Штопальщик душ

Из классификатора других профессий
__________________________________

Из классификатора других профессий
________________________________________
Штопальщик душ

Я сижу в комнатке с бревенчатыми стенами. Полумрак растворяет звуки и лица. Тусклый светильник на стене дает ровно столько желтого света, сколько нужно для работы. Я – штопальщик душ. Так меня называют те немногие, кто время от времени перешагивает невысокий порог моего домика. Они старомодны и слепы, невесомы и почти не различимы взглядом. Но они знают. И возражать им совершенно не хочется.

Заварник с чернично-мятным чаем устроился на потрескавшемся от времени дереве стола. Трубка и табак под рукой. Очередная полуразвалившаяся, помятая душа серебристым сиянием расположилась между рук. Можно приступать.

- Дедушка! Зачем ты так? – это первое, что я слышу, погрузив руки в мерцание чужой души, исковерканной и порядком подпорченной.
Мне нужна боль, чтобы собрать разум в одно целое. Это самое действенное средство. Больше ничего не помогает – я слишком дряхлый, а мозг, пожираемый какой-то немочью, отказывается выдавать хоть что-то вменяемое. И единственное, что я могу сделать непослушным телом, это раз за разом втыкать кухонный нож в почерневшую ладонь. И это дает немного времени, чтобы осознать себя и сделать хоть что-то…
 
Какой упорный мальчик… Хотя нет, уже нет. Мальчиком его уже назвать сложно – эта искалеченная душа стара. Не как моя, но все же. А я вечно путаю что-то со временем. Поэтому и вижу старца мальчиком. Старым, упорным мальчиком, всю свою жизнь отдавшим другим. Сначала – спившемуся отцу и медленно умирающей от страшных язв матери. Братьям и сестрам, чье точное количество не знали даже родители. Затем – той, единственной, которая на всю жизнь. Увы, но ее жизнь оказалась сильно короче. Сын, успевший обзавестись собственным ребенком, но не сумевший выжить в очередной войне.
 
И вот теперь состарившийся мальчик режет тупым ножом сухие, сморщенные, покореженные временем руки, чтобы отдать внуку последние капли собственной жизни, успеть научить чему-то еще, успеть вырезать очередную поделку на продажу... успеть…
 
Надо же, первая за вечер душа, и сразу неремонтопригодная. Прости, мальчик, но все, что я могу для тебя сделать, это разгладить матово-серым светом, разлить по всей структуре облегчение и отправить в небытие. Прости. Прости.
 
Днем работать с душами нельзя. Слишком много грубой энергии дает светило. Днем я занавешиваю крошечные окна и дремлю в кресле-качалке. Шуршание еловых веток за окном и вездесущие птицы мне не мешают. А вот дома держать живых существ нельзя. Они видят души и пытаются вмешаться в процесс починки. Хотят как лучше, конечно. Но понятие «лучше» у них свое, часто не совпадающее с человеческим.
Чай в кружке из коричневой обожженной глины закончился. Надо браться за работу. Следующая душа напоминает лохмотья. Батюшки… Как же это?
 
Сволочи! Мрази! Ненавижу! Почему в этом гнусном мире живут только шлюхи и подонки? Почему они такие? Или это они нормальные? А я урод? Какого черта?
 
Ну что же, посмотрим. Измены, обман, предательство, равнодушие, лицемерие – весь этот разъедающий коктейль пропитал душу насквозь. Надо выводить. Посмотрим, что у нас тут есть. Ты ж мой хороший! Такие запасы любви, нежности и заботы! Только это наполненное хранилище тебя и удержало одним целым. Вот сейчас и оно пойдет в дело. Перемешать, ровным слоем нанести на всю поверхность изодранной души. Немного подождать, чтобы лучше впиталось. И сделать ровные, красивые стежки нитью отраженного Луной света – мягкого и ласкового. Вот и хорошо, вот и ладушки. Возвращайся. Теперь-то все будет чудненько.

Работа штопальщика не терпит конвейера. Поэтому, шаркая по затертому деревянному полу мягкими тапочками, выхожу на крыльцо, вдохнуть ночной летний воздух. Несколько минут с закрытыми глазами – и ароматы ночи становятся привычными, теряют остроту. Раскурить трубку и затянуться густым дымом…

Налить в кружку насыщенного черного чая с листиками мяты и черники со своего огорода, не торопясь выпить. Теперь можно и продолжить.
 
- Мама, не спи! Не спи! Папа, когда уходил на войну, сказал, что мы с тобой к тете Вере ходить будем. А ты спишь. Мамочка! Мне страшно! Мне очень страшно, мамочка!
 
Тише, милая. Мама не проснется. И папа с войны не вернется. А вот тетя Вера к тебе сейчас придет. Я-то знаю. Ее душу я тоже чинил недавно. Двое ее детишек остались под завалами школы. Тебе с ней хорошо будет. Да и ей с тобой тоже. Распылить забывчивость, удалить оторванные клочки, протянуть ниточку к близкой душе, разгладить сном.

Я – штопальщик душ. Так меня называют те немногие, кто приходит в мой дом безлунными ночами. Им можно верить, они знают все. Но они не ответили на мой единственный вопрос: «А кто заштопает мою душу»?