Сыновний долг. Часть первая

      
     Октябрь 1972 года.
Отец мой, Малыгин Георгий Савельевич, родом из Нюрбинского района, из деревни Алексеевки. Родился он в многодетной семье, в 1909 году. Кроме него, в семье было ещё пять братьев и сестра. Дедушка Малыгин Савелий Никанорович, а бабушка Малыгина (в девичестве Чусовская) Анна Иннокентьевна. Жили они со средним достатком и занимались хлебопашеством. Предки наши прибыли из центральных губерний по предписанию царского указа для освоения дальневосточных земель. Государство способствовало этому переселению. Крестьян оно снабжало всем необходимым для устройства на новом месте: продовольствием, семенным материалом, крестьянским инвентарём, рогатым скотом, лошадьми. Первые наши родственники остановились в Якутии, в Нюрбинским районе и занялись хлебопашеством.
         

Отца забрали на войну, когда мне шёл третий год. Я ходил в ясли и смутно помню, когда призывников из Якутска отправляли на войну. Помню, что шла колонна людей, и в это время меня мама забрала из яслей, что находились на углу площади Орджоникидзе, где сейчас расположен дом с «Оптик-центром». Отец взял меня на руки и посадил на плечи. Все вместе прибыли на пристань, она находилась недалеко, где сейчас Площадь победы. Городской дамбы тогда не было, а была широкая протока. Людей посадили на пароход. Шум, гам, крики, песни под гармошку. Кто-то упал с парохода в воду. Бросали спасательные круги, и вытащили человека из воды. Мама мне показывала, где стоит отец на пароходе, но я не мог различить его в толпе. Всё это врезалось в память, и помню это до сих пор.


Война шла несколько лет. Первые годы войны не вспоминаются, но окончание запомнилось. Мне было около шести лет. По радио постоянно транслировали местоположение наших войск. Шло успешное наступление, и голос Левитана объявлял об освобождении городов, количество подбитых танков и самолётов, взятых в плен немецких солдат и офицеров, слушали салюты, в честь взятиия городов. Мы все этому были рады, и мама говорила, что скоро закончится война, и папа вернётся домой. Помню треугольные письма, как их получали с войны, и как я их запечатывал, когда мама писала их папе. Все с нетерпением ждали окончания войны. Наконец, дождались, и папа возвратился домой.


Так же пришли на пристань, только сейчас встречать пароход. Объятия, поцелуи, плачь от радости. Народу уйма. Музыка, песни, крики. Веселые те, кто вернулся, и кто их встречает. Подробностей возвращения не помню, но одно запомнилось очень хорошо. На следующий же день по возвращении отца, нам самим с братом пришлось одеваться и заправлять постель. У нас была одна комната, и мы с братом спали на одной кровати. Он так удивлялся, что всё это делала за нас мама. Мне было шесть лет, и я не ходил ещё в школу, но это было не оправданием для меня. «Такие большие ребята, и не можете одеться и заправлять постели за собой сами, говорил нам отец».  Хотя это для нас было непривычно, но пришлось подчиняться отцу и самим ухаживать за собой. Это мои первые воспоминания, когда мы стали жить вместе всёй семьёй. Но основная цель моего описания это то, что связано с охотой, откуда появилась у меня такая страсть.


С войны папа вернулся с пятью наградами. Медаль за отвагу, За боевые заслуги, За победу над Германией, За победу над Японией и орден Отечественной Войны. Когда я подрос, то я спросила у папы: «За что награды, за что дали орден?» На медалях  написано за что, а на ордене нет. И он рассказал мне такую историю.

 
После окончания войны с Германией началась война с Японией. В конце августа, начале сентября Советские войска пошли в наступление в сторону Маньчжурии. Пришлось преодолевать безводные степи, пустыню Гоби, и горные Хинганские хребты. Во время похода стояла невообразимая жара. Постоянно хотелось пить, но воды не хватало. Войска двигались сплошным потоком. Колонны солдат, пушки, танки, пыль стояла неимоверная. В этом потоке людей и машин, можно было затеряться. Отца оставили выполнять какое-то задание. Пока он занимался этим, его часть ушла далеко вперёд, и ему пришлось догонять свою часть.

 
Войска начали втягиваться в горные отроги Хингана. Ему приходилось идти пешком, ехать на попутных машинах,  даже верхом на пушке, потому что на ней негде было присесть. Во время полуденного обеда, когда колонна остановилась перед ущельем, он пошёл спрашивать про свою часть. Где она находится, не видел никто. Одни говорили, что она ушла, другие ничего не знали. Шёл мимо сидящих, и обедающих людей. Присел у одной походной кухни к небольшой компании солдат. Пообедав с ними, узнал, что, якобы, его часть ушла вперёд, и ему ничего не оставалось делать, как идти вперёд одному. Воинская колонна по какой-то причине задерживалась, и он потопал по пыльной дороге.

 
Он уходил все дальше и дальше в ущелье. С левой стороны были отвесные горы, а справа текла небольшая река. С другой стороны, за рекой тоже высились горы. Углубляясь по дороге дальше в ущелье, он стал замечать, что на общем каменном склоне горы, среди камней выделялись какие-то непонятные, большие пятна. Они тянулись вдоль дороги на высоте сорока, пятидесяти метров через определённые расстояния. Опытному охотнику сразу бросилось это в глаза. Пятна эти, представляли собой перевёрнутые камни. Нижняя сторона камней была светлее её верхней части, загоревшей на солнце. Сразу в голове вспомнились картины из охотничьей жизни. Примятая трава от следов зверей, сломанные кустики, отдельные пёрышки боровой дичи, по которым он определял наличие дичи. Вот и эта, нарушенная картина среди камней на склоне горы, не ускользнула от его глаза.


Продвигаясь дальше по дороге, он начал догадываться, что это не просто так, что это сделанный какие-то укрытия, а затем догадался, что там сидят японцы и ждут основную колонну солдат Красной Армии. Даже ему показалось, что  в одном укрытии, что-то вроде пулемета, который был направлен на него. «Сердце у меня екнуло,- продолжал рассказывать отец, я  понял, что нахожусь под прицелом, и в любой момент по мне начнут стрелять». В таких ситуациях голова соображает моментально. Скрытная засада ждёт колонну, поэтому вряд ли японцы будут стрелять по мне. Они выдадут своё местонахождение, а это им ни к чему. Хотя я это и осознал, но всё равно моя спина покрылась холодным потом. «Надо что-то делать, мелькало у меня,- надо как-то возвращаться и предупредить командиров об опасности». Если колонна попадёт в засаду, всех солдат перебьют в этой мышеловке. Но как это сделать? Если я повернусь и быстро побегу обратно, то по мне начнут стрелять. «Но с другой стороны, рассуждал я,- они стрелять не должны по мне, потому что они обнаружат себя». Поэтому я решил как-то обмануть их. Решение пришло неожиданно. Делаю вид, что я споткнулся и упал. Немного полежал, как будто бы повредил себе ногу, потом потихоньку начал вставать, сделал несколько шагов, прихрамывая по ходу своего движения, но потом остановился. Нагнулся, потрогал колено, постоял, подумал, потом потихоньку развернулся и пошёл в обратную сторону.


Никаких выстрелов по мне не последовало. Когда я удалился подальше от этих засад, то ускорил шаг и быстрым шагом пошёл навстречу колонне.  Пошёл к тому месту, где колонна остановилась на обед. Они уже собирались двигаться дальше, но я настоятельно просил отвести меня к командиру. Меня повели к нему, еще подумали, что я японец, потому что немного походил на них лицом. Офицер в чине полковника учинил мне допрос. С трудом убедил я его, что я никакой не японец, что там ждет серьёзная засада, что нельзя туда идти. Моя информация спасла колонну от разгрома. Командование выдвинуло вперёд пушки до тех мест, откуда были видны засады японцев. Началась канонада из пушек. После того, как прогремели последние выстрелы, и было понятно, что там уже никто не остался в живых, колонна двинулась дальше.

 
Когда подошли поближе и полезли на гору посмотреть, кто там прятался, мы увидели страшную картину. Пулеметные гнезда, а кое-где были и горные пушки, искусно спрятанные в камнях, были разгромлены. Всюду лежали убитые и тяжело раненные японцы. Все они были прикованы цепями к пулемётам или к пушкам. Это были настоящие, японские камикадзе.

 
Я даже и не подозревал, что я совершил подвиг. И для меня было большой неожиданностью, когда за этот случай, за то, что я предупредил воинское начальство о засаде японцев и спас колонну солдат от неминуемой гибели, меня наградили орденом Отечественной Войны.


Кроме отца на войне были ещё три брата. Фёдор Савельевич был ранен, награждён медалями и орденом. Василий Савельевич награждён медалями. Алексей Савельевич награждён медалями. Все четверо живыми вернулись домой.


Сразу же после возвращения с войны отец поступил на работу и купил себе ижевку шестнадцатого калибра. Стал ездить на охоту на уток и зайцев.  С охоты привозил уток различных пород. Я с нетерпением ждал его возвращения, разглядывал с любопытством и упоением добытую дичь, восхищался раскрасками их перьев и их разнообразием. Запоминал название уток. Среди них были мородушки, шилохвости, кряквы, чирки и другие породы. Редко были и гуси гуменники. А какие были белые и пушистые добытые зайцы! Привозил с охоты он дичи много, тогда её было достаточно в окрестностях Якутска. С любопытством смотрел, как ощипывают уток, снимают с зайцев шкурки, сам пробовал это делать. С каким интересом слушал рассказы про охоту, а охоте ему было, что рассказывать, да и рассказчик он был отменный. Особенно нравилось слушать рассказы об охоте его детства.


Возле деревни Алексеевки сделали запруду на небольшой речке. Вода разлилась на огромной площади, образуя искусственное озеро Кочай. Это озеро было огромное, и до него было рукой подать. Раз образовалась большая вода, соответственно появилось много уток. Их было великое множество, включая турпанов. Если много уток, то у ребятишек появилось желание их добывать. В доме было одноствольное ружьё небольшого калибра, с которым родители разрешили ребятам охотиться. Ружьё-то имелось, но боеприпасов к нему не было, особенно дроби.


Самыми заядлым и охотниками были мой отец и его младшие братья, Василий и Петр. Их родитель выделял им небольшой кусочек свинца, горстку пороха, и они начинали колдовать над боеприпасами. Изготовление дроби было примитивным делом, но надежным. Им так интересно было работать с мягким металлом, тем более знали, что их ждёт хорошая охота. Кусочек свинца расплющивали молотком на небольшие проволочки толщиной с предполагаемый диаметр дроби, затем вырубали на мелкие кусочки, и эти кусочки выкладывали в чугунную сковороду, затем ставили на горячую плиту. После того, как кусочки свинца разогревались, второй сковородой меньшего диаметра эти кусочки раскатывались днищем меньшей сковороды. Получались небольшие шарики похожие на дробь. Процесс этот был довольно длительным, но им не терпелось скорее зарядить патроны и идти на охоту. Поэтому дроби накатывали примерно на три патрона, чтобы каждому из юных охотников получилось выстрелить хотя бы по одному разу. Садились за стол и колдовали над зарядкой патронов. Специальных приспособлений для этого не было. Пистоны забивали молотком, порох сыпали самодельными мерками, изготовленными из рога коровы, вместо пыжей применяли бумагу. Наконец заряжены драгоценные патроны, и они бежали на озеро. В те времена уток было очень много. Главное было найти подходящее место, чтобы подкрадываться как можно ближе к плавающим уткам. Распределяли, кому стрелять в первую очередь, и охота начиналась.

         
Ребята лежали долго, прежде чем произвести выстрел, ведь в наличие был только один единственный выстрел. Ждали, когда сплывутся несколько уток, чтобы одним выстрелом сразить сразу несколько штук. Наконец раздавался долгожданный выстрел. Туча испуганных уток поднималась в небо, на воде оставалось несколько птиц и ребята с радостным криком бежали к воде. Раздевались прямо на ходу, голыми заскакивали в воду и собирали стреляных уток. Меньше двух  уток не было, и это считался неудачный выстрел. Отстреляв по очереди, по патрону, ребята шли домой. Оживленные, весёлые и радостные разговоры не прекращались. Каждый взахлёб, рассказывал, как он ловко стрелял и удачно спаривал уток. Лучше всех стрелять получалось у младшего брата Пети. Домой приносили иногда до десяти уток. Мать их нахваливала и удивлялась, как это хорошо они охотятся. Добытчики вы мои, говорила она. Материнская похвала им льстила и настраивала на дальнейшие, охотничьи подвиги. Это было хорошим подспорьем для большой семьи, состоящей из родителей и семи маленьких детей.