О землях, часть тринадцатая

ЗЕМЛИ ВОЙСКА ЗАПОРОЖСКОГО НИЗОВОГО. ПРАВДА И ВЫМЫСЕЛ.  ШВЕДСКИЙ СЛЕД НА ПОДНЕПРОВЬЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

          Оставим за скобками события предшествующего битве дня 26 июня (7 июля) 1709 года и самое начало Полтавской битвы между 3 и 9 часами утра 27 июня (8 июля), которая началась одновременным наступлением шведов и русских друг на друга. Упомяну лишь следующее. Передовой конный отряд князя А. Д. Меншикова обнаружил шведов, едва только они вышли из своего стана, в самом начале третьего часа ночи, когда ещё было темно, но вовсе не тогда, когда рассвело, как пишут шведские историки.  Шведы напали почти всеми конными и пешими силами своих войск на русскую конницу утром ещё до рассвета («весьма рано, почитай при бывшей ещё темноте»). Этот жаркий бой (к примеру, под князем Меншиковым были убиты две лошади) закончился около пяти часов утра. Часть шведских сил под началом Шлипенбаха (конница) и Рооса (пехота) были сначала отрезаны от шведских войск, затем разбиты. Только при разгроме отряда Рооса шведов пало убитыми и ранеными около 3 тысяч человек. Остатки войск и два выдающихся генерала сдались. Наступило затишье [1–28].

          Уже было начало шестого часа утра, когда царь с военачальниками вышли из шатра, и, сев на коней, начали объезжать русскую пехоту и полевые укрепления с размещёнными пушками и орудийной прислугой [1–3; 6].

          «Во время этого смотра царь поделился с фельдмаршалом Шереметьевым таким соображением: у шведов 34 полка, у русских – 47, «и ежели вывесть все полки, то неприятель увидит великое излишество (перевес на стороне русских) и в бой не вступит, но пойдёт на убёг»». А поэтому решено было не выводить вовсе и держать в запасе в полевом укреплении шесть полков, а ещё 15 сотен направить в сторону Полтавы. Когда приказ Петра был объявлен означенным полкам, то рядовые пехотинцы «этих полков выразили большое огорчение» и стали непосредственно упрашивать царя, чтобы он «повелел» им быть в сражении. Пётр счёл уместным обратиться к низшим чинам с разъяснением: «Неприятель стоит близ лесу и уже в великом страхе; ежели вывесть все полки, то не даст бою и уйдёт: того ради надлежит и из прочих полков учинить убавку, дабы через свое умаление привлечь неприятеля к [сражению]» [1; 2; 6; 13; 16].

          В седьмом часу, «когда Меншиков и Боур со своими [конными стрелками] заняли предуказанные им места, то царь снова стал озабочиваться вопросом: не уйдёт ли неприятель без боя? Дело в том, что с приходом конницы к обоим краям русская боевая линия очень уж явно увеличилась и стала даже на вид длиннее, чем линия шведская, стоявшая пока в некотором отдалении «в логовине у лесу без действия». Чтобы не отпугнуть шведов, наблюдавших издали, Пётр решил укоротить слишком удлинившееся правое [крыло] и … приказал увести шесть [коннострелковых] полков (из 18, какие у Боура были)». Во время отвода этих полков назад, шведские войска начали движение вперёд, прямо на русское войско. Было начало девятого часа утра [1; 2; 6; 13; 16].

          Когда загремели русские орудия, шведы были … всего в 25 саженях (53 метрах) от «русской линии, и первые же [выстрелы] вырвали много [убитых и раненых] из их рядов. Четыре шведские пушки отвечали слабо, но первый шведский натиск был необычайно силён и направлен больше всего (это запомнили все участники боя) в одну точку: на первые [5 сотен] Новгородского полка». В русском войске в это время ещё не все знали, чем объяснялся напор и целеустремлённость шведов в данном случае. Изменник в чине младшего военачальника Семёновского полка, перебежавший к шведам накануне сражения, находился в рядах близ Карла и указал королю на полк, одетый в военное платье серого сукна, который он считал полком новобранцев, то есть, слабым полком. Изменник ошибся, он не знал, что Пётр предвидел последствия его измены и велел 26 июня (7 июля) переодеть в серый цвет «один из лучших своих полков – Новгородский. И всё-таки круто пришлось Новгородскому полку. Карл решил именно тут прорвать линию русского войска» [1; 6].

          Имея двукратный перевес над новгородцами, «шведы вломились, штыковым боем прокладывая себе дорогу». Яростное, неудержимое шведское нападение сломило сопротивление пехоты, и неприятель «на штыках сквозь прошёл» через первую половину полка. Ещё немного – и всё левое крыло (девять полков!) русских войск было бы отрезано от главных сил. В эти страшные мгновения примчался Пётр, остановил начавшееся замешательство, и под его личным началом вторые пять сотен того же полка и оставшиеся в живых немногие новгородцы из первых пяти сотен бросились во встречную рукопашную и исправили положение. «Тут-то Пётр и подвергся смертельной опасности: его [головной убор] был пробит пулей» [1–3; 6].

          «Все источники отмечают, что генеральное [сражение] началось одновременным наступлением шведов и русских друг на друга. От пленных после битвы было узнано, что именно русские [орудия] с первых же [выстрелов] «устрашаемым и ужасным огнём» расстроили неприятельские ряды» и привели Карла Двенадцатого в «превеликий гнев» и «отчаяние» …, но он «ничем в порядок свои [войска] привести не мог» [1; 7].

          «В этом сражении [русские] проявили полнейшее презрение к смертельной опасности. Они не давали и не просили пощады, и когда [наконец] враг дрогнул и побежал, то русских нельзя было удержать ничем. Отогнав далеко врага, они преследовали его и в поле, на [значительном] расстоянии от Полтавы, и в лесу, где он прятался, ища спасения. Когда русские [войска] узнали о сравнительно не таких больших своих потерях, как ожидалось, то чувство гордой радости ещё [более] увеличилось в войске, разгромившем опасного [захватчика]» [1].

          «Уже в половине десятого «вся неприятельская линия была сбита с места и по лесу прогнана», и пехота, тесня отступающих шведов, заняла постепенно место, на котором была перед этим вражеская линия, и двинулась дальше. Но довольно скоро отступление шведов стало превращаться в [беспорядочное] бегство, и все русские [конные стрелки] бросились преследовать и рубить бегущих» [1–3].

          «За эти два часа «генерального [сражения]» (от 9 до 11 часов утра), судя по воспоминаниям некоторых участников и наблюдателей, битва прошла через две [ступени]. В первые примерно полчаса наступательный порыв шведов продолжался со всей силой, и тут-то они натолкнулись на непоколебимое, истинно [мужественное] сопротивление шедших навстречу им русских [войск]. Губительному огню подверглись лучшие полки Карла Двенадцатого: Упландский, Кальмарский, Иончепингский, Ниландский, и всё, что оставалось от королевских [отборных войск] вообще. По утверждению шведских участников [сражения], больше половины боевого состава этих полков было истреблено русским [орудийным] и ружейным огнём, а затем в [рукопашном] бою. Пали прежде всего почти все [военачальники] перечисленных отборных полков. Ядро ударило в носилки короля, он упал на землю и на миг лишился чувств, был поднят [рядовыми] и положен на новое [подобие] носилок из скрещённых [копий]; мгновенно распространившийся между шведами слух о смерти Карла подорвал дух [войск], хотя близко к носилкам находившиеся и знали, что слух неверен» [1–7; 10; 27].

          «Началась вторая [ступень] кровавой битвы, продолжавшаяся остальные полтора часа, когда ещё можно говорить о сражении, о борьбе, а не о [трусливом] бегстве шведов врассыпную. Теперь речь шла о том, чтобы по возможности сохранить некоторый порядок при отступлении и не поддаться постепенно овладевавшими [низшими чинами замешательству и нарастающему животному страху]. Фельдмаршал Реншильд, по-видимому, сам поддался [этому страху], наблюдая бывшее перед его глазами [ужасное зрелище]. Мчась к тому месту, откуда [рядовые] на скрещённых [копьях] уносили короля, он кричал ещё издали: «Ваше величество, наша пехота погибла! Молодцы, спасайте короля!», не понимая, очевидно, что этим криком вконец убивает всякую попытку Левенгаупта, Акселя Спарре и уцелевших военачальников поддержать дух сражавшихся. Один за другим были перебиты почти все 24 [пехотинца], сменявшиеся у носилок Карла, пока не удалось, наконец, усадить его на лошадь раненого [телохранителя] и вывезти из страшной свалки». Возле носилок Карла Двенадцатого был убит пушечным ядром Адлерфельд [1; 6; 7].

          «Уже не было и признака сколько-нибудь упорядоченного, [целенаправленно] руководимого отступления. Исчезли последние признаки повиновения и [порядка]. Не только никто не слушал приказаний, но никто их уже и не отдавал. Фельдмаршал Реншильд, граф Пипер искали спасения в сдаче в плен. Другие (Аксель Спарре, Гилленкрок, Левенгаупт) бежали вместе с королём на юг» [1; 6; 7].

          К 11 часам все было кончено. Началось бегство врассыпную, русские конники врубались в кучки беглецов, искавших спасения кто в своём брошенном стане, кто в окрестных лесах. «Кто не успевал вовремя бросить оружие и дать знать, что он сдаётся в плен, подвергался немедленному уничтожению» [1].

          «В генеральном [сражении], шедшем с 9 до 11 часов утра, участвовало русской пехоты всего 10 тысяч человек «в первой линии», а прочие «ещё и в [сражение] не вступили». Эту [истину], старательно замалчиваемую всеми без исключения западными историками Полтавской битвы, стоит подчеркнуть также, как и другую [истину, полностью] опровергающую выдумку Нордберга (сдавшегося в плен в конце битвы), будто шведы начали свое «отступление», лишь пробыв несколько часов [в бою]». Отечественные источники отмечают, что сдавшиеся под Полтавой шведы «большей частью с оружием и с лошадями сдались, и в плен взяты». «Только на самом «боевом месте и [около полевых укреплений]» пересчитано было 9224 неприятельских трупа. Русская [конница] преследовала разбежавшихся в разных направлениях шведов: «В погоне же за бегущим неприятелем гнала наша [конница] больше [десяти с половиной вёрст], пока лошади утомились и идти не могли», и «от самой Полтавы [по дуге … на двадцать одну версту] и больше на всех полях и лесах мёртвые неприятельские телеса обретались». Пришлось разбросать конницу для преследования и добивания разбежавшихся. Поспешное бегство главных [сил шведов] к Днепру отсрочило взятие их всех в плен на трое суток» [1–3; 6].

          Избежавший смерти на поля боя «граф Пипер вбежал в шведское [укрепление] под самым городом Полтавой, уже зная, что русские разгромили [шведские войска] и что короля либо куда-то увезли шведы, либо русские, если вообще он ещё жив. Пипер решил выполнить последнюю свою службу: он хотел сжечь письма и бумаги, находившиеся в помещении короля. Но этого сделать уже не успел. Русская конница мчалась к шведскому [укреплению]. Пиперу с сопровождавшими его Седерьельмом, королевским [делопроизводителем], и Дюбеком пришлось, спасая свою жизнь, броситься с другого выхода прямо к полтавскому валу и здесь сдаться в плен». В руки победителя попало всё «рабочее помещение» (палатка) Карла Двенадцатого с находившимися в нём бумагами и, как могли бы сказать, например, ещё в 16-17 веках, «20 неведиями малого счёта», то есть, двумя миллионами саксонских золотых «ефимков», награбленных «во время стояния шведского короля в Саксонии» (вес 1 «ефимка» равнялся золотнику (4,26 г) золота 78 пробы) [1].

          «Битва кончилась. К Петру [Первому] приводили пленных генералов и полковников, принесли разломанные носилки, [на] которых был король во время боя. Привели пленного принца Вюртембергского. Царь принял его сначала за Карла [Двенадцатого]. Узнав о своей ошибке, он сказал: «Неужели не увижу сегодня … Карла?» Он обещал большую награду и генеральский чин тему, кто возьмёт короля в плен или, если он убит, принесёт его тело» [1; 6].

          В третьем часу дня в шатёр Петра привели пленных шведских военачальников. «Князь Меншиков пленным объявил, чтоб шпаги его царскому величеству, яко победителю, приносили. Первый граф Пипер, встав на колени и вынув шпагу, держал [её] в руках; великий государь повелел принять шпагу у генерала князю Меншикову…, который по [указанию] его царского величества принимал шпаги у всего генералитета и у князя … Вюртембергского …» [1; 6].

          Пётр знал о хвастливой выходке Карла накануне битвы, когда тот пригласил своих генералов «после будущей победы в сражении» на обед в шатры русского царя, и сказал: «Вчерашнего числа … король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а … [король] Карл ко мне с вами в шатёр не пожаловал, в чём [слова] своего не сдержал, я его весьма ожидал и … желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать» [1].

          «Конечно, и хозяева-победители и «гости»-побеждённые были очень взволнованы [великим] историческим событием, свидетелями и участниками которого они были всего несколько часов тому назад. И говорили многое, чего не сказали бы в другое время так откровенно. Ещё веянье смерти было над ними, ещё только садясь за стол, Пётр снял с головы [убор], простреленный шведской пулей, и ещё не снял с груди медный крест, погнувшийся от другой шведской пули. И пленники ещё явно не могли прийти в себя от ужаса страшного [поражения], так внезапно оборвавшего навсегда их боевое поприще. После стольких усилий, таких многолетних побед и испытаний кончилось могущество их родины, и померкла слава их вождя. Реншильд и Пипер сказали тогда же за обедом графу Шереметеву, что они не подозревали, что у России такое войско [постоянного состава]. Они все, кроме Левенгаупта, думали, что под Полтавой встретятся с войском, вроде того, что было при Нарве в 1700 году, «или мало поисправнее того»» [1; 6].

          «Наибольшее, может быть, впечатление и на Россию, и на Европу» произвели эти губительные сумятица, неразбериха и страх, овладевшие шведской ратью, закалённой в боях, бесспорно храброй, строго упорядоченной и исполнительной, во время последней её встречи с вышедшей из укреплений русской пехотой, когда пушечный бой стал быстро уступать место рукопашному. «Собственно, окончательный бой, где сшиблись главные силы обоих войск, после жестокого русского орудийного огня был решён не через два часа, а уже через полчаса, и, следовательно, в остальные полтора часа уже происходило лишь яростное преследование и истребление охваченного полнейшим [ужасом] неприятеля» [1].

          По точному смыслу петровского донесения «время в этом двухчасовом бою (от 9 до 11 часов утра) распределяется так: полчаса решительного столкновения, когда русские сломили окончательно и безнадёжно» и телесно, и духовно сопротивление шведских войск, «и полтора часа, когда длилось преследование и добивание беглецов русской конницей, причём ни разу шведы уже не сделали даже и попытки остановиться и оказать боевое сопротивление. Ясно также, что шведы бежали не сомкнутой толпой, а врассыпную, потому что Пётр подчёркивает это словом «дуга», говоря о покрывающих поля вокруг Полтавы шведских [мёртвых телах]. Бегство и преследование шли, очевидно, по разным направлениям, как бы [лучами] от Полтавы …, и концом сражения был тот [миг], когда лошади русской конницы, преследовавшей бежавших шведов, уже «ради утомления» не могли дальше идти» [1; 6].

          «За разгромом шведских [войск] под Полтавой 27 июня [8 июля] 1709 года последовало быстрое бегство шведов и короля Карла Двенадцатого к Днепру. Но русское преследование уничтожило все надежды шведов спастись переправой через реку, и по первому же требованию преследовавшего шведов Меншикова, настигшего их под Переволочной [через 3 дня], все шведские [войска] принуждены были сдаться на милость победителя. Карл Двенадцатый и Мазепа успели бежать через Днепр за три часа до прихода Меншикова к Переволочной». Оснащение и обеспеченность разгромленных под Полтавой шведских войск и полный упадок духа как рядовых, так и начальствующего состава «были таковы, что генерал Левенгаупт, которому король, убегая, передал верховную [власть над войсками], человек очень храбрый и опытный, счёл всякое сопротивление совершенно немыслимым. По окончательному, позднейшему подсчёту, сдавшихся под Переволочной шведских пленников оказалось больше: не 14 030 человек, а 16 264. Это [число] находим в письме Петра царевичу Алексею от 8 [(19)] июля 1709 года. Когда постепенно впоследствии выловлены были шведы, разбежавшиеся по лесам и полям ещё до сдачи всех [войск], то общий подсчёт пленников дал [численность] около 18 тысяч человек» [1; 6].

          «Всю безнадёжность своего положения шведы увидели, уже будучи в плену», когда 6 (17) июля царь произвёл перед их глазами общий смотр своих войск, причём в смотре участвовало и огромное легкоконное воинство. Пленные, видев царские войска вчетверо большие, чем те, что они видели во время сражения, «о великости их удивлялись». Войск постоянного состава оказалось 83,5 тысячи человек, а легкоконных 91 тысяча, да ещё отдельно подсчитано было 2 тысячи орудийных «служителей». «В общем, у Петра Первого под рукой спустя некоторое время после Полтавской победы оказалось, по подсчётам современника, ведшего дневник военных действий, 176 500 человек». «Ни у одной из великих европейских держав не было в тот момент, во второй половине лета 1709 года, таких [огромных], вполне готовых к бою, вооружённых сил». «На этот смотр был выведен 19171 человек [из числа] пленных шведов» [1; 6].

          «По своим последствиям, убийственным для Швеции, беспримерная сдача всех ещё уцелевших после полтавского побоища шведских [войск на Днепре] под Переволочной … была ещё страшнее и, главное, несравненно позорнее, чем даже Полтава». «По окончательному позднейшему подсчёту, шведские [войска], сдавшиеся (во главе с Левенгауптом) Меншикову ... 30 июня [11 июля] 1709 года, была равны [по численности] 16 264 человекам». Кроме того, при бегстве весь обоз («3000 возов») был брошен шведами и попал в руки русских войск [1; 6].

          «Если что-нибудь могло ещё значительно усилить в Европе потрясающее известие о полной гибели шведских [войск] и о бегстве короля Карла куда глаза глядят с кровавого поля битвы – это позднейшие сведения о скромных размерах русских потерь [1345 убитых и 3290 раненых, по другим данным: 5953 убитых или раненых] и, в особенности, оказавшееся безусловно правдивым русское [правительственное] свидетельство, что в бой была введена даже не половина, а одна треть русских [войск], остальные же находились в [запасе] и полной боевой готовности. Для боя в первой линии у каждого полка взяли только по [5 сотен из первой линии]. [Сотни] второй линии не все участвовали в бою, единственное исключение составлял Новгородский полк, у которого бились в самой гуще битвы, в её разгаре [все сотни]: первые [5 сотен], наиболее тяжко пострадавшие в бою, и вторые [5 сотен], которые был поведены в [рукопашную] лично самим Петром, и успех которых сыграл такую [огромную] роль. Таким образом, неслыханная, сокрушительная победа, уничтожившая шведов, была достигнута малым числом русских, [действительно] участвовавших в бою, над всеми шведскими [войсками], выведенными на поле Реншильдом. Уже это изумляло иностранных наблюдателей…» [1–3; 6].

          «В те два часа сражения от 9 до 11 утра, которые в русских [источниках] часто называются по преимуществу «генеральным [сражением]», русские разгромили шведов, пустив в бой всего 10 тысяч человек против значительно большего количества стоявших в начале боя против них в шведских [рядах]. А, с другой стороны, в резерве у Петра были тут же наготове ещё около 30 тысяч человек пехоты, [конницы и пушкарей]» [1–3; 6].

          И это «мучительное для самолюбия» и убийственное для мнения о превосходстве шведских войск «исчисление сил очень убедительно подкреплялось почти одновременно распространившимися известиями о сдаче всех бежавших от Полтавы» шведских войск [(более 16 тысяч)] под Переволочной девятитысячному отряду Меншикова, то есть, войску, почти вдвое меньшему, чем сдавшиеся ему без боя вместе со своим [военачальником] войска Левенгаупта. Полтавская битва показала, что «увеличилась сила русских воинов, то есть, тех, кого [ранее] ни за что не хотели ни понимать, ни признавать» в Европе, но о которых враждебные Русскому царству силы «со слов шведов и поляков на очень долгое время составили себе определённое, весьма в общем невысокое мнение» [1–3; 9–19].

          «Конечно, о самом Петре уже до Полтавы во многих странах Европы успели изменить то презрительное мнение, которое после первой Нарвы усиленно распространяли Карл Двенадцатый и его генералы, [военачальники] и даже шведские [низшие чины], и которого сам король продолжал держаться вплоть до Полтавы. Но о великом «незнакомце», русском народе, только после Полтавы стали думать, тоже в большинстве случаев враждебно, как и прежде, однако уже с оттенком страха, а не презрения … Чудовищный, непоправимый разгром шведских вооружённых сил заставил многих во Франции, в той же Англии пересмотреть и перерешить утвердившееся у многих [и ставшее привычным] воззрение на Петра, как на самодура и чудака, … на свое горе ввязавшегося в борьбу с северным «Александром Македонским», в такую борьбу, в которой он непременно сломает себе шею. И шея вдруг в самом деле оказалась сломанной, но не у «чудака плотника и кузнеца», а именно у шведского «Александра Македонского». И вдруг побеждёнными оказались не «косолапые русские мужики», не умеющие воевать, а «викинги», [воины-завоеватели]. И как побеждёнными! Тогдашняя Европа жила в [обстановке] военных браней, «дышала» пороховым дымом. Но ни одна из побед иностранных полководцев даже отдалённо не походила на кровавую Полтаву, на позорную для шведов Переволочную. Даже первая Нарва, глаголемая как «полная» победа Карла Двенадцатого, не шла ни в какое сравнение с русской победой под Полтавой» [1].

          Одним из последних впечатлений посла Англии Витворта, навсегда покидавшего Русское царство (это уж мы знаем не из его воспоминаний, а из его служебного донесения), было «[торжественное] проведение через Москву» всех генералов, полковников и военачальников шведских королевских отборных придворных войск, взятых под Полтавой и Переволочной. Британский посол ещё успел поприсутствовать при этом своеобразном торжественном шествии, как выразился сам Витворт [1].

          «Двести пятьдесят шведских генералов и [иных военачальников], медленно шествовавших под стражей по улицам древней русской столицы, которую они собирались без труда завоевать, были первыми из европейских [завоевателей], которым пришлось испытать жгучий, но заслуженный стыд под взглядами москвичей, переполнивших в этот день улицы; первыми, но не последними» [1].

          Коснёмся сделанного с русской стороны описания этого события. «21 декабря 1709 [1 января 1710] года последовал торжественный въезд победителей в Москву с пленниками и [военной добычей]. Первым шёл Семёновский полк, а за ним «пленные генералы, высшие и нижние [военачальники] купно с их [пушками и другими орудиями], знамёнами и прочим», взятые не во время всей войны, но только при Лесной и под Полтавой. Пётр пожелал подчеркнуть всё значение этих двух решающих побед: «матери» (Лесной) и её «дочери» – Полтавы. Сначала шли взятые при Лесной» [1].

          «Замыкала эту первую часть шествия рота Преображенского полка». За этой ротой следовала вторая часть пленных: взятые под Полтавой и Переволочной военачальники, за ними опять пушки, стяги, разнообразные знамёна. А за знамёнами – генералы-порученцы короля Карла Двенадцатого, генералы, полковники, подполковники и военачальники чином пониже. «За генералами следовал «королевский двор с высшими и нижними чинами» и королевские носилки с постелью, на которых возили раненого короля во время боя». За носилками – вся оставшаяся в живых часть королевских отборных придворных войск, королевские делопроизводители (полностью захваченные под Полтавой), а за ними – вся свита Карла: «генералы Гамильтон, Штакельберг, Роос, Круус, Крейц, Шлиппенбах. Отдельно шли: граф Левенгаупт, фельдмаршал граф Реншильд; [ведающий дворцовым хозяйством] первый гофмаршал и первый («вышний») министр [что дословно означает «помощник короля»] Швеции граф Пипер. За ними ехал Пётр, а за ним Преображенский полк во главе с князем А. Д. Меншиковым … Шествие замыкали [пушки и другие орудия] Преображенского полка с телегами боеприпасов» [1].

          «Нордберг, дающий некоторые подробности, относит неточно этот торжественный въезд царя к 23 декабря [(3 января)]». Он говорит, что движение началось из «Стрелецкой слободы и шествие направлялось в Немецкую слободу» [1; 4].

          «Несметные толпы народа часами стояли на улицах и площадях Москвы, глядя на невиданное историческое зрелище, на то, что осталось от прославленных знамён и от вождей некогда грозной [рати], которая шла в эту самую Москву, громогласно заявляя о предстоящем в близком будущем въезде Карла Двенадцатого в Кремль» [1].

          Впоследствии, «с отличающей его самонадеянностью и верой в собственную непогрешимость Карл Двенадцатый упорно стремился доказать, что, собственно, главное дело было не в проигрыше Полтавского боя, но в том, что Левенгаупт сдался с остатком [войск] у Переволочной». Так, например, «неискреннее и недобросовестное желание представить дело в совершенно превратном свете и свалить вину за свое поражение под Полтавой на Левенгаупта сказывается в каждой строке письма Карла Двенадцатого своей сестре. Чудовищные ошибки вторжения в чужую страну ценой потери [войск], непостижимое легкомыслие затеянного генерального сражения с четырьмя пушками» против значительно превосходящего по численности орудий и огневой мощи противника, с войском вдвое-втрое меньшим, чем у противника, – всё это «незначительное [происшествие]», «и вообще сражение проиграл не он, Карл, при Полтаве, а Левенгаупт под Переволочной. И он, король, виноват только в том, что за множеством дел забыл сообщить свой приказ всем начальникам, а сообщил только двум» [1].

          «Следует заметить, что событие у Переволочной благополучно продолжало [искажаться и представляться в совершенно ином свете] в Швеции двести лет подряд именно так, как начал это дело сам Карл Двенадцатый. Один из его преемников на шведском престоле, король Оскар Второй, выпустил в 1881 году вышедшую одновременно на шведском и на английском языках книгу о Карле Двенадцатом, где мы читаем: «[Сдача на милость победителя под] Переволочной, которая отдала в русские руки знаменитейшую из всех знаменитых шведских [ратей], – была скорее следствием болезни короля и всеобщего уныния, чем следствием поражения» [1].

          Отмечу, что, больше чем другие, русских всячески порочили главные шведские лгуны – Фриксель, Нордберг и погибший Адлерфельд. Многое из того, что первыми двумя было написано о полтавском сражении – это «совершеннейший вздор» [1; 4; 5].

          Готовясь к войне, «Карл положил начало гибели своего [войска] и шведского великодержавия, предприняв покорение России» с силами, ни в малейшей степени не находившимися в соответствии с заявленной великой задачей. Целенаправленно, осмысленно, но непредусмотрительно недооценивая противника, «он совершил вопреки советам, увещеваниям и настояниям почти всего своего окружения ряд непоправимых промахов, подчинив все соображения одной мысли: кончить войну в Москве», причём завоевание Полесья и Поднепровья было лишь как бы вспомогательным второстепенным действием перед далёким походом на Москву. О могуществе созданных после Нарвы грозных, упорядоченных, слаженных и исполнительных, хорошо оснащённых русских войск постоянного состава «Карл упорно не хотел и слушать» [1; 7].

          «Наконец, обстоятельства сложились так, что когда наступил … [сам Полтавский] бой, то Карл [Двенадцатый] даже [в искусстве боя], то есть, в области, в которой он был гораздо сильнее», чем в области международных отношений или в искусстве ведения войны, «ни в малой степени не проявил своих бесспорных [способностей и дарований]. Как и всегда, он обнаружил в этот день непоколебимое личное мужество, но и только. И Реншильд, и Левенгаупт, и Шлиппенбах, и Роос не получили от короля в это утро ни одного сколько-нибудь дельного, сколько-нибудь ценного указания. Шведские историки так же любят приписывать решающее значение в гибели войска Карла Двенадцатого ране, от которой, лёжа в своих носилках, страдал король, точь-в-точь как французские историки объясняют поражение Наполеона морозами 1812 года, а Бородинскую неудачу – тем, что [Бонапарт] простудился. Страдающее [великодержавное] чувство побуждает их искать причины поражения в случайностях» [1; 4; 5; 7; 10; 27].

          Ошибки при выстраивании линии поведения в международных отношениях, а также при подготовке и ведении большой и долгосрочной войны «предрешили неотвратимую ни при каких условиях неудачу завоевательной [затеи], предпринятой Карлом Двенадцатым. Но если эта неизбежная неудача превратилась в самый ужасающий [разгром], какой только можно себе представить, то уж это объясняется рядом особых условий, при которых развёртывались непосредственные военные действия. Ни Карл, ни его окружение, [включая весьма мудрого и проницательного] (задним числом) генерала … Гилленкрока, не имели в самом деле ни малейшего понятия о русском народе, о [жителях Полесья и Поднепровья] и никогда даже не допускали мысли о том, что не только … вооружённые силы [Русского государства] будут, не щадя себя, яростно биться с вторгшимся неприятелем, но и население областей, через которые [враг] будет проходить, окажет ему упорное сопротивление; будет истреблять по лесам рассеянные остатки разгромленных [войск] Левенгаупта; будет избивать шведов у Стародуба и на берегах Псёла, Ворсклы, Днепра; будет уничтожать или отгонять от днепровского берега лодки и [иные плавсредства], на которые так рассчитывал [бывший гетман] Мазепа; будет деятельно помогать [войскам] в отчаянной обороне Веприка; убегать из своих деревень при подходе шведов и ничего не доставит добровольно в [стан] врага – ни хлеба, ни мяса, ни сена. Полный провал в деле Мазепы явился неожиданностью и для изменника, и для его искусителей и покровителей. Уничтожение Батурина, разгром изменивших запорожцев, [мужественное] сопротивление жителей Веприка и Полтавы – всё это были явления одного порядка, все это было прямым проявлением народного сопротивления, которое и не предвидел Карл, и которое он не понял» [1; 11–28].

          Продолжение следует.

          ИСТОЧНИКИ:

1. Тарле Е. В. Пётр Первый против Карла Двенадцатого: Северная война. – Москва: ИД «Ридерз дайджест», 2009. – 456 с.; Избранные сочинения академика Е. В. Тарле: [в 4 т.] / Е. В. Тарле. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1994. Т. 3. – 670 с.; Тарле Е. В. Северная война и шведское нашествие на Россию [Электронный ресурс Интернет]. URL: http://militera.lib.ru/ h/tarle2/index.html?ysclid =ltrkvqpk4g444778331

2. Артамонов В. А. Полтавская битва. Генеральная баталия Северной войны, 1700–1709. – Mосква: Академический Проект, 2020. – 484 c.

3. Полтавская битва [Электронный ресурс Интернет]. Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Полтавская_битва

4. Joran A. Nordberg. Konung Carl den XII-tes historia. – Stockholm: Momma, 1740.

5. Adlerfelt G. Histoire militaire de Charles XII. – Amsterdam: Wetstein Smith, 1740. – T. 3.

6. Журнал или Поденная записка, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великаго с 1698 года, даже до заключения Нейштатскаго мира: Напечатан с обретающихся в Кабинетной архиве списков, правленных собственною рукою его императорскаго величества. – Санктпетербург: При Имп. Акад. наук, 1770–1772. Ч. 1. – 1770. – 460 с.

7. Гилленкрок А. Сказание о выступлении его величества короля Карла XII из Саксонии и о том, что во время похода к Полтаве, при осаде её и после случилось / Пер. с нем., введ. и примеч. Я. Турунова // Военный журнал, 1844. – № 6. – С. 1–105.

8. Бантыш-Каменский Д. Н. История Малой России. Часть Третья. От избрания Мазепы до уничтожения Гетманства. – М.: Тип. Семена Селивановского, 1830. – 375 с.; История Малой России. Часть Третья. От избрания Мазепы до уничтожения Гетманства [Электронный ресурс Интернет]. URL: https://runivers.ru/ bookreader/book53042/#page/1/mode/1up

9. Богданович М. И. Замечательнейшие походы Петра Великого и Суворова: Публ. лекции воен. истории, по высочайшему повелению чит. Ген. штаба подполк. Богдановичем, в 1846 г. – Санкт-Петербург: тип. К. Крайя, 1846. – 240 с.

10. Болесте П. Полтавский бой, описанный современником очевидцем, Петром Болесте, служившем в Канцелярии гетмана Сенявскаго, бывшаго тогда воеводою бельским, а впоследствии кастеляном краковским / Пер. и вступл. А. Перлштейна // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. – Москва: 1871. – Кн. 3. Отд. 5. – С. 1–9.

11. Баскаков В. И. Северная война 1700–1721 гг. Кампания от Гродна до Полтавы 1706–1709 гг. Критико-ист. исслед. / В. Баскаков. Вып. 1. Краткий очерк событий до кампании; Краткий очерк театра войны. – Санкт-Петербург: скл. изд. у авт., 1890. – 264 с.

12. Архив князя Ф. А. Куракина, издаваемый под ред. М. И. Семевского: книга 1–10. – Санкт-Петербург: тип. В. С. Балашева, 1890–1902. Кн. 1: [Бумаги князя Бориса Ивановича Куракина 1676–1727. Письма Петра Великого. Гистория. Дневник и путевые заметки. Автобиография. Русско-Шведская война. Родословие. Герб князей Куракиных]. – 1890. – 387 с.

13. Павловский И. Ф. Полтавская битва и её памятник: С рис., планом города и карт. военных действий / Сост.: преп. Петр. Полт. кад. корпуса Ив. Фр. Павловский и воспитатель В. Мих. Старковский. – Полтава: Тип. Губ. правл., 1895. – 130 с.

14. Погосский А. Ф. Нарва и Полтава / А. Погосский; изд. В. Березовский. – С.-Петербург: В. Березовский, 1899. – 63 с.

15. Бантыш-Каменский Д. Н. История Малой России от водворения славян в сей стране до уничтожения гетманства: в 3-х частях: с девятнадцатью портретами, пятью рисунками, двадцатью шестью раскрашенными изображениями малороссиян и малороссиянок в старинных одеждах, планом Берестечскаго сражения, снимками подписей разных гетманов и предводителей казаков и с картою, представляющею Малороссию под владением польским в начале XVII века. – Изд. 4-е, печатано с 3-го без изменения. – Санкт-Петербург; Киев: Южно-Русское книгоиздательство Ф. А. Иогансона, 1903. – 609 с.

16. Павловский И. Ф. Битва под Полтавой 27-го июня 1709 года и её памятники: иллюстрированное издание с 129 рисунками и 4 планами / И. Фр. Павловский. – Полтава: электрическая типо-литография И. А. Дохмана, 1908. – 243 с.

17. Рудаков В. Е. Полтавская битва: двухсотлетняя её годовщина: 1709 – 27 июня – 1909: (с рисунками) / В. Е. Рудаков. – Санкт-Петербург: типография А. С. Суворина, 1909. – 59 с.

18. Андрианов П. М. Петр и Полтава: (по поводу 200-летнего юбилея) / составил действительный член Императорского Русского военно-исторического общества П. М. Андрианов. – Санкт-Петербург: Товарищество Р. Голике и А. Вильборг, 1909. – 62 с.

19. Победы Петра Великого над шведами 200 лет назад: Лесная – Полтава. – Санкт-Петербург: типография "Товарищества художественной печати", 1908. – 48 с.

20. Пушкин А. С. Полтава, 1828–1829 // Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 16 т. – М.: Художественная литература, 1948. – Т. 5. Поэмы, 1825–1833. – С. 15–67; Полтава (поэма) [Электронный ресурс Интернет]. Википедия. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Полтава_(поэма)

21. Гольденберг Л. А. Картографические источники XVIII в. о военных действиях в 1708–09 гг. // Полтава: К 250-летию Полтавского сражения: Сборник статей / Акад. наук СССР. Ин-т истории. Акад. наук УССР. Ин-т истории; Ред. коллегия: д-р ист. наук Л. Г. Бескровный и др. – Москва: Изд-во Акад. наук СССР, 1959. – 459 с.

22. Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. – Москва: Голос; Колокол–Пресс, 1993–1998. Кн. 8: История России с древнейших времен. Т. 15–16 / Отв. ред.: Иванов Н. А. — Москва: Голос; Колокол–Пресс, 1997. – 686 с. Содерж.: История России, нач. XVIII в. – 1718 г. Царствование Петра I.

23. Беспалов А. В. Северная война. Карл XII и шведская армия. Путь от Копенгагена до Переволочной. 1700–1709. – Москва: Рейтар, 1998. – 49 с.

24. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. – Т. 2. XVII столетие. – 2007. – 461 с.

25. Молтусов В. А. Полтавская битва: уроки военной истории. 1709–2009. – Москва: Объед. ред. МВД РФ: Кучково поле, 2009. – 508 с.

26. Кротов П. А. Битва при Полтаве: к 300-летней годовщине. – Санкт-Петербург: Историческая иллюстрация, 2009. – 414 с.

27. Энглунд П. М. Полтава: рассказ о гибели одной армии / Петер Энглунд; [пер. со швед. С. Белокриницкой, Т. Доброницкой; примеч. В. Артамонова]. – Москва: Новое лит. обозрение, 2009 (М.: Типография "Новости"). – 341 с.

28. Гутман Матвей Юрьевич, Николаенко Петр Дмитриевич. Важнейшее сражение Северной войны 1700–1721 гг. (к 300-летию Полтавской битвы) // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. – 2009. – Вып. 2.