Вариант 41 Мясо

    Оставшиеся в живых ужинали молча. Все слова, какие на уме были и без, за вчера и сегодня, выхаркали, выплевали друг на друга. Теперь поили, кормили стыд, чтоб успокоился. Инженер, мрачнее тучи, желваками как поршнями двигал, глаза выкатил, сосуды набухли, того и гляди лопнут. Историк опять начал икать и покряхтывать, поди морфий в железах кончаться начал. И Электрик за старое вспомнил - вывалил мясо на стол и теперь выскребал, вылизывал, причмокивая. Разве что не подвывал, как прежде. Химик же набычился над тарелкой, лопатки вывернул чуть не вровень с плечами, хоть поднос с наполненными стаканами ставь, мордаху опустил, баки встопорщил и только уши шевелятся, по ним и видно - живой вполне. Хотя прошлой ночью в лесу шерсть на спине горела как пакля, а кожа лопалась пузырями, как кипящая похлёбка.
    С каждым днём элоев становилось всё больше. Как отбросов на помойной яме. Одни прибывали традиционно своим ходом, пешком, другие добирались на повозках или велосипедах, а кому-то удобнее было приплыть, преодолев северные пороги и озёра Железной кунсткамеры.
    Вроде много еды не бывает, особенно в трудные времена, но теперь, с появлением Дикаря, правила нарушились - может не врал старый Библиотекарь, что к дому напротив под утро наведались элои и вместо салата в бадье, сожрали его соседей вместе с выводком молодых жаб. И кабы малой не вырвался, не убёг, а убийцы не принялись его ловить, то и Старому бы мало не показалось.
    Я поднял голову, глянул влево, вправо. Только челюсти движутся: хрусть-хрусть, да вода в графинах то замрёт, то кругами всколыхнётся.
    Наконец, все насытились и повернулись ко мне.
    - Пора, - сказал я.
    По одному, сквозь люк на крыше, мы выбрались в вертикальный тоннель, проползли наверх и минут через десять достигли поверхности. Ночной воздух привычно растрепал и приласкал мою шерсть, огладил лицо.
    - Хорошо то как, - выразил общее мнение Химик.
    Лица товарище разгладились. Даже Инженер подмигнул и послал нам прощальную улыбку. Перед неизбежным мы сбрасываем долги жизни и потоки воздуха принимают нас в объятия такими какие мы есть. Заскрипели, захлопали крылья-перепонки и мы по спирали взмыли в воздух.

    Дом неумолимо приближался. Гигантские дорические колонны, портик, широкие приглашающие ступени. Когда знакомый холод мрамора отозвался на моё прикосновение, я поднял руку и прислушался. Тишина, темнота, предвкушение. Времени всегда не хватает, а спешка сестра смерти.
    Навалившись, мы впятером приоткрыли дверь и, подобрав крылья, столпились на пороге. Ночь со двора вливалась в гигантское помещение через возносящиеся ввысь стрельчатые окна. Ни одна лампа под потолком, ни единый огонёк не вставал у неё на пути.
    От дверного проёма вниз опускались семь каменных ступеней, замызганных главными ингредиентами разумной жизнедеятельности: кровью, дерьмом и копотью. В былые времена по её сторонам возвышались перила. О них напоминали пеньки от стоек. Если шагнуть, легко было споткнуться и сломать себе шею. А нам достаточно было прыгнуть. Особо не разлетаешься, но и не разобьёшься - огромный обеденный зал был набит до отказа - зато гарантированно затопчут.
    - Провода ж мои проводочки, - просипел потрясённый Электрик и клацнул зубами.
    Тусклые красные лампы под потолком — терпимо для нас и элоев. Море бубнящих и вопящих голов, колышащийся лес поднятых рук. Дышать было не чем, легче сдохнуть. Воздух стал плотным как бумага. Казалось, чиркни спичку и он вспыхнет. Обеденные столы из дуба, каждый из которых был рассчитан на тридцать персон, перевёрнуты, кроме одного да и тот использовался в данный момент не по назначению.
    - Тебе не кажется, что за два дня наших страданий, местечковые цветы жизни кардинально сменили гардероб? - сглатывая слюни и прижимаясь к плечу, нашептал в ухо Химик. Его бил озноб, шерсть на лице шевелилась, а коготочки на концах сложенных перепонок подрагивали.
    Сказать было нечего. У меня самого глаза не на шутку разбежались.
    На какие изыски портняжьего разврату не пойдёшь, лишь бы почаще прыгать друг на дружке. Буржуйчики, эти процентщики, рантье, кредиторы-заёмщики, эксплуататоры-душегубы, империалисты и прочие дармоеды-душители пролетариата, не уступали своим подружкам в эпатажности нарядов: полоски разноцветной фольги, подпоясанные цепями, навевающие мысли о клетке Фурье; галоши-попрыгунчики перделки; длинные до пят плащи, разнообразной расцветки и фасонов; фуфайки и вышиванки. Особо продвинутые надевали на головы обручи: с рогами, канделябрами, ракетницами, к которым подвешивались канатики с паровозиками, по пять-шесть, подушек. Действительно, зачем искать подходящую думку, чтобы упасть на неё с подружкой - всё своё ношу с собой.
    В какой-то миг шум оборвался и на стол запрыгнул самец с удивившей меня прокаченной мускулатурой. Единственным элементом одежды являлась широкая перевязь через плечо с длинным заострённым футляром на уровне бедра. Ни дать ни взять физкультурник из поучительных картинок по истории.
    - Свобода!- проорал он и толпа ответила восторженным рёвом.
    - Равенство и братство! - показалось, стены задрожали в унисон воплям.
    Тогда он взметнул правую руку и... я протёр глаза:
    - Откуда, сцуко, нож?
    - Не нож, а скальпель. - возмутился Инженер, слеповато щурясь.
    - Да пофуй. Ты что ли, филолог?
    - Гладиус, - встрял Историк из-за спины, со своей маниакальной страстью реконструктора.
    - Какая разница, - вскипел Электрик. - Мы-то с голыми руками.
    - А по-моему, обычный кухонный нож, - обронил глазастый Химик. - Только большой. Под не нашу с тобой ручищу.
    - Откуда? - возмутился Историк, пропустив где-то по дороге самое главное.
    - Оттуда. Дикарь вернулся.
    - Ему показалось мало сорока семи наших товарищей?
    - Плевать он на них хотел со своей английской колокольни. Мы для него смесь макаки и дворняги. Он как и мы - мститель. Решил поквитаться за свою поджаренную в лесу малолетнюю подружку.
    - А вам не кажется, - с сомнением потёр у себя в паху Электрик. - Они какие-то другие элои, неправильные?
    К самцу на пару запрыгнула буржуйка. Атласная раскосая в бодистокинге, перевязанная солдатскими ремнями, со стеком в каждой руке на откровенно вызывающих войлочных лабутенах с каблуками пружинками. Я распахнул глаза:
    - Постой-ка, а не та ли это девица, которую Дикарь?..
    - Та самая. Живее всех живых, - подтвердил Химик и шумно засопел.
    Электрик протиснул голову между мной и Химиком и доверительно сообщил:
    - По-моему, самое время сматываться. Будет паника, побегут - раздавят. Эксплуататоры же.
    - Наше дело правое, - я стиснул ему плечо. - Мы всех съедим.
    Физкультурник приобнял подружку, впился губами в её рот, оттолкнул и повернувшись к нам, замер, вглядываясь, меняясь в лице:
    - Поглядите-ка, к нам на гулянку прибыл Приз, - визгливо прокричал он, указывая на нас ножищем. - Пируем народ! Канула уймища с бантиком лет, как мы лишились последнего из их племени. Нам было так жаль. Мы горевали. А всё почему?
    - Почему? - проорала толпа.
    Здоровяк сорвал с головы кучеряжки, обнажив татуированную лысину, и швырнул вниз, в поднятые навстречу лица:
    - Потому что нам нечего было жрать.
    Толпа заулюкала, засвистела.
    Историк облизнул губы, вжал голову в плечи:
    - Жэушник...   
    - Помните мозгляков из лабораторий? - между тем продолжил оратор и театрально сплюнул себе под ноги. - Жалкие подстилки жизни! Они лгали, что вот эта помесь летучей мыши и земляного червя умеет говорить.
    - Умеем, - рыкнул я, выпятив челюсть и поводя глазами по элойскому стаду. - Мы люди, а не дармоеды.
    - Надо же! - Вытаращил глаза оратор, пошатнулся, едва не упал, но его вовремя подхватила соседка. - Так вы ещё и попугаи. Те болтают без умолку, а мозгов едва на щепотку. Землекопы, кухарки и бла-бла-бла рукоделы. Ваше место там, - и, побагровев, топнул ногой. - Подай-принеси-подотри-прикрути. Потому что мы в праве. - Внезапно он ощерился на кривляющуюся лилипутку в толпе, которая что-то кричала, размахивала руками, привлекая его внимание, и с замахом швырнул в неё нож. Лезвие наполовину вошло в грудь. Крик, стон, элои расступились и тут же сомкнулись, как волна, поглотившая возомнивший себя горою камень. - Так мы поступаем со слабаками, умничающими попугаями и "вотвами".
    - Яблочки наливные, - блеюще пропело в несколько голосов.
    - Нам надоели ваши фрукты, - заверещал одинокий голос.
    - Жрите их сами, - вторили ему.
    - Старый безмозглый дурак! - рявкнул в спину Химик.
    Что-то белое взлетело в воздух, описало параболу, шлёпнулось в паре шагов от меня и подкатилось к самым ногам, попеременно вихляя белым, чёрным и красным. Снизу вверх таращилось глазное яблоко. Слишком большое, нечеловеческое. Такое бы наверняка поместилось в глазницу Дикаря. Кто-то не поленился, выколупал хрусталик, вставил в отверстие аж целых три виноградных косточки. Этот кто-то расположил их остриями наружу, строго по осям, под углом в сто двадцать градусом.
    - Геометрия, бля? - я почувствовал жжение и неодолимый зуд, как будто в затылок разом впился миллион голодных комарих. - Или всё же искусство?
    В ноздри ударил терпкий запах крови. И я прыгнул назад, изворачиваясь, обнажая когти и зубы, прикрываясь, точно щитом, крылом - непобедимый как прежде, сильный, ловкий. Историк и Химик настигли меня в прыжке. Клыки впились в горло, а когти товарищей принялись рвать в клочья немощное, отжившее тело.
    В ту же секунда под потолком вспыхнули лампы и наступила ослепительная тьма.
    - Мяса! - вскричали элои, - и с воем проснувшегося от спячки роя бросились на морлоков.