Свисток или спасительная музыка?

Татьяна Лайт (в сборник сказок-рассказов Деда Степана)
Осень уже веяла ледяным дыханием зимы. Все чаще ветра были такими, что не оставалось никаких сомнений, что они прилетели к нам с Севера, так как хранили в себе память бескрайних льдов и пронзительных метелей. Передернув в очередной раз плечами от порыва ветра, что забирался не просто под куртку, а в самую душу, я шел искать на территории сторожа. В детский дом пришли сезонные болезни вместе с холодами. И как не пытались наши воспитатели конопатить окна, заставлять нас есть квашенную капусту с клюквой, все равно шмыгающих и недомогающих детей становилось все больше. А бодрости и жизнерадостности у сотрудников становилось все меньше. Да, и сами они стали болеть. В этот день весь корпус оставили сидеть по комнатам. Отменили занятия, устроили оздоровительные мероприятия, которые я не любил просто не передать как. И мне чудом удалось не остаться в комнате с беснующимися от безделья детьми. Деду Степану нужен был помощник, так как оставался не убранный от опавшей листвы и пожухшей травы участок у самого забора.
И вот,  вооружившись граблями и лопатой, я ходил по территории и искал пожилого мужчину.
- Ты чего тут шлындаешь? – спросил меня недовольный старческий голос, доносившийся со спины.
Я подпрыгнул на месте и выронил инвентарь.
- Еще и инструменты бросаешь! Вот шантрапа, - обошел меня пожилой мужчина, тоже неся в одной руке грабли, а в другой – лопату.
- Дед Степан, - подхватив выданные мне инструменты, побежал за ним, - меня к вам направили, чтобы помог. Скоро дожди зарядят!
- Это тебя наказали эдак? – удивился старик, даже остановился и обернулся ко мне, разглядывая с ног до головы.
- Нет, - робко ответил я, - сам.
- Что сам?
- Сам попросился вам помочь.
- Это зачем это? – удивился старик, даже повернулся всем телом в мою сторону и опер подбородок на черенок, прикрыв перед этим его ладонью.
- А вам разве не сложно все это самому убрать? – стушевался и озадачился, не зная как признаться, что очень хотел, чтобы дед Степан не устал, не хотел прилечь, и смог вечером рассказать сказку.
- Сложно, конечно, - приуныл пожилой мужчина, - только странно это, кто же сам себе работу выпрашивает?
- Я молодой. Быстрее будет! – произнес настолько неуверенно, что со стороны казалось, что я сомневаюсь в своем возрасте и, вообще, в конечном результате.
- Ну, - протянул дед, - коли так, то пошли, молодой и жалостливый.
Мужчина развернулся, перехватил поудобнее свой инвентарь и бодрым, почти молодым, шагом пошел в сторону коричневого короста на лысеющей земле. Мне ничего не оставалось, как пойти за ним.
Работать было сложно. Ветер то и дело пытался залезть под одежду, хлестал по щекам ледяными потоками, разносил собранные листья. Мы боролись с ним, но это было бесполезно.
- Эх, видимо земля против, чтобы мы с нее одеяло сдирали! – остановился, чтобы перевести дух, мужчина.
- Это как? – поинтересовался я, стараясь не останавливаться, чтобы быстрее закончить.
- А так! – тяжело вздохнул дед, - тебе же холодно, и ей тоже. Она укрыла себя перед снегом, а мы дерем нещадно ее покрывало. Вот под этим сухим ковром могла прятаться от первых холодных пушинок травка, чтобы в следующем году прорасти и зазеленеть.
- Так зачем мы это делаем? – возмутился и расстроился я.
- Так как же! – удивился старик, - Начальство сказало, мы и делаем.
- А разве оно не знает?
Дед Степан только пожал плечами и принялся опять за работу. Через несколько часов изнурительного труда мы закончили.
- Какая большая куча получилась! – удивлялся, собранной нами же, горе листьев и засохшей травы.
- Да, большая. Только жечь ее как? – цокал языком и покачивал головой Степан.
Я просто обходил большой холм – плод нашего труда и гордился, что осилил такое дело. 
- Пойду, спрошу! – продолжал сокрушаться взрослый, - а ты смотри, чтобы не разлетелось!
Сторож ушел, а я остался присматривать за кучей листьев, которая была словно живой непослушный организм. Только я отвлекался или отворачивался, чтобы посмотреть – не идет ли обратно сторож, как она норовила разлететься в разные стороны.
- Молодец! – похвалил меня дед Степан, когда вернулся.
- Что делать дальше?
- Жечь! – недовольно сообщил сторож.
И мужчина начал поливать чем-то кучу, обходя по кругу, а потом чиркнул спичкой, и вся эта громада вспыхнула, как высохший стог сена в жаркий день.
- Вот это, да! – только и смог вымолвить я.
- Иди в корпус! – скомандовал сторож, - здесь и я один справлюсь. Холодно!
- Нет, можно я постою? Да, и от огня теперь тепло. А там ребята кашляют.
- Хм, - хмыкнул мужчина и полез к себе в карман.
Он долго рылся в безразмерном, как  показалось мне тогда, кармане, и, наконец, вынул свистульку. Это была деревянная, потрепанная временем, испачканная то ли сажей, то ли грязными руками деревянная то ли птичка, то ли что-то еще.
- Вот, держи! – нехотя сказал он, - Заслужил.
Я протянул руку навстречу старческой руке, и хотя и без невероятного восторга, но все же взял предмет из рук деда Степана. Свистулька была явно очень старая, и возможно уже настолько впитавшая в себя грязь,что ее пришлось бы выскребать из нее, но все равно в тот момент, когда ее взял в руки, я испытал радость.
- Откуда она у вас? И почему такая грязная? Вы сами сделали? А для чего? Как на ней играть?  - затараторил вопросы я, как только игрушка полностью оказалась в моих руках, и я сам стал ее вертеть и смог разглядывать.   
Дед тяжко вздохнул, не глядя на меня, подошел к огню, чуть его потормошил лопатой, чтобы не затухал. Потом вернулся на прежнее место. Положил руки в карманы и стал рассказывать.
- Такие свистульки делали мальчишки, давным-давно, когда тут было все иначе, - чуть прикрыв глаза, заскрипел старческим голосом мужчина.
- Это когда барин с кочергой жил? – спросил торопливо я.
- Не с кочергой он жил, а с женой любимой, детьми-озорниками, и своими людьми, - поправил меня он.
- А своими – это как? В рабстве? – уточнил момент, который был мне немного не ясен.
Дед вздохнул. Посмотрел на огонь, приосанился.
- Не было никакого рабства на этой земле. Да и когда эту свистульку делали, и на других землях тоже не было уже. Своими – значит близкими. Понимаешь? Теми, о ком он заботился, о ком думал и радел, а они в свою очередь, работали честно, трудились бойко, отдыхали весело, жили ладно и славно.
- А нам говорили…, - вспомнил уроки и учителей я.
- Большая страна, и было у всех по-разному, - нехотя проговорил мужчина, стараясь свести на нет неприятную тему нашего разговора, - а на этой земле было так. Тебе не интересно про свистульку? – недовольно проговорил старик.
- Очень интересно! – с ожиданием какого-то чуда произнес я, и уже по-другому посмотрел на предмет, сжимаемый небольшой, но трудовой рукой.
- Ну, вот. Жили тут мальчишки, днем они работали вместе со всеми, а вот вечером, играли на свистульках. Да, так лихо у них получалось! – с трепетом принялся рассказывать сторож, - Девчонки тоже не отставали. У каждого ребенка была такая игрушка. Это конюх Пётр своего сына научил их вырезать, а он был парень смышлёный, ловкий и очень предприимчивый. Вырезал себе свистульку, и стал на ней играть. Потом и другим захотелось. Он вырезал своим друзьям. А потом к ним потянулись ребята со всего имения. Он с начала сам вырезал за мелкие услуги. А потом друзей научил, и они тоже стали вырезать. Так эта игрушка появилась в каждой детской руке. И играли на них до самого заката. Такой свист стоял в поместье! – рассмеялся дед Степан.
- Родители ругались? – спросил с опаской я, сильнее сжимая игрушку.
- Смотря чьи, - улыбнулся мне мягко Степан, - Ребятня бегала по улице, дома не свистела. Да и крестьяне уставали, вечером у них свои дела были, не обращали внимание. А вот барин… - сник и погрустнел мой рассказчик.
- Злился? – догадался сам я.
- Не то слово! Очень серчал. Да что с детьми сделаешь? И вот дошла эта игрушка до младшего сына его. И так понравилась! – опять улыбнулся, только уже грустно сторож.
- И он как начал дудеть, - с большим знанием дела дополнил рассказ я.
- Да, - рассмеялся дед, - Ты и представить не можешь, как рассердился барин! Что было!
- Кочерга в ход пошла? – заволновался за мальчишку, которого никогда не видел я.
- Не-ет. Точнее и до нее дошло, но не так, как ты думаешь. Свистульку отобрали. И бросили в камин. Он в тот момент не горел, угли тлели, - вздохнул рассказчик, - Барин ушел к себе в кабинет, а сын его взялся за кочергу и выгреб угли и игрушку из камина. Положил ее в карман.
- Вот почему она грязная? – спросил, уже детальнее разглядывая вещь.
- Не грязная, а подпалённая, - уточнил дед, - Так вот, положил ее в карман хозяйский сын, и убежал во двор. Долго там бегал. А в тот момент с псарни сторожевой пес сбежал. Проглядел работник, не закрыл затвор. А Атаман был очень страшным зверем. С ним только сторож Иван сладить мог, да жена его, потому что кормила. Вот, а хозяйский сын побежал на луг.  Хотел венок для матери сплести. Да, и встретился там с Атаманом. Что бы было, не известно, если бы не вспомнил он про свистелку. Вытащил из кармана и что есть мочи засвистел. Да так пронзительно, громко у него получилось. Что ребята, которые косили сено на другом конце луга, услышали. Пригляделись, увидели Атамана, и тоже свистеть начали, да так громко. Что пёс заметался, занервничал, и стал бегать бесцельно. А потом и вовсе встал как вкопанный. Шум услышали в дворне, пропажу собаки заметили, и побежали на свист. Даже барин тогда услышал и на лошади прискакал. Может, он ругать детей ехал, да только, когда в ситуации разобрались, пса в загон увели, барин велел детям, что спасли его сына петушков вечером раздать. И на маленького барина больше за свистелку не ругался. Но и в доме играть, все равно не разрешил.
- Надо же! – с уважением посмотрел на маленькую вещь в своей руке, которая спасла когда-то детскую жизнь, - И не скажешь, маленькая, неказистая, - размышлял вслух.
- Не всегда надо смотреть на внешность, она бывает обманчива, - вороша догорающий костер большой палкой завершил разговор Степан, - Иди в корпус, холодно и потеряли, наверное, тебя.
Не стал с ним спорить. Попрощался и побежал к зданию. На полпути обернулся, чтобы еще раз посмотреть на сторожа. Старик вяло ковырял палкой дотлевающую кучу сгоревшей листвы. Он был серьезен, хмур. Но тут налетел на меня поток пронизывающего ветра, он-то и подогнал меня скорее вернуться в корпус. Сколько стоял у костра старик, не знаю. Окна выходили на другую сторону. В ту ночь мне снилось лето, сенокос, и свист деревянных свистулек.