Мемории. Мама

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛИРИЧЕСКАЯ

Мама родилась и прожила всю жизнь в Москве. Была здесь и во время войны — дед получил бронь и занимался переводом завода на военные рельсы, а бабушка категорически отказалась ехать в эвакуацию. Деду пришлось сначала всеми правдами и неправдами устраивать бабушку на работу на своем оборонном заводе, а затем оборудовать коморку в огромном подвале нашего дома на Малой Никитской, где бабушка с моей семимесячной будущей мамой пережидали бомбежки.

В школе Вера Лапина была любимицей директора — Антона Петровича Палехина, еще преподававшего тогда историю. Когда мама привела меня поступать в 20-ю спецшколу, А.П. сразу узнал ее. И запомнил меня. Мама, в отличие от меня, училась прилежно и вела себя примерно, что мне пару раз припоминал А.П. во время вынужденных встреч у него в кабинете.

Большую часть жизни мама проработала в редакционно-издательском отделе ВНИИ МВД СССР, располагавшегося в конструктивистском здании на улице Воровского (прежде и ныне Поварской) против Гнесинского училища. «Мы люди из Рио», — любили шутить ее коллеги («Человек из Рио» — приключенческий фильм с Бельмондо, вышедший в 1964 году), у них даже был свой гимн со словами «От НИИ до Пресни пробегаем с песней…»

На ее редакторском счету десятки книг, правда, по большей части, «Сов. секретно» и «ДСП» — «Для служебного пользования». Помню, как мама работала над жутковатым двухчастным «Фотографированием на месте преступления». Особенно она гордилась вышедшими в твердом переплете энциклопедическими томами «Типы и элементы внешности», где она была техредом, и «Патроны и их криминалистическое исследование», который делала, как редактор.

Мама часто брала работу «на дом», иногда к нам заходили авторы книг, которые она редактировала, и они вместе сидели, работая над текстом. В домашнем архиве осталось немало книжек с теплыми дарственными надписями авторов своему редактору. Много лет спустя после маминой смерти один из них — Джафар Сафаров, уже вышедший к тому времени в отставку майор милиции — случайно услышав на каком-то общественном мероприятии мою фамилию, подошел справиться, не сын ли я замечательной Веры Николаевны. И я узнал его, постаревшего…

Мама и сама грешила писаниями. Она окончила Школу рабочих корреспондентов при московском Доме журналистов, печаталась в закрытом (в смысле, не предназначенном для широкой публики) журнале «Оперативно-розыскная работа», опубликовала там небольшой документальный детектив «Дело было в Ольховке». Была корреспондентом журнала по Архангельской области. Она часто уезжала туда, оставляя меня с бабушкой, и возвращалась — по всем статьям праздник — с замаринованной в банке олениной, с солеными рыжиками, прикрытыми в банке дубовой щепочкой. Привозила подарки. Бабушке — крючок для вязания и булавку для волос из мамонтовой кости, теплые тапочки из оленьей шкуры; мне — лакированными сувенирные медали с видами достопримечательностей — я такие видел только еще в Ленинграде, значки зэковского производства, посвященные Колымской трассе, замечательную орденоподобную нагрудную звезду общественного автоинспектора Архангельской области… Колымские значки — дар столичной журналистке начальника одной из исправительных колоний — в старших классах я, пижоня в ознаменование перестройки, периодически носил на лацкане школьного пиджака, насупротив комсомольского флажка.

И всю жизнь мама писала стихи. Осталось множество толстых тетрадок времен ее молодости, где ее собственные сочинения перемешаны с понравившимися строфами известных и малоизвестных поэтов; в записных книжках, вплоть до последней, остались черканные-перечерканные строчки… в основном, о любви… Я храню их, но вчитаться мне до сих пор не хватает смелости…

Мама много ездила по стране — в местные филиалы института, на читательские конференции, презентации изданий РИО ВНИИ. Иногда таскала с собой и меня — помню наши поездки в Ленинград и Владимир, где местные мамины коллеги как-то очень легко и быстро переходили в категорию ее приятелей, а изредка и друзей. У тети Вали Пирожник мы из раза в раз останавливались, приезжая в город на Неве, а дядя Леша Барышев, наоборот, приезжая по делам из Архангельска, непременно навещал нас…

Мама была человеком активным — в юности честно заработанный в походах «Турист СССР», молодежный общественный совет студии «Современник»… До конца жизни — любимые лыжи, в молодости она часто ездила кататься в Крылатское, потом был перерыв, а уже в середине 1980-х, когда недалеко от Лобни открылся дом отдыха МВД СССР «Озеро Долгое», мы обязательно ездили туда каждую зиму в мои каникулы и на выходные, и обязательно ходили вместе на лыжах. Вечные учебы — курсы немецкого, а до того и до прекращения «дружбы навек» — китайского, бесконечные повышения квалификации и, как теперь говорят, компетенций… Вообще, все новое — крайне интересно… На службе — профорг отдела, активист институтского общества книголюбов — книги экзотических провинциальных издательств и подписные издания приобретались, даже когда с деньгами было очень не очень… Множество друзей — частые поездки в гости и прием гостей, большими компаниями с непременной гитарой, шутками, розыгрышами… Маме явно было интересно жить. Любимые театры, кинопремьеры, самые громкие выставки она посещала непременно, иногда, пользуясь МВД-шным удостоверением-«вездеходом». Путешествовать — пусть недалеко, на уикенд на поезде — старалась при всякой возможности…

Увлекалась изобразительным искусством и разбиралась в нем, при этом обожала и Микеланджело, и Леонардо, и импрессионистов, и Пикассо. И еще любила Кустодиева. Интересовалась культурой Востока — особенно Древнего Египта и Японии. Постоянно таскала меня по музеям. Обожала литературу, причем вкусы у нее были разнообразны: любила Пушкина и Евтушенко — в один из приездов в Ленинград мы пошли на его выступление в огромном, до отказа забитом зале «Октябрьский», Льва и Алексея Толстых, Бунина и Солоухина, Цветаеву и Алигер. Обладала чутьем на хорошие новинки, может быть, поэтому неизменно выписывала журнал «Юность», привычный и любимый с юности. А в роддом взяла с собой «Остров сокровищ» Стивенсона.

В ранней юности мама собирала патефонные пластинки, собрала всего Утесова, всего доступного Шаляпина — эти пластинки вместе с патефоном переехали на дачу в Верею и были украдены в конце 1970-х, но в детстве я успел их послушать. Потом, в 1960-е, собирался винил с современной эстрадой, но к моменту, когда я начал себя помнить, вся эта коллекция музыки «Вокруг света» отправилась на антресоль. На моей памяти дома — на пластинках и магнитофонных катушках — слушались Дассен и Анна Герман, Окуджава, Высоцкий, Петр Лещенко, Вертинский…

Мама была не религиозной и не верующей, а, скорее, верящей. Так — без всякого фанатизма знала себе, что Бог есть, что к нему можно обращаться со своими заботами и бедами. Считала, что православие — часть нашего «культурного кода», хотя попы в массе своей типы еще те… Заходила в церковь поставить свечку, но крест никогда не носила, тем паче напоказ. При этом во время похорон деда испортила настроение представителям райкома партии, поместив на лоб покойному венчик и вложив в руки крестик.

Мама была человеком сильных страстей. Невероятно вспыльчивая и быстро отходчивая, она готова была броситься на помощь любому в ней нуждавшемуся — будь то пострадавший в далеком землетрясении или захворавший приятель — и могла навсегда вычеркнуть близкого человека из своей жизни за показавшийся ей недостойным проступок (за то же могла безжалостно гнобить и себя самое)… Считала своим безусловным долгом бороться с несправедливостью по отношению к себе и другим — во втором случае кидалась в бой, не слишком углубляясь в подробности и суть дела. При этом была способна по пустяку обидеть другого резким словом… Умела сосредоточенно ненавидеть — ни в коем случае этого не скрывая, и глубоко любить — порой безжалостно для себя и других… Безоговорочно верила в прогресс и в дурной глаз, симпатизировала только-только взбрыкнувшему тогда Ельцину и повылезавшим на телеэкран экстрасенсам…

Мама была красива, причем как раз по меркам времени — давние подруги говорили, что в молодые годы она и лицом, и фигурой напоминала Бриджид Бардо. У мамы были темно-каштановые волосы с легким рыжим отливом и темно-карие, почти черные глаза. Она рано поседела и довольно долго красилась хной в разные оттенки темно-рыжего цвета, под конец жизни коротко подстриглась и экспериментировала с разнообразными оттенками седины.

В ранней молодости мама пережила тяжелый затяжной и неудачный роман с мужчиной старше себя, очевидно оставивший след на всей ее личной жизни. Мужчина этот был профессиональный музыкант и человек выпивающий. С тех пор даже подозрение со стороны мамы, что ухаживающий за ней мужчина пьет (не выпивает — это пожалуйста, а именно что «подвержен пагубному влиянию»), могло поставить крест на отношениях. В поклонниках у нее недостатка не было, но — не складывалось, и мамин непростой, требовательный характер играл в этом не последнюю роль. Их брак с отцом был странным «начинанием», уж слишком разными они были людьми и по темпераменту, и по отношению к людям, и по взглядам на жизнь. Причем, разными так, что — как стало ясно почти сразу — подладиться друг к другу шансов у них не было. Вполне возможно, что именно абсолютная непохожесть отца на прочих маминых поклонников подтолкнула ее выйти за него, а может быть, возраст и желание родить ребенка — ей было уже к 30-ти… Впрочем, судя по письмам, поначалу они сильно любили друг друга.

Мама дождалась завершения казавшегося бесконечным процесса размена нашей коммуналки на Качалова, в которой она выросла и вырастила меня, переезда в вожделенную отдельную квартиру, моего поступления в институт, моей свадьбы, моих первых публикаций в институтской многотиражке «Ленинец» и первых выступлений со стихами на клубных вечеринках…

Возраст свой мама принимала и понимала с трудом, стареть она была совершенно не готова. Лет в 46 получила медаль «Ветерана труда», которую сразу же невзлюбила, обозвала «старушачьей» и спрятала подальше. Была рада стать бабушкой — но только по отношению к внучке…

В свой последний год мама успела побывать на море, о котором мечтала много лет, мы с ней съездили чуть ли ни на все возможные экскурсии из санатория МВД в Анапе — в лермонтовскую Тамань, в Керчь, в Новороссийск, на дегустации в винсовхозы… отметила 50-летие — не так многолюдно и шумно, как предшествовавшие дни рождения (не до того было, меньше, чем через неделю, ожидалась моя свадьба), но весело и именно с теми, с кем хотела… Успела понянчить новорожденную внучку.

Через полгода мамы не стало. Мы похоронили ее на Ваганьковском, но не с родителями и не с дедом, а как она однажды попросила (тогда это показалось шуткой) с ее любимой няней.

По вечерам 19 ноября обязательно был салют — в честь Дня ракетных войск и артиллерии, но я-то всегда знал, что в честь мамы — по праву первородства, в конце концов, она появилась на четыре года раньше военного праздника…


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ФАКТИЧЕСКАЯ

19 ноября 1940 года в семье начальника цеха и парторга 3-го инструментального завода треста Оргоборонпром Николая Николаевича Лапина и его жены Александры Николаевны Гусевой родился второй ребенок — дочь Вера. Появилась она на свет в знаменитом роддоме Грауэрмана.

По инициативе няни, бабы Нади, мать решила окрестить Веру. Скорее всего, это произошло в церкви Рождества Иоанна Предтечи на Пресне. Во-первых, не так много в округе было действующих храмов, во-вторых, няня долгие годы была прихожанкой именно этого собора. Баба Надя договорилась со священником, назначив задуманное на первую половину буднего дня, когда Николай Николаевич должен был быть на работе — понятно, что он и не одобрил, и не допустил бы мракобесия.

Перед уходом, Александра по какой-то внезапной надобности вышла на балкон, мельком глянула вниз и с ужасом обнаружила подходящего к парадному мужа. Оказалось, что у него разыгралась мигрень — время от времени они его посещали, проходя очень тяжело — и отпросился с работы. Пока Николай поднимался на лифте на шестой этаж, Александра и няня с Верой на руках опрометью кинулись вниз по лестнице. Одеяло, в которое был завернут младенец, развернулось, баба Надя наступила на него и, запутавшись, полетела вниз. По счастью, бежавшая впереди Александра в страхе постоянно оборачивалась — не смотрит ли через перила муж — поэтому успела заметить, что происходит, и поймать летящих на нее беглецов. После их возвращения был скандал — грозный, но негромкий, чтобы соседи не смогли понять причины.

Во время войны старший брат Веры Юрий вместе со школой был отправлен в эвакуацию, а она с отцом и матерью оставалась в Москве. Самые ранние ее детские воспоминания были связаны с постоянным чувством голода.

Сперва она училась в 125-й женской средней школе Советского района, а с 1954-го, после того, как раздельное обучение было упразднено, — в школе-десятилетке № 660, которую и окончила в 1958 году. Школа располагалась в здании красного кирпича по адресу: улица Щусева (теперь это Гранатный переулок), дом 8. Чтобы попасть в нее, нужно было только пересечь свой двор, пройти под аркой во второй двор дома, называвшийся в семье «тот двор», и перейти узкую проезжую часть. Впоследствии в здании размещалось педагогическое училище, а в начале 2000-х оно было снесено, и на его месте вырос невероятно уродливый элитный жилой комплекс.

В первой ее школе у Веры появились две подруги — одна была девочка-сирота из детдома, который «приписали» к школе, другая — дочь репрессированного адмирала, жившая с матерью — высокой красавицей на протезе — в доме на Щусева, где сегодня располагается таджикское посольство. Первую Вера часто приводила к себе домой — пообедать и помыться, ко второй сама ходила в гости, упрямо не понимая попыток вдовы адмирала ограничить ее общение с подругой. В конце концов, женщина объяснила Вере, что у той могут быть неприятности из-за дружбы с ее дочерью, но это Веру, разумеется, не остановило. Удивительно, что и Николай Николаевич, к тому времени уже работавший в НКВД, и опасливая от природы Александра Николаевна не препятствовали дружбе дочери с членом семьи врага народа.

Директором «смешанной» школы был Антон Петрович Палехин, Вера была в последнем его выпуске в 660-й школе — в том же 1958-м году он возглавил новую школу № 115 (она же спецшкола №20, она же Центр образования №1239), построенную на перпендикулярном улице Щусева Вспольном переулке.

В 1955 году Вера вступила в ВЛКСМ.

Училась она легко и прилежно, и в 9-м классе готовилась «идти на медаль», но в 10-м у нее начались тяжелейшие ангины, следовавшие одна за другой, что заметно сказалось на успеваемости. Ее даже освободили от выпускных экзаменов, и еще почти год после школы она приходила в себя от болезни.

Обладая врожденной грамотностью, в июле 1959 года начала работать подчитчиком в издательстве Госстандарта СССР «Стандартгиз», выпускавшем официальную нормативно-техническую документацию. Обязанность подчитчика — читать вслух со всеми знаками препинания оригинал текста, чтобы корректор сверял его с гранками.

В 1960-м сдала нормативы на значок «Турист СССР», пройдя байдарочным походом по озеру Селигер. В том же году шумно и многолюдно отметила 20-летие. Вадим, друг детства Веры, живший на противоположной стороне двора, стал ответственным комсомольским работником. Он познакомил Веру со своим приятелем — студентом из Судана Ибрагимом Самани. Сын шейха, он был пламенным марксистом и ругал советских коммунистов оппортунистами и разложенцами. Это не помешало ему в подарок на день рождения привести к Вере троих чернокожих соотечественников из менее знатного клана, которые в течение вечера безропотно выполняли функцию оркестра, играя на кастрюлях, бутылках и погремушках. Желание матери именинницы накормить музыкантов не то чтобы возмутило, но искренне удивило марксиста-рабовладельца. Когда ночью компания отправилась гулять на Манежную площадь, Самани отобрал у Веры длинный, завязывавшийся пышным бантом пояс от платья, «запряг» трех соплеменников, и пригласил именинницу прокатиться на тройке вороных. Сам он играл роль кучера, безжалостно понукая «коней», а Вера, положив руки ему на плечи, должна была изображать седока.

Некоторое время спустя, Самани сделал Вере предложение. «Самани, а вдруг ты меня на слонов обменяешь», — пошутила Вера. В то время бурно обсуждался то ли мифический, то ли реально произошедший случай — прекрасный принц из какой-то восточной страны женился на советской девушке, но вернувшись с молодой женой на родину, вскорости сменял ее на слона. «Зачем нам в пустыне слоны? — совершенно серьезно ответил Самани. — Чем мы будем их кормить? Мы ездим на верблюдах. Но у моего отца несколько стад прекрасных верблюдов. Так что тебе нечего опасаться». Но Вера все равно ему отказала.

В августе 1961 года Вера перешла на работу корректором в редакционно-издательский отдел Московского дома научно-технической пропаганды имени Ф.Э. Дзержинского» при обществе «Знание». В том же году по рекомендации с работы поступила на курсы немецкого языка при Мосгороно. Немецкий выучила отлично, и в последующие годы нередко покупала в киосках «Союзпечати» периодику, издававшуюся в ГДР — женские журналы “Fur Dich” и “Kultur im Heim”, детский “Frosi”, который читала сыну.

В 1965 году без отрыва от производства начала учебу в Московском полиграфическом техникуме имени Ивана Федорова по специальности «корректирование книг и журналов». В 1967-м окончила его с «красным» дипломом.

С ноября 1965-го по ноябрь 1966 года работала корректором в специализированном издательстве «ОНТприбор».

С 1 ноября 1966-го и до конца жизни работала в редакционно-издательском отделе Всесоюзного научно-исследовательского института МВД СССР, сначала корректором, с 1967-го старшим корректором, затем техническим редактором.

23 мая 1969 года Вера Лапина вышла замуж за Григория Александровича Пропирного и взяла его фамилию. (Свою девичью фамилию она любила, но считала как бы и не своей, полученной случайно — поскольку дед получил ее от приемной матери. Дедовскую же «исконную» фамилию Николаев она использовала в качестве журналистского псевдонима.) Регистрация состоялась в отделе ЗАГС Фрунзенского района. Свидетелями были университетский одногруппник Григория Михаил Бронштейн («Миша-маленький», в середине 1970-х уехавший в Израиль) и подруга Веры Софья Вашлаева, в будущем директор Музея Революции, а затем Музея Андрея Рублева. После свадьбы молодая семья поселилась в Коптево, в комнате коммунальной квартиры по адресу Бульвар матроса Железняка, дом 11, квартира 4. Неподалеку, на Большой Коптевской, жила семья Григория — родители, тетка и дед с бабкой.

1 сентября 1970-го года у Веры родился сын Николай. Рожала она в роддоме на улице Сосновой, там тогда проходил практику у какого-то акушерского светила Виктор Празников — муж Татьяны Пропирной, сестры Григория. Вера перенашивала ребенка и, лежа в роддоме, перечитывала «Остров сокровищ».

Выбор имени для сына, сделанный Верой самостоятельно и почти в пику Григорию (он размышлял то о Василии, то о Данииле), дал первую трещину в ее отношениях с мужем.

Тогда же у нее случился остеомиелит, в просторечии называемый «костоедой», на большом пальце правой руки. Врачи не могли вылечить болезнь, удалили часть мякоти пальца, дальше — грозила ампутация. По совету знакомых Вера обратилась к старику-знахарю, и тот заговорил недуг. Как память осталась плоская подушечка пальца.

В июле усилиями Николая Николаевича Лапина жилье в Коптево было обменено на освободившуюся комнату в квартире, где Вера выросла. На улицу Качалова Вера с сыном вернулась 2 июня 1971 года. Так появилась вторая трещина в семейных отношениях — Григорию крайне не нравилось и то, что Вера решила уехать так далеко от его семьи, и то, что она поселилась со своей. К теще, Александре Николаевне, он относился неплохо, а вот тестя сильно не любил. Тот, хоть и довольно сдержанно, отвечал ему взаимностью. Вскоре брак стал фактически гостевым — большую часть времени Григорий жил с родителями в Коптеве.

С 27 сентября 1974 по 21 марта 1975 Вера повышала квалификацию в Московском полиграфическом институте в группе технических редакторов книжно-журнальных изданий.

В 1975 с отличием окончила факультет печати двухгодичного Университета рабочих корреспондентов при Московской организации Союза журналистов СССР.

26 мая 1976 года развелась с мужем, потом они помирились, гостевой брак продолжился, и окончательно они расстались уже в 1981 году — когда у Григория случился роман с его будущей второй женой Еленой.

В 1973, 1974, 1978 годах награждалась знаком «Победитель социалистического соревнования». В 1975 и 1981 годах — знаком «Ударник пятилетки».

В 1979 году была переведена на должность редактора. Из характеристики руководства ВНИИ МВД СССР, 1981 г.: «За время работы в институте проявила себя добросовестной, исполнительной, дисциплинированной сотрудницей. Регулярно перевыполняла нормы выработки при отличном качестве вычитки материалов. Обладая хорошей литературной подготовкой и проявляя большой интерес к редактированию рукописей, оказывала постоянную помощь авторам и редакторам в улучшении языка, стиля, композиции рукописей. И вместе с тем — продолжала настойчиво работать над повышением своего профессионального уровня…

…Руководство РИО в 1979 году рекомендовало ее на должность редактора группы пособий. На этом ответственном участке проявила себя с лучшей стороны — за сравнительно небольшой срок подготовила к печати ряд сложных, больших по объему и ответственных работ».

С конца февраля 1985 года по апрель 1988 года занимала пост начальника спецбиблиотеки ВНИИ МВД СССР. С 18 ноября 1986 по 14 мая 1987 года без отрыва от производства повышала квалификацию в Институте повышения квалификации информационных работников Госкомитета СССР по науке и технике по специальности «Информационное обеспечение».

22 октября 1986 была награждена медалью «Ветеран труда» за долголетний добросовестный труд. Медаль вручал начальник института генерал Ю.В. Солопанов — на тот момент он во второй раз возглавлял институт (1984-1987), до этого он был начальником, как раз, когда Вера поступила туда на работу (1966-1975).

27 июня 1987 года в результате размена коммунальной квартиры на улице Качалова переехала с сыном в отдельную двухкомнатную квартиру на втором этаже дома №10 (строение 2) по 2-му Хвостову переулку.

С апреля 1988 до 1991-го — инспектор по учету РИО. Многие годы была профоргом отдела, избиралась делегатом отчетно-выборных конференций профсоюзных организаций МВД СССР от ВНИИ. До конца жизни была членом бюро и казначеем первичной организации Добровольного общества любителей книги (что позволяло приобретать редкие издания, выходившие в свет не в Москве).

После ее смерти в некрологе от имени коллектива ВНИИ говорилось: «Она отдавала работе все свои знания и способности, переживала за малейший промах, щедро делилась опытом с молодыми. Ее авторитет знатока и ревнителя русского языка был непререкаем… Бессменный профсоюзный активист, она многое делала для людей».

Умерла Вера Николаевна Пропирная в ночь с 3 на 4 мая в Четвертой градской больнице в результате случившегося накануне утром ишемического инсульта. Оказалось, что у нее был недиагностированный латентный сахарный диабет. Похоронена на Есенинской дорожке Ваганьковского кладбища вместе со своей няней.