Призма черных стекол

Он ходил и собирал бутылки в спортивную сумку, на боку которой была аббревиатура из паутинообразных китайских символов. Места, где можно поживиться бутылками, он знал хорошо, их тут было много: гаражи за местной школой, неприметные полянки в парке, лавочки возле круглосуточного магазина, несколько неблагополучных дворов за кирпичным заводом… Бутылки были подобны крупным прозрачным ягодам. Он собирал их и паковал, а еще искал медь или то, что содержало медь, например провода. Все это богатство он тоже сдавал, а еще таскал вещи со свалок к себе в квартиру, постепенно превращая ее в музей. Совдеповские кресла и шкафчики, шифоньеры, разбитые телевизоры – все это создавало определенную художественную композицию, разворачивая обычный квартирный интерьер в абсолютно новую плоскость.

Анатолий выудил из орошенной мочой травы бутылку кагора. Каплевидная жидкость из нее была тут же вылита в его преющий рот. Приятно. Затем бутылка погрузилась в спортивную сумку, где была встречена своими сестрами. Бутылки звякнули, о чем-то переговариваясь, а Толя продолжил свой сбор. Он сейчас рыбачил возле гаражей, где часто собирались мужички, которые постоянно бравировали тем, что выросли в девяностые. Толя порой подслушивал их разговоры, прячась в кустах гигантского шиповника, что разросся тут до небывалых размеров. Это все из-за радиации – рядом была атомная станция, а еще лаборатория. В лаборатории ученые дробили плутоний, делая из него радиоактивные заряды. Плутоний был необходим для создания ядерного оружия, которое, к слову, производилось тут в гигантских масштабах. Из-под земли периодически через решетки канализаций выбивало, точно гейзерами, клубы едкого химического дыма. Сколько же радиации в себе он нес? А потом все удивляются тому, сколько вокруг онкологических больных. Рак терзал людей, пожирая их ткани и мозги. Это было страшно, но такова была реальность Балтомира – города, в котором они жили.

Толя собрал все бутылки, что валялись возле двух этих старых, ржавых и поседевших гаражей. Разогнул больную спину и хрустнул позвоночным столбом, что был змееподобно изогнут. Тут он и заметил девочку лет одиннадцати, она стояла чуть поодаль, у черного высокого забора, что огораживал здание ЖЭКа, и смотрела на Толю хитрыми маленькими глазками. Девочка была смугленькой, на ней трепетало от ветра коротенькое красное платье. Волосы были заплетены в длиннющую косу.

– Дядя, дядя, – позвала она его высоким, пищащим голосом.

– Чего тебе, дитятко? – он чуть наклонил голову набок, изучая ее, осматривая стройные ножки, что имели в себе потенциал разбитых мужских сердец.

– А что вы тут ищете?

– Ничего, малышка, я мусор собираю просто. Очищаю город.

– Так, значит, вы мусорщик? – девочка засовывает пальчик в рот и кусает ноготь.

– Да, такая уж у меня работа, – улыбается Толя и делает несколько шагов к ней навстречу.

– А вы папу моего тут не видели?

– Папу?

– Да. Мама меня послала сюда его поискать. Он ночью домой не пришел.

– А твой папа тут собирается со своими друзьями?

– Да, – в глазах девочки вдруг что-то загорается, – они тут водку пьют, – говорит она и хихикает.

– Ах как нехорошо! Когда у тебя такая красивая дочурка – как же можно водку пить с друзьями, да?

– Так вы не видели моего папу? – повторяет свой вопрос девочка, убирая руку ото рта.

– Не видел.

– Где же мне его искать?

Толя подходит к девочке еще ближе, и она чувствует от него вязкий противный запах: смесь застарелой мочи и жухлого пота. Девочка чуть прикрывает носик рукой, но незаметно (делает вид, что чешет щеку).

– Меня Толя зовут, а тебя как? – спрашивает бродяга, протягивая девочке свою заскорузлую грязную руку.

– Вика, – жалобно пищит она в ответ, чувствуя, как к горлу подкатывает дурнота.

– Какое прекрасное имечко! Хочешь, я помогу тебе найти твоего папу?

– Да, конечно, – ответила девочка как-то неуверенно. Взгляд ее маленьких карих глаз, больше не хитрый, а скорее растерянный, упал на ноги мужчины. Его ступни были облачены в рваные ботинки, за одним из которых по земле волочился кусок разъехавшейся подошвы.

– Мусорщикам нынче мало платят, – грустно улыбнулся ей Анатолий, проследив за взглядом Вики. – Вот и хожу в потрепанной обуви, ты уж извини.

– Да ничего, дядя. – Девочка отводит взгляд от ног мужчины и принимается рыскать глазами по сторонам.

– Расскажи мне, как выглядит твой папа? – Толя делает свой голос приторно-ласковым и доверительным. Это голос большого, но милого медведя из детского мультика. Голос того, кто не причиняет детям вреда.

– Он немного толстый. Пузатый, так мама говорит. – Девочка чуть расслабляется, но немного отступает от Толи. Видимо, проблема в запахе. Он давно не мылся.

– Может, он еще и немного лысеет? – профессионально закидывает удочку Толя.

– Да, – девочка кивает и вдруг хихикает. – У него, как говорит мама, на голове скоро будет пустыня.

– А, ну я так и понял! Теперь-то все сошлось, – Толя хлопает себя по лбу и деланно закатывает глаза, цокая языком по гниющему небу.

– О чем вы? – Вика наклоняет голову набок, с интересом глядя на мужчину, что стоит перед ней весь такой потрепанный и рваный, словно деревенское чучело, которое не первый день уже треплют мальчишки-стервятники.

– Я видел недавно мужчину, который ну точь-в-точь такой, как ты мне сейчас сказала!

– Когда вы его видели? – девочка чуть приоткрывает ротик, и ее нижняя губа опускается вниз. Толя засматривается на эту девственную детскую красоту.

– Вчера вечером. Он выпивал в компании нескольких взрослых дядь. Он, по-моему, кагор пил. А, сейчас, – Толя достает из сумки бутылку из-под кагора, – вот его бутылка, видишь? Он немного намусорил, потому что опьянел.

– Кагор, – девочка странно протягивает это слово, будто слышит его впервые.

– Ага, – Толя снова сокращает расстояние между собой и Викой. – Я могу помочь тебе его найти.

– Правда? Мама меня ждет к обеду…

– Ну, мы быстро справимся, и на обед ты пойдешь уже вместе со своим папкой. – Слово «папка» он выговорил с мерзким причмокиванием. Но девочка не обратила на это внимания.

– А где мы будем его искать? – она снова почесала возле носа.

Не нравится мой запах, сука?

– Они с друзьями пошли в сторону заброшенной стройки, что тут неподалеку. Ты ее видела, наверное, она вон там, – Толя указывает рукой направо, где из-за пятиэтажки виднеется подъемный кран. – Они пошли туда, чтобы выпить еще немного, и, видимо, перебрали и заснули. Так что мы сейчас пойдем туда, найдем твоего папку и разбудим его. Идет?

– Ну… ладно, – девочка не без сомнения согласилась.

Когда они пошли в сторону маяка подъемного крана, она ощутила колючие иголочки страха внизу живота и в груди. От мужчины, что шел сбоку, шаркая своими дубовыми ногами, плохо пахло, а из большой растянутой сумки что-то звякало. Вика ощутила пока еще слабый, но нарастающий позыв в мочевом пузыре. Она осмотрелась по сторонам, как будто ища глазами кого-то, охваченная волнением и тревогой. Однако утренний спальный район был пуст, лишь одинокий летний ветерок кружил по мостовой упаковкой из-под чипсов.

– У меня тоже дочка есть, – сказал вдруг Толя, как-то криво ухмыляясь, в попытке показать маленькой девочке свою дружелюбность.

– А сколько ей лет? – тоненьким голоском пропищала Вика. Этот голос уже не был таким звонким и наглым, не без удовольствия отметил мужчина.

– Двенадцать, а тебе?

– Мне одиннадцать.

– А я сразу так и понял. Как только тебя увидел, так и подумал: выглядит ну ровно на одиннадцать! Да? – к чему-то добавил он, скаля желтые зубы.

Девочка не ответила. Они миновали дом, из-за которого возвышался монументальный кран. Теперь им открылся двор, за которым был виден серый двухметровый забор, что огораживал заброшенную стройку.

– Вот и дошли почти что.

– Хорошо. А вы уверены, что папа именно там? – девочка посмотрела на Толю, и в глазах у нее он увидел искорки недоверия и страха.

– Конечно, милая, я же тут все знаю, я ведь дворник, понимаешь? А кто такие дворники? Правильно! Это стражи уличного порядка, почти как полицейские!

– Как это?

– А вот так! Мы же следим за чистотой на улицах, а еще за тем, чтобы маленькие дети не теряли своих родителей.

Они немного прошлись вдоль забора, и Вика увидела дыру в нем, которая была зашторена большими кустами.

– Нам сюда, – сказал Анатолий, делая широкий жест рукой. Вика заметила дыру на его грязной футболке под мышкой.

– Может, вы один сходите за папой, а я тут подожду? – предложила она робко.

– Нет, ну ты чего, милая, папа знаешь как тебе обрадуется! Так что лучше ты со мной иди.

Вике ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Они проникли на территорию заброшенной стройки и пошли к недостроенному дому, к его двухэтажному основанию, тазовой кости не собранного до конца скелета. На земле тут и там валялись всякие строительные принадлежности: лестницы, какие-то балки, кирпичи, тележки, несколько здоровенных поддонов.

Вика осторожно переступала через строительный мусор, следя краем глаза за Толей. Мужчина двигался странно, как бы немного вальяжно и в то же время чуть дерганно, из-за чего создавалась впечатление, что он не контролирует всех движений своих конечностей. Вика хотела позвать папу и, если бы он не ответил, побежать обратно к дыре, но она не смогла этого сделать, так как горло ее оказалось сжато невидимой рукой. Девочке стало по-настоящему страшно: холодная ледяная пленка обволокла все ее тело, на спине и на руках задеревенели тысячи мурашек.

– Они, стало быть, тут, идем! – мужчина указал ей на не имеющий двери пустой черный проем, что вел на первый этаж здания.

– Я не хочу туда, – прошептала девочка. Звуки едва могли пролезть через ее трясущиеся зубы.

– Ты чего, милая? Там же папа! – чудовище улыбнулось, и бутылки, что он собирал в свою сумку, радостно забулькали.

– Нет! – коротко пискнула девочка, развернулась и побежала обратно. Правда, она ничего перед собой не видела, так как на глаза ее надвинулись черные и страшные тучи. Сердце принялось колотиться так быстро, словно хотело вылезти из груди и тоже побежать.

Он догнал ее довольно быстро. Подхватил на руки и потащил в здание. По пути мужчина забрал свою спортивную сумку, что стояла у входа в дом на груде битого кирпича.

– Хочешь, я буду твоим папкой? – спросил Толя у Вики и радостно захихикал. Ей в нос ударил его запах, он был таким тошнотворным, что у нее защекотало в носу.

Вика пыталась вырваться, но тщетно. Чудовище было сильным и, казалось, совершенно не чувствовало тяжести девочки. Она была для него такой же легкой, как листок, случайно упавший гуляющему по парку человеку на плечо.

– Я хочу, чтобы ты сожрал ее, – прокричал в ухо Анатолию Боря – вечно молодой скелет, что сидел у него дома в шифоньере. Когда Анатолию требовалась душевная компания, а это порой случалось, особенно душными летними вечерами, он доставал Борю из шкафа, и они пили горячительное «шафе», как ласково называл Толя дешевую водку, и обсуждали политику, женщин и грязный мир.

– Я не хочу ее есть, я хочу лишь поиграть с ней, – ответил Толя, проникая в чрево застывшей в безвременье стройки.

– Да, но ты же можешь освободить ее от органов. Это ведь все лишний груз, старина, – хихикает Боря, его зубы клацают, как клавиши механического пианино.

– Мы вытянем твои легкие, чтобы было легче дышать, лишим тебя мозга, чтобы легче думалось, вырвем твое сердце и научим летать по темненьким переулочкам, – пропели Толя с Борей в унисон песенку, что недавно сочинили, будучи пьяными и возвышенными едким растворителем до кислотных туч.

Услышав эту песенку, девочка завопила так сильно, что даже перекрыла своим воплем клацанье Бориных зубов, а это было задачей не из легких.

– А ну заткнись! – заорал Толя. Он забежал в нужное ему помещение, его комнатку, и кинул девочку на матрас, который был любезно расстелен на твердом полу грязными бомжами-тараканами, что варили в стоявшей поблизости бочке галлюциногенные растворы, которые помогали им видеть божественный луч, что мог прорезать скальпелем плотность любого неба.

– В КОСМОСЕ ВСЕ ЕДИНО! – прокричал Толя, прыгая вокруг оглушенной девочки и хлопая в ладоши. – Я избавлю тебя от лишнего груза, и ты сможешь летать. – Он ухал и почесывался, как большая горилла, черная и адская, собранная из угля и грязи.

– Она писает, – затрещал Боря, – ты только посмотри, она писает на твой матрас!

Толя замер и выкатил глаза. Боже, девочка зассала его матрас! Желтая клякса, позорная и прозорливая, расползалась по ткани лежанки, как вылитое в океан ведро нефти.

– Сука-а-а, – зашипел Анатолий и весь аж извернулся, – ах ты тварь… – Он принялся подходить к девочке, но вдруг замер, прислушался.

Вика уже думала, что все. Большой и страшный мужчина растопчет ее. Но он вдруг остановился. Глаза его покрылись мутной и влажной пеленой, и взор его обратился куда-то внутрь себя самого. Девочка осторожно начала подниматься. Сердце ее билось так сильно, что удары эти отдавались в висках и в горле. А еще ее всю трясло, а ноги были мокрыми и липкими.

– Иди-ка руки мой, – сказала Толе его мама, высунув свою седую сбрендившую голову из той самой бочки, в которой бродяги варили свое крышесносное пойло.

– Мама? – лицо Толи скривилось, стало испуганным.

– У тебя все руки в грязи, ты где лазил, а? Забыл, что я тебе говорила? В этом городе все пропитано радиацией и всякой заразой. Это они…

– Кто?

– Люди из корпорации. Понастроили тут своих лабораторий под землей, а те все пыхтят и пыхтят, они подводят выхлопные трубы к заводам, чтобы казалось, что это заводской дым, но на самом деле он не заводской, он из-под земли идет, слышишь? Под нашим городом есть еще город, и не дай Бог тебе запачкаться в той копоти, что идет из-под земли.

– Мама, я…

– Ни слова больше, быстро в ванную!

– Ты с кем там общаешься? Девчонка уходит! – это Боря. Все свои несуществующие голосовые связки надорвал, бедный, пытаясь докричаться до застывшего друга.

– Твою мать, – просипел Толя, немного приходя в себя. Материна голова куда-то исчезла, видимо, она нырнула на дно своей бочки и, судя по всему, утащила с собой и девчонку, потому что ее совершенно нигде не было видно. Толя подбежал к бочке и заглянул внутрь: там было всякое барахло – обрывки газет, гнилые обрубки досок, окурки, битое стекло.

– Твоя мать давно в земле гниет, идиотина, – голос Бори был непривычно злым и раздраженным, – а девчонка сбежала, слышишь?

– Черт! – вскрикнул Толя, хватаясь руками за свою грязную сальную голову.

– Догоняй ее, кретин, – процедил сквозь зубы скелет.

Толя побежал. Выскочил из помещения и бросился по коридору, по проемам. Подошвы ботинок ударяли по бетонному полу, в сторону летели ухающие взрывы от этих соприкосновений. Пробегая, он увидел свою черную спортивную сумку, которую оставил в коридоре. К слову, он совершенно не помнил, как ее тут бросил. «Во дурной-то я стал, – подумал Толя, сжимая остатки зубов, – совсем уже ничего не соображаю!»

Он подбежал к лестнице, ведущей наверх, и замер. Куда побежала девочка: по лестнице вверх или на улицу? Или же вообще прячется в каком-то из помещений, в одном из набросков квартир?

– Да на улицу она побежала, болван. На улицу! Она слишком напугана, чтобы где-то прятаться. – Это был голос разума, голос Бориса.

– Точно, точно! – Толя снова побежал. Теперь он знал, где она.

Вика бежала по территории незаконченной стройки, огибая грубые строительные предметы и штыри арматур. Во рту у нее было так сухо от страха, что ей казалось, стоит ей попытаться закричать, позвать кого-то на помощь, как рот тут же потрескается и развалится на куски.

– Сто-о-ой! – заорало сзади нечто.

Вика не обернулась на этот крик, но он так испугал ее, что она споткнулась и упала, точно звуковая волна от голоса страшного чудовища ударила по ней своим тяжелым и грязным кулаком. Но девочка не собиралась сдаваться – она тут же вскочила на ноги и побежала дальше. Спасительная дыра зияла в заборе так же ярко, как сияет солнце сквозь прореху в тучах в хмурую и ненастную погоду.

Луч надежды. Мыло с лавандой, мыло с люфой, мыло с дегтем. Прорезь скальпеля Бога. Листья на деревьях, что колышутся за забором, острые, как бритвенные лезвия. Трубы заводов на горизонте пыхтят – клубы дыма летят к небу, образуют плотное одеяло, что закрывает происходящее здесь от Бога, но Богу такое не по душе, и он пытается пробить черную плотную структуру своим ножом, но его скальпель загрубел, сточился о многочисленных грешников и уже не так эффективен, как прежде. Дым синтетических туч скрыл от Бога постройку подземного города и лабораторий, скрыл многочисленные громыхающие станки, такие принципиально бесчеловечные, полные шестеренок и лезвий. Тучи сокрыли человека от Бога, но открыли путь, правда не к небу, а к низу, открыли путь к тому, что было спрятано под землей.

– Я тебя убью, убью! – заорал Толя, когда мелкая красная сука шмыгнула в дыру. Однако его ноги уже задубели, а легкие, все в дырках и с забитыми альвеолами, едва могли напитать его кровь кислородом. Толя добрел до дыры и сел на ее крошащийся край. Край навылет.

Толя вернулся за своей сумкой, забрал ее и двинул к ларьку, где можно было сбыть стеклотару. Вместе со стеклом он сдал ворох медных проводов – Толя был не в настроении их обжигать и выковыривать медь, поэтому продал их в два раза дешевле обычной цены. Настроения у него не было. Толя все думал о том, как он мог упустить ее, упустить эту мерзкую засранку. А все из-за мамаши, вечно она лезла в его жизнь, вечно ему докучала. Гадкая тварюга. Почему бы тебе хотя бы сейчас, когда ты зарыта в землю, не оставить меня в покое? Или это они, существа из Подземного Города, забрали тебя из гроба, выкопав с обратной стороны, и используют теперь для того, чтобы досаждать мне, пытать меня?

Толя купил водки в ларьке и двинул до дома. По пути он созерцал балтомирский быт, его окраинно-индустриальное житие и был им крайне недоволен. Слишком мало бутылок валялось на улицах. Дворники отбирают мой хлеб, подумал Толя, надо их прирезать, сволочей эдаких. Совсем уже кислород людям перекрывают, твари.

Дома Толя пролез через миниатюры многоэтажек, что были представлены тумбочками, что он притащил со свалки. Да, Толя выстроил целый макет своего микрорайона, расставил все в строгом соответствии с реальной обстановкой. Даже клумбы сделал – ими были облупленные тарелки, набитые землей, из которых пучками торчала жухлая трава.

Мужчина сел, расположив свое тело на одной из пятиэтажек. Напротив него был небоскреб шифоньера. Он открыл его. В огромном вертикальном гробу сидел скелет Боря. Он улыбался во все зубы, широко, как актер из рекламы зубных нитей. На глазах его были черные очки в тонкой лунной оправе.

– Ну, привет, друг, – сказал Толя, доставая из сумки бутылку водки.

– Ты оплошал, ох и оплошал, – недовольно проклацал скелет.

– Оплошал, – тихим, как шелест листьев, голосом повторил Толя и приложился к бутылке водки – прямо так, из горлышка.

– Мне тоже плесни. – Боря протянул Толе свою кружку, что стояла у него в шкафу.

Толя плеснул.

– Дурья ты голова, конечно, ох и дурья! – Скелет покачал головой, покрутил в пальцах кружку с водкой так, что в жидкости образовалась воронка, а затем резким глотком осушил содержимое глиняной емкости.

– Это все моя мамаша, паршивая сука. – Толя сделал еще один глоток. Кадык его дрогнул, пропуская в пищевод огненную жидкость.

– Так ты же убил ее, вот она и мстит тебе, – пожал плечами скелет. В его черных линзах Толя вдруг увидел свое жалкое зашоренное отражение.

– Я ее не убивал, не ври! – зло промычал мужчина в ответ.

– Ну как же? Накормил ее мылом и убил.

– Да что ты мелешь?

– Ладно, про мыло я, конечно, пошутил, но это ведь ты скинул ее с лестницы?

– Скинул с лестницы… – снова повторил за скелетом Толя. А может, все это время он и говорил. Он, а не скелет. У скелета ведь не было губ и языка.

Толя отлично помнил тот день, когда он лишил свою мать жизни. Она ползла горбатой улиткой по лестнице, поднималась по стылым подъездным ступенькам. Он поджидал ее, стоя у глазка, и, когда ее тело показалось на лестничной клетке, а голова поднялась над ступеньками воздушным шариком, он открыл дверь и бросился к ней. Она даже не успела вскрикнуть: Толя ударил мать ногой в живот, и она полетела назад. Хруст был смачный. Когда Толя заходил обратно в свою квартиру, мать еще дышала. Кровавые пузыри раздувались на ее губах, неся в себе глупый немой вопрос: «Зачем?»

Сосед дядя Миша обнаружил тело Толиной мамы и вызвал скорую, а еще разбарабанил Толе всю дверь. Толя вышел, потирая заспанные глаза, и сказал, что спал.

– Что случилось? – спросил он невинным голосом девятилетнего мальчишки, хотя ему уже было тридцать четыре.

– Твоя мама, – просипел дядя Миша со слезами на своих глупых глазах.

– Что с моей мамой? – Толя выглянул из-за плеча соседа и закричал…

– Убил ее, а потом пошел водку пить, не так разве все было? – ехидно поинтересовался скелет.

– Не помню, – слабым голосом ответил ему Толя.

– Дурак ты, Толя, дурак…

– Она запрещала мне гулять, – вдруг захныкал мужчина и весь как-то скукожился.

– Она просто беспокоилась о тебе. А ты ее прибил. Размозжил ей башку.

– Отстань, отстань! – Толя вскочил на ноги и весь запутался в них, как дезориентированный осьминог в своих щупальцах. – У меня не было другого выхода! Не было!

– Мне недавно звонили из Подземного Города, – проронил скелет тихо, но Толя услышал эти слова и замер тут же каменной статуей.

– Откуда тебе звонили?

– Оттуда. Из-под земли. Твоя мать хочет повидаться с тобой.

– Что?! – в глазах Толи ужас и паника.

– Она хочет поговорить с тобой и передать тебе немного мыла. Там, где она сейчас находится, мыло делают из человеческого жира. Оно отлично отчищает кожу от грязи и душу от грехов, понимаешь? Рубишь фишку?

– Рубишь фишку, – повторил вялыми гусеницами губ Толя. Он как-то застыл весь, снова став статуей, одним из многочисленных объектов интерьера этой захламленной ветхой мебелью квартиры.

То, что происходило дальше, не имело четкой последовательности. Хронология событий переплелась вокруг тумбочек, телевизоров, шкафов, ящиков и стульев, образовав некое подобие паутины, в которую Толя и попался. Паук с головой его матери вполз в квартиру через окно, когда время своей злобной рукой сменило на небе солнце луной, что показалась из-за туч белым, ослепленным катарактой дьявольским глазом. Толя закричал и ощутил вкус дегтярного мыла на небе и языке. Это был вкус смерти. Она пришла за ним в образе матери, положила его в один из гробошкафов и унесла на своей спине в Подземный Город.

Пластмассовый скелет с прилепленными к черепу очками, что был подарен Толе матерью для того, чтобы он изучал анатомию человека, остался в доме один. Скелет допил водку, а затем, приодевшись в наиболее хорошо сохранившиеся вещи старого дурака Толи, вышел из квартиры и двинулся по подъездным ступенькам. Улица встретила Бориса прохладной свежестью ночи. Он улыбнулся луне и пошел к дому, где жила та маленькая девочка. Его подвздошные кости чувствовали ее запах. Запах был приятным, он отдавал лавандой и люфой.

Этот и многие другие мои рассказы вы можете прочитать в моём сборнике "Паноптикум", который доступен бесплатно на ЛитРес.