Дядя Миша и его ордена боевые

        Громкие крики из соседней ограды заставили примолкнуть на время небольшую компанию мужиков, что уютно устроились за небольшим столиком в черемуховом садике. Костяшками домино стучали по столу всё тише и тише, а после последних женских слов и совсем затихли.

    - Нет! Тыщу раз нет! Вишь, чего удумал, страмец ты этакий! Да ты рази не помнишь, что в прошлый раз со мной сотворил?

    - Ну, Нюся! Ну, милая! Ну, последний разочек. Ну, честное, “пионерское”, больше никогда не попрошу, ни единого раза.

    - Занукал, кобелина. Не нукай, не запряг ишшо. Не поддует тебе на сей раз, милок. Можешь и не мылиться.

    Мужики в садике и разговаривать перестали, все на слух свой переключились. Неуж, и взаправду, их кореш Мишка просит у своей Нюськи то, о чем они подумали единогласно. Даже не сговариваясь, подумали. А чего тут долго рассусоливать, всё ясно, как в божий день. А баламут Федька, так тот, ни к селу, ни к городу, частушку даже ввернул, думая, что как раз к месту она: 
          
                “ Меня, миленький, просил,
                когда дождик моросил.      
                Дождик капать перестал,
                я даю, а он не стал”.   
               
      - Дурень, ты, Федьша. Ты только глянь на Нюську евойную. Если что и даст она  Мишке сейчас, так ядрёную затрещину в лобешник. Вишь, как он ее раззагнетил. Интересно бы знать, только - за каки-таки, грехи.

     - А я, кажись, знаю.

     - Ну, так давай, выкладывай.

     - Приносит он на днях сверточек газетный Нюське, своей. Вот смотри, мол, Нюся, что мне предложили купить по дешевке. И всего, то, за одну лишь бутылку красенькой. Вот ты говоришь, я всё из дома тащу, а я, как видишь, в дом, правда по мелочи, притаскиваю иногда. Та разворачивает свёрток, а там кальсоны с нательной рубахой. Новенькие, с етикеткой даже. Дала ему два рубля. Он бегом, будто бы за покупку скорей рассчитаться. А ее сомнение взяло. Она ведь точно, такие, ему недавно купила и в шифоньер на полочку положила. Глянь – а их там нету-ти. Второй раз, выходит, купила. На сей раз у мужа-алкаша собственного.

    - Да, уж. Вот до чего довела мужика эта водка. Вы, то, помладше меня будете, а я как счас помню, когда Михаил с войны Отечественной пришел. Капитан. Цельных четыре ордена боевых на гимнастерке. В школу военруком пошел работать. И вот покатился по дорожке кривенькой. И докатился. Ордена то свои, в первую голову, загнать постарался. Никто не видел больше их, как он во все тяжкие пустился. Кальсоны было стыдно, видать, продавать, а сейчас и до этого дошел.

     - А я, мужики, не хотел было рассказывать, но скажу, теперича, чтобы и вы были в курсах. На днях я к сыну ездил. Там, на остановке, ожидаючи своего автобуса, зашел в пельменную, перекусить. Смотрю, там, у дверей Мишка наш трётся, ждет, кто бы стопарик преподнес ему. Помятый, грязный, в своём каждодневном обличье. За столиком рядышком стояли три мужика. Разлили водку в четыре стакана. Четвертый мужик у раздаточного окна стоял, оставшиеся две порции пельменей ожидал. Те, что у стола, не стали его, почему то, дожидаться, благо две тарелки с дымящимися пельменями были на столе, чокнулись стаканами, да и выпили.

    - Миша, жадными глазами уставился на оставшийся стакан водки. Видя, что его никто не пьёт, он, хвать, его, рукой своей дрожащей и в рот быстренько опрокинул. Мужики, естественно, натуральным образом, охренели.

    - Ты что, в крестики и в таку-то мать, возмутились мужики! Ты же выпил водку нашего товарища, того, что у окна стоит!

    - Извините, ради Христа, я не знал. Ну, вот, тогда уж не погребуйте, возвращу  обратно вашу водку.

    Видать, отработанным, не один раз, приемом, делает рвотный позыв и в стакане, не больше и не меньше, та же пайка водки. Причем такая же чистая и прозрачная, что и раньше была налита в стакан. А чему тут удивляться. У него в желудке, видать, и маковой росинки не бывало в последние дни. Мужики, видя всё это, чуть ли на улицу не повыскакивали. Кричат, чтобы убирал этот стакан с глаз долой.   
 
     - Ну, значица, извиняйте тогда еще раз. Не хотите – как хотите. Дело ваше – и отправил содержимое снова в рот.

     Озадачились мужики, выслушав это. Молчание повисло в воздухе. И в домино расхотелось сразу играть. Каждый примерял на себя никчемную, теперешнюю жизнь прославленного когда-то капитана-фронтовика. Четыре ордена, это вам награды не за красивые глазки были вручены в лихую годину теперешнему Мишке-пропойце.

    - Гляньте, пошел куда-то наш бедолага. Не получилось на этот раз облапошить Нюську свою. Или выклянчить, тот же рваный рубчик, на опохмелку.

      Тут заговорил, молчавший до сих пор мужик, по фамилии Генка Кудряшов.

      - Я вот, чо подумал, мужики. Плохо, что у нашего Михаила нет такого таланта, как у Феди Телелинского. Не может он ни частушки сочинять, ни на балалайке играть. А то Мишкин нос, как говорится, всегда бы в табаке был. И накормлен и напоен. Я вовек не забуду, как когда-то, уже давненько, видел этого нашего балалаечника на крыльце столовой в Усть-Семе. Собрались вокруг него десятки людей, и мужиков и женщин. Наяривал он тогда на своей облезшей балалайке такие замысловатые проигрыши, а про частушки и говорить не хочу. В прямом смысле все поголовно за животы свои хватались.               

       Прошло несколько, совсем не примечательных, дней. И снова летним вечером играют все те же мужики, в свою самую интеллектуальную игру - в домино. Звук костяшек слышен далеко в округе, как и громкие возгласы:

       - Я кончил!!! Ваши деньги с дырочками!  А рыба – покамест в штанах у тебя! Рыболов хренов!

      - Эй, мужики! Можно вас на минуту. Помощь нужна.

     У ворот Мишкиного подворья стояла лошадь, запряженная в телегу. В телеге человек лежит. Вроде, как спит.

    - Ты где его подобрал? Что, на этот раз и ноги до дома Михаила не донесли? - спросили подошедшие мужики у паренька-возницы.

   - Помер, на этот раз, дядя Миша. Как сидел на корточках у пельменной, так сидя и окочурился. Думали, что спит, а оно вона как обернулось.

     Похороны были скромными. А на могилки пришло и того меньше народу. И прощание было совсем непродолжительным. Не звучали траурные речи ни от руководства, ни от ветеранской организации. Хоронили сильно пьющего человека, который и жизнь то свою сократил из-за чрезмерного употребления, злодейки этой, что с наклейкой. Уже достали молоток и гвозди, чтоб крышку приколотить, уже растянули полотенца, чтобы опустить гроб в могилу, как раздался женский крик:

    - Стойте! Погодите! Не опускайте без меня Мишеньку в могилу.

    По сельскому кладбищу, путаясь в длинном подоле своего черного одеяния, спешила к толпе собравшихся, старушка. Видно было, что ей нелегко было преодолеть эту горку на кладбище. Хорошо, что еще помогала ей  забраться, суковатая палка, что была у старушки в руках. Большинству собравшихся, эта старушка, по имени Аграфена Лифантьевна, была знакома. Она жила в соседнем селе, правда, в последнее время редко показывалась на людях. Бабка Аграфена, являлась, теткой родной, покойному Михаилу.

    - Мишенька! Родненький, ты мой племянничек! Кое-как успела я к тебе, чтобы попрощаться и просьбу твою выполнить. Поздно донесли до меня эту страшную весть о кончине твоей. А ты, мой родненький, завещал мне, чтобы я сохранила все твои боевые награды и обязательно положила на грудь твою, когда ты будешь лежать в домовине своей. Я хранила их все эти годы, и вот при всём честном народе, на грудь твою их кладу, чтобы и на том свете они были, мой, родненький, с тобой. Как ты этого и хотел.

     Старушка аккуратно разложила на груди покойного: орден Красного Знамени, орден Отечественной войны и два ордена Красной звезды. Столько же и медалей, за взятие и освобождение нескольких иностранных городов.

    Все присутствующие, при виде этой картины, не смогли сдержать своих слёз. В гробу лежал, не спившийся до ручки, забулдыга, а советский воин. Капитан-орденоносец, с честью прошедший горнило войны.

      - Прости нас, Михаил, что относились к тебе иногда не совсем подобающим образом. Спи спокойно, воин, наконец, ты отвоевался и обрел здесь свой вечный покой.
 
        P.S. Рассказ - не вымысел. Жил реально такой человек. Некоторые моменты, конечно, приукрасил автор, но суть то осталась. Раскрывать его имени нет никакого смысла. Сотни, если не тысячи людей, таких как Михаил, повторили его судьбу когда-то. Скоро 9 Мая – День Великой Победы. Так вспомним же всех поименно. И таких героев, как Михаил, тоже.

                *** а фото позаимствовано из интернета ***