановить время, но увы. Увы! Но пора возвращаться в усадьбу Искоминых, ведь он там гость и его там ждут.
- Надолго ли изволите отлучиться? – поинтересовалась барыня, – когда же ожидать визит Ваш вновь?
- Обяжусь Вам словом княжеским и прибуду вскоре, – ответил Алексей и заспешил вперёд.
    За окном глубокая ночь. Всё уж давно стихло. Тьма, словно пронизанное дырами покрывало, спустилась на усадьбу, через которое ярко светила луна. Лунные блики падали на крыши домов и высокие кроны деревьев.
Несмотря на тишину, все звуки – голоса людей, скрип деревьев, лай, и завывание котов были слышны, как – будто бы рядом. Ночь вступила в свои права и до утра уж нечего не изменится ни в природе, ни у людей. Юный князь шёл вдоль кромки бора и рассуждал вслух, он бормотал себе под нос, разговаривая сам с собой, вспоминая отца, будто он был жив. Вокруг витал запах сырых иголок, под ногами мох расстилался небольшими ковриками. От лёгкого дуновения ветра, слышен был скрип стволов величественных сосен. Сквозь редкую траву были видны оранжевые тропы, усеянные старыми иглами елей и сосен.  Сквозь сосновые кроны, на землю проникали лунные блики, в которых переливались тонкие ниточки паутинок. В бору мрачно и однообразно, как – будто природа обделила его и не одарила сочными красками. Но это не так. Здесь своя природа, здесь свои краски.  Под пологом бора, пробивался щавель и зачатки лесной ягоды, а также громадный папоротник шелестел чуть слышно своими прозрачными, зелёными листами. Он шёл, наслаждаясь всеми этими красотами. Конечно он жалел, что отец никогда больше не окинет своим взором всю эту красоту.
     Подходя ближе к приусадебной аллеи, подул прохладный ночной ветер. Аллея зашумела листвой. Испуганные птицы, покидая свои гнёзда, парили над деревьями. Казалось, что сейчас начнётся дождь. И вот сверкнула молния, и послышались разгулы грома. Первые капли упали на землю, а за ними ещё и ещё. Они летели с небес словно снаряды. На дворе конец августа и всё же жизнь прекрасна и полна тайн. «Все дни похожи друг на друга. Наверно жизнь была бы очень скудной, если бы человек не знал, чего он хочет от жизни. А ведь так оно и есть. Все идут по своему жизненному пути. Кто – то планы строит, а кто – то ищет не понятно, что и постоянно оглядывается назад. А ведь с каждым днём всё меняется, меняется в природе и в людях. Проснувшись утром, начинаешь понимать, что вчерашний день уже в прошлом, а что грядёт сейчас, никто не знает. Но это будет новый день и новые ощущения. Не знал бы забот сейчас, кабы не глупость моя…» – думал Алексей.
     Ворота конюшни были открыты и лошади гуляли по всему загону. Алексей стоял и смотрел на этих умных, обладающих огромной силой животных.
- Что не спиться? И Вам не спиться? – неожиданно проговорил барин, – отчего же-с?
- Последние дни лета, хочется надышаться и перед…
- Перед чем, позвольте узнать?
- Перед свадьбой! – чуть слышно проговорил Алексей, – Вы же не передумали, так ведь? Слово дворянина?
Андрей Ильич, сделал вид, будто бы не слышит юного князя и продолжал: - лошадок любите? Ну, что ж извольте-с! Конь – чудное создание для человечества, как и раньше, так и сейчас! – погладив одного из жеребцов, продолжил барин. – А как же приятно ехать верхом на нём, почувствовать себя необычно, почувствовать какая добрая душа у этого милого существа!
- Гусарам виднее! –  неким ехидством произнёс Алексей. – Лошадь – должна быть умным существом, знающей своего хозяина как свои копыта! Лошадь –  могучий, быстрый, но все же домашний зверь.
- Зверь?! – с негодованием возразил барин, – да Вы токмо поглядите! Присмотритесь! Эти глаза, полные солнца, эта грива, с которой играет вольный ветер, эта грациозность, эти сильные ноги! Вот посмотрите, вот он – мустанг! Жеребец, подаренный на рождение Михаила. Он будет расти вместе с сыном.  Его так я и назвал – Мустанг! – погладив по загривку жеребца, барин, как – будто начал беседу с конём, – могучий и очень бесстрашный, конь древних и диких племён. Ты прозорлив, очень игрив, ты как яркий мой сон, что проходит сквозь стон. Дикий конь, бродяга – мустанг! Жизнь вся твоя сплошной бумеранг. Ты горд собой, свободен, беспечен и целый век для тебя бесконечен. Несёшься ты по прериям своим и всё тебе ни чуждо, всё кажется родным. Ты не обузданный, упрямый жеребец! По жизни ты смельчак, боец! Ты волен как ветер и быстр как стрела, встаёшь на рассвете, и снова пора! Ты мчишься на встречу, свободной стихии и звёзды тебе твой путь озарили.  В степи так просторно, река так чиста, она так прохладна и так глубока. Табун, не боясь направляется к ней и ночью лишь звёзды отражаются в ней.
- А, что Андрей Ильич! Много ли оставляете за Софьей Андреевной?
- А Вы – то как разумеете? Надеюсь, что Максим Игнатьевич, да упокой его душу, за Вами оставил приличную сумму и поместье. Ну, полно о том. Лето на исходе, глядишь на покров и выдам дочь свою за Вас. А сейчас поздно уже и думаю, что пора отдыхать. Не находите?
- Как изволите. Да, хотел вопрошать Вас, на каком языке здесь надпись?
- Эта давно забытый древний греческий язык, а переводится так: «Ты скачешь, куда – то совсем далеко и ветер ласкает гриву легко. А ноздри вдыхают запах травы и слышится сердцебиение земли. И ты несёшься, прям на пролом, из – под копыт стоит пыль вся столбом. Ты в неволе жить не можешь, бой со злой судьбой заводишь. Быть всегда на воле хочешь и врагам отпор даёшь. Удаль твою нельзя покорить, нельзя приручить, нельзя укротить. И только загнанный в угол людьми, бросишься в пропасть от рабской судьбы. Ты признаёшь только нежность и ласку. Веришь в любовь и красивую сказку, ржанье пронзит тишину крутых гор, между собратьями нету здесь сор. Мчится табун свободный как ветер, Нет им препятствий на белом всём свете». Я надеюсь, мой друг, что утолил Ваше любопытство? А теперь всё. Спать, спать, спать.  Солнце уж давно сошло за горизонт.
- Пусть, – отмахнулся юный князь, – красивые у Вас лошадки, холёные! Но Вы правы, уважаемый Андрей Ильич. Вы правы.
     На утро выходя из своей спальни, Алексей столкнулся с куда – то бежавшей Софьей. Он сделал шаг вперёд и вплотную сблизился с барышней. Вскрикнув от неожиданности, Софья вцепилась руками в перила.
- Как же хорошо! Воздух свеж, слышно, как петухи кукарекают и мычат коровы. Эти звуки ласкают слух. Не правда ли? – пролепетала она.
- Увы, но не соглашусь с Вами, – заигрывая прошептал Алексей. – Завтрак ещё не скоро, а Вы уж на ногах и спешите, спешите, спешите…, может чашечку какао?
- Нет. Но я думаю, что лучше кофе с лимоной. Не откажите.
- Ну, как же-с я смею? О, это дьявольское искушение! Этот аромат кофе с чесноком и корицей.
     Они зашли в аллею, и присели на лавочку, с недавнего времени они сидели там. В прохладный вечер скрывались от ветра, а в пекло – от жары. Лавка очень удачно стояла между деревьев, казалось, что влюблённую пару не было видно некому, им же, напротив. Они видели всё и всех. Удачно просто! Тогда ещё Софья не подозревала о коварности юного князя. Частенько она затрагивала тему про облака, из чего они и на что похожи. Это было умилительно! Облака, пронизанные солнечными лучами, тихо плывут над землёй, они словно сладкая вата, лёгкие и воздушные. Однажды, ещё в далёком детском возрасте, небо примирило её из – за простой нелепой ссоры с Егоркой. Подняв глаза в летнее небо, она увидела громадное облако, похожее на птицу. Оно проплывало низко и завораживало своей красотой и воздушностью.
- Облака, как мороженое, вот съесть их разом! – прошептала барышня.
- Вы в сущности ещё дитя! Ну-с, идёмте.
- Далеко ли? – спросила Софья. – Ой! Посмотрите, что там в траве! Это же калачики*!  – припадая к траве, она собрала горстку в свой маленький кулачок. Протянув Алексею, она прошептала: – угощайтесь! Что? Что?! Не хотите? – закинув горстку в рот.
- Вы ещё пучку* предложите! Ну, право слово! Вам нужно быть под стать мне, а Вы всё холопствуете! Ну, в городе придётся отвыкать от жизни деревенской.
- Зря Вы так. А бабы на лесопилке её с картошкой откушивают, да и мы тожмо не чураемся.
- Вам всё в улыбках кажется? Отчего же-с? – с неким любопытством продолжил Алексей.
- А мне плакать не с чего. – отговорилась барышня и подняв подол платья, решила покинуть аллею, – утреннюю молитву, маменька хочет в часовне провести, пойду и я. А вы сударь займитесь своими интересами. Ежели Вам я по судьбе, то больше времени проводите с папенькой.
      Попав на территорию часовни, Софью и маменьку в окружении нескольких девиц, встретили громадные деревья, которые упирались в небо. Они стояли живой стеной и шелестели листвой. Между ними, врастая в землю, светились тусклым светом кованые, чёрные оградки семейных могил. Почти осенний воздух, казался тяжёлым и спёртым, он как – будто всей своей силой давил на грудь, а ветер трепал в разные стороны волосы женщин. Почти кладбищенский ветер, своим завыванием, словно бил в набаты и хлестал по щекам. Очень много старинных могил, а также памятников окружали господ. Такое ощущение было, что они смыкали ряды, не пуская к новенькой часовне. На многих покосившихся крестах нельзя было прочесть и имени усопшего. Наблюдалось необычное оформление каменных надгробий, где верхушки устилались складками и кистями, подражающей тяжёлой ткани. встречались.
     У часовни стояла старая женщина. Она была похожа на нищенку. Она стояла и что – то читала про себя шевеля губами.
- Нищенка постой! Не уходи, – окликнула одна из девиц.
- Господь с тобой, я не нищенка.
- Да откель тебя Бог послал к нам?
- Из далеча милая, из далеча.
- Садись, садись бабушка, – начала Анастасия, – ты сказывай, какая нужда у тебя, что привело тебя сюда?
- Всенижайше благодарю тебя матушка, – отвечала женщина, – буду молить Бога, чтобы благословил тебя за такое страннолюбие.
- Не уходи. Скоро Андрей Ильич будет. Отзавтракай с нами. А после и комнату тебе дам, и постель тёплую под образами.
     В главной столовой был накрыт стол самыми разнообразными яствами. Оладья под пахучим мёдом источали нежный аромат. В горшочках стояла парёная греча с маслом, луком и специями. Творожные горки в фарфоровых блюдцах, украшали кусочки спелых яблок. Яичница под зелёным укропчиком, жареные караси, тёплые подрумяненные калачи и сливки. От такого изобилия, можно было проглотить язык, онеметь, остолбенеть. Старая женщина не решалась и притронуться ко всему этому, не то что присесть за стол. Но вошедший барин, всё же усадил женщину за стол и приказным тоном дал понять, что это всего лишь еда, а не роскошь.
- А, что Андрей Ильич, — вопрошала Анастасия, – где же юный князь, не уж то к столу не приглашён?
- Не изволь беспокоиться о нём душа моя, Алексей просил кланяться. С раннего утра отбыл в город, но обещался вертаться, – взглянув   на женщину, промолвил: – что ж матушка не ешь, не уж то не по душе?
- Что ты батюшка, что ты? От такого изобилия остолбенела. Но уважу Вас, а как не уважить. 
- Откуда ты? Что ищешь в этих местах? – вопрошал Андрей.
- Я батюшка тебе всё скажу, – проговорила женщина, – токмо сказ – то не быстрый. Сказывают люди, что ты батюшка не чураешься бедняков и убогих, да к себе на работы берёшь. Да сам работаешь вровень с мужиками. Давно это было. В 1776 годе под Прилучной это было, в аккурат летом. Я тогда молодой была и красивой, с чернявой косой до пояса. Не хотела я, а всё же понесла от барина свого. А как не понести? Люд мы подневольный. Барыня померла. А от барина спасу не было никакого. А барыня померла в родах. Барит – то тот с горя напилси, да и отдал богу душу – то. Утоп он. Мужики усадьбу – то спалили, а рождённое дитя сироткой осталси. А я сбежала и дитё прихватила с собой. Да долече не убежала, тяжёлая я была. В поле я присела тогда, да молиться усердно стала Богу. А после, заслышала я, что хто – то во ржи идёт, да скоро так. Испужалась я. Скрылась я недолече во ржи, а дитё оставила. Лежит дитё, голосит. Случилось это всё на Федосию. Баба в махры ребёночка – то положила и унесла.  Боле не видала я ни ребёночка, ни бабы той. Токмо слыхала я, как ещё чей – то бабий голос называл её Маланьей.
- Как говоришь называл? – встрепенулся Андрей, – Маланьей?!
- Всё как есть сказываю. Нечего не забыла, не путаю нечего. У дитя того на ножке пару пальчиков было сросших. Да на спинке пятно родимое, как крест божий. Раз крест, так дитё помазанник Божий. 
- Как звать тебя? – поинтересовался барин, – пойдём – ка сердечная в мой кабинет, там всё и скажешь. 
Войдя в кабинет, женщина перекрестилась на образа и промолвила:
- Все Фимкой кличут, а так, Серафимой звать. У Вас, батюшка, здеся ох, как добре! А книжек – то сколь!
- Да ты садись, садись. Нет в ногах правды. Ну-с, теперь сказывай.
- Я долго сидела, притаившись в тех кустах подле ржи. Страсть как боялась. В худых душах я была тогда*. Да и тяжёлая я была. Баба унесла дитя, а я до вечёр так и просидела. А опосля, в ночь я освободилась от бремени и народилась девка. Слаба была дюжа, да померла девка моя. Так я и стала скитаться да мыкаться.
- А, что ж ты не остановила   ту бабу – то?
- Да как же я могла? Я ж беглая. Недавнось я прознала, что живёт здесь барин и дюжа он душевный. А бабы сказывали, что до работы охотчив и людей не обижает.  А рубаху – то как скинет, так все обмирают. Крест на нём во весь хребет.
- И, что же это получается?  – стал расхаживать из угла в угол барин, – я жил много лет одной мыслью, что я без роду, а что же получается?
- Барин ты по праву и по роду своему. Да, токмо нет родителёв твоих. Но то, что ты батюшка благородных кровей, это точно. Да доку;мент у меня имеется, да прочесть не можно.
- Отчего же-с?
- Так не грамотна я. Откель мне знать. – Серафима достала из – за пазухи замызганную бумажку, которая на документ совсем уж была не похожа. Но всё же разобрать содержимое можно было. «Во iмя Бога, Отца и Сына, и Святого Духа. Мой светлый, мой милый граф! Мой малыш – Васiлий Владiмирович. Посвящаю тебе сии строки. Малыш мой, я твоя матушка – Анна Александровна. Отпiсываю тебе заранее данную бумагу-с, потому как чувствую-с, что освободiвшись от родового бременi, отойду-с в поднебесную в царствие Господне. И ни станет тебе ведомо, как я мучiлась и страдала за жизнь свою, но была в блаженстве, нося тебя под сердцем. Батюшка же-с твой – Владiмир Юсупович, гневаться изволiт, мрачен словно туча. Ходит, молчiт уж седьмицу цельную. Жесток и свиреп он. Как же-с я хочу окутать тебя лаской и заботой, но опасаюсь, что после меня и тiтула не останется у тебя. Ежели так случiтся, то душа моя сгорит и растворiтся, будто и не было меня никогда. Оставляю тебя с моiм материнским благословенiем на жизнь! Помни матушку свою и чти Бога. Храни совесть, доброту и рассудительность. Не ищи в черни рабов, будь ко всем благосклоннее, не презiрай нищiх и странных. Приумножай свои труды на благо себя и потомства будущего. За сим, призываю тебя на благодать Божию, а я спокойно закрою глаза мои в уповании жизни вечной, в царствии Господа Иисуса Христа. 1776г.». 

Часть II
     Осень наступала на пятки лету. Прохладные ночи с дождями и ветрами властвовали по всюду. В саду, в лугах и подле озера все цветы поникли, а трава быстро пожелтела. В этот день Татьяна Лукинична прибывала в удручённом состоянии. Она никак не ожидала, что жизнь в деревне будет для неё несколько отягощающей. Она часто вспоминала бурную и пёструю жизнь в Москве: балы, званые ужины и посиделки с голубушками, от которых она питалась слухами о судьбах разных чиновников. Она сидела на веранде и наблюдала, как Мария носится с щенком, подкидывая ему палочку. У щенка было игривое настроение, и он не просто пустился в припрыжку на газоне, он ловил пролетающие снежинки и фыркал, а может и чихал, от того, что ощущал холод своим носом. Жизнь однообразна. Вечер быстро приходит на смену дню, да, оно и понятно, ведь на дворе осень. А так хочется тепла и, причём постоянного. Машенька смотрела на небо сквозь еловые ветки и думала о том, что она похожа на звёздочку, которая, то затухала в глазах юного князя, то наоборот ещё сильнее горела и светилась! Ведь он время от времени рекомендовал своё присутствие. Он любезно уделял внимание дамам, говоря приятности и даря безделушки.
     Нежные, тёплые и пусть даже поздней осени вечера, переходят в
тёмную, одинокую ночь. И каждый раз уходя украдкой из усадьбы Мироновых, Алексей ласкал слух юной Марии обещаниями, а та в надежде, желала ему самые приятные и волшебные сновидения, в которых будут лишь только они! Она мысленно желала окунуться в необычный мир далёких, несуществующих стран, интересных событий и проснуться в восхитительном настроении. Она очень любила и купалась в этом, она желала быть всегда рядом с ним.
- А, что? Вот заберу тебя из этой глуши в город и дом тебе справлю, и будешь ты в нём хозяйкой, а я к тебе наведываться стану, – целуя ручку, прошептал Алексей. Ну же Машенька, подари мне своё сердечко.
- Негоже так, прознает Татьяна Лукинична…, ох! Ох и не поздоровится, – Машенька отпряла от него.
- Отчего же-с?
- Вы Алексей помолвлены с Искоминой Софьей, а позволяете такие низости по отношению к нам.
- Софья простушка, хоть и рода знатного. Не чета мне. Но папенькино желание нужно исполнить, как не прискорбно бы это не звучало. Я не приверженец этого, я хоть сейчас под венец…
- Вы любите меня? – краснея прошептала Маша.
- А как же-с. Вы, сомневаетесь, – глядя в глаза и с сухостью в голосе произнёс юный князь.
- Но в Вас нет ни сколь пылкости, и голос не дрожит, – освобождаясь от объятий навязчивого князя, продолжала она.
- Я столько времени у Вас гощу, я столько времени трачу на глупости, ухаживая за Вами, что уж другая бы давно согласилась бы на условия, токмо стать, когда – нибудь княгиней, тем более ежели она без роду. – фыркнул Алексей и высокомерно посмотрел за реакцией Марии. –  О Бог мой! К чему себя изводить здесь? К чему молодую плоть свою губить и красоту девственную!
- Пойдите прочь! Я не желаю видеть Вас сегодня!
Машенька бежала через вишнёвый, уже чуть пожухлый сад в сторону усадьбы. Завидя Татьяну Лукиничну, она остановилась и поклонившись проговорила:
- Позвольте вопрошать Вас. Ранее не смела, а сегодня знать желаю. Отчего я Вас зову по имени, кем были родите мои?
- Ох, милочка! Сколь вопросов!  – кутавшись в шаль, проговорила барыня, – ну, что ж видимо пора объясниться и рассказать. Ну-с присаживайся, да послушай меня. – начала барыня, – ты была из зажиточных. Мать твоя занималась портным делом. Шила и много заказов брала. Отец же плотничал, да занимался резьбой по дереву. Красивые картины вырезал, да статуэтки. Много в семье детей было. Ты самая младшая была. Когда я тебя нашла, то сердце сжалось. Худенькая, с тонкими косичками, чумазая. Забившись на углу таверны, дрожала от холода, почти не говорила нечего. Поговаривали, что беда в село пришла, где жила ты когда – то и все разом исчезли, кто – то выжил, но кто…, кто ж знает теперь. А я забрала тебя. Сразу забрала, когда увидела. Я тогда ведь подумала, что выхожу тебя и отдам в приёмник, а видишь, как обернулось. Сегодня ты под стать любой барышне, и я готова выдать тебя замуж за какого – нибудь знатного вельможу и приумножить состояние своё, да и твоё тожмо. А, что Машенька, что у тебя происходит с юным князем? Он так долго гостит, всё, чего – то обещает? Ох, не правильно это всё!
     Не смотря на раннюю осень, ближе к вечеру на усадьбы опустилась прохлада, которая принесла с собой первый снег. Снег с порывом ветра замёл все дороги газоны. Пожухлая, но всё же ещё зелёная трава находилась под белым, серебристым цветом. Уже реже доносились щебетания птиц и солнце, прибывавшее в яркости, уже не так шибко согревало, как летом.
- Пожалуй нам стоит заявить о себе соседям нашим, – проговорила Татьяна Лукинична, – да и поддержка со стороны Андрея Ильича была бы под стать. А после, я хочу поделиться радостью о ухаживаниях за тобой юного князя.
- Пусть будут благословенны деяния Ваши! – вскликнула Маша.
Барыня видела глаза своей девочки. Знала, что лучшей пары, чем юный князь, для неё не найти. Ведь он такой обходительный, ведь он такой манерный. Да и титул…
     К обедне, к воротам Искоминых подъехали дрожки, остановились, и на землю сошли барыня Миронова со своей воспитанницей. Кое – где лежал ещё вчерашний выпавший снег. Берёзы под снегом тяжело качались поскрипывая. И было несколько жутковато от того, что наблюдалась глухая тишина. Дамы в сопровождении лакея, шли по тропинке к дому. На улице уже было не так ярко, как летом. Лёгкая туманная дымка окутывала всё, а лес погружался во тьму, и глядя на него становилось не по себе. Надышавшись чистым и чуть заснеженным холодным воздухом, дамы подошли к дому. Лесная дорога, что простиралась от Мироновых до Искоминых, была ещё тверда и не размыта. Но в лесной чаще гораздо теплее, поскольку там нет ветра, нежели здесь, возле дома. Как – будто мир разделился на две половины, лес и усадьба.
     В гостиной зале, с Мшенькой на руках, долгожданных гостей встретила Анастасия Поликарповна. Мироновы были желанными гостями и Искомины всегда были рады им. Андрей Ильич находился в своём кабинете. Сегодня он принимал служителя городской церкви. Очень интересную новость преподнёс батюшка барину, от которой Андрей был хмур.
- Что ж, все перед Богом грешны, а Бог терпит и прощает чад своих. – промолвил служитель, – сын мой, мужайся. Гони бесов из души своей ине гневайся, сам Христос привёл меня к тебе, дабы упредить тебя от беды и алчности. А пришёл я к тебе с письмецом однем и хочу рассказать тебе о чаде одном. А звать его Говоров Алексей Максимович. Неугомонный и тщеславный повеса. И когдать по зову сердца припал он в обители нашей и со слезами молился, прикладываясь к иконе Богоматери, думал я, что всё исходит от души его. Ан нет. Бес в нём рос. Писал он в одно время батюшке своему и молвил о прощении и растопил сердце отцовское. Но вскоре, в аккурат перед смертью Максима Игнатьевича, всё наследство спустил. Старый князь, он даже и не помышлял о том, поскольку так и не успел проверить бумаги, – служитель из – под рясы вынул свёрток и подал его Искомину.  Развернув свёрток Андрей Ильич начал читать: «Промотал я состоянье батюшка прости-с. Нищiй я стою-с предъ церквью, Боженька, впусти! Я гулял и тратiл быстро состояние-с отца, ах, зачем Вы так кричiте, ну-с, простите наглеца! Шляпкi, рюшкi, побрякушкi и весёлый смех девиц, и шампанское рекой прiгласите на постой! Много-с дамочек весёлых, много-с ласковых имён, отдыхают на террасе там, где ели и где клёнъ. И в угаре все застолья, песнь орём-с до хрiпоты и гуляем на просторах, до глубокой темноты. Так летели дни и годы. Всё мельчал карманчiк мой и не выдержавъ позора, мой отец по воле зова, отстранил от всякiх делъ и вдруг стал я не удел. Отвернулiсь все друзья. Братцы, но ведь это ж я! Нет, никто меня не слышiт, я теперь ведь не удел. Дайте денег хоть на водку-с, я семь дней уже не ел. Может двери распахнёт старенькiй монах, и душа приют найдёт во святых мольбах. А. М. Говоров». И тут барин не на шутку рассердился. Строки сего письма, разрезали его взгляд, его мысли, словно молния дерево пополам. Искомин ещё не оправился от мысли о том, что он всё же не безродный приёмыш в семействе Искоминых, а всё же знатного и благородного рода. А тут опять же напасти. С передней двора послышался голос юного князя, который вольготно вёл себя по отношению людей барина:
- Ты чего, кулёма, расшеперилась? – оттолкнув девушку с поленьями, надменно и громко проговорил Алексей, – что, хозяина будущего не признала? Кулёма!
- Не изволь беспокоиться барин! Доложуся щас, – пролепетала девица.
- А ну постой! – окрикнул её Алексей и взяв её за подбородок прошипел с лёгкой искривлённой улыбкой, – ближе подойди. Красивые у тебя глазки, жаль, что ты дворовая. Зеленоватые, словно речная гладь под ивой. 
- На всё воля Ваша барин, – смущённо пролепетала девушка.
- Сие моя воля. По что так вожкаешься? Распустил вашу братию Искомин. Ну нечего, вскоре всех в чувства приведу. Ну-с, чего стоишь? Ступай!
     В передней зале уж шли занимательные беседы и звонкий смех Софьи с Марией разносился по всему первому этажу. Угощение в виде горячего цветочного чая с медовыми каральками создавало некий уют задушевной беседы. Конечно Миронова никак не разделяла мнение Искоминых в отношении черни. Но она была гостей и мирилась с благосклонным отношением хозяев к своим рабам, хоть и свободным. В залу вошли Андрей Ильич со служителем церкви.
- Благослови отче на святые дела всех чад своих присутствующих здесь, – проговорил барин. Отставив фарфоровые чашечки, каждая из дам подошла к служителю и приклонившись поцеловала руку. 
- Говорят, что в Москве, в Успенском соборе Кремля состоялась коронация царя – батюшки нашего, Николая I. Правда ли это? – произнесла Татьяна Лукинична.
- Истинная правда! – отвечал служитель. А венчание на царство, сопровождался миропомазанием. В этом чине и есть вся благодать Духа Святого.
- Ой, папенька, возьми нас Марией на лесопилку. Я её к бабам сведу, да шанежек откушаем…
- Не пристало всё по лесопилкам бегать юным барышням, – почти властно прервал её Алексей.
Софья от такого выпада юного князя была обескуражена, а Мария, словно послушная овечка, опустила свой взор в пол. Небольшую паузу развеяла Татьяна Лукинишна, сообщив всем, что намерена выдать замуж Марию за Алексея Говорова, поскольку, по его словам, помолвка с Софьей расстроилась. От таких слов Искомин не сдержался.
- Ну-с, что же вы молчите? – спросила барыня Миронова, – желанием возжелала я отдать Машеньку.
- Я доселе так и не узнал, – бесцеремонно проговорил Алексей, не испытывая ни малейшего конфуза, – так какого же она рода, – кивая в сторону Марии.
- А разве-с это так важно, коли Вы мой друг изволите проявлять внимание к юной деве? – спросил Андрей Ильич. И токмо не внимательный мог не заметить, какими нотками раздражения обладал он в эти минуты, но был сдержан и всем видом старался выказывать спокойствие. –  Принять сиротку и дать воспитание, вывести-с её на дорогу, которую указывают её способности, дать образование под стать благородству, это скажу-с я вам очень, очень дорого.  Много любви и ласки нужно вложить, чтоб распустился вот такой цветочек.
- Цветочек без кормёжки, как дворянин без средств.  – выказал Алексей.
- Всё у Вас в деньгах измеряется! А, что уважаемый Алексей Максимович, изволь ответить на вопрос, – продолжал барин, – когда же это помолвка – то  с Софьей разладилась? Извольте объясниться юный князь. Вы собираетесь жениться на одной, а в то время кружите голову другой? – барин не давал ни секунды на оправдание, – что у Вас осталось от дворянства? Нечего! Токмо титул и не более! – барин встал из – за стола и маша бумагой, произнёс далее, – Вы промотали всё наследство! Вы спустили всё! Вы жили в трактирных, Вы гостили у меня и в поместье Мироновых. Я сударь нищий! Я заявляю официально, что помолвка между Софьей и Вами расторгнута! А теперь, – повернувшись к Мироновой, – дорогая соседушка, ежели Вы доселе грезите породниться с княжим родом, то вот, дорога открыта! Ну-с, что скажете-с на такие аргументы?
     То, что произошло в сию минуту, не могло привидеться некому. Через минуту, казалось бы, оскорблённый до глубины своей князь выскочил как ошпаренный из – за стола и побежал к выходу. Затормозив на пороге, ему подвернулся лакей. Огромный кулак юного князя, обрушился на бедолагу.
- Холоп! Как ты смеешь стоять у меня на пути?! Прочь! – закричал Алексей, не дожидаясь ответа и не глядя на лакея, Алексей удалился.
- Надолго изволите отлучиться?! – громко во след крикнул барин, – Прохор! Гони князя вон! По – хорошему гони, а то собак спусти! Гони его, гони!
Искомин так разозлился, что и не замечал, как его одёргивала Анастасия, дабы обуздать пыл супруга.
     Отбежав на некоторое расстояние, Говоров тревожно, но всё же с облегчением вздохнул, понимая, что тут его уж никто более не ждёт. Ему здесь не рады.  В поле, где пасся табун искоминских лошадок, он свернул с тропинки и укрылся в высокой траве.

Часть III
     Прошла не одна неделя с того момента как поместье Искоминых покинул полный коварными планами Говоров Алексей Максимович. Его судьбой никто не интересовался, дабы это было ниже достоинством хозяев сего дома. Приехав на лесопилку, Андрей Ильич увидел Михаила.
- Я рад, что узрел тебя здесь и застал на дворе, – проговорил барин, – я искренно польщён! Давеча я справлялся о тебе, ты усердно работаешь и мне это по душе!
- Ваша воля! Куда же я теперь от Вас денусь, – добродушно ответил Михаил, – Жить желаю в Вашем поместье вечно. Жить и работать. А, что столярному делу я обучен.
- Похвально! А, что Михаил Ярославович, как живётся Вам в доме? Хорошо ли Вас потчуют?
- Благодарю Андрей Ильич, но я так долго был в немилости отчима своего, да и после…, что мне и с мужиками делить солому, ровно на перине спать.
- О, и эти слова мне по душе! Добре! 
- Работа, свобода, воля и жизнь под барским крылом, это не счастье, и также это не кабала. Это – судьба. Это места, которые для многих стали родными. О которых слагали поэмы поэты. Это поля, луга, леса, которые поистине для меня стали домом. И ежели мне доведётся, когда – нибудь покинуть Ваше поместье, то я непременно желал бы вертаться взад.   
- Посторонись! – крикнул кто – то из мужиков, обращаясь к барину и Михаилу.
- А ну, постой братец! – остановил его барин, – что везёшь в тележке? Покажи!
- Да вот Андрей Ильич, погляди – ка батюшка, – откинув тряпку, молвил мужик.
- Не дурно! Не дурно! И кто же это всё сотворил?
- Дак, знамо кто, – указывая на Михаила, продолжил мужик, – сам барин, всё сам. Одним тапориком, да шкуркой. Вот погляди, здесь и ступки, и ложки, и прялки, и ковши. А резьба – то какая, вишь, – проводя пухлыми пальцами отмечал мужик, – здеся ямки и бороздочки глубокие, а здеся плоское всё, как – будто кистью накрашено.
- Кто работу проверял?
- Егор отслеживал каждое движение, а Корнеюшко, так он сам и проверил. Знает толк в дереве Михайло. Ох, знает. К завтрему всё барин подготовим, так поедем на ярмарку…
Слова работника прервались криком, который раздавался за строительным ангаром. Это кричала Чангук. Местные мальчишки задирали и дразнили её.
- Не подходите ко мне или я огрею вас палкой!
- А у нас рогатины есть! Шаманка! Волчица! Ха – ха – ха!
- Ах, вы неслухи! – держа за ухо одного из мальчишек, ругалась тётка Авдотья, – почто забежаете девчонку? Ну, я вам задам! Куда, куда побежали! У, шельмы! – прикрикивала она, – а ты Чангук палку – то брось, не ровён час и правда беду наделаешь.
Чангук завидя барина, спряталась за Авдотьей. Глядя на него девчужка заметила на его лице улыбку.
- Выходи, не прячься. Я не обижу тебя, – тихо проговорил барин.
- Кто ты? Ты вождь? Самый старший? – выйдя из – за спины тётки, вопрошала девочка.
- Я не вождь, я барин – Андрей Ильич. Хозяин сего имения. Ты разве меня не знаешь?
- Знаю. Но ранее не видела.
- А зачем тебе палка?
- Я защищаюсь, вот от них.  – она указала пальцем на одного из мальчишек.
- Я тебе лучше ленточки подарю, а ещё смотри, вот это зеркальце. Смотри какое красивое. – барин достал из кармана дары и дал их в руки девочки. – А сейчас ступай. И будь доброй и нежной девочкой. Волчонком не гоже быть такой прекрасной медуничке. Верно? – погладив рукой по смолинистым косам, успокаивал её барин.
- Ты хороший. Ты добрый и светлый, словно Хотал – эква* и сильный, как Сяхыл – торум*.
- Матерь Божья, Пресвятая Богородица! – перекрестилась Авдотья и дёрнула Чангук за руку, – айда Чангук, айда. Пора идтить, тут недолеча.
- А ты Михайло уже нашёл свою звезду, – уходя, промолвила девочка и скрылась с Авдотьей за угол ангара. 
     Пройдя на задний двор лесопилки, барин заметил, что там что – то происходит. Всё было слишком оживлённо. Все суетились. Бабы готовили еду, девки выбивали половицы, а мальчишки озорничая, мешались под ногами. Молодые девицы завидя барина слегка нервничали. Они с любопытством поглядывали на него. Не смотря на его возраст, он всё же оставался привлекательным мужчиной. Искомин спешно подошёл к столу, на котором как всегда стоял самовар.
- Батюшка наш! Андрей Ильич! Да, что ж ты стоишь? Садись, садись! – тарахтела, словно заведённая одна из кухарок, – и ты Михайло садись. Обедали ли вы? – спросила она, усаживаясь с ним на лавку. – Мож аппетит не нагулен ещё?
- Чем кормить будешь Наталья? – снимая перчатки, проговорил барин.
- Дак, не уж то здеся стоять желаете? Холодает ужо. Вот, в избу проходите, а нет, так прикажите, дак стол в доме накроют.
- Некогда расхаживать. Здесь подай. Так, что там у тебя сегодня? – потирая руки, усаживался за стол барин, – а ты по что стоишь столбом? Михаил! Я к тебе обращаюсь! Давай – ка садись брат рядом.
- Ежели есть щи и капуста, так и в избе е пусто! – посмеивалась кухарка, выставляя на стол с печи чугунки, –  вот батюшка, ячневая каша…
- А ты знаешь Наталья, что кашу эту очень уважал царь батюшка – ПётрI?
- Да откель мне знать? –ответила Наталья, – вот Андрей Ильич, откушай тельник, пока ешо тёплый.
- Тельник? Ранее я такого не ел. Что за блюдо готовишь ты? – отщипнув кусочек рыбы и макнув в хрен, промолвил барин.
- Дак, это очень старое блюдо. Его ещё моя бабка готовила. Рыбу – то почистить надобно, а после кости вынуть. Затем скрутить туго, да бечёвкой перевезать. Обвалять в муке, да опустить свёрток рыбы в кипяток с солью и перцем, да луком. Потомить, да вынуть. Хошь горячим ешь, а хошь и холодным. – Наталья обернулась, потому как увидела Настю, – чего бежишь как оглашённая?!
- Здравия Вам барин, – запыхалась Настя, – барыня прислала меня за молоком и мёдом, для Михаила Андреевича. Так я и прибежала. Ой! – обернувшись, продолжала она, – Софья! Где ж моя голубка? Она же со мной шла? 
- Ну же не стой! Иди же! Сейчас всё соберём и отправишься взад, –
проговорила Наталья.
- Ну-с, Михаил завтра зайди ко мне в кабинет, и мы очень серьёзно поговорим, а сейчас мне до Корнея нужно. 
     Софья шла по направлению к дому и радушна всем улыбалась. Не смотря на осенний день, всё ей казалось ярким и светлым. Как – будто не погожих дней и не было вовсе. Очень ей наскучила усадьба и она решила отправиться на лесопилку в след за папенькой. Здесь ей было привольно.
- Что за нужда тебя сюда гонит? – найдя Софью, вопрошала Настя, – не влюбилась ли моя голубка? Ежели так, дак скажи ему – прими меня в мужья…
- Настя! Да как смеешь ты так мне судить?! – возмутилась барышня.
- Прости Христа ради, голубка моя! Да не гоже в себе таить всё.   
- Ох, Настя! Боизно мне – ка. Глядишь, батюшка осерчает.
- Ох. И поперёшная же ты голубка моя!
- Ну, да будет Настя! Будет. Иди уже. Маменька ожидает. А я ещё буду здесь. Папеньку дождусь. А вот кто меня развеселит, – сойдя со ступенек, промолвила Софья, – Михайло! Подойди ко мне.
- Звали барышня, – с поклоном проговорил Михаил.
- Да звала. Желаю, чтоб ты Михайло развлёк меня.
- Как изволите, но чем же? Что поведать Вам? Может я прочту сказ, кои мне матушка моя, когда – то вещала?
- Ой! Страсть люблю сказки!
- Ну в таком случае, прошу Вас, – подставив локоть, любезно продолжил Михайло. – Под звёздным небом в чаще леса, в зелёной мантии из трав, гулял большой, младой повеса. Показывая всем свой гордый нрав. Меняет он обличие своё. Он бурный ветер, пронзительное эхо, боится его лишь невежда, дурачьё! Для лешего они – игра, потеха. Однако тот, кто знает старичка, легко его увидеть может. Через хомут* узреют чудачка и разглядят его величие на ложе. Хозяин он лесов и пастбищ! Его считают добряком листвы. Не терпит он шумов, пожарищ, скрываясь в дебрях от людской молвы. На нём белейшая рубаха
Подвязанная красным кушаком*. Ни знает он ни боли и ни страха, во все века считался смельчаком. – Он достал из – за пазухи деревянную статуэтку и протянул в руки барышни.
- Ну-с, а что дальше? – прижав к себе дар юного отрока, вопрошала Софья.
- А тени он своей не видит. И слышит всё ушко;м одним, и путника усталого он не обидит, под елью притаится рядом с ним. Когда возникли первые леса,
то он родился вместе с ними. Хранителем он стал тогда, от первого денёчка и
доныне. Кто попадает в лес, его обитель, кого застали звёзды и туман, то чувствует невольно, что смотритель везде расставил не видимый капкан. Он чарами пленит красавиц. Одаривает запахом цветов. Он старец? Нет совсем
не старец! Он пленник всех деревьев и кустов. Он женщинам всем делает подарки, он дарит лакомство им по ночам. Под утро на столе одни огарки, все поддаются колдовским его речам. Все ждут от лесника лишь чуда! Присевши на осиновый пенёк, в ладоши хлопнув трижды, чтоб не было им худо, чтоб в доме было изобилия мешок.  Ах, леший милый старичок! Хозяин ты зверей и птиц. Ты крепкий, коренастый мужичок и мифы занимают о тебе уж тысячу страниц. Хозяин леса, дух языческих времён, воспетый русским сей народом. Ты знаменитый средь славянских всех племён, баюканный закатом и восходом.
- Ты очень приятный в общении, – отметила Софья, – да и на вид, ты обходителен. Кто ты? Кто ты такой Михайло?!   
- Я пойду. Работы много. Барин прознает, осерчает, а это не гоже, – проговорил Михаил, – а, ежели, что узнать возжелаете, так вскоре всё узнаете.   
Софья кокетливо улыбнулась и жестом показала, что более его не задерживает, а после просила: – а грамоте ты обучен?
- И начертать, и читать и стихи слагать. – улыбнулся он.
- Так напиши мне, что – нибудь этакое. Что – нибудь красивое. Хотелось бы ощутить в твоих начертаниях, ту лёгкую вуаль, которая скрывает, что – то забытое, старинное, сказочное. Хочу прикоснуться ко всему тому, во что так свято верили наши предки.
- Я думаю, что Вы желаете приподнять ту таинственную завесу, и окунуться в мир не изведанного, в мир древних. А ведь древнейшая вера наших предков, она сохранилась до сих пор.
- Это мне знакомо!
- Старая вера, похожа на клочки старинных кружев, забытый узор которых надо восстановить по обрывкам…   
- Очень занимательно! Да, откуда же тебе всё это известно? Ну-с, да ладно. Принеси мне своё сочинение. А сейчас, ступай. Нет, постой. Оду свою через Чангук передашь.
- К завтрему принесу своё написание до Вас, а сейчас извольте откланяться.
     Софья лёгкой походкой пошла вдоль ангаров. На лесопилке стояла стукотня от топоров и молотков, звон кузни, голоса мужиков и ржание лошадей. Цельный день всё здесь крутилось и вертелось, словно заводной волчок. По пути она встретила Егора, который уже слылся мастером на все руки.
- Софья Андреевна! Вот так гостья! – проговорил Егор и хотел было склониться, как это подобает перед дворянкой.
- Ты верно запамятовал о нашей дружбе по детству? – промолвила Софья.
- Такой гостье завсегда здесь рады. Давненько Вас туточки не было. Ежели не погнушаетесь, то милости прошу. Катерина моя шибко рада будет. Рассказывал ей, как когда – то дружбу водил с вами…
- А помнишь, как Корней на ярмарку ездил, а мы все его на лесопилке ждали? А небо сквозь прозрачные золотинки просматривали? А в горелки играли, а бабы головой качали и диву давались, что я вместе с вами росла и играла. Вот умора!
- А вот и Катерина моя идёт с коромыслом, – повернувшись в сторону, проговорил Егор, – Катерина, вот, познакомься. Это Софья Андреевна, дочь нашего барина. Я столь тебе говорил, а доселе всё ни как.
- Доброго здоровичка барышня, – тихо проговорила Катерина. – а Макар – то пуще прежнего базлал щас на ребятишек. Ишь, распузырился, разъерепенелся! Ребятня ногами всю стружку разворошили, а собирать не стали, вот он и загремел, как Илья пророк, что есть.
     Вечер был тихий и даже не ощущалось лёгкого ветерка. Огромная луна, словно наливное яблоко появлялась из – за облаков. Софья шла с пригорка на пригорок, удаляясь с лесопилки. Она шла и размышляла: «Какой же этот Михайло всё же душечка! Но он – холоп, беглый. Наверно нужно отогнать от себя все эти мысли. Да. Нужно так и сделать. Не пристало светской девице думать о таком. Ой! Ну какой же он…».
     Всю ночь она не сомкнула глаз. Её мягкая перина и подушки были, словно каменные, одеяло колючее, словно крапива. Она хотела заснуть, но так и не смогла. Под утро она всё же провалилась в сладкий сон, но пробудилась от громких мужицких голосов. Конечно же она узнала эти голоса. Они принадлежали Корнею Парфёновичу и Михайло. Как и приказывал барин, мужики пришли рано утром до того, как все проснутся. Искомин пригласил их в кабинет, поскольку речь шла о Михайло.
- Возрадуйся Михаил Ярославович! – проговорил барин, достав серую картонную папку из шкапа. – Это бумага свидетельствует о том, что Вы молодой сударь истинный дворянин. Это подлинное завещание Вашего батюшки, которое, так тщательно скрывал после кончины Вашей матушки, Ваш отчим – Кондратий Юрьевич. Вот же шельма! Ни кола, ни двора! И Вас сгноить возжелал, – проговорил барин и протянул завещание. – Ну, что же Вы? Прочтите!
Михаил развернул свёрток и подошёл к столу, нам котором мерцала свеча.
- Да, уж! Бог шельму мечет, – проговорил Корней Парфёнович, – извиняй барин, но я про энтого Кондратия. Вишь, как усё обернулось – то. Беглый, вовсе и не беглый. А холоп, не холоп, а благородие даже! – удивляясь, судил Корней. 
 - Ну-с, сим уведомляю Вас, милостивый государь, что документ этот очень даже настоящий, а посему… да не обмирай! А возрадуйся!
- Благодарствую Андрей Ильич, – от такого изумления, Михаил присел в кресло и закинув ногу на ногу как истинный молодой барин, начал читать вслух документ: «Духовное завещанiе помещика Мушанина Ярослава Константиновича, государственного советнiка, Тобольской регистрации. 1816 года Июня 15-го дня. Я нижеподпiсавшийся Государственный советнiк, Тобольской регiстрации, Ярославъ Константинович, сын Мушанина Константина Ярославовича, поверенного советнiка, Тобольского уезда, в совершенном уме и полной памятi составил сей акт к исполненiю по смерти моею в следующем:1-е. Крестьяне мои жiвущие в Тобольской Губернии в Ялуторовской слободе отходят сыну моему Мушанину Михаилу Ярославовичу, все без изъястiя (без исключенiя). 2-е. Крестьян моих въ Берёзовском уезде за мною состоящiх с принадлежащею землею, отдам после себя также во владенiе сына Мушанина Михаила Ярославовича, а по смертi его в пожизненное владенiе потомков его. С каждого уезда, пренадлежащего мне, собирать оброк тот же, какой ныне платят, то есть Ялуторовская слобода: по тысячi рублёв, Берёзовские: по две тысячi рублёв в годъ. С вотчины Пушнино – по 500 рублёв в год. 3-е. Все платья мои, все без исключенiя отдаю служiтелю моему Лариону Устиновичу с семейством, а деньги в долг розданные мною вертать взадъ наследнiку моему, едiнственному сыну – Мушанину Михаилу Ярославовичу. 4-е. Дом с землёю в городе Тобольске мне принадлежащiм и всеми в нём службамi, и движимым именiем равно дом в деревне Суерка и скотом, и хлебом, и прочим двiжимым именiем отдаю то же сыну моему, а по смерти его потомкам въ вечное владенiе. Дворовых людей моiх, с их семьями и детьми малымi оставляю при наследнике моём. 5-е. Отойду когда, то тело моё с хрiстианскiми обрядами положiть в моём селе Суерка. 6-е. Силу и действие сей акт должен иметь не прежде, как после смерти моей. В жизни же своей я предоставляю себе полную волю переменить его и всё уничтожiть или прiзнать таким, как он есть 1816 года Июня 15-го дня. Сверх того, пополняю, что сей акт составлен по доброй воле завещателя г. Тобольска, в полном уме его и памятi, и подпiсан собственною его рукою. В том свидетельствует Тобольский полiцмейстер – капитан Фрол Селантьевич, штабной лекарь Иван Филипович. В том же свiдетельствует и подписывает Титулярный советник Тобольской регистрации Андрей Афанасьев.»
- Да. Скопилось не мало документов, – проговорил Искомин, – но вот, извольте взглянуть ещё один. Это купчая. Ох и шельма этот Лошкин! Продал таки. Успел. – достав из всё той же серой папки документ.
- Сделайте милость, –  как бы взмолился Михаил, – зачтите. Прошу Вас.
Искомин подошёл ближе к кандилябру и начал зачитывать вслух: «Купчая. 1819 года мая 14 дня сия купчая в Табольском Уездном. Я, боярiн Кондратiй Юрьевич Лошкин продал прiданую вотчину Пушнино, покойной супруги своей – Дарьи Петровны Мушаниной, в Тобольском уезде. С пашней, лесом, с сенными покосами.  Продал графу Алексею Петровичу Чурсину. Цена продажi сие вотчiны составляет три тысячи рублёв. Моя вотчiна Пушнино, опричь сей купчей иному нiкому не продана и не заложена, по душе въ монастырь не отдана, и въ данных, и в рядных ни за кем не запiсана, и ни у кого, ни в чем, ни в какiх крепостях не укреплена. Ежели кто в Пушнино вступiтся по какому – нибудь промыслу, то не может чiнить ущерб графу Чурсну. В Поместном приказе энту вотчiну запiсать за графом Чурсиным в полном правленiи. Купчею писал пiсец Юров Игнат. Запрещенiя не имеется. Секретарь Афанасий Фёдоров. Составлена 1819 года мая 14 дня в Тобольском уезде, гражданского суда о крепостных дел.» Вот такие пироги, скажу я Вам. Ещё вчера Вы были беглым каторжником по вине отчима, а сегодня…, а сегодня Вы законный наследник.
- Да. Но скажите-с на милость. Какая здесь выгода Ваша? – дивился Михаил, – отчего такое проявление-с?
- Отчего-с? Ну-с, я заметил, что в Вашем поведении, общении, что – то не так. Заинтересовался. И видимо-с не зря. А отчим Ваш не перенёс разоблачения и от сего позора, скончался. Вы, единственный наследник поместья сего – Мушанин Михаил Ярославович.
- А Пушнино всё же-с жаль! Помню я по детству её. Папенька дюжо как любил там быть. Ни с какими-с угодьями не была схожа. Папенька сказывал, что ещё в 15 веке поселись там люди суровые и были они моими прародителями. Жили они там веру хранящие. Двоеданами назывались. А название вотчине дали-с чудное, старообрядческое – Пушнино. Поскольку пушнины водилось, видимо – невидимо. Избы окружали дом главный. А строилось всё на века. Из сосны мелкослойной и плотной, что кондовой зовётся*. Все дворы в хорошем состоянии были, потому как сделаны из леса, что со временем ещё крепче становится. Избы крестьян – старообрядцев, поражали своим простором и продуманностью. Дом рубленый в «обло» двухэтажный с глухим подклетом шестистенок – крестовик.
- Какой занимательный сказ, – не выдержал Корней. – Ну, что же, что из
Благородных. Ну – ка, Ваше благородие, скажи – ка, что за «обло»? Как ты уразумеешь?
- Обло, говоришь, – продолжил Михаил, – энтот способ рубки, он один из древнейших. Брёвна укладываются в специальные выемки, которые вырезаются по краям. Срубы прочные.
- Верно! Верно!
- Ну-с, – слегка прокряхтел в кулак барин и протянул серую папку с бумагами Михаилу, – дурными делами не помышляйте-с и на всё воля Божия. Возьмите-с сударь и берегите как зеницу ока.
- Позвольте-с мне пробыть у Вас ещё несколько дней, опосля я откланяюсь, – с благодарностью промолвил Михаил, – но смею просить Вас милостивый Андрей Ильич, опосля всех дел, хотел бы я вернуться к Вам и заниматься делом.
- Делом? Каким же-с? Смею спросить.
- Я чувствую древесину…
- Похвально! Похвально мой юный друг! Ну, что ж, буду ожидать Вас, а покамест ступайте и вступайте в законность свою.
     С кухни тянуло ароматами разных вкусностей. В гостиной на столе стояло блюдо со сладкими пирогами с калиной, малиной и викторией, а в глиняном кувшине томилось тёплое парное молоко. Софья не вошла, а 
вбежала в гостиную. Настя уже хлопотала там с раннего утра, накрывая стол для господ. Софья взяла пирожок и пошла из дома на порог дома. На ступеньках столкнулась с Чангук, которая поклонившись в пояс, протянула свёрток.   
- Что это Чангук? – прошептала Софья.
- Барышня просила, Михайло начертал. Бери, покуда никто не видит.
-Начертал таки. Ладно. Ступай Чангук на кухню. Киселю попей и пирогов отведай. А я…, я после с тобой, – барышня быстро скрылась, но не в комнату, а в свою светёлку. И хотя в ней уже было прохладно, она всё же уединилась там.
Чангук не произнесла ни слова, а токмо подумала: «Вот же стрекоза!». Софья уютно водрузилась в мягкое кресло и раскрыла листок бумаги, где была написана старинное сказание, сочинённое Михаилом. «Старины завеса… Под покровом ночи тёмной на седых конях скача, едут воины скоронно*,   цвет лазу;ревый топча. Они едут во столицу, в сердце матушки Руси;, чтоб поймать за хвост Жар – птицу, с ними вера – Господи спаси! Посреди большой дороги камень с росписью стоит. Кто – то совершал налёты и поджоги. Соловей, не уж – то здесь чудит? В Муром тропка первая ведёт, а другая – то в Чернигов – град лежит, третья в Киев – свят зовёт. Богатырским воинам, что судьба сулит?
- Надобно брату;шки ехать не спеша. Соловей не дремлет – окаянная душа.
Кони не стреножены, не отнят наш дух! Этот лес россейский всё ж дремуч
и глух.
Смердящий ужас их сковал. Когда они, завидя зе;мли, народ склоняясь горевал. В цепях он шёл по склонной же;рди.
- Что ж вы братья, жены, дети! В кандалах души; томя, спины подставляя под огненные плети, вражью силу Ка;лина* в дом к себе маня?!
Землица покрыта кровью и горем, слезами пропитана жён, матере;;й и в каждом челе, и в каждом том взоре нет взгляда, и мыслей мрачней и черней.
Эка зараза спустилась в сторонку! Поганое иго подкралось в тени;, с пелёнок внушали тому татарчонку, что русскими править они лишь должны. Было привольно в русских лесах, а как колосилась родная сторонка! И плыли барашки в голубых небесах, и цветик в косу заплетала девчонка. Русь умывалась в росе полевой. Пращуры, Ро;ссов землёй одарили. Жили славяне под звездой путевой, но счастье своё всё ж в реке обронили. Калин на Русь вороньём поспешает, задумал он разорить Киев – град. Лавры над Киевом
- Церкви все сжечь, купола золотые по ветру пустить и развеять в полях,
Чтобы не били набаты звонки;е, чтобы не выжил ни чернь, ни монах. Князю Владимиру голову с плеч! Всех мужиков порубить на куски! Град тот дотла, как свечу словно сжечь, – желание и мысли его так жестки;.
Въехали богатыри в сам Киев – батюшку. Да, вошли в палаты белые, да, светлые. А в них знать пьёт, ест вволюшку. Да, Владимиру – красно Солнышку всё советуют:
- Ай, Владимир ты, князь Киевский! Разгулялись по свету добры молодцы! Где же сила, сила Ильи Муромца? Где навет твой государьевский? А над Русью дремлют тучи хмурые. Данью обложил нас Калин царь, в деревнях дома – то все сутулые, словно все живут не наяву, а встарь.
-А и славный защитник Русской земли! Могучий и добрый наш княже! Вороги вновь ко двору поползли, измажем в смоле их и саже.
- Сын Святослава – княжьих кровей! А мать – то Малу;ша была всё ж рабыней. Робичи;чем* ты был средь её сыновей, но для родителей был ты святыней. В Киеве русском ты воздвиг пантеон*, язычество мы принимаем – бояре! На трон Святославом ты посажён! Ты смел, справедлив, хоть, враг и коварен. Русь, Беларусь, Украина – одно! Новую эру открыл ты славянам. Духовный фундамент един всё ровно, всем людям честны;м, всем этим селянам.
- Ой, бояре и купцы седовласы, я и сам кручиною извёл себя. Иссекают в граде уж давно запасы, отдаю последнее, Русь – матушку хроня. А и где же сильные ребятушки? В трудную годину нужно быть сильней! Слёзы льют их жёны, матушки. По врагу ударить нужно, да, и по – больней.
Бьют челом, поклоняются воины. Князю Владимиру, да княгине его. Быть им на княжьем пиру – удостоины, сажают за стол их подле него. Друже за ке;дровый стол усадили. Ратные ме;чи свисают с колен. Чарки медовые всем им налили, княжеский стол тот благославен.
- Гой еси* Вы люди добрые! Почитавшие законы отцов, на Руси мы первые, не вто;рые, не маня;т нас светлицы дворцов. Люд честно;й на колени не встанет! Будет Бога молить о спасенье души. Супостата в силки заарканим у подножия Киева в тёмной тиши.
На пиру подавались ложки злачё;ные из серебряных чашек – мёд лился рекой,
а в бочках дубовых плоды – то мочёные, в одежде вся знать сидит дорогой. Стол ломи;тся от соленья и мяса, лебедь белая – украшенье стола*. Дым коромыслом от пьяного пляса, веселье гудит аж до утра. «Веселье Руси, есть
питие;», так уж гово;ривал княже великий! Так уж устроена Русь в бытие, все соглашались с речами владыки. Путь уготован трудной дорогой, через пустырь, в гнездо Соловья. Поступь тверда, но смо;трят с тревогой Матушка – Русь твои сыновья. Долго ли, коротко ли едут воины, соколиным взором вдаль смотря. А вокруг пожары, да всё вороны, но не сломить дух русского богатыря. Друже спе;шились с коней в чистом полюшке. Их дорога побратила* давно, но за тучами нет ясна солнышка, смрадом запахло, и стало темно. А в шатре с расписными узорами, чахнет Калин над златом, словно Кощей и владенья его дозорами стерегут басурманы прочней. С сорока царями, с сорока королями Калин собрался на Русь вековую. Грезил мечтой он всеми годами, чтоб завершить свою жизнь кочевую. Собака Калин царь – татарин, воспылал всем сердцем и гнилой душой, что он в задумках – то своих шикарен и  план был в общем – то простой.
 - Иду на Русь! На Киев стольный!  С лица Земли сотру я всё ровно, мне Соловей послужит ветром вольным, ведь он со мною вместе заодно. Уж некому стоять за веру и за правду, и некому стоять за Киев – град! Я земли русские так жажду! Не вижу я ни трудностей и не преград.  Иду на Русь! Снарядте мне коня! Я церкви белые топтать копытом буду! Владимира с позором в поло;н ко мне гоня, Пусть будет худо, русскому сей люду!
Орда собралась в войско поутру. Надела устрашающий наряд и поединщик* хана к столичному двору, повёл чрез поле свой отряд. Но удивленьем было жутким, когда увидев рать славян, окаменев будто – бы на сутки, татары выстроились в грозящий караван. В широком поле по – средине, пошла орда звеном на рать. Но русский дух несокрушимый силы; велит беречь и ждать.
- Не посрамим мы, меча боевого! Русские земли отберём у татар! Вон,  поединщика возьмём основного, ворога гнать! Мы одержим удар! Помогите боги быть сильнее в поле! Грозную орду развеять навсегда! Чтоб не видеть Киеву от татар и горя, чтоб не жглись, не пачкались наши города! Будем мстить за жён, да, детушек. За пролитую кровь всех славян! За церковных наставниц и проповедушек, не допустим в Руси масульман. Встанем братья стеной за обиды и слёзы! За налёты лихие и грабежи, чтобы боги хранили в ясный день или в грозы, мирным покоем славян рубежи.
И лишь только над полем туман растворился, натиск ордынцев был страшно велик. Сам супостат в вороньё превратился из чрева его доносился лишь крик. Полыхнуло поле брани огненной стрелой! Заклубилась сторона дымом и пожаром. Меч булатный по;днят над могучею главой, всё слилось, увенчалось под утренним кошмаром. Вороги пали под русским мечом. Татары пустились в бега. Славянские боги солнца лучом, озарили границ берега. Калин теряет орду на глазах. Славяне в бою так ретивы! Русь умывалась в дождливых слезах, что после напишут былины. Гусли и дудки поте;шат народ. Бояре, князья встречают дружину. Никто и кусочка не украдёт, богатыри прочь прогнали вражину! Вино сладко – фиоское течёт по усам, славят удаль молодецкую посадники. Будто божие приемники и всадники отдавали дань, на пире светлым небесам.
- Ай, богатыри вы мои удалые! Слава и сила вам на все времена! Киев наполнит казны кладовые, пусть же не дрогнет на ворога ваша рука! Ой, защитники ратные, славные – грудью стоять вам за землюшку – мать! Пусть восславляют вас православные, будь не приклонна, крепка ваша стать. Не скакать супостатам по нашей земле и в полон им не брать красных девиц, быть им запе;ртыми в тёмной скале, не рушить; им заветных границ. Будет Русь стоять на миру веками! Будет в ней богатырский дух жить, не купить её златом, шелками, не порвать её крепкую нить.  А и сильные добры молодцы! Прославляя Русь на земле живут. Не заманишь их ярким золотцем, нечисть лютую с родных мест сотрут. Призовут к ответу ирода нахального, призовут к ответу нечисть бранную, кто проказы вершит опальные, то имеет силу окаянную.»
Барышня поспешно спустилась по лестнице из своего терема и прошла мимо огромного фонтана, который стоял по среди двора.
- Далеко ли собралась голубка моя! – прошептала Настя, которая шла из прачки. – Обед вскоре.
- Ой, Настя! Ой Настя! Я скоро!
Софья свернула к поредевшему саду и направилась в сторону лесопилки. За густыми зарослями ивы сидел на пригорке Михаил и, что – то бурчал себе под нос. Завидя Софью, он вдруг вскочил и сказал:
- Добрый день разлюбезная Софья Андреевна, – позвольте узнать, что делаете здесь?  – а сам, как подобает, склонил голову перед ней.   
- Добрый день. А сказка твоя мне понравилась. Довольно недурно написано. Складно. И когда же это ты начертал? Не уж то за цельный день?
Софья немного помолчала, а после разбила тишину вопросом: – а ты и впрям дворянского рода? Я всё слышала. Я слышала ваш разговор с папенькой. А расскажи мне о той вотчине, что так любил твой папенька.
-  Места вокруг энтой вотчины прекрасны и удивительны. Расположенный неподалёку бор, известный как Волчьи горки, привлекал всех своей красотой и самыми вкусными грибами, и ягодами.
- Ягодами? А какими ягодами?
- Костяника, малина, виктория и земляника, калина да брусника.
- А ещё Пушнино зналась людьми, потому как в их крови вера была староверская. Своенравные и дюже сильные были. Одно слово – наследники своих отцов. А какие свадьбы были! Все девушки с рождения знали, что чужая шуба не одёжа, чужой муж не надёжа. А парню так наказывали: «Женись, чтоб не каяться, любить да не маяться». Вот как было.
- Да и у нас в поместье замечательно песни поют, так проникновенно стихи читают. А какой театр у нас!
- Когда Вы смущаетесь, то подёргиваете носом и закусываете губу, – заметил Михаил, – прошу простить мне эту вольность выражений, – он смотрел на барышню, словно изучал.
На полпути Софья решила направиться в обратную дорогу. И хотя, она не насытила любопытством свой интерес к молодому человеку, она всё же проявила сдержанность.
* Кала;чики – съедобные соцветия мальвы дикой
*Пу;чка – сибирский борщевик, по вкусу похож на сельдерей.
*В худы;х душах – в расстройстве.
 *Хотал-эква — богиня солнца
* Сяхыл-торум — бог грома
*Хомут - приспособление для того, чтобы запрячь лошадь в упряжку
*Кушак – пояс
* Кондовый – в значении «консервативный, закостеневший» используется в переносном смысле, но об этом уже мало кто знает. Оно происходит от устаревшего слова «конда», которым называли крепкую многослойную смолистую сосну.
* Скоронно – медленно
* Ка;лин – царь - эпический татарский царь, нередко упоминаемый былинами. Обычные его эпитеты: собака, вор, проклятый. Калин осаждает Киев с сорока царями, с сорока королями, у которых у каждого силы по сороку тысячей, и посылает с татарином письмо князю Владимиру с требованием без боя сдать Киев.
*Робичич – человек, рождённый от рабыни
* Пантеон - храм, посвященный всем богам
* Гой  еси - приветственно-величальная формула в значении «будь жив, здоров!»
*Лебедь белая – главное блюдо на пиру. Согласно правилам застольной процедуры, сама княгиня Евпраксия начинает разрезать роскошную птичью тушу, чтобы оделить из своих
рук гостей
*Дорога побратила –  обет взаимной дружбы
*Поединщик – самый сильный воин