Улыбка

Улыбка может быть разной. Вот сейчас я стою и раздумываю, какая же подходит понедельнику. Немного приподнятые уголки рта — с этим я определился. Но что с глазами? Мои глаза сейчас выглядят сонными. Все-таки такая работа меня выматывает, это отражается на глазах. Очень сложно работать по шесть дней в неделю. Но мне хотя бы за это платят приличное жалование. Оптимизм. Имя понедельнику — оптимизм.

Я надел самый приличный костюм. Сегодня я должен выглядеть на все сто процентов, чтобы не портить настроение своим коллегам. Это прописано в моем контракте, который я подписал, когда устраивался на работу. Каждый работник каждый рабочий день должен выглядеть прилично, опрятно и элегантно, чтобы не портить рабочий день остальным. Такая вот утопия. Помню, как-то раз мой коллега не выдержал, пришел практически в чем мать родила. Работоспособность нашего отдела упала на несколько процентов, и так продолжалось несколько месяцев. Конечно же, его уволили. После этого я его не видел. Я не хочу его участи, я не хочу быть тем винтиком механизма, который выведет из строя его весь.

Работа шла как обычно. Ничего нового. Надо было исправить пару ошибок в статье, затем написать пару отчетов. Это заняло практически всё дообеденное время. Мой коллега, мистер W., решил, что мы сегодня обедаем вместе. Мы просто встретились взглядами, когда я поднимался на свое рабочее место, зацепились языками и поняли, что мы давно не обедали друг с другом. Мистер W. был немного полнее меня, да и старше лет на десять. У нас не принято обсуждать возраст коллег. Несмотря на то что килограммов в нем было под девяносто, а ростом он был не больше метра семидесяти пяти, участвовал он во всех спортивных соревнованиях. Некоторые даже выигрывал.

За обедом мы просто обсуждали рабочие вопросы. Другие обсуждать было не принято, так как любое вмешательство в личную жизнь было моветоном. Никто про друг друга не знал больше, чем положено. Да и личной жизни, готов поспорить, мало у кого была. С таким графиком работы сложно оторваться от подушки в единственный выходной.

— Как у тебя дела со статьей? — спросил он меня.

— Да всё как обычно, ничего нового. Мне нужно закончить ее к следующему понедельнику, но, похоже, я выбиваюсь из срока.

— Тогда ты лишишься премии, да и это в лучшем случае.

— Да, я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Тема слишком сложная.

— Что ты исследуешь?

— Человеческую улыбку.

— Хм... — он потянулся за кофе. — Интересная тема! Влияет ли на меня то, что я каждое утро меняю свою улыбку?

— Конечно! Мне кажется, что о человеке можно многое сказать по его улыбке, — начал воодушевленно я. — Улыбка — это отражение наших чувств. А они всегда должны быть под контролем, поэтому мы и контролируем улыбку. Каждый день новая. Это же так прекрасно!

Мы разошлись, но пообещали друг другу, что встретимся вечером в баре. Это была традиция. Каждому офисному клерку полагалось после работы идти в бар, чтобы там расслабиться. К тому же это приносило денег нашему предприятию.

Бар был на первом этаже нашего офисного здания, которое состояло из блоков разных цветов. Мой блок был оранжевым, а бар — красным. Всё там было красного цвета, да и к тому же подавали только красное вино и красное пиво. Я спокойно уселся у окна и стал ждать мистера W. Я пришел на десять минут раньше, хоть это и было неприлично. Приличием было приходить на пять минут раньше. Прийти раньше — значит оскорбить человека. Но я слишком рано освободился с работы. Это должно было меня оправдать. Мистер W. пришел строго в назначенное время, присел рядом со мной, заказал два пива.

— Сегодня я плачу, несмотря на то, что ты меня обидел. — Он улыбнулся.

— Извините, я не хотел…

— Да ладно тебе, все нормально, Y., ты просто всегда слишком вежливый.

К нам подошла молодая официантка, волосы у нее были выкрашены в красный цвет, под стать заведению. Она была мила, я сразу же это заметил. Но что-то меня пугало в ней. Может быть, ее улыбка? Было в ней что-то такое, что не поддается моему анализу. Наши улыбки всегда чисты, через них можно понять, что у человека на душе, что мы чувствуем, что мы думаем. Но у нее была другая. Как будто она что-то скрывала. Меня это насторожило настолько, что оставшийся вечер я не слушал мистера W., а просто смотрел в ее сторону. Смотрел, как она разносит бокалы с вином, кружки с пивом, какие-то закуски. Она подходила к нам еще несколько раз, чтобы принести пиво, но затем удалялась, не сказав нам ни слова. Мистер W. говорил что-то о своей работе, но я был слишком некомпетентен, чтобы что-то понять. Он был классом выше, чем я, поэтому его допускали к более сложной работе.

После трех бокалов пива мы крепко пожали друг другу руки. Я прошел к выходу, но заметил взгляд этой девушки. Он был очень странным, как будто она от меня что-то хотела. Но я не решился подойти к ней. Слишком уж это было опасно. Я боялся, что моя продуктивность упадет.

Дома же я сразу лег спать, так как завтра надо было рано вставать на работу. Я лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Как только я проваливался в сон, перед моими глазами была эта улыбка. Я просыпался в холодном поту. Эта улыбка точно от меня что-то требовала. Мне снились ее красные волосы, ее взгляд. Я не мог отделаться от нее, даже когда проснулся. Что-то меня зацепило в ней. Я читал в книгах, что иногда жест может вызывать приступ любви. Но любовь давно забыта в нашем обществе. Это ведет к тому, что каждый выбирает себе человека, закрывает его от других. А мы принадлежим каждому. Я гнал от себя это чувство. Оно было не то, что вне закона, но точно могло повредить моей продуктивности.

Я пришел на работу, как обычно, не опаздывая. Присел на свое оранжевое кресло, принялся печатать статью. Улыбка, улыбка… Что в ней может быть такого? Может ли одна улыбка разрушить целую жизнь или зародить новую? Улыбка — это что-то древнее, это ясно. Улыбка бывает у младенцев, говорят, что даже животные улыбаются. Почему младенцы улыбаются? Этот вопрос меня интриговал. Они же еще не осознают, что улыбка — это отражение человека, как и глаза. Они просто улыбаются, смеются, плачут. У них нет установки на продуктивность, они делают то, что захотят. У меня перед глазами снова всплыла улыбка той женщины с красными волосами. Она чем-то напоминала младенческую, так как через нее нельзя было что-то определить, нельзя было заглянуть вовнутрь человека, познать его. Я решил, что для статьи мне обязательно надо узнать ее поближе, понять, что скрывается за этой улыбкой.

Вечером я, как обычно, пошел в бар. Но уже без спутников. Пришлось отказаться, пришлось терпеть их непонимающие взгляды. Она была на месте. Все так же смотрела на меня. Все такая же улыбка. Меня пробрала дрожь. Я подошел к ней.

— Извините…

— Да? Вам пива или вина?

— Мне нужно с вами поговорить.

— Но я работаю…

— Понимаете… — я запнулся. — Извините, я не представился. Я — Y. Работаю над статьей на пятом этаже.

— И что?

— Мне нужно узнать вас поближе. Я пока не могу сказать, почему, но я точно это знаю.

— Я заканчиваю через час. Можете проводить меня до дома.

Я улыбнулся, но в коленках была дрожь. Шея нервно поворачивалась, и я, не сгибая коленей, пошел в самую глубь бара. Нужно было прождать всего лишь час. Но этот час казался мне вечностью. Что я могу у нее спросить? Что она мне ответит? Не повредит ли это моей продуктивности? Эти вопросы мучали меня. Я даже отказался от бокала пива.

Но час как-то прошел… Я вышел на улицу, она поджидала меня рядом со входом. Мы пошли куда-то на север, где жили самые низшие классовые рабочие.

— Так что вам хочется узнать? — через минут пять прогулки спросила она.

— Понимаете, я пишу статью об улыбках. Ваша улыбка мне кажется уникальной, я не понимаю, что за ней стоит. Каждый из нас должен быть открыт другому, чтобы ничего от него не утаить. А вас я не могу прочитать.

Она засмеялась. В ее смехе было что-то ласковое. Молнией во мне отозвалось воспоминание, казалось бы, давно забытое. Это был смех матери, пока нас не разлучили. Надо гнать прочь эти мысли.

— А вот я просто настоящая! А вы все — фальшивки.

— Как это так? Что вы имеете в виду? — почти оскорбленно вопросил я.

— У вас есть кодекс, а у меня его нет. Вы все хотите быть похожими друг на друга, а я — нет. Я хочу быть такой, какая я есть.

— Но это противоречит контракту, который мы подписываем…

— И что? Я все равно ношу эту дурацкую улыбку, которая ничего не значит. Просто так, для проформы. Чтобы меня не уволили. Личная жизнь для меня — это самое важное.

Я почувствовал, что боюсь ее еще больше. Мы прошли в самый бедный район. Блочные серые дома, зелень, которая окружала их. Из-за того, что бедные районы финансировались очень плохо, то тут еще росла эта мерзкая трава, были деревья. Солнце почти что зашло. Я посмотрел на часы. Через полчаса по расписанию мне надо было ложиться спать. Но из-за испуга я не чувствовал сонливость.

— А вот вы довольны своей жизнь, Y.?

— Да, полностью. Недовольным быть запрещено по контракту. Корпорация делает всё возможное, чтобы мы были счастливы и довольны. Если мы выражаем свое недовольство, то это значит, что мы идем против корпорации, которая к нам мила.

— Что за чушь вы несете, мой дорогой?

Дорогой? Что это за панибратство? Давно забытое слово, которое считается у нас матерным. Я не думал, что она настолько распущена. Я чувствовал, как выхожу из себя.

— Не называйте меня дорогим, это невежливо.

— А всегда врать — это вежливо?

— Врать? Я никогда не вру, это запрещено…

— Контрактом, — перебила она.

— Да, контрактом.

— И что из того? Ты, — она перешла на ты, — не видишь, что это одно вранье? Что ты стараешься убежать от себя, постоянно в работе, мысли только о ней. Готова поспорить, что ты каждый день стоишь перед зеркалом и выбираешь себе улыбку?

— Да, как и любой здравомыслящий человек.

— Так я и думала… Что я вообще в тебе могла найти?

— Найти?

— Ты каждый день приходил в бар, как положено рабочим, а я смотрела на тебя. Я думала, что ты не такой, как они. Что в тебе есть что-то… Да и эта статья про улыбку. Тебе не кажется, что ты пытаешься докопаться до сути вещей, но тебе что-то мешает? Ты не хочешь быть таким, как все остальные люди, но ты выдавливаешь это из себя.

— Еще слово и я вызову полицию…

— Что ты им скажешь? Что я — преступник? Что я не выполняю часть контракта?

— Так и есть.

— А как они докажут это, дорогой? Я скажу им, что ты не выполняешь контракт. Смотри, уже полдесятого, а ты не спишь.

Действительно, было уже поздно. Надо было идти домой и спать. Но что-то меня тянуло. Мы практически дошли до ее дома. Надо было прощаться. Из этого разговора я ничего не узнал. К тому же продолжать его было опасно. Любой сбой в системе — это увольнение. Если моя работоспособность упадет, то меня уволят. Если я буду думать о чем-то другом, меня, наверное, отправят на исправительные работы. В нашем городе нет тюрем, над преступниками работают профессиональные психологи, которые объясняют, что так или иначе поступать нельзя.

Но что-то ёкнуло в моей груди. Я не хотел расставаться с этой женщиной. Меня тянуло к ней. Я начал обдумывать ее слова. И действительно находил в ней какую-то толику правды. Но надо было гнать эти мысли. Нельзя, нельзя, нельзя. Перевоспитают, уволят. Я не хочу быть отбросом общества. Я хочу дослужиться до должности мистера W., хочу получать больше денег, чтобы больше тратить их в баре, чтобы крепче спать.

— Ну что? Время позднее, — сказала она. — Если ты не выспишься, то будешь плохо работать, а это значит, что тебя уволят. Ты должен поспать. Может быть, сделаешь это у меня?

Я нехотя согласился. Домой идти было час с лишним. Но перспектива оставаться у незнакомой девушки дома пугала. Хоть это и не было прописано в контракте, любые связи вне работы считались моветоном.

Мы вошли в ее квартиру на последнем этаже. Бедняки жили в очень ограниченном пространстве, кровать, да письменный стол. Я сразу же обратил внимание на то, что у нее на столе стоит какой-то цветок.

— Что это? — спросил я.

— Растение. Я забыла, как оно называется. Просто безделушка, которую я выкопала в саду. Тебя не привлекают растения?

— Нет, они грязные, вырастают из земли. Лучше асфальт, от него не пачкаются ботинки.

— Милый, обними меня, — вдруг сказала она.

Любая связь была нарушением контракта. Но я обнял ее, а потом всё как в тумане. За ночь мне снилось множество снов. Один из них был, как я разбрасываю вещи по всему офису. Проснувшись, я вспомнил, что этот сон мне уже снился. Давным-давно. Я тогда сильно испугался и прогнал его.

Я слышал шум воды в ванной. Я уже нарушил контракт, так почему бы не нарушить его еще один раз? Я, не постучавшись, вошел в комнату. Она стояла там. Она примеряла улыбку. Через секунду в дверь постучались. Она вышла, открыла ее. Это была полиция.

— Вот он, — сказала она, улыбаясь во все свои тридцать два белых зуба.