Плавенное рыболовство

               

   С утра, по берегу Яика растянувшись на версту, стояли казаки у своих будар готовые для плавенного осеннего рыболовства. Рядом с ними возились у рыболовных снастей казаки. После сигнала казаки на бударах несутся вниз по реке. Достигнув ятови (место рыбной ловли), казачья артель забрасывала ярыгу (сеть) и медленно продвигались по реке. Наловив рыбы, казаки гребли к берегу и оставляли в условном месте под присмотром одного или двух артельщиков. Забрасывали ярыгу снова и продолжали свою плавенную рыбалку до следующей ятови.

   На всем протяжении реки находились рубежи, в каждых имелось несколько ятовий. Плавенное рыболовство продолжалось весь день. Затем происходил сбыт рыбы.

   Купцы подъезжали со степи к рубежу дневного рыболовства. За ними чуть в стороне от берега  шли обозы с провизией, вином, продуктами и разнообразным товаром. И купцам в этой сутолоке надо было спешно отыскивать казаков-артельщиков с хорошим уловом. Происходила продажа рыбы или обоюдно выгодный обмен. После того, как распродадут или обменяют на товары свой улов, у казаков начиналось  гульбище: кто играл на жалейке, или гармошке, а кто, напившись вина, орал в меру своей мощи. А кто распевал песни. Когда наступала ночь, казаки разбредались по своим подводам на отдых, засыпали с мыслями о завтрашнем дне и новом улове

   На следующий день с утро казаки снова стояли у будар ждали сигнального удара для начала плавни.

   Тишина. …

   Солнце. …

   Блеск реки и неба. …

   Крюк Чуреев, который был к берегу ближе всех, первый углядел утопленника. И полез доставать. Но атаман рыболовства Матвей Миронов этого еще не видел и не знал, потому что прогуливался подле своего шатра, подставляя свое бледное лицо лучам солнца. На лице атамана было безмятежное безразличие ко всему тому, что происходило на реке. В действенности он знал, что сейчас подаст знак своим помощникам, с помощью которых и было организовано совместное для всех участников рыболовный промысел, и они же следили за порядком в период лова. После сигнала казаки-артельщики бросятся с берега в реку на своих бударах, и начнется плавенное рыболовство до следующего рубежа.

   Прогуливаясь, атаман Миронов рассуждал, что для казаков большое промысловое значение имела осенняя плавня, казаки зарабатывала четвертую часть годового улова. Рыболовство имело большое значение в жизни казачьей общины. Он уже собирался закончить скучною прогулку под утренними лучами солнца, когда услышала крики и движение, сразу открыл с годами выцветшие глаза. Прислушался, пытался угледеть, но зоркость глаз также с годами была утеряна.

   Казаки кричали: - В реке утопленник! Неподвижность средь казаков создалось двойственное: несколько будар двинулись по реке к утопленнику, на берегу начался гул и неодобрительное возмущение в сторону утопленника.

   - Вот вам Матвей Миронович и зрелище, - атаман встретил его неласково. Он был сильно озабочен и мрачен, отчего стал похож на черного ворона. Священник Семен Васильевич Самаркин и так был черноволосым и смуглым, но теперь какая-то забота проложила под его глазами глубокие тени, нос и вовсе стал длинным, а на висках ни с того ни с сего (приметил атаман) появилась седина, чего прежде не замечалось.

   - Сделай одолжение, Матвей Миронович, вот вам «пришла беда - отворяй ворота», - продолжал говорить на ходу атаману поп Самаркин (он знал народные поверья и сыпал поговорками или пословицами). - «Любопытство не порок, но большое свинство», человек по природе любопытен.

   - Да ну вас, - махнул Миронов, и пошел на встречу, ехавшим на конях помощникам, чтобы  дать распоряжение о наведение порядка.

   - День не задался, беда на реке рыкните всем казакам, будя ноне базарный день! -  Распорядился Матвей Мироныч. Помощники разъехались по своим участкам.

   В базарные дни рыбаки не только продавали рыбу, но и производили заготовки для себя, так как располагали для этого определенным временем. В базарный день рыбной ловлей категорически запрещалось.

   Утопленника вытащили на берег, оказался свой казак, из Серпутовского форпоста  Трифон Головач сын старшины Андрея Семеновича, совсем молодой, шестнадцати лет.

   Эх, горе то, какое, запечалился атаман Миронов. Как же это его, угораздило?

   Тут все казаки голосить и молиться начали, Серпутовские казаки подошли к утопленнику,  и узнали Трифона, растерянно, завертели головами:

   - В ночь не ночевал. … Полагали, к отцу Андрею Семеновичу уехал, а оно вона что. …

   Отца, Андрея Головача, на берегу не было, он, дома лежал хворый. Но к нему Макаров спровадил казака. Андрей Семенович и так-то слаб, а тут вовсе болезненным станет.

   - Что глядите? - прикрикнул он на казаков.

   - Поднимайте, в скит снесите к старице Марфы Петровне. Нечего ему на берегу лежать.

   По степи в сторону скита скакали эскорт хорошо вооруженных конников - казаков.  Судя по добротной одежде, старшинские  прислужники, также за ними ехали две брички, а вслед им скакали служивые казаки, на удивление молчаливые и, как показалось Гавреневу Савелию, сильно встревоженные. В каждой ехавшей бричке сидело по два человека одетых во все черное, почти монашеских одеждах.

   Видно было, что ехавшие к скиту были из важных казачьих старшин.

   Старшинские брички были в богатом  убранстве, кони упитаны, гарцевали, гордо демонстрируя свою стать, поглядеть со стороны - просто любо дорого.

   Старшинские прислужники сознавала своей значимости, держались с наглой, вызывающей гордостью, и на проезжих встречных так орали, требуя очистить дорогу, что у тех лошади шарахались от перепугу. Лишь купцы, с удивлением вглядывались в богатый эскорт, но, удалившись на большое расстояние, пускали вслед нелестное замечание.

   Но всякое недовольство стихало, когда видели служивых казаков в конце эскорта.

   Этот  эскорт принадлежал яицкому старшине Головачу Андрею Семёновичу, правнук яицкого казака Михаила Головача, он отслуживал свою повинность под Смоленском,  и сложил свою голову в Москве во время смуты. А дед Семен Михайлович ещё молодым казаком за набег на Башкирцев был отослан в Москву, где царем был сослан в Нерчинск. Там он и скоротал свой век, а умирая, завещал своему единственному сыну, уже успевшему женится в отцовской опале, во что бы то ни стало восстановить казачий род Головачевых.



   Вокруг царя Алексея Михайловича  во всё время его царствования так и кипели дворцовые интриги. Даже самому государю от них несладко жилось. Бояре так и грызлись, стараясь проглотить живьём один другого, и никому не было дела до сына давно позабытого казака. Долгие годы опалы уничтожили всякую память об опальном казаке, а о сыне опального старика понятно и вовсе некому было думать.

   В конце концов, Андрей Семенович, надоел своими бесчисленными посланиями о возвращении на службу в Яицкое войско, в котором служили его предки. Чтобы отвязаться от надоедливого челобитчика, ему разрешили вернуться в войско казаком и разрешили проживать в самом удаленном поселке.

   Серпутовский форпост был хоть и мал, но все-токи он был в яицком войске, чем жить в Нерчинске среди опальных. Андрей недолго собирался, выехал на родину своих предков, полных самых радужных надежд на будущее.

   Он уехал один, чтобы обжиться: приобрести жилье для проживания, благоустроить избу. Прознать традиций войска. Поначалу яицкие казаки жили подобно кочевникам, потом стали заниматься животноводством. Другая часть войска рыбалила на реке, опять же по установленным войском правилам. Были еще казаки охотники. Товар продавали, в городах России.

   Прошло более пяти лет, Андрей Семенович отправил письмо жене с сыном. В письме он просил их приехать к нему на житье в Серпутовский форпост, что на реке Рубежке.

   И вот семья казака Головача, жена ее мать и сынишка отправилась в длительный путь на место проживания.

   Долгий утомительный путь не испортил Трифону хорошего настроения. Сын Трифон так звали молодого Головача, радовался всему, что видел. Раздольные степи, через которые ему и его матери со старушкой приходилось проезжать. Не пугали их, азиатские степи, а наоборот приводили их в восторженное настроение. Но, в конце концов, Трифону стало скучно.

   За время пути, что они проехали, не было никаких приключений, и Трифон уже стал относиться ко всему увиденному не с прежним интересом. Они ехали  в бричке запряженным верблюдом, и от этого ему еще больше становилось скучно. Верблюд, запряженный в бричку, шел так медленно, что Трифон успевал добежать до ближайший кургана, и вернутся назад. Вскорости ему это наскучило с матерью, и бабакой он уже о многом намаялся, и к общению он потерял интерес, он тогда ложился в бричку, и все его внимание было обращено к облакам. Но и здесь его надолго не хватало, и он начинал бежать то, обгоняя, то отставая от брички.

   - Да посиди ты покойно, Трифон! – беспокоилась старушка, за его частую беготню. - Ну, чего ты такой неуёмный, что там хочешь увидеть? Али курганов не зрел? Пожалей меня старую, беспокоюсь, а вдруг упадешь, али хужей ногу подвернешь. …

   - Не весело как-то мне, степь повсюду, скукота, - жалился Трифон.

   - Раз не весело, так започивать попробуй! Сон-то он куда как полезен, да и дорога короче встанет. А не то, ежели хошь, я сказку тебе кажу?

   — Кажи, кажи. …

   И бабака принималась рассказывать, она даже и, не замечала, что её сказка вовсе не интересует внучка. Все сказки ее он  переслушал, и если в них было что-либо хорошее для Трифона, так только то, что под эти сказки он быстро засыпал. …

   И под бабакин голосок Трифону снились различные сны. А что может сниться будущему казачонку. Вот он  уже лихой казак осиливает ворогов! А вот маманька с бабакой его встречают у ворот, и татенька весь седой как лунь с чаркой стоит у избы и его казака – лыцаря ждет, на бороде слезы, а в душе радость за то, что героя воспитал. Конечно, редко когда такие сны становятся явью, но - что же? - хорошо хотя бы только в ведениях все бывают героем.




       Паллас в своем путешествии записал следующие форпосты в верхней линии:
     Кинделинский, Иртецкий, Рубежный, Январцев, Зажимный, Гниловский и др. 
    Также он указал, что в них есть жилые дома, и казаки живут в них и зимою.
    Очевидно, все эти форпосты носили характер сторожевых пикетов.   
       Н.А. Бородин кн.1 . Типография Уральского казачьего войска 1891.г.