Рафаэль Сабатини - Верное средство

Rafael Sabatini: The Remedy

     Джордж Джеффрис, барон Джеффрис Уэмский и лорд-главный судья Англии, уехал в своей карете сквозь сентябрьские сумерки прочь из Тонтонского замка и подальше от дневных трудов. Рядом с ним сидел угрюмый заместитель лейтенанта графства сэр Джон Киркби, чьим гостеприимством его светлость временно наслаждался в Кернстон-парке.
     Лишь единственный изъян разрушал чувство удовлетворения милорда от осознания безжалостного долга безжалостно им исполненного. День был напряженным. Четверти из шестисот заключенных, ожидающих суда по обвинениям более или менее непосредственно касающихся восстания Монмута, был вынесен смертный приговор, а примерно для пятидесяти трех из них - приведен в исполнение. Оперативность отличала ход этого судебного разбирательства, которое будет известно потомкам как Кровавое. Поскольку Его Величество король Яков II был сильно напуган восстанием своего бастарда-племянника, протестантского защитника, мстительность обострила естественную жестокость его эгоистической души. Приказы короля были ясны. Никакой пощады несчастным повстанцам, которым из-за характера совершенного ими преступления было отказано в юридической помощи. Лорд-главный судья, понимая, что короля заботит не правосудие, а месть, приступил к выполнению своей мерзкой задачи с жестокостью, верно отражающей желания его господина. Со злобным рвением он отправлял не только заключенных, но и тех, кто осмеливался выступать в качестве свидетелей защиты, на дыбу для жестокого, изнуряющего перекрестного допроса, и от их мучительных корчей он, казалось, получал сладострастное удовлетворение.
     Сэр Джон Киркби, практически принужденный своим официальным положением оказывать гостеприимство его светлости, был вынужден обращаться к нему с вежливостью, как добродушный хозяин к гостю. Но это давалось ему нелегко. Сердце этого честного джентльмена было наполнено отвращением к жестокости, свидетелем которой он стал в этот день. Он слышал, как выносился смертный приговор там, где совершение преступления было не доказано, видел, как доказательства в пользу обвиняемого были жестоко разорваны в клочья его светлостью, прежде чем их успели изучить, а присяжные были настолько запуганы, что выносили вердикты против разума и совести.
     И все это было вдвойне ужасающим для сэра Джона, потому что среди заключенных, все еще ожидающих суда, был один очень дорогой ему человек, молодой сквайр из Читтона по имени Годфри Мохун, единственный проступок которого заключался в том, что он приютил раненого друга, участвовавшего в бою при Седжмуре. Годфри Мохун был обручен с единственной дочерью сэра Джона, чьи мучительные страхи сэр Джон успокоил заверениями, что лишь большой штраф будет самым суровым наказанием, которое могут потребовать от ее избранника. И сэр Джон искренне верил в это. Но то, что он увидел сегодня, не только разрушило его веру, но и повергло его самого в уныние, породив убеждение, что Годфри обречен.
     Он был свидетелем произошедшего с хирургом из Бриджуотера, которого взяли с поличным во время зашивания ран того, кто был с Монмутом. Этот хирург, смелый и уверенный в себе ирландец по имени Питер Блад, энергично защищался на том гуманном основании, что то, что он сделал, было совершено при исполнении служебных обязанностей хирурга; что все его заботы были о ранах больного, а не о его политических взглядах. И он предложил привести множество свидетелей, готовых засвидетельствовать, что ему было ненавистно это восстание.
     Но Джеффрис с презрением отнесся к его словам. Он ссылался на юридическую аксиому, согласно которой тот, кто сознательно утешает, укрывает или помогает мятежнику, сам виновен в мятеже, и на основании этого, кощунственно призывая Бога свидетельствовать против гордого и наглого поведения обвиняемого, он приговорил хирург к смерти.
     Вслед за этим этот отважный парень, чье высокомерие не было обуздано вынесенным ему приговором, даже сидя на скамье подсудимых, воздал судье мера за меру.
     - Ваша светлость, будучи юстициаром, - сказал он, и его ясный металлический голос разнесся по притихшему залу суда, - вы говорите со знанием того, что мне предстоит. Я же, будучи врачом, говорю со знанием того, что ожидает вашу светлость. И я говорю вам, что не променял бы повод, накинутый вами мне на шею, на камень, который вы носите в своем теле. Смерть, на которую вы меня посылаете, лишь легкая шутка по сравнению со смертью, что ожидает вашу светлость по велению Великого Судьи, чьим именем вашей светлости дана такая свобода.
     Те, кто был знаком со вспышками ярости, которым так легко поддавался милорд Джеффрис, с трепетом ждали взрыва, - но его так и не последовало. Значение этих слов ошеломляло мозг, они обжигали, словно кислота. Судья откинулся на спинку своего огромного кресла, с головы до ног весь в поту и охваченный столь внезапной почечной пыткой, что казалось, будто заявление этого врача обладало силой вызвать удар болезни, мучившую его светлость.
     Все еще преследуемый этими словами, преследуемый бесстрашным выражением лица и дерзким взглядом этого ужасного парня, Джеффрис теперь сидел, сгорбившись, в карете, тщетно ища утешения в мстительной мысли, что злодей, наложивший на него это заклятие, - ибо именно так он и считал - будет вскоре повешен, а его голова и четвертованные части тела, сваренные и просмоленные, послужат предупреждением другим негодяям.
     В тот вечер за гостеприимным столом сэра Джона милорд напился до такой степени, что втайне был порицаем его трезвым хозяином. Это была обычная практика милорда. Находясь в тисках приступа, он искал и находил временное облегчение в крепких напитках только для того, чтобы на следующий день расплатиться за это усилением страданий. В этом некоторые снисходительно видят источник его свирепости в суде. Сегодня вечером он пил «Нант» своего хозяина, словно это было дешевое вино, стремясь не просто усыпить свою боль, но и изгнать преследующий его призрак приговоренного доктора Питера Блада.
     Они мало говорили за столом; эти мужчины были примерно одного возраста, оба моложе сорока, каждый погружен в свои заботы. Оба они были высокими, но в то время как сэр Джон обладал энергией и румяным, свежим лицом, чему способствовала жизнь на открытом воздухе, Джеффрис имел изящную и элегантную фигуру. Его бледное лицо в обрамлении тяжелого черного парика было достаточно красиво; у него были изящные черты, большие влажные глаза и пухлый рот приятной формы, однако в нем было что-то такое, что занижало всю его привлекательность в целом.
     Наблюдая за пьянством своего гостя, на причину которого ему было глубоко наплевать, у сэра Джона зародилась надежда, что его светлость, возможно, принадлежит к тому типу людей, чей нрав смягчается после обильной выпивки. Ибо в отчаянии он думал о том, чтобы просить за жизнь Годфри Мохуна, хотя здравый смысл предостерегал его, что просить такого человека по такому делу было бы бесполезно и даже опасно.
     Пока он колебался, судьба взяла дело в свои руки. Бренди, с помощью которого он освобождался от боли, ослабляло так же суровую волю милорда, побуждая его открыть свой разум и раскрыть свою мучительную одержимость. Он пришел к этому не осознанно.
     - Вы не пьете со мной, сэр Джон, - пожаловался он.
     - Мне не хватает повода вашей светлости, - был вежливый ответ, ссылаясь на более ранний намек Джеффриса на успокаивающую силу «Нанта».
     - Повода? О, боже! Пусть я буду вечно гореть в огне, если хорошему бренди нужен повод. - Он осушил свой бокал и сразу же потянулся за тяжелым графином. - Это эликсир жизни, не меньше. Вам не повредит еще один бокальчик, сэр Джон.
     Но сэр Джон отмахнулся от предложенного графина.
     - Я еще ни разу не брал слугу, который стал бы моим хозяином.
     - Ах! - усмехнулся Джеффрис. Его изощренному уму показалось грубостью поведение этого степенного человека. По его мнению, этот парень выдал дух, что был сродни причитающим и лицемерным пресвитерам, ответственным за недавние проблемы на Западе. - Вы возможно не знаете, но это лекарство.
     - Я рад, что ваша светлость находит в этом исцеление.
     - Исцеление? - Джеффрис тяжело вздохнул, а затем угрюмо усмехнулся. - Господи! От такой болезни, как у меня, нет исцеления. Вы слышали того мятежного доктора-мошенника сегодня в суде, который вернул мне приговор за приговор, чтобы облегчить свою злобу. И все же - будь проклята его душа! - это проницательная хитрая собака, столь хорошо читающая по лицу. - Милорд сильно заблуждался, что его болезнь была тайной, о которой весь остальной мир не подозревал. - Но не настолько врач, чтобы предложить лекарство. Поскольку я был так глуп, чтобы предположить это, вы можете поверить, что я сделал себя мишенью для его дальнейшей злобы? - Он сделал паузу, прежде чем объясниться. - Когда суд состоялся, я послал своего человека Гривза допросить его. Негодяй смеялся. «Скажи своему хозяину, - сказал он, - что единственное известное лекарство от его недуга - это то самое, которое он прописал мне от моего. И этот пес смеялся! Пусть смеется теперь в аду, когда палач с ним закончит.
     - Что еще ожидать от человека, - рискнул сказать сэр Джон, - который считает, что с ним жестоко обошлись?
     - Жестоко? Жестоко, говорите вы? Ну, может быть. Правосудие сурово, сэр. И он получил правосудие.
     - То, что ему было отказано в милосердии, несомненно. Ведь все его преступления заключаются в милосердии, в христианском проявлении милосердия - не думать о себе там, где нужно облегчить чужие страдания. Будьте ко мне снисходительны за то, что я говорю, милорд.
     - Говори и будь проклят, - грубо прорычал милорд. - Лишь сопливые отговорки он призывал в свою защиту. Вы думаете, что я прибыл в эти места с поручением о милосердии? Приказы Его Величества точны. Пример должен быть подан. Если бы я не выполнил свой долг из-за милосердия, то мог ли сам ждать пощады от справедливо оскорбленного хозяина? - Затем его тон изменился. Он стал задумчиво сентиментальным. - И все же этот пес-хирург мог бы ее найти. Он должен был знать, что, высмеивая мое несчастье, он высмеивал свое собственное. Ибо как между нами возник приговор за приговор, так и могла последовать отсрочка за отсрочку.
     Сэр Джон резко поднял голову. В его взгляде был заметен испуг.
     - Несмотря на приказ Его Величества? Вопреки закону и человеку, осужденному за государственную измену?
     - Несмотря на это, я мог бы рискнул дать ему отсрочку в обмен на любое верное средство в моем случае.
     Сэр Джон продолжал смотреть на него, и этот странный испуганный взгляд в его ясных голубых глазах вынудил милорда на дальнейшие объяснения.
     - Разве у меня нет никаких обязательств перед самим собой? - он сделал тонкой белой рукой нетерпеливый жест. - Представляете ли вы боль, которая сжимает и разрывает мои внутренности, когда атакует эта проклятая болезнь? И какого это страдать без надежды на окончательное излечение; знать, что время от времени мне придется терпеть эту боль, пока однажды - рано или поздно - эта болезнь не покончит со мной! - Он горько и угрюмо рассмеялся. - Сегодня этот мятежный доктор заставил меня почувствовать, что мой конец близок, как будто я тоже приговорен к смертной казни. Подумайте о навязчивом ужасе от этого. Король, возможно, не простит меня, если узнает, что я купил облегчение за счет долга перед ним. Но, поскольку Бог - моя жизнь, я мог бы простить себя. Моя совесть была бы спокойна.
     Он потянулся к своему бокалу и сделал еще один глоток бренди, в то время как сэр Джон, преисполненный еще большего отвращения от этого проявления жалости к себе со стороны человека, который вел себя столь безжалостно, некоторое время сидел совершенно неподвижно, опустив глаза. Когда спустя некоторое время он заговорил, его голос был тихим, задумчивым.
     - Удивительно, как же мало наши врачи могут помочь страждущему в его нужде, как редко они могут вылечить более серьезные недуги, даже если обнаружат их. Дикие краснокожие Америки, как мне говорили, обладают лекарствами, о которых мы ничего не знаем. Но и в наших краях есть джентльмен по имени Годфри Мохун, сельский сквайр, который провел несколько лет в Италии и недавно вернулся домой с тайнами исцеления и знаниями медицины, о которых наши врачи ничего не знают. - Он сделал паузу и медленно добавил: - Я думаю... я не буду клясться, но уверен, что слышал, как люди говорили, что этот камень относится к числу предполагаемых неизлечимых болезней, от которых у него есть верное средство.
     Милорд, слушавший его до этого равнодушно, внезапно встрепенулся:
     - Господи Боже! Что вы говорите? Верное средство? Вы знаете этого человека?
Легкая лукавая улыбка появилась на губах заместителя лейтенанта.
     - У меня есть веская причина знать его - официально. В настоящее время он находится под опекой вашей светлости. Он среди тех, кто ожидает суда в замке Тонтон.
     - Еще одна мятежная собака?
     Сэр Джон пожал плечами и тяжело вздохнул.
     - Ваша светлость находится в графстве, в котором широко распространилась язва восстания.
     - Ах, но верное средство от камня? Вы так сказали?
     - Да, как я слышал.
     Красивое лицо судьи потемнело от мыслей. Его рука дрожала, когда он поставил бокал.
     - Он принимал активное участие? - спросил он.
     - О, нет. Это далеко не так. По крайней мере, мне такое не известно. Верный своему королю, он ненавидит восстание, о чем знает вся страна. Но он приютил беглеца из Седжмура.
     - Ах! - сказал милорд и на мгновение задумался. Лихорадочный румянец украсил его скулы, а глаза, пристально смотрящие на хозяина, заблестели. - Возможно, мне стоит поблагодарить Бога за это, - сказал он наконец. - Глупец даже может добиться оправдания. Я увижу его завтра до заседания суда.
     Взгляд сэра Джона избегал пылающих глаз гостя.
     - Понятно, - сказал он и добавил, подумав немного: - В таком случае, не лучше будет привезти его сюда? Должен ли я послать приказ коменданту замка Тонтон?
     - Вот именно, - голос Джеффриса дрожал. - Пусть его приведут. Пусть приведут пораньше.
     Сэр Джон сделал все, как было сказано. Он лично на следующее утро вывел пленника из замка и отправился будить Джеффриса, сообщив, что Мохун здесь и готов служить его светлости.
     Безрассудная поспешность, с которой милорд вскочил с огромной кровати с балдахином, вызвала резкую боль в его пояснице и на мгновение парализовала его. Это породило целый поток богохульств, сорвавшийся с его губ. Когда спазм утих, судья прошел в соседнюю комнату, закутавшись в яркую простыню и прикрыв шелковым платком стриженую голову.
     Там Джеффрис обнаружил скромно одетого молодого человека, высокого, крепкого телосложения, с оливковым лицом, серьезного, умного и добродушного. Без смущения парень выдержал холодный оценивающий взгляд главного судьи, который, несмотря на все свои недостатки, являлся в некотором роде знатоком людей.
     Закончив свой осмотр, милорд нашел себе стул и сел; сэр Джон встал рядом с ним. Джеффрис тихо заговорил:
     - Мне грустно, сэр, обнаружить джентльмена вашего круга в таком печальном положении. Я все спрашиваю себя, какие веяния могли склонить вас к измене.
     - Я ничего не совершил, с позволения вашей светлости. - Голос Мохуна был приятным, его тон был спокойным и ровным. - Я не только не участвовал в восстании, но и употребил против него все свое небольшое влияние, как докажут мои свидетелями, когда я предстану перед судом. Это правда, что после Седжмура я дал приют одному заблудшему другу, который побывал в бою...
     Тут Джеффрис прервал его:
     - В этом, сэр, и заключалась ваша измена. Разве вы не знали о законе? Кто помогает мятежнику, тем самым сам виновен в мятеже.
     - Забота о моем друге была моим единственным желанием, милорд.
     - Это не ответ, сэр, даже если бы это был ваш родной брат или ваш отец. Указания для генерального прокурора от Его Величества точны; мудры и благоразумны. В этом судебном заседании будет применено строгое правосудие; и никакой пощады, потому что преступление против нашего короля не допускает такого. - Он сделал паузу на мгновение, прежде чем продолжить. - Если, несмотря все на это, я послал за вами, то лишь потому, что испытываю сожаление, что человек ваших знаний поплатится головой за такую неосмотрительность, и что все знания, которые, по словам сэра Джона, вы накопили за границей, будут утрачены для человечества.
     Мистер Мохун склонил голову.
     - Я прекрасно понимаю интерес вашей светлости.
     Влажные глаза его светлости торжественно рассматривали юношу.
     - Сэр Джон рассказал мне, что в Италии вы получили много необычных медицинских знаний.
     - В Италии и в других местах. Мне посчастливилось встретить людей, готовых щедро поделиться своими знаниями, а на Востоке мне удалось познать некоторые драгоценные секреты, которые я надеялся использовать для облегчения страданий больных.
     - Я одобряю ваше желание, сэр. Ваши претензии высоки. Интересно, смогу ли я подвергнуть их проверке. Сможете ли вы, например, определить, что меня беспокоит?
     Брови Мохуна поднялись, как будто ему сообщили неожиданную новость.
     - Ваша светлость болеет?
     - И вы скажете мне, чем именно. Так я смогу судить о вашей ценности.
Мохун осторожно приблизился к судье.
     - С позволения вашей светлости. - Он деликатно взял руку милорда и прикоснулся к запястью. Через несколько мгновений отпустил. - Пульс слабый. Слишком слабый и нерегулярный. - Указательным пальцем он опустил нижнее веко милорда, внимательно осматривая глазное яблоко. - Бедность крови, - высказал он мнение и резко спросил: - Где вы чувствуете боль?
     - Я говорил о боли?
     - Я полагаю, что она присутствует. Если это не так, то зло не зашло еще далеко. Однако без боли, указывающей путь, я не смогу идти дальше, милорд.
     - Тогда я помогу вам, - Джеффрис встал и провел рукой по пояснице справа. - Вот здесь.
     Мистер Мохун приложил пальцы к этому месту и нажимал, пока его светлость вздрагивал и проклинал его.
     - Почечное заболевание, - заявил молодой человек. - Боль постоянная?
     - Не постоянная. Нет. Иногда я чувствую облегчение на несколько дней. Иногда несколько дней я страдаю словно проклятый.
     - Как будто нож пронзает ваши внутренности. Вы покрываетесь холодным потом; чувствуете головокружение; накатывает тошнота. Вы находите облегчение в крепких напитках только для того, чтобы на следующее утро расплатиться за это облегчение еще более острой болью.
     В глазах Джеффриса отразилось его изумление.
     - Вы все очень точно описали. - Он снова сел, натянув на себя халат. - А причина? Вы ее обнаружили?
     Глаза мистера Мохуна были серьезны и полны сочувствия.
     - Вашу светлость беспокоит камень - отвратительный гость.
     - И как мне говорят, лекарство от этого не известно.
     Тут Мохун улыбнулся.
     - Лишь тем, кто вам так говорит.
     - А вам? - милорд внезапно тяжело задышал.
     - Я знаю лекарство, столь же надежное, сколь и быстрое. Его обычно готовят из трав, выращенных на Востоке.
     - Каких трав?
     На мгновение показалось, что мистер Мохун колеблется. Но потом: - Эта трава называется каннабис, - сказал он.
     - Каннабис? Каннабис? - Его светлость копался в воспоминаниях, которые пробудило это слово. - Я слышал об этом. Что же это? Ах, да. Наркотик, притупляющий чувства, не так ли? Вызывает сладострастные сны?
     - Это другой вид каннабиса, широко известный как Cannabis Indica. Каннабис, способный вылечить ваши недуги, - это Cannabis Pensilis.
     - Cannabis Pensilis, - медленно повторил его светлость. - И верное лекарство, говорите вы? - И тут же добавил: - Сколько времени потребуется, чтобы доставить его с Востока?
     - Препараты из него, которые хорошо послужат вашей светлости, можно найти в Англии в изобилии. Я мог бы достать их для вас.
     Неожиданность ответа породила вспышку внезапного безумного рвения.
     - Как скоро? Я спешу, сэр. В эти дни я испытываю настоящие муки преисподней. Как скоро вы сможете приобрести их?
     Мистер Мохун был холоден.
     - Как только меня оправдают.
     Это заставило лорда Джеффриса задуматься. Он взглянул на него с внезапным негодованием.
     - Моя жизнь! Вы уверены в оправдании. Вы хорошо уверены? Что если вас не оправдают?
     Господин Мохун развел руками.
     - Поскольку я не имею права искать средства правовой защиты, мне было бы жаль вашу светлость, как и себя.
     Милорд представил себя прижатым спиной к стене перед острием меча. Это было позорное положение, которое его сильно возмущало. Но он понял, что обида здесь - напрасная эмоция.
     - Интересно, - сказал он, - можно ли вам доверять?
     - Как вашей светлости будет угодно. Я могу только пообещать предоставить столько Cannabis Pensilis, должным образом приготовленного, что это принесет вам быстрое и постоянное облегчение.
     - Быстрое и постоянное облегчение! Это ваше обещание, не так ли?
     - Не меньше.
     Джеффрис поднялся.
     - Посмотрим: если в вас есть сострадание, то вы, который, благодаря своим знаниям, должен знать, как я страдаю, не посмеете подвести меня, даже без долга, который возникнет у вас после суда.
     Давая столь явное обещание, лорд-главный судья не принял во внимание генерального прокурора мистера Поллексфена, чьи тронные указания были столь же четкими и беспощадными, как и его собственные. Когда Годфри Мохун предстал перед судом в зале замка Тонтон и заявил о своей невиновности, мистер Поллексфен, крупный темноволосый мужчина, с жестом гневного нетерпения повернулся к судье и четырем комиссарам в алых мантиях, которыми деспотично руководил Джеффрис.
     - Могут ли ваши светлости обратить внимание на то, что перед нами еще один заклятый негодяй, пойманный с поличным в измене, и тем не менее, он желает тратить время этого перегруженного суда на доводы, которые не могут быть удовлетворены.
     Резкий ответ Джеффриса поразил своей необычностью.
     - Послушайте, господин прокурор, вы не должны узурпировать наши функции. Вам предстоит представить доказательства предполагаемых фактов, а нам - не вам, как вы, кажется, думаете - вынести решение.
     Ошеломленный на мгновение этим отпором, мистер Поллексфен смотрел на судью из-под нахмуренных бровей, открыв рот, и его большое смуглое лицо заметно покраснело.
     Милорд откинулся на своем высоком стуле, вытирая губы тонким носовым платком. Он был очень бледен, и под глазами у него залегли глубокие пятна. Боль в пояснице в то утро была особенно острой, его раздражительность достигла апогея, и отсрочка решения, которое должно было на шаг приблизить его к облегчению, лишь усиливала его ярость.
     Все еще потрясенный, мистер Поллексфен вызвал своего первого свидетеля - офицера, арестовавшего Мохуна после того, как обнаружил беглого повстанца в его доме. Джеффрис полулежал с закрытыми глазами, пока мужчина давал показания. В конце выступления мистер Поллексфен обратился к судейской коллегии.
     - У меня есть еще шесть свидетелей, если ваши светлости сочтут необходимым их выслушать.
     При этом милорд широко открыл глаза и взглянул на прокурора.
     - Если они не добавят ничего нового, вы только зря потратите наше время, господин прокурор.
     - Я тоже так думаю, милорд. Вину этого мятежника невозможно установить более полно.
     - Надеюсь, это всего лишь ваше мнение, - последовал язвительный ответ. - Но я говорю вам, сэр, что оно меня не удовлетворяет. Наш долг, всех сидящих здесь, держать весы правосудия на одном уровне.
     За всю свою жизнь мистер Поллексфен никогда не слышал столь чудовищной лжи. Его охватило изумление, в то время как лорд-главный судья впервые в ходе этого безжалостного заседания приступил к обращению со свидетелем обвинения в манере, которую он обычно приберегал для свидетелей защиты.
     - А теперь скажите мне правду, любезный, известно ли вам, что обвиняемый знал, что этот человек Нетли был в Седжмуре?
     Офицер совершенно непринужденно отвечал:
     - Это и так понятно, милорд, исходя из того, что он его укрывал... - но замолчал, когда Джеффрис прервал его, наклонившись вперед над кафедрой, и его голос был подобен мечу, полный  презрения, гнева и угрозы.
     - Я не спрашивал, сэр, что следует из данного факта. Я спросил, что является фактом. Боже, я думаю, что сегодня утром в этом суде слишком много судей. Господин прокурор выносит решение еще до того как все доказательства выслушаны, и вы, кажется, готовы подражать ему. - Его голос стал громче. - У меня нет желания запугивать вас, чтобы заставить говорить что-то, кроме правды; но будьте уверены, я никогда не поддерживал лживого и подлого человека, а стремился наказать его. Поэтому не лукавьте со мной, ибо, будьте уверены, в конце концов, вам воздастся по заслугам. Теперь я снова спрашиваю вас - и советую вам отвечать прямо - возьмете ли вы Бога Небесного в свидетели того, что Мохун знал, что Нетли участвовал в битве?
     Офицер, без сомнения, достаточно храбрый на поле боя, вздрогнул под ударами этого змеиного языка. Он переминался с ноги на ногу, нервно сжимал стойку перед собой, и голос его дрожал, когда он говорил: «Конечно, я не могу в этом поклясться...»
     Но он сказал достаточно для Джеффриса. Если позволить ему сказать больше, это может все испортить.
     - Не можете поклясться! - с ревом перебил его милорд. - Боже! В какое время мы живем? Вы пришли сюда, чтобы лишить жизни ближнего своего, и когда я нажимаю на вас, вы признаетесь в незнании факта, единственного материального факта, о котором говорите здесь. Я закончил с вами. Садитесь, сэр. Садитесь.
     В ужасающей тишине переполненного зала суда этот грозный вершитель правосудия снова обратился к сбитому с толку генеральному прокурору.
     - Если другие ваши свидетели не отличаются от этого, господин прокурор, то вы правы в том, что нам не нужно заслушивать их показания. Однако я должен, поскольку у меня есть совесть, указать господам присяжным, что нет никаких доказательств, подтверждающих обвинительное заключение мистера Мохуна.
     - Никаких доказательств, милорд? - В ярости мистер Поллексфен собрал все свои рассеянные силы и направил их прямо в сердце судьи. - С вашего позволения, милорд, доказательства ужасной измены этого человека более убедительны, чем доказательства, на основании которых вы вчера осудили хирурга из Бриджуотера, залечившего раны мятежника.
     - Разве прошлое человека ничего не значит? - Джеффрис откинулся назад. - Этот мошенник-хирург широко известен как авантюрист буйного и безбожного нрава, именно такой человек всегда настроен против власти. И столь же широко известно, что нынешний обвиняемый всегда был богобоязненным человеком и верным подданным короля.
     - Милорд, у суда нет никаких доказательств этого.
     - Нет доказательств? Интересно, что вы считаете доказательством. Разве нет общего понимания этого факта? Меня убедили, что есть полдюжины свидетелей, которые готовы дать такие показания.
     - Возможно, когда мы рассмотрим их...
     Но Джеффрис не позволил ему договорить.
     - Я не вижу для этого необходимости, пока не будет доказано - доказано, господин прокурор, а не просто заявлено - хоть что-то против обвиняемого. А поскольку вы сами признаете, что все ваши свидетели по этому делу, не отличаются от опрометчивого и самонадеянного типа, которого мы уже выслушали, то незачем и дальше тратить наше время. Продолжайте, сер.
     И он сел, снова закрыв глаза.
     В ярости и вопреки его светлости мистер Поллексфен отчаянно стремился предупредить и запугать присяжных, чтобы никакие последующие указания не смогли отвратить их от сурового долга. Он подчеркнул выводы, которые следует сделать из того факта, что Нетли скрывался в доме Мохуна. Он настаивал на том, что это убедительные доказательства измены Мохуна, поскольку только предатель может укрывать предателя. С ярой горячностью пытался он донести это до умов присяжных.
     - Вы должны помнить, что тот, кто в какой-либо степени помогает человеку, о котором известно, что он восстал против своего суверенного лорда-короля, сам должен быть признан виновным в том же ужасном преступлении.
     Не далее как вчера, в этом самом суде, его светлость напомнил нам, очень правильно и мудро, - как действует закон в Англии. Напрасно притворяться, что этот человек Мохун не знал, что Нетли участвовал в битве при Седжмуре на стороне предателя Монмута. Зачем еще людям короля обыскивать дом до того, как Нетли был обнаружен? Если бы Мохун не осознавал вину предателя, разве он не раскрыл бы сразу присутствие этого человека? На это может быть лишь один ответ.
     Закон ясен, и я сказал вам, что это значит. Сохранение правительства, жизнь нашего суверенного лорда-короля, безопасность и честь религии зависят от вашего вердикта. Обдумывая его, - строго добавил он, - я предостерегаю вас от жалости на слова Мохуна о том, что он лишь помогал другому, чтобы вы, в свою очередь, не оказались виновными в том же гнусном преступлении, за которое, если вы выполните свой долг, Годфри Мохун должен умереть.
     Мистер Поллексфен резко сел, вытирая со лба пот.
     По двору пронесся шаркающий звук, который тут же затих, когда лорд Джеффрис пошевелился и открыл глаза. Мрачно взглянул на генерального прокурора и столь же мрачно на присяжных. Затем кашлянул, промокнул губы платком и начал говорить тонким голосом, полным едкой иронии:
     - Вы выслушали очень красноречивые слова одного из тех защитников, которые составляют славу английского суда. Однако вы пришли сюда не для того, чтобы поддаться влиянию и одурманиванию красноречием, но для того, чтобы рассмотреть факты; а в отношении фактов господин прокурор был столь же скуп, сколь и расточителен в словах.
     Таким образом, Джеффрис, который на протяжении всей этой ужасной ассизы был не судьей, а агрессивным прокурором, безжалостно намеревавшимся повесить всех, кто выступал перед ним, начал речь защиты, столь же наглую и оскорбительную, как его обычные настойчивые требования об осуждении. Присяжные должны принять его отрицание того, что осведомленность Мохуна об участии Нетли в восстании была доказана. Не было, как заявил его светлость, никаких доказательств, на основании которых он согласился бы избить даже собаку своего врага, а тем более джентльмена, столь уважаемого в графстве и столь хорошо известного своей преданностью своему королю. Он не просто предложил присяжным признать подсудимого невиновным, но, казалось, угрожал им смутными зловещими последствиями, если они этого не сделают. Присяжные удалились, его светлость удалился, и было замечено, что рассерженный мистер Поллексфен очень горячо разговаривал со своим коллегой мистером Манди и делал резкие жесты, по которым можно было судить о переполнявшей его ярости.
     Спустя полчаса присяжные вернулись, но они еще не вынесли окончательный вердикт. Старшина, выражая сомнение, потребовал дополнительных указаний. Источник его сомнений так и не был озвучен, поскольку Джеффрис посмотрел на него так свирепо, что у того не хватило смелости высказать это.
     - Я не могу помочь вашим сомнениям, - прервал говорившего его светлость, - или не знаю, что могло бы их удовлетворить. Господи Боже! Разве мы не достаточно потратили уже времени? Я говорю вам, что никогда не было более ясного случая.
     Дикий смех мистера Поллексфена был проигнорирован его светлостью.
     - Вы получили от меня самые ясные указания относительно приговора, который вы должны вынести в соответствии с законом, о чем я и поведал вам. Итак, во имя Бога, джентльмены, не беспокойте меня никакими сомнениями или колебаниями там, где их не должно быть, но позвольте мне услышать ваше мнение без промедления.
     Двенадцать запуганных мужчин торопливо вышли, но лишь на несколько мгновений. Вернувшись, они вынесли вердикт, по-настоящему редкий в ходе этого заседания. «Не виновен».
     Мистер Годфри Мохун покинул зал суда свободным человеком, а мистер Поллексфен, в гневе поправ благоразумие, громко заявил в тот вечер, что Джеффрис, должно быть, был пьян, чтобы так вести суд. Он также высказал мнение, что лорду-главному судье, скорее всего, придется тяжело, если слухи об этом деле дойдут до ушей короля.
     Сэр Джон, узнавший о словах генерального прокурора, посчитал своим долгом сообщить о них, в свою очередь, лорду Джеффрису. Но его светлость это не смутило. Перспектива получения верного средства от его недугов сделала его терпимым к критике мистера Поллексфена.
     И терпение его не было испытано. На следующий вечер, когда он снова сидел за столом с сэром Джоном Киркби, после целого дня, занятого Тонтонскими процессами, в ходе которых его светлость вынес более ста пятидесяти смертных приговоров, в Кернстон прибыл гонец. Он принес письмо и коробку для Джеффриса.
     Дрожащими нервными пальцами милорд сорвал крышку и замер, прежде чем взять со дна единственное, что было в коробке - тонкую веревку длиной около двух ярдов. Изумление победило в нем все остальные эмоции.
     - Что это? - прохрипел он, потом поискал в письме ответ.
 
«Милорд (прочитал он),
     Верный своему обещанию, я приобрел и отправил вам лекарство, которое принесет вам быстрое и постоянное облегчение, в котором я вас заверял, не только от камня, но и от всех других недугов. Я говорил о Cannabis Pensilis, что по-английски можно перевести как «висячая конопля». Посылаю вам достаточное количество для применения secundum artem, как говорят врачи. Ваша светлость теперь понимает, что по поводу вашей прискорбной болезни я полностью согласен с хирургом из Бриджуотера, которого два дня назад вы приговорили к смертной казни на столь скудных основаниях».

     Красивое лицо Джеффриса исказилось, превратившись в маску зла, он бросил письмо через стол хозяину.
     - Прочитайте это, - прорычал он. - И я хочу услышать ваше мнение, сэр Джон. А поскольку у меня есть душа, которую нужно спасти, вам придется нелегко, если вы не убедите меня, что не принимали в этом никакого участия.
     Сэр Джон взял письмо одной рукой, а взмахом другой выпроводил слугу из комнаты. Прочитав, он поднял глаза, и на его румяном, честном лице появилась ласковая улыбка.
     -  Боюсь, наш друг Мохун - плохой латинист. Конечно, это должна была быть Cannabis Carnificis: «пенька палача». Но, возможно, он боялся, что это преждевременно поведало бы вашей светлости слишком много.
     Джеффрис стоял у стола, тормоша воротник на горле, словно он душил его, и взгляд судьи был ужасен.
     - Ей-богу, сэр, вы присоединяетесь к ужасным издевательствам этого негодяя? Плохой латинист, говорите вы. К черту вашу ухмыляющуюся наглость! Вы оба достаточно выучите латынь, прежде чем я с вами покончу. Я верну этого самодовольного мошенника обратно в тюрьму, даже если мне придется рыскать по всей Англии в поисках его, а поскольку у меня есть душа, которую нужно спасти, я увижу, как его повесят на этой самой веревке.
     - Вы так сделаете? И по какому обвинению, милорд?
     - По какому обвинению? - Лицо его светлости покраснело, на виске вздулся узел вен. - Разве его не схватили за укрывательство мятежника?
     - Но по этому обвинению его судили вчера, и даже ваша светлость не в силах отозвать приговор, который вы заставили вынести присяжных. По законам Англии Годфри Мохун не может быть снова судим за это преступление.
     - Вы учите меня закону, не так ли? Вы увидите, что у меня достаточно власти, чтобы повесить вас вместе с ним как его соучастника в этом бессердечном мошенничестве.
     Однако заместитель лейтенанта остался невозмутим. Его широкое лицо не утратило ни своего яркого румянца, ни своей мягкости.
     - Попытка сделать это может означать, что вас самого обвинят в государственной измене. Будьте осторожны, милорд.
     - Обвинят в государственной измене?
     - Разве не вы совершили это?
     - Совершил это? - На его губах появилась пена. - Я?
     - Разве вы не оказали помощь человеку, виновному в деянии, которое по закону делает его бунтовщиком? И разве это не делает по закону и вас бунтовщиком? Разве не увеличивается тяжесть преступления в вашем случае из-за того, что вы злоупотребили своим высоким положением и доверием, оказанным вам королем, что является не простительным?
     Медленно кровь отлила от лица милорда, и вскоре оно приобрело свинцовый оттенок. Порочные линии его рта - недостаток, который портил и опровергал благородство его лица - стали более очевидными. Он пытался выразить свое презрение смехом, вызвать в своем голосе угрожающую ноту. Но потерпел неудачу в обоих случаях.
     - Либо вы слишком много знаете о законах, сэр, либо слишком мало.
     - Это не вопрос закона, милорд, а фактов. Человеку, чья вина была очевидна, вы выдали оправдательный приговор в личных целях.
     - А что если и так? Кто посмеет предъявить мне обвинение?
Впервые в своей честной жизни сэр Джон поступил лукаво.
     - Разве ваша светлость не опасается, что как верного подданного короля, чьи поручения я исполняю, это может стать моей обязанностью? И если я возьму инициативу в свои руки, разве будет мало тех, кто возжелает смертного приговора? Мистер Поллексфен, например, человек влиятельный и достаточно тщеславный, он вряд ли упустит шанс отомстить за оскорбления, которыми вы так унизили его вчера в суде. Милорд, примите дружеский совет. Не пытайтесь исправить то, что сделали вчера для Годфри Мохуна.
     В последнем приступе ярости Джеффрис взмахнул куском пеньковой веревки.
     - И что этот негодяй сделал для меня? Разве такое можно простить? Неужели надо мной дозволено смеяться и обманывать?
     - Если вашей светлости не нравится средство, которое прислал вам Годфри Мохун, это еще одна причина, почему вам не стоит рисковать, раз такое предписано вам суровой судьбой.
     Милорд, должно быть, пришел к такому же выводу, поскольку никогда не было предпринято никаких попыток отменить приговор по делу Годфри Мохуна.