Привет, Свет! 26

          Данное себе слово сработало. Я бросил пить, воспоминания, когда-то постоянно теребившие душу, стали всплывать всё реже. А если и появлялись когда, воспользовавшись моей слабиной, я тут же переключался на другое. И, чтобы ежедневно видеть в зеркале напоминание о данном себе слове, сбрил усы и коротко подстригся.
         Так началась другая, новая жизнь.
         На следующий год после двадцать третьего февраля начальник предложил мне должность сменного механика. Он как-то прознал, думаю, не без помощи отца, что у меня технарское образование. В тот момент у нас из четырёх механиков – трое были водителями. Старыми опытными водителями, из которых только Афанасич имел семь классов вечерней школы. У остальных ещё меньше. А тут слесарь с техникумским дипломом!
         Будучи от природы наблюдательным и умеющим логически мыслить, я давно понял, что работа механика – штука неблагодарная. Нужно было делать так, чтобы и овцы были цели и волки сыты. То есть так крутиться между водителями со слесарями и начальством, чтобы быть в почёте и у тех, и других. А такой расклад меня не устраивал. Я отшучивался, отнекивался, говорил, что у меня специальность другая. А им это было не важно, главное, что техникум. В общем, отбрыкивался я так недели две, наверное, пока отец не спросил в лоб: «Скажи, сын, а для чего же мы тогда так долго тебя учили?» Этот вопрос сразил меня наповал. Действительно, а зачем же я учился? Чтобы работать слесарем? А диплом так, для самоуважения? И всё же по обыкновению сначала попытался отшутиться.
         -  Боюсь, не справлюсь, пап.
         -  В армии ты был заместителем командира взвода, - напомнил он.
         -   Армия – это другое. Там приказ командира не выполнил – загремел под трибунал. А здесь…
         -   Я ведь тоже в армии был и знаю, что это такое. Как себя поставишь, такое отношение к тебе и будет. Если будешь как Буторин, то… - отец замялся, подыскивая подходящее слов. Так и не подобрав, продолжил. – А если будешь требовать, как положено, помогать – ты ведь теперь БелАЗа не хуже моего знаешь, - то и относиться к тебе будут с уважением.
         Буторину не было ещё и тридцати, но по его лицу было не трудно догадаться, что с зелёным змием они были закадычными друзьями. И ха-рактер был козлячий. Если не смог за себя постоять, докопается до мелочи и будет орать на тебя как потерпевший. Но если сразу пошлёшь его – заткнётся и уйдёт. У него-то как раз и был диплом автомеханика.
         На следующий день, сидя в курилке, я рассказал ребятам о своей проблеме.
         -   Не бойся, Санёк, - сказал мне один из водителей, - мы тебе поможем!
         -   Конечно, поможем! – поддержали другие.
         И они действительно помогли на первых порах. Спасибо им за это.
         В обед я сходил к начальнику и написал заявление о переводе. А на другой день присутствовал на наряде уже в качестве механика. Выдав наряд, Корнилыч, старший механик – пожилой дядька, тот ещё пройдоха, - объяснил мои основные обязанности, что я должен делать и какие журналы и когда заполнять. Наряд второй смене выдавал уже я. Два дня до субботы я стажировался, а с понедельника пошёл в смену: день, ночь – два дня выходных.
         Поначалу всё шло нормально. Чувствуя поддержку ремонтного и водительского состава, я держался уверенно. Давая наряд, знал, что ребята его выполнят, не подведут. Но прошло месяца полтора, и мои бывшие напарники расслабились, стали наглеть, решив, раз я свой, значит, можно и похалтурить. Водители, в основном раздолбаи, – тоже. Я раз получил нагоняй, второй. Это были не взбучки, не выволочки – ведь я только ещё учился, становился механиком, - а больше напоминали ликбез для руководителя среднего звена. Но втолковывалось это на повышенных тонах, и это мне не нравилось. Третьего раза я ждать не стал, а пошёл в обеденный перерыв прямиком в каморку, где обитала спецбригада, и сказал своим когда-то коллегам по гаечному ключу, что так больше пойдёт. Что не собираюсь прикрывать их задницы своей.  Обделался - отвечай. Если слу-чайно вышло или так получилось почему-то – не вопрос, прикрою. Но, если они продолжат по-разгильдяйски относиться к своим обязанностям, то пусть пеняют на себя.
         -   О, наш Санёк уже зазнался! – ощерился Жорик, самый такой разгильдяй из разгильдяев.
         -   Хочешь узнать, что за человек, дай ему портфель, - поддержал его дружок Паха, того же поля ягода.
         -   Я не зазнался! – отпарировал я, сдерживаясь, но голос сам по себе стал повышаться. – Это вы обнаглели. Раз я был одним из вас, так вы решили, что можно и не работать. Вы филоните, а я за вас втыки от начальства получаю…
         -   На то ты и механик, - снова скривился в противной усмешке Жорик, обнажив жёлтую фиксу.
         -   Сказали, ещё раз такое случится – лишат премии, - продолжил я. – А мне это надо? Вот ты, Жора, поделишься со мной своей зарплатой, когда меня из-за тебя премии лишат?
         -   Ещё чего? – отмахнулся тот.
         -   Вот и я - про то же. А с чего ты взял, что я должен из-за тебя свою зарплату терять? Или из-за кого-то из вас. Мне деньги тоже нужны.
         Я осмотрел слесарей суровым взглядом. Пять человек в перепачканных спецовках смотрели кто куда, но только не на меня, и молчали.
         -   Так что давайте, парни, договоримся, - подытожил я. - В мою смену вы больше халтурить не будете.
         Водителям, что были на ремонте, сказал тоже самое.
         Была у нас одна особенность в проведении технического обслуживания автомобиля, которое совмещали с ремонтом накопленных за время эксплуатации мелких поломок. На ТО давали два дня. За это время должны были управиться. Для этого выходил весь экипаж. Первый день они работали шаляй-валяй, в основном налегая на алкоголь. Их никто не трогал, даже начальник. Зато второй день работали как проклятые. Если надо было, прихватывали вторую смену. И утром БелАЗ уезжал на линию. Эта традиция появилась задолго до меня, и не мне было её менять.  Но были и такие, которые, встав на ремонт, успевали налакаться раньше, чем отремонтировать машину. Чтобы выпустить автомобиль в срок, приходилось просить слесарей или водителей, которые стояли на длительном ремонте из-за отсутствия двигателя или коробки, закончить за них недоделанное. Этим гаврикам я сказал так: «Сначала вы готовите мне машину, а потом делайте, что хотите. До конца смены я вас не трогаю. Но если попадётесь начальству – это будет уже ваша проблема. Если же вы напьётесь, а маши-на не будет готова, я вас сам начальству сдам».
        Ленивых и любителей выпить я брал на особый контроль. Благо та-ких в мою смену было мало, но они были. Когда они появлялись на ремонте, я не спускал с них глаз. Как только замечал, что они начинали кучковаться, а делали они это в основном, прячась за БелАЗами, я подходил к ним и забирал у них алкоголь. При этом обещал вернуть его после смены. И возвращал. Но поначалу шума было много. Один водила – здоровяк, лет сорока, даже кинулся на меня с кулаками и наткнулся на мой хук слева. Не знаю, сколько он пролежал за бордюром, только когда я вернулся из диспетчерской, он уже сидел под машиной и прикручивал коробку. С тех пор мои алкаши, попавшись с поличным, молча разбредались по рабочим местам, а в конце смены приходили за отобранным пузырём.
         С лодырями было ещё проще. Если я видел, что кто-то в течение получаса уже третий раз сидит в курилке, то по-дружески под ручку выводил его оттуда, по дороге объясняя, что сюда он приходит не курить, а работать. Если ему так нравится сидеть в курилке, то это можно сделать в обед и в конце смены. А в промежутке между ними нужно заниматься ремонтом машины. После того, как я нокаутировал Бычка, со мной уже шибко не пререкались и слушались.
                Глава 71
Время лечит, кто бы там что не говорил. Со временем боль утраты, даже невыносимая вначале, притупляется и теряет силу. А если человек сильный и не сломался сразу от её гнёта, то вообще сходит на нет. До тех пор, пока что-нибудь не напомнит об этой потере. Тогда боль вспыхивает, давая о себе знать. Но это уже не всепожирающий пожар, а лишь небольшие языки пламени, которые, да, обжигают какое-то время, но после затухают. Боль проходит, ожоги заживают, и всё возвращается на круги своя.
Новая работа мне понравилась. Это уже было не тупое выполнение данного тебе наряда, а творческий подход к проблеме. Надо установить причину неисправности и её масштаб, определиться, как её устранить, дать наряд на ремонт, предоставить новую запчасть, если понадобилась, и проконтролировать работу слесаря или водителя. Если учесть, что самосвалы гибли на разрезе, как танки под Прохоровкой, то работы было много.
Чтобы соответствовать должности механика я пошёл в техническую библиотеку и набрал книг об устройстве и расчёте автомобилей, его узлов и агрегатов. Штудировал литературу, изучал тормозную, топливную и гидравлическую системы, производил расчёты, чертил на ватмане то, что рассчитал. Позже, поступив заочно в университет, я проделывал тоже самое. Выходит, нужные для механика знания я получил ещё в начале своей итээровской деятельности. И диплом понадобился мне для подтверждения этих имеющихся знаний. Ну, и для солидности, конечно. Высшее образование – всё-таки звучит.
Я уставал на работе, уставал от учёбы, которую добровольно взвалил на себя сам, поэтому стал быстро засыпать. И, главное, спокойно спал, а не вскрикивал и не вскакивал посреди ночи, пугая домочадцев. Всё устаканилось. Эмоциональные бури сменились спокойной размеренной жизнью. Пока со мной не случилось это.
А случилось это в августе, когда ночи стали длиннее, темнее и прохладнее. К тому времени я уже освоился в новой должности, заматерел и имел вес не только среди работяг, но и у начальства. Как обычно, после обеда я отправился в диспетчерскую писать наряд на вторую смену. Это для того, чтобы диспетчер могла заранее приготовить для водителей путевые листы и с помощью горного диспетчера распределить их по экскаваторам.
Диспетчерская была пристроена к нижнему боксу, в котором располагался пассажирский транспорт и цеха АРМ, и представляла собой большое помещение. Место, где сидела диспетчер, было огорожено от стены до стены барьером и находилось на возвышении. Получалось, что ты, сидя на стуле, был на уровне стоявшего за барьером. В загородке стояли два стола, приставленных друг к другу: один для диспетчера, другой – для механика. Справа от столов, напротив барьера, было встроено огромное, почти во всю стену окно. Из-за помоста его подоконник был на уровне стульев, и им всегда пользовались как скамейкой.
Ещё в дверях я увидел незнакомую девушку, сидевшую на подоконнике и державшую в руках какую-то книжку. Блондинка с короткой стрижкой, в нарядном летнем платье. Чем ближе я подходил, тем больше поражался тому, что видел. Правильной формы овал лица, большие карие глаза, маленький аккуратный носик, алые губы. Красота её была классической. Так изображали древние греки своих красавиц. Но она то ли не осознавала этого, то ли уже привыкла и относилась к этому обыденно, даже равнодушно. Она тоже не сводила с меня глаз, наблюдая за моим приближением.
        -   Здрасьте! – сказал я, открывая калитку и заходя за барьер.
Естественно, это относилось к незнакомке. С диспетчером я поздоровался ещё утром.
       -   Здрасьте! – ответила блондинка, и в глазах её появился блеск.
       Не успел я сесть за стол, как Нина Петровна, дама далеко за сорок, ровесница моей матери, объявила:
       -   Знакомься, Саш, это наша новая табельщица Ольга Владимиров-на.
       Сразу вспомнился случай. Неделю назад, шествуя из нижнего бокса в диспетчерскую, я ещё в коридоре услышал, как начальник орёт на кого-то у себя в кабинете. Когда выглянул из коридора в контору, увидел, как из его кабинета, выскочила красная от возмущения табельщица Эльвира Михайловна. Ладненькая такая, округленькая, ну вся в теле и для своих пятидесяти лет выглядевшая довольно моложаво. Предыдущая табельщица, Валентина, ушла работать в аккумуляторный цех. Там и зарплата больше и стаж льготный. Вот и приняли Эльвиру. Но для этой работы её умственных способностей явно не хватало. Она работала у нас всего месяцев пять, и такие разборки были ежемесячными.
       -  Всё ему не так! – бубнила она недовольно себе под нос. – Рассчитаюсь к чёрту!
       Вот и исполнила своё обещание.
       Я обернулся, чтобы представиться и услышал Нину Петровну:
       -   А это наш механик Александр Николаевич
       -   Очень приятно, - Ольга улыбнулась, показав белизну ровных зубов.
       -   А мне-то как! – не сдержал я в себе возникшую к ней симпатию.
       На её лице вспыхнул румянец, она стеснительно потупила глаза. П-няв, что чуток переборщил, я потянулся за журналом, но, как ни странно, его на месте не обнаружил.
       -   Нина Петровна, а где журнал-то? – не понял я и услышал в ответ:
       -   А он у Ольги.
       -   Вот, держите, Александр Николаевич, - блондинка протянула мне книгу.
       -   Можно просто по имени и на «ты». Я не гордый, - поправил я её, забирая журнал.
       -   Хорошо, - согласилась она без всякого кокетства и, встав, сказала. – Ладно, Нина Петровна, я пойду. А за журналом приду потом.
       Только она скрылась за дверью, Нина Петровна, поправив на носу очки, сообщила:
       -   Это дочь Вовы Гуртовского.
       Этого дядьку я знал. Познакомился с ним ещё до армии. Как-то Гаврилыч, мастер АРМ – мой непосредственный начальник, послал меня в нижний бокс.  Говорит, Фёдорыч пожаловался, что домкрат электрический бьёт его током.
       Нижний бокс служил не только для стоянки дежурок, там ещё про-водилось техническое обслуживание двадцатисемитонным самосвалам. Для того чтобы вывесить переднюю балку или задний мост использовали электрический домкрат, потому что эвакуатор, которым для этого пользовались в  верхних боксах, здесь попросту не мог развернуться. Сам домкрат, хотя и древний, ещё дюжил, а вот кабель его, чью оболочку дав-но разъело мазутом, требовал замены. На это Гаврилыч неизменно отвечал, что заявка подана, но пока без результата.
Прихожу, у самосвала поддомкрачено левое переднее колесо. Рядом стоит мужичок невысокого роста, тщедушный такой. Спрашиваю:
       -   Что случилось?
       -   Током бьёт, - в подтверждение своих слов он коснулся ступицы и тут же с воплем отскочил в сторону. – Вот видишь!
       Чтобы убедиться, я тоже прикоснулся к ступице тыльной стороной кисти. Ничего. Никакого тока. Я проделал это несколько раз.
       -   Видишь, - сказал я ему. – Тебе показалось. Или ты просто сам себя пугаешь.
       -   Ну конечно. Я что, не знаю, как током бьёт, что ли, - съехидничал Фёдорыч.
       -   Ну ты же видишь, - я опять похлопал по крышке подшипника.
       Глядя, как я смело это демонстрирую, тот успокоился. Подняв с пола баллоник с трубой, подошёл к ступице, чтобы открутить гайки, крепившие колесо. Но только дотронулся ключом до гайки, как тут же отскочил как ошпаренный, уронив инструмент. Получается, кабель всё-таки пробит. Но у меня, похоже, сопротивление большое, и потому током не бьёт.
       -   Давай так, - сказал я тогда, опережая то, что хотел высказать Фёдорыч по этому поводу. – Я сейчас домкрат отключу, чтобы никого током не било. А когда закончишь, я опущу его сам. Хорошо?
       После этого случая мы стали с ним здороваться. Когда я пришёл с армии, он работал уже в токарке. На профосмотре комиссия его закрести-ла, и он перевёлся в токари.
       -   Кстати, не замужем, - с подтекстом заметила Нина Петровна, прерывая мои воспоминания.
       -  Вот повезло-то! - сыронизировал я, а про себя отметил, что это со-всем не плохо, даже очень хорошо.
       Заполняя журнал, вдруг поймал себя на мысли, что Ольга – первая девушка, увидев которую, я не сравнил со Светкой. Значит, она забыта и теперь не эталон. Это же здорово! Жизнь продолжается, господа присяжные!
       Диспетчерскую я покидал с непонятным чувством. Табельная находилась в конце коридора около буфета. Неожиданно захотелось зайти ту-да, ещё раз увидеть Ольгу Владимировну. Непонятная сила тянула меня к ней. Но дверь была закрыта, и это удержало. Будь она открыта, можно было соврать: мол, шёл в буфет, смотрю открыто. Дай, думаю, зайду, познакомлюсь поближе. А так какой предлог?
       Всю оставшуюся смену кареглазая блондинка не выходила у меня из головы. Работы, как всегда, было много, а она мешала сосредоточиться. Постоянно крутилась мысль, что я непременно что-то должен предпринять по отношению к этой девушке. Смена заканчивалась в четыре. Без пятнадцати пять дежурки увозили рабочих по домам. Значит, в этот промежуток я должен был совершить подвиг.
       В три часа приехала вторая смена. Водители получили путёвки, переоделись в рабочее, и полчетвёртого их увезли на разрез на работу. Че-рез полчаса унялся ажиотаж в связи с выпуском отремонтированных автомобилей на линию. Затем прошёл наряд на ремонтные работы. Наконец, я остался один и смог обдумать то, что не давало мне покоя последние три часа. Поразмыслив, пришёл к выводу, что девчонка мне понравилась. И хотя я видел её всего один раз и недолго, время, действительно, терять было нельзя. И я принял решение: надо действовать.