Белый свет для рокера. Глава 1

«Хочешь видеть белый свет, белый свет?

Не тусклый свет, не серый свет, не блеск монет,

Не грязную дорогу, не ржавый пистолет,

А белый, чистый свет?»



Лазеры гуляли по залу и выхватывали из тьмы искаженные от экстаза свиные рыла. Ещё две песни назад на фоне обтянутых дешёвой бордовой тканью сидений можно было увидеть лица молоденьких девушек с горящими глазами и пирсингом в носу и модифицированных неформалов в черных лохмотьях и с наколками на предплечьях.

Но сейчас на Хобота смотрели самые настоящие свиные рыла, и они благоговейно вскидывали вверх копытца и раскрывали свои пасти, радостно подвизгивая в такт: «Белый свет, белый свееет!». Лохматое чёрное море биомассы вибрировало в такт музыке, и Хобот ощущал от этого неизъяснимое удовлетворение.

За его спиной послышались хлопки и треск фейерверков. Свиньи ещё больше засуетились и со всех начало раздаваться интенсивное хрюканье.

Как же он их ненавидел и любил! Его свиньи, его паства, его уши и его сердце. Он хотел бы сейчас обнять всех не разбирая пола и возраста и слиться ними в единый организм, по венам которого перекачивалась бы его сумасшедшая музыка. Но настоящего единения с толпой не было и уже не предвиделось. Концерт подходил к концу и звучала сама последняя, коронная песня из репертуара.



«Бееелый свет, беееелый свет!

Бееееееелый свеееет!»



На гулкие басы наложилась фантастическая партия Берта. Тот стоял в пяти шагах поодаль и перебирал клавиши синтезатора, покачиваясь в такт песни и закатив глаза от сосредоточенного наслаждения. Похоже он уже находился в слиянии с ритмом, ничего больше не замечал и лишь позволял пальцам автоматически исполнять свою партию.

По левую сторону от Хобота, широко расставив ноги стоял Пацан. Сейчас он был сосредоточен на ритме мощных рифов, извлекаемых из его верной подруги - черной бас-гитары, украшенной красными языками адского пламени, и вел себя почти что прилично, что было на него непохоже. Самый динамичный из всей четверки, он обычно очень любил скакать по сцене, размахивая гитарой и заигрывать с публикой.

Его внезапные выходки на сцене а иногда и в зрительском партере всегда были своего рода импровизацией с непредсказуемым концом. Хобот много раз вычитывал Пацана за его буйное поведение, но добродушно и с ленцой: ломающаяся время от времени гитара или небольшая потасовка в проходе между рядами за потную футболку бас-гитариста очень оживляли сам концерт и приносили дополнительный доход. К тому же Пацан был самым красивым из них, и его очень любили девушки, составлявшие как раз большинство зрителей.



«Хочешь вместо света смех?

Черный смех, адский смех,

Гнилую тьму, болота лжи,

Хочешь вместо света смех?»



Ну наконец -то! А то Хобот уже начинал думать, что Пацан заболел. Содранная с мужественного торса майка полетела в стадо и довольное похрюкивание перешло в восторженный писк.



– Вы с нами?! Вы со светом?!

–Дааааа! – прокатилось по рядам, и свиньи в знак согласия подняли вверх копытца.



Хорош Пацан, хорош! Но уже переигрывает, а значит нужно его осадить. Бас-гитарист не должен затмевать фронтмена, это чревато всякими неприятными последствиями вплоть до разборок и даже распада коллектива.

Хобот спрыгнул со сцены в партер и прошёлся вдоль первого ряда, ловя левой рукой протянутые ему с радостным ожиданием чуда копытца.

Этот старый нехитрый сбор зрительского обожания наполнил Хобота новой творческой энергией, и он взбежал по лестнице обратно на сцену и приступил к кульминационной части композиции:



«Ты увидишь: есть борьба!

Тьмы с огнем, зла с добром!»

Доооброоом!»

–Доброом! –выдохнуло стадо.



В глубине сцены ДК Машиностроителей за барабанной установкой стоял Артур, четвертый участник группы. Он хладнокровно выбивал ритм и задумчиво смотрел куда-то вглубь зала поверх рядов с пятачками.

Несмотря на свои армянские корни, Артур как ни странно, был молчаливым флегматиком и предпочитал не отсвечивать на сцене. Его движения были скупыми и всегда целенаправленными. Он добросовестно выполнял свою работу и никогда не делал ничего лишнего. Не суетился, не срывал со своего поросшего тридцатилетним жирком живота футболки и не выкрикивал ничего в толпу. Пятачки его поэтому особо не любили и не замечали, и его вполне устраивала эта роль.

Барабанщиком он был отличным, и его ритмы всегда были надежнейшей основой для любой композиции. Хобот любил его за это и за его тихую монументальность на фоне летучего Пацана или переменчивого Берта.



«Ты выбрал свет? Иди на свет, борись за свет! За белый, беееелый свеееет!»



Хобот вытянул из себя эти слова, переходя с агрессивного гроулинга на мелодичный и тихий вокал.

Гуляющие по залу лучи исчезли, и в его руках вдруг нарисовались небольшая свечка и зажигалка.



– Я люблю вас!



Свеча горела плохо на сквозняке и слегка коптила, распространяя за собой шлейф резкой вони. Хобот слегка поморщился, но виду не подал и поднял свечу повыше.

Пятачки подняли свои руки в ответ и из разных концов зала послышались отдельные выкрики:



– Мы тоже тебя любим, Хобот!

– Хобот, ты лучший!



Рыла начали свое обратное превращение в лица, и рокер не без удовлетворения отметил про себя, что концерт подходит к концу с вполне ожидаемым результатом. Его любят, хотят и будут ждать его следующего приезда в город.



– Да пребудет с вами свет, друзья! И чтоб никакой тьмы. Приеду - проверю каждого!



Толпа с благодарностью взвыла в ответ.