Лифт

Лифт со стоном остановился, и группа людей ввалилась в тесную кабину. Высокий худощавый мужчина в помятом костюме протиснулся к панели и нажал кнопку с цифрой 5. Кабина дернулась и начала свой путь наверх.

Раздался резкий толчок, все неистово качнулось, и лифт замер меж этажами с гулким ударом. Несколько человек вскрикнули, другие замерли с расширенными от ужаса глазами. 

"Что произошло?" - молодая девушка первой нарушила гробовую тишину. Ее тонкий голос сорвался на хриплый шепот.

"Кажется, мы застряли," - сухо бросил мужчина в костюме, шагнув к панели управления. Он нажал на кнопку вызова с колокольчиком.

Диспетчер ответил после пары секунд ожидания: "Диспетчер. Чем могу помочь?"

"Мы застряли между четвертым и пятым этажами в доме 28 на улице Пушкина. Лифт резко остановился," - коротко пояснил мужчина.

"Хорошо, мы отправим мастера. Через 15 минут будет на месте. Просто оставайтесь в кабине и сохраняйте спокойствие."

Связь оборвалась с тихим шипением статики. Мужчина повернулся к остальным застрявшим с ободряющей улыбкой.

"Через четверть часа нас вытащат. Ничего страшного, такое бывает".

Но его слова потонули в вихре разгоревшихся споров и криков:

"Невозможно! Мы уже выходили на этом этаже!"

"Нет, я точно помню, мы только зашли."

"Это все происходит не на самом деле!"

"Как ты можешь в таком быть уверен?"

Вопросы и отрицания вспыхивали один за другим, сбиваясь в словесном поносе. Сознание людей сотрясали противоречия - были ли они в лифте с самого начала или уже вышли? Куда вели эти "четвертый" и "пятый" этажи?

Сквозь гул перепалки до слуха отчетливо доносились звуки ударов - кто-то с яростным остервенением пытался высадить дверь. Кто-то колотил в дверь с остервенелой яростью, словно пытаясь пробить путь наружу грубой силой. Отчетливо слышались глухие удары, мат и приглушенные крики других застрявших.

"Ты что творишь, идиот! Остановись!" - визгливый женский голос резанул слух.

"А что мне остается? Мы и так уже здесь целую вечность!" - рявкнул в ответ ударник, не прекращая своих бесполезных попыток.

"Вечность? О чем ты? Мы застряли минут десять назад!"

"Нет, часа три уже как минимум!"

Споры разгорались с новой силой. Каждый был убежден в правоте своей версии событий, никто не желал уступать. Одни твердили, что они только что вошли в злополучный лифт, другие клялись, что успели толстый том “Война и мир” прочитать с момента поломки. Иные и вовсе отрицали саму реальность ситуации.

"Нас всех здесь нет! Мы просто ошибочно считаем, что существуем!" - радикально изрек щуплый молодой человек, почесывая ухо.

"То есть мы не здесь? А где тогда?" - ехидно поинтересовалась пожилая дама, закатывая глаза.

"Нигде. Лучше спросить - когда мы находимся?"

"В смысле когда? Сейчас же!"

"А что есть "сейчас"? И кто мы такие, чтобы судить?"

Монолог юноши тонул в море недоуменных воплей и гиканья. Кто-то уже начинал впадать в истерику, кто-то хватался за голову и просил всех замолчать. А дверца лифта всё ещё гудела от ударов ударника-одиночки.

Казалось, свихнулись все разом в тесной кабине - и те, кто отрицал существование материального мира, и те, кто брызгал друг на друга сгустками слюной с ядовитой бранью. Реальность скукожилась до размеров лифтовой шахты, как сморщиваются яички во время холода, в которой люди безнадежно заплутали, теряясь в нелепости собственных умозаключений.

И неожиданно посреди этого хаоса и смятения раздался новый звук - протяжный хрипящий храп. Один из застрявших, утомленный безумными спорами, просто отключился и захрапел подобно упитанному жирному борову, сладко посапывая в углу.

Сонный всхрап внезапно оборвался, и человек в углу лифта одним духом вскочил на ноги, судорожно озираясь.

"А? Что? Где я?" - забормотал он, с трудом фокусируя взгляд на своих попутчиках по заточению.

"Ты проснулся, Семен Петрович! Ну наконец-то," - саркастически бросила пожилая дама.

"Проснулся? То есть я что, спал?" - уставился на нее Семен Петрович совсем уже ошалевшими глазами.

"Спал, бодрствовал - какая теперь разница?" - вмешался щуплый юноша. - "Разве мы знаем, что такое сон, а что явь?"

"В смысле? Я прекрасно отличаю реальность от сна!"

"Да ладно? И что есть реальность по-твоему?"

Диалог разгорался с новой силой, утягивая остальных в ядовитую воронку противоречий. Истина многажды отрицалась и оспаривалась, чтобы тут же быть вновь провозглашенной кем-то другим.

"Истина - это то, что происходит на самом деле!"

"Но как ты определишь "на самом деле"? Все происходит в твоем сознании!"

"То есть ты отрицаешь существование реального мира?"

"А разве мы можем быть уверены, что он есть?"

"Ослепительно ясно, что мы существуем в физической реальности! Взгляни на эти стены."

"Какие стены? Их может и не быть вовсе!"

И так до бесконечности - каждое утверждение порождало свое отрицание, которое затем оспаривалось новым утверждением. Застрявшие безнадежно блуждали в дебрях вербальных петель и круговоротов слов. Они спорили не переставая, путаясь все сильнее, что же было истинным, а что ложным. Словно попав в гигантский лабиринт зеркал, где каждое отражение ставило под сомнение само существование объекта.

И в самый разгар этого интеллектуального хаоса, когда споры накалились до предела, а утверждения и отрицания неслись сплошным веером, раздался оглушительный звук:

"Бррр-р-р-р-р-р-п-п-п-пук!"

Кто-то пожилой из застрявших пренебрежительно пукнул, оборвав весь этот бесконечный диалог об истине на корню.

"Фу, какая гадость!" - возмущенно вскрикнула дама, обмахиваясь платочком.

"Это все вы, спорщики хреновы! Язык же проглотишь от ваших препирательств," - отмахнулся пукнувший старик, выставляя вперед ладонь.

И снова повисла тишина, все смолкли в растерянности, забыв, о чем они только что так жарко спорили. Диссонансная реальность лифта вернулась на круги своя.

Наступившая тишина лишь на миг обманула застрявших - будто петля слов и споров о сути истины разомкнулась. Но вскоре все закрутилось по новой:

"Так это был сон или явь?" - вновь подал голос Семен Петрович, озираясь с подозрением.

"Старик, ты что, серьезно?" - фыркнул юноша. - "Разве ты не слышал всего, о чем мы только что толковали?"

"Я помню лишь, как меня разбудил этот омерзительный звук. И все!"

"То есть ты считаешь, что до пука ничего не происходило? Это неправда!"

"А что, по-твоему, происходило? Расскажи мне!"

И вот диалог снова сам себя запутал, закрутился в невероятную круговерть. Люди перемежали яростные возгласы и крики с напряженным шепотом, будто бы само пространство кабины то сжималось, то бесконечно расширялось.

Пожилая дама уже начинала бессильно ломать руки:

"Но мы действительно о чем-то говорили! Или нет? Мне теперь ничего не ясно!"

А ее спутники-старики лишь цокали языками, не находя слов вставить в безумный диспут и терзаемые сомнениями.

И вдруг, как гром среди ясного неба, реальность снова подверглась катаклизму. Законы физики начали праздновать собственные похороны - пол бесстыдно колыхался волнами, стены мяли и выворачивали сами себя наизнанку, потолок то падал, то взмывал ввысь бесконечной воронкой.

"Что здесь, мать его, творится?!" - заорал кто-то, но звук его голоса то глох, то снова набирал силу.

Казалось, в этом лифте начисто разладились все константы мироздания. Как будто безумная логика спятившей Вселенной решила изжить себя в тесных стенах этой самой кабины. И чем бесславнее был ее финал, тем больше воли она впитывала в агонии.

Тела застрявших то вытягивались, то сжимались в компактные съёженные комочки, рты разъезжались на пол-лица, а глаза то вылезали из орбит, то съёживались до звериных щелок. Кто-то уже начал дробиться на множество эфемерных осколков самого себя. А в эпицентре этого безумия по-прежнему раздавались все новые вопли и отрицания:

"Нет, это невозможно! Мы не могли так запутаться!"
"А может, ничего уже и не существует?"
"Кроме чего?"
"Старый пердун, да ты все отрицаешь!"
"А ты утверждаешь!"
"Но утверждаю я или нет?"

И так до скончания времен теперь уже в искривленном, преломленном пространстве и времени самого лифта. Потому что реальность, устав быть самой собой, теперь изошла в последнем издыхании.

Кабина вновь превратилась в бездонный кошмарный колодец странностей, метафор и безумных логических петель. Но финал этого хаоса был уже неизбежен и незаметно подбирался все ближе.

В какой-то момент, когда казалось, что безумие уже вот-вот захлестнет всех окончательно, сквозь гул спорящих и бесконечное кружение отрицаний и утверждений пробился новый голос:

"Стойте! Остановитесь же на миг!" - вопил он, перекрикивая остальных.

Это был щуплый юноша, что первым затеял этот бесконечный диспут об истине. Теперь он отчаянно сигналил окружающим, взывая к здравому смыслу:

"Друзья мои, разве вы не видите, что все это безумие зашло слишком далеко? Реальность сама себя отрицает, отвергает собственные законы. Но разве есть в этом хоть капля смысла?"

Его речь сначала тонула в море криков, но постепенно чем дальше, тем внимательнее вслушивались в нее застрявшие, охваченные робкой надеждой отыскать что-то осмысленное в происходящем.

"Я спрашиваю вас - какая она, эта реальность? Конечна ли она по своей природе или бесконечна? А может, все мы всего лишь часть какого-то огромного бесконечного цикла, поглощающего сам себя раз за разом?"

Люди сосредоточенно замолкали, всматриваясь то в дрожащие стены лифта, то в спутанные отражения собственных лиц, кривившихся на металлических панелях.

"Разве не похоже это наше заточение на заключение внутри бесконечной петли? - продолжал юноша, воодушевленный их молчаливым вниманием. - Петли, которая поедает сама себя, не имея ни начала, ни конца... Подобно уроборосу - змее, кусающей собственный хвост!"

"Ерунда какая-то," - наконец не выдержал один из стариков, уставившись на оратора с подозрением. - "Выходит, по-твоему, лифт этот - всего лишь бесконечность, поглотившая нас в свои недра? Бред сумасшедшего!"

"А что, если я прав? Что если все мы - лишь часть какого-то безумного сна происходящего в голове вот этой бездонной шахты?"

Юноша вдохновенно обвел рукой стены, в которых уже то и дело проступали элементы других реальностей - сизые космические тумаки, нефритово-зеленая растительная поросль, то ли карикатура на людское лицо.

"Вы не замечаете? В каждом углу этого лифта таится свой собственный логический тупик! Сама структура его пространства - лабиринт из оксюморонов. И чем глубже мы в него проникаем, тем больше теряемся среди отрицаний и противоречий."

Никто уже не решался его перебить. Все сосредоточенно внимали его словам, а некоторые даже начали бессознательно кивать в такт. В безумных метаниях лифта-уробора, исторгающего из своих недр новые и новые формы, порой смутно проступали тени других застрявших - то ли истинных, то ли порожденных чужими извращенными умами.

"Друзья мои, - все более вдохновенно вещал юноша, заметив, как его речи овладевают вниманием остальных. - Должно быть, наше заточение здесь и есть истинная бесконечность. Бесконечность, заключенная внутри сошедшего с ума механизма, цикл внутри цикла, капля рождающая океан!"

Он ловко оперировал образами, жонглируя ими так, чтобы усилить уже сложившийся бардак у слушающих. В его пылких излияниях уже начинали маячить абрисы грандиозной теории, но облечены они были в циклическую, запутанную форму. Мысль юноши сама путалась, разрастаясь по спирали и вовлекая сомневающихся в свои бесконечные виражи.

В эти самые мгновения всеобщего помутнения рассудка и произошло то, что должно было когда-нибудь произойти. Тела нескольких застрявших внезапно застыли, а в следующий миг их формы начали исчезать, истончаясь, будто от порыва ветра. Вместо них проступали новые, лишь отчасти напоминающие оригиналы.

Семен Петрович превратился в сутулую развалину самого себя, устремленную взором к небытию. А дама, что прежде так старательно обмахивалась платочком, теперь разделилась на три женские фигуры, наполовину слившиеся друг с другом. Что-то начало множиться и разрастаться в их обликах, порождая тысячи подобий.

"Видите, друзья? - провозгласил юноша, сверкая горящим взглядом. - Мы сами становимся бесконечностью, явленной во плоти! Наши души и формы уже не могут вместить себя в старые узкие рамки. Мы преломляемся, дробимся и извиваемся подобно величайшей змее Уроборос, пожирающей свой хвост."

В его словах звучал уже подлинный экстаз, мистический трепет перед разверзающейся бездной. А окружающие не могли не поддаться этому дурману теорий, образов и метаморфоз. Похоже, бесконечность окончательно обрела плоть, расползлась по каждому атому обезумевшей реальности.

Оставалось довести этот путь до самого конца - до финального виража безумия, до озарения, что лишит их прежних "я" раз и навсегда. Так как несомненно, кульминация всего этого была уже близка.

Юноша уже не столько говорил, сколько вещал, возвышая истошный голос подобно проповеднику на сцене. Слова лились из него нескончаемым рваным потоком, завораживая присутствующих удивительными картинами:

"Эй, вы там, друзья! Да проснитесь же наконец от этого безумного сна! Разве не чуете, как бесконечность вольно расхаживает по нашим жилам? Мы больше не узники этой сдвинутой с катушек шахты - она сама теперь часть нас, наших причудливо изогнутых подобий!"

Он махал руками, указывая то на застрявших, то на исказившиеся стены, будто вокруг него клубилось марево из бесчисленных отражений. И люди, тревожно сжавшись, следили за его жестами, кривя лица в гримасах то ужаса, то недоумения.

"Гляньте-ка, гляньте внутрь себя! - надрывался юноша, пританцовывая на месте, будто он тайно от всех пускает шептуна. - Видите эту бездну, эту бесконечную воронку, где наши лики кажутся мириадами кривляк в кривом зеркале? Мы сами родили все это безумие, сами стали его плотью и кровью!"

Он вдруг низко нагнулся, уставившись на кого-то диким взором горящих глаз, и энергично замахал перед собой растопыренными пальцами:

"Это мы - и лифт, и пространство, и время, мать твою! Все сущее - не более чем плод нашего рассудка, свихнувшегося от алогизмов!"

Сбивчивые, путаные, красочные образы юноши действительно вгоняли в ступор. Казалось, реальность вокруг постепенно сжималась, выворачиваясь наизнанку бесконечными складками причинно-следственных петель.

Юноша уже был охвачен каким-то безумным откровением, он вытаращил глаза и вращал ладонями, будто созерцая нечто невидимое остальным. Губы его кривились, шепча ломаные, фразы:

- Ох, чувак... чуваки... вы ж только гляньте, до чего мы дошли! - Он странно осоловело заулыбался, обводя взглядом искривленные стены лифта. - Небытие... оно ж вокруг нас, в нас самих! Мы ж... мы сами эта бесконечная петля!

Его речь постепенно обретала все более вакхический, безумный оттенок. Слова походили на замызганные обрывки, цепляющиеся за края сознания:

- Все эти зеркала, вывернутые реальности, их рожают наши мозги, вами-то ж! Мы - лифт этот, и он мы! Безумная, никчемная, ничто пожирающая бесконечность!

Юноша прижал ладони к вискам и замотал головой, словно пытаясь прочистить засоренный разум. Вокруг него застрявшие уже начинали медленно растворяться, очертания их фигур то четкие, то расплывчатые. Их образы множились, смешивались и снова распадались в окружающем хаосе.

- Эй, старички, бабули, глядите-ка! - заливисто расхохотался юноша, указывая на гротескные метаморфозы. - Это ж мы и есть, вечно сбредшая с катушек бесконечность! Будь он неладен, если я...

Его внезапно перекосило, и он вдруг осекся на полуслове, закатив глаза. А когда зрачки вновь сфокусировались, то в них уже полыхало осознание самой роковой истины:

- Ребята... - вымолвил он чуть слышно одними губами. - Мы ведь, сами, плод этого лифта. Это он вынашивал нас в безумии, а теперь, расправляется.

По его сигналу застрявшие как-будто прозрели. Все они разом ощутили, как их бренные тела и души начали истончаться, дробиться на осколки. Окружающее пространство ширилось, обретая форму дрожащего, амебоидного существа, чьи границы постоянно смещались. 

И среди этого постоянно меняющегося облика то и дело проступали выпуклые очертания лифта! Старого, проржавевшего допотопного лифта, мстительно кривящего свои металлические жилы.

Все эти люди, все их метания и метаморфозы были ничем иным, как судорогами обезумевшего механизма, вобравшего в себя слишком много разногоасий! Лифт расправлялся с собственными плодами, терзая их перед окончательной смертью.

Застрявшие уже корчились в муках разлагаясь на ходу. Сущности их сливались и расплывались, уподобляясь тающим восковым скульптурам, то ли исчезая без следа, то ли разрастаясь до немыслимых масштабов гигантской биомассы.

А сквозь эту катавасию уже отчетливо вырисовывался оскаленный лик лифта, которому ничего не стоило вот так запросто разлагать и собирать заново реальности. Потому что он был безумнее любого безумия, бесконечнее любой бесконечности!

Последним отблеском сознания неких существ, когда-то считавших себя людьми, стал одичалый, нечеловеческий хохот. Он исторгся из сотен глоток разом, эхом разнесся по кривым тоннелям пространства и бесконечности, и этот исполненный безумного ликования хохот будто бы рассеял остатки реальности, расколов ее на сотни осколков. Все смешалось в единый кавардак форм, пространств, времен.

Вихри красок, обломки материи и антиматерии, дрожащие силуэты то ли людей, то ли порождений запредельного безумия - все это вращалось в с бешеной скоростью, смешиваясь и вновь распадаясь. Причинно-следственные связи окончательно утратили малейший смысл, образы и события перетекали одно в другое, переплетаясь в неразрывный клубок.

Здесь сливались все временные линии, все вероятности и реальности разом. Исчезали границы между "я" и "не-я", между бытием и небытием. Порой сквозь этот хаос ненадолго проступала исходная картина - лифт, застрявший между этажами. Но она тут же искажалась, обрастая новыми деталями, продолжениями, ответвлениями.

То застрявшие отчаянно колотили в дверцы, вопя о помощи. То они замертво падали на пол засыпая, побежденные полным отсутствием логики, то принимались с пылом спорить о природе реальности, то с блаженными лицами рассказывали безумные россказни про бесконечность и уроборосов, а то вдруг впадали в дикую исступленную пляску, скаля рты.

Все эти картины наслаивались одна на другую, дробились, становились то огромными, то крошечными, где-то проступала фигура ремонтника с раскрытым в изумлении ртом, где-то маячила танцующая старуха, а где-то за всем этим безумием виднелись гигантские простертые ладони какого-то карлика.

И все это множилось, отрицало и вновь подтверждало само себя в бесконечных циклах. Будто вся вселенная поглотила себя и теперь разбрасывала собственные обломки в ничто и вакуум. Где-то в этом сумасшествии двоилось абсолютное, истинное ничто. Но кто мог бы его теперь отличить?

Этот поток, вбирая и одновременно исторгая из себя все новые пласты хаоса, то вспучивался, то сплющивался, источая из бездонной утробы всё новые причудливые формы и вариации на тему ничто и бесконечного безумия.