Долги наши публицистика

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ
Санкт-Петербургское отделение


ЗОЯ НИКОЛАЕВНА ДЕСЯТОВА


ДОЛГИ НАШИ






публицистика


Санкт-Петербург

2024
 

УдК 84 (Росс-Рус)
ББК 84(2 Рос-Рус)
Д-37

Зоя Николаевна Десятова
ДОЛГИ НАШИ. Публицистика / З.Н. Десятова, 2024 г. 211 стр

 ISBN 5-87643-913-7

Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со  средствами массовой информации Санкт-Петербурга













ISBN 5-87643-913-7
                © З.Н. Десятова, текст, 2024


КОМАНДИРОВКА
Очерк
На родине Валерия Золотухина

С утра шёл дождь. Ветер всё усиливался и свирепел.  Тучи стремительно неслись по небу и каждую минуту менялись на всё новые и новые конфигурации, разнообразные по форме, цвету и объёму. Хлестал безудержный ливень, гремел гром, сверкали молнии, но вот тяжёлая, гремящая махина, недовольно ворча, медленно развернулась и с бешенством улетела прочь... И тогда выглянуло ясное солнышко. Омытые дождём деревья, дома, асфальт – всё заискрилось и заблестело, отражая его лучи. Однако разгулявшийся ветер, словно спохватившись, вновь погнал на город тёмные грохочущие тучи. И всё повторилось.
Несмотря на переменчивую мерзкую погоду, я, надев тёплую пуховую кофту, взяла зонт и отправилась в командировку, в районное село «Быстрый Исток», находящееся  почти в ста километрах от города Бийска. Поездка эта,  как сегодняшний дождь, бесконечная необходимость, неблагодарная  работа.  Ехать не хотелось. Утешала себя только тем, что никогда не была в этом селе, что увижу родину Валерия Золотухина.
***
Частые дрожащие дождевые капли падали с зонта. Мир казался унылым и пасмурным. Появились первые увядшие жёлтые листья, предвестники осени. Водяная пыль холодила лицо. Точно так же, холодно и как-то тревожно было и на душе: мужа после окончания университета призвали в армию. А я…  будто остекленела и замерла в бесконечном, томительном ожидании его возвращения домой. К тому же в последнее время влезла в чудовищные долги, выпросила взаймы у своих многочисленных родственников – тёток и дядек – огромные деньги на покупку собственной кооперативной квартиры в строящемся доме. И теперь…  просто  вынуждена была «мотаться» по командировкам, чтобы рассчитаться, полностью отдавая зарплату, и жить на командировочные деньги. Испытывая тревогу, постоянный страх, что не смогу вовремя рассчитаться, я нервничала и переживала иногда по пустякам. Не хотелось и не нравилось быть кому-то должной. Слава Богу, по подсчётам, остался небольшой долг, который можно отдать с трёх зарплат. Выдержать ещё три долгих голодных месяца, рассчитаться с родственниками и, какое счастье, получить, наконец, собственную квартиру, отделиться от родителей! Тем более что пятиэтажный дом в престижном районе города уже построен, остались какие-то недоделки и вскоре я смогу получить ключи от квартиры.
Сквозь плачущие стёкла видела, как хлестал по асфальту дождь, уныло проплывали мокрые здания города. Чем дальше отъезжала от города Бийска, где я жила, тем меньше кружился ветер, уже не гремел гром, и шёл на убыль  надоедливый  дождь. Наконец, в окнах автобуса  показались  лучи расплавленного солнца. Раскинул объятья и голубой небосвод. Сквозь запотевшие стёкла видела, как с полей убирали зерно: копошились комбайны, кажущиеся игрушечными из-за расстояния, подъезжали машины, и в кузов сыпалось струёй зерно. Жизнь не останавливалась, и от моего плохого настроения ничего вокруг не менялось.
***
Огромное село «Быстрый Исток» утопало в зелени.  Обжигало солнце. Ни ветерка, ни прохлады. В тёплой одежде мне стало жарко. Недалеко от конечной остановки я нашла гостиницу. Предъявив паспорт и командировочное удостоверение, заплатила за сутки проживания. Дольше находиться здесь я не собиралась. Гостиница деревянная одноэтажная, однако огромная светлая комната мне понравилась. Из соседнего помещения доносились звуки темпераментной музыки, слышался громкий компанейский разговор, в коридоре то и дело хлопали дверьми. Жизнь у невидимых соседей била ключом!       
– Занимай любую кровать, – сказала  пожилая скромная горничная. – Все свободные!
Умывшись с дороги, я достала маленький кипятильник, который всегда брала с собой, вскипятила воду, залила кипятком пакетик чая, и, наскоро перекусив, чтобы не расслабляться, решительно отправилась на хлебоприёмный пункт. Чем быстрее проведу проверку, тем быстрее вернусь домой.
– Здравствуйте, – сказала я,  поднявшись на второй этаж, в лабораторию Быстро-Истокского хлебоприёмного пункта. Внимательно оглядела женщин в белых халатах, пытаясь глазами отыскать знакомых. Теперь, приезжая с проверками в сёла, где находились хлебоприёмные пункты, зачастую встречала бывших однокурсниц.
– Здравствуйте, – ответила и приветливо улыбнулась, поднимаясь мне навстречу, заведующая лаборатории –   Галина Ивановна. Ей, видимо,  уже сообщили, что появился инспектор по закупкам и качеству сельхозпродуктов. При проверках я всегда вначале заходила в лабораторию, сама проверяла  качество зерна. Это самое  важное в ревизии: во время  уборки зерно везли прямо с полей, лаборанты давали оценку качества, на основании которой производился расчёт с совхозами и колхозами за сданную государству пшеницу. Контрольные образцы хранили в лаборатории ровно сутки, а потом их «обезличивали» – сдавали на склад. 
Я заметила, что при моём появлении в глазах у Галины Ивановны вспыхнул испуганный огонёк. Заведующая лабораторией  была явно расстроенной. А как она хотела? Бессмысленно ожидать, что проверка пойдёт по расписанию, она и должна быть неожиданной, ведь я приехала с ревизией! И должна диктовать свои правила игры, ставить свои условия! И чётко, с достоинством, пытаясь придать голосу строгости и настойчивости, сказала:
– Давайте приступим к делу!
Прошла вглубь комнаты, положила на стол документы, вынула ручку и карандаш. Вдруг увидела Веру, а потом и Светлану – девчонок,  с которыми училась в институте. Подошла к ним. Вера, не отрываясь от лабораторных весов, приветливо улыбнулась. Светлана, подскочив, обняла меня. Поговорила с девчонками и почувствовала себя увереннее. Работу выполняли сокурсницы, страха у них не было, а небольшие погрешности можно и не отмечать. Не отвлекаясь более на разговоры, взяла несколько контрольных образцов, тщательно разобрала каждую навеску на засоренность, проверила  влажность, другие  показатели, предусмотренные ГОСТом, результаты сверила с данными лаборантов. Расхождения оказались в пределах допустимого. Так чего же боялась заведующая? – Теперь и чаю можно попить, – сказала я, не упуская возможности перекусить, знала, что к чаю всегда было печенье или пряники. Вдруг заметила, что девчонки начали собираться домой: оказалось, что рабочий день закончился. С начала проверки прошло три часа, но никто мне об этом не напомнил.
– Вера, – обратилась заведующая к лаборантам, будто не видела, что им пора уходить. – Вскипяти воду. А я пойду в буфет, куплю чего-нибудь к чаю.
– Галина Ивановна, вы бы лучше комиссию для проверки складов собрали, – попросила я. И вдруг почувствовала, что именно это заведующую и волнует. Глаза её начали бегать, а на лицо упала неуловимая тень. Неужели проблемы с хранением зерна? Самое страшное, что могло произойти – самовозгорание. А это было тогда, когда свежее зерно, заложенное на хранение с высокой влажностью,  оживало, увеличивалась температура, выделялось тепло и постепенно зёрна начинали сжигать себя, превращаясь в чёрные, обугленные комья. Но горение бывало редко. Чтобы довести зерно до непригодного состояния, в склады нужно вообще не заглядывать! Испорченное зерно парит, издаёт неприятный запах. За всё время работы я только один раз видела оставленную на улице, накрытую мокрым брезентом, кучу сгоревшего зерна.
– А я думала, что вы сегодня отдохнёте. И так много сделали! Такая молодая. Сходили бы с девочками в клуб, – пыталась отговорить меня Галина Ивановна.
– Нет…  Вы же в две смены работаете! Быстрее всё сделаю, быстрее уеду. И не такая я молодая, чтобы по танцам бегать, – холодно отказалась я.
– Сколько же вам лет, если не секрет, – усмехнулась заведующая.
– Двадцать три… –  нехотя ответила я.
– Да-а!.. Мне бы ваши годы! – сказала Галина Ивановна, устало улыбнулась  и вышла из помещения.
И всё-таки Вера со Светой остались в лаборатории. Поставили кипятить воду, достали булочки, варенье… Когда-то я училась вместе с ними, но на первом же курсе вышла замуж, родила сына…  поэтому с сокурсниками близко не общалась. Танцы, дискотеки – всё прошло мимо. Я училась, но оставалась в стороне и наблюдала за ними, лишь как за другим, недоступным для меня, миром.
– А как вы живете? – спросила у Веры, не зная даже, что их волновало. – Замуж не вышли?
– Света собирается. А я нет, – ответила Вера.
– Да что там, нет! – вдруг заметила и Света. – Тоже дружишь!
– Серёга просто одноклассник. За одной партой сидели. А тебя уже просватали! 
Я видела перед собой озорных, беззаботных девчонок, которые ещё не оторвались от родителей, остались, практически, совсем детьми. Лёгкий полушутливый мимолетный разговор о женихах, весёлое оживление и блаженный смех поднимали настроение и мне, вскоре я уже искренне смеялась вместе с ними. Боже, какое хорошее, безмятежное время у них! Только почему они работали лаборантами? Не захотели уезжать из своего села?
Пила настоящий индийский чай, с  умиротворением слушала щебетание девчонок.  Хорошо!  Однако сейчас нельзя расслабляться, надо как можно быстрее провести проверку и, может быть, сегодня же, поздно вечером, в крайнем случае, завтра  утром,  уехать домой. Только бы успеть пройти по складам, где хранилось зерно, а их, обычно, бывает не меньше пятнадцати, написать акт проверки, напечатать,  подписать у всех членов комиссии, и всё! В лаборатории полный порядок, а по хранению зерна проблем обычно не бывает.
Надо попросить, чтобы в командировочном удостоверении  не ставили дату убытия. Ну, а если поставят, чего практически не бывает: кому хочется плохой акт проверки получить, тогда ещё куда съезжу, ещё деньги получу! Каждый день начинался с одного всепоглощающего интереса: как прожить день и не затратить лишней копейки!
Появилась заведующая, прервала мои мысли о деньгах, сообщила:
– Комиссия готова. Можно  начинать.
***
Худенькая и шустренькая Галина Ивановна так быстро шла впереди всех, что я еле успевала за ней. Два одинаковых колобка – заведующий складами и главный механик – явно отставали. Солнце  немилосердно жгло. Тяжёлый, горячий, неподвижный воздух давил духотой. Скорей всего, завтра будет нешуточный дождь.
Я оглядывалась на разгорячённых от жары мужчин, взглядом подгоняла их. Но грузность и положение не позволяло им на людях особо спешить и торопиться. Важные какие! Из-за этих увальней можно и завтра домой не вернуться!
– Товарищи, идемте поживее! Мне сегодня назад уехать надо!–  не выдержала всё же я. Мне - то они не начальники!
– Как сегодня? Сегодня уже не получится. Последний автобус через час уходит. Вы всё равно не успеете! – произнесла Галина Ивановна, и, приостановившись, с удивлением посмотрела на меня! 
– Попрошу директора, машину даст, водитель и увезёт! – ответила я, решив заодно поднять и свой  авторитет.  Было совершенной правдой и то, что меня иногда подвозили на директорских машинах, и тогда я экономила на проезде. Потом, рассудительно доставала использованные билеты, выпрашивая их у приезжающих пассажиров, и отчитывалась так, будто сама их покупала: на автобусных билетах тогда фамилии не ставили. Я огорчилась, что придётся однако не одну ночь в гостинице ночевать!  Машину я  просить не буду, если только директор сам не предложит!
Знала и то, что инспекторы, мои коллеги, не такие дотошные, как я. Никто по зерну сам не ходил, не выискивал «гнёзда», никто не хотел мараться, зная, что  верхний зерновой слой очень пыльный. Я улыбнулась, представив себе низкорослую, дородную  начальницу – Музу Ивановну,  взгромоздившейся  на кучу зерна.
Вместе с заведующей лаборатории я принялась шагать по пыльной насыпи, с трудом вытаскивала копья, так называемые – щупы, в которых были вставлены термометры и смотрела температуру. Внимательно оглядывала и крышу,  нет ли где светящейся точки – дырочки, из которой возможно попадание дождевых капель. Руками разрывала подозрительные места, брала в горсть и обнюхивала взятые зёрна. «Колобки» оставались внизу, снисходительно наблюдали за молодой и слишком ретивой инспекторшей. Методично, склад за складом я осматривала состояние зерна, и вдруг в одном из них, прямо в проходе, на видном месте заметила зелёный лоскут сросшихся зерен. Я чуть не запнулась об него. Решительно взяла в руки кусок, внимательно оглядела его. По плоской, продолговатой форме поняла, что это не гнездовое, ни тем более, столбовое самосогревание. Скорей всего намокли и проросли, рассыпанные перед дверью зёрна. Странно, будто нарочно кинули мне под ноги в момент проверки.
Не зная,  как вести себя дальше, разломила, даже обнюхала и отбросила в сторону зелёный лоскут. Под пристальными взглядами людей, работающих в складе, спокойно вынула  ручку и сделала отметку о гнездовом самосогревании. Записала номер склада, поставила вопросительный знак, и полезла на зерновую кучу, чтобы продолжать привычную работу. Более тщательно обследовала каждый квадрат, выискивая «гнёзда» – гнездовое самосогревание, что появляются всякий раз, когда через повреждённую крышу капли дождя попадают в пшеницу и вызывают её к жизни. Зёрна начинают проклёвываться, прорастать, получается единый живой сросшийся комок.
Толпа рабочих внимательно наблюдала за моими действиями. Этот непонятный склад  проверила с особой тщательностью. Заметила, как  начальники – «колобки» настороженно переглядываясь, один за другим, полезли за мной, начали помогать мне: вынимали и ставили назад копья с термометрами. Видно, что найденный лоскут им тоже не понравился. Но больше ничего особенного я не нашла. Кусок сросшегося зерна ни о чём не говорил,  поняла, что он, действительно, был подкинут. Да, мир не без «добрых людей»,  вечно кто-то, кого-то подставлял! Так же поняла: комиссия боялась моей молодости и неопытности, того, что в акте проверки могла написать всё, что угодно. Наконец, закончила проверку. Уехать домой уже не успевала, а вот поесть и помыться не помешало бы. Может, с девчонками  поговорить на счёт бани? А может, душ на хлебоприёмном пункте есть или до гостиницы потерпеть?
***
– Вы почему проверку без меня делали?! –  на выходе из территории хлебоприёмного пункта прервал мои мысли раздражённый голос незнакомца. Я увидела пожилого коротконогого мужчину и остановилась, ничего не понимая. Интересно, кто этот наглый грубиян? Может, директор? Нет, не должно быть! Директор в таком тоне разговаривать с инспектором не будет. Накладно получится! Кто смеет меня в чём-то обвинять? Я честно сделала всю свою работу!
– Ну… и что дальше? –  спросила я, и оглядела мужчину с головы до ног, готовая выплеснуть на него всё своё скопившееся раздражение:  и уехать не успеваю, и пыли наглоталась, и голодная, да ещё этот… Однако сдержалась: человек намного старше меня.
– Я представитель райкома партии! – с гордостью сказал он.– А ты разве не знаешь, что обязана делать проверку вместе с райкомом? – закричал он, ни с того ни с сего переходя на пренебрежительное  – «ты».  Перекошенное злобой лицо, скользящий мимо взгляд… Неужели придётся идти с ним по пройденным, проверенным  складам? Я взяла себя в руки, хотя так и подмывало поругаться,  послать незнакомца подальше!
– Я  везде делаю проверку без представителей!– спокойно, но твердо ответила я, глядя в его колючие глаза. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сорваться! 
– А ты знаешь, что здесь вредительством занимаются? – вдруг закричал он  так, будто вредят лично ему. Я внимательно оглядела мужика. Неужели он серьезно? Злится и бесится,  будто  самого ограбили!
– Я отметила все склады, где есть гнездовое самосогревание. Вы знаете,  что это такое? – с издёвкой, но спокойно спросила у него. Когда на меня кричали, я будто со стороны, объективно оценивала обстановку и начинала контролировать себя.
– А я говорю, что зерно гноят! – истерично закричал он.
– Монолитной порчи зерна, когда горит весь склад, нет,– твёрдо глядя в глаза, повторила я. – Нет даже столбового самосогревания, если вы это имеете в виду!  Комиссия, в составе четырёх человек, проверила все склады, и если вы не верите нам, можете сами проверить!
Мужик не тронулся с места. Стоящие рядом члены комиссии тоскливо наблюдали за  диалогом. Никто не смел вмешиваться.
– Если ты хорошо проверяла, ты должна знать, что зерно гноят и надо написать об этом, иначе подписывать не буду!
– А Вас - то кто просит подписывать? – повысив голос, вдруг возмутилась и я, но тут же одернула себя, плохой пример заразителен. И добавила: – Я Вас в комиссию  включать  не буду! Идите своей дорогой!
И разозлилась, разглядывая неизвестно откуда взявшегося, неприятного мужика. Небольшими тёмными, колючими глазами  он обшаривал меня,  готовый кинуться и ударить. И сколько бурной, холодной злобы, неприкрытой, искренней ненависти ко мне – человеку, которого видел впервые!  Но я поняла также, что это напускное лицемерие, показная значимость, человек просто…  умел ломать комедию. Поняв, что передо мной настоящий артист, я вдруг засмеялась и, повернувшись, пригласила членов комиссии посмеяться вместе со мной, но лица их оказались не только серьезными, но и напуганными. Я поняла, что совершила ошибку. Такой уж у меня  был упрямый характер: если  обидеть, притом несправедливо, буду стоять  до конца. Перестала смеяться,  твёрдо зная,  что никто и никогда не уговорит меня сделать так, как скажет этот бесчувственный человек. Не дослушав его, я пошла дальше.
– Попробуй только не включи! Вы у меня все попляшите!  Я  предупреждал директора, что приеду с проверкой! –  вдруг закричал он мне вслед.
– Да он и сам не знал, что инспектор  приедет… – оправдалась заведующая.
Всей толпой зашли в кабинет директора. Теперь представитель райкома, не здороваясь, кричал уже на директора, грозил снять с работы, выгнать, к такой-то матери, из партии и посадить в тюрьму за то, что тот гноит доверенное государством зерно. Преклонный возраст незнакомца, мокрые от пота, редкие седые пряди волос, прилипшие к черепу, тёмные, тусклые глаза, синие губы, тяжеловесная, неповоротливая походка – всё говорило о том, что ему не так уж и долго осталось топтать землю.  «Пора бы и остановиться, о душе вспомнить», глядя на него, думала я.
Меня не волновало то, что меня оскорбляли. От голода кружилась голова, за весь день я ничего существенного не съела, затратив столько энергии! Проделала огромную тяжёлую работу, добросовестно излазила чужие склады, выложилась полностью, а на меня ещё и кричат! Надо бы быстрей попасть в гостиницу, смыть с себя пыль, а  мне приходится слушать какие-то «дурацкие» разборки. Но больше всего напугалась, что столовую уже закрыли, и мне придётся идти в ресторан, тратить последние деньги. Предстоящие затраты не входили в мои планы и настроение окончательно испортилось. Провались вся эта нищенская жизнь, да необходимость с утра до вечера надрываться на работе! Я уже не принимала участия в начатых стариком разборках. Внутренне напряглась, готовая дать отпор, злилась на райкомовского мужика, на то, что  получается не так, как хотелось. Молчала, а сама холодно и невозмутимо набрасывала акт проверки. Дело для меня привычное: на заготовленные ранее чистые бланки вносила некоторые замечания, отметила в складе, где чудом появился проросший лоскут, наличие гнездового самосогревания, хотя, в принципе, гнезда там и не было.
Хлебоприёмный пункт села «Быстрый Исток» отличался даже большей чистотой и порядком, чем многие другие «ХПП» Алтайского края. Не обращая внимания на истеричные крики представителя, я дописывала акт.  Наконец, ответственный работник райкома партии выдохся: устав кричать, хлопнул дверью и, опираясь на костыль, вышел вон. В кабинете воцарилась гробовая тишина. 
– А где вы питаетесь? – вдруг послышался голос директора.
– Пока нигде… – машинально ответила я и напугалась: неужели будет предлагать сходить в ресторан, для меня любая трата денег – нож острый? Но что делать? Совсем нищей показывать себя не станешь. Я всё-таки инспектор.
Директор принялся кому-то звонить. Дописывая акт, я включила фамилии тех членов комиссии, что ходили со мной по территории и складам, и отдала секретарю печатать.
– Галина Ивановна, отведите инспектора в буфет. А потом возвращайтесь в кабинет, продолжим разговор, – распорядился директор.
Я поняла, что он хотел хоть на время избавиться от меня, чтобы откровенно поговорить между собой.
***
 В пустом буфете, прямо передо мной поставили огромную, полную тарелку борща. На рифлёной тарелке принесли красиво выложенный, нарезанный чёрный хлеб. Я попробовала глоток мясного бульона и чуть не обожглась, он оказался горячим, но очень вкусным. Кажется, ещё никогда я не ела с таким удовольствием и аппетитом, как сейчас. Наслаждение казалось непередаваемым, ведь последнее время я, «мотаясь» по командировкам, питалась, как попало. Хорошо распаренный, довольно большой кусок мяса дополнил великолепное  пиршество.
Я уже наелась, когда передо мной поставили второе: немалые куски мяса с гречкой. Вся гречка в меня не вместилась, но каждый кусочек мяса я съела. Когда появился стакан компота, я даже напугалась: мой маленький желудок никогда не вместил бы столько еды, но также понимала, что за комплексный обед всё равно придётся платить, съем его или нет. Поднимаясь со стула, показалась себе тяжёлой, но такого ужина хватит, чтобы  доехать до дома!
– Сколько с меня? – спросила я у буфетчицы, подойдя к стойке высокого буфета, чтобы рассчитаться.
– Нисколько! – с нескрываемой неприязнью ответила пухлая буфетчица, и добавила: – У нас военная часть стоит. Директор договорился с ними, чтобы вас покормили!
Вот это да! Молодец, директор, позаботился обо мне! Однако какие здесь люди неприветливые! Вот, что плохого я сделала этой буфетчице? Или представителю райкома?..
Шагая назад по асфальтовой дорожке, увидела посаженные возле здания администрации берёзки, ощутила приятное дуновение вечернего свежего ветерка, захотелось кружиться от испытанного ощущения радости, попрыгать, побегать по безлюдной аллее, а лучше оторваться от земли и полетать. На какой-то миг я ощутила себя счастливой! Как хорошо жить! И тут же усмехнулась: много ли голодному человеку для счастья надо?
Перед входом в здание, заметила заполненные землёй  автопокрышки – клумбы с яркими алыми цветами. Чисто, уютно, красиво. Наконец-то, я всё это увидела. И что этот райкомовский работник въелся к своим же, что может в контролируемых складах сгореть, если даже сами подходы к ним такие ухоженные?  Да и не столько много зерна здесь, по сравнению с нашим городским элеватором в Бийске! Зерно там хранилось в огромных десятиэтажных бетонных хранилищах – силосах! Однако что же делать? Ещё раз сходить в злополучный склад? Сказать директору, чтобы рабочие полазили по зерну, ещё раз проверили температуру, тем более, что это их прямая обязанность? Провести ещё раз комиссию? Так не хотелось! Или позвонить своей начальнице? Вдруг вспомнила, как Муза Ивановна в начале моей деятельности  постоянно говорила: «Если что-то  не ясно, если сама не сможешь разобраться в каком-то деле, возникнут сложные вопросы, сразу же звони мне, не занимайся самодеятельностью!» Но, самоуверенная, я обходилась без наставительных советов, считала зазорным чего-то не знать, не уметь, или с чем-то самой не справиться. Однако сегодня наступила как раз та самая, устрашающая ситуация, когда дельные советы мне пригодятся.
Приостановившись, я вынула записную книжку, нашла номер телефона начальницы. И хотя рабочий день давно закончился, решилась позвонить ей домой.
Вернувшись в кабинет директора, я увидела, что не только комиссия, но ещё  множество посторонних людей сидят у него. Похоже, действительно, шло совещание. О чём они говорили, так и останется тайной. Да и зачем знать то, что меня не касается?
– Накормили вас? – вежливо поинтересовался директор.
Я удивилась, разве об этом надо спрашивать? Лучше бы спросил, что теперь делать?   Понимаю, что директору нелегко: выдает побледневшее, покрытое красными пятнами лицо.  И тем более приятно было видеть беспокойство о себе. Нелегко быть директором! Я понимала: люди растеряны и не знают, что предпринять.
– Да. Спасибо. Можно от вас заказать переговоры с Бийском?
– Конечно, сейчас закажем,  –  засуетился директор.
– Акт напечатали? – спросила я,  вспомнив о том, что отдала документы  в печать.
– Напечатали, только дописали фамилию Коровина. Для нас это очень важно! – неуверенно глядя на меня, тихо сказал директор.
– А если он подписывать не будет? Этот Коровин по складам с нами не ходил! Пусть сам проверяет, сам и пишет, что хочет! – возмутилась я.  Стало тихо. Так тихо,  что стало слышно, как жужжит муха, пытаясь вырваться сквозь стекло на улицу. За дверью машинистка разговаривала с кем-то по телефону…
– Но он потребовал, чтобы его включили! – не выдержала Галина Ивановна.
– А у меня он потребовал написать, что вы зерно сгноили! – резко, не сдерживаясь более,  ответила я.
– И всё-таки…  давайте убедим его подписать именно этот акт, –  верил  директор. Тишина вновь зависла.
 А я  знаю, что подписывать он ничего не будет! – злилась я.
Сейчас бы отметила командировку, завтра чуть свет  уехала, тем более, что дорога не близкая… и конец мытарствам!
– Говорите, межгород! – закричала секретарша.
***
– Муза Ивановна! – взяв трубку, сразу начала говорить я. – Представляете, пришёл представитель из райкома партии…
– Здравствуй. Ты откуда звонишь? – почти с издёвкой спросила и Муза Ивановна.
Я понимала, она решила сразу же поставить меня на место, будто, не знает, где я? Начальница не любила меня,  потому что по своей великой глупости я в штыки отстаивала своё мнение.
– Здравствуйте, Муза Ивановна! Как откуда? Из Быстрого Истока…
– Что случилось? Говори  медленнее и всё по порядку, – произнесла она.
– Муза Ивановна, пришёл представитель райкома партии и сказал, что проверку мы должны делать в его присутствии. Вроде, как особое предписание есть...
– Хорошо. Я завтра посмотрю бумаги. У тебя всё?
– Нет! Он утверждает, что здесь в складах зерно гниёт и мне приказал написать об этом в акте. Я сама проверила все углы, температуру, всё у них нормально. Отметила «гнёзда» так, на всякий случай, – пересказывала ситуацию я, боясь, что начальница может не дослушать до конца и бросить трубку.
– И что ты от меня хочешь? –  явно не брала на себя ответственности Муза Ивановна.
– Как что? – растерялась я. – Представителя  в акт  включили, а он его не подписывает.  Что мне делать? Можно привезти акт без его подписи?
– Как это ты смогла проверить всё так быстро? Не успела приехать и акт уже готов? – перебила она.
– Муза Ивановна, ну, что вы говорите? Время - то посмотрите сколько? Лабораторию я проверила, в склады сходили... Завтра проверку продолжим. Акт набросала предварительный.
Я смотрела на сидящих в безмолвии людей. Приходилось стоять в  присутствии посторонних и оправдываться перед начальницей, ведь она же знает, что это официальный  звонок  из кабинета директора! От кого ещё можно междугородный разговор бесплатно заказать? И тут же захлестываёт боль: я продала себя, сказав, что всё проверила. Ведь командировки дают не меньше, чем на три дня! А в дальние сёла до пяти дней! Иначе командировочные оплачивать не будут! И я ничего не заработаю!
– Не знаю, что и делать… – медленно соображала Муза Ивановна. – Подожди,  у меня есть  номера телефонов инспекторов из Краевой инспекции. Есть где-то и домашние телефоны… Вот нашла.  Записывай! Спроси Эльвиру Борисовну.  Помнишь, она трёхдневный  семинар проводила? Сегодня уже поздно, не тревожь её,  а завтра утром позвони. Неужели, правда, всё проверила?
Я схватила приготовленный листок, чтобы  записать номера.
– Говорите номера телефонов… Я приеду, и все вам расскажу, – начала выкручиваться я. – А вы, Муза Ивановна, найдите предписание или приказ о том, что хлебный инспектор без представителей райкома партии не имеет права делать проверку… Я завтра  позвоню, хорошо?
– Хорошо. Только не надо мной командовать! Звони сразу в «Край». И самодеятельностью там не занимайся! Понятно? А приедешь, ещё поговорим! Да смотри, сегодня  больше никому не звони, поздно уже.  Понятно?
– До свидания, Муза Ивановна! Понятно!
Я положила трубку и начала волноваться: сама проговорилась, что за единственный день  всю проверку сделала и неизвестно, чем это может закончиться. А Муза Ивановна командовать научилась, а сама ничего не знает!
– Если надо будет ещё куда позвонить, закажем, – вновь предложил директор.   
Люди с напряжением  прислушивались к разговору. Рабочий день давно закончился, но все сидели, по домам никто не расходился.
– Надо в Краевую инспекцию позвонить. Только сейчас…  поздно уже, – отказывалась я: ещё одного неприятного разговора мне не выдержать.
– Может, сейчас позвонить? – спросил директор и просительно посмотрел на меня.
Ну,  что ж, если он не считает это неприличным, почему бы и не позвонить? Я махнула рукой: теперь уж пусть все идёт, как идёт.
– Давайте позвоним. Вот номер телефона. Нужно спросить  Эльвиру Борисовну.
Директор с листком бумаги подошёл к секретарше. Люди потихоньку переговаривались, но... не расходились. Хорошо, что меня накормили.  И торопиться мне  некуда. В гостинице тоже делать нечего. Приду, приму душ, избавлю тело от пыли, и… спать.  Встала рано, ехала долго, устала. А тут ещё и ситуация…  вышла из-под контроля!
– Дозвонились! – радостно закричал директор. –  Берите трубку! Говорите!
– Эльвира Борисовна? Здравствуйте, вам звонит инспектор из бийской инспекции. Помните? Я к вам с Музой Ивановной на семинар ещё приезжала.
Я покосилась на людей. Хоть бы не послала подальше, как непосредственная начальница.
– Добрый вечер. Я тебя отлично помню. Ты много работаешь, и у нас на хорошем счету.  Могу тебя обрадовать. Пришла  разнарядка  из Москвы:  прислать из Алтайского края одного человека  на курсы повышения квалификации. На месяц. Я предложила твою кандидатуру. Надеюсь, ты достойно представишь наш Алтайский край. 
В трубке слышался живой, настырный, чуть картавый женский голос. Я с недоумением прислушалась к словам и ничего не понимала:  Муза Ивановна мне курсы не предлагала!
– Меня?! А Вы ничего не путаете? – растерянно говорила я, разглядывая  сидящих в напряжении людей.   
– Ничего я не путаю. Желающих поехать много. В Москве предусмотрено посещение ВДНХ, хлебокомбината имени Цурюпы, другие интересные места, например поездка в село Константиново, на родину Сергея Есенина, в Тулу, там уникальные музеи...
– Спасибо…  Эльвира Борисовна, – прервала я главного инспектора, чувствуя, что все на меня смотрят и ловят каждое слово. –  А у меня проблемы…
– Проблемы? И ты не сможешь поехать? – изумился голос в трубке.
– Нет, я поеду с удовольствием, если разрешите… Проблемы по работе. Я звоню из села «Быстрый Исток». Здесь узнала, что проверку надо было проводить совместно с представителем райкома партии, а я прошла по складам с комиссией хлебоприёмного пункта, – сказала я, перейдя к сути дела.
– Так. Да, желательно, но не обязательно. Что ещё? – быстро решила первый вопрос она.
– Включили фамилию представителя в акт проверки, а он не подписывает, говорит, что в одном из складов зерно испорчено, – продолжила я.
– А... ты сама проверяла? – уточнила Эльвира Борисовна.
– Да. Всё у них нормально! Отметила гнездовое самосогревание. Да и то потому, что лоскут сросшегося зерна на видном месте валялся! Мне кажется, его просто подбросили.
– Могли и подбросить. Сделай так: пусть лаборанты по всем правилам отберут образцы  из этого склада под твоим присмотром, и сама определи качество зерна. Потом всё опечатаешь, поставишь число, подпись и вышлешь нам, в Краевую инспекцию на арбитраж. Определишь точно те же показатели, как отправляешь зерно на экспорт, когда выписываешь сертификат. Вот и все проблемы. А я думала, что  ты поехать не сможешь! – тараторила инспекторша.
– В Москву? Смогу, смогу, я поеду! Спасибо, Эльвира Борисовна … А что, если Муза Ивановна не отпустит?! – не удержалась я от того, чтобы не выяснить всё до конца.
– Приказ из Управления  придёт на твоё имя, она не сможет его не исполнить, – засмеялась  женщина.
– Спасибо вам  за всё! До свидания, Эльвира Борисовна.
– До свидания!
Я сидела рядом с чужими, притихшими людьми и старалась делать всё, что от меня  зависит. Часы показывали десять часов вечера. Передав разговор, увидела, как лица людей засветились радостью, они поднимались с мест, шумно двигали стульями, весело переговаривались и начали улыбаться. Директор громко отдавал приказы заведующей лаборатории и заведующему складами:
– Пробы отобрать. Принести в лабораторию. Проверить качество. Утром  образцы отправить в Краевую инспекцию.
– Я пойду с лаборантами в склад, чтобы не было потом разговоров, – сказала я ему..
Принесли образцы, я сама сделала анализ.  Качество зерна, действительно, оказалось хорошим.  Завтра опечатанные образцы  отправят в Краевую инспекцию, я заберу подписанные комиссией акты проверки и со спокойной душой уеду домой.  Давно мне не приходилось так нервничать.
В гостинице  приняла душ, хорошо растёрла тело, поменяла бельё, почувствовав себя чистой и легла спать.
***
На другой день с утра пришёл, наверное, из моего города, проливной дождь. Сразу стало пасмурно и, казалось, что было раннее утро. Вставать не хотелось. Но, посмотрев на часы, пять минут десятого, я поднялась. Хотя…  Кто мне будет здесь указывать, во сколько  приходить на работу? Только и осталось забрать акты да уйти. 
Первым, кого я встретила в кабинете директора, оказался Коровин. Широкое лицо его уже не казалось мне злобной маской, как вчера. Увидев меня, он ехидно улыбнулся. С чего бы это за ночь так измениться? Увидела в руках его свои акты. Неужели подписал? Я сдержанно поздоровалась.
– Опаздываешь, – сказал, продолжая улыбаться, Коровин. Сегодня он не казался таким старым, как вчера.
– Подписали акты проверки? – простодушно спросила я.
– Не-ет! Тебе придется  вначале побывать со мной на приёме у первого секретаря райкома партии! Увидим, как ты там запоёшь! – со злорадством  сказал он. – Пойдём!  Нас ждут!
Я вопросительно посмотрела на директора. Тот молчал.
– Пойдёмте,  мне всё равно, – пожав плечами,  ответила я. Как хорошо, что вчера дозвонилась до Эльвиры Борисовны! Похоже, Коровин об этом ещё не знает. Ишь, как радуется! Я собиралась с мыслями, что и как надо сказать секретарю… Надо убедить человека, что этот…  Коровин совсем не прав! А если окажется, что и секретарь такой же упёртый? Если оба начнут орать? Конечно, можно  проигнорировать приглашение и никуда не ездить, ведь  сделано всё, как надо! Но акты оказались в руках у Коровина, и мне ничего не оставалось делать, как идти вместе с ним...
На улице хлестал дождь, стало пасмурно и холодно.  Представитель с гордостью открыл дверцу стоящей возле крыльца, видимо, райкомовской «Волги», широким жестом пригласил меня сесть на заднее сиденье. Я ничему уже не удивлялась. Лишь боялась запачкать грязными туфлями персидский ковер под ногами, и молчала всю дорогу,  продумывая, как и что буду говорить. Коровин развалился на переднем сиденье, перекидываясь словами с водителем.
Молоденькая девушка – секретарша, увидев нас,  тут же предложила пройти в кабинет секретаря.
Я боялась только одного: что плохо выгляжу, неважно одета и старые туфли грязны. Однако меня наполняла такая неодолимая уверенность в своей правоте и решимость, льющаяся  через край, что понимала: я докажу правду!
***
Кабинет заливал полумрак. В глубине сидел человек. Лицо его казалось  усталым и  печальным. Он предложил нам присесть. От места, где сидел секретарь, нас разделяло расстояние в несколько столов, составленных один за другим, будто он специально держал посетителей подальше от себя. Я хотела подойти поближе, сесть рядом с ним и доверительно начать свой рассказ, но Коровин уселся за самый крайний стол и, мне ничего не оставалось делать, как сесть напротив него. 
– Рассказывайте, что случилось? – спросил приятным голосом секретарь, неизвестно к кому обращаясь. Я молчала, давая слово  Коровину: он  старше, пусть и расскажет.
– Вот она…  покрывает тех, кто гноит зерно в закромах Родины! – напыщенно начал он и замолчал.
– Продолжайте… – послышался спокойный голос.
– Вот пусть она сама отчитывается, – ответил Коровин, казалось, что он опять начал злиться.
– Я – инспектор по закупкам и качеству сельсхоз –  продуктов, приехала из Бийска на ваш хлебоприёмный пункт  с проверкой, –  представилась я, пытаясь говорить строго и официально. Знала слабость: могу наговорить лишнего. Теперь начала следить за каждым своим произнесённым словом, каждым предложением.
– Это мы знаем, –   бесстрастно подтвердил секретарь.
– Вчера,  комиссией в составе  четырёх человек, мы проверили условия хранения зерна, – так же осторожно и невозмутимо продолжала говорить я.
Пока я не могла понять позицию секретаря.
– Да она с ними заодно, – первым не выдержал Коровин. И вдруг истерично закричал: – Покрывает их всех!
– Вчера вечером я позвонила в Краевую инспекцию, рассказала им о конфликте с вашим представителем, – холодно докладывала я, не меняя выражения лица. Боялась раскрыться, сама внимательно следила за каждым их движением, ловила каждое слово, прислушивалась к интонации их голосов.
– А зачем надо было звонить в «Край»? – спросил и вдруг встал из-за стола мужчина. – Мы бы и сами разобрались!
Я вздрогнула:  ага, нашла момент, однако, зацепила! Им не понравилось, что в «Крае» узнали!
– По приказу из Краевой инспекции, по всем правилам, в моём присутствии были отобраны пробы зерна со спорного склада. Мною проверено качество зерна. Пробы мною опечатаны, отправлены на арбитраж в Краевую инспекцию. Порчи зерна нет.
Я специально повторяла и повторяла слово «Край», когда увидела, что секретарю это не понравилось.
– Да она против советской власти! –  вдруг изумился Коровин, не понимая, что происходит.
Мне вдруг стало обидно за потраченное зря время. Какая советская власть, если даже я понаслышке знала, что «сто лет» назад шла борьба за власть? В какие годы старик живёт? Совсем «рехнулся»? Оголтелый сторонник каких-то Советов!
– Я убедительно прошу товарища Коровина подписать акты проверки, раз он захотел вписать свою фамилию! – произнесла я,  глядя на секретаря. – Если он не подпишет, я просто исключу его фамилию из акта проверки. И всё!
– Ничего я подписывать не буду! – расстроился Коровин.
Зачем его держат? За какие заслуги? Что с него взять? Бестолковый, старый пень, наделённый какой-то властью!
– Подпиши! – подходя к нам, сказал хозяин кабинета.
– Как? – удивился Коровин.
 И я увидела, как он побледнел.
– А вот так. Надо было головой думать! – повысил голос секретарь.
У меня вновь закрутились мысли: «Интересно, о чём надо было думать?  И что за игры они тут ведут?»
Но правил чужой игры я не знала, да и не хотела знать! Скорей бы подписать и… домой! Больше мне ничего от них не надо!
– Я не буду подписывать… – понуро сказал старик.
– Подпиши, я тебе сказал! – неожиданно закричал, спокойный на вид, партийный организатор.
Я смотрела на него: ишь, тоже раскричался!  Коровин, наконец, схватил лист, подписал первый акт проверки, швырнул на стол, и встал,  взбешённый, готовясь выйти.
– Все экземпляры надо подписать. Все! – не сдерживая злорадства, пояснила я.
– Зачем все - то? – темнея лицом, спросил он.
Я удивилась тому, что даже голос у человека изменился, стал хриплым и глухим.  Он так ничего и не понял.
– Надо, значит! – повысила, наконец, голос и я. Иначе он, наверное, не понимал!
Секретарь отошёл к окну и смотрел сквозь стёкла, по которым хлестал дождь, на улицу. О чём он думал? Схватив подписанные листы, на выходе я бросила:
– До свидания!
– До свидания, – ответил и секретарь. Коровин снова присел, невидяще глядя в пол.
***
Не показывая прорывающейся наружу радости, я выбежала на улицу. Ура! Я победила?! Спрятав под кофту подписанные акты, понеслась под дождём прямо к директору. Назад меня уже никто на машине  не повез.
– Подписали! – громко закричала я, изо всех сил сдерживая ликование.  Возбуждённо  рассказала о приёме: о том, как поговорили с секретарём парторганизации, как убедили Коровина подписать документы…
– Хорошо, когда уезжаете? – невозмутимо произнёс директор и забрал подписанные документы.   
– Сегодня,  – разочарованно запнулась я. – Только вот командировку отметить надо. 
Удивленно и беззащитно посмотрела на него, но вида, что расстроилась, старалась не подавать. Бог с ним! Роли переменились: теперь он недоступный, независимый от меня, директор. А я вновь превратилась в серую, усталую, голодную мышь, у которой нет ни денег, ни власти…
– Домой вас отвезут на машине. Идите в гостиницу. Собирайтесь, – вдруг  добавил он.
– Спасибо! До свиданья…  – сказала я, радуясь уже тому, что меня бесплатно довезут до дома, и я хотя бы немного заработаю на билете!
– До свиданья. Приезжайте ещё… – официально, невозмутимо предложил директор.
***
Сидя на заднем мягком сиденье директорской машины, я смотрела, как за окном бурно и неукротимо бушует стихия, перебирала в памяти только что произошедшие события, нелегкую, собственную победу и вдруг, после пережитого волнения, в глубине души ощутила восторженную радость. Заметила на своём лице глупую, ликующую улыбку, согнала её, но тут же, забывшись, вновь улыбнулась.
Пожилой водитель, всецело занятый дорогой, не обращал на меня внимания. Да и ладно, что там директор! Сама знаю, что я – молодец, и  доказывала не ему, а прежде всего, себе самой, чего стою! Да, а что я хочу, чтобы меня качали на руках? Или дали денег за честно выполненную работу? Беспричинная, затаённая горечь ещё подтачивала радость победы, но давно уже не ощущала себя такой счастливой, как в эти недолгие часы возвращения домой.
Вот я и познакомилась с некоторыми людьми из села, «Быстрый Исток», среди которых когда-то родился и вырос народный артист России – Валерий Золотухин!
                1970
Послесловие:
Краткая справка: Алтайский край расположен на юго-востоке Западной Сибири. Преимущественно – это аграрный район с самой большой пашней в Российской Федерации. Он занимает 6,5 миллионов гектаров. В крае выращивают зерно, свеклу, лен, рапс, хмель, сою, производят молоко, мясо и мед. Зимой температура доходит до – 40 градусов по Цельсию. Площадь Алтайского края составляет 16 996 квадратных километров; население 2 296 353 человек, из них в столице края – городе Барнауле живет 632 391, во втором по величине городе Бийске – 200 629. «Быстрый исток» – поселок городского типа, население около 30 тысяч человек, находится в 107 километрах от города Бийска (информация по населению за 2021 год).
Алтайский край многие путают с республикой Алтай – раньше, до распада Советского Союза, эту республику называли Горно-Алтайской автономной областью. Сейчас, после отделения от России, автономия стала Горно-Алтайской республикой, со своим президентом, министрами и территорией, которая граничит с Монголией. Горный Алтай – это  высокие горы (всем известна знаменитая гора Белуха), где водятся горные козлы, там разводят маралов с огненными на солнце рогами, лошадей и коз. Где-то здесь есть таинственная мифическая страна Шамбала, о которой пишут во многих древних текстах,  и её так долго искал в своих путешествиях по Тибету, Монголии и Горному Алтаю Николай Рерих. На Алтае до сих пор живут шаманы, и археологи ведут раскопки курганов. В 1993 году в одном из них была обнаружена известная Алтайская принцесса Укока. Мумию сразу увезли в г. Новосибирск, после чего в республике начались наводнения, землетрясения, град с куриное яйцо. Шаманы начали посылать запросы во все инстанции, с требованием, вернуть жрицу на место, говоря, что она была защитницей от низших духов. Жители – алтайцы внешне похожие на своих соседей – монголов, однако принцесса оказалась белой женщиной. Сейчас мумию вернули в столицу республики Алтай – Горно-Алтайск, однако земле так и не предали, её до сих пор можно увидеть в музее Горно-Алтайска в определенные дни месяца, в июне, например, 2021 года – 5, 9, 16, 19 июня, с 11 до 14.00 часов.
Там же, в горах Алтая, расположено уникальное, холодное даже летом, Телецкое озеро, из которого вытекает река Бия, от названия реки был и назван город – Бийск, где я жила. Сразу за городом Бия сливается с горной рекой Катунь и образуется Обь. Население в Алтайском крае (опять же не путать с Горно-Алтайской республикой) небольшое, однако на этой земле родилось много известных и достойных людей, в честь некоторых из них до сих пор проводятся мероприятия – чтения!
1. Ежегодно проходят Шукшинские чтения писателя, актёра и режиссера Василия Шукшина (Начинаются чтения в г. Барнауле, затем проходят в г. Бийске, и в третий день праздник продолжается на родине Василия Макаровича –  в селе Сростки).
2..Рождественские чтения в честь поэта Роберта Рождественского (родился в с. Косиха).
3. Народный артист РФ Валерий Золотухин – село Быстрый Исток;
4. Актер и губернатор Алтайского края Михаил Евдокимов (село Верх-Обское);
5. Народная артистка РФ Вера Алентова – главная героиня к/ф «Москва слезам не верит» и других, родилась в г. Котлас, жила в г Барнауле; 
6. Народная артистка РФ Ирина Мирошниченко родилась в г. Барнауле;
7. Засл. артист РФ Алексей Булдаков (с. Макаровка, Ключевского района); главный герой в к/ф «Особенности национальной рыбалки» и других.
8. Народный артист РФ, актер, режиссер и поэт Александр Панкратов-Черный, (Алтайский край);
9. Народная артистка РФ Нина Усатова (пос. Михайловское);
 10. Екатерина Савинова (сыграла роль Фроси Бурлаковой и др,) родилась в с. Ельцовка.
  11. Кинорежиссер, народный артист СССР Иван Пырьев родился в г. Камень на Оби;
  12. Известный режиссер и художник Владимир Хотиненко (г. Славгород);
13. Политик Раиса Горбачева (Родилась в г. Рубцовске, окончила школу с золотой медалью, поступила и окончила МГУ, девичья фамилия Титаренко, вышла замуж за М. С. Горбачева),
14. Изобретатель автомата, доктор наук, герой России, дважды герой Социалистического труда, генерал-лейтенант – Михаил Калашников родился в селе Курья, Алтайского края;
15. Космонавт Герман Титов (с. Верхнее Жилино).
***
В 2015 году, уже после смерти знаменитого актера Валерия Золотухина, я побывала в административном центре посёлка «Быстрый Исток». Прибывшие из Бийска на экскурсионном автобусе немногочисленные туристы, в том числе и я, посидели на деревянной скамеечке возле скромной могилы Валерия Сергеевича, сиротливо приютившейся возле деревянного Храма Покрова Пресвятой Богородицы. Храм строили в течение 12 лет на средства, собираемые Валерием Золотухиным, как от немногих спонсоров, так, в основном, за деньги, полученные им за концерты и выступления.
5 апреля 2013 года Валерий Золотухин был похоронен на территории этого Храма. Меня поразило пустынное село, его одинокая, казалось, никому ненужная могила, с расползающимся холмиком и пожухлой травой на ней. Скромный деревянный крест, на котором привинчена табличка с надписью, что здесь захоронен:
 
«Валерий Сергеевич Золотухин.
Народный артист РСФСР.
21.06.1941 г. – 30.03.2013 г.»

В селе «Быстрый Исток» Валерия Сергеевича похоронили по его завещанию. Я вдруг ощутила, насколько предан был он своему селу! Похоронить себя в этом далёком пустынном сибирском месте, чтобы оставить след в истории этого села, и поставить сельчан выше всех других его почитателей – это о многом говорит! Детство, юность – всё, что было здесь, оказалось для него важнее всей последующей жизни, даже после того, как он уехал в Москву, стал знаменитым, создал семью, родил детей – троих сыновей. Более того, о нём знала вся страна, а, может, и мир.
Ведь наш земной шар, оказывается, не такой уж и большой. Однажды во Франции, возле Лувра, я встретила две молодые семьи, с детьми в колясках. Услышав русскую речь, я заговорила с ними, оказалось, что они родом из Санкт-Петербурга, и жили на Загородном проспекте, там, где сейчас живу я. А теперь они жители Бельгии и приехали в Париж на своей машине.
А в селе Быстрый Исток мы зашли тогда в Храм, поставили свечи за упокой Души Валерия Сергеевича. Молодой священник рассказал: «В былые годы отец Золотухина, будучи атеистом и председателем колхоза, разрушил сельскую церковь, а Валерий Сергеевич исправил ошибку отца».
Уезжали назад притихшие и грустные. Ещё при жизни Валерий Золотухин купил небольшой домик для того, чтобы его сельчане не тратили деньги на открытие музея его имени. Но в музей мы не попали, никто его нам не открыл. День был воскресный. И я подумала о том, что если бы великого Актера похоронили в Москве, то к его могиле могли бы приезжать поклонники со всех уголков нашей страны, и не было бы такого жалкого зрелища, которое мы только что видели. Вспомнила, как он приезжал на Шукшинские чтения со своей последней гражданской женой – Ириной Линдт и с сыном Иваном (2004 г.р.). Конечно, Ирина была моложе Валерия Сергеевича, все это знали, но, видимо, из-за болезни он так сильно похудел, что морщины, если они и были на его лице, расправились, и он выглядел красивым стройным молодым человеком, в которого можно было влюбиться. Я жила тогда в Бийске и ежегодно ездила на Шукшинские чтения в село Сростки, видела, как Валерий Золотухин вместе с Ириной выступали на сцене горы Пикет, и маленький  сын их – Иван находился рядом.
 
                НРАВСТВЕННОСТЬ – ЕСТЬ ПРАВДА
Очерк
                Памяти Василия Шукшина

Ещё – ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
       А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так,  Макарыч, – не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй – останься живым.
Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
К земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос –
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает –
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!
Не буйствует и не скучает.

                Владимир  Высоцкий

Шукшинские чтения – всероссийский фестиваль памяти Василия Шукшина, проводят в Алтайском крае с 1976 года, в день его рождения – 25 июля. Начинаются они в городе Барнауле, столице Алтайского края, продолжаются в городе Бийске и завершаются в селе Сростки, на родине Шукшина. Первые чтения состоялись по инициативе барнаульского писателя Ивана Кудинова при поддержке крайкома партии. Проходили встречи с писателями, шли концерты творческих коллективов, выставки работ художников, вручали премии за лучшие литературные произведения. В 1999 года в рамках Шукшинских дней на Алтае начали проводить и Шукшинский зрительский кинофестиваль. Мероприятия получили Федеральный статус.
Литературное творчество Шукшина хорошо знакомо россиянам. Девиз всех Шукшинских кинофестивалей – «Нравственность – есть Правда». Призом за победу в Шукшинском кинофестивале  стала ваза из знаменитой яшмы Алтайского края, изготовленная специалистами Колыванского камнерезного завода – копия знаменитой на весь мир «Царицы ваз», хранящейся в Государственном Эрмитаже и изображённой на гербе Алтайского края. На Шукшиннских чтениях в 2009 году, на 80-летие В.М.Шукшина, этот приз был вручен режиссёру –  петербурженке Лидии Бобровой за её фильм «Верую». На фестивале он был признан лучшим. В фильме «Верую» сыграл Сергей Амосов, тот же актер, что играл мальчика в к/ф Василия Шукшина «Праздники детства». Много лет спустя режиссер Лидия Боброва отыскала его и предложила роль в своём фильме «Верую» (по сценарию трёх рассказов В.М. Шукшина).   
                ***
А я до сих пор собираю информацию о своём земляке. Вот что сказал о себе Василий Шукшин в 1974 году «Литературной газете» (№ 46):
«Я прошёл через жизнь, в общем-то, трудную, и произносить мне это противно, потому что всем нелегко приходится. В институт я пришёл ведь глубоко сельским человеком. Далёким от искусства. Мне казалось, всем это было видно. Я слишком поздно пришёл в институт – в  25 лет – и начитанность моя была относительная, и знания мои были относительные. Мне было трудно учиться. Чрезвычайно! Представьте себе, такая глупая, в общем-то, штука, но всё кажется, что должны мне отказывать в этом деле – в праве на искусство».
В «Литературной газете» (№ 30 от 24-30 июля 2019 г.) появилось интервью Алексея Варламова, ректора Литературного института имени А.М. Горького, выпустившего книгу «Шукшин» из серии ЖЗЛ, журналистке Валерии Галкиной:
«Шукшин – очень загадочная фигура. Сколько было в нём противоречий, странностей, загадок. Как можно было дружить одновременно с Василием Беловым и Бэлой Ахмадулиной. Получить прописку с помощью секретарши Ленина Ольги Румянцевой и при этом ненавидеть советскую власть, уничтожившую его отца. Быть учеником Михаила Ромма и быть вхожим в семью Анатолия Софронова? Высоко ценить и Шолохова, и Солженицина. И при этом написать сказку «До третьих петухов».
Однако я считаю, что для многих современников отношение Шукшина к той или иной известной личности его времени, может, и было непонятным, но прибывшему из глухого сибирского села парню стало не до выбора людей по принципу, что кто-то, кого-то любит или не любит. Для него важнее всего было, наверное, доброе к нему отношение и поддержка состоявшихся в жизни людей.
Алексей Варламов продолжал:
 «Думаю, что он всю жизнь шифровался, играл, создавал образ, и определенная расшифровка, предпринятая мною, вряд ли была бы ему по душе. Едва ли он хотел бы сказать о каких-то подробностях, о втором замужестве своей матери, о том, как получал паспорт и как им распорядился, о своём уходе из деревни после войны и фактически брошенных на произвол судьбы матери и сестре, наконец, о лжи об отце, к которой был вынужден прибегать, когда заполнял анкеты, вступая в партию или поступая во ВГИК. Не думаю, что ему понравились бы упоминания о его конфликтах на студии имени Горького, о походах в Кремль и вообще о тех противоречиях, которыми была переполнена его жизнь. Он предпочёл бы, я думаю, чтобы это так и осталось тайным, зашифрованным. А мне оно, наоборот кажется очень важным. Показать, как и почему этот человек добился невероятного успеха и что за этим успехом стоит. Как прошло через него время, как било его, ломало, корёжило, а он выстоял. В случае Шукшина разница в восприятии его Василия Белова, Виктора Некрасова. Беллы Ахмадулиной, кинооператора Анатолия Заболоцкого, актёра Георгия Буркова зашкаливает».
***
Что ещё можно сказать о великом Шукшине? Важно знать, что он еще с детства очень многое пережил: отец его, Макар Леонтьевич Шукшин (1912–1933), был арестован на основании 58-й статьи и расстрелян решением особой тройки, (реабилитирован посмертно в 1956 г.). После ареста отца, семью его: мать, Марию Сергеевну, в девичестве она – Попова; во втором браке – Куксина,  (1909 – 1979), сестру – Наталью Макаровну (1931 – 2005) и Василия Макаровича (1929 – 1974), односельчане хотели выселить из дома, как семью врага народа, но мать –  Мария Сергеевна и семья Поповых смогли отстоять своё имущество и дом. Пришлось тогда поменять фамилию, Шукшин стал именоваться по материнской фамилии Василием Поповым до получения паспорта.  Позже она вышла замуж за хорошего человека. Отчима Шукшин всегда вспоминал с теплотой. Когда отчим погиб на войне, семья снова скатилась в нужду. Мальчика воспитывала бабка – мать с утра до вечера проводила на работе. Мария Сергеевна часто болела и сын боялся, что она может умереть. Всю жизнь отношения с матерью для Шукшина будут главными. Став знаменитым, он купил для неё в родной деревне хороший дом, сам построил там баню. Регулярно высылал деньги и сестре, оставшейся без мужа с двумя детьми.
В школьные годы Шукшин так увлёкся книгами, что посвящал чтению всё свободное время. В 1943 году Шукшин окончил семилетку в селе Сростки и поступил в Бийский автомобильный техникум. Учился там два с половиной года, однако не окончил. Вместо этого в 1945 году пошёл работать в колхоз в селе Сростки, а в 1946 году покинул село.
В 1947 – 1949 годах Шукшин работал слесарем на предприятиях треста «Союзпроммеханизация»: на строительстве турбинного завода в Калуге, на тракторном заводе во Владимире. На военную службу Шукшина призвали из посёлка Бутово Московской области. В 1949 году Шукшин был отправлен на службу в Военно-Морской флот. Служил матросом на Балтийском флоте, затем радистом на Черноморском флоте СССР. Однако во время шторма у него открылась язва желудка, и медкомиссия признала его негодным к военной службе. В 1953 году был комиссован из флота из-за язвы желудка и вернулся в село Сростки. Сослуживцы запомнили его, как неразговорчивого, замкнутого парня. Хотя литературная деятельность Шукшина началась в армии, именно там он впервые попытался писать рассказы, которые читал своим же сослуживцам.
В родном селе Василий Макарович сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости в сростинской средней школе № 32. Пошёл работать учителем русского языка и словесности в Сростинской школе сельской молодёжи. Некоторое время был даже директором этой школы и секретарем комсомольской организации, хотя ему не хватало ни знаний, ни опыта, ни сил.
В 1954 он собрался ехать в Москву, чтобы поступить в Литературный институт. Однако для этого требовались опубликованные работы, которых у Шукшина не было. И как же сильно мать верила в талант своего сына, что, продав свою кормилицу – корову, собрала деньги на дорогу и отправила Шукшина в Москву, поступать во ВГИК. Сначала Шукшин подал документы на сценарный факультет, но, поговорив с земляком и режиссером Иваном Пырьевым, поступил на режиссёрское отделение и закончил его в 1960 году (мастерская Михаила Ромма). На вступительном экзамене Михаил Ромм попросил Шукшина прочесть что-нибудь из «Войны и мира», но абитуриент заявил, что книжка слишком толстая и у него не было времени, чтобы её прочесть. «Таких безграмотных директоров школ я ещё не видел!» – возмутился режиссер. «А Вы знаете, что такое директор школы? – закричал уже Василий Шукшин. – Дрова к зиме у председателя колхоза выбей, потом вывези, наколи, чтобы дети не мёрзли. Учебники, керосин раздобудь, парты почини, учителей размести. А машину – с хвостом на четырех копытах и ту в колхозе не выпросишь! Где шагом. Где бегом, грязь – во! Где уж тут книжки читать!»
Ромм вдруг по-иному взглянул на паренька в кирзовых сапогах и тельняшке. Он решил дать ему шанс. Так Шукшин оказался на режиссерском факультете. Стал членом КПСС (с 1955). Во время учёбы во ВГИКе по совету Ромма Шукшин начал рассылать свои рассказы в столичные издания. В 1958 году в журнале «Смена» был опубликован его первый рассказ «Двое на телеге». В 1956 году состоялся дебют Шукшина в кино: в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон» (вторая серия) он сыграл в крошечном эпизоде, изобразив матроса. С этого матроса и началась кинематографическая судьба Шукшина – актёра.
Во время учёбы во ВГИКе в 1958 году Шукшин снялся в первой своей главной роли в фильме Марлена Хуциева «Два Фёдора». В своей дипломной работе «Из Лебяжьего сообщают» Шукшин выступил как сценарист, режиссёр и исполнитель главной роли. Актёрская карьера складывалась вполне удачно, Шукшин не испытывал недостатка в предложениях от ведущих режиссёров.
В 1963 году Шукшин начал работать режиссёром на ЦКДЮФ. В том же году в журнале «Новый мир» были опубликованы рассказы «Классный водитель» и «Гринька Малюгин». По их мотивам Шукшин написал сценарий своего первого полнометражного фильма «Живёт такой парень». Съёмки картины начались летом того же года на Алтае и были закончены в 1964 году. В главной роли снялся однокурсник режиссёра по ВГИКу – Леонид Куравлёв. Первая книга Шукшина – «Сельские жители» вышла в 1963 году в издательстве «Молодая гвардия».
Корреспондент Валерия Галкина спросила у ректора Литературного института имени А.М. Горького Алексея Варламова:
– Если бы вас попросили охарактеризовать Василия Шукшина с помощью одного эпизода из его жизни, что это был бы за эпизод?
– Это его очень коротенький рассказ «Сыр» из цикла «Выдуманные рассказы», – сказал он.
  Процитирую целиком: «История о том, как в детстве ловил сыр в реке с разбитого плота. Ловил и не поймал – недонырнул. А другие донырнули и потом ели. Но попробовать кусочка не дали – такова жизнь, и обижаться на неё не надо. Недонырнул». Однако вся история его жизни – она о том, как он донырнул.
Фильм «Калина красная» люди смотрят и по сей день. Фильм этот появился в 1974 году, после премьеры которой Шукшин вскоре умер. А в 1965 году Шукшин начал писать киносценарий о восстании под предводительством Степана Разина, но не получил одобрения Госкомкино СССР. Впоследствии сценарий был переработан в роман «Я пришёл дать вам волю». Сценарий будущего фильма «Точка кипения» также не получил одобрения в Госкино. Многие годы Василий Макарович совмещал работу над фильмами с писательской деятельностью, но  пришел к выводу, что его единственное предназначение – литература.
Алексей Варламов написал в своей книге о Шукшине: «Мысль об отце, расстрелянном в 1933 году за мнимое преступление против советской власти, никогда его не оставляла. По воспоминаниям Василия Белова, Шукшин хотел снять фильм о восстании зэков на Чукотке. Но как человек трезвый и прагматичный, он понимал, что запустить такой фильм невозможно, и так у него возник замысел картины по своему роману «Я пришел дать вам волю», о вечном противостоянии народа и государства. Но ему и её не давали снимать: «Что, русский бунт хочешь показать? Не надейся, не выйдет!» Но не на того напали. Он все равно добился разрешения, «охмурив» члена политбюро товарища Демичева, поменял киностудию, договорился с Бондарчуком, а когда стало понятно, что его уже не остановить, Шукшина нашли мертвым в каюте корабля «Дунай», превращенного на время съемок фильма «Они сражались за родину» в плавучую гостиницу. Если бы я писал роман или пьесу о Шукшине, то сказал бы, что, конечно, его убили. Потому что другого способа остановить этого человека не было. И кстати, очень многие считают, что это и было убийство».
Однако я думаю, что человек смертен, а Василий Макарович тем более, ведь хронически больной, он настолько близко всё принимал к сердцу, столько неприятностей пережил, что не мудрено: его жизнь могла оборваться в любой момент!
А вот что написал о последних днях Василия Шукшина корреспондент Анатолий Ковтун: «Впереди – командировка на Дон, где у Шукшина главная роль в фильме «Они сражались за Родину».
И вот – счастливые дни общения с Шукшиным. До сих пор корю себя за то, что не записывал, думал, всё сказанное сохранится в молодой голове – увы, остались только обрывки фраз да общее впечатление. Оказавшись «в группе Шукшина», я следил за моим героем, искал возможности снять его подлинного, без «маски, которая защищала от назойливых и любопытных». В киногруппе он был всеобщим любимцем. Каждый пытался прислушаться, что он говорит, как реагирует, считая за честь  попасть с ним вместе в объектив фотоаппарата. Шукшин подолгу беседовал с Бондарчуком по поводу роли Лопахина, о съёмке очередного эпизода. Со стороны Сергея Фёдоровича было такое почтение, что и не угадаешь, кто из них режиссер картины. Когда начинались съёмки, заметил, что забываю о Шукшине и вижу весёлого и радостного солдата Лопахина, настолько образ был убедительным и подлинным, отражавшим военную эпоху. Думалось, вот он победитель самой страшной войны!»
Умер Василий Шукшин  2 октября 1974 года. Похоронен 7 октября 1974 года в Москве на Новодевичьем кладбище (участок 1, ряд 3). Прощание прошло в Центральном доме кино. Кто бы, что не говорил, а Василий Шукшин был настоящим народным героем.
Василий Макарович – заслуженный деятель искусств РСФСР (1969). Лауреат Ленинской премии (1976 – посмертно), Государственной премии СССР (1971) и Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых (1967).
Сейчас произведения Василия Шукшина включены в учебные программы школ и вузов. А мы продолжаем смотреть его уникальные фильмы и читать его книги.
Личная жизнь Василия Шукшина.

Первая официальная супруга Шукшина – его односельчанка, школьная учительница Мария Ивановна Шумская. Они познакомились еще в юности и расписались летом 1955 года, когда Василий Шукшин, студент ВГИКа приехал на первые каникулы из Москвы. После регистрации Василий пришёл из ЗАГСа один, без Марии. Рванул на себе рубаху и воскликнул «Вот это женитьба! Ну, и женился!»  Оказалось, что молодые поссорились у дверей ЗАГСа.
В 1957 году Шукшин из Москвы написал письмо домой о том, где просит развод у Марии, так как полюбил другую женщину. Официального развода с М. Шумской так и не было. Она не дала согласия на развод, несмотря на то, что об этом просила мать Шукшина. Ему пришлось «нейтрализовать» этот брак, только «потеряв» паспорт. В 1963 году он вступил в брак с Викторией Анатольевной Софроновой, дочерью писателя Анатолия Софронова. В 1965 году у Виктории Софроновой родилась дочь от Шукшина –  Екатерина Васильевна Шукшина.
В 1959 году Василий Макарович встретил свою вторую любовь – Лидию Чащину. Он забежал на кухню общежития и застыл в дверях: у плиты стояла статная девушка в белом сарафане и белых носках, таких чистых и красивых девушек он давно не видел. На 13 лет моложе, она была романтичной и наивной. Шукшин пообещал ей роль, показав сценарий своего дипломного фильма «Из Лебяжьего сообщают». Он всегда нравился женщинам, хотя женихом был незавидным: ни жилья, ни московской прописки, ни денег, ни работы… Да и ухаживать не умел: цветов не дарил, в кафе не водил, стихов не читал. Бутылка портвейна в кармане и разговоры «за жизнь» с сигаретой в зубах – вот и вся романтика. Шукшину требовалась такая женщина, чтобы стирала, убирала и готовила. И при этом молчала, терпела и смотрела преданными глазами. Одним словом – баба… И все же Лида всерьёз увлеклась им.
Но потом приехала её мама, добрые люди доложили, что на самом деле Шукшин женат. А он начал показывать паспорт, в котором не было штампа… Влюбленная Лидия приняла его объяснения. Отношения длились пять лет, но актриса не вспоминала их отношения добрым словом: «Для меня Шукшин – это первая рюмка водки, первая сигарета, первая оплеуха, первый аборт, первая подлость и унижение, с которым я столкнулась в жизни». Стоило ему выпить, как он превращался в чудовище. Он ревновал Лидию, но сам изменял ей. Он параллельно жил с редактором журнала «Москва» Викторией Софроновой. Но от Чащиной он ушёл не к ней, а к другой Лидии – Федосеевой.
Они познакомились в 1964 году на съемках фильма «Какое оно море?», где играли влюблённую пару. 26-летняя актриса была замужем и воспитывала дочь, но ради внезапно вспыхнувшей любви бросила мужа и отреклась от дочери. Многие упрекают Лидию Федосееву в корысти: ведь к тому времени Василий Шукшин заработал себе имя и в литературе, и в кинематографии, у него были и слава, и достаток. Шукшин увлекся Федосеевой: она принадлежала к его любимому типажу: «кровь с молоком», как и первая Лидия. Однако бросать Викторию Софронову и дочь Шукшин не спешил – долгое время жил на две семьи. То ли от такой неопределенности, то ли от проблем в творчестве у него начались запои.
Первой не выдержала Софронова и разорвала отношения. А Лидия трепетно заботилась о Василии. Выгоняла из квартиры его собутыльников, разыскивала неделями  пропадавшего мужа по пивнушкам и друзьям, тащила на себе мертвецки пьяного домой. Они официально расписались, и все же по-настоящему счастливой Лидия себя не ощущала, она мечтала о детях. Наконец, в 1967 году на свет появилась дочь Мария, год спустя – Ольга. Говорили, что Василий Шукшин сделал из неё настоящую актрису, полюбившуюся всей стране. Он снял жену в двух своих фильмах «Печки-лавочки» (1972 г.) и «Калина красная» (1973 г.), превратив девушку из интеллигентной ленинградской семьи в деревенскую труженицу, настоящую русскую бабу. Лидия сопровождала мужа на всех гастролях, при этом успевала тянуть на себе дом. Изо всех сил выгораживала его перед знакомыми: «Ну, пьет, потому что творческий человек…», создавала видимость благополучной семьи. Но ночные скандалы трудно было скрыть от ушей соседей, а синяки – от взглядов любопытных коллег. И все-таки, что же заставляло её терпеть – вера в гениальность мужа или нежелание признаться самой себе, что совершила ошибку, связав свою жизнь с сильно пьющим мужчиной?.. На этот вопрос может ответить только она сама. Помог случай. Однажды Шукшин вышел погулять с маленькой Машей. Прошёл мимо пивнушек, он заметил своих товарищей и заглянул на минутку, оставив ребенка у входа. Рюмка за рюмкой, а когда опомнился, малышки нигде не было. Осознав, что случилось, Шукшин моментально протрезвел и зарёкся пить. Маша быстро нашлась, но своему слову Василий Макарович был верен до последних дней. Жаль, что жить ему оставалось совсем немного.
В 1974 году Шукшин уехал на съемки фильма «Они сражались за Родину». Лидия была на кинофестивале и сопровождать мужа не могла, о чём сожалеет до сих пор.
 ***
25 июля 2021 года, в день рождения Василия Макаровича Шукшина – прозаика, актера, кинорежиссера и сценариста, литературный клуб «В гостях у Власты» из города Санкт-Петербурга, руководителем которого являюсь я, провели свои малые Шукшинские чтения, посвященные Василию Макаровичу в посёлке Комарово, возле дачных домиков Анны Ахматовой и Глеба Горбовского. От алтайских писателей, с которыми  до сих пор не теряю связи, узнала что в 2020 году из-за пандемии Шукшинские чтения отменили, а в 2021 году перенесли на осень.
 На встрече с писателями Санкт-Петербурга я поведала о том, что побывала на десяти Шукшинских чтениях, которые ежегодно проходили в селе Сростки, на горе Пикет и на берегу реки Катунь. Рассказала, как в 2009 году побывала на последнем для себя Шукшинском мероприятии – праздновании 80-летнего юбилея В.М. Шукшина.
Первый день Шукшинских чтений в г. Бийске начался для меня с посещения музея имени В.М. Шукшина в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Более сорока лет назад здесь была тюрьма, где сидели взрослые убийцы, маньяки и насильники. Однажды В.М. Шукшина пригласили в тюрьму на встречу с тем, чтобы он рассказал о своём творчестве. Василий Макарович о чём-то долго разговаривал с преступниками, пришёл домой расстроенным, долго не мог прийти в себя и успокоиться. А потом вышел фильм «Калина красная», где он отразил всю правду жизни.
Заключенных из тюрьмы вскоре распределили по другим местам, а в здании поселили малолетних преступников. Теперь писатели Бийска, Барнаула и многие именитые гости, что приезжали на Шукшинские чтения, в день рождения Василия Макаровича, по традиции выступали перед воспитанниками в воспитательно-трудовой колонии в открытом учительницей русского языка и литературы Анастасией Пряхиной, музее имени В.М. Шукшина. Гости читали стихи, говорили о порядке и нравственности, ребята хлопали в ладоши… В апреле 2009 года музей отметил свое 26-летие. Бессменным директором народного литературного музея имени Василия Шукшина была Анастасия Пряхина. На другой день часть делегации писателей, в которую попала и я, на автобусе увезли в село Верх-Обское – на родину Михаила Евдокимова, так недолго пробывшего губернатором Алтайского края. Нас ожидали в сельской библиотеке, в переполненном актовом зале. Я была ведущей и представляла приезжих гостей – писателей из Кемеровской области и Урала. Собравшаяся публика оказалась настолько заинтересованной и эрудированной, что мы быстро нашли общий язык. Оказалось, что это прибыли своим ходом на Шукшинские чтения учёные из Новосибирского Академгородка. На берегу реки «Катунь» они разбили палаточный городок и жили под открытым небом.
Поговорили о Василии Шукшине, вспомнили Михаила Евдокимова, так недолго пробывшего губернатором Алтайского края. Поэты почитали свои стихи, я прочла небольшую новеллу, мы ответили на многочисленные вопросы... Затем побывали в музее Михаила Евдокимова и на его могиле.
А вечером в Бийске открылся традиционный Шукшинский кинофестиваль. Фильмы Василия Макаровича демонстрировались во всех кинотеатрах города. А на бульваре Петра Великого прошёл большой поэтический концерт.
И вот уже на третий день делегация Алтайского края проехала на автобусе по известному Чуйскому тракту от Бийска до знаменитого села Сростки, всего за полчаса, преодолев тридцать восемь километров, и в полном составе мы – писатели появились на родине Василия Макаровича. Вначале подъехали к одноэтажному зданию бывшей сельской школы, теперь это – музей В.М. Шукшина, где познакомились с обновлённой экспозицией. Затем на автобусе же поднялись на гору Пикет, к знаменитому на всю страну памятнику Вячеслава Михайловича Клыкова, народного художника РФ, к «сидящему на земле Шукшину». Внизу,  как на ладони – село Сростки. Небо над головой голубое, чистое и без облаков, настроение у всех приподнятое. Нас привезли, а люди потоком поднимались на довольно высокую гору пешком, располагались на земле и смотрели на сцену с надеждой увидеть что-то необычное.
Праздник открыл губернатор Алтайского края Александр Карлин. И первой на сцену пригласил Лидию Федосееву-Шукшину. Она сказала: «Низкий поклон землякам Василия Макаровича за то, что вы делаете для сохранения памяти о нём. Шукшин даже не думал об этом, он просто работал. Какое счастье, что есть Алтайский край! Вправду говорят, что возрождение России начнётся с Алтая. И оно уже началось – со Сросток».
На сцену поднимались те, кто был творчески связан с Шукшиным, это и режиссеры Рената Григорьева и Лидия Боброва,  актёры: Людмила Зайцева, Валерий Золотухин,  Алексей Булдаков, Александр Панкратов-Чёрный и многие другие. Все по очереди подходили к микрофону, говорили тёплые слова в адрес Шукшина... читали стихи или пели...
«Главное в Шукшине не то, что он открыл миру особенного человека, которого до него не было в литературе. Главное в нём то, что он – плакальщик земли русской. Герои Шукшина – люди со сломанной судьбой, надломленные своими нравственными исканиями. Его герои – люди высоконравственные. И надлом в них оттого, что окружение не достойно их. Еще один шукшинский мотив, присутствующий в романах и рассказах – это воля. Стон по утраченной воле, плач по желанной, но не обретённой воле», – сказал барнаульский писатель Анатолий Кирилин.
Затем к памятнику Василию Макаровичу возложили цветы – белые ромашки. Шукшинские праздники завершились.
И для меня этот год стал юбилейным – десять лет подряд я приезжала на родину Василия Макаровича. И только теперь поняла, почему Шукшину были дороги и эта река, и село, и гора Пикет. Это здесь он оставлял свою боль, здесь черпал – вдохновение и восстанавливал силы для дальнейшей работы, неся на себе добровольно взваленную непомерную ношу! Все, что говорили с высокой трибуны выступающие, уже забылось. И осталось только вечное: Катунь, Сростки и гора Пикет – истинные ценности, как для Василия Макаровича Шукшина – актера, режиссера и писателя, так и для нас, ищущих себя в Шукшине!

Использованная литература:
«Литературная газета» (№ 46, за 1974 г.)
«Литературной газета» за № 30 от 24-30 июля 2019 года. Интервью Алексея Варламова, ректора Литературного института имени А.М. Горького, выпустившего книгу «Шукшин» из серии ЖЗЛ, журналистке Валерии Галкиной.  И статья Анатолия Ковтуна.
Журнал «Дарья «Биография» № 8 за 2020 г. Василий Шукшин «Между двух Лидий»)








МЕЖДУ ДОБРОМ И ЗЛОМ
    Очерк
                Памяти М. К. Зарубина

С Михаилом Зарубиным я познакомилась в 2011 году вскоре после переезда из города Бийска, Алтайского края в Санкт-Петербург. Оказалось, что Дом писателя находился в пешей доступности от моей квартиры, и я стала посещать многие мероприятия, проходящие в нём, вначале попала в секцию публицистики, затем прозы и даже поэзии. Никого из писателей я не знала, поэтому сидела, слушала выступающих, кратко отмечала, кто, о чём говорит, кто, как выглядит, иногда фотографировала и записывала фамилии.  Писатели так часто менялись, что я не успевала их запоминать.
Но чаще всего я стала появляться в секции публицистики, мне она понравилась своей позитивностью и многолюдностью. Однажды руководитель секции Александр Петрович Гостомыслов, заметив меня на своем мероприятии, спросил, кто я и откуда, предложил выйти и сказать пару слов о себе.
И я рассказала, что недавно приехала из Алтайского края, что являюсь членом Союза писателей России с 2005 года, что в Бийске вела студию прозы «Гран», выпускала сборники рассказов авторов – студийцев под названием «Я расскажу вам о Бийске». Была редактором, корректором, сама компоновала макеты сборников. И показала один из сборников, привезенных с собой, с глянцевой обложкой и  значимыми фотографиями города Бийска на ней.
Александр Петрович неожиданно для меня спросил
– А Вы смогли бы выпустить для авторов нашей секции такой же сборник?
– Да, запросто! – согласилась я.
– Мой заместитель – Валерий Евгеньевич уже начал собирать материал для сборника, подключайтесь. Я дам вам список писателей секции, поговорите с теми, кто ещё не сдал свой материал. Потом подойдите к Председателю Союза писателей России, нашего Санкт-Петербургского отделения – Борису Александровичу Орлову, он даст вам номер телефона спонсора.
Борис Александрович, действительно, дал мне номер телефона Михаила Зарубина, писателя, строителя, генерального директора строительного треста № 47, который  выступал в роли автора и спонсора, и предложил оплатить выпуск первого сборника секции публицистики.
Он был в курсе всех договоренностей  и когда я, волнуясь, впервые позвонила Михаилу Константиновичу по телефону, быстро уточнил детали о выпуске сборника, сказав, что нужно полностью собрать материал, сделать макет, придумать название, найти хорошее издательство, и когда всё будет готово, встретимся, обсудим, и он переведёт деньги на счёт типографии. Меня познакомили и с заместителем секции публицистики Валерием Евгеньевичем Ширским, он уже начал собирать материал для сборника. Познакомили и с руководителем секции поэзии – Ирэной Андреевной Сергеевой. Втроём  мы сходили в ближайшее от Дома писателя издательство «Аргус». Меня так заинтересовал этот проект, что я, забрав у Валерия Евгеньевича часть собранного материала, обзвонила по списку всех авторов секции и, получив оставшиеся рукописи, начала корректировать и редактировать текст на своем компьютере. Потом вплотную занялась макетом, используя программу «Индизайн». Общаясь с писателями, быстро познакомилась со многими из них, вначале записывала, а потом запоминала фамилии авторов, имена и отчества, и вскоре стала узнавать всех в лицо. И меня все тоже стали узнавать.
Когда макет был готов, Михаил Константинович пригласил нашу инициативную группу к себе в офис на улицу Васи Алексеева. Ирэна Андреевна прийти не смогла, а мы с Валерием Евгеньевичем встретились вначале  у станции метро «Кировский завод», потом дошли до огромного двухэтажного дома – офиса. На входе увидели охранников, сообщили им, что нам назначена встреча с генеральным директором Михаилом Константиновичем. Нас любезно сопроводили до кабинета. Встретила секретарь, попросила немного подождать, когда у директора закончится совещание.
Я обратила внимание на то, что на стене у входа в кабинет висели дипломы на имя Михаила Зарубина: «Заслуженный строитель Российской Федерации»; «Почётный строитель России»; «Почётный архитектор России»; «Почётный гражданин Кировского района г. Санкт-Петербурга»; «Почётный житель Стрельны»; «Почётный житель Нарвского округа»; «Член Общественной палаты Санкт-Петербурга»; «Человек года 2002»; «Кавалер «Ордена Почета»; «Почётный академик строительного комплекса Российской Академии Наук»; Потом оказалось, что Михаил Зарубин был награжден многими медалями. И еще он – Академик трех международных академий.
Вскоре открылась дверь кабинета, вышли люди, а к нам подошёл крепкий невысокого роста голубоглазый мужчина. Он приветливо улыбнулся и пригласил нас в свой кабинет. Кабинет был огромным, посередине несколько поставленных друг за другом столов, вокруг стулья. Мы сели за крайний стол,  Зарубин напротив нас. Я рассказала о ходе подготовки сборника, сказала, что подходим к финишу, что макет готов, типография найдена, осталось сделать обложку и сдать сборник в печать. Я подала ему письмо из типографии «Аргус» с расчетом стоимости работ и реквизитами. Зарубин попросил  секретаря угостить нас кофе, и пока мы пили, подошёл к шкафу, выбрал несколько книг в твёрдом переплете с золотым тиснением, и, написав автографы, подарил нам. Это была только что вышедшая  книга его «Долгая дорога к маме», СПб. 2012 г.
Наш альманах получил название – «Невский публицист», предисловие к сборнику написал Валерий Евгеньевич Ширский, макет обложки придумала Ирэна Андреевна Сергеева. Михаила Зарубина я записала, как руководителя проекта, потому что спонсором быть он отказался, а себя сама стала главным редактором. Мне ещё несколько раз пришлось приезжать к Михаилу Константиновичу в офис, потому что слушалась я его беспрекословно, и без его советов обойтись не могла. Для вывоза готовых книг из типографии он предоставил свой автомобиль марки «Мерседес».
До сих пор сожалею, что мы не записала организатором сборника «Невский публицист» руководителя секции художественно – документальной прозы – Гостомыслова Александра Петровича. Мне никто не подсказал, а сама я тогда не сообразила. Обиделся на меня, наверное, и Валерий Евгеньевич: потому что при нем Михаил Константинович выдал мне небольшую сумму денег за редакцию и коррекцию текстов, а тому ничего не дал. Я посчитала это справедливым, потому что весь макет делала одна. Может, поэтому отношения и с руководителем секции и его заместителем стали напряженными, поэтому вскоре, в 2012 году я открыла свой литературный клуб «В гостях у Власты», при поддержке Председателя Союза писателей России (СПб отделение) Бориса Александровича Орлова.  Я начала проводить свои мероприятия, издавать свой альманах под названием «Невская перспектива». Секция публицистики издавала свой сборник: «Свидетельства времени». И оба альманаха спонсировал Михаил Зарубин. Нам – лит. клубу «В гостях у Власты» он успел дать денег на выпуск первых трех номеров альманаха «Невская перспектива», а в настоящее время у меня вышло десять номеров, семь остальных – уже за счёт денег авторов.
Михаил Константинович относился ко мне, думаю, как к землячке, к сибирячке, однажды пригласил даже в свое Красноярское землячество, где он был Председателем. Пригласил он и нашего Председателя Союза писателей – Бориса Орлова и Валерия Ширского, где прошёл вечер, посвященный выпуску сборника его землячества.  Сборник назывался: Антология Илимских писателей. «С Илимом связаны навек». Выпущен он был в Санкт-Петербурге в 2013 году. Руководителем проекта также был Михаил Зарубин. Одного из авторов сборника, известного писателя, жившего в Алтайском крае, знала – это Валерий Александрович Слободчиков. Я даже выступила на этом мероприятии и немного рассказала о нём.
А потом с Юрием Туйском мы попали на мероприятие, проходящее в компании Михаила Зарубина на празднование юбилея его строительного треста № 47.
***
В литературном же лит. клубе «В гостях у Власты» я часто проводила творческие вечера для писателей, членов Союза писателей России. Такой же вечер я провела и Михаилу Зарубину  27 марта 2013 года по его книгам: «Долгая дорога к маме», «Прогулки с Андреем  Толубеевым»,  «К родному берегу» и «Кровные братья». Как руководитель литературного клуба «В гостях у Власты», я открыла заседание и познакомила собравшихся с его биографией:
«Михаил Константинович Зарубин родился в апреле 1946 году в деревне Кеуль Нижнеилимского района Иркутской области. Переехал в Санкт-Петербург. Строит дома, давно занимается литературным творчеством (с 1964 г.), является автором пятнадцати книг. Творческий диапазон Михаила Зарубина охватывает разнообразные литературные жанры – очерки и рассказы, повести и сказки – от реалистических произведений до познавательной публицистики и поэзии.
В 1972 году Михаил Зарубин окончил Иркутский политехнический институт, по специальности промышленное и гражданское строительство. Прошёл путь от рабочего до управляющего крупнейшим ленинградским строительным трестом. Лауреат премий имени Н.С.Тихонова и А.К.Толстого. Член Совета Союза писателей России (Санкт-Петербургское отделение)».
Затем я, как ведущая вечера предоставила слово Михаилу Зарубину.
Михаил Константинович рассказал о недавно изданных его книгах: «Долгая дорога к маме», «К родному Берегу», «Прогулки с Андреем Толубеевым».  о сюжете только что вышедшей из типографии книги «Кровные братья»:
«Малолетний Петька, один из героев новой повести со своим деревенским приятелем Иваном случайно поджёг скотный двор, принеся колхозу немалые убытки. Его мать, известная деревенская пьяница, била ребенка скалкой, проломила ему голову и сломала руку. Через несколько дней мальчишку похоронили. А ещё через неделю пьяница Лидия со своим сожителем сгорела в собственном доме. Эта история случилась в действительности. А я создал свою версию происходящего. У меня Петька не погибает. Повзрослев, он убивает свою собственную мать, злую, никчемную, ненужную. Но о содеянном он в последствии жалеет: всё-таки мать…»
Затем выступили коллеги – писатели, члены Союза писателей России.
Председатель секции поэзии Ирэна Сергеева отметила, что Михаил Зарубин сумел добиться высот не только в производственной деятельности, но и в творческой. Он настоящий строитель, человек, для которого возводить строения – смысл жизни. И одновременно – он писатель, достигший высот и в литературе.
Вячеслав Булгаков высказал мысль о том, что в книге «Долгая дорога к маме» он через всю свою жизнь пронёс любовь к матери, которую потерял в четырнадцать лет, но сумел побывать на её могиле спустя пятьдесят лет. Читать эту книгу мучительно, но эта мука возвышает душу.»
Поэт Владимир Марухин, выступая на заседании литературного клуба сказал, что знает Михаила Зарубина очень давно и представил журнал «Родная Ладога» (№ 3, за 2012 год), где Валентина Ефимовская (в разделе Петербургский писатель) представила статью «Что такое любовь», о книге Михаила Зарубина «Долгая дорога к маме» и зачитал небольшую выдержку: «Истинный писатель интересен людям разных эпох, так как может поставить и попытаться ответить своим творчеством на известный ряд непреходящих вопросов бытия, наиболее сложным из которых остается на первый взгляд простой вопрос «Что такое любовь?»   
Владимир Иванов: в предисловии книги «Прогулки с Андреем Толубеевым» В. Каплан (засл. работник культуры), отмечает, что среди друзей БДТ Михаил Константинович занимает особое положение. Объясняется оно редким сочетанием его профессиональных и человеческих качеств». Эта книга имеет, действительно, общечеловеческое значение, пройдет время, и кто ещё сможет рассказать о нём? А в этой книге Михаил Зарубин говорит не только об известном актере театра БДТ, но и поднимает сложные вопросы городского строительства. Автора и героя книги – Андрея Толубеева волнуют одни и те же проблемы.
Михаилу Зарубину были заданы многочисленные вопросы, особенно активным был член Союза писателей Юрий Туйск. Писатели получили не только развернутые ответы, но и подарки. Михаил Константинович подарил писателям свои новые книги.
Я отметила, что говорить о творчестве такого плодотворного писателя, как Михаил Зарубин, не хватит по времени одного заседания, не все собравшиеся писатели, кто читал его книги, успели выступить, поэтому возможны последующие вечера и встречи с ним.
В заключение вечера прозвучали частушки в исполнении Юрия Долгорукого. Елена Кузнецова порадовала игрой на белом фортепиано. 
А я подарила Михаилу Зарубину свою книгу новелл «О самом сокровенном», выпущенную в 2012 году. Как мне написал в предисловии Павел Гришин писатель из Москвы «Вы в этой книге жизнь нашу показали без прикрас, без вранья, без заигрывания с читателем. Показали такой, какая она и есть на самом деле у нашего народа – простая, неприглядная, горькая подчас…» 
Через неделю раздался звонок от Михаила Константиновича, он заявил, что прочитал мою книгу и так расстроился, что чуть не получил второй инфаркт (один у него уже был). «Рассказы Ваши мне очень понравились. Вам премию за эту книгу нужно дать».
– Ой, Михаил Константинович, никто мне ничего не даст. Да и не участвую я ни в каких конкурсах, у меня даже по библиотекам города не все книги разосланы. Мне некогда этим заниматься!
– А заняться надо!  – приказал он.
Я помню только, что слушала его похвалу и по щекам  моим текли слёзы. Хорошо, что никто из моих родных этого не видел!
И вот в третьем номере альманаха «Невская перспектива» (литературный клуб «В гостях у Власты»), была опубликована повесть Михаила Зарубина «Монах», под редакцией Анатолия Белинского (С-Пб., 2014). Эта повесть была удостоена Всероссийской Православной литературной премии имени Святого благоверного Князя Александра Невского в номинации «художественная литература».
***
А я написала отзыв о повести «Монах»:
Наше поколение, родившееся и жившее при социализме, воспитывалось в неверии и атеизме. А что такое атеизм? Это отсутствие веры в существование сверхъестественного! Прочитав  повесть Михаила Зарубина я даже удивилась тому, как верно он отразил то время, в котором мы жили, (мы с ним погодки), и все события, произошедшие в России, хорошо знаю...
Михаил Зарубин в своей повести «Монах» устами главного героя – Саши говорит: «Религия была для него недосягаемой вершиной, и сейчас, словно путешественник, он рассматривал эту вершину издали. Ходил вокруг неё и не знал, как на неё взобраться. Он был воспитан атеистом. Вся мощь пропагандистского советского аппарата вдалбливала в головы людей: «Религия – опиум для народа». Другой главный герой – Анатолий Петрович задаёт на тему религии совсем не «простенькие» вопросы: «Говорят, душа бессмертна, но как об этом узнать? Мы привыкли к тому, что человек смертен, он вечно не живёт. Так нас воспитали. Всему приходит конец – и мы это видим собственными глазами. Но у нас нет другого, особого зрения, чтобы увидеть бессмертие… Все мы задумываемся над такими вопросами жизни: почему мы живем в этом мире, что является смыслом жизни? Почему окружающий мир благосклонен к одним, а к другим – суров?»
Так в начале своей повести Михаил Зарубин задаёт вопросы и сам себе же отвечает: «…Что такое прожитая жизнь? Путешествие. Все меньше остаётся родных и друзей: кто-то дошёл до своей вершины, кто-то остался на ней, кто-то не удержался на обратной дороге и упал в пропасть. Грустно. Одни считают, что жизнь человеку подарил Бог. Но если так, то почему же люди убивают друг друга? Не получается что-то с таким определением жизни, не состыкуется. А что такое время, которое превращает нас из юных и здоровых в старых и больных людей?»
Михаил Константинович в своей повести пытается дать ответ, хотя у верующего человека не возникало бы сомнения в том, что «жизнь человеку подарил Бог».
От одних волнующих вопросов, автор переходит к другим: «… На родной земле то толковых врачей не хватает, то лекарств, то медицинского оборудования, то еще каких-то «пустяков». Вроде бы и денег на содержание больниц и поликлиник не жалеем, но врачи, в основном, пишут, а не лечат. Проверят давление, послушают сердце, лёгкие. Все запишут в карточку – подробно, обстоятельно, словно для прокурора», – размышлял Анатолий Петрович, думая о своих «болячках». – Но вот загадка: почему в России хорошие лекари очень часто иностранцы? Так повелось ещё со времён Петра Алексеевича. И сегодня серьёзные операции предпочитают делать за границей… Мария – жена Анатолия Петровича, решила однозначно, что ему нужно ехать в Израиль, там врачи с болезнями мужа справятся. Он не спорил. Однако новых болезней израильские врачи не нашли. Подтвердили старые болячки. Анатолий Петрович, расставаясь с врачом клиники, услышал слова академика Николая Амосова «Не надейтесь на медицину. Она неплохо лечит многие болезни, но не может сделать человека здоровым».
Так для Михаила Зарубина развеялся миф о могуществе иностранных врачей.
И он продолжил повествование о том, что «еще перед поездкой в Израиль они с женой решили обязательно побывать в Иерусалиме, посмотреть святыни, притягивающие сюда людей со всего мира. Быть рядом и не посетить святые места может только безнадежно равнодушный человек. И вера тут не при чём».
Однако пытливый философский ум Михаила Зарубина, отмечая в Израиле погоду в феврале, напомнившую ему бабье лето в России, делает вывод: «В Сибири Моисей долго бы не походил».
И вновь задает вопросы «Может, потому и говорят – земля обетованная?» Да и, действительно, каждый видит этот город по-своему, по-разному, однако автор, доверяя собственным глазам, с холодным любопытством разглядывает красоту знакомого ему по книгам и фильмам Иерусалима: «Анатолий Петрович увидел необыкновенный город, построенный из белого камня…Со временем его белизна потускнела, стала кремовой, но от этого красота не померкла. Стены домов, столбчатые заборы, арки и узенькие тротуары отражали золотистый цвет. Не бывая здесь ни разу, он сразу узнал его. Образ святого города, который создавался многочисленными книгами, фильмами и литературными описаниями, предстал перед ним вживую. Белое солнце Палестины над пожелтевшими стенами древнего Иерусалима».
Не обходит вниманием он и Гефсиманский сад, Храм Гроба Господня, колонну с трещиной – память о схождении Благодатного Огня, и Камень Помазания – плита розового мрамора, где Иисус лежал бездыханный, и лестницу на Голгофу.
Кстати, я тоже была в Иерусалиме, побывала в Храме Гроба Господня и также скептически отнеслась к тому, что происходило в нём. Ни эйфории, ни трепета я так и не почувствовала. Люди толпились, толкались, даже спорили. Служки сгоняли всех, точно баранов, с проходов, по которым вскоре с песнями, наверное, с молитвами прошли монахи армянского и греческого происхождения. Я с удивлением рассматривала драчунов, вспомнив, как ещё недавно они устроили у Гроба Господня настоящую бойню за первенство, били друг друга кулаками, не жалея, в лицо. Телевидение не постеснялось показать драку всему миру. С интересом, во все глаза, разглядывала крепких чернявых молодцов – монахов, которых видела в новостях по телевизору. Ощущения святости так и не появилось. Единственное, что поразило – мощные мраморные колонны, которые заметила лишь на выходе из Храма. Одна из них, треснувшая, расщепилась, как обыкновенная деревянная спичка, словно от молнии или от груза тысячелетий, а по легенде – от схождения Благодатного Огня.
А вот как Михаил Зарубин описывает состояние главного героя – Анатолия Петровича человека – атеиста, оказавшегося у святого места: «Он стоит перед камнем Помазания, прикрыв глаза, и, не веря увиденному, удивляясь услышанному, споря с собой. Ему захотелось перекреститься, но он не мог на это решиться».
А ведь Михаил Зарубин подтвердил мысль о том,  что люди зря бегают по врачам, ждут от них чуда, и когда этого не происходит, обижаются, что их не лечат! А как они могут вылечить то, что мы получаем от Бога, возможно, за наши грехи? Думаю, надо принимать болезни, как данность и жить с ними дальше. Ну, конечно, если это не в случае с серьёзными операциями. А лучше всего обратиться к Богу, это Он дает нам «болячки», и только Он может излечить нас. Но как атеисту обратиться к Богу, если он не может заставить себя даже перекреститься?
«И вдруг кто-то рядом негромко сказал: – Здравствуйте, Анатолий Петрович».
Перед ним стоял монах – мужчина среднего роста, с рассеченной шрамом щекой и синими пронзительными глазами. Анатолий Петрович долго не мог его узнать. А монах, чувствуя его затруднение, предложил им пройти вдоль лестницы, ведущей на Голгофу, во двор храма и спросил:
– А Сашу Петрова помните? Мастера.
И только тогда Анатолий Петрович с трудом вспомнил период знакомства с ним. Шли восьмидесятые годы – окончание «эпохи застоя». В 1982 году умер Леонид Брежнев, стали меняться Генеральные секретари ЦК КПСС: в 1984 году – Юрий Андропов, в 1985 году Константин Черненко, затем пост занял Михаил Горбачев, который начал «Перестройку». В стране появились первые кооперативы, совместные предприятия, формировались банды, взявшие под контроль чужую собственность. На первом месте у людей оказалась забота о собственном благосостоянии, притом любой ценой. Советское общество стало меняться не в лучшую сторону. Произошло обесценивание лучших человеческих качеств, планка нравственности опускалась все ниже и ниже. Подсиживание, подстава, очковтирательство – становились нормой поведения советского чиновника, высших  партийных работников, обладающих властью.
Заканчивался финансовый год, и чтобы освоить выделенные деньги, за два последних месяца производилось столько работ, что порой возникало ощущение: предыдущие десять месяцев были сплошным отдыхом…» Анатолий Петрович вспомнил, как разворачивались деструктивные события, с чего всё и началось. Однажды его вызвал начальник управления и сказал:
– Вчера первый секретарь горкома поставил задачу: ввести механосборочный цех в Лучегорске к концу года. Сними бригаду Антонова с Ягодного. Кто там мастер?
– Саша Петров, полгода, как техникум закончил. Слабенький ещё для таких объектов, – отказывался Анатолий Петрович, но приказ выполнять пришлось.
Саша Петров – синеглазый парень среднего роста, с пышной копной волос, без шапки – по моде тогдашнего времени, стоял посреди этого развала и с удивлением смотрел на огромные скопища людей и техники. Иногда он видел, как ему казалось, совершенно нелепые вещи: уложенная вчера кирпичная кладка разбиралась, и на это место укладывались трубы, металлические конструкции, бетонная смесь; и снова появлялась кирпичная кладка. Саша ещё не понимал, что такое штурмовщина, но уже наглядно видел её результаты… И однажды случилась беда: мастер совершенно случайно увидел движущуюся громаду крана и сварщика на рельсах, закричал, побежал наперерез, но колесо крана вдавило сварщика в упоры… Узнав об этом, начальник управления предложил Анатолию Петровичу: «Так что пусть отвечает Саша Петров. Он молодой, срок ему дадут условный»...
***
Михаил Зарубин прекрасный стилист, он постепенно и умело продолжает передавать нарастающую драматичность жизни своих героев. На тот момент, когда произошел несчастный случай, и надо было «найти стрелочника», главный герой повести – инженер Анатолий Петрович ещё верил, что зло в жизни может быть преодолено милосердием к человеку, а добро, в конце концов, восторжествует и облагородит жизнь. Но за то, что он отправил парня в армию, а не в тюрьму, пришлось уйти самому – ему не простили самоуправства. К этому времени в обществе уже были обесценены, опошлены и втоптаны в грязь лучшие качества человека: справедливость, доброта, а невинный человек должен был ответить за чужое головотяпство.
Автор раскручивает сюжетную линию повести, как сжатую пружину: Анатолий Петрович поражается тому, что встретил именно здесь, в Иерусалиме земляка из Сибири, бывшего подчиненного, который стал монахом и тут же набросился на него с расспросами:
– Я спрошу по простому: я не могу понять, как в современном мире можно решиться на такое? Что привело к затворничеству?
– Как я стал монахом? Бог привел. Нет другого ответа. Монашество – призвание. Господь меня призвал. Принял постриг. Мне помогла встреча с одним священником, отцом Фёдором, который мало того, что направил меня на путь истинный, он помог мне выжить и определиться в жизни. Он крестил меня».
Мысль о справедливости проходит через всю повесть Михаила Зарубина. Его главные герои бесстрашны перед жизнью, чисты душой, добры сердцем и открыты перед людьми, этим и пользуется их недостойное окружение. Многие люди созданы так, что чем труднее жизнь, тем больше они тянутся к свету, гармонии, красоте. Это и понятно: так устроена психика нормального человека. Срабатывает инстинкт самосохранения, противодействующий распаду, и в конечном итоге, злу и агрессии мира по отношению к личности. Видя тёмные стороны, критикуя их, Михаил Зарубин надеется, что идея человечности окажется стеной, о которую разобьётся зло. Созданная автором картина оказалась немного мозаичной, но писатель сумел раскрыть причины, вызывающие жестокость в людях, пробился к правде жизни, его повесть стала глубоко реалистичной.
«Так Саша Петров попал в армию. Тогда тысячи здоровых молодых мужчин цвет нации, выполняя Интернациональный долг, были брошены в огонь, в Афганистан. Политики, проповедующие мир и братство народов, забыли об этом, требуя крови, убийства и войны до победного конца. Внять зову разума и остановить войну никто не собирался. Война была совсем не такой, какую он видел в кино, о которой читал в книгах. Не было противника, что стоял напротив, не надо было рыть окопы, ходы сообщения. Все было проще и оттого опаснее во много раз. Моджахеды были в одеждах простых крестьян – афганцев, они с радостью встречали любого, входившего в селение, но провожали смертоносным огнем в спину».
Вот как образно, однако с холодным вниманием, автор показывает землю Афганистана: «…Чужая страна. Чужая земля. Страна гор. Кругом, куда не кинешь взгляд: горы, горы, горы. Хребет за хребтом простирается до самого горизонта. Земля напоминает неожиданно застывшее море во время сильного шторма. Все окутано горными цепями, идущими во всех направлениях. Стянуло, спутало землю каменным поясом. Все лишено растительности… реки, берущие начало в горах, теряются в песках. Можно ехать многие дни и не увидеть ничего, кроме обрывистых горных ущелий, отдалённых вершин и новых хребтов...»
Вскоре война для Саши закончилась: « Душманы, постепенно приближаясь, методично расстреливали окружённых солдат. Слышно было, как они разговаривают между собой: спокойно, буднично, словно ищут в лесу грибы. Так же просто они стреляли в тех, кто ещё подавал признаки жизни. Саша долго не думал – он вынул из рук друга пистолет и выстрелил себе в сердце… После того выстрела он получил сильный удар в грудь, и страшная боль пронзила сердце. А потом – темнота и тишина. Она накрыла его, спасая от боли, которую не в силах вынести человек. И вдруг он почувствовал, как кто-то поднимает его вверх. Он увидел свое тело со стороны сверху и сбоку… Будучи в состоянии клинической смерти, душа Саши попадает на родину, в экстазе любуется лесом, рекой, восторгается каждой травинкой, каждым листочком, цветочком и паучком, признается в любви своему родному краю, это не просто констатация увиденного, это эйфория на грани возможного, это неописуемый восторг, льющаяся через край любовь, оттого, что видит свой край и маму, стоящую у ворот их дома. Сашу доставили из Афганистана в госпиталь Союза. Когда пришел в сознание, медсестра пояснила, что ему сильно повезло: пуля, ударилась о крестик и не попала в сердце, хотя и пришлось сделать несколько операций.
Сентиментальность Михаилу Зарубину незнакома, он, видимо, не склонен к ней, но, как настоящий художник, автор правдив и мудро прост, он создаёт ёмкие художественные образы, в которых запечатлены неповторимые черты среды и жизненной обстановки, определявшие душевный склад его героев. Он психологически точно раскрывает их характеры, выступая как аналитик и философ.
***
«Заслужив награды и выйдя из госпиталя инвалидом, Саша вернулся домой. Однако там его ожидало очередное потрясение: его родное село уходило под воду, вокруг всё сжигалось и вырубалось под водохранилище. Жители окружающих деревень, теряя родину, разъезжались, кто куда, Саша, побывав у могилы матери, решил вернуться в город, из которого ушёл в армию. Смерть мамы была вторым жизненным ударом, ведь он осиротел, первый остался на гражданке, когда многотысячный кран раздавил, словно букашку, живого человека, и его, Сашу Петрова, сделали виноватым за это…третьим стал Афганистан. Не надо быть ясновидящим, чтобы не понять всю глубину трагедии и силу горечи, которые испытал Александр. Пока был в Афганистане, потерял малую родину и маму – родного и любимого человека, а когда появился в своей бывшей конторе, его не приняли на работу. Постепенно Саша Петров вставал на свой, предназначенный для него истинный путь жизни. В военкомате для Саши нашли работу. Организация занималась системами отопления, и располагался в старой церкви. Вскоре древнюю церковь, которая являлась памятником архитектуры, решено было передать епархии. Однажды, возвращаясь домой, и, проходя мимо церкви, Саша с удивлением увидел грузовую машину, стоявшую у входа. И зашел в караулку. Увидел мужиков с ломами, увидел грузовую машину, стоявшую у входа.
– Чего же вы плиты выворачиваете? Это надгробные плиты!
Воры, увидев, что парень один, жестоко избили его, и только появившийся отец Фёдор, вспугнул бандитов. Саша потерял много крови, сломанные ребра проткнули кишки. Отец Фёдор отвёз его в больницу. Сашу прооперировали. Неделю он лежал в реанимации. Появился следователь, обвинивший Сашу в том, что «за свой язык и получил по соплям». В гости к Саше стал заходить отец Фёдор. Они подолгу говорили о природе, о погоде. Иногда отец Фёдор заводил разговор о поэзии, что случалось в жизни поэтов: Мандельштама, Тютчева, Фета. Саша с интересом слушал и удивлялся, как много, оказывается, знает и понимает отец Фёдор. Однажды вечером Саша рассказал, что с ним случилось на афганской земле, как пуля миновала его сердце.
– Вы – священник, и знаете, что чудеса иногда случаются.
– Да, в христианстве есть место и чуду, и откровению божьему, но церковь относится к этому с большой осторожностью…Может быть ты – Александр – тот человек, который способен принять откровение от самого Бога. Кто знает…Мой совет: не говори об этом больше никому. Церковь  советует говорить только со своим духовником. Да, «пути Господни неисповедимы…»
Не раз приходилось убеждаться в том, что каждому человеку предназначен свой собственный путь. Когда он живет чужой, навязанный ему жизнью, идёт чужой дорогой, тогда и возникают все проблемы, горести и потери.
                ***               
 Повествование заканчивалось очередными вопросами: «Анатолий Петрович и отец Никодим шли по древним плитам великого города. Вечер, солнце не обжигало. Они обо всем поговорили. Однако уже перед гостиницей Анатолий Петрович не выдержал и задал мучивший его вопрос:
– И всё-таки не понимаю, Саша… извини – отец Никодим, как же ты так поступил со своей жизнью, отказался от радостей земных?
– Для меня самая главная радость – радость духовная, благодать. Просто не все это знают и чувствуют.
Уже вечером, придя в гостиницу, Анатолий Петрович открыл свою амбарную книгу, куда заносил свои мысли «по поводу и без повода» и написал: «Я получил ответы на многие вопросы, которые давно меня интересовали. Но я так и не понял, зачем Саша Петров ушёл в монастырь? Смутно было в тот вечер на душе у Анатолия Петровича…» Таким предложением и заканчивается повесть Михаила Зарубина «Монах».
Выходит, что автор не полностью разрешил терзавшие его сомнения, хотя и пытался по-новому осмыслить вопрос о жизненном долге человека. Начав свою повесть вопросами, он вопросами её и заканчивает, потому что Михаил Зарубин принадлежит к плеяде талантливых писателей, продолжавших в современных условиях традиции критического реализма. Михаил Константинович – один из немногих современных писателей, искренне веривших в добро, заложенное в человеке. Достоинство этой повести – в тонком проникновении во внутренний мир человека. Он дает характеристику среды и времени, но реальная действительность на втором плане, на первом – изучение души героев. Его повесть сюжетна, и остроту ей придает не только чрезвычайность происшествий, но и экспрессивность действующих персонажей. Думается, что повесть «Монах» – одно из лучших его произведений, проникнутое изумительным милосердием к человеку, и по праву может быть отнесено к наиболее значительному явлению в литературе. Михаил Зарубин не знает, как в жизни можно разрешить спор между добром и злом, поэтому и пытается раскрывать власть зла на конкретном жизненном примере. Ощутив в себе силы, он взялся за эту непростую тему, которую смог не только наметить, но и блестяще раскрыть.
Главные герои повести – люди непосредственно и чисто смотрящие на мир. И души их доверчивые, наивные и добрые. Это на них Михаил Константинович как бы проверяет объективную ценность жизни, в которой живут его герои жизнью обычной и повседневной.
И хорошо, что сразу же после моего прибытия в Санкт-Петербург, Бог познакомил меня с таким замечательным писателем и неординарным человеком!













                ЁЛКА ОТ В.В. ЖИРИНОВСКОГО
                Очерк

Когда я рассказывала своим знакомым, что переписываюсь с Владимиром Жириновским, а жила я тогда в г. Бийске, Алтайского края, никто мне не поверил. Я показывала переписку с ним на темы о Пикалёво, о рождении детей, о Сибири. Но мне отвечали: «Будет с тобой Жириновский переписываться, время терять». А когда Владимир Вольфович объявил в своём блоге конкурс на лучшее поздравление или рассказ о партии ЛДПР, я отправила и поздравление, и рассказ под названием «Ёлка от Жириновского».
Найдя в Бийске офис партии ЛДПР, в которой оказалось всего три человека, я хотела попросить хоть немного денег на поездку в Москву, но мне, конечно же, отказали; потом попробовала записаться на приём к главе города, однако когда секретарь, узнав, по какому вопросу хочу к нему прийти, отказала даже в приёме. Конечно, тогда я купила билет на поезд за свой счёт. Через трое суток добралась до Москвы, где жила моя сестра,  сообщила дочери, чтобы и она приехала из Петербурга.
По одному приглашению нас пропустили в зал регистрации. Мы честно сказали, что приехали из Сибири, что приглашение одно на двоих. Встречавшая нас девушка начала звонить в штаб, попросила разрешения, и тогда нам выдали два пропуска, вручили два чемоданчика с подарками. Для меня самые дорогие подарки – это книга Владимира Вольфовича «Мысли и афоризмы», и диск с фильмом о котором слышала раньше. Эти реликвии хранятся у меня до сих пор.
 Приглашённых было много, полный зал. Съезд начался с награждения членов ЛДПР подарками – часами. Затем прозвучал доклад самого В.В. Жириновского. Он напомнил собравшимся историю развития нашей страны, рассказал о настоящих событиях, о том, каким видит будущее России. Говорил он часа полтора, не заглядывая в какие-либо бумажки и без перерыва.
Потом, сойдя со сцены, в окружении охранников Жириновский покинул зал. Я его фотографировала, когда выступал. Жаль, что общую фотографию с присутствующими, делать не стал. Но  мероприятие продолжалось без него. Выступил девичий ансамбль «Сливки», затем предложили обед без алкогольных напитков. Мы впервые попали на такое грандиозное мероприятие и, конечно, были в восторге от всего происходящего!
***
А началось всё с того, что я отправила в его блог поздравление, написав: «От всей Души поздравляю партию ЛДПР с двадцатилетием. Удачи во всех делах и начинаниях. А самому честному, интересному и умнейшему руководителю партии ЛДПР Владимиру Вольфовичу Жириновскому ещё и отличного здоровья! Мне довелось услышать мнение о фильме, снятом к Вашему 60-летию: «Лента сделана высокопрофессионально и стильно, дикторский текст за кадром читает Армен Джигарханян, по ходу действия многие наши политики говорят о Вас добро и хорошо. Остались очень приятные ощущения после просмотра, и почему бы не показать этот фильм по телевидению, тогда бы уже за результаты будущих выборов у нас в  стране никто не смог поручиться.  И жаль, что мне этот фильм не довелось увидеть».
Однако диск с этим фильмом оказался в подаренном мне чемоданчике вместе с его книгой: «Мысли и  афоризмы».
А рассказ я назвала :
Ёлка от Владимира Жириновского.
         
Медленно падали лёгкие редкие пушистые снежинки, засыпая блёстками дорожку, ведущую к школе. Появилось ощущение сказочного единения с природой, желание остановиться и расслабиться. Я даже забыла о цели моего передвижения – на выборы депутатов в Государственную думу 5-го созыва, и остановилась, глядя в пасмурную даль неба, заслонённую падающими звёздами – снегопадом.
– Здравствуйте, – послышался женский голос, он вывел меня из отрешённого состояния.
– Здравствуйте, – машинально ответила я, увидев немолодую улыбчивую  женщину, живущую в соседней девятиэтажке. Мы с ней   незнакомы, но она частенько останавливала меня и разговаривала, интересуясь абсолютно всем, что происходило в моей жизни. Я немного удивлялась этому, но понимала также, что возможно, ей  просто не с кем поговорить. И всегда уделяла ей время и внимание.
– Идёте голосовать? За кого? – спросила она, приветливо улыбаясь.
– Да, надо внести свою лепту. А что? – ответила я, глядя на женщину.
– Я рекомендую проголосовать за Зюганова, – не меняя выражения приветливости, предложила она.
– Я уже сделала выбор и голосую за ЛДПР, – сказала я и тоже улыбнулась.
– Вы что? Забыли, как хорошо мы жили раньше? – вдруг строго спросила женщина. – Квартиры бесплатно давали. Деньги два раза в месяц платили. Надо голосовать за компартию! И возвращаться назад, к социализму.
– А мне нравится Владимир Жириновский. Он такой умный и красивый, – шутливо добавила я, наблюдая  за фанатичной поклонницей компартии.
– Глупые вы люди! Надо выбирать не человека, а партию,  – уже злобно глядя на меня, повысила голос она.
– А я за партию и голосую. За ЛДПР! Мне нравится их программа, – уже серьёзно ответила я, удивляясь перемене, произошедшей с женщиной. И добавила: – А Вы не имеете права агитировать в день голосования.
Зайдя в школу, где располагался предвыборный штаб, я взяла бюллетени, отметила партию ЛДПР и Владимира Жириновского, опустила в урну и вышла на улицу. Декабрь только начинался, а в парке уже продавали ёлки.    Увидев, как толпится народ, я подошла посмотреть. И неожиданно, может, для того, чтобы поднять себе настроение, испорченное женщиной, выбрала высокую, лесную красавицу, подумав о том, что до Нового года она может постоять на балконе. И разозлилась на себя за то, что позволила кому-то диктовать, как мне жить и за кого голосовать, будто нет своего мнения. По пути домой вновь столкнулась со сторонницей Геннадия Зюганова. Она остановила шедшую мимо семейную пару, и оживлённо разговаривала с ними. Я решила разыграть эту женщину.
– А зря вы не захотели голосовать за Жириновского. Мне вот представители партии ЛДПР ёлку подарили!
И тут же пожалела о сказанном. Она ещё больше разозлилась.
– Я давно предполагала, что ты лживая и продажная. Это же надо! За ёлку продалась! – вновь закричала женщина, переходя на «ты».
Мне стало не по себе. От милой женщины и следа не осталось. В ответ  захотелось так же ей нахамить, но, вспомнив о репутации партии, за которую голосовала, сдержалась и вежливо ответила:
– Да я же пошутила. Ёлки в парке продают.
А ёлка, действительно, ещё долго радовала домашних красотой и ароматом леса, а с малознакомой женщиной я никогда больше не останавливалась, не разговаривала и не видела смысла даже здороваться с ней.
***
А потом я получила вот такое приглашение:
«Ваше приглашение на 20-летие ЛДПР – Владимир Жириновский «zhirinovskyvv@mail.ru»
От кого: Владимир Жириновский в адресную книгу.
Кому: zhirinovskyvv@mail.ru: Дата: 06 Авг 2009 14:28:31
Тема: Ваше приглашение на 20-летие ЛДПР
      Здравствуйте! Поздравляю, Вы победили в конкурсе «20 лет ЛДПР – празднуем вместе», который проводился среди читателей моего блога. Я буду рад видеть Вас 13 декабря 2009 года на праздновании двадцатилетнего юбилея ЛДПР в Гостином Дворе!
      Адрес: Москва, ул., Ильинка, дом 4. Контактные телефоны: 692-96-44; 692-18-30 О времени мероприятия  мы сообщим дополнительно. Во вложении Ваше приглашение. Оно не подлежит копированию или передаче третьим лицам. Это приглашение – на одно лицо, т.е. только для Вас. Распечатайте его и возьмите с собой на мероприятие. Перед входом Вам нужно будет предъявить приглашение и назвать своё имя. После чего вы получите входной билет. Убедительная просьба: напишите, пожалуйста, письмо на е-мейл нашего модератора, moderator-bloga @ mail.ru указав свои ФИО и контактный телефон. Так мы будем уверены, что приглашение дошло. Жду встречи с Вами, В.В. Жириновский».

                2010 г.






                ПОСЛЕДНИЙ БОЙ РАЗВЕДЧИКА
Очерк

  Герою Советского Союза
            Виктору Лягину посвящается
 
   14 июля 1941 года.  «Мои дорогие мама, Аня и Татка! С большой горечью я осознаю невозможность нашей встречи после долгой разлуки, тем более что нас ждет новая, столь же продолжительная... Знаю, как вам хотелось увидеть меня, поверьте, и у меня болит душа. Но сейчас, когда советскую землю оскверняют фашистские варвары, я не могу быть в стороне от великой войны, на которую поднялся весь народ. Сегодня я выезжаю на фронт. Бесконечно счастлив, что буду лично участвовать в священной борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины...» Это слова из письма советского разведчика Виктора Лягина, которое он написал матери, сестре и дочери, когда уже шла война, когда стало ясно, что долгожданная встреча с родными не состоится, хотя они очень долго не видели сына – брата  и отца. Виктор Лягин с семьёй вернулся из США после успешного выполнения специального задания по линии научно-технической разведки 15 июня 1941 г., за неделю до начала войны. Он хотел снять дачу под Ленинградом и провести лето с женой Зинаидой, их сыном Виктором, любимой сестрой и дочерью от первого брака – Таней. Но, к сожалению, встрече состояться было не суждено. Они не встретятся уже никогда... 
 Виктору Александровичу Лягину было предложено возглавить отдел научно-технической разведки и англо-американского направления, но в трудный час для Родины, вступившей в самую жесткую войну в истории человечества, он не представлял свою дальнейшую судьбу вне передовой.  В. А. Лягин  был убеждён сам и убедил своего наставника Лаврентия Берию, члена Государственного Комитета Обороны (ГКО), долгие годы возглавлявшего советскую внешнюю разведку, в необходимости своей отправки в тыл врага руководителем разведывательно-диверсионной группы. Виктор Александрович, предчувствуя трудные времена, убедил  своих родных уехать из Ленинграда, на который нацелились нацистские полчища. Сестра Анна с его дочерью Татьяной уехали в Алма-Ату и вернулись в Ленинград уже после войны. Так Виктор Лягин спас их от неминуемой смерти в блокадном городе. Сын Татьяны, внук Виктора Александровича Лягина, Алексей Викторович Есипов сегодня спасает память о подвиге деда и его героических помощников по работе в подполье.
В Санкт-Петербургском отделении Союза писателей России в литературном клубе «В гостях у Власты» состоялось заседание, посвященное Герою Советского Союза, разведчику – Виктору Александровичу Лягину. Был показан документальный фильм о разведчике; о жизни и судьбе Героя рассказал его внук – Алексей Викторович Есипов.
Я, как ведущая вечера, представила гостя,  кандидата экономических наук, доцента кафедры банковского бизнеса и инновационных финансовых технологий Международного банковского института. Он очень ярко, подробно, взволнованно, как о недавних временах, рассказывал о войне, о героях невидимого фронта, о своём деде, совершившем бессмертный, достойный вечной памяти подвиг.   
     А.В. Есипов начал издалека, с рассказа об истории своей славной семьи, с размышлений о нравственных истоках подвига.
    «Виктор Александрович Лягин родился 31 декабря 1908 г. в семье железнодорожного служащего. Семья проживала на станции  Сельцо (сейчас город)  Брянской области. Родители Виктора, который был шестым их ребенком, личности незаурядные.
  Отец – Александр Ильич – по происхождению «сын православного мещанина г. Витебска», рано потерял родителей, с двенадцати лет вынужден был сам зарабатывать на хлеб. От чернорабочего дослужился до помощника начальника станции. В конце трудовой жизни работал в типографии «Ленинградская правда» до 1927 года. 
             Виктор Александрович Лягин. 
   Это был очень красивый, надёжный человек. Так что понятен был выбор матери Виктора Лягина, Марии Александровны Смирновой, имевшей дворянское происхождение (родственные связи по линии Льва Толстого). Мать Лягина была обаятельной, благородно воспитанной женщиной, владела несколькими иностранными языками, знала искусство, литературу, поэзию, хорошо музицировала на фортепиано, пела. Многое о Марии Александровне я узнал из воспоминаний моей двоюродной бабушки – Анны Александровны, старшей сестры Виктора Александровича. 
    В семье родителей Марии Александровны воспитывался вместе с её старшим братом Сашей крестьянский мальчик Сережа Коненков, ставший впоследствии известным скульптором. Судьбы Виктора Александровича и Сергея Тимофеевича «косвенно» пересеклись в США. Жена С. Т. Коненкова Маргарита, будучи советской разведчицей, убедила через Альберта Эйнштейна ученых-физиков Запада в необходимости передавать информацию резидентам советской разведки по созданию ядерного оружия во имя спасения мира.
   Благодаря матери в детские годы Виктор Александрович получил прекрасное образование, в совершенстве владел немецким, английским и французским языками.
      В 1929 году Виктор Лягин поступил  в Индустриальный, в последствии – Политехнический институт на специальность «Авиастроение» кораблестроительного факультета. В том же году он женился на Ольге Афониной. Со своей первой женой, моей бабушкой, они вместе учились в одной школе, и были, как вспоминали друзья, очень красивой парой. Через год у них родилась дочь Татка, Татьяна, моя мама. В 1930 году, в связи с реформированием Политехнического института, авиастроительный факультет перевели в Москву. Виктор Александрович вынужден был отказаться от дальнейшего обучения на этом факультете. 14 июня 1930 г. Лягин перевелся на механико-машиностроительный факультет (преобразованный затем в Машиностроительный институт) остававшийся в Ленинграде (ныне Санкт-Петербургский государственный Политехнический университет им. Петра Великого). Поступление именно в этот институт говорит об инженерном складе его мышления, о тяге к техническим наукам, формирующим выдержанный, склонный к точному анализу характер.  С тех времен сохранилась такая характеристика Виктора Александровича: «Дисциплинирован и выдержан. Академически подготовлен выше среднего».
   На этом факультете он изучал, в частности, такие сложные науки, как аналитическая геометрия, дифференциальное исчисление, теоретическая и прикладная механика, физические измерения, методы изображения и черчение, производство металлов и сплавы, литейное дело, обработка давлением, станки, политическая экономия, немецкий язык. Проходил Лягин и военную подготовку. Им были изучены стрелковое дело, военная администрация, военная тактика, военная топография. По окончании института В.Лягину была присвоена квалификация инженера-механика. Впоследствии он работал старшим инженером в проектном институте, потом инженером строительно-квартирного отдела Ленинградского военного округа, а с ноября того же года перешел инженером-технологом на станкостроительный завод им. Ильича, занимавшийся производством приборов точного судостроения.
    В 1935 г. его жена Ольга заболела брюшным тифом и скоропостижно умерла. Страшное горе помогла пережить Виктору Александровичу большая и дружная семья. Заботу по воспитанию его дочери – Татьяны взяла на себя сестра Анна, что позволило Виктору работать и дальше учиться. Моя мама Татьяна, повзрослев, окончила исторический факультет Ленинградского государственного университета, аспирантуру, работала директором средней школы в г. Пушкине.
 Анна Александровна, старшая сестра Виктора Александровича, была личностью незаурядной. Участница Гражданской войны, с мужем – красным командиром бронепоезда «Имени III Интернационала» Георгием Александровичем Александровым – воевала, была знакома с Котовским, по-мужски курила махорку, была комиссаром бронепоезда, позже, участвовала в организации филиала Центрального музея им. В. И. Ленина. В 1957 году, через полгода после моего рождения, она организовала мое «тайное» крещение по православному обряду в старинной петербургской церкви Кулича и Пасхи.
    Отмечу романтический факт биографии моего деда – дружба и любовь с Эдит Утёсовой. На письмо ей Геннадия Лисова – биографа Виктора Лягина, работавшего над книгой о нём «Право на бессмертие», Эдит  Леонидовна откликнулась подробным письмом. В нём она подтвердила обоюдную симпатию с Виктором, вспоминала их прогулки по заснеженному Ленинграду, разговоры об искусстве, отмечала яркую красоту Виктора Александровича. Её отъезд в Москву и неодобрение этой дружбы родными сестрами, как вспоминала Татьяна Викторовна, помешало их возможному семейному счастью.
    Действительно, от природы Виктор Лягин был очень красивым человеком. Как вспоминали его друзья, он «знал и умел всё»: играл на рояле, водил машину, ездил на мотоцикле и на лошади, умел и любил фотографировать, страстно увлекался парусным спортом, владел несколькими языками, модно одевался.  Жизненный опыт, хорошее образование, личное обаяние, яркие наклонности лидера– все эти качества определили дальнейшую судьбу Виктора Лягина, связанную с деятельностью органов государственной безопасности.
    В 1938 г. В.А Лягину исполнилось тридцать лет, он вступил в ряды ВКПб. С учётом блестящих качеств личности  В А Лягина и безупречной биографии чекисты Ленинграда направили его в 1938 г. в Москву на учебу в ШОН (Школу особого назначения) НКВД СССР. В  сентябре 1938 г.  он был направлен  в отдел внешней разведки ГУГБ НКВД. В декабре 1938 г. возглавил отделение научно-технической разведки. В мае 1939 г. назначен заместителем начальника внешней разведки – 5 отдела ГУГБ НКВД СССР. Быстрому карьерному росту, несомненно, способствовал «кадровый голод», ощущавшийся в органах НКВД после репрессий, обрушившихся на руководство этого ведомства в связи с осуждением бывшего наркома Н. Ежова. Нельзя сбрасывать со счетов энергию и знания молодого сотрудника. О нем, как о специалисте, очень высоко отзывались Л. Берия и П. Судоплатов.
Опираясь на воспоминания П. А. Судоплатова, могу сказать, что в декабре 1938 г. Берия официально взял в свои руки бразды правления в НКВД, а Деканозов стал новым начальником Иностранного отдела. Новые руководители пришли в разведку по партийному набору. Центральный комитет направил в ряды НКВД большое число партийных активистов и выпускников Военной академии им. М. В. Фрунзе. Л. П. Берия высоко ценил В. А. Лягина и доверял ему. Поэтому в мае 1939 г. после назначения В. Г. Деканозова послом в Германию, В. А. Лягин был назначен заместителем руководителя Иностранного отдела НКВД (внешней разведки). С этой должности В. А. Лягин был направлен в США для выполнения специальных заданий. Перед заграничной командировкой вся семья Лягиных была собрана на специальной даче НКВД под Владимиром. Лаврентий Павлович подчеркнул важность выполняемого В. А. Лягиным задания и обещал полностью заботиться о его родных и близких. Свое слово он сдержал.
Когда однажды Виктор Александрович сказал родным, что хочет воевать за Родину, родственники подумали, что он едет в Испанию. Но его ждал другой фронт и, как теперь выясняется, женитьба на москвичке Зинаиде Тимофеевне Мурашко, являвшейся сотрудницей внешней разведки и помогавшей Виктору Александровичу в выполнении им специальных заданий,  была и частью «его войны», и следствием сердечной привязанности к этой женщине. Вместе с ней в июле 1939 г. Лягин был направлен в командировку в США – заместителем вице-консула генерального консульства США, где разведчик работал под фамилией Корнев. В Нью-Йорке под этой же фамилией в январе 1941 года родился его сын Виктор. Зинаида Тимофеевна оказалась добросердечным, милым человеком. Вместе с ней Виктор Александрович работал в длительной заграничной командировке, вместе с ней незадолго до начала войны вернулся в Москву.
Мой рассказ о заграничной командировке Лягина основан на сведениях, изложенных в «Энциклопедии секретных служб России» (М., 2003) и в других современных изданиях. В июле 1939 г. Лягин был направлен в США в качестве помощника резидента в Сан-Франциско Г. М. Хейфеца. Работая на западном побережье США, он занимался сбором информации об американских военно-морских судостроительных программах, особенно связанных со строительством авианосцев, то есть научно-технической разведкой. По свидетельству П. А. Судоплатова, Лягину также удалось завербовать агента в Сан-Франциско, давшего нам описание устройств, разрабатывавшихся для защиты  судов от магнитных мин. Виктор Лягин предоставил и информацию о заинтересованности США техническими вопросами строительства наших авианосцев.
Затем Лягина перевели на восточное побережье США, где он стал сотрудником резидентуры в Нью-Йорке, работая под прикрытием в должности служащего советской внешнеторговой организации «Амторг». О том, что руководство НКВД осталось довольно его деятельностью, свидетельствуют отзывы, сохранившиеся в архивах, и то, что ему было разрешено привезти для личного пользования дорогой американский автомобиль марки «Бьюик»».
    ***
 Рассказ Алексея Викторовича заинтересовал участников встречи, они задавали внуку Героя вопросы. В частности, интересовало, почему Виктор Лягин отказался от престижной работы в Америке и выбрал фронт в тылу противнику. Алексей Есипов продолжал рассказывать:  «Следует сказать, что в тыл противника Виктор Лягин отправился ведомый собственным желанием отличиться на войне, его вело бесстрашие и сознание своей необходимости именно на этом поприще. Он оставил семью и все свои привилегии руководящего работника. Несмотря на возражения непосредственного начальства, он, ценнейший работник научно-технической разведки, добился приема у Берии и лично у него подписал свой рапорт о направлении резидентом в Николаев накануне оккупации города. По воспоминаниям племянницы В. А. Лягина Ирины Николаевны Лягиной, работавшей в особом отделе НКВД, Л. П. Берия первоначально категорически возражал против его отправки в Николаев. «Это не твоя война. Ты специалист по США и научно-технической разведке. Справимся с Германией без тебя. Для тебя есть достойная должность». Но В. А. Лягин настоял на своем, обосновав это решение тем, что возглавить резидентуру крупных портовых районов, захваченных противником, может только человек, имеющий хорошую инженерную подготовку. Такая подготовка у него была.
В начале августа 1941 г. В. А. Лягин был направлен резидентом НКВД в г. Николаев для ведения разведывательной и диверсионной работы, а также организации подпольного антифашистского центра на случай оккупации города немецкими войсками. А в том, что немцы предпримут все возможное для захвата города и области, стратегическая важность которых была означена в личных планах Гитлера, разведчик не сомневался. Лягин понимал, что это «его особый фронт», где каждый шаг может быть последним, где нельзя дать себе расслабиться ни на минуту, где при провале ждут не ранение, не мгновенная смерть, но нечеловеческие муки в фашистском застенке.
 Прямота Виктора Лягина, открытое исповедание своих взглядов, своих убеждений, заключавшихся, коротко говоря, в бескомпромиссном служении  Советской Родине, в ненависти к её врагам, как внешним, так и внутренним, являлись основой воинских добродетелей героя, делали все поступки его осмысленными, выверенными. Он придавал большое значение личной закалке и дисциплине, а также дисциплине внешней, обеспечивающей слаженную работу его диверсионной группы. О правильности этого решения можно судить по результатам действия подготовленной разведчиком группы для работы в тылу врага. Виктор Лягин лично возглавил разведывательно-диверсионную работу в крупнейшем судостроительном центре Причерноморья.
Лягин приехал в Николаев ещё в августе под псевдонимом Корнев, как инженер-кораблестроитель, приехал за несколько дней до прихода немцев. И его резидентура «Маршрутники» прибыла буквально за несколько дней до падения города. Она состояла из выпускников Ленинградской школы НКВД, офицеров госбезопасности, коренных жителей Украины: А. П. Сидорчука, А. В. Соколова, П. П. Луценко, Г. Т. Гавриленко, Н. В. Улезко, Д. А. Свидерского, И. Н. Коваленко, А. В. Николаева, Б. И. Молчанова. Легализовавшись, они буквально растворились в городе. По легенде это были студенты судостроительного института, прибывшие на практику и вынужденные остаться в Николаеве.  До ноября группа вживалась, многие её члены устроились на работу, решали проблемы собственного обеспечения.
                ***
Зрительный ряд, скомпонованный кино – документалистами из частей военной хроники и элементов игрового кино  в новом телевизионном  фильме «Виктор Лягин. Последний бой разведчика»,  много способствовал пониманию героики и важности задания, выполняемого подпольщиками.  Фильм до этого был показан на телеканале «Звезда» в рубрике «Легенды госбезопасности». По окончании кинорассказа  А.В. Есипов многое пояснил, дополнил.
 А.В. Есипов, внук В.А.Лягина, рассказал о нём на встрече с писателями в Санкт-Петербургском Доме писателя.   
Документальная лента начиналась с того, как молодая приветливая женщина Адель – русская немка Галина Адольфовна Келем, служившей официанткой в офицерской столовой аэродрома, помогала своему мужу – разведчику Александру Петровичу Сидорчуку, работавшему на аэродроме в котельной, провести одну из самых дерзких операций – взрыв Ингульского военного аэродрома 10 марта 1942 года. Женщина  под кастрюлями с супом, на дне корзины с продуктами проносила мины на аэродром и передавала их своему мужу. Накопление мин заняло две недели. Остальные участники группы  доставляли к аэродрому взрывчатку (толовые шашки, динамит), переплывая реку Ингул. Помогал подпольщикам и один русский немец, состоявший на военной службе у немцев – Геннадий Кречет. Он беспрепятственно впустил на аэродром в назначенный час Сидорчука, сбежавшего на ночь из больницы, в которую подпольщик заблаговременно лёг для обеспечения себе алиби. Быстро доставал смелый и ловкий разведчик из своей котельной припрятанные мины и, раскладывая под самолетами, соединял электропроводкой. Это была виртуозная работа, в которой ему пригодилась выучка чекиста-разведчика. Заложив более 200 килограммов динамита, Сидорчук подключил часовой механизм, установив его на 12 часов дня. После чего вернулся в больницу. Горели ангары с 27 самолётами и 25 авиамоторами, авиамастерские, взрывались цистерны с горючим, рвались снаряды. Погибли фашистские лётчики и часть аэродромной охраны. Вражеский аэродром, где базировались самолёты, летавшие бомбить Севастополь, был уничтожен.
 Через некоторое время группа Лягина организует новые диверсии – на этот раз были взорваны резервный аэродром с 2 самолетами, нефтебаза в торговом порту, потоплены судоремонтный док, отремонтированное судно; сорваны ремонтные работы на судостроительном заводе, пущены по откос железнодорожные составы в Николеавском депо. Как выяснилось, руководимая В.А. Лягиным группа нанесла немцам ущерб в 45 млн. марок.
Впоследствии Сидорчук погиб случайно при исполнении диверсии на нефтебазе, подорвавшись на собственном взрывном устройстве, но все получилось так естественно, что даже здесь фашисты не заподозрили героического советского разведчика. Геннадий Кречет оказался под подозрением и был отправлен в концлагерь Бухенвальд, где и погиб.
Символична история фотографии, на которой мы видим оккупантов на берегу Ингула, взирающих на огромный, взметнувшийся в небо столб дыма. Так горели цистерны с горючим и ангары аэродрома. Снимок сделан немецким солдатом, отправившим его своей жене в Марцдорф с многозначительной надписью: «Эльза, это самое страшное – партизаны! Курт. Николаев. Март 1942 г.» Но это не были партизаны – это были «Маршрутники», а возглавлял их группу Кэн, такими были позывные В. Лягина. В 1945 г. в поверженной Германии символичную фотографию случайно нашли советские солдаты и передали по назначению 
Сам Лягин в диверсионных операциях, в целях конспирации не участвовал, но без его разработок и помощи они вряд ли бы состоялись. Ещё до оккупации Николаева для Виктора Лягина была подготовлена специальная квартира, где жили мать и дочь происхождением из русских немцев Эмилия и Магда Дуккарты. В задачу Лягина входило стать «своим» человеком для немцев и попасть инженером на верфь. Очень большую помощь в этом ему оказали Дуккарты, в частности мать Эмилия Иосифовна, пользовались покровительством николаевских чекистов ещё со времен Гражданской войны, когда её муж, известный в городе врач-невропатолог, укрывал в своем доме руководителей одесского ВЧК от контрразведки деникинского генерала-карателя Я. Слащёва.
Эмилия Иосифовна знала о целях приезда Корнева (Лягина), но её дочь, ученица Ленинградской консерватории, красавица Магда Дуккарт, собиравшаяся идти добровольцем на фронт, о подоплёках дела ничего не знала. Она считала Корнева человеком, помешавшим её героическим планам. Впоследствии молодая женщина, очарованная этим умным обаятельным мужчиной, стала его помощницей, а потом и женой, но до конца, вероятно, не знала, кто он на самом деле. 
                ***
В фильме участники встречи, писатели, бывшие работники спецслужб, увидели редчайшие кадры военной кинохроники. Победоносно фашистские войска входили в Николаев. Офицеры Третьего Рейха въезжали в город на чёрных «Мерседесах»,  охраняемые мотоциклистами.  Об одной из самых ярких, элегантных операций Лягина (Корнева), проведённой с помощью Дуккартов, а именно,  о запланированном и тщательно подготовленном «случайном знакомстве» разведчика с немецким начальством в первые часы оккупации,  повествуется в книге Г. Лисова  «Право на бессмертие».
А.В. Есипов так рассказал о первых успехах легендарного разведчика и процитировал строки из популярной книги:   
«18 августа 1941 года немцы входили в Николаев, генерал и несколько офицеров, гордо проезжали в открытой машине. Неожиданно их внимание привлекли музыка – из распахнутых окон одной из квартир доносились звуки произведения Вагнера, самого почитаемого в Германии композитора. Кортеж остановился. Шесть гитлеровских офицеров поднялись в квартиру. Любезно их встретили инженер с Балтийского завода Ленинграда Виктор Корнев, отлично говоривший по-немецки, Эмилия и Магда Дуккерт  (мать и дочь), его тёща и жена, потомки немецких колонистов.
– Кто вы такие? – спросил  один из вошедших.
– Я – инженер Корнев, с Балтийского завода, из Ленинграда. Прибыл сюда в командировку, да не успел выехать.
 – О! Вы говорите по-немецки?
– Да, мне приходилось бывать в Германии по делам службы. А это мои родственники – потомки немецких колонистов. Мать и дочь.
– Какая приятная неожиданность! Здесь, в Николаеве, – наши соотечественники! Это замечательно. А вы не жалеете, что не успели уехать. Вы нам нравитесь. И эта милая фройлен тоже – ха-ха! Мы, немцы, ценим деловых людей. Хотите быть бургомистром? Впрочем, об этом позже... Мы погостим у вас!
Так В. А. Лягин стал «членом семьи», уважаемой оккупантами. В «немецком доме» госпожи Эмилии Дуккарт в первые недели оккупации жил комендант города Гофман. Там же находился майор фон Призен – сотрудник комендатуры. В гости к ним заезжал адмирал фон Бодеккер. Обстановка складывалась для В. А. Лягина благоприятно. Хотя бургомистром Лягина так и не сделали, с точки зрения разведки место ему досталось ещё более выгодное. После блестяще выдержанного им экзамена по судостроению Виктор Александрович в качестве наблюдающего за ремонтом боевых кораблей вошёл в ближайшее  окружение адмирала фон Бодеккера– шефа всего германского судостроения в Причерноморье. Магда работала у того же Бодеккера секретаршей. Так В.А. Лягин стал своим  в административной верхушке немцев в г. Николаеве и принял предложение шефа судостроительных заводов адмирала Бодеккера стать его советником.
Виктор Лягин имел возможность беспрепятственно посещать все предприятия города в любое время суток. Это значительно облегчало диверсионно-разведывательную деятельность группы. В 1942 г. лично В. А. Лягиным было обеспечено потопление плавучего крана, что сделало невозможным проведение ремонтных работ крупных судов германского флота. Это, так же как осуществление  мелких, незаметных диверсий, состоящих, например, в искажении чертежей,  нарушений в изготовлении деталей для ремонта кораблей, затягивало сроки сдачи объектов.
Заметной удачей Лягина была вербовка радиста-шифровальщика штаба 4-й воздушной армии Ганса Лиштвана, который, будучи антифашистом, регулярно снабжал подпольщиков важной информацией. В июле 1943 г. он был казнен гитлеровцами.  Злодеяния фашистов в этом городе были впоследствии зафиксированы в акте Николаевской областной комиссии, где говорилось о том, что немцы поставили своей целью истребление местных жителей. За два с лишним года оккупации они расстреляли и замучили более ста тысяч мирных граждан и военнопленных. Над советскими людьми изощрённо издевались, устраивали облавы на молодежь, которую угоняли в рабство. Вот таким при фашистах был «тихий» Николаев.
Виктор Александрович действовал очень умело и расчётливо. Через своих сотрудников ему фактически удалось контролировать все Николаевское подполье – не только чекистское, но и партийное. И при этом сами подпольщики даже не догадывались, кто ими руководит. Ведь и для них, и для портовых рабочих, и для всех жителей Николаева Лягин виделся «прислужником фашистов», которые, казалось, навечно оккупировали Николаев.
Но действовать в городе становилось всё опасней – гестаповцы пытались выявить организаторов диверсий. Под подозрением находился каждый, в том числе и русский инженер Виктор Корнев– Лягин. 5 февраля 1943 года в результате предательства В. Лягин был арестован немцами. Его предала перевербованная гестаповцами – «подпольщица» врач Мария Любченко. На её счету много расстрелянных и оказавшихся в заключении товарищей из других подпольных групп. Но группа Лягина – самая удачная операция немцев с использованием кровавой предательницы.
На допросе в НКВД она признавалась: «Очередной жертвой в результате предательства с моей стороны явился Корнев Виктор Александрович, работавший в период оккупации в качестве инженера  на заводе «Марти»... На одной из явок с официальным сотрудником «СД» Релингом мне было заявлено о том, что в гор. Николаеве проживает на нелегальном положении оставленный со специальным заданием для ведения подпольной работы против немцев некий майор Хент или Кент. Тогда же было пояснено Релингом, что этот майор ранее проживал в Ленинграде. Судя по названным внешним приметам этого майора, я сделала вывод, что с ним имеет сходство знакомый мне инженер Корнев, и с этого момента, т. е. примерно с ноября 1942 года приступила к активной разработке последнего. На одной из последующих встреч с Корневым я сообщила о том, что до войны являлась членом ВКП(б) и с целью расположения его к себе высказала ему, вернее создала видимость своей враждебности к немцам и «желание» выполнить свой долг в этом вопросе, как советского гражданина и члена ВКП(б). Мои предположения в результате такого поведения оправдались, Корнев, ранее присматривавшийся и изучавший меня, в разговорах стал более свободен, чаще стал заходить  ко мне на квартиру и в процессе встреч заводил разговоры на политические темы...
  ...Мое поведение окончательно убедило Корнева в моей «благонадежности», и он  сообщил, что оставлен партией в тылу у немцев для выполнения специальных заданий, что настоящая его фамилия  не Корнев, а Хент или Кент (точно не помню), что он имеет специальное звание советского офицера в ранге майора. На поставленный мною вопрос, чем он занимается в своей практической подпольной деятельности и имеет ли конкретных лиц в качестве его помощников, Корнев ответил одним словом: «Да» и, заручившись от меня согласием помогать ему в подпольной деятельности, дал мне  задания»...
 ...По воспоминаниям Э.И. Дуккарт, Лягин не доверял Любченко и не привлекал её к подпольной работе. Но он вынужден был к ней обратиться с просьбой выдать справку о болезни своему основному связному Г. Гавриленко, которому грозил угон в Германию...
В фашистском застенке разведчик подвергался длительным допросам и чудовищным пыткам, но не выдал оккупантам ни одного из своих товарищей. Один из его соратников, находившийся с героем в одной камере, вспоминал, что Виктор Александрович возвращался с допросов окровавленный, еле держась на ногах. Его жестоко избивали нагайками, запускали иголки  под ногти, ставили на горячую плиту. Ему выкручивали руки, кололи шилом в бедра, вырывали щипцами волосы на голове. Тело от шеи до пяток покрылось коркой запекшейся крови, кожа местами полопалась.
Если бы он сказал три слова:  «Я – Виктор Лягин», его тут же увезли бы в Германию, но он ни в чем не признался и был расстрелян вместе с некоторыми своими товарищами 17 июля 1943 года. Но и Любченко поплатилась за свои злодеяния: 9 августа 1945 г. Военным трибуналом войск НКВД по Николаевской области она была приговорена к высшей мере наказания.
За образцовое выполнение специальных заданий в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство, указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года капитану государственной безопасности Лягину Виктору Александровичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
                ***
В исторический  фильм о разведчике Великой Отечественной войны включены воспоминания и свидетельства внука В.А. Лягина – Алексея Есипова, историка спецслужб Олега Матвеева, историка спецслужб и писателя Александра Бондаренко, ветерана ФСБ России, полковника в отставке Владимира Груздева и других. Документальное содержание картины «Виктор Лягин. Последний бой разведчика» Алексей Есипов дополнил уникальной, малоизвестной информацией о дальнейшей судьбе главных помощниц Лягина в Николаеве:
«Это печальная, достойная отдельной книги история. Эмилия Иосифовна была верной помощницей Корневу (Лягину), без её дома ему не удалось бы многое из того, что он совершил. Красавица Магда, профессиональная вдохновенная пианистка, дарила Виктору Александровичу так необходимую ему в то время нежность, искреннюю любовь.  Но когда герой погиб, женщины остались совершенно беззащитными.
Осенью 1943 г., когда фронт уже приближался к Николаеву, мать и дочь, в значительной степени из-за того, чтобы снять с себя подозрение и не привлекать внимание гестаповцев, эвакуировались вместе со многими другими «фольксдойче».
Эмилия Иосифовна Дуккарт, которую после войны разыскала моя мать Татьяна Викторовна, вспоминала, как она с дочерью попала сначала в Польшу. Магда чувствовала себя очень плохо, у нее начался туберкулез в открытой форме. Находясь в американской зоне оккупации, Дуккарты попросились в советскую зону, где явились к коменданту города Хемнице с сохраненной ими немалой «казной» лягинской группы. И все же обеих женщин осудили. Сначала мать и дочь выслали на поселение в Томск, а потом арестовали, причём Магду ввиду её душевной болезни поместили в Казанскую психиатрическую больницу, где она ещё достаточно молодой умерла в 1952 г. Мать намного пережила дочь. В 1956 г., без реабилитации, паспорта, пенсии ей разрешили проживать в семье старшей дочери Ангелины.
В 1958 г. Татьяна Викторовна,  дочь Лягина, моя мама, после публикаций в «Комсомольской правде» статей одесского журналиста Михаила Канюке о работе николаевского подполья впервые приехала в Николаев. Её хорошо приняли, познакомили с архивными документами. Стало ясно, что Дуккарты не предатели, а ближайшие соратники Виктора Александровича. О трагической смерти Магды в Николаеве знали, но о судьбе её матери сведений не было. В дальнейшем Татьяна Викторовна в своих выступлениях, газетных статьях показывала Дуккартов не как предателей, а как верных помощников её героического отца Виктора Лягина.
В 1965 г. известный писатель Василий Ардаматский написал художественную повесть «Грант» вызывает Москву», посвящённую Виктору Александровичу. В ней Дуккарты необоснованно названы предателями. На киностудии «Мосфильм» по данной повести должен был сниматься художественный фильм. Татьяна Викторовна написала письмо в ЦК КПСС, в котором потребовала дать правдивую оценку деятельности Дуккартов. Её поддержали Николаевский обком и управление КГБ по Николаевской области. В результате заявка на производство кинофильма по ошибочному сценарию была снята.
В январе 1966 г. в «Ленинградской правде» вышла статья Г. А. Почебута «Разведчик не вернулся с задания», в которой Дуккарты показаны как ближайшие соратники Виктора Александровича. Статью прочитали проживавшие в Ленинграде родственники Эмилии Иосифовны и переслали газету ей в Караганду. Эмилия Иосифовна нашла Татьяну Викторовну, дочь Лягина, а мама  слетала к ней в Караганду, позже добилась полной реабилитации Магды и Эмилии Иосифовны, несмотря на протесты  В. Ардаматского.
В заключение вечера «В гостях у Власты» внук Героя, Алексей Викторович сказал, что, несмотря на это, он благодарен Василию Ардаматскому за повесть о Викторе Лягине  «Грант» вызывает Москву», потому что остальные события из повести достоверны. И зачитал отрывки из книги о подготовке В.А. Лягина к отъезду и первых шагах его в г. Николаеве, встрече Ардаматского с сыном и женой в Москве:
«…О том, что Шрагин (В.Лягин, зам.автора) назначен руководителем разведывательно-диверсионной группы, ему  сказали за две недели перед его отъездом. Неделя ушла на разработку легенды, по которой он должен был появиться и жить в том южном городе. Легенда получилась очень сложной, для её подтверждения нужно было изготовить более десятка документов. И кончилось тем, что ему оставили его настоящую биографию, заменив только имя и выбросив из неё, что он коммунист и последние годы работал в органах государственной безопасности. Уже можно было выехать, но возникло осложнение. Люди его группы отправились на место прямо из Ленинграда, где все они учились в спецшколе, и целую неделю о них не было никаких сведений. В южном направлении транспорт работал с перебоями, станции часто подвергались бомбардировкам, и можно было предполагать что угодно. Но выезжать без подтверждения, что группа добралась до места работы, было бессмысленно. В ожидании известий прошло ещё четыре дня. Одно хорошо, что В.Лягин получил возможность побыть с женой и полугодовалым сыном, и сам отправил их к родственникам на Урал. Только вчера с ними расстался, а сегодня он тоже в пути…»
«И сегодня Герой Советского Союза, легендарный разведчик, достойный всероссийской памяти и почитания, тоже в пути – в историческом пути к новым поколениям, – так сказала ведущая вечера, и прочла еще один отрывок из книги Василия Ардаматского:
«…Я захожу в подъезд давно обжитого московского дома. У этого подъезда ждала Шрагина автомашина, на которой он умчался на юг, навстречу своему подвигу. По этой лестнице он в то утро спускался. Впрочем, было ещё не утро – был второй час ночи. А вот и дверь, которую он тогда запер, веря, конечно, что он сюда вернётся. На двери табличка с его именем. Табличка из меди он сам привинтил её ещё до войны, когда получил эту квартиру. Это его дом, и здесь он собирался жить долго. Хотя он знал, что разведчики подолгу дома не живут. Он просто хотел всегда и везде знать, что в Москве есть дом вот с этой ЕГО дверью…
Нажимаю кнопку звонка. Дверь открывается, и передо мной стоит… он! Рослый, плечистый, с красивым и строгим лицом.
– Вам кого? – спрашивает он, немного удивленный и смущенный тем, что я его так жадно рассматриваю.
– Ольга Николаевна дома?
– Заходите.
И вот мы с Ольгой Николаевной Шрагиной сидим и рассматриваем семейный фотоальбом. На каждой странице – он. И я слышу тихий голос сидящей рядом со мной беловолосой женщины.
– Это мы с ним на лыжной вылазке…
Молодые, красивые, стоят они в веселой толпе лыжников.
– А это мы с ним в день свадьбы, ещё в Ленинграде.
Так снимают молодоженов все фотоумельцы – плотно, рядышком, и головы чуть наклонены друг к другу. Оба еле сдерживают смех.
– А это мы с ним уже здесь, в Москве… Мы и наши друзья в день его рождения. Видите, он изображает пьяного. Все смеются, потому что знают – он больше рюмки никогда не пил… А это мы, когда я привезла Мишку из родильного дома. Видите, счастливый...
В комнату, где мы сидим, заходит Миша Шрагин, и я снова жадно смотрю на него и волнуюсь всё больше.
– Мама, я в институт, – говорит он баском и, поцеловав мать в лоб, быстро уходит. И уже от дверей обернулся и, блеснув знакомой мне, белозубой, отцовской улыбкой, сказал: – Не забудь, что и тебе надо на завод…
Хлопнула дверь. Вот так же уходил в институт и его отец. Только целовал он не мать – её он лишился ещё в детстве, – а старшую сестру, которая была ему вместо матери.
А Миша Шрагин в это время выходил из того подъезда, в который не вернулся его отец…»
Взволнованные причастностью к великой истории Отечества, многие участники встречи высказали свою признательность героическому Подвигу Виктора Лягина. Сергей Васильевич Рац, член Союза писателей России, исследователь истории органов государственной безопасности России, рассказал о книге, состоящей из двух томов, «Незримый фронт «Отечества», посвященной 100-летию ВЧК-КБГ-ФСБ, где он увековечил память разведчика статьей: «Виктор Лягин – Советский разведчик».
В заключение вечера А.В. Есипов пригласил писателей на возложение цветов к мемориальной доске на доме, где жил В.А. Лягин.
8 мая 2018 года в 11 часов на улице Пестеля, № 7 прошло возложение цветов к мемориальной доске  с горельефным портретом: «В этом доме с 1934 по 1939 годы жил Герой Советского Союза, чекист-разведчик Виктор Александрович Лягин, руководитель подпольного центра в городе Николаеве в годы Великой Отечественной войны». Возложение цветов к мемориальной доске  Героя Советского Союза Виктора Александровича Лягина стало уже традицией у молодых офицеров ФСБ, работающих на Литейном, 4, приходить в знаменательные праздники к мемориальной доске и возлагать цветы. Здесь они подкрепляют уверенность в своих воинских силах, утверждаются в правильности выбранной стези защитника Отечества.
На этот раз пришли отдать дань памяти ещё и писатели, члены Союза писателей России, Санкт-Петербургского отделения.
Участники встречи у мемориальной доски Виктора Лягина – Сергей Рац, Марина Иванова, Михаил Балашов, Зоя Десятова, Анатолий Медведев
 
            СЛОВО О ВЯЧЕСЛАВЕ БУЛГАКОВЕ
                Очерк

Я познакомилась с ним сравнительно недавно – когда мы, несколько человек секции художественной публицистики, готовили сборник рассказов писателей Петербурга «Невский публицист», где я была редактором. Он позвонил мне и приятным тенорком, не без некоторой робости, предложил:
– У меня есть несколько рассказов. Думаю, может, один из них годится для нашего сборника. Вы прочитайте и скажите: подойдёт или нет?
Он назвал его: «Художественная ценность». Я попросила послать эту «ценность» мне по электронной почте, что и было сделано. Рассказ опубликован. Это – небольшое лирическое произведение о встрече двух, уже немолодых людей, между которыми возникла симпатия, готовая как будто перерасти в нечто большее. Но всё закончилось ничем, дымом.
С этого началось потом и наше творческое сотрудничество.
Писателем Вячеслав Булгаков стал довольно поздно. Далеко не все становятся ими в раннем возрасте. При нашем знакомстве невольно вспомнила о Михаиле Булгакове. Спросила: родственник ли он Михаила Афанасьевича? Он улыбнулся и в шутливом тоне ответил:
– Нет, я не родственник знаменитого тёзки. Я сам по себе.
Потом добавил:
– Мне часто задают этот вопрос. Один человек, полушутя – полусерьёзно, однажды посоветовал:  – «Ты отвечай уклончиво, с интригой: «Мол, моё родство с Михаилом Булгаковым не установлено».  Но я так не поступаю. Зачем примазываться к чужой славе? Это нехорошо…
Несколько штрихов из его биографии.
Вячеслав Булгаков уроженец Тамбовской области. Родился 13 июля 1940 года в посёлке Токарёвка. После окончания средней школы приехал в Ленинград, поступил в ЛИИЖТ – Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта имени акад. В. Н. Образцова (теперь – Санкт-Петербургский государственный университет путей сообщения). Окончив институт, четыре года работал по специальности, потом – на партийных должностях, на преподавательской работе в Ленинградской высшей партийной школе – Политологическом институте, на государственной службе – в Антимонопольном управлении. Некоторое время (1997 – 1999 годы) параллельно с основной государственной работой выполнял обязанности главного редактора газеты «Омега», освещавшей деятельность ветеранских организаций Ленинградской области. Кандидат исторических наук, доцент по специальности «теория политических организаций». Имеет квалификационный разряд – советник государственной службы второго класса.
А как стал писателем? «В пятом или шестом классе, – говорит он, – я начал писать стихи. Одно из них как-то послал в газету «Пионерская правда». Жду ответ: напечатают или не напечатают… Получаю от редакции письмо, в котором говорится, что вы, как и все советские люди, гордитесь своей страной, и это хорошо. Но вот публиковать ваше стихотворение нельзя, потому что в нём есть литературные ошибки. В конце письма – одобряющие слова о том, чтобы я не бросал этого занятия, взыскательно бы работал над текстом, совершенствуя своё мастерство. Я продолжал писать, но никогда не пытался что-либо публиковать, да и особенно негде было в сельской местности. Показывал свои вирши лишь учителям, которые одобрительно говорили о моём увлечении и советовали продолжать в надежде, что, может быть, из этого что-либо толковое выйдет. Пытался писать в институте, но вскоре бросил».
Значительная часть жизни Булгакова прошла в стороне от писательского труда. Но за многие годы были статьи, научные работы и прочее . Сердце, однако, подсказывало ему, что надо выразить свои мысли и чувства художественно, и именно свои… – писать то, что переживаешь сам, что тебя волнует. А не доклады и речи, которые надлежит писать так-то и так, и которые должны читать другие – начальники, или расписываться под статьями, подлежащими публикации. От этого становилось противно, но приходилось мириться. Так было!.. Конечно, много времени потеряно. Но… нет худа без добра! За прошедшие годы им приобретён жизненный опыт, наблюдения, накоплены необходимые знания, которые потом пригодились ему, вступившему на поприще художественного творчества. Тем более, что Вячеслав Ильич по характеру работы долгие годы был связан с людьми, участвовал в решении различного рода социальных, житейских проблем, а также, что тоже очень важно, пригодились ему и наука, и публицистика, и работа в газете.
Но вот – первые самостоятельные рассказы, очерки, заметки. К стихам он уже не возвращался. Первый его рассказ «Две луковицы» был опубликован в газете «Вестник ветерана». Потом вместе с другими рассказами, очерками, литературными портретами – в сборнике, вышедшем отдельным изданием под названием «Разговор о счастье». История написания «Луковиц» со слов автора такова. Как-то в один из дней «окаянных девяностых» в ларьке он увидел старушку, которая попросила у продавщицы луковицы. Когда три луковицы были взвешены, та, подсчитав стоимость, назвала цену. Старушка покопалась в своём кошельке, сказала: «Мне этого много». Продавщица сняла с весов одну луковицу, потом назвала другую сумму – меньше прежней. Старушка, отсчитав мелочь, вздохнула, взяла две луковицы и тихонько ушла. Остальное – вымысел автора. Получилась  печальная история.
Вячеслав Ильич рассказал мне, как он однажды читал свои «Луковицы» публично. «В середине рассказа у меня навернулись слёзы, я едва дочитал. Не думал, что я так могу переживать… – и он улыбнулся: – Потом подумал: как бы мне не уподобиться в таких случаях чеховской героине, читавшей писателю свою длинную пьесу и при этом рыдавшую… Никогда больше не буду читать этот рассказ. Да и вообще не нравится мне чтение собственных произведений».
Потом пошли другие рассказы, очерки, повести, литературные заметки. Он публиковался в различных журналах Ленинграда – Санкт-Петербурга: «Аврора», «Русский мир», «Русское слово», «Невский альманах», во многих газетах. Почти все его произведения в разные годы вышли отдельными изданиями. Это «Разговор о счастье», «Зачем звонит колокол», «Две жизни», «Раненое сердце» и другие. Наиболее значительное произведение – «Растревоженное время», вышедшее в Санкт-Петербурге в издательстве «Нестор-История» (2008). Это наиболее крупная его работа, по всем признакам жанра – роман. В нём рассказывается о нравах, которые особенно остро заявили о себе в период так называемой перестройки и «реформ». Автор повествует о том, что ему близко и понятно, чему он сам был свидетелем – о двойной морали, лицемерии, ханжестве в среде научной интеллигенции. О предпринимательстве, которое на деле обернулось воровством, о продажности и взяточничестве, и поборах, проникших в различные сферы нашего общества. В романе сталкиваются два начала: светлое, доброе, подлинное человеческое, и тёмное, злое, противное самой природе и всему тому хорошему, нравственно чистому, что должно быть в человеке.
Я спросила себя: есть писатели-деревенщики, есть баталисты, маринисты, авторы, пишущие детективы, о любви, на исторические, бытовые темы, об охране природы и т. д… А Вячеслав Булгаков? Думаю, он социальный писатель. Социальные темы в его романе «Растревоженное время», в повести «Раненое сердце», рассказе «Свидание с матерью», и даже в маленьких рассказах и очерках: «Приём по случаю визита», «Подготовка к юбилею», «Подайте на хлеб», «Жизнь по моде», «О самозванцах и самозванстве», «Собачья жизнь», «Две выставки», «О молодёжи», «Как делать деньги», «Две истории – две морали», «Какая бывает коммерция» и др.
Близка автору и тема любви. Сейчас о любви пишут многие авторы – и наши, отечественные, и зарубежные. Но пишут пошло, смакуются постельные сцены и т. п. В произведениях Булгакова этого нет. Всё пристойно, чисто, я бы сказала интеллигентно. Особенно в повестях «Три встречи», «Раненое сердце», в рассказах «Два беса», «Встречи с прошлым», «Художник и Машенька» и в трогательном, лирическом рассказе «Влюбчивый».
В некоторых его произведениях, а также в упоминавшемся романе затрагивается тема счастья. Как понимать счастье? Что это? И есть ли оно или его нет? Ближе всего ему понимание счастья, которое вложил в уста своего главного героя драматург В. Соловьёв в пьесе «Фельдмаршал Кутузов». Тот говорит: счастье – это гармония своей совести с окружающей действительностью. Но что делать, если действительность плохая и нет гармонии, тогда не изменяйте своей совести, а попробуйте изменить действительность.
Ещё об одной грани творчества Булгакова как писателя-прозаика. О языке. Это – своего рода оселок, по которому можно судить о содержании художественного произведения, его достоинствах и недостатках. Вячеслав Ильич исключительно требователен к чистоте русского языка. В наше время, когда  на страницах печатных средств массовой информации, на телевидении гуляет пошлятина, латинская тарабарщина, уголовная лексика, когда даже известные писатели иногда прибегают к ненормативной лексике, чтобы восполнить своё убожество в знании русского языка, В. Булгаков остаётся верным традициям писателей-классиков, высоко ценивших язык  И не только как инструмент художественного творчества. Вспомним И. С. Тургенева и его любовно-трепетное отношение к русскому языку. Кто, как ни писатели обязаны хранить в чистоте наследие классиков русский литературы и оберегать великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! В этом отношении Вячеслав Ильич является достойным примером для писателей, особенно молодых.
Кто-то из великих людей (не могу припомнить – кто) сказал, что литература это жизнь и природа. В самом деле, вспомним русских, советских классиков! У кого из них нет описания природы – прежде всего нашей, русской: величественной и упоительной. Есть она и у Булгакова. Причём, не сама по себе, а в соединении с внутренним миром человека, его характером, мыслями, поступками. Вот как описывает природу Прибайкалья автор в повести «Судьба женщины»: «…Почему природа может обладать столь завораживающим действием?! Кто знает?.. Она дурманит своей неповторимостью, божественностью, навевает благородные чувства. Огромное небо: то светло-голубое, раскинувшееся шатром от края и до края, то в белых прозрачных облаках, плывущих, как лебеди, над благодарной землёй, то в тучах, тёмных и тяжёлых, низвергающих на озеро и землю потоки влаги. А тайга?! Нет ей ни начала, ни конца – строгая, задумчивая, величавая, завлекающая человека в свои тайные дали… Природа пышноцветна и дышит радостью! Но она может стать своенравной и коварной, способной показать свой взрывной характер. Словно барышня, воспитанная в богатой семье, – прелестная, как будто скромная, тихая и добрая. Но вдруг в ней меняется настроение, просыпается дурной нрав, и она награждает обманом лучшие мечты и надежды того, кто только что видел в ней идеал…»
В. Булгаков – писатель реалистического направления в литературе. Но этот реализм в его произведениях имеет лирико-романтическую окраску. Он не уходит от действительности, показывает её такой, какая она есть. Но делает это, придавая своим произведениям особую тональность, особый колорит.
Я упомянула повесть «Судьба женщины». Мне эта тема особенно близка: у меня несколько произведений о русских женщинах, в том числе роман «Беженец». И вот, когда  Булгаков написал свою повесть, мне было интересно ознакомиться с ней и принять участие в  подготовке её к изданию. Вещь в некотором смысле оригинальная, в ней – правда жизни, и какое-то художественное обаяние. Написана на документальном материале, охватывает большой временной период, примерно семьдесят лет, – с детских лет главной героини, Евдокии Яковлевны Жилкиной (Минеевой), до самой её смерти. Ценность повести ещё и в том, что судьба Евдокии типична, во многом схожа с судьбами миллионов русских женщин, вынесших на своих плечах всё, что господь ни пошлёт! 17 апреля 2012 года в литературном клубе «В гостях у Власты» Дома писателя состоялась презентация этой книги, а также вышедшей в свет несколькими месяцами раньше сборника повестей и рассказов «Раненое сердце». Собравшиеся члены Союза писателей России, профессора и преподаватели, представители творческой общественности Санкт-Петербурга, имеющие отношение к литературе, высоко оценили обе книги, творчество Вячеслава Булгакова. Конечно, не обошлось и без критики, и добрых пожеланий автору.
Упомянув о «Судьбе женщины» и презентации, я не могу обойти ещё одну тему. Вот говорят: если человек талантлив в одном, то он талантлив и в чём-то другом. На презентации у Власты, наряду с выступлениями присутствующих, было много музыки. И тут-то я впервые услышала, как поёт наш именинник. Некоторые уже знали его в этом качестве. Лирический тенор – чистый, светлый,  чувственный  голос. К тому же у него замечательный репертуар. Здесь он не мог много спеть, но порадовал нас вместе со своей пианисткой Натальей Лазаревой романсом «Я встретил вас», песнями «Моя любимая», «Ах ты, зимушка-зима», арией «Песня певца за сценой» из оперы А. Аренского «Рафаэль». Что-то ещё спел – не помню. В 2009 году он записал на диск в сопровождении фортепьяно 22 произведения: романсы и арии русских и зарубежных композиторов, русские, советские и неаполитанские песни.
В круге его интересов – живопись. Он участвует в различных конкурсах живописцев, посещает выставки картин, а также пишет о художниках. На протяжении многих лет – член жюри ежегодных конкурсов живописцев и скульпторов детских и юношеских школ искусств Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Эти конкурсы ежегодно проходят в Художественном лицее имени Б. В. Иогансона.
Несколько слов о личной жизни В. Булгакова. Его жена, Галина Леонидовна, – замечательная хозяйка и его муза творчества, вдохновляющего Вячеслава на поиски добрых и светлых образов, прежде всего женских, которые становятся достоянием повестей и рассказов писателя. Заботливый и внимательный к родителям сын, Евгений, – талантливый, увлекающийся лыжным спортом и живописью, а также музыкой. Ещё и внучка, Анна, её супруг, Антон, внук, Леонид, и правнук, Эрик.
В конце этого очерка предлагаю читателю текст моей беседы с Вячеславом Ильичём.
– Есть ли у вас любимый писатель?
– Конечно, есть. И не один. Думаю, не буду здесь оригинальным, если назову Льва Толстого, Ивана Тургенева, Антона Чехова. Из поэтов – Пушкин и Лермонтов. Кстати, они мне по душе и как прозаики. Люблю перечитывать «Повести Белкина» и «Героя нашего времени».
– А из советских?
– Горький и Шолохов. Но я хотел бы особо сказать о Паустовском. Константин Георгиевич мне близок своей лирикой, романтическим характером произведений. У него прекрасный язык. Одной, двумя фразами в состоянии выразить мысль, взволновать ум и сердце читателя. Я его очень люблю. «Повесть о жизни», «Блистающие облака», рассказы «Дождливый рассвет», «Телеграмма», «Во глубине России», как и многие другие повести и рассказы, – замечательные творения.
–  А что скажете о современных писателях?
Он ответил не сразу, подумал. Потом, улыбнувшись, сказал:
– Читаю то, что пишут мои коллеги, писатели секций прозы и художественной публицистики нашего, Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Есть у нас талантливые прозаики, да и поэты, добротные произведения. Никого не хочу выделять, чтобы кого-либо из неназванных не обидеть. О так называемых модных писателях, о тех, кто штампует свои псевдороманы, пишет всякую пошлость и глупость, говорить не буду. Это не литература, а мусор. К сожалению, большинство читателей потребляют именно этот мусор. Наша отечественная литература, к великому сожалению, в глубоком кризисе. Но это особый разговор.
– Вячеслав Ильич, поскольку вы увлекаетесь вокалом, у вас, наверное, и здесь есть кумиры.
– Да, есть. Сергей Яковлевич Лемешев. Вот певец! Кого рядом с ним можно поставить в двадцатом веке из отечественных вокалистов? Только одного, Козловского. Лемешев – это поющая душа русского народа. Очень люблю слушать его божественный голос! У меня неплохая коллекция записей певца, два издания его книги «Путь к искусству». Кажется, я всё прочёл, что написано им и о нём.
– И, наконец, о живописи. Кто вам наиболее близок из художников?
– Люблю Левитана. Изумительный живописец. «Вечерний звон», «Над вечным покоем», «У омута», ночные пейзажи и многое другое – это просто великолепно! А Куинджи. Истинный романтик! Его «Лунная ночь на Днепре» – гениальная картина. Не люблю слово «гениальный», которое теперь слишком часто употребляют… и всё больше не к месту. Но в данном случае эта картина именно гениального художника. А если говорить о современных живописцах, то их много. Я с некоторыми из них (ленинградцев – петербуржцев) поддерживаю добрые отношения. Это в основном представители старшего поколения художников, которые воспитывались и учились в нашем городе. Назову Петра Коростелёва. У него портреты, жанровые сцены, природа, но наиболее сильная сторона его творчества – натюрморты. Его искусство лирическое, светлое, доброе. Далее: Олег Еремеев – портреты, картины на исторические темы, пейзажи, лирические работы. Олег Аркадьевич в 2012 году ко Дню Победы написал большую картину «Победители» – о Параде Победы в Москве в июне 1945-го. 4 мая выставил её в Институте имени Репина, потом в Луге. Публика с большой похвалой приняла эту новую работу маститого художника. А ему девяносто лет! Замечательный художник Андрей Мыльников. К сожалению, недавно ушедший из жизни, в девяносто три года. Его последние работы «Распятие», портрет Мясниковой, выставлявшиеся в «Манеже» в связи с 80-летием Союза художников, – произведения выдающегося живописца. И т.д. Мог бы назвать и некоторых других.
Несколько слов о том, как Вячеслав Ильич работает и отдыхает. В первой половине дня – за компьютером, пишет. Привык, говорит, не авторучкой писать, а потом набирать текст, а сразу – на компьютере, так удобней и быстрей. Потом отдыхает, затем – читает. Думает. Как-то он сказал, что у него четыре основных занятия: писать, петь, читать и думать. А бытовые заботы? Куда ж от них? В магазин за продуктами, помочь жене на кухне и прочее. А вот всякие другие работы: прибивать, клеить, строгать, белить, красить, сверлить и тому подобное  – не любит. Так же, как и дачные дела. Отдыхает,  как правило, со своей музой Галиной Леонидовной, чаще всего на юге, на Черноморском побережье Кавказа. Заграницу не очень почитает. Певучим голоском говорит: «… а Россия лучше всех».









В МУЗЕЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО НА КУЗНЕЧНОМ
                Очерк

В Центральном районе г. Санкт-Петербурга, где я живу (на Загородном проспекте), мой дом находится в пешей доступности от двух станций метро «Владимирская» и «Звенигородская». На улице Звенигородской, во дворе дома которого «спрятался»  Дом писателя,  ежедневно проходят около десяти мероприятий. В каждую третью среду месяца, я, как руководитель лит. клуба  «В гостях у Власты», вот уже четырнадцать лет подряд провожу там свои заседания. В ноябре встречу посвятили памяти Ф. М. Достоевского. поэтому в день его рождения – 11 ноября,  я вновь побывала в его музее, на  углу переулка Кузнечного № 5/2. Петербургских  адресов Ф.М. Достоевского много, однако дом, находящийся, рядом со станцией метро Владимирская. особый:  Достоевские поселились  тут недалеко от церкви Владимирской  иконы Божией матери 5 октября 1878 года  и это был последний адрес писателя. Здесь он прожил чуть больше двух лет.
Перед входом пришлось постоять в очереди минут пятнадцать: народ все прибывал, вход в музей в этот день был бесплатным, однако экскурсоводы музея работали оперативно, четко делили очередников  на группы и  проводили экскурсии быстро, успевая рассказывать и показывать экспонаты. Молодая девушка-экскурсоводт начала со слов:
«Фёдор Михайлович Достоевский – писатель, мыслитель, философ и публицист. Член-корреспондент Петербургской Академии наук, классик мировой литературы, по данным ЮНЭСКО, один из самых читаемых писателей в мире. Родился 11 ноября 1821 в г. Москва, умер 9 февраля 1881г. в Санкт-Петербурге, место захоронения Тихвинское кладбище. Был осужден по делу петрашевцнв на 4 года каторги и отбывал наказание в г. Омске.
Первая жена Фёдора Михайловича – Мария Дмитриевна Исаева умерла в 1864 году. Анна Григорьевна Сниткина стала второй женой. До переезда на Кузнечный, они прожили вместе 12 лет, поженились в феврале в 1867 год,  невесте было 20 лет, жениху – сорок пять, но брак был счастливым. После его смерти Анна Григорьевна осталась верной памяти мужа, издавала его произведения, хранила архив. В браке родилось четверо детей. Первая дочь Соня и сын Алеша умерли. Остались Любовь и Федор. Воспитывали детей сами: Фёдор Михайлович читал им на ночь книги великих писателей: Пушкина, Лермонтова, Грибоедов, А. Толстого. И очень любил своих детей.
В детской комнате музея, на стене – изображение сына Алексея и дочери Любови, она   жила потом в Италии,  «Больцано», писала мемуары об отце, о семье, потомства от нее нет.  Потомки сына  продолжают жить в Петербурге, Дмитрий Достоевский (22.04 1945) работал водителем трамвая, его внук Алексей Дмитриевич (05.10.1975) тоже водитель трамвая.
«Квартира наша  состояла из  комнат, громадной кладовой для книг, передней и кухни, – вспоминала  Анна Григорьевна». В 1873 году они начали сами издавать произведения Достоевского: вначале «Бесы»,  «Идиот», а затем и другие книги.. Потом открыли «Книжную торговлю для иногородних». На жене писателя лежали все заботы по ведению домашнего хозяйства, хотя у них была и прислуга, и продавец книг.
Работал Достоевский по ночам, когда семья засыпала. Так  вспоминает Анна Григорьевна «Утром 26 января, Федор Михайлович  встал, по обыкновению в час дня и рассказал, что ночью его вставка с пером упала под этажерку, он ее отодвинул, от усилия внезапно оторвалась легочная артерия, пошла горлом кровь. К обеду в гости пришла сестра писателя Вера Иванова. Между братом и сестрой произошел горячий спор по поводу дележа наследства, и после ухода сестры произошло сильное кровотечение горлом. Был вызван лечащий врач семьи Достоевских –  Я. Б. Бретцель. Во время осмотра кровотечение повторилось. Писатель потерял сознание, придя в себя, выразил желание исповедоваться и причаститься.
Для чего из Владимирской церкви, прихожанином которой он был, пригласили духовника – о. Николая.  28 января в 8 часов 36 минут вечера Достоевского не стало. Утром 31 января состоялся перенос гроба с телом Достоевского в Свято-Духовную церковь Александро- Невской лавры. Как сообщали газеты, первыми ручки гроба коснулись товарищи: А.А. Плещеев и А.И. Пальм, с которыми он когда-то стоял на эшафоте. Когда все участники процессии заняли свои места, она растянулась от Кузнечного переулка до Невского проспекта. Гроб, сменяя друг друга добровольцы несли на руках  до самой Александро-Невской лавры. А весной 1881 года Анна Григорьевна с детьми уехала в Феодосию. В квартиру они больше не вернулись.
Еще до революции в печати начали  появляться заметки о необходимости открытия на этом доме памятной доски, а потом и Музея. И в 1909 году по решению Городской думы установили первую мемориальную доску: «В этом доме жил и скончался в 1881 году Федор Михайлович Достоевский». Новая мемориальная доска на месте старой была установлена   в 1956 году, и до сих пор остается на своём месте. Музея тогда еще не было.
А мебель и предметы из квартиры были переданы на хранение в ломбардный склад, но потом из этого склада они пропали. Первому директору Музея Д. Б. Федоренко удалось найти лишь книжный шкаф.
1971 год по решению ЮНЕСКО был объявлен годом Достоевского. В институте русской литературы (Пушкинский Дом под руководством Г.М. Фридлендера)  началась подготовка к изданию академического Полного собрания сочинений Достоевского в 30 томах.
Большой вклад в создание Музея внес внук писателя Андрей Фёдорович Достоевский (1908- 1918).  Он собрал коллекцию, посвященную памяти знаменитого деда, и  завещал Музею  всю свою коллекцию, ставшую его основой.
Я приобрела в лавке Музея книгу Ф.М.Достоевского  «Бесы», сборник статей о нем – «Достоевский и мировая культура» и брошюру о Музее «Прошлое и настоящее дома на Кузнецком», на первых страницах которых работники музея поставили «автограф» Достоевского. А потом, на заседании лит.клуба «В гостях у Власты» в Доме писателей Петербурга рассказала об увиденном и услышанном в Музее Федора  Михайловича Достоевского.















ГЕН ПУТЕШЕСТВИЙ
                Очерк

Отцу Шабалину Николаю Васильевичу и
маме  Ветошкиной Елене Матвеевне посвящается.

  Уж не собираюсь ли я осуждать своих беспечных родителей, которым, в отличие от многих людей, не жилось на одном месте? Их без видимой причины тянуло куда-то уехать, переехать на другое постоянное место жительства, побывать-пожить в других городах, посёлках, и даже республиках огромного Советского Союза! Помню, в детстве мне так не хотелось с ними куда-то переезжать и постоянно менять и менять школы! У меня не было друзей детства, я не успевала ими обзаводиться, потому что родители вскоре вновь собирали вещи, чтобы переехать на новое место, бежали, будто за ними кто-то гнался. А вместо подруг у меня вскоре появились друзья – книги. И в следующие наши переезды я уже не стремилась заводить подруг, а те немногие, что иногда появлялись, казались скучными и не интересными, по сравнению с надёжными книжными друзьями. Становясь старше, я более критично оценивала поведение родителей: отец ревновал свою жену –  красавицу, из-за чего они частенько ссорились, однако прожили вместе, действительно, всю жизнь.
 Конечно, родители воспринимали мою критику снисходительно, как суждение не повзрослевшего ребёнка. Отец однажды даже сказал, что семья наша – пример для подражания:
    – Дай Бог, чтобы и ты прожила жизнь с мужем так же дружно и счастливо, как мы с мамой…
   А познакомились мои родители во время Великой Отечественной войны, в так называемой трудовой армии. Я сейчас могу только предположить, что в трудовую армию попадали мужчины призывного возраста, те, которых нельзя было отправить на фронт по состоянию здоровья. Туда же  для работ мобилизовали и молодых женщин без детей. Отец с детства не видел одним глазом, и он никогда не рассказывал подробностей о том, добровольно ли он уехал на лесозаготовки. А мама  добывала в тайге живицу – смолу хвойных деревьев. Я родилась у них, когда отцу было двадцать семь, а маме двадцать девять лет. Десять лет они жили, как сейчас говорят, в гражданском браке и расписались только тогда, когда через девять лет появился брат Виктор.
     Вскоре после моего рождения семья переехала на Дальний Восток, хотя в те времена просто так оказаться там было невозможно. Приезжали только по вызову, который делали живущие там родственники или вербовщики организаций, заинтересованных в работниках. Таких приезжих называли вербованными. Нашу семью пригласили родственники мамы – сестра Мария с мужем Георгием. Он был далеко не последним человеком в посёлке – работал главным бухгалтером в единственной там рыболовецкой организации, думаю, теперь уже не важно какой. На тот момент у них было два сына, а перед нашим приездом родилась ещё и дочь – Ольга.
     Конечно, мамина сестра удивилась, когда узнала, что мы жили где-то в тайге, в выкопанной отцом землянке… и тут же выслала нам приглашение. Когда мы втроем – отец Николай, мама Елена и я, мне тогда исполнился год, переехали в Приморский край, Хасанского района, в посёлок Клёрки, находящийся на южной стороне полуострова Клёрки, на берегу Японского моря, то оказались в небольшом доме тётки, где была одна комната, с кухней и верандой, со всеми удобствами во дворе.  Восемь человек поначалу жили вместе, как одна семья. Я, конечно, не помню этого момента и времени, но до сих пор удивляюсь тому, как мы смогли разместиться и дружно ужиться двумя семьями в таком небольшом доме. Правда, вскоре и нам дали уютный отдельный дом, в котором мы прожили семь лет. Этот период проживания для нашей семьи был самым длинным.
      Первую картинку, что я помню о том незабываемом месте и ярком времени детства, так это то, как мы с сестрой Ольгой бегали по залитому солнцем, почти безлюдному берегу моря, собирали ракушки, красивые морские звезды, обточенные волнами, стеклянные камешки, шары от сетей, и все эти сокровища показывали своим мамам. Раздетые до купальников, они сидели на песке, вытянув ноги, и тихо, и сдержано о чём-то переговаривались…
    Передо мною потом часто возникала эта многоцветная картина: искрящиеся и плещущиеся морские волны, мама в шляпе с большими полями, ощущение ликующего и бесконечного счастья. Этот ярчайший момент на берегу Японского моря я вспоминала каждый раз, когда думала о своём далёком детстве.
     Мама уже работала в поселковой столовой поваром, потом её утвердили на должность заведующей столовой – всё в одном лице, а папа, в своё время окончивший десять классов, что по тем временам было совсем неплохо, делал ей ревизию, составлял за неё ежемесячные отчёты.  Я помню, как в погребке нашего дома появлялись излишки продуктов. В основном, это были компоты из слив, вишни, яблок. Но особенно я любила компот из ананасов. Как многие сельчане, папа начал работать на рыболовецком сейнере, стал рыбаком.
     Я до сих пор помню, как он приносил иногда огромных крабов и те занимали в нашем доме всё пространство пола небольшой кухни. Рыбы было много, рыбаки – мужчины носили её с каждого улова с пирса, не знаю уж с разрешения охраны или без спроса, однако помню, как соседи, у которых было две девочки – мои подружки, солили селёдку в бочки, как капусту.
   Видела потом не раз, как нерестилась корюшка: море возле пологого берега буквально вскипало, бурлило, блестело рыбьей чешуёй, переливалось на солнце. Мы, ребятишки, забегали в волну, хватали руками рыбёшку – сколько попадёт: две-три штуки, она пахла свежим огурцом. И бросали обратно в набегавшие волны. Напуганная стая металась, откатывалась от берега, но тут же возвращалась назад. Зато для взрослых нерест становился искушением. Они брали обыкновенные сачки и черпали корюшку в вёдра столько, сколько хотели. Потом добычу солили, вялили. Весь посёлок был тогда увешан корюшкой, как одновременно выстиранным бельём.
     Рыбой люди питались, кормили свиней, коз, и от голода никто не умирал. Зато овощи на каменистом берегу не росли, их привозили откуда-то с материка высушенными: картофель, морковь и свёклу, не говоря уже о порошковых специях.
     Однажды, уже подросшую, отец взял меня покататься на лодке. За бортом я услышала тревожный плеск воды; чуть наклонившись, увидела, как лодка врезалась в набегавшие волны, сильно качаясь, оставляла пенный след… Было страшно, я вцепилась в сиденье. Однако любопытство брало своё. Глянула вниз и обмерла от потрясения и восторга! Я увидела глубину огромного десятиметрового прозрачного аквариума! На дне сверкали разноцветные гладкие камни, спокойно плавали настоящие рыбины и совсем маленькие рыбки, медузы, морские звезды… Море не скрывало своих сокровищ. До сих пор помню, как напугала и потрясла тогда своей несокрушимой мощью эта прозрачная бездна – жуткое чудо, которого я никогда больше так близко не видела.
   Когда пошла учиться в первый класс, знания давались легко. Никаких подготовительных классов тогда не было. Помню, как однажды к нам на урок пришла девочка – пионервожатая из старшего класса и, торопясь, начала читать сказку из какой-то книжки настолько быстро, что я еле улавливала смысл прочитанного, удивилась этому, но мне захотелось читать так же быстро, как она. Вскоре, тренируясь дома, я читала уже лучше всех в классе, да и училась без троек, думаю, честолюбию с детства никого не учат, однако у каждого либо оно есть, либо нет и никогда не будет.
     У меня всё было просто замечательно, единственное, что не нравилось, так это то, что девочкой я была довольно упитанной. Когда в школу приезжала из маминой столовой буфетчица, она привозила и продавала ученикам сдобу: булочки, пирожки, пирожные и чай с сахаром, то, увидев меня, передавала, посланную мамой выпечку. Обедала я и ужинала тоже в маминой столовой, там же делала и уроки. А когда после работы в столовую приходил отец, мама жарила нам огромную свежую камбалу, которую он приносил с пирса,  а папа помогал ей стряпать пельмени и делать заготовки для следующего дня.
     Когда в единственный магазин посёлка привозили новый товар, продавщица вначале приглашала подруг – в том числе и мою маму, и только потом открывала его для остальных. Для послевоенных лет мы жили очень даже неплохо! Обилие здоровой пищи, денег, красивой одежды! Рядом тёплое чистое море, нетронутый пляж, зимой не холодно, летом – не сильно жарко. Живи – не хочу! Семья питалась сытно, одевалась добротно, и жили мы со всеми довольно дружно!
   Спустя годы, когда я приехала к двоюродной сестре Ольге, которая сейчас живёт в Москве, и предложила съездить на её родину, на полуостров Клёрки, где она родилась и выросла, то сестра ответила:
     – А нас туда уже не пустят. По уточнённым данным теперь  это – территория  Кореи, другое государство и нам туда так просто не попасть. Для меня полуостров Клёрки – первое место жительства, которое я помню впервые после рождения – это хоть и не моя родина, но была бы раем на земле, если бы его не портили военные. В военном городке постоянно проходили какие-то учения, по посёлку ездили на танках, взрывали условного противника, шумели, гремели… Родители  начали высказываться, что устали жить среди грохота и «войны», и, когда я окончила второй класс, начали собираться, чтобы уехать на Алтай, на родину отца, в село Луговское, расположенного недалеко от города Бийска.
     Для меня это стало трагедией. Но никто не спрашивал, никто не советовался со мной, ребёнком. Мама была беременна, и не успели мы появиться на отцовской родине, как родила брата Виктора, разница в возрасте с которым оказалась ровно  девять лет.
     Правда, тогда я ещё не знала, что родители мои непоседы и долго на одном месте жить не будут.
***
     Они бросили квартиру, работу, я потеряла море. Правда, на Алтае нам сразу же дали трехкомнатную квартиру от организации МТС – машино-тракторной станции, куда папа устроился, не знаю уже кем по профессии. Но прожили мы в этой квартире недолго – с полгода. Я училась в школе, мама сидела с братиком дома. Такого разнообразия в еде, как на полуострове уже не было, хотя мы не голодали: была жареная картошка, всегда с мясом, капуста и хлеб. Я не видела особых трудностей, училась в школе так же легко, как и раньше, записалась и начала ходить в хоровой и танцевальный кружки, и в классе относились ко мне хорошо, может, потому что училась лучше всех. Хотя сейчас понимаю, что родителям было трудно: семья из четырёх человек, папа работал один, хотя деньги, заработанные на «Востоке», они не тратили.
     Когда соседи бабушки выставили на продажу большой и новый дом, родители тут же купили его. Нам достался ещё участок земли в двадцать соток, за ним протекала небольшая речка, со смешным для меня названием – Чугунайка. Родители обзавелись хозяйством: купили корову, овец, кур, поросят. Завели собаку. Видимо, отец тем самым хотел показать своим нищим землякам, что  стал состоятельным человеком. И если односельчане трудились всю жизнь, а жили в старых полуразвалившихся домах, многие без мужиков и без пригляда, то отец, уйдя из села «голым», вернулся с такими деньгами, что смог купить всё, что не каждому сельчанину было по карману. В селе Луговском у папы было очень много родственников: два родных брата, тётки, двоюродные братья и сёстры. Две родные  сестры его жили в городе Бийске и часто приезжали в гости к тому брату, где жила их мама, моя бабушка Евдокия Шебалина, бывшая Алпатова. Она была с 1897 года и переехала со своей семьей из «Расеи», я предполагаю, что, может,  откуда-то с Поволжья. А, может, и не с Поволжья, тогда я не расспросила её как следует, из какой она именно «Расеи». Единственное, что она помнила, что добирались они семьёй до Алтая на подводах три месяца, и ей было тогда двенадцать лет. Вскоре её отец стал самым богатым человеком в селе, заимел свою маслобойку, и сельчане продавали ему «молочку». После революции их семью раскулачили, отправили на Колыму.
     А у бабушки жених был тоже «зажиточный», сватая её, подарил невиданные тогда лайковые перчатки, однако вскоре бабушка переболела оспой, красота лица немного попортилась, и богатый отказался от неё, поэтому пришлось выйти замуж за бедного. Зато при раскулачивании её не тронули. Подробностей я знала мало: родители и родственники обходили эту тему стороной. Я была на похоронах бабушки уже в городе Бийске, куда они, продав дом, потом переехали, бабушка прожила ровно девяносто пять лет, хотя по жизни ей пришлось много работать: муж вернулся с Первой мировой войны больным, и вскоре умер, пятерых детей она поднимала одна.
***
   Отец вскоре оставил работу в МТС, он был творческим человеком: играл на многих инструментах: мандолине, балалайке, гармошке и баяне. И был своим, сельским жителем, его пригласили на должность заведующего клубом, где отец организовал хор, и все вечера проводил там, хотя зарплата у него стала ниже, чем в МТС.
   Осенью мама ходила в поле и вместе с сельчанами убирала свёклу, зачастую брала с собой и меня, мы таскали свёклу вдвоём, в плетёной корзине, пока деревенские бабы не высказали маме прямо в лицо, что она с ума сошла и хочет надсадить девчонку, то есть меня. Однако мне работа нравилось, и в десять лет я добровольно ходила с ней на работу. Однако, маме за полтора года надоела деревенская  жизнь: мужа не видит, работает за двоих: и дома со скотиной еле управляется, огород огромный, ещё и в поле работает, за маленьким ребёнком догляд нужен, везде сама и сама… Меня, как ни странно мама сильно не напрягала что-то делать по дому. Я спокойно продолжала хорошо учиться. Папа почти «поселился» в своём клубе, теперь мама ревновала его, и родители постоянно ссорились. Мама написала письмо своей старшей сестре Ефросинье, пожаловалась на мужа, и та пригласила её переехать к ним, в соседнюю Кемеровскую область.
  Мама поставила отцу условие: или они все вместе переезжают к сестре, или она забирает детей и уезжает без него. Мама хоть и была небольшого роста, считалась очень красивой женщиной: голубоглазая, с пышными длинными рыжими волосами, будучи старше отца, она смогла выйти замуж в то время, когда мужчин после войны осталось совсем мало. 
   Мы переехали в Кемеровскую область – Кузбасс, в небольшой шахтерский городок Междуреченск. Природа здесь была замечательной: горы, вековая тайга, обилие грибов и ягод, которые мы с мамой летом собирали. Шахтеры неплохо зарабатывали, добывая уголь, как в шахтах, так и в разрезах, и карьерах. Нам вновь пришлось жить в одной комнате со старшей сестрой мамы – с тётей Фросей и её сыном Владимиром. Однако, попав в чужую школу, я уже не старалась искать подруг. Отец устроился столяром в строительный трест, мама поваром в детсад. 
     Летом в выходные дни все сотрудники треста выезжали отдыхать на природу. Папа брал с собой баян, играл на нём, люди пели, плясали, танцевали, тогда ещё магнитофонов не было, вскоре он стал «душой» коллектива и непременным участником всех мероприятий, что проходили в его организации. Нам тут же дали, так называемую полублагоустроенную квартиру – кухню и комнату, с центральным отоплением, жизнь стала налаживаться. Однако погода в Сибири оказалась более суровой, чем на Дальнем Востоке: зима – многоснежная, минусовая температура зимой достигала сорока  градусов.
     У тети Фроси старший сын переехал жить в Казахстан. В город Джамбул, пригласил её в гости, сказав, что хоть яблок и винограду вдоволь поест. Неожиданно не она, а мои родители вдруг собрались ехать в Казахстан. Я помню, как мы вначале приехали к сыну тётки – Николаю, переночевали у него, а утром поехали в село, где жили, в основном, русско - говорящие: русские, украинцы, немцы, корейцы, греки, грузины, азербайджанцы, ну, и конечно, казахи.
     Мы впервые  приехали в никуда. Я до сих пор помню, как ранней весной, в шубах, шапках и валенках, с багажом, мы появились на конечной остановке посёлка Первомайский, где было также тепло, как в Сибири летом.
     Нас с братом родители усадили на чемоданы и узлы, а сами пошли искать квартиру. Вскоре они вернулись довольные: нашли где-то дом, который сдавался, и, когда мы вошли, я с удивлением заметила, что пол в нём глиняный. При доме был огород, весной мама посадила овощи и картошку. По краю огорода проходил арык, воду по нему пускали только на час, и мы вечером поливали огород. Отец устроился на работу в МТС, и к осени нам дали квартиру. Мама не смогла найти работу, она купила козу, но молока та давала не так уж много. И мне вдруг стало понятно, что такое жить впроголодь.
      Я пошла в очередную школу, в седьмой класс. Странные тут были порядки и ученики, на переменах мальчишки пытались прикоснуться ко мне, приобнять. С непривычки от такого вольного обращения я старалась держаться подальше, на переменах даже не выходила из класса. Однажды, прямо на уроке, когда учительница, отвернувшись, мелом начала писать на доске задание, Костя, по национальности грек, сидевший на последней парте за мной, изловчился и обеими руками ухватил меня за грудь. Обернувшись, я врезала ему звонкую пощечину. Учительница резко повернулась, но мы уже сидели и списывали задание с доски. Вначале я подумала,  что вольности позволяют себе только мальчики – южане: греки, грузины, аджарцы, но мне вдруг передал записку со словами «Давай дружить» русский паренёк – Вовка Дегтярёв, и «жгучий» парень – черноглазый и черноволосый Костя отстал от меня. А с Володей мы вместе ездили на школьном автобусе от МТС, стоящей в полутора километрах от центра, где находилась школа.
     А потом случилось непредсказуемое: в тринадцать лет я неожиданно влюбилась в него, но всячески скрывала бурю нахлынувших чувств.  Я тогда старалась понять, что произошло, может виною тому был жаркий климат, а, может, я стала взрослой?
     Вскоре родители, поняв, что денег нет и не будет, а дети растут и требуют всё больше и больше, собрались и вернулись назад, в Междуреченск. Для меня это возвращение оказалось настоящим горем. Я вернулась в замороженное царство, где мальчики и девочки такие же холодные, как мороз на улице под минус сорок,  равнодушные друг к другу и противоположному полу.  Но я успела перенести свою любовь на другого парня, на Бориса, однако такого же замороженного, как сама Сибирь, где я теперь жила.
      С тех пор прошло более чем полвека, но никогда более и никого не любила я так, как их. Было всё, что угодно: два замужества, двое детей, и многое другое, но только не любовь. А те два образа парнишек, поселившись в моей душе навечно, иногда прихотливо вспыхивают, освещая мой путь, особенно когда становилось грустно. Я уже не помню их лиц, не помню фамилию второго, что звали Борисом,  но хорошо помню, что слишком рано я смогла испытать всю глубину смятенных чувств, которые не у всех бывают, а потом всю жизнь искала любви и уже не находила...
***
   Потом был город Бийск, где я осталась на сорок лет. Родители ещё несколько раз переезжали с одного места на другое, до тех пор, пока я их не похоронила. Но из Бийска меня, как и родителей, всё время тянуло куда-нибудь уехать. Однако в двадцать лет я смогла купить кооперативную квартиру в Бийске, набрав взаймы денег на первый взнос у многочисленных родственников и родителей, тем самым привязала себя к этому месту. Как я потом буду рассчитываться, почему-то заранее не переживала: подойдёт время, Бог даст, и рассчитаюсь. После окончания мукомольного техникума, начала работать Инспектором по закупкам и качеству сельхозпродуктов. И уже через год я расплатилась за первый вступительный взнос со всеми, кроме родителей, пытаясь всё чаще ездить в командировки. А родителям отдала долг в три тысячи много позже, когда вышла замуж и появились лишние деньги. Хотя они и не хотели брать, но потом взяли и подарили их на свадьбу брату. После окончания Алтайского Политехнического института (теперь – он Технологический), получила специальность «Химическая технология высокомолекулярных соединений», начала работать в Алтайском НИИ химической технологии, где в лаборатории занимались изобретением нового ракетного топлива и взрывчатки.
    В отделе НИИ, в химимическом подразделении, где я трудились более двадцати лет, все разработки шли с грифом секретности «СС» – «совершенно секретно», поэтому за границу выезжать мне было нельзя, даже в Болгарию, куда обычно ездили  все наши сограждане. Зато я старалась ездить по командировкам, все в отделе знали, что я не отказываюсь от поездок, в отличие от многих сотрудников.    А ещё я ежегодно подавала заявление в свой профсоюзный комитет, чтобы перед уходом в отпуск мне выделили бесплатную или пусть даже с пятидесятипроцентной скидкой, путёвку.
     За двадцать лет работы в НИИ, бывая в командировках,  я объездила весь Советский Союз, а во время отпуска ездила и по туристическим путевкам. Я побывала во всех республиках страны: Прибалтика, Украина, Татарстан, Узбекистан, Таджикистан, Грузия, Аджария, Крым, Кавказ и многие – многие другие места – города  и посёлки.
***
  Нашему отделу довелось усовершенствовать качество существующих промышленных взрывчатых веществ на основе нитроэфиров. Разработали шланговые заряды, состоящие из полиэтиленовых шлангов, заполненных новой взрывчаткой. Заряды испытывали в Кузбассе, где я когда-то жила, а теперь ездила к ним на испытание. Шахтеры бурили шпуры – скважины цилиндрической формы – начиняли их патронами в полиэтиленовой оболочке, то есть шланговыми зарядами, а затем, используя детонатор, подрывали каменный уголь в шахтах и забоях, оценивая качество наших новых ВВ. После испытаний, когда встал вопрос о том, кому ехать с документами по всем утверждающим организациям, в том числе и в Министерство, то отправили меня.
    Я хорошо помню момент, когда я приехала в Москву, и пришла в Министерство, оформив пропуск, и встретилась с ответственным работником. Он взял мои документы, скользнул по ним взглядом, сказал:
     – Вы знаете, сейчас я занят, подождите меня в коридоре. Мы Вас пригласим.
    – Хорошо. Только мне сегодня же надо уехать из Москвы в Ленинград, иначе на вокзале придётся ночевать. А потом ещё в Новгород надо попасть. Документы оставить?
     – Нет, подождите в коридоре.
   Эх! Сейчас бы душ принять, да кофе горячего попить! Руки оттягивала сумка с вещами, продуктами и плащом. Пришлось выйти в коридор, присесть в кресло. Я съела пирог с повидлом и… задремала. Прошло больше часа, я проснулась, с трудом разомкнула веки. И чтобы окончательно разогнать сон, встала и прошла по коридору. Неожиданно обнаружила приёмную министра. Дверь оказалась открытой. Я заглянула внутрь и увидела девушку примерно моего возраста, она доброжелательно улыбнулась мне.
   – Здравствуйте! – сказала я и добавила: – Сегодня вот только что приехала из Алтайского края, надо подписать документы в вашем Министерстве. Человек, к которому я приехала, очень занят. Можно мне записаться к министру на приём? Он же имеет право подписи вместо своих заместителей?
   – Хорошо, я сейчас узнаю, есть ли у него окошечко, возможно, он и примет вас. Секретарь вошла в кабинет министра. Я села в приёмной, приготовила документы, вынула зеркало, подкрасила губы, чтобы выглядеть более достойно, и ожидала, что будет дальше. Выйдя из кабинета, девушка сказала:
      – Чуть подождите, вас примут.
    Проходящий мимо мужчина, у которого я была, увидев меня, остолбенел.
     – Вы что тут делаете?
    – Договорилась о приёме у министра. Он меня примет. Вы же заняты!
   – Вы что, с ума сошли? Я вышел, вижу: вас нет. Пойдёмте сейчас же! И всё обсудим, обговорим и… подпишем!
Он извинился перед секретарём, схватил меня за руку, будто боялся, что я убегу, отвёл в свой кабинет, усадил, предложил кофе с пирожными, а когда я сказала, что мне сегодня же надо попасть в Великий Новгород, усмехнулся:
    – А туда можно и не ездить…
     – Это почему же? – удивилась я.
– Да потому, что в Министерстве вы свои бумаги утверждаете! Их надо было вначале в Новгороде подписать!
  – Да?! – спросила я и от неожиданности сделала ему замечание. – А почему вы мне только один экземпляр подписали? Их же три!
       – Зачем вам три?
      – Мне дали три на подпись…
   – С этого листа можно сделать хоть тысячу копий, – ответил он. Но утвердил все три экземпляры, сам взял у секретаря печать и поставил на документах отметки.
     Я приехала в Ленинград, переночевала у брата, увидела племянников, на автобусе за три часа доехала до Великого Новгорода. На заводе удивились тому, что утверждённые в Министерстве документы привезли им на подпись, но задним числом подписали их, сказав, что подпись эта будет чисто символической. Меня всё же устроили в гостиницу, и на другой день я была у памятника тысячелетию Руси, возведённому в 1862 году. На нём я увидела известных и близких мне – Михаила Ломоносова, Александра Пушкина и своего любимого писателя Михаила Лермонтова. За то, что я без задержек и замечаний подписала все документы, в своём АНИИХТе мне выдали потом премию.
     Я часто заезжала в Москве к двоюродной сестре Ольге, которая волею судьбы из Приморского края переселилась в столицу, где зять – депутат Госдумы купил на имя её дочери трёхкомнатную квартиру почти в центре города. Однако я больше бывала в Ленинграде, где учился, а потом женился и стал жить в Северной столице мой брат – Виктор. А недалеко от Петербурга, где часто бывала в командировках, находился наш опытный завод по изготовлению взрывчатки.
     В Санкт-Петербурге давно обосновалась и вышла замуж дочь моя, а вскоре переехала и я, купив в Центральном районе вначале комнату в коммуналке, а потом, когда окончательно  поняла, что назад не вернусь, продала свою трёхкомнатную квартиру в городе Бийске, и купила евродвушку в пешей доступности от станции метро Девяткино.
   И вскоре я почувствовала себя так, будто родилась и выросла в Санкт-Петербурге, и всегда тут жила! Даже услышанные фамилии были мне знакомы – Ветошкина – фамилия моей мамы, а фамилия отца – Шабалин… У здешней Ветошкиной на улице Моховой был приходный дом, Шабалин – тоже довольно известная в Санкт-Петербурге фамилия. А Десятовы и моя фамилия по мужу, были дворянами.
  Всё, что окружало меня, казалось мне знакомым и комфортным. Конечно, когда только я начала жить в коммуналке, отношения с соседями поначалу было довольно непростыми, но постепенно жизнь наладилась, тем более что я человек неприхотливый, всё, что мне нужно для жизни – это диван, где можно спать, стол, где хорошо пишется и окно, чтобы иногда отвлекаться от нагрузки на глаза. Примерно так говорила Марина Цветаева, и я в этом похожа на неё, хотя чему тут удивляться, мы родились с ней в одном и том же месяце – в октябре, она восьмого, а я двенадцатого числа. Кстати, на Загородном проспекте в этой  квартире тоже жила когда-то писательница Тамара Хмельницкая. Я нашла потом её публикации в журнале «Звезда». А однажды на нашу квартиру пришло письмо от какого-то Константина а/я 48, Индекс 199155. Он написал: «Здравствуйте, меня зовут Константин. Я ищу родственников или тех, кто знал Хмельницкую Т.Ю. для составления сборника воспоминаний. посвященном советскому поэту Геннадию Трифонову. Если Вы располагаете какой-либо информацией о Хмельницкой Т.Ю. (письма, фото, воспоминания), то прошу Вас, по возможности сообщить мне об этом. С уважением, Константин». Но ничего такого у меня и не должно было быть, поэтому я ему не ответила.
***
 А у меня для жизни было всё самое необходимое: отдельная  квартира – евродвушка, где я отдыхаю и пишу, а за окном прекрасный вид на детскую площадку в окружении новых красивых двадцатисемиэтажных домов, гордо устремлённых в небо, в одном из которых я живу, в просвете домов виден парк… Есть и комната в коммуналке в Центре, на Загородном проспекте, до Дворцовой площади можно дойти пешком, мы с соседкой ходили смотреть на праздник выпускников школ – «Алые Паруса», и возвратились домой под утро.
   Рядом – Дом писателя, где я провожу свои заседания литературного клуба «В гостях у Власты». Даже сейчас у меня два места жительства, как и у дочери: она живет у мужа и у себя в квартире – студии.
    Я богата на родственников, как близких: родной брат, два племянника, дочь с внучкой, а на Алтае остался ещё один внук, у него родилась правнучка, есть дальние родственники по отцу и матери.
  Однако страсть к переездам на новые места и к путешествиям у меня до сих пор не прошла. Я даже не «зарекаюсь», что могу переехать ещё куда-нибудь на постоянное место жительства. А пока ежегодно езжу за границу. Даже сейчас, во время пандемии, совсем недавно, в конце августа – начале сентября мы с дочерью успели съездить на десять дней в Турцию. А недавно купили не дорогую недвижимость – студию в Болгарии.







                ПЕРВОЕ ПРИЧАСТИЕ
Очерк

  В начале лета в Петербурге ещё была надежда на появление тёплой погоды, однако шёл июль месяц, две тысячи семнадцатого года, а солнца и тепла так и не появилось. Над городом постоянно висели, закрывая небо, тёмные низкие тучи, ежедневно моросил водяной пылью нудный дождь, изредка, набрав силу, и поддержанный ветром, хлестал тяжёлый, сплошной ливень… Горожане ходили в тёплых куртках, с накидками, зонтами, и казались серыми объемными и неуклюжими чудищами.
    Хмурое небо, мокрый асфальт и не просыхающие лужи настроения не поднимали, шли дни… месяцы ожидания, продолжительная весна, минуя лето, перешла в затяжную осень с промозглой сыростью, и ещё большим похолоданием.
В комнате, где я жила, тоже было холодно, сыро и темно... даже днём приходилось сидеть с включенными лампами! За единственным окном, совсем близко, чёрная, обугленная от пожара, обшарпанная стена соседнего дома. Дома наши, потемневшие от старости, более чем столетней давности, за время моего проживания здесь, никто, никогда не ремонтировал, стены не красил. Единственное, что появилось совсем недавно, так это водосточные трубы: старые, пришедшие в негодность, заменили на новые. Блестящие, они гордо взвились до крыши пятого этажа, а на фоне их новизны грязно-чёрное, с отбитыми углами здание поражало своей неприглядной убогостью, а притулившиеся рядом переполненные баки с мусором, редко очищаемые, неизменно приводили меня в бессильную ярость!
В своей коммунальной комнате я жила не так давно – лет десять, тогда и ремонт делала: клеила обои, которые по краям теперь обтрепались… с помощью фирмы построила  натяжные потолки с тремя светильниками и в ослепительно сияющей комнате на первое время поселился праздник… Когда же лампочки перегорели, я с трудом протиснула пальцы, выдернула из потолков гнёзды, заменила лампочки, а назад вставить не смогла. Теперь патроны болтались на проводах, потолки зияли чёрными дырами, а комната выглядела омерзительным сараем. Жизнь в этом замызганном помещении казалась невозможной... но заняться ремонтом я не могла: год назад заболело колено. Врачи – ортопеды поставили диагноз: гонартроз. Вскоре уже обе ноги отказывались ходить, и денег, чтобы нанять строителей для ремонта, не оказалось: пришлось их тратить на лекарства!
Болезнь выбивала из колеи. С болью просыпалась, с трудом поднималась, делала первые шаги, согнувшись и перебирая руками по всей длине дивана, через силу выпрямлялась, потом долго стояла, не решаясь сделать первый шаг, страшась появления пронзительной боли в коленях.
Выходила на улицу уже с тростью, ни на кого не глядя, сама мысль, что жизнь для меня закончилась, стала бессмысленной, приводила в бешенство, сознание, казалось, завязло и барахталось в мире страданий, душевной пустоты и боли. Как, чем лечиться? Все, что выписывали и предлагали мне врачи, не помогало: мази, уколы, таблетки,  физиопроцедуры! «Станет мне когда-нибудь легче, или так и буду мучиться всю оставшуюся жизнь?!», спрашивала я себя.
День ото дня становилось всё хуже, меня направили в институт имени Р.Р. Вредена, где равнодушный ко всему молодой врач тут же, не глядя на снимок, предложил операцию по замене сустава правого колена! Внутри меня всё вдруг вздыбилось, всколыхнулось сопротивление: как это на операцию, как это ложиться под нож, если меня как следует, ещё и не лечили, а уже поставили на очередь, где квоты дожидаются от трех до пяти лет?! Но операция – это, по моим понятиям, конец всему: несбывшимся мечтам, интересу к жизни, просто нормальному существованию! Поставят пластмассовые протезы, с которыми придется просто существовать всю оставшуюся жизнь! И не факт, что буду ходить без костылей! Эта новость не укладывалась в сознании: почему именно я? Ведь не такая я уж «возрастная», чтобы не ходить?!
Ортопед поликлиники предложил, как альтернативу, поставить мне уколы в колени, однако тут же оговорился:
– Правда, это не панацея от болезни! Кому помогают. А кому и нет! Однако купить шприцы надо было только в тех аптеках, адреса которых указал он, отдать, по моему понятию, целое состояние – сорок тысяч… Моей пенсии едва хватало на продукты и коммунальные платежи, и, по совету знакомой, я собралась попросить денег у депутатов.
***
Как-то странно жила я в последнее время: разочарование, подавленность, слабость, но главное, я не видела выхода из ситуации. Состояние отчаяния и безнадёжности не проходило. Вставала по утрам взвинченной и нервной, весь день чувствовала себя на взводе, а вечером долго не могла уснуть, всё думала: ценных вещей и золота, чтобы продать, у меня нет. Как, не унижая себя, попросить денег, чтобы купить шприцы? И не находила ответа! 
Но, вняв советам, записалась одновременно на приём в ЗАКсобрание, и к депутатам Центрального района. Меня выслушали, пообещали разобраться, но никто реально так и не помог. Приходили лишь письма с отписками. На одном из конвертов был изображен Дед Мороз и поздравление: «С Новым годом!» Соседка по коммуналке, взяв письмо из почтового ящика, смеясь, сказала:
– Вас уже в июле с Новым годом поздравляют! Это как в анекдоте: не успел негр приехать в Россию, как начал хвастать, что изучил русский язык. Его спрашивают:  «Ну, и чему тебя научили?» А он отвечает: «С Новым годом, пошёл на фиг!» Открыв новогодний конверт, прочла, что мой запрос рассмотрен, что имею право  воспользоваться льготами – записаться в реабилитационный центр на бесплатные обеды на два месяца, и – ничего более! Да, меня, действительно, послали подальше! Ноги не ходят, а мне предлагают на троллейбусах поездить, да еще и с пересадками, в какой-то центр, чтобы там бесплатно пообедать. Позвонив секретарю депутата, что принимал недалеко – на улице Рубинштейна, я собралась записаться на приём и поговорить с депутатом лично. Кратко рассказала секретарю о сути дела, но она спросила:
– А вы не пробовали сходить в Храм?
   – Причём тут Храм? Я у депутатов реальной помощи прошу!
     – А вы попробуйте! Иногда помогает!
    То, что мне предложили не деньги для дорогих уколов, а поход в Храм, я восприняла это, как пощёчину, кощунственное отношение к больным пенсионерам.
    В глубине души считала себя верующей, изредка бывала в Соборе Владимирской Иконы Божией матери, что находился в шаговой доступности от моей коммуналки. Иногда ставила свечи за здравие родных, или, поминая родителей – за упокой, набирала там святую воды. Однако за всю свою жизнь не нашла времени, чтобы исповедоваться, причаститься – начать ходить на службу и соблюдать церковные ритуалы, оправдывая себя тем, что я никогда в жизни этого не делала, да и мне вообще-то, некогда и начинать!
    Я не знала молитв, кроме одной – «Отче наш», не читала «Молитвослов» по утрам, и вечерам, хотя молитвенник у меня был, поэтому у священников считалась неверующей!    Однако разочарованная и подавленная я «поползла» не в Храм, а продолжала «обивать пороги» – ходить по инстанциям. У кого ещё можно попросить денег? В поликлинике творческих работников добилась того, чтобы собрали комиссию, утвердили необходимость покупки уколов «Fermatron». Надеялась, что подав заявление в Многопрофильный Функциональный Центр, верну хотя бы часть денег, потраченных на покупку шприцов, упорно продолжала собирать кучу необходимых справок, но отказали и там.
    Вдруг поняла, что надеяться мне не на кого! Получив очередную пенсию, я заплатила за коммунальные услуги и купила один шприц «Fermatron». На лечение коленей требовалось шесть уколов… значит, чтобы их купить, мне придется голодать шесть месяцев – полгода Жизни! Теперь я постоянно сдерживала себя, старалась лишний раз не заходить в продуктовые магазины, не провоцировать себя видом продуктов, полуголодная, я готова была выплеснуть негатив на любого, кто попадался на пути! С трудом скрывая внутреннюю нервозность, я насильно заставляла себя улыбаться. И ещё не факт, как сказали ортопеды, что лечение поможет! Никому нет дела до меня, несчастной, нищей пенсионерки, неспособной работать. Хотя, наверное, и депутатов  можно понять: пенсионеров в стране двадцать миллионов и всем не поможешь! И, будто хватаясь за соломинку, я записалась в реабилитационный центр. В один из дней я выглянула в окно и увидела, что дождь, как ни странно, закончился. Неужели погода налаживается? Зазвонил сотовый телефон – домашнего в коммунальной квартире не было, и я узнала голос знакомого писателя – Анатолия Васильевича.
    О своём желании более серьёзно приобщиться к Вере, я как-то мимоходом сообщала ему, однако давно уже забыла об этом. Мужчина, напомнив, предложил: 
    – Давайте завтра съездим в Храм! Можно встретиться у панно на Звенигородской.
    – Ой, завтра не смогу, мне капельницы ставят, – лгала я.
 – Вы же давно хотели покреститься, а теперь отказываетесь!
  – Я, вообще-то, крещёная, мне надо исповедоваться и причаститься. В детстве меня бабки крестили, мама сказала, что я «погружённая». А когда крестила свою дочь, крестили и меня. Но ни разу в жизни не была я на исповеди и не причащалась. А на Звенигородской два панно – первое на входе, а второе – в конце помещения, где встречаемся? – всё же не отказалась от поездки я.
    – У панно Семёновскому полку.
   Ежедневно я теперь ездила в реабилитационный центр, через силу занималась физкультурой, скандинавской ходьбой, посещала компьютерный класс, психолога, ароматерапию, даже пела и рисовала, а после бесплатного обеда ездила на экскурсии по городу и за его пределы. В центре не лечили медикаментами, и мне не верилось, что такая реабилитация хоть чем-то мне поможет, но меня там кормили, а я никому не рассказывала об этом, зачем радовать людей своими проблемами?
    – С двенадцати до двух мне надо быть на Невском, ставить капельницу, – вновь солгала я Анатолию Васильевичу. – А в какой Храм поедем?
    – На Адмиралтейскую. У меня там знакомый батюшка. Успеете на свою капельницу!
     – Хорошо! А что от меня требуется?
     – Завтра утром ничего не есть. И даже кофе не пить
   – Я хожу с тростью, мне неудобно в таком виде появляться в Храме, – созналась я.
   Однако стеснялась я самого Анатолия Васильвича. Он ещё не видел меня с костылём в руках. Представляю, как буду хромать, карабкаться по лестницам на глазах у мужчины, и когда тысячи иголок вопьются в колени, разрывая их, не смогу скрыть гримасу физической боли, искажавшей лицо, и он заметит, как я ужасно выгляжу!
    – У меня знакомая ходит с тростью, и ничего особенного нет. Даже наоборот, – сообщил он.
    – Хорошо, приду, – нехотя согласилась я.
   На другой день, проснувшись в шесть часов по звонку будильника, приняла душ… Особого настроения и желания куда-то ехать, вопреки собственному расписанию, не было, однако раз пообещала, пришлось собираться… Боялась и того, что проведя полдня на костылях, из-за усталости, напряжения и боли уже не смогу добраться до реабилитационного центра.
    Пить кофе, по заведенной мною традиции, тоже не стала, «соблюла пост», и вовремя появилась в здании метрополитена. На скамье у панно сидел пожилой, всё ещё красивый мужчина, похожий на седовласых благообразных старцев с икон,  и при первом же взгляде на него, можно было не сомневаться, что человек этот – глубоко верующий.
    Мужчина жил один и мне, вообще-то, нравился. Был он на год старше меня, и однажды подарил огромную книгу протоиерея Серафима Слободского «Закон Божий» в семьсот тридцать шесть страниц, но, главное, он с восторгом отзывался о моём творчестве: романах, повестях и рассказах. А кому не понравится, когда тебя хвалят?
    А теперь мужчина хотел приобщить меня к религии. В «Молитвослове» я прочла следующие строки: «Согрешающаго исправляти. Неведущаго наставити. Сомнящемуся добре советовати», поэтому на счёт Анатолия Васильевича я не обольщалась: в силу своей убеждённости в христианской Вере он, видимо, старался делать благие дела. Подумав о том, что ни он мне, ни я ему – ничем не обязаны, что между нами нет каких-либо особых отношений, почувствовала себя более раскованно. Но отвратительное мое настроение никуда не исчезло, мне никого не хотелось ни видеть, ни слышать, ни тем более куда-то без настроения ехать! Но, подстегнув себя, вышла из квартиры.
    – Доброе утро, Анатолий Васильевич! А, может, пойдем во Владимирский Собор, я изредка бываю там, потому что живу рядом, на Загородном проспекте? – спросила я, подойдя к мужчине.
    – Нет, там сидеть негде. Мне тяжело будет всю службу стоять, а вам тем более. Я уже договорился со знакомым батюшкой. Вы можете перейти на Пушкинскую
     –  Смогу, но Вы же говорили, что на Адмиралтейскую?
    – Нет, доедем до Автово, потом на автобусе или трамвае до Стрельны, до мужского монастыря. Называется  Сергиево – Невская пустынь. Место там уникальное и настолько намоленное, что молитвы, говорят, доходят сразу до Бога.
      – А я успею вернуться к двенадцати часам?
     – Мы итак встретились только с третьего раза, то Вам к врачу надо было, теперь на капельницу... Где находится поликлиника?
    – Невский, восемьдесят шесть. Поликлиника творческих работников…
    – Успеете!
    Одной рукой я цеплялась за перила, другой опиралась на трость, торопилась не отстать от мужчины, не глядя, попала ногой на края ступеней, и вдруг, поскользнувшись, чуть не упала. И тут же одернула себя: мне некуда торопиться! Сосредоточившись, уняла разгорячённые мысли и остановилась, а потом медленно перешла по переходу с «сиреневой ветки» – со станции метро «Звенигородская», на «красную линию» – «Пушкинскую».
    И заметила, как тяжело поднимался и сам Анатолий Васильевич. Высокий плотный, он тоже шёл довольно медленно. И зачем тогда ехать в такую даль, если сам плохо ходит? – подумала осуждающе я. Подойдя к краю перрона, всё же старалась не показывать невозмутимому Анатолию Васильвичу, что мне трудно даже стоять. Войдя в быстро подошедший вагон, села рядом с ним и, наконец, осторожно вытянула ноги, пытаясь расслабиться. Глянула в маленькое зеркальце, приложила носовой платок к мокрому, покрасневшему от волнения и напряжения, лицу, стараясь придать ему подобающее выражение. Скосила глаза, глянула на мужчину, не слушая, о чём он говорит и в душе продолжала возмущаться тем, что мне даже сидеть тяжело, а уж уезжать от дома так далеко – даже опасно. Как не нравилась мне эта  ненужная затея мужчины!
    На станции метро «Автово» вновь пришлось подниматься по ступеням, я  машинально шла следом за мужчиной и тяжело дышала. Во мне продолжал кипеть праведный гнев, волнение и тревога: что же это такое, время девять часов, а мы из метро выйти не можем?!  Разве смогу я вернуться назад вовремя? 
     – Эту станцию проектировали с подачи самого Сталина, – сказал вдруг Анатолий Васильевич. – Посмотрите на эти хрустальные колонны!
    – Здорово! – ответила я, хотя думать, воспринимать информацию не было ни сил, ни желания. Хотелось как можно быстрее добраться до места и, наконец-то, хоть куда-то присесть. Я провела рукой по уникальному хрустальному столбу и устало прислонилась к нему, как к стене. Опираясь на трость, долго слушала историю строительства станции метро. Когда мы, наконец-то, поднялись по ступеням наверх, у меня осталось одно желание: развернуться и уехать назад.
    С трудом, подавляя плохое настроение, подстегнула себя тем, что мне необходимо попасть в Храм, что я давно этого хотела, что осталось совсем немного. И главное, что я не одна, а со спутником, который знает всё, и поможет мне влиться в святая святых – сообщество верующих. Конечно, смешно думать о том, что, однажды попав в Храм, тут же  стану другой, однако начинать с чего-то надо!   
    Дойдя до остановки, мы сели в коммерческий автобус, Анатолий Васильевич купил билеты, заплатив за себя и меня. Ехали долго, мужчина, глядя в окно, комментировал увиденное. Я же видела обращённый ко мне взгляд его больших голубых глаз, слушала его и думала о том, что он, конечно, много чего знает, хотя это и понятно, ведь он – коренной ленинградец, верующий человек, он и должен много знать! Прислушалась, он рассказывал о чудесном Кресте из икон, что защищает и осеняет Санкт-Петербург и Россию. С севера нас охраняет Тихвинская икона Божией матери, с юга – Казанская, с запада – Смоленская икона Божией матери, ну, а с востока – Иверская Богоматерь. В центре этого Креста находится икона Владимирской Божией матери.
    – Очень интересно. Впервые об этом слышу! – всё же поддержала разговор я.
    Конечно, всячески скрывая недовольство тем, что едем бесконечно долго, что мне пора возвращаться, чтобы попасть в реабилитационный центр хотя бы к обеду, однако, взяв себя в руки, уже не перебивала его.
***
   Наконец, автобус остановился рядом с монастырём. Выйдя,  окинула взглядом незнакомые, окружённые деревьями невысокие строения монастыря, опёршись левой рукой на трость, правой перекрестилась. Анатолий Васильевич сказал, что надо знаменовать себя крестным знамением и перед входом в храм, и в помещении, где идёт служба и перед иконостасом,
    Потом, чтобы не подставлять мужчину, для которого Вера – смысл его жизни, старалась чаще осенять себя крестом и делать земной поклон, правда, не так, как прихожане – я лишь слегка наклоняла голову. Казалось, что если низко поклонюсь, то могу и не распрямиться, у меня не только колени болят, но и спина. И все будут надо мною  смеяться, в том числе и Анатолий Васильевич. Я не целовала икон, не прикладывала к ним лба, и даже не знала, как это делается и для чего, а, не зная смысла и значения этих действий, лишь следила за передвижением Анатолия Васильевича и поведением верующих.
    Людей в Храме оказалось немного, они жались по краям помещения, около расставленных лавок, и я обратила внимание на мозаичный пол, такой же интересный и древний, как в одном из монастырей Болгарии, куда ездила по турпутевке.
    Мужчина предложил мне присесть на одну из свободных лавок. Оказалось, что мы опоздали на утреннюю службу, за что Анатолий Васильевич, подойдя к священнику, успел получить выговор, попросил благословения, исповедовался и вернулся ко мне.
     – Подойдите к батюшке, исповедуйтесь, – сказал он.
    – Ой, я боюсь и  не знаю, о чём  говорить, – испуганно ответила я.
    – Ну, за всю жизнь-то свою, припомните, поди, какие-нибудь  грехи, и расскажите.
    Я впервые оказалась в нелепой пугающей ситуации, когда не знала, что делать, как перешагнуть невидимый барьер, как подойти к совершенно чужому человеку и открыть самую унизительную правду о себе. Видела, как верующие целуют крест и евангелие. Однако, подойдя к молодому священнику, была так напугана, что не смогла поцеловать ни крест, ни евангелие, ни руку священнослужителя и неожиданно для себя начала со слов лжи:
    –  Я давно не исповедовалась, поэтому забыла, как это делается... И продолжала говорить, почему-то, от имени большинства:
   – Мы иногда много едим – это обжорство, расстраиваемся – это уныние…
     – Мы – это кто? Говори за себя! – перебил батюшка.
   – По жизни я хотела много чего достичь, торопилась, ничего не успевала, оттого и расстраивалась – а это уныние, в утешение много ела, особенно сладкого, а это обжорство, – сказала я.
    – Перед  исповедью пост соблюдала?
   – Да! – искренне ответила я, думая, что утром, по совету Анатолия Васильевича, ничего не ела, но, отойдя от священника, начала сомневаться: может, перед причастием надо было особый пост соблюдать? Тогда какой? Взволнованная и рассеянная, я вернулась к Анатолию Васильевичу.
    – Вас допустили до причастия? – спросил он.
    – Не знаю.
    – Пойдите, спросите.
 – Ой, давайте вместе подойдем, и вы спросите…      Священник едва закончил исповедовать верующих, как мы подошли к нему, Анатолий Васильевич спросил:
    – Вы допустили матушку к причастию?
    – Да, конечно, – подтвердил священник.
   В мужском монастыре шла служба, где-то наверху монахи пели молитвы. Их красивые, слаженные голоса завораживали, но   чувствовала, что служба – это не моё: я не понимала ни одного слова из того, что они пели, а батюшки говорили. Я не знала молитв, воспринимая их просто звуками, сидела и думала о том, что скоро – через три  месяца, куплю все-таки ещё три шприца, из необходимых шести, а заведующий отделением травматологии из Гериатрического центра обещал бесплатно поставить уколы в колени. Ещё три месяца ожидания – и, я думаю, после уколов сразу же станет легче, я смогу ходить! И мне пора уже съездить на Фонтанку, сто сорок восемь, заранее записаться в регистратуре на комиссию, которая направит на госпитализацию.
    Служба заканчивалась, скоро можно будет добраться до Реабилитационного центра! Увидев, как крестятся прихожане и Анатолий Васильевич, отвлекалась от своих неровных мыслей и тоже осеняла себя крестом. Началось причастие. Священники вынесли чашу с вином. Люди по очереди подходили к ним. Приближалось ещё одно незнакомое и роковое для меня священнодействие: я совершенно не знала, как себя вести. Анатолий Васильевич, шагая рядом, наставлял, как надо скрестить руки, не забыть, назвать свое имя, а после причастия поцеловать чашу.
    Поняв, что мне вновь придется перешагнуть через себя, сделать новое, немыслимое для себя действо, я смутилась, подойдя к священнику, назвала свое имя и замерла. Чем сильнее было мое душевное оцепенение, тем далее я стояла, как вкопанная.
    – Рот открой! – наверное, поняв мое состояние, попросил батюшка.
    Я открыла рот, мне влили из ложечки вино с кусочком хлеба. Невменяемая, я продолжала стоять.
  – Целуй чашу, – послышался голос священника. Наклонившись, я прикоснулась к чаше, в которой было вино, видимо, с кусочками просвирки, и вернулась к наставнику.
      – Ну, вот, вы всё правильно сделали, – заявил он.
     – Спасибо вам, – ответила я, увидев знакомого мужчину, и наконец, пришла в себя. Спокойный, даже флегматичный, он знал все обряды, чувствовал и ориентировался в Храме, как у себя дома.
     – Нам можно уходить?
    – Нет! Вот когда все верующие причастятся, нужно будет ещё приложиться к Кресту,  народу немного, успеете в свою поликлинику, не надо заранее переживать.
  Я не переставала волноваться. Гонимая нетерпением, готовая бросить Анатолия Васильевича, видя, что тот не торопится. 
     – А я хотел вам клумбы показать со цветами, есть здесь и захоронения известных людей, можно посидеть на скамье, я рассказал бы подробнее о Троице-Сергиевой пустыне.
Нет, давайте в следующий раз, сейчас мне некогда! Для меня сегодняшний поход в Храм – уже подвиг!
Когда садились в автобус, я, чтобы не показывать свою нервозность, спросила:
      – Анатолий Васильевич, а какие вы молитвы читаете?
   – По «Молитвослову». Я вам книгу – «Закон Божий» подарил, там всё написано!
     Взвинченность моя не проходила. Хоть и убеждала себя в том, что если и не успею попасть на обед, опоздаю, или даже пропущу, поголодаю денёчек, ничего страшного не произойдет! Но теперь голод раздражал и расстраивал меня всё больше. Невесело думала о том, что, не успев исповедоваться и причаститься, как тут же нагрешила: изворачивалась, лгала священнику о том, что давно не исповедовалась, а сама на исповеди никогда не была, говорила Анатолию Васильевичу, что опаздываю в поликлинику ставить капельницу, а сама стремилась попасть на обед, и оттого ещё больше переживала. Вот зачем только я лукавила, выкручивалась, зачем?! И ещё больше грешила!
 Однако после первого же посещения Храма, когда исповедовалась и причастилась, начала читать молитвы по утрам и вечерам. Вначале медленно, запинаясь на каждом слове и не понимая смысла. Чтение давалось с трудом, времени уходило много... Я прочитывала вначале все утренние, потом вечерние молитвы не раз и не два, пытаясь вникать в смысл текста, поняв их, читала всё быстрее. Поклоны делала, наклоняя голову к бумажной иконке Николая Чудотворца, иногда лёжа, иногда сидя на диване, не зная, правильно ли делаю, однако долго стоять на ногах всё равно не могла.
  Понимала, что для меня важнее сейчас хотя бы познакомиться с текстом молитв. Кроме утренних и вечерних читала необходимые, по моим понятиям, молитвы: охраняющие в опасности, исцеляющие от болезней. И всё больше находила в них смысла и глубокой мудрости, мне даже показалось, что я не стала чувствовать себя такой одинокой и не защищённой, как раньше. Ежедневно читая молитвы, стала автоматически  запоминать их, будто учила, и вскоре уже знала основные наизусть.
     В молитвах я вспоминала Анатолия Васильевича, будто своего духовного отца. Это благодаря ему я приобщилась к молитвам. Это он хотел показать мне весь монастырь и пообщаться, а я всё время пыталась как можно быстрее сбежать от него! Дорогу в мужской монастырь теперь знала, просто надо выбрать время, чтобы съездить одной, ещё раз исповедоваться, по-настоящему очиститься от грехов, которые набрала раньше и сейчас, не успев причаститься! Думаю, нужно позвонить «наставнику» и поблагодарить за всё!
***
   Однажды мое внимание привлекла заметка  в газете «Метро»: «28 мая 2017 года из Италии, города Бари, привезли Мощи святителя Николая Чудотворца вначале в Русскую Православную Церковь в Москве, а 13 июля ларец с ребром Николая Чудотворца прибыл в Санкт-Петербург спецрейсом и доставлен в Свято-Троицкую Александро-Невскую Лавру, где рака с Мощами будет находиться до 28 июля 2017 года.
    Верующие, образуя огромные очереди, устремились в Лавру, чтобы приложиться к Мощам Николая Угодника. За пятнадцать дней к Мощам святого преподобного Николая Чудотворца в Александро-Невской Лавре поклонились около пятисот тысяч человек. Уже завтра рака с ребром Николая Чудотворца, после торжественного молебна, отправится через Пулково обратно в Италию.
  Как сообщалось ранее, ковчег с мощами Николая Чудотворца покинул Папскую базилику итальянского города Бари впервые за девятьсот тридцать лет. В Москве святому поклонились около двух миллионов человек.
Святитель Николай – один из самых почитаемых святых в христианском мире. Согласно житию, он стал творить чудеса при жизни – молился о тонущих судах и спасал моряков, избавил город Миры от голода, а его горячая молитва помогала несправедливо осужденным добиться правды».
     Я понимала, что выстоять шесть, а то и двенадцать часов, конечно, не смогу. Да и достойной себя не считала: попасть в Храм и приложиться к Мощам должны лишь истинно верующие!  И продолжала ходить на свою реабилитацию. В тот день, когда мы занималась в компьютерном классе, вошла заведующая Надежда Александровна и объявила: – Наш реабилитационный центр обратился к организаторам Александро-Невской Лавры с просьбой пропустить нашу делегацию без очереди, заявку подписали. Завтра будет возможность попасть к Мощам Николая Чудотворца.  Желающие могут записаться.
  В этот день – двадцать седьмого июля две тысячи семнадцатого года, стояла на редкость солнечная, и даже жаркая погода. Неожиданно убежали куда-то тучи, небо стало глубоко синим, город заиграл разноцветными красками цветущих на клумбах цветов и растений. Напоённые влагой кусты и деревья после непрерывных дождей сверкали насыщенным изумрудом, чистый и омытый город  блестел проспектами, крышами домов и Храмов. Под каскадом солнечных лучей разгорался день, ликуя  и празднуя победу света над серостью и мраком!
    В этот предпоследний день нахождения мощей в Санкт-Петербурге, от столовой после обеда, на двух микроавтобусах, мимо километровой очереди верующих, мы подъехали к входу в Невскую Лавру. Я поразилась тому, что на первое в своей жизни причастие я сходила семнадцатого  июля, а ровно через десять дней – двадцать седьмого июля пришла приложиться к Мощам Николая Угодника. И поняла, что это – Чудо: Высшие силы допустили меня к Мощам сразу же после первого причастия!  Нас построили по двое, и одной из первых поставили меня, как человека, державшего в руках трость. Даже не верилось, что я так запросто попаду к Мощам Николая Чудотворца. Ожидала какого-то особого возвышенного настроения не только от себя, но и от окружающих меня, однако все было обыденно, как всегда. Люди разговаривали о своем, толкались, пытались встать впереди всех, а две пожилые дамы даже поругались, не понимая важности момента.   
     И всё же с полчаса пришлось постоять. Впервые за всё лето солнце не скупилось посылать свои лучи на землю Петербурга. Наверное, с непривычки, а может, от переутомления, лицо мое покрылось красными пятнами. Почувствовала себя довольно плохо: стоять было тяжело, кружилась голова, хотелось присесть, даже на ступени, но я сдерживалась из последних сил. 
    Наконец, нам разрешили подняться на ступени Храма. Буднично входили вовнутрь… На входе стояли волонтёры – мальчик лет двенадцати и женщина лет сорока, они вручали бумажные иконки Николая Чудотворца. Женщина объясняла:
    – Эти иконки уже приложены к Мощам. А вы сразу же начинайте молиться и проговаривать просьбы, пока идёте к раке с Мощами, не забудьте приложить крестики и свои иконки, если взяли с собой, всё заранее приготовьте!
   Я подходила к раке, впервые в жизни успевая произносить:
   – Господи, исцели мои ноги! Господи, исцели ноги! Господи, исцели мои ноги…
    Подойдя к раке, услышала наставление волонтеров:
    – Приложитесь вначале сами, потом крестики, иконки, потом чуть пройдите, и приложитесь ещё раз!
   Видела, как впереди идущие верующие целовали-лобызали стеклянную крышку Раки, а потом прикладывались лбом, я послушно выполнила все указания, не успев опомниться, разволноваться, испугаться или сделать что-то не так, как церемония приложения к Мощам на этом закончилась. Всё прошло очень быстро. Вдруг я вспомнила о фотоаппарате. Оглядевшись, сделала снимок толпы, окружающей раку. Естественно, мне тотчас же запретили фотографировать, но единственный снимок на память об этом важном событии успела сделать, и он у меня остался.
    Выйдя из тёмного Храма, я зажмурились от бьющего в глаза солнечного света. Стоящая рядом, не старая ещё дама, неожиданно сказала:
     – Я не вижу, чтобы все побросали костыли и побежали!
   Я подозрительно посмотрела на неё, думая о том, что люди, в основе своей, все-таки, неблагодарные, понятно, что сразу никто не побежит! А если ты – неверующая, зачем приходила?
    Как бы то ни было, я начала приобщаться к той религии, что была у моих родителей – христиан при моём появлении на этот свет, поэтому я и должна стать истинной христианкой, но никак не приверженкой какой-то другой религии! И скорей всего, я не случайно приложилась к Мощам Николая Угодника.
    Утром проснулась бодрой, и вдруг заметила, что обычные бессмысленные и ненужные думы о том, что всё плохо только у меня одной,  исчезли, будто после долгой и продолжительной болезни произошёл перелом к улучшению, и я очнулась. И вдруг осознала, что опять вела себя неправильно: вместо того, чтобы думать о Боге, Душе и высших материях суетилась и даже затеяла фотосессию!
***
    В августе, на праздник Успенья Богородицы, рано утром я вновь встретились с Анатолием Васильевичем на той же станции метро «Звенигородская». И вновь попала в мужской монастырь, не пугаясь уже, исповедовалась и причастилась. На этот раз я узнала имя своего духовника – иерея Игоря. Мы так долго с ним разговаривали, что Анатолий Васильевич удивился, а священник рассказывал мне притчу. Теперь я хоть понимала и слышала слова молитв и старалась не торопиться, но на обратном пути, уже добравшись до станции метро «Маяковская», когда Анатолий Васильевич предложил подняться на эскалаторе,  я, не обращая на него внимания, пошла  вверх по ступеням пешком. На Невском проспекте, на остановке троллейбусов, куда мы подошли, мужчина начал было что-то рассказывать, но оглушенная нетерпением, я уже не слушала его. И тут же вошла в подошедший «свой» десятый троллейбус, и за полчаса до окончания обеда появилась в столовой.
    Уже дома я поняла, что опять вела себя неправильно в отношении Анатолия Васильевича. Вновь суетилась, стремилась поскорее уехать... А если не умею сдерживаться и настраиваться на нужный лад, то нечего вместе с ним и ездить, ещё больше  грешить!
   Через несколько дней я позвонила Анатолию Васильевичу с тем, чтобы извиниться перед ним и поблагодарить его, однако он с обидой начал высказать:
  – Я вас брать с собой больше не буду! Надо было на эскалаторе подниматься, а вы меня по лестнице протащили! Я все ноги себе истоптал! Вам одно говоришь, а вы другое делаете! Нельзя быть такой упёртой!
   Я вспомнила слова из книги Архимандрита Тихона «Святые несвятые», которую недавно прочла, что характер не лечится. И успокоилась! Ну, что теперь, если характер такой, вдобавок к обстоятельствам! Жаль! Мужчина, в общем и целом, мне нравился.
    С момента первой исповеди прошло три месяца. Я вдруг заметила, что трость мне стала мешать. Когда ходила в магазин, то брала её в одну руку, а небольшую сумку-тележку, куда складывала купленные продукты, в другую. Бывая в магазине, ставила трость в угол, проходила в зал, уходя домой, забывала её, и зачастую возвращалась в магазин. А потом вообще перестала брать с собой. Вначале ходила осторожно и недалеко от дома, потом без трости дошла до Дома писателя… Исчезла та острая боль в коленях, когда невозможно было даже наступить на ноги. Неужели болезнь сама собой отступила? Зачем тогда полгода жизни – все весенние и летние месяцы я потратила на жесточайшую экономию, чтобы купить уколы? И купила, но надо ли их теперь ставить? Когда боль прошла, я перестала натирать колени мазями, моя бедная кожа от них итак давно шелушилась, появились даже красные химические ожоги… Перестала принимать и дорогущие хондропротекторы – всю эту ядовитую химию, и теперь внимательно наблюдала за реакцией моего организма: что произойдёт дальше? Продолжала читать молитвы, и вдруг подумала, а, может, это они мне помогают? После того, как становилось всё хуже и хуже, после того, как я почти год пользовалась тростью так, что на правой ладони у меня появилась огромная мозоль, когда я не могла сделать и шагу без опоры, теперь хожу, радуюсь жизни, себе и людям, окружающим меня... Всё чаще приходят мысли о том, что после исповеди, причастия и приложения к Мощам произошло, действительно, Чудо! Мне, только что повернувшейся к Богу лицом, Высшие силы оказали милость и доверие, хотя я их не заслужила!
    Прошло пять лет. А я продолжаю ходить на своих ногах без боли, без трости, я так и не поставила в колени с таким трудом выкупленные уколы!























       ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ
                Рассказ

Небольшой тунисский самолёт оторвался от земли, взлетел, и начал набирать высоту. В знак благодарности раздались редкие хлопки пассажиров. Я не первый раз летаю в самолетах за границу, и каждый раз, если это глубокий вечер или ночь, выглядываю в иллюминатор, восхищаюсь огненной панорамой более чем пятимиллионного города – Санкт-Петербурга. Внизу виднеются, словно отражённое звёздное небо, бессчётные огни вдоль рек, каналов и узнаваемых зданий. По мере того, как поднимается самолёт, огней становится всё больше, волшебная карта города всё шире, а звёздному городу со светящимися стрелами улиц и проспектов, строго очерченными площадями, башнями, Соборами, Храмами и другими знаковыми сооружениями, кажется, нет ни начала, ни конца. Паутиной разноцветных огней любуюсь до тех пор, пока самолёт не ныряет в облака.
Пристёгнутая ремнём, сижу в кресле салона, и начинаю вспоминать, как ещё недавно я передвигалась с помощью трости, поэтому последние два года никуда из Петербурга не выезжала. На этот раз, собираясь в дорогу, испытывала настоящий  панический страх: выдержат ли, не подведут ли меня больные и слабые ноги? Ещё недавно я пользовалась тростью и только недавно начала ходить на своих не надёжных ногах без опоры, но далеко от дома отходить всё же боялась.
Девушка из турагентства «Алоха», подавая страховку, сказала, что болеть за границей не желательно, потому что воспользоваться страховкой можно будет, если  доплатить ещё тридцать долларов. Я промолчала, не признаваясь, что еду за границу ещё больная –  впервые после двухлетнего перерыва. И только мечтаю без проблем добраться до аэропорта, умудриться попасть в салон самолёта, улететь в другое государство, и после четырёхчасового перелёта суметь встать, выбраться из кресла, забрать багаж и дойти до автобуса.
А то, что в Тунисе придётся почти полмесяца жить  в сорокаградусную жару, под палящими лучами солнца, меня мало беспокоит. Я стремилась, как можно быстрее попасть к морю, надеясь, что горячее африканское солнце добавит организму витамина «D», укрепит мой слабый иммунитет, свежий воздух почистит легкие, а морская вода послужит моим коленям, суставам и коже солевыми примочками.
***
Временная разница Туниса с Санкт-Петербургом – два часа, поэтому через четыре часа, когда мы прибыли в аэропорт «Монастир», местное время оказалось около восьми часов. Я, хоть и не спала всю ночь, смогла забрать свой чемодан, пройти контроль, не забыла отдать анкету, которую заполнила ещё в самолёте латинскими буквами. Хорошо, что распечатку анкеты сделала дома, а там только переписала. Всё было новым, непонятным, но я справилась!
Гид назвал мне номер автобуса и я, выйдя из ворот аэропорта, увидела вдалеке множество, стоящего между растущих пальм, транспорта. Идти пришлось минут пять. Мой белый новый удобный чемодан с четырьмя колесиками легко подчинялся малейшему движению руки. Наконец, я оказалась возле своего автобуса. Чемодан ставить в багажник никто не собирался, мне самой пришлось осторожно наклонить его и положить боком с краю. Дома я не поднимала тяжелее двух килограммов и вновь удивилась тому, что смогла поднять почти десять! Автобус долго развозил туристов по отелям, а оставшиеся трое – я  и молодая женщина – Светлана с двенадцатилетним сыном Иваном,  наконец-то, вышли у самого дальнего отеля города Сусса – Tergui Club Aguapark. Так, в середине июля, в самый разгар лета и максимальной жары я появилась в отеле Туниса.
***
На ресепшене не говорили по-русски, однако отдыхающая туристка немного знала французский язык и объяснила администратору, что мне нужен первый этаж, так как подниматься наверх тяжело. Мужчина – администратор подал мне ключ, но пообещал дать другой номер, как только появится директор. Я узнала, что чемодан можно оставить на ресепшене, а самой перекусить, тем более, что завтраки здесь начинались с шести утра. Выпила кофе… Взяла омлет, положила на тарелку по ломтику дыни и арбуза.
Вернувшись к стойке ресепшена, всё через ту же переводчицу, объяснила, что не буду ждать директора, а пойду в тот отель, который дали. Мужчина понял, и отправил молодую уборщицу готовить номер к заселению. Общительная переводчица из отдыхающих отвела меня к двухэтажному особняку, назвав его – бунгало. Войдя из дворика в свой номер через входную дверь, увидела из комнаты ещё одну дверь и вышла на бетонную площадку, со стоящими на ней столом и стульями. Теперь я с удовольствием сидела на площадке, похожей на балкон, наблюдала за редко проходящими отдыхающими, удивляясь тому, что их мало, и только потом поняла, что все давно уже на пляже.
У входа на пляж заметила человека в военной форме, с автоматом наперевес. Вспомнила, что в Суссе от рук террориста погибло около тридцати шести человек и столько же было ранено, когда он ворвался в отель. Наверное, теперь военные охраняют  туристов. Может, этот отель и был? Но, отбросив негативные мысли, стала наблюдать за уборкой. Загоревшая до черноты молодая уборщица в синем халате, сверкая большими тёмными глазами, улыбалась мне. Я видела, что девчонка-туниска старается: она помыла пол, ванную комнату, даже окна, поэтому чаевых я дала ей целый доллар, хотя «переводчица» предупредила, что больше динара давать не нужно.
Сняв тёплую одежду, я приняла душ, надела купальник и отправилась мимо охранника к берегу, ибо море было в десяти шагах от моего бунгало.
***
Появившись на пляже, несказанно удивилась тому, что мне кричали, называя по имени и отчеству, и махали руками двое незнакомых упитанных, одного роста и комплекции коротышек, показавшихся мне толстыми детьми. Боже, кто это?! И только, подойдя поближе, поняла, что эта низкорослая молодая женщина в чёрном купальнике, которую я не сразу узнала – приехавшая со мной на автобусе Светлана, со своей копией – двенадцатилетним сыном Иваном. Других знакомых у меня всё равно не было, поэтому, найдя место под зонтом рядом с ними, разделась и пошла по горячему песку к морю.
Солнце в бесконечно глубоком, без единого облачка, белёсо-бирюзовом небе, медленно поднималось к зениту, казалось, что при сорока градусах оно сожжёт всё живое. Однако пронизанный жарой день я переносила легко. Видимо, влажный морской воздух всё же понижал температуру. Ласковые  тёплые волны лениво катили друг за другом, бережно омывая белый мелкий песок. Пройдя вглубь моря, удивилась и чистоте воды. Прозрачная, она показывала не только дно, но и плавающих вокруг моих ног небольших резвых рыбок. Я рискнула кинуться в волны, и поплыла к буйкам, огородившим участок моря. Руки и ноги казались деревянными, но я не торопилась, примерно за час несколько раз проплыла туда и обратно. Порадовав себя достигнутыми успехами, вышла на берег, расстелила коврик, взятый из отеля, накинула полотенце и легла на него, чтобы позагорать. Прикрыв панамой лицо, расслабилась и впервые за последнее время ощутила вдруг, как блаженное тепло проникает внутрь через кожу. Вскоре уже все клеточки моего тела насквозь пропитались этим божественным солнечным теплом, и я, наконец-то,  ощутило жару, как живительное и горячее блаженство.
Ослеплённая белым сиянием, перемежала купание с лежанием под божественно ласковым огненным светилом. Два часа пролетели, как единый миг, а так не хотелось вставать и уходить! Но пришлось, иначе можно было и обгореть! Нет, не зря я сюда прилетела: наконец-то, здесь и сейчас почувствовала себя необыкновенно счастливой! И хотя прошлая ночь была бессонной, день показался мне особенно блаженным. Я не сгорела, не устала, а только ощутила в душе реальный бесконечный праздник!
На обед отправилась в приподнятом настроении, набрала в тарелку мелко нарезанных овощей: свежей белой и красной капусты, огурцов, баклажанов и помидоров, сдобрила оливковым маслом. Овощи были обыкновенные, на вид такие же, как у нас, в Петербурге, но показались отчего-то очень вкусными! Затем добавила в тарелку горячего тушёного мяса… На телеге с колёсами вновь были выложены нарезанные дыни и арбузы. Их я взяла на десерт. И села за стол рядом со Светланой и Иваном. Официант предложил нам по бокалу вина, красного или белого на выбор. После обеда я сразу же заснула, сказалось то, что в самолёте я не смогла уснуть.
Все последующие дни я наслаждалась купанием в очень солёной морской воде, принимала солнечные ванны, стараясь не пользоваться кремом от загара, подумав: ну, обгорю, так обгорю, и кожа обновится! Солнце не уставало светить, море и песок –  принадлежали всем туристам, никто друг другу не мешал! И вновь ощущение радости, счастья и благости захлестнуло меня! Лежала и думала о том, что именно такие редкие, пока ещё доступные радости оправдывают существования и смысл моей жизни!
***
На следующий день рядом с нами появились новые соседи Светланы – Юлия с сыном Андреем, оба высокие и стройные. Инициативная Юлия предложила после обеда съездить в центр города Сусса в Медину, сходить в музей…
– Мы только что приехали, поэтому сразу много загорать нельзя. И вам нельзя – второй день пошёл. У меня схема есть, как самим добраться до Медины. Гид дал.
– А почему бы и нет! В музее надо побывать, – согласилась я.
После обеда мы подошли к остановке, благо она была рядом с отелем, сели в автобус, заплатили по два динара. Хотели попасть в музей, но был понедельник, и он оказался закрытым.
– Поселения Сусс, Утика и Бизерта были основаны финикийцами в период между 1100 и 600 лет до нашей эры, – показывала свои познания Юлия.
– Ничего себе! Это сколько же тысяч лет городу, в котором мы сейчас находимся!? – восхитилась я
Стояла невыносимая жара. Мы побродили по вонючему рынку, где продавали продукты и вещи – самодельные дешевые товары: шляпы, сувениры, расшитые цветными нитками блузоны; а также фрукты, овощи и сладости собственного производства – халву и лукум. Я сказала своим туристкам, что мне ничего из этого не нужно и договорилась ожидать их через час возле магазина  недалеко от остановки автобусов.
От города Суссе у меня осталось странное впечатление: лицом к единственной дороге стояли прекрасные белокаменные дворцы, а на балконах сушились старые ковры и тряпки… А между дворцами небольшие расстояния были засыпаны мусором, небрежно запаханным в землю. В воздухе носились полиэтиленовые пакеты и грязн
На городских дорогах не было ни светофоров, ни перекрестков, водители неслись по ней, интуитивно пропуская друг друга, и, как ни странно, не было ни пробок, ни столкновений, и аварий у них, почему-то, тоже не было.
В Медине мне пришлось сидеть полчаса одной. Я жалась в тени, у причала стоял катер, на который, видимо, и приглашал нас мужчина, что ходил по нашему пляжу. С моря дул свежий ветер и разгонял удушливую жару,  Я купила в палатке пол-литра воды из холодильника за полдинара, которая потеплела за каких-то пять минут, однако ветерок и вода спасли меня. Сидела на скамье, стоящей недалеко от входа в магазин, рядом с муляжами лежащих верблюдов; возле меня сидели две, одетые во всё чёрное девушки в парандже на лицах, явно, что не туниски. Я постоянно оглядывалась на вход в магазин, чтобы не пропустить своих попутчиц. Мимо бегали продавцы сигарет, предлагали и мне, а когда я покачала головой, то услышала:
– Гашиш? – предложил мне продавец наркотиков. Я начала переживать уже, что девушки, с которыми я приехала,  могли меня бросить и уехать в отель. И не представляла, как буду добираться, если не стала запоминать номер автобуса, на котором мы приехали, знала лишь название остановки, куда нужно ехать. И все же не заметила, как подошла Светлана, красная, как помидор. Я хотела  сказать ей об этом, но передумала: у самой, наверное, тоже был такой же вид.
Мы пошли искать автобус, на котором приехали в Медину. Когда подошли к остановке к стоящему на ней автобусу, водителя в нём не увидели. Полицейский, с которым Юлия поговорила на французском языке, она, кстати, была из Петербурга, посчитал своим долгом найти автобус, однако не нашёл и остановил проезжающий пустой автобус, посадил в него нас и тунисцев, давно уже ожидающих транспорт, и отправил его по маршруту. Странно работают здесь гаишники, они не наказывают водителей, а помогают им, пассажирам и движению транспорта.
Вообще-то, дни отдыха мчались здесь так быстро, что не успели проводить понедельник, когда мы ездили в Медину, уже   прововожали день вторника, который подошёл к концу. Валяясь на пляже и купаясь в море, я молила Бога о том, чтобы этот безмятежный отдых никогда не заканчивался, и находилась в состоянии эйфории.
***
Когда вечером, блаженно расслабленная, появилась в столовой, Светланы с сыном там не оказалось. Теперь у них была своя компания из четырех человек, мальчики быстро сдружились, да и у мам, наверное, нашлись свои общие интересы. Я села за первый свободный стол.
– К Вам можно подсесть? – спросила  дама, держа в руках такую же тарелку, как у меня. Кареглазая шатенка, с правильными тонкими чертами лица, была довольно полной, передвигалась вразвалку, словно уточка, казалась доброжелательной  и улыбчивой.
– Конечно, присаживайтесь. Давно приехали? Откуда? – начала спрашивать я, пытаясь втянуть её в разговор. Настроение у меня превосходное, торопиться некуда, а спать ещё рано. Дама, в перерывах между едой, начала рассказывать о себе:
– Я приехала из-под Москвы, хотя родом из Украины. Живу в России давно, вышла замуж в двадцать три года за русского – высокого блондина с голубыми глазами, на восемь лет меня старше. Когда познакомилась с ним, я была верующей, регентшей, пела в церковном хоре. А он был неверующим. Мы поженились. Я наставила его на путь веры, муж стал священником, а я – матушкой.
Я с восхищением посмотрела на неё, впервые увидев близко жену священника – матушку. Приобщилась к вере я совсем недавно. Год назад впервые исповедовалась и причастилась… потом  смогла приложиться  к мощам Николая Чудотворца, когда их привозили из Бари в Свято-Троицкую Александро-Невскую Лавру Санкт-Петербурга. А в этом году отмечала 250-летие Храма Владимирской Божьей матери. Храм находится рядом с моим домом, недалеко от   Загородного проспекта. Мне посчастливилось отметить Пасху за одним столом со священниками. Кстати, прихожанином этого Храма был когда-то и Фёдор Достоевский.
Вначале я с глубочайшим вниманием и благоговением внимала словам матушки, но чем дальше шёл разговор, тем больше он мне не нравился: она перешла на критику в адрес России за неправильное поведение с Украиной. Интересно, а сама-то она и дети её, где живут? Неужели все вокруг плохие, кроме неё? И перевела разговор на другую тему, спросив о том, как она устроилась, и нравится ли ей номер.
– Да я немного доплатила – всего десять долларов, поэтому номер у меня хороший.
– А можно посмотреть Ваш номер? – спросила я, не торопясь остаться одной. – Можно!
Помещение у неё оказалось точно таким, как у меня, и даже через две двери от моего бунгало, но нигде ничего не подтекало и не шумело, всё было исправно, в отличие от моей сантехники, где, только зажав дырявый шланг пальцем, я могла попасть под душ. И вода из-под моего крана текла непрерывной горячей струйкой, не работал кондиционер, в комнате стояла парниковая  духота. Потом я увидела, что и на полу в моей ванной комнате иногда появляется вода. Неужели здесь не экономят воду? Сколько раз можно подавать заявку на ремонт? Сантехники лепят изоленту на шланг, уходят, а она вскоре отлетает.
Я собралась уходить, однако матушка продолжала исповедь:
– Мой муж вскоре стал меняться не в лучшую сторону, начал даже рукоприкладствовать. Но ради детей я не разводилась, пока он сам не предложил мне развод. Первый ребёнок у нас родился аутистом, чем старше был, тем агрессивнее становился, все разбивал, разносил, а когда вырос, стал вообще опасным, и я отдала его в Интернат. Но чего мне стоило прожить с ним эти двадцать три года! Даже сейчас, вспоминая о нём, расстраиваюсь, вот почему у кого-то всё хорошо: и семья, и нормальные дети, а мне достался такой ребёнок? Поэтому меня люди бесят, хочется всех поубивать, всё разнести, но приходится сдерживаться, я стараюсь быть приятной и улыбаюсь, потому что сама работаю с детьми. У меня своя фирма, я открыла класс по подготовке детей к школе. Родители платят за подготовку, но год от года школьников становится всё меньше.
– А сколько у вас своих детей? – перебила я, зная, что у священников зачастую бывает их много.
– Родилось потом ещё двое, уже нормальных. После развода я долго ходила к психологу, и столько денег перетаскала, и так достала её, что она отказалась от меня, сказав, что после сеансов со мной, сама потом лечится и все деньги, что я отдаю, тратит  на своё лечение. Сейчас, когда дети выросли, я переехала поближе к Интернату. А ещё… я настолько разочарована в Церкви, её служителях и в религии, что сейчас стала совершенно неверующей – атеисткой.  Я поняла, что вижу перед собой далеко неадекватного человека. И ушла в своё бунгало с намерением больше с ней не общаться.
                ***
На другой день мы – как недавно заселившиеся в отель, встретились с гидом – Ольгой, она разменяла мне доллары на динары, приняла заявку на ремонт сантехники и начала рассказывать о предстоящих экскурсиях. Конечно, мне хотелось увидеть основные города Туниса, и за тридцать семь долларов я купила экскурсию на поездку: Тунис-Карфаген-Сиди Бу Саид.
Мы сидели в огромном холле, мимо нас ходили отдыхающие арабы. Бросился в глаза полный мужчина в стёганом халате и женщина в парандже, шароварах и платье.
– Здесь все наоборот: тунисцы-мужики в халатах ходят, а бабы в брюках, – заметила Светлана, сидящая рядом со мной.
– Нет, это не тунисцы, они в таких одеждах не ходят, – перебила Ольга. – Тунис, конечно, арабское государство, но в наших оте-лях часто бывают соседи – это алжирцы и ливийцы, потому что на западе Тунис граничит с Алжиром, а на юго-востоке – с Ливией. А вот Тунис – единственная арабская страна, где женщины равны в правах с мужчинами. Государство запрещает мужчине иметь более одной жены. За факт наличия второй супруги предусмотрено уголовное наказание. Женщины носят европейскую одежду, поэтому их легко отличить от других арабок. Законодательство запрещает им носить паранджу, в Тунисе разрешены аборты, легализована проституция. Рождаемость в стране самая низкая среди мусульманских стран, поэтому, если женщина другой страны  родит ребенка от тунисца, ей обеспечено гражданство. Тунисцы не соблюдают Рамадан, редко бывают в мечети, либерально относятся к алкоголю. Тунисец, выпивающий за обедом бутылку вина или рюмку-две финиковой водки – вполне обычное явление. 
    Заметив, что Светлана не купила ни одной экскурсии, я спросила:
    – А вы куда-нибудь поедите?
    – Нет! Мы лучше на эти деньги что-нибудь купим
  – Такие вещи и дома можно купить, – заметила я, понимая, что говорить ей бесполезно.
***
  – Для того, чтобы поехать на экскурсию, и там пофотографировать, мне нужно зарядить аккумуляторы,– сказала я Ольге.– А у меня розетка не работает.
Ольга сделала на ресепшене заявку на вызов электрика  администратору, но оказалось, что розетка работает только при включенной лампочке.
   –  Да у меня и лампочки в ванной нет! – возмутилась я и начала объяснять, что надо сделать, показывая то на фотоаппарат, то на воткнутые в зарядное устройство аккумуляторы. Администратор  взял мой зарядник, повертел его и передал стоящему рядом парню, видимо, электрику. Поблагодарив Ольгу и администратора, и я подала ключ от бунгало электрику, чтобы тот пошёл и занялся ремонтом.  Парень вышел на площадку второго этажа, сбежал вниз по каменным ступеням на первый этаж, где начиналась выложенная плиткой дорога к морю и моему бунгало, и остановился.
     – Иди! Работай! – крикнула я, и жестом показала: – Иди!
Но тунисец ничего не понимал, или делал вид, что не понимает. Он спокойно стоял с моим зарядным устройством и ключом от моего номера и глядел, как я медленно начинаю спускаться вниз. Меня стало раздражать, что он за мной наблюдает. Не хотелось, чтобы молодой мужчина видел, как я карабкаюсь, цепляюсь за широкие каменные перила, с трудом ставлю вначале одну ногу, к ней приставляю, чуть сгибая, другую… Я всегда старалась спускаться и подниматься здесь по широким ступеням, сосредоточившись на каждом шаге и каждом движении. С моими больными коленями, меня даже в очередь поставили на операцию по замене коленного сустава, и я с трудом хожу по ровной-то дороге, а ещё не так давно пользовалась тростью… Сейчас, видя неподвижно стоявшего внизу тунисца, начала торопиться и… зацепилась носком сандалия за ступеньку, рука соскользнула с широкого поручня, и со второго этажа я полетела вниз! Хорошо, что мысли мои работали холодно и чётко: уцепиться за противоположную стену, удержаться… если не ухвачусь за дырчатую каменную кладку, то разобьюсь. И успела зацепиться правой рукой за другую сторону стены, но ненадолго: рука не удержала моего веса и я, ударившись лбом о стену, отлетела на нижние ступени. Даже сейчас не понимаю, как парень, спокойно наблюдающий за моим падением, не подбежал, не приостановил, не поддержал меня?! Просто стоял и смотрел, как я падаю вниз! Я не потеряла сознания, но лежала неподвижно, ощущая, что не могу  даже пошевелиться. Подбежали люди, вокруг собралась толпа, глядя на меня, как на покойницу. Администраторы – тунисцы, подняли и уложили меня на лежак, стоящий рядом, кто-то из них принёс аптечку, кто-то обтер разбитый лоб от крови, заклеили  пластырем бровь, принесли воды в пластиковой бутылке, приложили ко рту, дали попить. Неожиданно я почувствовала, что мое тело отошло, и я попыталась сесть. Меня приподняли, посадили, ощупали руки и ноги, убедившись, что переломов нет, подняли на ноги. По щеке текла кровь, рассечённой оказалась левая бровь, появились огромные сине-красные царапины на плече и руках, но главное, я задела большой палец левой ноги, я уже разбивала его о невидимый камень, когда купалась в Балтийском заливе. И вот снова повредила его!
Я огляделась: притихшие туристы и администраторы смотрели на меня с немым сочувствием, и вдруг я увидела матушку, которая неприкрыто и торжествующе улыбалась! Это придало сил, я шагнула, а потом и пошла, еле двигая ногами, к своему бунгало. За мной плёлся с ключами и зарядником электрик, шли ещё какие-то люди. Нашлись тунисцы, говорящие по-русски. Мне быстро сделали розетку, подключили лампочку, кондиционер… Закрыв двери, я легла на кровать, тут же уснула, и проснулась только утром. Увидев подушку, залитую кровью, напугалась, отлепила пластырь и засыпала рану привезённым из дома стрептоцидом. Вскоре на брови образовалась белая корочка, и кровотечение прекратилось.
  ***
На другой день обнаружила, что мои пол-лица в царапинах и синяках, а обе кисти рук и большой палец левой ноги в багровых пятнах. Палец болел: скорей всего – ушиб, если бы был перелом, наступить на ногу я бы не смогла. В шесть часов утра отправилась на завтрак. Заметила матушку, но здороваться с ней не захотела. Вспомнила, как она радовалась моему падению. Однако она, подойдя, спросила:
– Ой, а что это с Вашим лицом? Как здоровье?
– Здоровье у меня такое же хорошее, как у вас, а что вы ещё хотите узнать?
– Ничего, – ответила она, искоса глядя на меня.
Поняв, что матушка не только не сочувствует мне, но и радуется моему горю и провоцирует на негатив, взяла себя в руки, спокойно сказала:
– Я бы вас  попросила больше ко мне не подходить и ничего не спрашивать!
И, действительно, я отдыхать приехала… а не работать бесплатным психологом, чтобы потом самой лечиться. Кажется, что из верующей матушки она превратилась даже не в атеистку, а в настоящую ведьму! Теперь я с ней даже не здоровалась. И, думаю, мне вообще не надо было с кем-то ещё общаться. Взгляды, интересы и видение мира у разных людей такие разные! А я сама по себе!
В столовой, как всегда, глаза разбегались от изобилия и разнообразия: более десяти видов мясных, столько же рыбных блюд, колбас, сыров, «молочки»; прекрасная выпечка, торты, пирожные, вкуснейшие свежие  салаты, обязательно в наличии арбузы и дыни
Всё свежее, вкусное, прямо-таки удовлетворение полнейшее. У меня «все включено», поэтому мне предлагали ещё вино, пиво, и алкогольные коктейли. Интересно и то, что за это время у меня исчезла горечь во рту, которая мучила по утрам и в Петербурге, а потом я перестала чувствовать и сердце, болящее где-то за спиной, и кишечник стал работать, как часы. А что, питание здесь, в отличие от питерского, наверное, без нитратов, без ГМО и пальмового масло. Хорошая кухня! Прозрачное море, тонкий белый песок! И до моря – всего десять шагов! Чистое питание, чистое дыхание, свежий воздух, и наконец-то, за последние два с половиной года я увидела такое яркое солнце – с утра и до вечера! Солнце, воздух, вода и жара под сорок! А что? Рядом пустыня Сахара! А падение переживём! Подумаешь, несколько синяков! Главное, что переломов нет! И номер у меня теперь шикарный, починили, даже краны не подтекают!
Вскоре я отправилась на пляж, и, перейдя грань будничной реальности, очутилась в мире блаженного волшебства, отключилась от суетной действительности до обеда. Позже позвонила Ольге, перенесла экскурсию с субботы на среду, напомнив, что двадцатого июля я улетаю, хотя вряд ли за неделю синяки пройдут. Приеду домой со шрамами, как герой с войны.
***
В воскресенье стало особенно жарко – за сорок градусов. Однако на пляже я продолжала блаженствовать. Мне не нужно было соревноваться с кем-то из людей, чтобы получить своё место под солнцем. В выходные, как обычно, было просто нашествие алжирцев, и наш отдельный пляж заполонили их семьи: мужчины купались в море раздетыми, а женщины – в платьях, штанах и платках, их дети кричали и веселились, хотя мы привыкли к тому, чтобы у нас было тихо и свободно. Двое алжирцев – молодые муж с женой начали кидать друг другу мяч. Огороженная буйками территория не такая уж большая, чтобы в ней устраивать соревнования, поэтому вскоре ретировались наши женщины и мама с ребёнком. Я плавала до буйков и обратно, примерно метров по пятьдесят, вернувшись, останавливалась на мелководье, чтобы передохнуть и настроиться плыть очередную пятидесятиметровку, и не обращала внимания на игры арабов, думая даже, что если кинут мяч в мою сторону, приму участие в игре, понравится им это или нет. Но алжирская пара сама отодвинулась, сместилась с центра, давая мне дорогу.
Вечером я взяла с собой в столовую фотоаппарат, чтобы сделать снимки, запечатлеть с веранды вид на море, и своё бунгало. в двухэтажном доме. Собираясь в поездку на экскурсию, подумала о том, что мне пора бы уже купить какие-то сувениры – подарки себе и дочери, поэтому после ужина отправилась смотреть на покупки, сделанные Светланой, чтобы понять, что можно привести из Туниса. Однако то, что она купила, мне не понравилось: какие-то не то палантины, не то широкие шарфы, или тонкие полотенца, притом с затяжками. Я подумала о том, что эти вещи мне и даром не нужны. Куплю две-три банки оливкового масла, кофе в зернах, может, магнитиков и всё.
Когда после ужина шла к Светлане, фотоаппарат болтался на веревке у меня на руке, до сих пор помню его тяжесть, я шла и фотографировала всё вокруг. Куда потом он делся – не знаю, потому что поначалу я настолько была уверена, что оставила его у Светланы в номере, что, хватившись отсутствия фотоаппарата ещё вечером, хотела тут же вернуться, чтобы забрать его, но не пошла к ним,  думая, что утром мама с сыном сами принесут его мне. Но когда я увидела в столовой Ивана, и тот сказал, что ничего не знает и надо спросить у мамы, я поняла, что случилось неладное.
И зачем мне нужно было идти смотреть на чужие подарки? Увидев Светлану сидящую за столом, подошла  и спросила:
– Света, я вчера оставила у вас фотоаппарат, вы его не видели?
– Нет. Я не видела. После завтрака можно пойти и посмотреть.
Я удивилась её словам: если фотоаппарата нет, то зачем мне идти смотреть на то, чего нет? Но поплелась к ней, ничего не понимая. Светлана показала рукой на кровать, где я сидела, и что его там нет, будто я сама этого не видела, зачем-то порылась в своем чемодане.  Я с удивлением наблюдала на ней, но подумала о том, что взять фотоаппарат она все же не могла, тем более, что мы всегда приглядывали за сумками друг друга. Да и зачем? Ведь у каждого из них есть свой смартфон?
– Ладно! Нет, значит, нет! – сказала я.
– Наверное, у вас из номера украли! На выходные приезжали алжирцы или ливийцы, а они, говорят, всю технику воруют: мобильники,  нетбуки, фотоаппараты, зарядники, – заявила она.
А может, действительно, так и было, от Светланы я могла принести фотоаппарат в своё бунгало, бросила на стол, а сама вскоре уснула при открытой балконной двери, потому что кондиционер в моей комнате не работал. Зайти мог любой, кто шёл мимо… потому что бетонная дорожка проходила как раз под моими окнами. На следующий день утром я проверила даже сейф, вдруг положила туда, но и там его не оказалось. Поняв, что всё потеряно, я подошла к стойке ресепшена, написала заявление, что из отеля пропал фотоаппарат, и поняла, что пора смириться с потерей!
Да что же это такое? То упала со ступенек, то потеряла фотоаппарат? А с ним исчезли и фотографии, еду в столицу – Тунис, Карфоген и Белый город, а снимать нечем. Да, надо самой быть более собранной, а для этого с кем попало не общаться. Однако вскоре я смирилась и с тем, что фотоаппарат окончательно утерян, и терять больше нечего, и с тем, что мир несовершенно устроен, а ожидать  порядочности и справедливости от чужих людей вовсе не стоит.
После обеда, комфортно устроившись, я лежала на пляже, подставив бока солнцу. И вновь чувствовала божественное тепло, пронзавшее насквозь и расслабляющее тело, постепенно негативные мысли улетучивались, а я лежала и думала, что вот оно – настоящее счастье, которое всё оправдывает и очищает, а больше ничего и не надо! Плавать сегодня  нельзя – вчера вечером впервые прошёл дождь, были высокие волны, кстати, впервые за время моего двухнедельного жития в городе Суссе. Волны пригнали водоросли, вода  бурлила, ноги путались в них, и плыть по высоким волнам я не решилась, поэтому просто попрыгала в воде у берега там, где водоросли еще не отвоевали участки нежного песка, и продолжила загорать. А в десять часов, как обычно, парень-тунисец проводил на пляже часовую гимнастику. Появляясь на берегу, он кричал:
– Гимнатика, гимнатика!
И туристы тянулись к нему.
В обед сходила в столовую. Арбузами и дынями, кстати, я здесь, наверное, хорошо почистила  почки, съедая три раза в день – утром, в обед и вечером по куску арбуза и дыни. В Петербурге я ни арбузы, ни дыни принципиально не брала, зная, что они напичканы нитратами.
К вечеру море успокоилось, водоросли  унеслись в неизвестном направлении. Вдруг я услышала возгласы, туристы собрались полукругом и все кого-то фотографировали. Любопытствуя, я тоже встала, вошла в тёплую, уже прозрачную воду и увидела в окружении людей плывущую голову. Медуза! Она чуть шевелилась  и, видимо, блаженствовала в ласковой и тёплой воде.
Подошёл охранник – молодой человек в военной форме, с автоматом наперевес, нагнулся, выдернул медузу за голову из воды, и бросил на береговой песок. Туристы переместились на берег, продолжая снимать её смартфонами.
– Медуза! Еще одна медуза! – закричал Иван.
– Они после дождей всегда греются у нас, – сказал подошедший аниматор, которого туристы между собой называли: «Гимнатика»!
***
Экскурсионный автобус подошёл прямо ко входу в отель, оказывается, что изо всех туристов живущих здесь, еду на экскурсию только я одна. Подойдя к сопровождающему  гиду, объяснила ему, что я упала, разбилась и попросила посадить меня поближе к выходу.
– Если вам тяжело, можете не ездить, деньги у Ольги заберёте и всё!
– А она вернёт?
– Конечно!
– Хорошо! Но я попробую съездить. Можно сяду на первое сиденье?
Гид кивнул, дама, расположившись сразу на двух первых сиденьях, неохотно пододвинулась, и автобус тронулся. А я вспомнила о том, что Ольга и не предлагала мне вернуть деньги за экскурсию, а вдруг я не поеду, и она не отдаст?
Смотреть пока  было не на что, кроме розовых фламинго, отдыхавших вдалеке на озере, да аистов расположившихся в гнёздах на столбах линий электропередач.
Гид – мужчина средних лет, тунисец, сидел на первом сиденье, почти рядом со мной и продолжал говорить о том, что Тунис всё же – арабское государство. Население составляет чуть больше одиннадцати миллионов человек, территория – около ста шестидесяти четырех тысяч квадратных километров.  Государственный язык – арабский. Большинство населения знает и французский. Девяносто восемь процентов населения исповедует ислам…
Однако я постоянно отвлекалась, глядя то в окно, то на дорогу и не сразу поняла, о ком он говорит, сказав, что после революции они стали жить намного хуже. Раньше до тысячи долларов получали, а сейчас пятьсот… Ничего, о революции  потом в Интернете прочитаю.
***
Мы добрались до Карфагена к середине дня. Сгорая от жары, я смотрела на осколки разрушения, произошедшего много тысяч лет назад. Видела глыбы колонн,  изъеденные песком временем, они поражали своей мощью. Как смогли люди многие тысячелетия назад до нашей эры из камня и мрамора выточить такие кружевные узоры на колоннах, каким  умением и мастерством надо обладать им, живущим тысячелетия назад. Вложенный в эти глыбы чудовищный труд вряд ли под силу нашим современникам! Туристы разглядывали уникальные колонны, а гид, поднявшись повыше, чтобы его все  видели, начал рассказывать:
 «Согласно легенде, город этот был основан тирской принцессой Элиссой, которая бежала из родных мест после дворцового переворота. Произошло это в 814 году до нашей эры. Элисса и её сторонники долго плыли по морю, и высадились на сушу в Тунисском заливе. Беглая царица пожелала купить участок земли, но местный вождь не собирался продавать землю, он пообещал продать только клочок, равный по площади размеру воловьей шкуры. Следующей же ночью Элисса приказала изрезать шкуру вола на тонкие полоски и обнести ими довольно значительный участок земли, обозначив таким образом, свои новые владения. Именно так и был основан город Карфаген в Тунисе. Не случайно построенная в центре цитадель носила название Бирса, что в переводе означает «шкура».
Карфаген славился самой печально-известной особенностью религии – финикийцы приносили в жертву первенцев с целью задобрить богов.
Карфаген строился два раза. Первый раз – финикийской принцессой Елиссой, и был назван Карфагеном, что на её пуническом языке означает «Новый город». После разрушения Карфагена Римом, он был отстроен заново, как столица римской колонии –Африка. Потом нахлынули толпы варваров, затем Карфаген был захвачен византийцами, а потом арабами.
Город интересен археологическими раскопками. Под римскими сооружениями были обнаружены пунийские водопроводы. Интересны были и термы императора Антонина Пия в Археологическом парке. Рядом с термами находится летний дворец беев: сегодня это резиденция Президента Туниса. Фотографировать дворец нельзя, как и местных жителей без их разрешения, так и полицию.
Сбылся призыв римского  деятеля по имени Марк Порций Катон, который каждую свою речь заканчивал фразой, ставшей  крылатой: «Карфаген должен быть разрушен!» Сегодня Карфаген является пригородом Туниса. А в связи с его величайшей исторической ценностью он был включен в список всемирного наследия ЮНЕСКО».
***
Солнце пекло так, что мне стало плохо. Я ушла раньше времени, стала искать свой автобус, но не находила. Потом побежала по кругу, заглядывая во все автобусы, напугалась, что уехали без меня, запаниковала, но тут увидела женщину, сидевшую рядом со мной, подошла к ней, и она показала на автобус. Вскоре мы отправились в Белый город – Сиди-Бу-Саид. Красить стены в белый цвет, а окна, ставни и двери в голубой предложил один из богатых французов для того, чтобы сохранять в домах прохладу.
О нём гид сказал: «Не зря этот город  Туниса считается самым романтичным городом Африки. Красивейший бело-голубой город – место, которое многие годы вдохновляет художников и поэтов всего мира на создание великих шедевров». Я тоже была в восторге от вида этого живого городка. Даже вымощенные какой-то уникальной каменной плиткой улицы впечатлили меня. Город полностью был выложен ею от стены одного дома до стен другого.  И не было ни единого клочка земли, не уложенного этой старинной плиткой. Всё, как в сказке! И жаль, что нет фотоаппарата, и нельзя увезти эту сказку к себе домой!
В Тунисе мы сходили на обед, который мне не особо понравился. В нашем отеле кормили гораздо вкуснее и разнообразнее. Единственное, чем порадовали улицы Туниса – своей похожестью на Парижские парки, Соборы и магазины с фиксированными ценами. И живут здесь сейчас самые богатые люди. Эх, если бы ещё и снимки сделать!
***
Оставалось два дня моей жизни в Суссе. Теперь я не доверяла никому: завернув бумажные купюры: стодолларовую и нашу двухтысячную в плёнку, пристегнула булавками к купальнику. И плавала с ними и загорала. Боясь потерять деньги, постоянно перекладывала их из шляпы в кошелёк и назад. Или пристёгивала к купальнику, изредка оставляла в сейфе, которому тоже не доверяла. В предпоследний день, положив деньги в сейф, оставила в кошельке своем несколько динар, чтобы купить воды в дорогу и отдать чаевые уборщице. Светлана уезжала на день раньше, я – на следующий день. Придя на пляж, я положила кошелёк с мелочью в карман халата, и отправилась купаться.
Я поплавала, вышла из воды и, подходя к зонту, заметила, как Светлана в спешке сгребает песок в свою лёгкую подстилку. Я спросила, зачем она это делает.
– Меня попросили привезти немного песку. Вот набираю. Грамм триста увезу с собой.
Я вначале удивилась, а потом подумала, ну, мало ли что, может, человеку такой песок в диковинку, и она хочет похвастать перед родственниками или подругами, какой, здесь мелкий и белый песок.
На другой день Светлану с сыном после завтрака увезли в аэропорт. А я собралась купить оливковое масло, сладости в подарок себе и дочери. Вспомнила вдруг, что кошелек с мелочью остался в халате. И вернулась в свой номер. В кармане оказался лишь песок, а кошелёк мой бесследно исчез. Ну, что? Неужели меня обокрали прямо на глазах? Кошелёк был тяжёлым от мелочи, наверное, Света подумала, что денег в нём много? Теперь я понимала, зачем она сгребала песок в подстилку. Скорей всего, это она успела вытащить кошелек из моего халата, который висел внутри зонта, но, увидев, что я выхожу на берег, успела суть его в песок. А потом, когда собралась уходить, загребла его вместе с песком в свою подстилку. Ведь кроме неё никого рядом не было! Теперь стало понятно, кто забрал и фотоаппарат. Сомнений уже не было. Я грешила на то, что вещи украли чужие, а оказалось, что далеко ходить и искать вора не надо. Ворами были свои, и всё это время находились рядом!
Пора уезжать. Понравился ли отдых? Да, несомненно! Я накупалась, поплавала в море почти две недели, посидела на диете, подлечилась. У меня за это время исчезла горечь во рту, что мучила меня по утрам от продуктов, продаваемых в магазинах Петербурга. Я хорошо загорела, а в конце отдыха начала плавать вглубь моря где-то метров по пятьсот, хотя вначале трудно было проплывать даже по пятьдесят или семьдесят метров. Однако мое блаженное состояние не портилось и не исчезало ни на миг. Какая-то невиданная чудесная энергетика вселилась в меня, и каждый раз оказывала непонятное воздействие на весь организм, приводя в состояние настоящей эйфории от нахождения в этом земном раю. Лежа на боку или животе, я боялась лишний раз повернуться, даже шелохнуться, чтобы не отпугнуть это чудесное истинное наслаждение.
Уезжая домой в Санкт-Петербург, я твёрдо была уверена, что вернусь в Тунис вместе с дочерью, покажу ей этот уголок – настоящее чудо природы, мне есть с чем сравнивать свои впечатления, ведь я успела побывать более чем в пятнадцати странах мира!
                Июль 2018











               
                БАНДИТ
     Очерк

Ещё прошлый год моя тридцатилетняя дочь – Любовь собиралась съездить со мной  в Тунис, однако не успела вовремя оформить документы на первый свой загранпаспорт, а я отказалась её ждать, так как на сентябрь месяц мне пообещали бесплатную путёвку в санаторий «Восток – 6», находящийся недалеко от Зеленогорска.
В Северную Африку я слетала в августе, а через две недели, загоревшая, похудевшая, полная сил и энергии, вернулась в Санкт-Петербург.
Дочери, получившей не так давно загранпаспорт, пришлось ехать одной.
– Мама, ну, куда мне ехать? Я одна боюсь.
  – Да хоть куда! Ты же нигде не была! Поговори с подругами, может, с кем-нибудь договоришься и съездишь.
– Да заранее надо было договариваться, – попросила она. – А сейчас купи мне  путевку в том же туристическом агентстве, где брала сама, можно в тот же Тунис, расскажешь обо всем подробнее, туда хоть визу оформлять не надо. Я, конечно, в шоке, что впервые поеду одна, да ещё и в мусульманскую страну!
– Ну и что? Тунис – не такая уж и мусульманская страна. Ничего страшного не произойдет, если общаться с местными по мере необходимости, притом на некотором расстоянии, тогда поездка в Тунис будет ничуть не опаснее, чем в Карелию, куда ты не раз ездила с подругами…
Благими  намерениями устлана дорога в ад. Я сама уговорила дочь оформить  заграничный паспорт, с тем, чтобы она хоть немного отдыхала, ненадолго освобождалась бы от огромной нагрузки в виде маленького и больного ребёнка. И согласилась купить ей туристическую путевку. Неожиданно цены на поездки в Тунис с летних месяцев, когда ездила сама, не только не упали, но и подскочили. Обошла все близлежащие туристические агентства, но всё было напрасно. День ото дня цены росли. Мне находили варианты, я звонила дочери, но она всё критиковала: то отель не благоустроенный, например, как на острове Джерби, то идти до моря далеко, не понимая, что действовать в данном случае нужно быстро и решительно. Наконец, остановились на том же, трехзвёздочном отеле, где отдыхала я. Время шло, денег было ровно сорок тысяч рублей, а цена на путевки в Тунис, и даже в «мой» отель предлагали уже за сорок восемь тысяч рублей. Притом отдыхала я в Тунисе две недели, а теперь за эти деньги нельзя было купить путевку даже на неделю!
Заброшенные и отодвинутые на задний план мои дела, уже не терпели промедления: надо было самой готовиться к поездке в санаторий, забирать свою путевку, съездить на Невский проспект в поликлинику творческих работников за справкой № 70, собрать в чемодан свои вещи. Я теряла время, переживала и волновалась, добровольно вменив себе в обязанность купить дочери турпутевку, ниже по стоимости, чем брала я. Но усилия мои были напрасны: цены подняли все агентства! Тогда, посмотрев по своему ваучеру, где туристическим агентом у меня был «Экспресс-тур», находящейся рядом с моей поликлиникой, я отправилась туда: может, без посредников будет дешевле?
Неожиданностью для меня оказалось и то, что агентство специализируется по трём странам: Тунис, Болгария и Черногорье. В Болгарии я была, в Тунисе побывала дважды, потому что эта страна показалась мне больше приспособленной для отдыха. Можно потом и в Черногорье съездить! Я поговорила с оператором, и мне пояснили, что чем ближе день отправления, тем дешевле тур. Путёвка считалась горящей, если турист брал её меньше чем за трое суток до вылета.      
***
  Наконец-то, мы встретились с дочерью и вместе отправились в туристическую фирму «Экспресс-тур». Чтобы не «заморачиваться», Любовь собралась лететь не только в ту же самую страну, но и жить в том же самом отеле, что и я. С моих слов ей понравилось то, что море рядом, кормят хорошо, все включено, надеялась отоспаться, потому что в номере будет жить одна, лететь недолго, всего четыре часа, что пляж песчаный, администраторы приветливые. Надеялась съездить на экскурсию в Карфаген, забрав оставшиеся от моей поездки сто долларов.
  – А ты с Мишей договорилась, он останется с ребёнком? – волновалась я, зная, что внучка совсем маленькая, постоянно болеет, а по ночам плохо спит.
– С Мишей договорилась, он возьмёт отпуск на неделю. И меня отпускает, он же видит, что я совсем замучилась. А вот подруга моя – Кристина, директор салона красоты, разводится с мужем, стала просто невыносимой, со всеми ругается, люди от неё разбегаются, кто куда. Упрекает меня в том, что я бросаю её в трудную минуту, а поехать со мной не сможет, – рассудила Любовь.
Бедный ребёнок! Чтобы съездить на неделю и отдохнуть, она должна будет заплатить огромные деньги за путёвку и отправить мужа в отпуск за свой счёт!
                ***
Мы доехали до Невского проспекта, дошли до туристической фирму «Экспресс-тур» подсели к оператору, я попросила  путёвку на одиннадцатое сентября. Девушка быстро нашла нам нужную путевку за тридцать девять тысяч рублей, но Любовь спросила:
– А сколько будет стоить путевка на двенадцатое или четырнадцатое сентября?
– На две тысячи дороже, путёвка уже не будет считаться горящей.
– Давайте на четырнадцатое, а то я не успею собраться, – сказала Любовь.
Я не возражала, всё равно цена оказалась приемлемой, по сравнению с ценами  других туристических фирмах. К посредникам я больше не пойду, а если и поеду куда, буду брать путёвки напрямую в агентствах.
После того, как составили договор и заплатили деньги, Любовь пригласила меня посидеть в кафе.
– Ну, давай, рассказывай подробнее, – попросила она. – Как ты съездила, чтобы я знала, чего мне опасаться?
– Ты знаешь, на севере Африки я была трижды – первое государство, куда я попала в 2009 году, получив первый заграничный  паспорт, был Израиль, там опасаться нечего. Потом, ты знаешь, что я объездила почти всю Европу, а теперь уже второй год подряд езжу в Тунис, хотя вообще туда и не собиралась, – рассказывала я дочери. – Дважды в одну и ту же страну  никогда раньше не ездила. Во многих европейских странах большую часть времени приходилось тратить на всевозможные экскурсии, туристы ходили, как обычно целый день и на большие расстояния. А в отелях мы брали только завтраки, потому, что продукты в Европе дорогие. И хорошо, что побывала там. Пока могла ходить. Теперь мне прописан прогулочный шаг не более одного – полутора часов, поэтому главное теперь для меня – это чистое море, белый песок и нешумные туристы на пляже.
В первый приезд в Тунис я оказалась в городе Суссе. Хорошо, что я не знала того, что 26 июня 2015 года произошел теракт на территории отеля «Riu Imperial Marhaba». На территорию отеля со стороны пляжа ворвался вооружённый террорист и расстрелял всех встреченных им гостей отеля. Тридцать восемь человек погибло, тридцать девять были ранены. Когда я впервые увидела военного с автоматом в руках при входе на пляж, удивилась этому, но посчитала наличие автоматчика продуманной экзотикой. Съездила на экскурсию, Тунис-Карфаген-Сиди-Бу-Саид! Отдохнула хорошо: накупалась, позагорала, подлечилась солнцем, морским воздухом и водой, а также качественной едой. Арбузы и дыни утром, в обед и вечером! А ещё – разнообразие морепродуктов: рядом находился рыбный завод. Ну и мясо, конечно, в любом виде!
И на этот раз я съездила тоже удачно. Мы жили в городе Монастир, из окна был виден аэропорт, с него взлетали самолёты. Тоже для меня экзотика. В отеле Helya Beach & Spa 3 oтдых, несомненно, понравился! Я также накупалась, поплавала в море почти две недели, посидела на диете, подлечилась. У меня за это время исчезла по утрам горечь во рту, что мучила меня последнее время от продуктов, продаваемых в магазинах Петербурга, отравленных селитрой и ГМО. Я хорошо загорела, а в конце отдыха плавала вглубь моря где-то метров на пятьсот – это расстояние до буйков и обратно, а вначале тяжело было проплыть даже пятьдесят метров. И ноги мои стали лучше сгибаться, и колени, наверное, от солёных примочек перестали болеть! В этом году я выбирала для себя хороший отель, чтобы был рядом с морем, а на экскурсии вообще не ездила. Хотела поехать с тобой,  но раз так получилось, полетишь одна. На следующий год вместе куда-нибудь слетаем!
– Я по Интернету посмотрела, что площадь  Туниса – сто шестьдесят тысяч квадратных метров, точно столько же, сколько в Алтайском крае, откуда мы приехали. Бийск же – моя родина! Однако население Туниса больше одиннадцати миллионов, а на Алтае – чуть больше двух миллионов человек, а точнее – два миллиона двести тысяч. И зарплаты там низкие, и работы нет, помнишь, как подруга моя Олеся, работавшая в МЧС, хотела мне передать свое место, когда собиралась уезжать. А зарплата у неё тогда была пять тысяч. Алтайский край – самый нищий край Западной Сибири. Правда, когда это было? Сейчас, может, всё изменилось, прошло более десяти лет с тех пор, как мы живем в Петербурге, – сказала дочь.
– Единственное, о чём я думаю: люди в Бийске живы  только тем, что у каждого горожанина есть клочок земли, помнишь? У всех бийчан дачные участки находились рядом с городом. Можно было даже пешком дойти, или на трамвае доехать. Городов на Алтае мало, зато вокруг много сёл, посёлков, деревень. Оттуда и привозили дешёвые продукты на продажу. Помнишь, у нас тоже была дача, а деревенские продукты мы зачастую брали на рынках, особенно мне нравилось свежее молоко и сметана,  – продолжила тему я.
                ***
– Мама, ты проводишь меня до аэропорта? – спросила Любовь, когда собралась вылетать из Санкт-Петербурга в Тунис.
– Нет, Лапочка, завтра тоже уезжаю в санаторий, и не смогу тебя  проводить, если что пойдёт не так, пиши мне по WhаtsApp.
– Но ты же обещала проводить!
– Я тогда ещё не знала, что мне горящую путевку в санаторий подсунут! Давай, пока! Мне ещё собираться надо, – ответила я.
– Ну, а вдруг я уеду куда-нибудь не туда.
– Ну, куда ты можешь уехать, если у нас в Петербурге единственный аэропорт – Пулково! Садишься на Звенигородской, проезжаешь одну остановку до Сенной, пересаживаешься на «синюю линию», и едешь до станции метро «Московская». Поднимаешься из станции метро наверх, автобус, что идёт в Пулково, номер 39. И всё!
– Я хотела, чтобы ты поехала со мной в аэропорт.
– Люба, я тоже хотела, чтобы ты проводила меня в санаторий. Мне чемодан тяжело поднимать в автобус, в электричку и по лестнице. Я ноги-то еле таскаю!
– Ладно, одна доеду…
– Конечно, доедешь! Если что, смартфон-то с тобой! Звони.
Вдруг подумала о том, что дочь моя всё ещё не отошла от меня, хотя замужем была более десяти лет, но со всеми своими проблемами «бегает» ко мне, а не к мужу, и тогда я всё бросаю и занимаюсь её делами. Сопровождаю их вместе с мужем и внучкой то на приём к детскому врачу, то в санаторий, в детскую поликлинику, приезжаю к ним и улаживаю какие-то семейные дела. Из своей небольшой пенсии до сих пор оплачиваю коммунальные услуги за комнату в коммуналке, где прописаны и я, и дочь с внучкой.
А свои проблемы решаю после того, как помогу дочери.  Вот, как сейчас, уже целую неделю выбирала ей путевку, забросив свои сборы. А когда сказала, что мне нужно собираться в санаторий, дочь несказанно удивилась тому, что я её не провожу. Даже сейчас, складывая одной рукой вещи в чемодан, другой рукой держу телефон, разговариваю с ней.
– Стою в очереди, уже регистрация идёт, – говорит она мне.
– Хорошо. В два часа взлетите. Делай всё, как все.
– Прошла досмотр, бьюти-фри, прошла в зал, посадка А-02.– вновь говорит она,  – Все сидят, никто никуда не идёт. Я так понимаю: что надо и мне сидеть, и ждать посадки. Народу ещё мало, все по фри «шляются», я поближе подсела.
– Да, теперь всё. Уточни номер посадки потом у сопровождающей, – отвечаю я.
Я уже засыпала, когда в два часа ночи раздался писк смартфона, пришло сообщение от дочери, я прочитала: – Села где-то в середине самолёта, возле окошка – 16F.
– Ну, Слава Богу! – радуюсь я за дочь. – Из окна, можешь потом на ночной город посмотреть. Вид изумительный! А я – спать.
– Хорошо. Давай, спокойной ночи, – пожелала мне дочь.
– Как долетишь, сразу сообщи!
Я  тут же уснула, а утром, едва проснувшись, написала:
– Ну, что, добралась? У нас время шесть часов, у  тебя должно быть восемь. Я продолжаю собираться в свой санаторий, после обеда уезжаю.
– Вышла из самолёта, села в автобус, я на месте. Стою у ресепшен, в двенадцать заселение, – пишет мне дочь.
– Ну, хорошо! Никто тебя не обидел?
– Я походила уже по территории отеля. До моря дошла, сотрудник выпрыгнул. Давай скакать передо мной, я думаю: пошёл ты! Потом смотрю: девка на пляже появилась, я к ней подошла, познакомились. Из Питера я одна в «Хелию» попала, а вот из Москвы шесть человек прилетели. А этот придурок мне уже шезлонг поставил, типа купаться надо. Я говорю: «Ага, ага», думаю, пошёл подальше, а он руками показывает, типа, давай обнимемся. А я отмахиваюсь, типа, отстань! Сейчас схожу в столовую и… на пляж.
– Ну, вот видишь, всё у тебя нормально! А я еду в Зеленогорск. Переживаю, что не полностью собрала документы, везу амбулаторную карту, вместо санаторно-курортной – правда, я взяла справку 070, такую же, что сдала в МФЦ, может, этого достаточно будет, – ответила я, понимая, что у каждой из нас свои проблемы, свои мысли о текущих делах.
– А я стою у ресепшен, сказали в двенадцать заселение, смотрю, одну девку заселяют. Я спрашиваю её: «Сколько доплатила?» Она говорит, что десять долларов. Мы подходим шесть человек, говорим, что давайте и нас тоже заселяйте, многие готовы были заплатить, при условии, если будет верхний этаж с видом на море. Девка на английском спросила про номер с видом на море, мужик ответил, что через пару дней будет. Я говорю, что на фиг мне номер через два дня, я тогда платить не буду. И все такие, что тоже тогда платить не будут, чтобы заселяли без денег!
И начал он нам раздавать номера дурацкие, заходим, то бардак, то дверь не закрывается… у одних хороший попался, все чисто и убрано. Я захожу в свой номер, у меня тоже всё ОК. У одной ключ в замке сломался, он такой, говорит, чтобы ждали. Она сидела там до двенадцати, пока ей ключ делали, ну, специально, чтобы деньги содрать. А я помылась, поела и сейчас лягу спать.  – А ты как?
– Я уже в санатории. Питание здесь отвратительное: в обед: первое – супчик жидкий невкусный совершенно, и даже не горячий, чуть тёпленький, на второе – макароны с дешёвой сосиской, и чай. На улице холодно, плюс три, завтра куртку тёплую привезу из Питера. Единственное, что мне нравится – так это огромный бассейн. Эта процедура у меня ежедневная, все восемнадцать дней. Прогулялась до Чёрной речки и Финского залива, дышу свежим воздухом, скормила уткам три кусочка хлеба. Ну, всё равно воздух здесь чище, чем в Петербурге. Как у тебя дела?
– Спасибо за информацию. А у меня всё нормально, отдыхаем, меня уже замуж зовут. Тут бармен новый появился, девки спрашивают у меня: «И где он работает? Это что за красавчик, почему мы его раньше не видели?» 
Я говорю, что он – бармен,  что до меня докопался, хотя рядом на пляже тоже девки одни были. И весь вечер коктейли мне таскал. Я ему говорю, что не надо, а он говорит, что сейчас принесёт. Потом мы домой компанией пошли, я говорю ему: «Спокойной ночи», а сами на ресепшене остались, так как Интернет ловить начал. Он минут через пятнадцать подходит и говорит: «Ты же сказала, что спать пошла, а сама здесь тусишь? А кому ты пишешь? Мальчику? Мужу?» Я говорю: «Нет! Всё, мы спать пошли, пока!»
А мои новые друзья, с которыми приехали – муж с женой, говорят, что он симпатичный и весь вечер возле тебя крутится, а ты ноль эмоций. Я им отвечаю, что, конечно, внимание всегда приятно, но я же замужем».
– А у меня здесь в санатории не только холодно, но и дождливо, – отвечаю я. – Даже кашлять начала. Опять горечь по утрам появилась, в Тунисе продукты были качественные, и язык оставался чистым. Подселили мне даму лет под восемьдесят. Общительная, веселая и память у неё до сих пор очень даже отличная. Мне с ней интересно. Хоть поговорить есть о чём. Она даже когда-то в Египте жила несколько лет, работала переводчицей. Потом оказалось даже, что она – мама нашего известного писателя. Он приезжал потом за ней. Правда, жизни меня учила, мне было смешно, но это тоже хорошо. Иначе тут с ума можно сойти: мало того, что еда никакая, так ещё и люди все возрастные.
В столовой за одним столом сидим по шесть человек, тоже подружились. Трое бабулек старше меня намного, двое – муж с женой Валентиной – мои одногодки. Единственное из еды, что мне здесь нравится – в полдник дают кефир с булочкой.
С этой Валентиной мы ходили на берег залива за шиповником, и даже потом сходили на танцы. Муж её, всё ещё красивый, совсем плохо ходит, с тростью. На танцы идти я не собиралась, но потом подумала, ладно, схожу, посмотрю, однако музыка оказалась настолько зажигательной, что мы с ней часа полтора потоптались на танцплощадке. Танцоров было человек тридцать. Почти все дамы, только пятеро мужчин. Двое в парах, трое свободных старичков, но ловеласы еще те, и выбирали самых молодых. Смешно было смотреть на такие танцы, только я окончательно поняла, что для моего возраста мужчин уже нет.
– Мама, – сообщает мне дочь – Оказывается, тунисцев в школе учат сразу пяти языкам, притом дают разговорную речь. Они бегло могут говорить на берберском, арабском, французском, английском и немецком. Хорошо разбираются в компьютерах. Преподавание у них не абстрактное, как у нас, а практичное. А русскому языку они сами учатся в отелях, где русские туристы есть. Подскажи, куда мне лучше на экскурсию съездить.
– Любаша, в Карфаген, конечно! – советую я. – Фотографии хоть сделаешь! А у нас в Питере аферисты развелись. У меня перед отъездом в санаторий закончился срок действия карты, вместо старой получила карту «Мир», чистую, как стёклышко. А вчера, представляешь! Какой-то кошмар! Звонок, я нажимаю на кнопку, и женский голос говорит: «здравствуйте». И называют меня по имени и отчеству! «Вас беспокоит Сбербанк. С вашей карты были произведены списания на имя Валерия, в город Уфу? Это вы сделали перевод? Надо уточнить». Я спрашиваю: «Какой перевод? Я никому ничего не отправляла». Она продолжает: «Вам нужно подтвердить операцию, и решить, что делать с вашей картой дальше».
Мне нужно было бросить трубку, но я так разозлилась, что закричала: «Кому я могла отправить деньги? Если на карте у меня ноль? У меня нет денег на карте. Слово  «ноль», понимаете? Я карту только что получила! Откуда у вас информация обо мне?»
Но звонок тут же прервали.
– Мама! – беспокоится за меня дочь. – Знакомые рассказывали, что многие сотрудники банка перед увольнением  сливают клиентов за деньги. Вот оттуда и знают имена, отчества. Хм… ну, ладно, сообщения отправлять, страницы взламывать, но так в наглую звонить, да ещё по несколько  раз, да охренеть. Ещё и личные данные называет, и номера телефонов знают. Ну, ладно, не переживай. Не надо было с ними вообще разговаривать, послала бы сразу подальше и всё! А мы, после того, как я познакомились с сорокалетней дамой из Москвы и молодой парой из Подмосковья, уже съездили с ними на экскурсию по городу Монастир, ходим вместе загорать. Вечерами на анимации бываем. Так что у меня всё хорошо. Главное, что купаюсь в море и загораю.
– Хорошо тебе, только жаль по времени мало, что там – неделя! Мне и две недели отдыха показались мало.
***
– Мама, вчера вечером произошло нечто из ряда вон выходящее. Мы той же компанией, так же сидели за столиком, недалеко от рецепшен. Взяли из бара пива… Сидим, ловим Интернет. Вдруг подбежала девка – арабка, показала нам язык и убежала. Мы переглянулись, москвичка подошла к администратору, спросила на английском: «Кто эти арабы и почему они так себя ведут?» Администратор говорит «Это студенты из Алжира или Ливии. Приехали со своими преподавателями на какую-то конференцию».
Их было человек двенадцать – пятнадцать, всем места за столиком не хватало, одни сидели в креслах, другие на подлокотниках, некоторые стояли рядом. Переговаривались, смеялись, смотрели в нашу сторону. Мы продолжали сидеть за своим столиком, делали вид, что не обращаем на них никакого внимания.
Неожиданно подбежал ещё один – молодой парень. Он схватил мой стакан с пивом, отпил из него, поставил на столик и убежал. В толпе у них уже все покатывались от смеха. Я, конечно, взбесилась. Мы сидим, никого не трогаем, что за игры дурацкие? Пиво хоть и было бесплатным у нас,  потому что «все – включено», но иногда мы брали и в баре за деньги, потому что оно отличалось от бесплатного, было вкуснее и прохладнее.
Я окончательно разозлилась, да что это такое творится, да ещё и на отдыхе! Вскочив, догнала парня, бросила в него пластмассовый стаканчик с остатками пива, и хотела скинуть с головы его кепку! Но он чуть пригнулся, и получилось, что изо всей силы ударила его по уху. Кепка свалилась, я увидела, как он перепугался, рванул от меня, и спрятался за спину пожилого мужика. Я не могла сразу успокоиться,  продолжала размахивать руками и кричать, чтобы он тут же купил мне пива и поставил, где взял. И даже не мне одной, а всем четверым. Подбежала москвичка и администратор, они начали переводить арабам всё, что я сказала.
Тунисцы – администраторы были на нашей стороне. Администратор потом рассказывал, что дома арабам пить – религия не позволяет, они к ним приезжают, привозят свое, самодельное виски. Сами пьют, а потом ведут себя неадекватно, как сейчас, например. А бывает и хуже того: они дерутся, в предыдущий приезд переломали все стулья у бассейна, кидались ими друг в друга, потом обломки побросали в бассейн, а им пришлось убирать.
Злая до предела, я вернулась и села на своё место, продолжая возмущаться: «Нашли игры! Пусть только не принесут мне пива!»
Оказывается, студенты, а, может, и преподаватели, таким образом развлекались, они играли в карты, или это были ещё какие-то игры на исполнение желаний. Кто проигрывал, тот исполнял желание выигравшего.
Подошёл мужик постарше и поставил нам на стол виски. Я сделала резкое движение рукой, показывая, что смахиваю бутылку со стола. Мужик успел подхватить её.  Я крикнула:
–  Быстро убрал! Пусть пива несёт! Четыре стакана!
Теперь уже никто из них не смеялся, люди – арабы собрались все вместе и, видимо, обсуждали, что им делать. Потом подошли к нашему бару, но пива им никто не дал: у них не было браслета «всё включено». Я никак не могла успокоиться, всё ещё была на взводе, наблюдая за ними. Вдруг вижу, как с опаской подходит всё тот же студент и вместе с пожилым мужиком несут нам четыре стакана пива, видимо, купили в платном баре. Подойдя, поставили стаканы на наш столик, мужик что-то сказал, может, даже извинился. Я махнула рукой: всё, свободны! И они отошли.
***
На другое утро, когда я вышла из номера, со мной поздоровались все, кого я встретила в холле, и мужчины, и женщины, которых я близко даже не знала, и уже все сменившиеся администраторы на ресепшене. А парень из бара, что бегал за мной, подойдя, сказал: «А ты – бандит!»
– Любаша, – ответила я, – ты впервые выехала за границу, и уже успела подраться с арабами. Хорошо, конечно, что всё так закончилось, но на будущее… лучше ни с кем не связываться.
– Ну, а унижаться-то тоже не надо! – ответила дочь.
Я прекрасно понимала, что дело не в этом. За то время, пока болела внучка, дочь так часто лежала с ней то в больницах, то в санаториях и реабилитационном центре, всё более нервничала, переживала и постоянно находилась на взводе… А когда возвращалась к мужу, в двухэтажный коттедж, где они жили вместе с родителями мужа и семьёй брата, попадала в ту же коммунальную квартиру. Любовь становилась всё более раздражительной и нетерпимой ко всему миру, поэтому я и уговорила её сделать загран.паспорт, чтобы она хоть немного смогла отдыхать. И вот что получилось!
В этом году при разгуле пандемии для нас, россиян, открыли только Турцию, Лондон и Танзанию, поэтому с 31 августа по 9 сентября мы с дочерью успели съездить ещё и в Турцию в город  Кемер. Оттуда Любовь слетала на самолёте в Стамбул, потом вместе съездили ещё и в Паммукале, где побывали в бассейне Клеопатры и побродили по Соляным отложениям, которые издалека казались снегом. Хочется надеяться, что в следующем году выбор стран, куда можно будет поехать, станет намного больше.
По приезду из Турции нам пришлось сдать анализ на Ковид-19, получить «отрицательный» результат и отчитаться перед Роспотребнадзором. Так что… Жизнь продолжалась…















                СОБОР СВЯТОЙ СОФИИ
        Нон-фикшн

   Уже второе лето мы: я, дочь и внучка, отдыхаем и лечимся в Болгарии. Там у нас своя недвижимость. Про недвижимость сказано громко, мы купили одну из дешевых студий у знакомой пианистки из Санкт-Петербурга. Она мне предложила, обозначив небольшую сумму, я согласились, но, когда  прилетела в Болгарию, то… чуть не задохнулась от возмущения: та вдруг подняла цену почти в два раза, заявив, что так решили агенты.
   А раньше-то не могла уведомить?! – удивилась я и  покупать студию, конечно, отказалась. Обратный билет был куплен заранее, поэтому неделю в ноябре пришлось жить в продаваемой студии, где не оказалось даже электроэнергии. Но в день моего возвращения в Петербург, она вдруг передумала, решив все же, что продаст мне свое жильё по договоренной цене. Снять деньги с валютной карты я уже не успевала: в банках выдавали лишь определенное количество валюты, притом евро сразу меняли на левы, и, чтобы набрать нужную сумму, пришлось бы объездить несколько селений и городков. Однако моей «налички» хватило на оформление документов, поэтому, получив акт купли-продажи с отсрочкой платежа на два месяца и, заверив подписи у нотариуса, в два часа дня я уже летела домой. А через два месяца, переболев Ковидом, еще слабая, уговорила дочь полететь с ней в Болгарию для того, чтобы окончательно рассчитаться с продавцом.
   Закрыв валютную карту в Петербурге, я повезла наличные евро, и в кабинете того же адвоката при свидетелях  передала бывшей хозяйке деньги, рассчиталась за студию.   Однако в  администрации комплекса «Санни-Дэй 6» узнала, что за хозяйкой числятся огромные трехгодичные долги за коммунальные платежи и за так называемую «поддержку». В итоге студия обошлась совсем не так дешево, как заявлялось, если учесть, что кроме оплаты стоимости квартиры и долгов продавца, пришлось оплатить стоимость двойного перелета.
   Однако на следующий год европейские санкции закрыли  нам, россиянам, небо. Попасть в Болгарию стало возможным только через Турцию.
   Лето пролетело мгновенно. На обратный проезд билеты на самолёт: Варна – Стамбул –  Петербург были. Но в аэропорту Варны пришлось бы сидеть всю ночь, поэтому я купила недорогой билет на автобус и с лёгким сердцем появилась в новом аэропорту Стамбула.
   Но тут случилось непредвиденное: из-за того, что я не полетела из Варны, мой пересадочный билет из Стамбула до Санкт-Петербурга аннулировали, а мне предложили купить новый билет уже за полторы тысячи евро. Тогда с трудом, но я смогла переубедить турецких сотрудников аэропорта, «выкрутилась», и улетела домой по своему, купленному еще в Петербурге билету.
    На другой год, будучи на встрече в Союзе русскоязычных писателей Болгарии, куда меня приняли, хозяйка салона – Лариса спросила:
    – Ну, а в этом-то году с отъездом у вас всё в порядке?
    – Как сказать… – Я живу в Болгарии второй год и много чего  не знаю, поэтому вновь просчиталась. Нам дали визу на девяносто  дней, и мы купили билеты с первого июня по тридцать первое августа. А так как два месяца были по тридцать одному дню, то получилось девяносто два дня. Соседи по комплексу разъяснили, что нам придется или выезжать заранее в Стамбул, или платить штраф 1050 евро.
     И вдруг я поняла, что времени на сборы и заказ гостиниц в Стамбуле остается в обрез. Мы начали активный поиск турецких гостиниц, чтобы  остановиться там на два-три дня, но куда бы не обращалась, везде требовалась предоплата, притом рубли с российских счетов не принимали, а валютные счета русским в Болгарии не открывали.
   Жили мы в комплексе, огороженном от мира высокой металлической сеткой, дружно. Всего двести четырех-этажных дома, магазин, ресторан, пять бассейнов, спорт – площадки и охрана со шлагбаумом на въезде – выезде, хотя собрались там выходцы из разных стран: Россия, Америка, Великобритания. Германия, Сербия, Польша, Австрия, Эстония, Ирландия, Истландия. Да и приезжие из Украины скупили все продаваемые студии и подняли цены на жилье.
Со многими из русскоязычного населения, я смогла подружиться. Одной из приятельниц была дама – пианистка из Белграда Виктория Евгеньевна. Примерно моего возраста, она жила в одном из домов в «трёшке» с двумя сыновьями все лето, может, потому что их город – Белград  постоянно бомбили. А я часто ходила вместе с нею на пляж. Однажды, когда оформляла документы в налоговой инспекции, встретила там её старшего сына, который грамотно и быстро помог мне разобраться в бумагах.
 Когда рассказала Виктории  о  проблеме с гостиницами в Стамбуле и попросила поговорить с тем же сыном, она пригласила к себе. Я отправила к ним дочь.
– Мама, а её сын, оказывается, живёт и работает в Лондоне. Он Доктор наук, преподает в каком-то университете. Правда, он выбрал нам гостиницу в самом центре Стамбула, оплатил номер со своей карты фунтами стерлингов. Когда я спросила его: а вдруг деньги не дойдут, и оплаты не будет? Он ответил: ну, что теперь, если и пропадут, то не такие уж это и большие деньги. Представляешь?
 –  Вот и хорошо! 
– Ну, а деньги, сказал он, можно потом в рублях перевести из Петербурга на карточку его матери в Белград.
Мы отправились в Турцию на автобусе. Границу проехали быстро, хотя прошлый год пришлось стоять в очереди часа три. И до гостиницы добрались хорошо, лишь в центре Стамбула попали в пробки, и получилось так, что из Санн Дэй- 6 – из Болгарии и до гостиницы добирались целых десять часов. Однако нас удивила маленькая внучка, она не капризничала, не возмущалась и, как ни странно, уставившись в окно, даже не вспомнала о нас.
Я сидела отдельно, рядом с женщиной, как потом поняла,  турчанкой. Она всю дорогу молчала, но когда автобус попал в пробки и  стал продвигаться «черепашьими шагами», я не выдержала, сказала сидящей напротив дочери, что водитель сел за руль, а сам не научился ездить, как следует… Турчанка, сидевшая рядом, неожиданно заговорила на русском языке, она вдруг заметила, что Стамбул очень большой город, его протяженность составляет двести семьдесят километров, поэтому, конечно, пробки бывают. Тем более, что мы попали в Стамбул в момент, когда все едут с работы. Говорила она на русском почти без акцента, чему удивила меня. На конечной остановке турчанка  помогла нам договориться с таксистом, чтобы довез до заказанной гостиницы за 25 евро, правда, потом он нас все же обманул. Когда доехали до гостиницы, я подала ему 30 евро, в расчете получить сдачу в пять евро, но он дал мне всего лишь 200 лир. Спорить не стала: главное, что довез быстро.
***
   Отель МерДам нам очень понравился. Чисто, красиво. Три кровати, телевизор, ванная комната. Внизу ресторан, где все включено. Но главное, нас встретили, как дорогих гостей: вкусно накормили, занесли чемоданы в номер.
  На другой же день, чтобы не сидеть в комнате, дочь, посмотрев по телефону маршрут, сказала, что можно съездить в Собор Святой Софии, на трамвае – всего четыре остановки. 
 Посадив ребенка в коляску, вышли на крыльцо с пятью ступенями. Вдруг молодые мужчины, сидящие у входа в другой отель, увидев нас, вскочили и кинулись помогать, чем очень удивили нас, мы и не собирались просить о помощи, привыкли справляться сами. Всегда и везде. Не показывая изумления, поблагодарили их и направились к остановке трамвая, благо она была рядом. Однако купить билеты не смогли. Оказалось, что все ездят по транспортным картам Стамбула.
Дочь предложила дойти пешком. Мы тронулись вдоль трамвайной линии. Двигались медленно, разглядывая улицу, превращенную в «магазины». Развалы товара, от которого разбегались глаза: еда, обувь, одежда и даже меховые шубы. Нам постоянно предлагали что-либо купить. К нам подбежал мальчик лет десяти, принёс обувь для внучки, даже угадал размер, но мы не собирались что-то брать: не было ни желания, ни денег.
Стояла тридцатиградусная жара. Мимо проезжали, сверкающие стёклами, вагоны трамваев. И хотя уличный праздник продолжался, и мы прошли уже две трамвайные остановки – половину пути, вдруг поняли, что весь путь нам не осилить, и вернулись в гостиницу. Но дочь не хотела сдаваться, поговорив с администратором, попросила у него дорожную карту, и, оплатив три поездки, уговорила меня поехать одной.
  Через четыре остановки, из битком набитого людьми трамвая, вышла, тут же увидела Собор Айа София и огромную толпу, тянущуюся от его ворот. Толпа чуть шевелилась, люди стояли плотно, затылок в затылок, но не трогалась с места: мужчины, женщины, дети ожидали своей очереди, видимо, давно. Поняв, что мне долго не выстоять, я пробралась поближе ко входу и попыталась втиснуться в первые ряды, но мне показали, что я должна пройти в конец очереди. Проходя назад, оглядывала толпу, отыскивая людей, к которым можно было бы прибиться. Шла мимо, потом пересекла толпу поперек, надеясь, что где-нибудь, да  найду лазейку, и при этом повторяла по-русски:
    – Извините, извините, можно мимо вас протиснуться…
  – Можно, проходите, – вдруг ответила молодая девушка, стоящая в обнимку с парнем. Я остановилась и спросила:
– Вы русские?
– Нет, я из Таджикистана, а мой  парень местный – из Стамбула, приехала к нему из Германии, где учусь.
– Вот это да! А Вы и турецкий язык знаете?
– Знаю, потому что наши языки похожи. Я понимаю все, что они говорят.
– И давно вы стоите? Можно я с вами постою?
– Стоим часа два… Но, если Вы одна, то конечно, вставайте.
Парочка продолжала обниматься, однако девушка непрерывно разговаривала со мной, рассказывая, как она живет и учится в Германии…
Неожиданно толпа двинулась вперед, через некоторое время я оказалась перед входом, и, пройдя металлоискатель, оказалась в огромном холле. Новые друзья позвали с собой, но я махнула рукой, чтобы продолжали экскурсию без меня. Зачем я буду им мешать?
Вдруг обнаружила, что забыла взять с собой платок на голову, поискав в сумочке, нашла ситцевую белую  шапочку. Я надевала ее под соломенную шляпу на пляже. Впервые увидев ее, дочь сказала: «мама, ты выглядишь, как черепаха Тортилла из фильма о Буратино».
«Надеюсь, тут  никто надо мной смеяться не будет, – подумала я. – Хотя бы её надеть, а то вдруг не пропустят».
Но ошиблась, услышав смех из группы молодых, в черных платках и одеждах, мусульманок. Я оглянулась, увидела, как одна из них что-то говорила и показывала на меня пальцем, остальные дружно смеялись. Но мне было все равно, подправив колпак – шапочку, двинулась дальше.
 По бокам стояли стеллажи с полками для обуви, но мест на них уже не было. Вдруг какой-то мужчина, взяв меня за руку и, улыбаясь, жестом пригласил пройти и показал стеллаж, где ещё были места.
 Сказав ему «спасибо», подумала о том, что он, наверное, работник при Соборе. Однако  мужчина вдруг присел передо мной на корточки, развязал шнурки на кроссовках, снял обувь с моих ног… Я смотрела на склоненную голову мужчины и, ошеломлённая,  ничего не понимала. Зачем он возится тут со мной? Что ему от меня надо? Я осталась в белых носках, и оглянулась, пытаясь запомнить место, куда он поставил мою обувь. 
 Войдя в огромный холл вместе с мужчиной, я не замерла от восторга и восхищения. Зал был напополам перегорожен сеткой. Ближе ко входу шёл поток людей, некоторые даже не сняли обуви, за перегородкой сидели и молились, как я поняла, мусульмане. Вынув свой Андроид,  приготовилась к фотосессии. И успела сделать несколько снимков. Мужчина, изумивший и помогавший  мне с обувью, стоял теперь рядом, чему я вновь и очень сильно удивилась, значит, он не работник Собора? Хотя… белая рубашка, тёмные брюки, сверкающие медью очки… в руках нет ни сумки, ни фотоаппарата, значит, он не турист, как я. Так что же он здесь делает? И почему не отходит от меня ни на шаг? А он вдруг попросил телефон, жестами показывая, что хочет сфотографировать меня.
 «Ну, хорошо, – подумала я. – телефон старый, не убежит же он с ним? А вообще, что ему от меня нужно? Какой-то странный человек».
 Мужчина  сфотографировал вначале меня, потом на турецком языке попросил проходящего мужчину сфотографировать нас вместе. Отдавая телефон, он вдруг взял мою левую руку, разглядывая мои длинные ногти, с золотыми блестками у основания, рассмотрел кольца – золотое и серебряное, поднял руку, выставив большой палец вверх, выказывая восхищение.
Тут же, заговорив со мной, начал перечислять страны, назвал и Россию, я кивнула, потом произнес несколько  женских русских имён. Но не угадал, Я назвала свое, и, чтобы не остаться в долгу спросила, как его зовут,  указав на него пальцем.
 – Арел, – ответил и он.
 Я не сознавала того, как этот странный мужчина назвал себя, и уже покаялась, что спросила: зачем мне это нужно? Ведь заметила, что он только отнимает мое внимание, не дает внимательно рассмотреть окружающее и, чтобы хоть как-то составить впечатление, не пропустить главного, непрерывно щелкала телефоном, пытаясь сохранить всё, что окружало меня. Говорить мужчине о том, чтобы он шел своей дорогой, понимала, что бесполезно: тот не понимал русского языка, а я не знала турецкого!
     И все же гуляя по Собору Айя София, неожиданно почувствовала себя в знакомом месте, как будто здесь я уже была, вдруг вспомнила о Морском соборе, что находится  в городе Кронштадте, недалеко от  Санкт- Петербурга,
     Первый морской храм появился там в 1728 г. по указу Петра I от 13 июля 1722 года.  Деревянный храм освятили в честь Богоявления и простоял он 100 лет! Потом была выстроена временная деревянная церковь, простоявшая до 1932 года. Никольский Морской собор  был заложен 1 сентября 1902 года по указу императора Николая II в честь 200-летия Российского флота, выстроен в неовизантийском стиле, в целом он повторяет объёмно-планировочную структуру Айя Софии. Я включила Яндекс, нашла сведения о Морском Соборе:
     «По абсолютным размерам кронштадтский храм чуть меньше своего византийского прототипа. Для сравнения: диаметр купола Святой Софии – 31 метр, диаметр купола Морского собора – 26,7 м; высота зданий соответственно равна 56 и 52 метра; длина – соответственно 81 и 83 м; ширина – 72 и 64 м.»
Я не раз была в нашем Морском Соборе в Кронштадте, однако зал там,  в отличие от холла Святой Софии идеально чистый! И нет такого столпотворения.
    А в Соборе Святой Софии отгороженная сеткой половина для мусульман смотрится  некрасиво, в настоящее время закрыт и второй этаж, поэтому по сравнению с нашим Собором, Софийский собор меня не поразил, а непрерывный поток людей создал впечатление, что они идут мимоходом, и  ничего святого  в этом месте нет.  Единственное, что изумляло, так это то, что я всё же «соприкоснулась с этой самой полуторатысячной Вечностью».
Потом, в отеле, я прочла в Интернете о том, «что история Собора Айя-София. уходит в далекий 324 год, когда не было на этой земле такой страны, как Турция с городом Стамбул, а был город Константинополь, который являлся столицей Византийской Империи. В 324-337 году на этом месте была построена христианская церковь – Базилика Константина, в 415 г.  – Базилика Феодосия.
Затем она несколько раз горела и заново отстраивалась, пока усилиями императора Юстиниана в 537 году Собор приобрел уже известный нам внешний вид. В 989 году из-за землетрясения пострадала часть Собора с куполом, но всё было успешно восстановлено уже к 994 году. Только купол стал вместо плоского, чуть заостренный.
Стены Собора Айя-Софии вошли в историю в 1054 году. Во время богослужения легатом папы римского кардиналом Гумбертом патриарху Михаилу Керулларию была вручена отлучительная грамота. В ответ на это 20 июля патриарх предал анафеме папских легатов. Это событие стало началом разделения церквей на православную и католическую.
В 1453 году произошло  событие, которое полностью изменило историю христианского собора. 29 мая, разломав входные ворота храма, ворвались турки, которые убили всех молящихся в храме, а затем разграбили все помещения церкви. Один из величественных Соборов перестал быть Собором. Уже 30 мая султан Мехмед II, завоевавший Константинополь, пропел в соборе Святой Софии суру Корана, после чего церковь была обращена в мечеть, Обращение в мечеть потребовало пристройки четырёх минаретов. Айя-София обрела уже хорошо знакомый нам вид». В 1935 году прошел  перевод Святой Софии в музей. А 10 июля 2020 года произошла еще одна веха в истории Софии. Она окончательно превратилась мечеть».
***
Мужчина, не отходивший от меня ни на шаг, показал выход, где в проёме виднелся ещё один собор – как потом оказалось, Голубая мечеть, и жестами предложил сходить  туда. Мимо меня шли толпы людей, рассматривали храм, а ко мне прилип непонятно, что за человек, и я не знала, как от него избавиться. Хорошо, что я успела посмотреть фотографии в Интернете и теперь только сравнивала их и фотографировала сама.
Мы дошли до огромных стеллажей с обувью, мужчина достал мои кроссовки и хотел надеть мне их на ноги. Но я отобрала у него обувь, показывая, что не нуждаюсь в его услугах. Нагнувшись, попыталась сама зашнуровать их. Небольшая сумочка моя, висевшая на плече, вдруг упала на пол. Я поняла, что не смогу удержать всё сразу: и сумочку, и телефон, и кроссовки. Арел вдруг поднял сумку и, держа ее на весу, начал покачивать ею у меня перед глазами, давая, наверное, понять, что ему можно доверять, ведь при желании он мог бы тут же исчезнуть.
   В сумочке был кошелек, всего две бумажки, одна – двести турецких лир и другая пятьдесят долларов, но главное – мой загранпаспорт, без которого мне нельзя было бы улететь домой, а ещё чужая транспортная карта Стамбула, которую дал администратор отеля.
Без карты мне не вернуться даже назад, в отель. Правда, ехать всего четыре остановки, но пешком идти в тридцатиградусную жару для меня было бы большой проблемой. Да и карту надо было вернуть дежурному.
Я сунула ноги в кроссовки, и, не завязывая шнурки, выхватила у мужчины сумочку, не думая, как это выглядит, вновь повесила на плечо. И мы «дружно» зашагали дальше.
 В Интернете я успела прочесть, что Святая София имеет мистические места. Одно из этих мест – «Плачущая колонна», которая излечивает от болезней. Второе –  «Холодное окно», но где эти места? Я попыталась спросить у мужчины, но он смотрел на меня, ничего не понимая. Второй этаж, откуда хорошо просматривался бы весь интерьер Собора, тоже был для посетителей закрыт. В результате я не увидела и древней мозаики. Арел повел меня к выходу, тронул за руку и показал на старинную фреску. Это была Богоматерь с ребенком.
***
     Дойдя до Голубой мечети, мы остановились у фонтана, и я вновь начала фотографировать. Там уже не надо было разуваться. И вновь Арел попросил прохожих сфотографировать нас на фоне фонтана. На этот раз он крепко взял меня за  руку,  хотя я и пыталась выдернуть её, положил себе на плечи, другой рукой обнял меня за шею, получилось так, что мы стоим с ним и обнимаемся.
Остановившийся напротив нас высокий и нестарый еще мужчина, насмешливо улыбаясь, казалось,  наблюдал за моим унижением. Это меня взбесило,  стало пределом моего долгого терпения. Я выдернула руку, выхватила свой телефон у прохожего, и тут же нырнула в толпу, скинув с головы белый колпак, по которому меня можно было бы отследить. Ускоряя шаг, не оглядываясь, я быстро дошла до трамвайной остановке, благо та оказалась совсем рядом.
На этом мои приключения не закончились, расстроенная, я проехала свою остановку «Ак-Сарай» и, увидев красивые корабли, стоящие в проливе Босфор, поняла, что попала не туда. Вновь подошла к трамвайной остановке. Хорошо, что дочь моя, взяв у дежурного отеля дорожную карту Стамбула, кинула на нее денег больше, чем нужно было для меня, так, на всякий случай и не ошиблась
Перейти на посадочную площадку помогла красивая и молодая турчанка в чёрном платке и чёрной одежде. Она только что ехала со мной в трамвае и вышла на этой же остановке. Увидев, что я стою, не зная в какую сторону податься, вернулась, взяла меня за руку, и что-то спросила. Я не поняла её, но дважды произнесла название своей остановки: «Ак-Сарай». Жестами она показала, что ехать мне назад всего одну остановку и проводила до перехода. Трамваи, как обычно, были  набиты людьми, я  с трудом, но   втиснулась в салон. Так я пообщалась с жителями Турции.
В «родном» для меня отеле МерДан отдала администратору карточку, сказала спасибо, а, придя в номер, поделилась с дочерью своими приключениями.
 Дочь, услышав рассказ, посмотрела фотографии мужчины и сказала: – Орел!
– Он мне, однако так и представился: Арел! Может, он и назвал себя Орлом?! Я так и не поняла, что ему от меня было нужно? Из-за смешной шапочки - колпака признал меня за «лохушку»? Видела, как рассматривал мои длинные  ногти, покрытые гель-лаком и посыпанные «золотыми» блесками,  где на пальцах сверкали  перстни – золотой и серебряный? А, может... Из-за денег??
 – Мама, ну, конечно, из-за денег! Потом сказал бы, что провел для тебя экскурсию и потребовал бы деньги!
 – Как бы он мог сказать, если по-русски не говорит?
 – Думаешь, у него сообщников нет? Перевели бы!
 – Мошенники в Храме? А что, может быть! Мне даже показалось, что мужик за нами наблюдал! Правильно говорят, что великое, мелкое и низкое – часто находится рядом! А он неплохо подпортил мне экскурсию, не дал полностью спокойно всё рассмотреть, особенно Голубую мечеть, хотя туда я и не собиралась!
 На другой день поехала на экскурсию дочь, она хотела прокатиться по проливу Босфор и еще, если успеет, посмотреть на Галатскую башню и Галатский  мост. Вместе нам ходить  нельзя: внучку возить с собой не будешь…
 – А если кто «клеиться» будет, сразу посылай и подальше, – напутствовала я дочь.
 – Как скажешь, – засмеялась она
На следующий день утром дежурный отеля, взяв двадцать пять евро, вызвал такси, и нас довезли до нового аэропорта СTANBUL. А в Петербурге поздно вечером нас встретил муж дочери.













               
 Вера СКОРОБОГАТОВА
                ОТКРЫТЬ ПРОБОЙ!
О книге Зои Десятовой «Долги наши»

   Книга Зои Десятовой «Долги наши» открывает  очерк  «Последний Бой разведчика», посвященный Герою Советского Союза Виктору Лягину, (Материал предоставил его внук Алексей Есипов)
    Затем автор обращается к историям знаменитых земляков –  Шукшину, Золотухину, Зарубину. И рассказывает о своём современном литературном клубе.
     У читателя возникает предположение, что ближе к концу произведения «ниточки» сплетутся. Но очерки служат начальной цели: заинтересовать читателя малой родиной автора – Бийском, Алтайским краем и судьбой отважной героини. Читатель отождествляет литературного персонажа с автором. Например, рассказ «Ген путешествий» написан в категории нон – фикшн, основанный не на вымысле, а на фактах. Узнаем об авторе, что Технологический институт окончила в Алтайском крае и работала в оборонном НИИ, который закрылся в «лихие» 90-е. Одновременно не стало мужа и родителей, что ей не удалось даже оплакать потери. Она осталась одна с двумя маленькими детьми, без средств и, казалось бы, без возможностей. Кругом – разруха... Как не умереть от голода и нужды, избежать всевозможных опасностей?Каким был  многолетний путь отважной героини в сегодняшний день?  В петербургское  бытие? Как начались ее странствия по всему миру?
Как она достигала целей, которые многим людям кажутся нереальными? Как преодолевала трудную, полную препятствий и лишений дорогу?
Каждой ли нежной женщине даётся столько упорства, житейской стойкости и жизнелюбия?

Описание судьбы начинается с новеллы «Командировка».
Решительный, свободолюбивый характер героини обрисовывается сразу и остаётся неизменным на протяжении всей книги, что говорит о её изначальной воле и прямодушии.
Степень открытости, честности автора вызывает уважение. Нелегко быть откровенной в литературе.  Возникает соблазн показать себя лучше, приукрасить, выдумать иные мотивы поступков. Но Зое Десятовой, как автору, удается избежать этого искушения.
По мере продвижения дальше – в разных рассказах – без механистической хронологии (что не мешает восприятию) – мы погружаемся в тридцать (или более) лет жизни героини в СССР и в постсоветском пространстве.
Из чего состоит эта жизнь? Постоянные переезды, первые увлечения и шаги в профессии, влюблённости, мимолетные романы. Переселение в Петербург, коммуналки, болезни, санатории, туристические поездки, заботы о детях, безденежье, покупки жилья. Годы безжалостно бегут, но героиня стойко сопротивляется царящей вокруг энтропии.
Именно эта черта – упорство, упрямство – позволяет ей не отдаться на волю течения (подобно героям рассказа «Жили-были»), не опустить руки, а двигаться вперёд.
Очень достойно то, что автор, находя для себя новые откровения, не пускается в дидактичность, не поучает. Не навязывает; мнений, а несёт искру в своей душе.
Тем не менее, у героини есть качество, которое трудно назвать положительным; Среди коллизий на её пути встречаются и приятные события. Но она с привычным упорством отмечает лишь нежелательные побочные явления, которые, как ложка дёгтя, отравляют выстраданные радости. По этой причине повествование оставляет горьковатый осадок.
В заключении хочется, чтобы многочисленные нити, идущие через ткань повествования, свелись к общему выводу – итогу.
Куда, в философском смысле, ведёт героиню её путь? Как она видит смысл бытия? Удовлетворена ли достигнутым? Переменила бы своё прошлое, если б была возможность? В чем находит ценность будущего?
Литература – переосмысление потока жизни. Постоянный поиск ответа.
Втайне читатель ждёт, что ему откроется некий «пробой» – обнаружится эмоциональный выход из очередного лабиринта...
Такого «выхода» я не нашла в книге «Долги наши». Возможен ли он? Все главные вопросы остаются, как правило, риторическими.
Неужели, невзирая ни на какие победы, основным следом человека (любого, начиная с Шукшина) остаются его ментальные долги, которые невозможно отдать, и ничего невозможно исправить?
Книга интересна мне, как взгляд старшего современника. Открытие того, что было до меня, далеко от меня. Новое рассмотрение событий, произошедших при мне.
 Где-то захотелось горячо поспорить... Но всё это – признаки серьёзной литературы.






                Энциклопедический словарь
           ЛИТЕРАТОРЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА.
                ХХ ВЕК
                Д
                Десятова Зоя Николаевна

ДЕСЯ;ТОВА Зоя Николаевна [12.10.1947, с. Журавлиха Алтайского края] - прозаик.
Предки родителей происходили из крестьян, переехавших в Сибирь с Поволжья в 1909 году. В конце 1948 года семья уехала в пос. Клерки Приморского края, где отец работал на рыболовецком сейнере, спустя несколько лет – в г. Междуреченск, Кемеровской обл., а затем в г. Бийск, где Д. окончила Мукомольный техникум, Работала инспектором по закупке и качеству сельхоз.продуктов.  затем окончила Алтайский Политехнический институт. Свыше 20 лет работала в Алтайском НИИ химической технологии, участвовала в разработках ракетного топлива.
Еще в школе Д. увлеклась лит-рой, делала зарисовки, вела дневник, в 7 классе написала рассказ «Первая любовь» (вошел в кн. « О самом сокровенном »). Началом серьезного творч. пути Д. считает 1997-й, когда был опубликован ее первый рассказ в краевом ж. «Алтай».
Перв. публикация - рассказ «Одиночество» (альм. «Бийск», 1997). Публиковалась в ж. «Барнаул», «Алтай», «Огни над Бией», альм. «Бийский вестник», «Я расскажу вам о Бийске» и др. СМИ Алтайского края. Рассказ «Мы - из Сибири» признан лучшей публикацией ж-ла «Огни над Бией» за 2011-й. В Бийске была руководителем студии прозы «Гран», основателем проекта и гл. редактором лит. альм. «Я расскажу вам о Бийске», членом Жюри различных детских конкурсов прозы, редактором сб. «Книга нового поколения». Кн. новелл «Такова жизнь» ( 1998 ) удостоена диплома Демидовского фонда «Лучшая книга года». Сб. повестей и рассказов «Времена не выбирают» (2002), посвящ. теме любви, отличался психологич. точностью. Повесть «Детдомовка» (2004) - психологический детектив, в кот. «героине приходится примерять на себе роли сыщика, вора, судьи и палача: как сыщику отыскивать улики, загонять предполагаемого преступника, то бишь мужа, в угол, вынуждая его сделать, под тяжестью улик, чистосердечное признание. Затем выносить, словно судье, правильный вердикт, и, как палачу, исполнить приговор и наказать преступника» (В. Крайнев). В кн. «На грани» (2007) «отражен глубинный внутренний мир современной женщины. Романтизм, вера и надежда не покидают героиню в самые трудные кризисные моменты жизни. Их образы чисты и бескорыстны» (Е. Суханова). В 2005 от имени редакции ж-ла «Алтай» была награждена Почетной грамотой. Участник 7 и 8 Всемирного Русского Народного Собора (2008, 2009, г. Москва) и 10-ти Всероссийских фестивалей «Шукшинские дни на Алтае». Принята в СП России в 2005. С 2010 живет в СПб. Публиковалась в сб. «Невский публицист», «Свидетельства времени», «Душа на рифму не глядит», «Озерки-Шувалово: Мозаика исчезающего мира», ж. «Невский альманах», «Аврора», альм. «Рог Борея», «Невская перспектива», газ. «Лит. Петербург»и др. Роман «Беженец» (2011) посвящен 1990-м годам. «Нельзя не переживать с героиней это «хождение по мукам». В конце повествования все же брезжит рассвет, появляется надежда на будущее. Люба-Любовь стоит этого: ведь она из тех русских женщин, на которых держится Россия» (И. Сергеева). Кн. рассказов «О самом сокровенном» (2013) критики отмечали откровенность и смелость автора, рисующего российскую действительность без прикрас, подчас горькую и неприглядную. Роман «Воздух, которым дышу» (2015) - о судьбах матери, живущей в глубинке и мечтающей о лит. тв-ве, и ее дочери, уехавшей за тысячи километров искать новую жизнь, работу, счастье. Автор обладает способностью «не только улавливать краски, звуки, ароматы, прежде ей неведомые, не только рассказывать о виденном и слышанном, но и проникновенно переживать, обдумывать жизнь, превращать узнанное ею факты в образы, исполненные смысла и чувства» (Н. Перова). Роман «Белая полоска» (2017) продолжает тему женской судьбы на фоне событий от перестройки до наших дней. На плечи героини ложится забота о слабых - не только о детях, но и мужчинах, оказавшихся рядом. «И хотя героиня книги на протяжении жизни сталкивалась с обманом, изменой, прямым мошенничеством, она продолжает смотреть на мир открыто и доверчиво» (Н. Ефремова), в надежде, что черные полосы жизни должны смениться белыми. По отзывам критиков, это «плотная проза, требующая немалой внутренней работы, и тем она ценна, мы не знаем сначала, как относиться к новому, доселе неизведанному вкусу, но постепенно мы втягиваемся, и оторваться от текста уже не можем, потому что начинаются изменения и нас самих, которые мы не в силах остановить… Интересен образ Петербурга, - города-друга, который, однако, от всех нас требует чётких доказательств своей силы и духовной непустоты» (Л. Ратич). Литературная газета, № 9, стр  16 Невский проспект А гостях у Власты, Зоя Десятова. Книжная лавка писателя
Д. - основатель и руководитель ЛИТО «В гостях у Власты» (с 2012 до н.в), с 2012 – главный ред. альм. «Невская перспектива» (Вып. 1–10, СПб., 2012–2024 гг). Награждена почётной грамотой Правления СП России (2013), медалью «За заслуги перед Отеч. культурой» (2017) и Почетной грамотой СП России Д. – в 1.09.2022 принята в Союз русскоязычных писателей Болгарии. Награждена Почетной грамотой за активное участие в деятельности Союза и популяризации Русского языка и Литературы в Болгарии. Почетной грамотой за заслуги перед Русской литературой, Председатель Союза писателей России, (Н.Иванов)  12.10.22   Награждена медалью «350 лет со дня рождения Петра 1» РФ, Москва 20.01 2023» Председатель правления Союза работников культуры К.Н.Спасский
Такова жизнь: кн. новелл. Бийск, 1998; Времена не выбирают / предисл. О. Гришко. Бийск, 2002; Детдомовка: повесть. Бийск, 2004; На грани: повести и рассказы / предисл. Е. Сухановой. Бийск, 2007; Беженец: повесть. СПб., 2011 (2013); О самом сокровенном / предисл. П. Гришина. СПб., 2013; Воздух, которым дышу. СПб., 2015; Белая полоска / предисл Л. Ратича. СПб., 2017. Долги наши: очерки, рассказы, СПб, 2022; Лит .: Известные люди города Бийска: энцикл. Бийск, 2009; Писатели Алтайского края: Библиографич. словарь. Барнаул, 2007; Лит. Алтай (конец ХIХ - начало ХХI вв.: справ. изд. / сост. Н. Т. Герцен, В. А. Шнайдер. Барнаул, 2006; Биобиблиогр. справочник СПбО СП России / сост. А. И. Белинский. СПб., 2011; Сергеева И. Слово редактора // Десятова З. Беженец. СПб., 2013; Крайнев В. Рец. на повесть Зои Десятовой «Детдомовка» // http://dompisatel.ru/?p=4438 (11.03.2016); Перова Н. Воздух, которым дышит Зоя Десятова // http://dompisatel.ru/?p=5292 (12.08.2016); Отклики на роман З.Десятовой «Воздух, которым дышу» (Л. Ратич, В. Булгаков, В. Железнов Е. Сумарова И. Михайлов В. Логинов, Л. Мельникова) // Невская перспектива. 2016. Вып. 4; Ефремова Н. Зоя Десятова - писатель и Человек // http://www.news-centre.ru/news/2017-11-01/
А.Любомудров
 
СОДЕРЖАНИЕ

Командировка. Нравственность – есть правда.Очерк..............................33
Между добром и злом.Очерк...........................................49
Елка от В.В. Жириновского..Очерк................................69
Последний Бой разведчика...Очерк.................................74
Слово о Вячеславе Булгакове....Очерк............................97
В музее Ф.М.Достоевского на Кузнечном...Очерк......108
Ген Первое Остаться в Собор Святой София…Нон-фикшн……...……...........189
Вера Скоробогатова. Открыть пробой...О книге Зои Десятовой..«Долги Энциклопедический словарь. «Литераторы Санкт-   Петербурга ХХ














Формат 60х84 1/16
Подписано к печати 01.02.2024
Сдано в набор 01.02.2024
Бумага офсетная 80 г/м Усл.печ.л.16.
Отпечатано в ИПЦООО «Политехника сервис»
190005, г. Санкт- Петербург, Измайловский пр., 18