Прабабушка и муралисты Глава 33

Повесть готовится к печати в издательстве "Аквилегия М"

Глава 32 http://proza.ru/2024/04/23/1031

Глава 33,
в которой сначала появляется ещё один социально значимый проект, а потом мохнатая чёрная лапа

Когда заканчивается что-то серьёзное, чего ты долго ждал и к чему готовился, возникает иногда странное чувство. Взять, например, день рождения: думаешь, кого пригласить, обсуждаешь, как этот день провести поинтереснее, надеешься на правильные подарки – и вот уже день проведён, подарки, правильные и не очень, получены, закрыта дверь за последним гостем. И там, где ещё минуту назад толкались друзья, где смеялись и шутили, поздравляли и желали, становится вдруг пусто и тихо. И ты стоишь как дурак в этой пустоте, а мама уже: «Павлинька, неси на кухню грязную посуду!» Тебе бы ещё поговорить о том, как всё прошло, а тут – посуда. Получается, то, чего ты ждал, вот именно – прошло. Кончилось, то есть. Вроде как мчишься сломя голову по беговой дорожке – а тебя уже хлопают по плечу и говорят: всё, финиш, тормози! И ты не понимаешь: как всё? Совсем всё? И пустота уже не только вокруг, она и внутри тебя… Глупое чувство.
Про бег Павлик подумал не потому, что знал, каково это – участвовать в соревнованиях. Он и на физкультуре-то терпеть не мог бегать. Просто посмотрел на сидевшего рядом Славу. Всегда спокойное лицо сегодняшнего победителя стало совсем расслабленным, даже глаза были полузакрыты. Похоже, в нём была сейчас такая же пустота и тишина, хотя он-то чемпион, а Павлик – так, участник…
Чемпионство на Славе никак не отразилось. Он пришёл к знакомым скамейкам, когда там, под туями, уже собрались и Павлик с Костей, и Прасковья Фёдоровна, заявившая мэру, что хватит с неё торжественных церемоний и ни на какие банкеты она не пойдёт, и Андрей Антонович, который думал только о банкете для своей драгоценной Нурки и уже успел купить для этого полкило печёнки. На площади было теперь совсем немноголюдно. У солнца закончился рабочий день, и оно улеглось где-то за домами, оставив городу небо с нежной вечерней подсветкой, и всем, включая Нур Джахан, было приятно просто сидеть и лениво наблюдать, как прощальные лучи скользят по верхушкам деревьев и исчезают, оставляя за собой мгновенно темнеющую листву.
Андрей Антонович ждал лодочника, с которым договорился здесь встретиться. Остальные по молчаливому уговору собирались проводить его до дебаркадера.
Последним прибежал окрылённый Васька. Он долго не мог отойти от стендов – там ещё стояли кучками последние участники, и он всё бродил среди них и прислушивался к разговорам, чтобы окончательно убедиться, что для него пока ничего не потеряно.
– Ну ты, Славка, молоток! – заорал он ещё издали, нарушая хрустальное очарование вечера. – Поздравляю! Хотя все говорят, это голосование ничего особо не значит…
– Это как это не значит? Это кто это тебе сказал? – Андрей Антонович встряхнулся и стал выкладывать в картонную тарелку ужин для Нурки. – Ещё как значит. Это, считай, приз зрительских симпатий! Слава наш угадал, чего хочет публика – вот что это значит. Кушай, лапушка! – Он поставил тарелку на траву, и Нур Джахан мягко спрыгнула со скамейки. – Молодец, Слава! Дай обниму. Я-то боялся, котики эти открыточные всех победят. А ты их одной левой! Котики… Им и третьего места много.
Андрей Антонович дёрнул углом рта. Частичный успех сто восемнадцатых котиков, видимо, здорово его задел.
– Вообще-то я ничего не угадывал, я так… Просто подумал: дома здесь панельные, хорошо будет, если панели в разные цвета покрасить, и всё.
– А пятёрка – она у тебя что означает? – спросил Павлик.
– Ничего особенного. Номер дома нашего, – сказал Слава.
– Вот и номер очень кстати пришёлся, – одобрительно заметил художник. – Я спокоен за этот город. Знают, что не надо выбирать.
– Да ладно вам, Андрей Антоныч. Нурка наша тоже котик, – ухмыльнулся Васька.
– Нурка – кошка! А котики – это… – что такое, по его мнению, котики, Андрей Антонович сообщать не стал, только махнул рукой безнадёжно. – Я бы их и вышивать запретил. А уж если намалюют на стене таких сладеньких!.. Но нет, чувствуют здешние люди, что лучше выбрать что попроще – чтоб не глаза мозолило, а в пространство вписывалось гармонично. А это как раз она, твоя геометрия! Ведь не просто же раскрасил: тут и ритм, и цвета подобраны отлично, и панели ты интересно обыграл. Ещё и информацию предоставил – дом №5! Скорая помощь спасибо скажет. Отличная дизайнерская работа. Если качественно сделать, и видно не будет, что это рядовая пятиэтажка.
– Но всё равно ведь каждый дом будет себе выбирать что хочет, да? – встревожился Васька.
– Конечно! Вовсю уже выбирают, прямо на банкете!
Это подошёл мэр. Сияющим взглядом он окинул сидящую на скамейках компанию.
– Ах, Прасковья Фёдоровна, зря вы не остались! Все в восторге от фестиваля, просто в восторге! И телевидение тоже! Там и библиотека сейчас в полном составе, и поликлиника, и Дом культуры, разумеется, – в общем, пришли все! И Пётр Иванович был, он сейчас сюда подойдёт, тоже хотел вас поздравить. – Юрий Борисович повернулся к Славе. – Между прочим, спортшкола ещё один ваш рисуночек хочет – говорят, очень на боксёрский ринг похоже. Так что с двойным успехом вас!
Слава коротко кивнул. Павлик заметил, как у Васьки дрогнули губы. А мэр восторженно продолжал:
– Дорогая Прасковья Фёдоровна! Это было как в сказке! Гениально! Как, ну как вы нашли этих стенописцев-живописцев? Я, конечно, надеялся, но всё-таки не верил… То есть, нет – верил! Верил! Но чтобы прямо на церемонии… Вы наш добрый гений! Я уже со «Стеной» этой обо всём договорился. Жильё предоставим, помощь окажем, в понедельник можно начинать. Библиотека первая в очереди, они себе сразу картинку присмотрели. Не знаю, чей рисунок, но очень забавный – по всему листу порхают то ли птицы, то ли книжки, а посередине дерево с глазами.
Мэр вытаращил глаза и растопырил пальцы для наглядности.
Васька привстал.
– Дерево с глазами?
– Ну, что-то в этом роде. Может, не с глазами, а с ушами, не помню точно. Но парням из «Стены» тоже очень понравилось.
Васька втянул голову в плечи и замер, боясь спугнуть чудесную новость. Павлик не сводил с него глаз. Это не могла быть чья-то чужая картинка – только Васькина. Кто ещё мог придумать летающие книжки? Он сделал этот рисунок, когда Андрей Антонович его пристыдил: мол, не будешь читать, вырастешь деревом с глазами. Васька тут же изобразил, как весёлое глазастое дерево ветками отмахивается от книжек, и они улетают прочь. Сверху картинку украшала нахальная надпись: «Не хочу читать!» Надпись он перед выставкой отрезал, но знали бы это библиотекари! Павлик засмеялся.
– Поздравляю, Вась! У нашей команды ещё один победитель! Ура!
Васька благодарно тряхнул светлой головой. Он ни на кого не смотрел, только чуть улыбался, будто внутрь себя.
– В этом конкурсе все победители, – сказала прабабушка директорским голосом. – Все, даже котики. – Она строго посмотрела на Андрея Антоновича, и тот замахал руками: не спорю, мол, но при своём мнении остаюсь. – И твои лодки, Костя, и твои медведи, Паша, – всё найдёт свои стены, можете не сомневаться.
– Безусловно! – горячо поддержал мэр, – Моя мама тоже считает, что здесь проигравших нет. Ей вот как раз котики очень понравились, которые на третьем месте. Кстати, Андрей Антонович, мама вашей кошечке передавала большой привет.
Андрей Антонович кисло улыбнулся.
– А теперь самое главное! Я что с банкета-то ушёл? Мысль, дорогой Андрей Антонович, мысль возникла! Раз уж такой у нас образовался живописный энтузиазм, давайте откроем художественную школу! С отделением наскальных… то есть, настенных рисунков. У меня и помещение подходящее есть на примете. Получим финансирование, сделаем ремонт. Это же социально значимый проект! Пусть в «Логове» будут компьютерные игры, а у нас в художественной школе – высокое искусство!
Не ожидавший такого поворота Андрей Антонович затряс головой, вжался в скамейку и оглянулся на музу в поисках поддержки.
– И поскольку рядом с нами живёт такой выдающийся мастер, такой заслуженный деятель искусств, городу пора подумать о достойном выставочном зале, – продолжал соблазнять Юрий Борисович, предполагая, что ни один живописец от выставочного зала не откажется.
Муза смотрела на художника загадочно: то ли испытующе, то ли насмешливо.
– Ну… – промямлил Андрей Антонович. – Попробовать, конечно, можно…
– Город будет гордиться этой школой. А вашими учениками будет гордиться страна, – отчеканила Прасковья Фёдоровна, смахнув со щеки комара. Безмолвные туи стояли за её спиной, как государственные флаги. Заслуженный деятель искусств выпрямил спину.
– Вы так думаете?
– Я не думаю. Я знаю.
Нур Джахан, которая после ужина дремала на скамейке, при этих словах царственно подняла голову и слегка кивнула.
– Замечательно! Великолепно! Договорились! Прямо завтра и обсудим все наши новые проекты! – восторженно воскликнул мэр.
– И сразу после этого жду вас на открытии «Логова монстра»!
Это подошёл незаметно гражданин Толстиков. Отдуваясь, он вытирал платком вспотевший лоб.
– Вы позволите присоединиться? Еле нашёл вас, думал уже, не успею. Уважаемый Андрей Антонович, так я насчёт стены своей – вы обещали, помните? Усилить ощущение угрозы! Разумеется, не бесплатно – я же понимаю. Цветовые акценты там, композиция… Я записал всё, что вы тогда говорили. Сделаете? У меня будет не клуб, а мечта!
– Так, – сказала муза, перевоплощаясь в директора школы, – задачи будем решать поэтапно. Сейчас у нас по плану отдых. А до вашей гусеницы дело ещё дойдёт.
– До какой гусеницы, извините? – не понял Толстиков.
– До настенной. Вы пока сами можете рисовать поучиться, у нас в городе художников теперь – каждый второй. Может, и угрозу усилите самостоятельно. Рекомендую освоить изображения тараканов. Самое то что надо!
А ведь этот Толстиков и не представляет, с кем разговаривает. Павлик глядел на толстяка с чувством тайного превосходства. «Логово монстра» у него теперь, ага. Перед ним как раз те, кто его стену разрисовывал – а он этого никогда не узнает! Вообще-то он им спасибо сказать должен, но ладно уж – обойдёмся без его благодарности.
На круглом лице ничего не подозревающего Толстикова изобразился между тем неподдельный интерес. Он склонил набок голову и вперил взгляд в потемневшие туи, будто примериваясь, где лучше сделать цветовой акцент. 
– Пойдёмте, пойдёмте! – вмешался мэр в его творческие раздумья. – Всё завтра! Тем более, я вижу, сюда ещё кто-то направляется. Андрей Антонович, так мы договорились? Съездим, помещение посмотрим…
– Только пешком! – строго предупредил художник, вспомнив ямы на городских улицах и манеру вождения Юрия Борисовича.
– Да-да, извините, забыл. Конечно, пешком! По будущей «Тропе здоровья»!
И глаза мэра зажглись зелёным светом, который он в этот момент мысленно давал своим социально значимым проектам.
К туям в это время приближался сурового вида дядька, в котором Павлик узнал Васькиного отчима.
– Здрасьте всем.
Непривычный к любезностям шофёрский рот съехал на обочину лица. Это была улыбка. Прабабушка заулыбалась в ответ.
– Спасибо вам огромное! Если б не ваша бесценная помощь, никакого сюрприза не получилось бы!
– Да какая там бесценная? – пренебрежительно отмахнулся шофёр. – Съездил да привёз. Дороги свободные, вещей у этих художников всего ничего.
Он глянул на Ваську.
– Я это… по его душу пришёл. Тоже вот художник… Пойдём домой, мамка ждёт. Уже и пирог для тебя сочинить успела. – Он ещё раз напряг лицо улыбкой. – А то, может, вы тоже к нам? Она печёт редко, но метко, в магазине такого не купишь. Приглашаю.
Все отрицательно помотали головами, а прабабушка сказала, что за последнюю неделю съела столько пирогов, сколько за всю предыдущую жизнь, и теперь навсегда переходит на овсянку.
– Ну, как знаете. Может, в какой другой раз получится. – Шофёр доверительно понизил голос. – Библиотекарша, подруга её, рассказала про картинку Васькину. На седьмом небе мать от счастья. Так что спасибо за Василия нашего.
Он неловко кивнул, положил руку на плечо зарумянившемуся Ваське, и они пошли.
– Мне, наверно, тоже пора, – Слава смущённо поднялся. – Родители ждут. И тренер хотел вечером зайти, и наши из секции…
Пожал торопливо всем руки и побежал догонять Ваську – лёгкий, пружинистый. Павлик вспомнил, как Слава говорил про какого-то боксёра: вроде боксёр этот порхает, как бабочка, и жалит, как пчела. Красиво так говорил. Вот и сам он бежит-порхает, бабочка не бабочка, но сразу видно – спортсмен. Чемпион.
Внезапно шофёр остановился. Обернулся, крикнул прабабушке:
– Насчёт мечты вашей. Мне через неделю в рейс. Надумаете что, дайте знать. Всех на уши поставлю!
Прабабушка засмеялась и помахала ему рукой. Андрей Антонович удивлённо поднял брови.
– Кого это он собрался ставить на уши? – раздалось сзади. Зашуршали ветки, и прямо за скамейками возник товарищ капитан Порфирьев.
Павлик подавил тревожное чувство, которое появлялось у него каждый раз, когда он видел Петра Ивановича. Эта манера материализовываться из воздуха в самых неожиданных местах кого хочешь выведет из равновесия. С другой стороны, прав Костя: если бы у капитана что-то было, он бы уже пришёл с вопросами. Так ведь? – спросил себя Павлик. Именно так, – ответил он себе максимально убедительно. Видел же он их сегодня, и что? Ничего не спросил. Наоборот, Нурку помогал искать, на площади потом маячил, безопасность обеспечивал. Он же полицейский, поэтому и ходит везде, поэтому и на глаза попадается. И потом – чего теперь-то психовать? Теперь бояться нечего…   
Капитан на этот раз был один, без верного Сенькина. Он обогнул скамейки, пересчитал взглядом сидевших, строго посмотрел на Нур Джахан.
– Кошка больше не делала попыток к бегству?
– Нет, – сказала прабабушка, любуясь крепко сбитой фигурой своего бывшего ученика. – Она, умница, всё поняла. Или мы всё поняли – да, Андрей Антонович? А насчёт ушей – это художественное преувеличение. Никто никого ставить на них не собирается. Нам этот чудесный шофёр сегодня очень помог и обещал помогать и впредь.
– Понятно.
Капитан кивнул, сел на скамейку напротив, тяжело опёрся о стол.
– Спасибо вам за идеальный порядок на площади, Пётр Иванович. Сплошное взаимопонимание, доброжелательность, и никаких недоразумений.
Пётр Иванович на прабабушкину любезность не отреагировал. Сидел, молчал. Выражение лица у него было сложным. Сжатые губы демонстрировали обычную полицейскую непреклонность, но в страдальчески поднятых бровях читалась настоящая мука. Если прибавить вздохи, которые капитан испускал, как ему казалось, незаметно, то становилось ясно, что Петра Ивановича что-то терзает, и очень серьёзно.   
Павлик снова занервничал. Особенно настораживало, что полицейский не обращает на него никакого внимания. На Костю он тоже не смотрел. Не интересовал его и художник. Голова капитана была опущена. Он поднимал глаза на безмятежно улыбающуюся прабабушку – и тут же снова упирался взглядом в стол, как двоечник в кабинете директора. Молчание грозовым облаком сгущалось над скамейками. Что-то должно было произойти, вот прямо сейчас, но не происходило. Павлик вдруг судорожно втянул в себя воздух – так шумно, что сам себя испугался. Видимо, последние минуты сидел вообще не дыша. Заозирался по сторонам – никого. Хоть бы пришёл, наконец, Петрович. Где его носит? Не в темноте же Андрей Антонычу через реку плыть…
Капитан тоже посмотрел вокруг, вздохнул особенно глубоко и вынул из кармана свёрток. Зашуршала бумага, повеяло слабым запахом краски, и Павлик обречённо опустил глаза. Он уже знал, что там внутри. 
– Вы, Пётр Иванович, настоящий гений сыска! – услышал он восхищённый голос прабабушки.
На столе лежала малярная кисточка, вся в засохшей чёрной краске. Она была похожа на мохнатую чёрную лапу.

Продолжение: глава 34 http://proza.ru/2024/05/14/993