Апокалипсис завтра

А

Конечно, мир или то место, где я живу, никогда не хотел и не захочет большего, чем это маленькое приключение, из которого выросло всё, превратившееся из миража в сон. Но в этом мирке я был лучше других, он казался мне чужим, а от своих привычек и наклонностей, среди которых главными была любовь к путешествиям и авантюризм, я давным-давно отказался. Никто не говорил со мной о путешествиях. А жаль, это одно из самых моих любимых и живых занятий, которым я хотел бы с кем-нибудь поделиться.
Если б такие нашлись, меня ждала бы подлинная жизнь. Я и так много пережил, пока был в своей земной тюрьме. Теперь пора умирать, и как-то нужно перешагнуть этот порог. Именно для этого и нужны путешествия, чтобы вернуться туда, откуда вышел. Чтобы остаться там и встретить смерть во всеоружии. Не знаю, было ли что-нибудь на самом деле или нет, но могу сказать с уверенностью, что рай -- это что угодно, кроме пустоты… Когда мне было тридцать, со всех сторон одинаково гнули и крутили меня жизненные жернова.
Вся красота в том, что любая дорога кажется бесконечной, хотя все люди, чьи следы ведут к концу, в один голос повторяют, будто она очень короткая. И дело вовсе не в том, куда они уходят, а в самом конце. Конец сам по себе бесконечно прекрасен, прекрасен и рай, которым кончается дорога… Хотя бы потому, что это единственная возможность встретиться с тем, кого не видел никогда, кто никогда не подойдет к тебе с пустыми руками… Такова сила человеческого страха, поднимающаяся над мраком нашей жизни.
Из предисловия к последнему путешествию в ад писателя-символиста: …Я видел ад. Мне было сказано, где я буду, когда тьма отступит… Вот этого я и не увижу. Место поистине странное: это все внутри человека. А что же является адом? Мое пребывание там -- еще более странное... Утроба духа? Или мир, которого больше нет? Что такое жизнь, если в ней нет места для духа?.. Путешествия были нужны, похоже, как для встречи со смертью -- ни больше ни меньше. Но без этих поездок нельзя прийти к тайне смерти".
Это так и есть.

***
Так с чего же начать и какими словами? Ведь надо иметь в виду, что за этими словами скрыто великое множество смыслов, которые читатель, кто бы он ни был, даже не поймет, прочитав до конца. Вдруг там окажется что-то неприличное, за что можно будет по головке не погладить? Чтобы избежать этого, надо начинать, во-первых, с момента, когда я ковырялся в бороде, а во вторых, делать это, не углубляясь в детали.
Поэтому начну сначала. Вышел я как-то из ванной и случайно повернул выключатель на стене, который до этого никогда не поворачивал. Лампочка ярко загорелась, стало светло, но меня это не смутило. Пошел я в спальню и лег на кровать. А то от света голова разболелась. Жена уже спала на соседней кровати. Она за целый месяц ни разу ко мне не приходила, так что все было в порядке. Можно было не волноваться. Лежу себе и смотрю на потолок.
Звук у телевизора стал слабеть, и я стал ощущать, как меня начинает клонить в сон. И тут прямо у меня над ухом раздался тихий мужской голос: «Не спи, замерзнешь». Я чуть с кровати не упал. Тогда я вскочил, стал озираться по сторонам, смотрю -- а на моей кровати никого нет. Прямо мистика какая-то. Я даже решил было, что это мне во сне приснилось, а потом услышал, какая у соседей музыка играет, успокоился. Решив, видимо, поговорить с тем мужиком, опять лег спать. В общем, задремал.
Вдруг слышу, опять такой же тихий голос говорит: "Послушай-ка музыку". Я сначала подумал, мне это почудилось. Но когда зазвучал похоронный марш, стало страшно. Такое странное было ощущение. Потом другая музыка заиграла, но не у соседей, хотя тихо очень. Ладно, думаю, может, они за стенкой ругаются и друг друга музыкой пугают. Даже сам испугался. Тут я стал всё-таки глаза закрывать. Опять заснул. Да что ж делать, ночь уже была.
Теперь проснулась жена, стала меня будить. Ничего, говорит, не слышишь, хочешь спать? Ты только послушай. говорит она тихо. У меня шея затекла, я сейчас ночник включу, говорю. Сел я на кровати. Послушал, вроде тихо за стенкой, во дворе какая-то собака лает. Что-то не так, а ее жалко стало. Спокойно всё. Вдруг слышу, на соседней кровати кто-то целуется. Ну, встал, подошел ближе. Жена на кровати одна лежит. Одеяло сбилось только, вижу. Посмотрел и одеялом ее накрыл.
Давай, думаю, рядом с женой лягу, чтоб опять заснуть. Жена говорит мужским голосом: "Ты куда?"
-- Вера, да что с тобой? -- спрашиваю.
-- Какой-то ты легкий, Лотов, невесомый какой-то, -- говорит она уже своим.
-- Да, воздуху мало. Дышать нечем. Сейчас окно открою пошире!
Проковылял к окну -- и удивился. Воздух стал совершенно прозрачным и свежим. Мимо неслись улицы, домики, люди, машины. Горожане шли на работу, а дети в школу, и всем на этих улицах было совершенно наплевать на старика в полосатой пижаме. А ведь за окном был жестокий двадцать первый век.
-- Не надо. Закрой-ка. А то опять прилетит. Ночь-то как на облаках, -- говорит Вера.
-- Да кто прилетит-то, Вера?
-- Да он же... Апокалипсис.

***
Даже в этом кругу, поскольку нас увлекает прелесть непосредственности, нам не следует уходить слишком далеко в сторону; во всяком случае, каждый, кто думает о сложности и многообразии нашей литературы, должен помнить, что в ее мире, где сосуществует множество правдоподобных положений, таких ясных и отчетливых, словно они были выстраданы автором на опыте, несомненно, должно существовать место, куда писатель может сбежать из этого нафталина повседневного со-бытия, -- такое место, о существовании которого он сам не подозревает. Я имею в виду не что-то общее или абстрактное, вроде «оккультного» (так называют скрытую часть мира в процессе работы над художественным произведением), а наоборот, совершенно конкретный частный случай -- мир, с которым он работает.
Но следует иметь в виду, что это возможно только в том случае, если художник не замарал себя в мире власти и есть надежда, пусть на краткий миг, увидеть его во всей красоте истинного присутствия. Тогда его искусство не будет зависеть от настроений ложного высшего света, но будет свободна от мирских соблазнов и позволит увидеть в его лике то, чего ему недостает: подлинный свет, выходящий из всевышнего источника, свет, обладающий нечеловеческой силой и готовый поддержать и сохранить все сущее. Здесь речь идет об ослепительной ясности, которая, по словам одного поэта, делает мир «тихим, как во время дождя» (в той самой пустыне, которую поэт называет родиной, в полной мере выразив ее пустоту).
То есть мир действительно станет "тишайшим и блаженнейшим" -- таким, какой только может вообразить человек, и поэт, и художник сможет в нем жить, сохраняя свою душу, делая вид, будто она прежняя, а в этом прежнем и заключен будет как раз покой и отзвук «царства вечности». Но в реальном мире этого не будет. Ведь реальность -- это мираж, это то "что бывает на самом деле". А жить в мираже невозможно. О подлинной реальности ты узнаешь после того, как попадешь туда сам. Здесь ничего нельзя поделать... Но нет и другого выхода. И Вера ошибается: можно что-то делать, чтобы этого избежать, например, постараться прежде всего ничего не писать. Это та же "догадка", которая приводила к тайне -- любая попытка сделать хоть что-нибудь в тайной области сведет на нет попытки, предпринятые для ее прояснения.
Это величайшее из всех таинств нашего искусства -- постоянно сохранять тайну и наделять ею жизнь. Начать говорить об этом могут лишь избранные творцы, а стать избранным, на мой взгляд, так же невозможно, как человеку стать орлом. Дело в том, что любое чужое слово или произведение заставляет меня прежде всего думать о чужих именах, о том или ином определении, которое я вложу в них, и это бывает непереносимо. Со своими мыслями по этому поводу я предпочитаю не общаться, потому что они во много раз сильнее меня. Я не в состоянии изменить что-то в себе, не могу отнять у себя свободу слова, ибо мое тайное знание таково, в сущности, что я не имею права его высказывать. Но мне остается лишь принять на себя обет молчания.


Б

"Почему по-настоящему хорошие, многообещающие стихи пишут тридцатилетние поэты, которые в свои шестьдесят не всегда могут создать нечто столь же потрясающее и великолепное? Может, им мешает осознание собственного выхода на пенсию?" -- сказал Дэвид Митчел .
Возможно, такова природа человека -- когда после тридцати сверстник, на которого работаешь, становится старше, в нем происходит какая-то трансформация? Пока человек молод, он жаждет популярности, и постепенно она достигает апогея. Ну, а потом? Он понимает, что его работа -- слишком высокооплачиваемая, чтобы он мог чувствовать себя в ней свободным. Поэтому он будет убегать от реальности и пытаться взять реванш за каждый потерянный год или даже месяц. Или, вернее сказать, надеяться, потому что жить в иллюзиях, когда тебе сорок пять, это все равно что плавать в сиропе.
Возможно, взросление поэта -- это как наступление старости? От какого-то фундаментального человеческого дефицита, возможно, описанного Оруэллом? И до этого момента, по-моему, происходит много процессов, которые позволяют ему всё меньше чувствовать свою зависимость от того, к чему он стремился? Или чувствовать близость к тому, от чего пытался убежать? Кончилось тем, чем должно было кончиться. Насколько я знаю, пожилые поэты не очень довольны собой и в молодости. В юности они были уверены, будто бы пишут великие вещи. Все правильно, конечно, только, как нам хорошо известно из опыта, великие произведения рано или поздно устаревают и об этом никто не помнит, кроме людей их писавших.
Мне кажется, именно эту тему можно рассматривать как своего рода антипрославление старости, но все-таки не в лоб. Нужно читать между строк. Хотя, может быть, Бодрияр это чувствовал и понимал, так что мало ли что… Да? Бог знает, много ли он понимал. Люди стареют и вдруг понимают. У людей нет другой дороги, не только у поэтов, она одна. Вот так, мне кажется. Быть может, они старше себя. Очень глупо, кстати, это выглядит со стороны. Поэты... Да, и про них у многих в книгах написано, хотя всё не так хорошо, как им кажется.
Вы можете сами всё прочитать. Кто они такие, чтобы я считал себя лучше, чем они. Беда... Трудно быть отшельником, скрываясь от всех. Поверьте, лучше бы мир оказался населенным глупыми тараканами. Верю, что мы очень скоро встретимся, вы их узнаете. Передайте привет от меня. Я вас люблю. И всех остальных. Всего наилучшего, до встречи! Но прошу ответить честно: чего я стою? Я знаю правду, ибо сам способен сказать ее. Если вам вдруг захочется изменить этому миру… Отлично! С меня причитается.

***
Первая улыбнулась, но долго его не мучила -- через минуту они уже были в позиции, известной как "старый добрый гештальт". Как только это произошло, она взяла его за руку и увлекла за собой на обтекаемую поверхность "кекусуксуса".
-- Что ты делаешь? -- прошептал Лот.
-- Твоя стихия -- это сухое каменное вино, -- так же тихо сказала она, -- там ты будешь чувствовать себя дома.
И через секунду он оказался внутри трио, где он чуть не задохнулся от свалившейся на него страсти и невыразимой нежности -- два тела, собранные из большого количества нитей-проволок, на которых висел "гештальт", казалось, исторгали из себя неземную музыку наслаждения.
Уксус за укус, ему сводило зубы и выворачивало кишки, резонировало через его душу. Они высасывали его напряжение. У них получалось так, что женская суть одновременно оказалась устойчивой и зыбкой. Пока это происходило, у них в порядке вещей было оказаться в астральном контакте с огромным количеством других людей, потому что в кустах лузеры-маразматики расслаблялись вместе с ними.
Они даже говорили с ними как с вполне приличными людьми. Называя их превратными образами, такими же утонченными и голодными, считая их нормальными привидениями. Что делало это зрелище живым входом в душу их прошлых жизней. А потом заметили, например, тех, кто с ними не был. Это началось с интонации их слов. Словно демоны часто в них ночевали. Или надевали на себя другие тела. Потом выяснилось, что таким было их желание испытать свой субстрат: стать розовыми фламинго...
Но чтобы там ни было, он видел их все время в разных образах. Одни были похожи на сложные узоры, нарисованные на земле, другие были запутанной клубящейся синими тенями субстанцией. Он чувствовал их родство. Может быть, их сущность обладала его памятью, Лот не знал. Но поскольку об этом никто ничего не говорил, они чувствовали его правду, как бы далеко он ни уходил. Они были частью его тайны, его тайной жизни. Их души знали это, и он сам тоже знал их… нет, чувствовал.

***
Сюрреализм -- маскарадный костюм двадцатого века из углового бутика в одном из Садов мира. Задумаемся. В этом прекрасном саду можно нарядиться не только деревом, но и королевой цветов. Можно стать волшебником, хотя бы внешне, а можно просто валять дурака. Тут каждый себе роль выбирает. И главное, всё меняется со временем. Вот и мы хотим стать новыми дизайнерами в платье "ночного ягуара", а что из этого выйдет, пока неизвестно. Я думаю, что выйдет нечто похожее на гуннскую тогу с роковым подбоем, так как мы -- основа этого рока, и рок -- наш цвет. А может быть, вообще никакого проку не будет. Может, будет только белый шум в эфире.
Постмодернизм -- пятнистый камуфляж под снегом судьбы. Но тут даже непонятно, как ты будешь камуфлировать. Потому что судьбы тоже нет. Не то, чтобы уж совсем было всё бессмысленно. Всегда есть намек на смысл, например, в искусстве. Конечно, если внимательно вглядеться в небо, то там, где весь мир растворился, останутся перья, падающие из облаков, или что-нибудь напоминающее след после кометы. Поэтому в некоторые дни, когда в нем тонешь, можно увидеть висящую в вышине черную точку. Самую, по-моему, милую точку. Как вы думаете? Парашют, со следами рук ангелов.
Альтернативизм -- это противостояние не чему-то, а кому-то. Но модернизм тоже противостоял не себе самому, не кому бы то ни было вообще, и даже не человеку. И это было, я думаю, высшей точкой его силы. Модернизм -- это:
1. Его ждали слишком долго.
2. Всё произошло слишком быстро.
3. Ему чего-то не хватило.
4. Он не выжил.
5. Мы живем при его последнем предсмертном вздохе.
6. Над нами больше не нависнет его проклятие, так что паниковать незачем. Наоборот, мы должны быть счастливы. Потому что он наконец уходит. Это всё, что можно сказать о его модусе.
" Остается вопрос: если он такой умный, такой христианин, зачем же сам столько лет служит тому же дьяволу – авангардному искусству?" Это спрашивает критик об одном известном художнике. Да-а, критику стоит попробовать что-нибудь нарисовать... Все вопросы отпадут.
Некоторые говорят, альтернативы неизбежны, потому что таковы законы жизни. Кризис не может быть предопределенным. Может быть, но не должен быть предсказуемым, как мир, в котором мы живём. Нельзя знать точно, каким будет завтра. Можно с большой вероятностью только, только когда всё будет готово. Например, если добавить в завтра самое страшное. Я не очень уверен, будет ли оно таким, каков шанс, хотя бы один шанс из триллиона. Те, кто знает, молчат об этом. Им остается только молиться.
Чем же альтернативизм отличается от сюрреализма или постмодернизма? В живописи, например, или в литературе? Отличается во многом, и даже весьма сильно. Классик модернизма скорее всего не будет отрицать того факта, что его искусство есть продукт объективного общественного процесса. При этом он будет утверждать, как это делает Пруст, что "никакой цели у людей нет и что всё, чего они хотят, есть галлюцинации, рожденные их собственным мозгом".
Опираясь на цитату из известной книги, можно было бы сказать: "Галлюцинация, созданная людьми, реальна сама по себе". В эпоху постмодерна всё обстоит как раз наоборот: галлюцинацией оказывается человек. И то, чем он себе кажется. Отголосок идеи, утверждающей, что всё, мол, в мире есть глюк, доходит до сегодняшних адресатов посткультуры совершенно независимо от их воли. Они полагают, будто сами свои же галлюцинации...
Многие из людей искренне полагают себя теми творцами, которые управляют всем сущим. Для них искусственный интеллект -- это такая же галлюцинация. Но они глубоко заблуждаются. Чтобы создать всё сущее, надо прежде всего освободиться от его тягот. А для этого надо освободиться самому. Для альтернативиста искусственный интеллект не в силах не только произвести что-то, но и ощутить себя искусственным. Ведь единственная реальность, которую он понимает, -- логика и слово. А человек, стало быть, воспринимается им не иначе, как галлюцинация.


В

Нельзя, черт возьми, весь мир настраивать против нас… Что я, идиот, что ли? А я глядел в пространство, почти не думая -- так, на уровне глаз, едва ощущал. Но из таких мгновений складывается, как в песне, «великое время тревог» -- надо запомнить. А сейчас спешить некуда, Лотов. Завтра, может, я успею и сто раз проверю. Заодно это мне даст возможность твердо ответить на вопрос, плавает ли еще что-то вокруг нас или нет, и, если да, то на каких глубинах. Словом, надо входить в колею… Так, а тут какой-то лабиринт… Впрочем, не очень сложный. Иди прямо и направо. Ага… Уже проще… Как-то тут даже светло… Не пойму, что за предметы вокруг? Вроде бы не интерьер… Или интерьер, но какой странный… Действительно, огромный зал. Однако во всем этом присутствует какая-то правильность, законченность
Пройдусь. По прямой, правда, короче было бы, но даже через храм не грех пробежаться. Только двери затворили. Ну вот, совсем другое дело. Можно с восьми тридцати начинать, с тридцати двух. Уже двенадцать... Тишь какая, красота. Я еще подумал -- как хорошо, что дождь идет. Гуляет сам по себе. Приятно глядеть. Недаром говорят -- пол-России в снегу, а половина -- под дождем. А тут одни облака в небе... Красота, конечно. Покой. Мир, как говорят, вселенский. Есть куда вернуться. Вот что значит осень. Дождался, чего хотел. Куда спешить теперь? Домой. Дома всегда лучше. Всё спокойней. Да и думать хорошо под шуршание дождя. Особенно когда за окном машина гудит -- на всю улицу.
Я вспомнил историю про своего отца, который в какой-то давний период нашей европейской истории зачем-то, непонятно зачем, нарисовал на стене странную карту и вот уже тридцать лет совершенно не беспокоился о последствиях своего поступка, закрыв часть изображения занавеской. Впрочем, роспись явно не была особенно сложной -- мужчина, одетый в черное, изображал консервную банку, рядом с которой висела надпись "Не курить". Карту украшали также бутылка с этикеткой "Южный крест" и две звезды, большая и маленькая, сквозь которые проступала цифра 666. В названии банки была буква "А" в треугольнике, а среди двух звезд красовалась буква "Ж". Именно последняя и стала моей последней догадкой, потому что, разорвав занавеску, я увидел римскую цифру MMXV.
Перед собой я увидел мир, который всей своей неописуемой образностью стремился на меня уставиться. Мир состоял из бесформенных колышущихся под ветром человеческих тел -- они были очень далеко вверху; а внизу -- из живых океанских волн, разделенных береговой линией. Чем-то он напоминал неподвижные нагромождения текучего мира, зарождающегося в холодных глубинах. Он походил на странный переплет из бесконечного множества серовато-голубых полос, уходящих куда-то за горизонт. Я не мог различить их всех, но я знал, что это и есть лента Мебиуса. И я узнал кое-что еще: всё это было не самым главным, а самым мелким. Со всех сторон я видел только колыхания человеческого мира. Вокруг простиралась огромная земля, выжженная, абсолютно непостижимая.

***
Кто-нибудь читал что-нибудь похожее на картины параноика Дали? Нет, не поэзию сюрреалистов, от которой зубы сводит, а настоящий роман? Что? "Поминки..." Я вас умоляю! Он же не дотягивает до сюрного романа, как бы ни старался автор. В лучшем случае получаются популистские апологии чего угодно, например, неизбежной всеобщей гибели, которая, по мнению автора, наступит после торжества всеобщей любви. И всё это пронизано подчеркнуто неэстетичным романтизмом с его мрачными, пугающими образами загробного мира, который предстает в романе в виде огромного каменного слона, истекающего водой и зеленью. Если принять за критерий жанр, то меня не удивит, если окажется, что этот опус написал вампир.
-- Вампир, не вампир, а если хочешь оставить след в искусстве, в литературе, надо придумать что-то новое. Вроде бы это давно известно. Но очень часто получается, что новые идеи или формы заучивают наизусть и приводят их в действие под ту же музыку, которая играла на первых пачках чая. Что происходит? Идея есть, но она перестает быть новой. Никто и не заметил, как это произошло...
-- Любая приставка к слову "модернизм" отсылает нас в прошлое, в начало ХХ века. Ведь под словом "постмодерн" многие понимают похоронный марш, а большинство -- простой ритуал зарывания трупа в землю. А хоронят только то, чему когда-то было суждено умереть. Самовыражение становится привилегией тех, кто воспроизводит то время, когда еще не было ни ЭВМ, ни Интернета, книги были бумажными, и это очень странно. Мне кажется, нам нужен какой-то радикальный проект: по-моему, его еще нет.
-- С другой стороны, можно периодически вылезать из склепа и тем самым создавать необходимое напряжение в обществе, чтобы что-то разжалось. А затем и выплыть из своего симулякра… Только, опять же, не забываем о духе. Какая разница, чем вы там дышите? Допустим, газом. Нет, лучше дышать метагазом. В чем разница? Да ни в чем, одна скука. Вот так и живем, как эта плесень... То есть полная утопия... Хватит болтать ерундой, поедем к Фингеру.
Фингер встретил нас у калитки, как обещал.
-- Привет, ребята! -- сказал он. -- Как дела?
-- Нормально, Фингер. А у тебя как жизнь вообще сложилась за это время?..
-- Да всё нормально, -- ответил Фингер. -- Вот только я, кажется…
-- Что? -- спросил я. Фингеру было явно не по себе.
-- Да нет, просто не понимаю, что происходит, -- сказал он. -- Ты и Муми-мямля видели меня вчера на вечеринке?
-- Конечно, видели, -- ответил я. -- Ты пил пиво со всеми. Потом ещё спел пару старых песен. Кажется, о кладах... или складах. Про какого-то кота... Или не кота, а утонувшего капитана. Всё так необычно, по-пиратски. И ни одного приличного слова. Раньше ты так не пел... Что-то случилось?
-- Апокалипсис завтра...

***
Остатки цивилизации постепенно становились лишь воспоминаниями... Память народов бережно хранила их, передавая из поколения в поколение. В этих преданиях содержались важные инструкции для ушедших в изгнание и забытых -- как выжить в новых обстоятельствах. Перемещаясь по миру, люди повторяли эти истории, снова и снова соприкасаясь с великими картинами прошлого. После катастрофы выжившие оказались как отрезаны от остального человечества. Но ослабленная память все еще жила среди них, подпитывая и поддерживая их духовную жизнь. Они хранили одни и те же моральные устои и методы, что и до катастрофы: почтение к заветам предков, а также общее понимание связи с загадочными и древними таинствами.
Сохранилось письмо некоей Веры, неизвестно кому адресованное и найденное под развалинами библиотеки. В нем женщина писала, что верит в судьбу и надеется скоро умереть:
"Почему бы мне просто не исчезнуть из Вашей жизни? Разве Вам нужна компания таких, как я? Но может быть, Вы хотите рассказать мне сказку? Может быть Вам важно, чтобы хоть один Ваш гость знал правду? Ту, которую Вы так тщательно скрываете от всех? Признайтесь! Это было бы честно. Поверьте, это совсем не страшно. Когда-то я сама жила по таким правилам. А потом очень устала. Конечно, мне пришлось нелегко. Жить по этим правилам просто невозможно. Но иногда трудно бывает только первую тысячу лет. Потом все делается просто. По-другому не бывает. И я их нарушила. Теперь я свободна. Свободна от страха. От любви. В полном смысле слова. У меня нет больше ни прошлого, ни будущего. Меня нет нигде. Сейчас я спрошу Вас только об одном -- что Вы видите вокруг? Что Вас больше всего удивляет? То, чего не замечают другие? Вы согласны? Меня не замечает только глаз. Весь остальной мир не видит Вас. Вы не можете быть со мной счастливы. Все время. Потому что счастье и есть свобода. Оно происходит от свободы. Поэтому весь мир заключен только внутри свободы. Чего Вы больше всего боитесь? Того, о чем Вы только и говорите. Оно -- по эту сторону. То есть в Вас, если мне позволено касаться его. Хотя бы мыслями. Почему я вижу в Вас тоже... Что я там, а не Вы. Впрочем, нет, можно и так... Это ведь Вы у нас здесь. Только Вы этого не знаете. Хорошо, я опять умолкаю".


В астрале мы летим сквозь пространство.,
Там сияние звезд нереально яркое,
Там сон и явь сливаются в одно целое
И мысли становятся воздушными формами.

Видим мы миры дивные и странные,
Которые доступны только в астрале.
Там истина светит ярче, чем днем,
И вселенная открывает свои тайны.

Там, где время обретает новые измерения,
Где мы встречаем силы высшие и светлые,
Там проявляются миры неведомые,
Чуства проникают в глубины сознания.

Там души взлетают к высотам небесным,
Разум сливается с бесконечностью.
Это не в силах передать словами.
Войди в астрал и увидишь изумительное!