Тайга
Горные хребты Сихотэ-Алиня, расходясь, освобождая просторные долины, лишь отрогом крадутся к городу, но уже в сотне километров к северо-западу чаще вздымают невысокие хребты, образуя неширокие распадки с горными ручьями, останками буреломов и, изредка, не вырубленной тайгой. Выбирая место, мы сошлись на одном из таких уголков.
Электричка привезла нас на станцию Анисимовка, еще десяток лет назад именовавшуюся загадочным именем Кангауз. Здешний лес я уже проходил: были знакомы относительно богатые кедрами склоны, знал и перевод прежнего имени деревни – сухая долина.
В тридцатые в нем цвело многолюдье: сотни рабочих в разрыве железной дороги примитивно перетаскивали сотни тонн угля через перевал. Тогда и пострадала окружающая тайга. Но люди, отдадим им должное, может, сознавая ценность, молодняк кедра сохранили. А возможно, не нашли ему применения. С тех пор, как железной дороге прорубили тоннель под хребтом, и сучанский уголь повезли в го-род без перевалки, развитие мировой цивилизации начало обходить селение. Деревня стала безлюдеть, тайга – возрождаться.
Пройдя деревню вдоль железной дороги, повернув в лес, мы пошли вверх по ручью, и по кинутым двум стволам сосен, подстраховываясь шестом, перебрались с правого берега на левый. Небольшая горная речка – ключ Смольный, берет свое начало на склоне одного из хребтов, и последние километры близ деревни, прежде каменистое русло, прижимаясь к обрывистому берегу, проходит по краю суглинистого распадка, местами украшенному небольшими елями и разлапистыми соснами, изредка ильмами, и, по краю обрыва, строчкой кустов кленов и тальника.
По проторённой петляющей тропе прошли заросшую кустарником, частью элеутерококком и поникшим, спутанным папоротником, влажную долину, стали подниматься по склону, напротив, покрытому крупным, чистым от кустов, лесом. Склон пологий, с просторными террасами. Чем выше поднимались, тем чаще встречали отдельные сосны, кряжистые дубки и стройные кедры, которые, строго говоря, тоже сосны, только корейские. Повсеместно попадалась их незрелая, подростковая молодь. Для нас же желанными были нечастые взрослые кедры.
Стояла золотая приморская осень. Отыграли красками разноцветья листьев клены и лианы, пожелтели плоды актинидий, налились соком, где они еще были, ярко-красные кисти лимонника, шелестели под ногами опавшие листья и высохшая трава. Сутками ранее прошел верховой ветер и по склонам лежали совершенно целые, еще не погрызенные белками и бурундуками, упавшие шишки. Сорванные ветром, они закатывались в небольшие ямки, вминались в нанесенный ветром слой листьев, ближе к хребту иногда просто возлежали на опавшей хвое. Бурые, как и всё под ногами, их надо было увидеть.
Детей от поиска отвлекало всё. Дочка находила красивые листики, сын приятеля смотрел на поворот моей головы и стоило мне сделать шаг в каком-то направлении, стремглав несся впереди, даже мимо шишек. Мы с большим или меньшим успехом обошли версты две склона, осматривая ямки и возможные пути скатывания шишек. Быть может, раньше нас кто-то прошел или вчерашний ветер был не настолько сильным, потому что настоящий урожай мы собрали лишь на самом хребте. А еще с хребта открывался грандиозный вид склонов другого кряжа с шапками кедров и пирамидами елей, по другую сторону – долина у подножий, поросших хвойным лесом, гор.
Покружив, я забросал шишками несколько ложбинок. Дочка страстью поисков не увлеклась, но, может, потеряв ориентацию меж огромными для нее деревьями, и, увидев с непривычного ракурса накиданную мной кучку, радостно закричала:
– Па-а-па, ш-и-и-шки!
Сколько радости было в голосе! Быть может, мне стоило поддакнуть, подыграть – не знаю. Ведь обманывать тоже плохо. И все обманы когда-то раскрываются. Тем более, что вскоре она и сама догадалась.
Потом был бивак, домашние бутерброды и чай. И руки пахли смолистыми шишками, и ветер шумел в кронах сосен и кедров. А вот чай по-таежному из свежайших лиан лимонника и чистейшей, вкусной ключевой воды, мы с дочкой готовили уже в другой раз.
В какую-то нашу вдвоем поездку на знакомую станцию, оказавшуюся последней, я решил сходить на богатую зарослями лимонника, известную мне, падь с тихим ручьем. Оставив к югу змеящуюся в тех местах железную дорогу, и стоящие на отшибе дворы Татарки, мы пошли по лесной дороге, вскоре сузившейся до тропинки, прошли вывозную пасеку и оставленный в кустах кем-то мотоцикл. Светило солнце, погожий день после ночного дождя был словно отмыт. Я уже представлял восхищение дочери взбиравшимися по деревьям лианами с красными гроздьями созревших ягод, но встретившийся таежник сказал, что лимонник уже сильно обобран промысловиками, хотя для таких как мы, дозревающего еще хватит, поделился, что много лиан с деревьев содрано – люди не думают каким будет следующий год – вероятно, не случайным был в тайге человеком. Еще возле лужи он видел следы величиной с детскую шапочку.
– Где-то тигра с котятами ходит, – высказал он свое предположение…
Нас, конечно, нельзя было назвать “не случайными в тайге людьми”, и какая-то электричка как нельзя кстати через час бежала в город, а в ней дочка всегда спала сном ребенка, отравившегося чистым воздухом…
...Прошли годы, выросла дочь, пора подправить строки: мне рассказали, что нет тех кедров, как нет и взрослых дубов, сосен, говорили, и лимонника нет. Многие склоны голы или в осыпях. Где удалось, вырубки покрылись порослью осины, березы, кустарником, часто, частоколами каких-то тощих жердей – современная цивилизация прошлась по таежным местам...
1992, 2020
Свидетельство о публикации №224042900409