И

И

"Что скажет Айн, если мы наконец сделаем то, о чем он просит? А если он спросит, почему не сделали — что скажем мы? Потому что, ясное дело, сказать мы ничего не сможем… И никто не сможет…" — думала Меагда.
Сначала Лаам и Меагда решили, что будет лучше разделиться и попытаться проникнуть в Эль-Бинор по отдельности... Или не торопиться и дождаться, когда Айн Бесстрашный оттеснит войска лаагадцев от города? Лаам предложил выйти в астрал и посмотреть, что делает Оортебус. Это было не вполне этично, но Меагда заметила, что когда очень этого хочется, то можно. Точнее, это будет простительно, если в интересах общего дела. И они попробовали... Со стороны было совершенно незаметно. Никто бы не догадался.
В видениях Лаам испытал боль, похожую на ту, что испытал в детстве, в туннеле, ведущем в страшные катакомбы. Он словно видел свое разлагающееся тело, гниющие внутренности, и все это окружали души несчастных, попавших в его когнитивные воронки. Поэтому в нем проснулось подозрение, а вскоре после этого — чувство обиды. Обычно он не думал о своем мировосприятии, тем более не анализировал его. Но то, как по-идиотски раскрылась перед ним его сущность в этот раз, несколько изменило всё. Его терпение было на исходе. Ему требовалась передышка. В этом он был уверен. Она была ему обещана свыше. А вот зачем? Он не понимал. Хуже того, чего ему ждать в следующую секунду, он тоже не знал.
Меагда увидела сверкающую голубую полоску — молнию, которая разрезала пополам небо как удар бича. Эта молния прошла сквозь облака и два или три раза окутала летящую ладью. Здесь же, у самой ладьи, сгорели черная и белая лошади. Черная сделалась похожей на страшную изгибающуюся черную змею. А белая — на ужасного белого медведя. Облака темнели и росли, пока не достигли размеров густого леса. Потом подул ветер. Тогда чернокожая царица в окружении черных жемчужин выступила вперед. Она подняла руки, и дождь, сопровождаемый раскатами грома, обрушился на Меагду. Он сбил ее с ног, и она рухнула на серую мозаику пола. Когда она поднялась на ноги, ее окружала тень огромных красных птиц, которых она уже не видела. Фигура царицы сделалась расплывчатой и неясной. Вместо нее появился Оортебус. Он указал на восходящее над краями тучи солнце. Странные огни появились в его лаборатории среди многочисленных колб. Заря погасла. Опираясь на свой жезл, он повернулся к Меагде и посмотрел на нее. "Чего ты хочешь? — спросил он. — Зачем пришла? Говори, если можешь!" Ответа не последовало...
Меагда пришла в себя. Рядом сидел Лаам, задумавшись о чем-то, неподалеку сновали по своим делам солдаты в красно-белой форме с имперскими штандартами в руках. Со знамен на них взирали святые покровители, чьи изображения соперничали между собой в пышности и изяществе.
— Мне кажется, я видела рядом с Оортебусом Мари... — сказала она, когда попутчик обратил на нее внимание.  Он заглянул ей в глаза, вздохнул, придвинулся к Меагде и обнял ее.
— Не может быть, — сказал Лаам.

****
Королева Мильдогена умела посмеяться над собой. А в ее положении это было, прямо скажем, трудновато. Поэтому иногда она  делала исключения, но не для соседей по дворцу — эти исключений не любили — а для верных ей людей. Переодевшись, в сопровождении нескольких телохранителей, она неожиданно навещала их в собственных домах. По словам досужих сплетников, вскоре после этого число преступлений в городе резко сокращалось. Вообще все говорили разное. Некоторые говорили, что это просто способ отомстить мужу, который запретил ей бывать на городских празднествах.
Но на сей раз, повинуясь необъяснимому порыву, она посетила покои своей фрейлины, и стала говорить с ней о неотложных государственных делах.
— С чем мы столкнулись? Если бы это была стихия! Но это самая передовая наука, выстроенная на всемогуществе человека, на его интеллекте, где все расчеты сделаны на одних и тех же данных и принципах. Это высшая стадия развития науки, но она все же оставляет нам лазейку. Она оставляет возможность увидеть не явь, а сон, потому что мир сновидения всегда превосходит явный мир даже с самым совершенным мышлением и интуицией, потому что мы живем в мире с самым высоким уровнем магического сознания. 
Здесь непознанные законы бытия и непознаваемые сущности, невидимые закономерности, о которых простой человек не имеет ни малейшего понятия, кажутся естественными, как если бы облака составляли основу мира. Во сне сны формируют явное и делают возможным невыразимое словами. Я не знаю, что станет с миром, появись у нас знание того, во что он превратится потом, после полного краха магии, скорей всего, он просто исчезнет. Чтобы заполнить образовавшуюся пустоту и никому не нужную  пропасть, мир заполнят сновидения и населяющие их твари, не утратившие способности быть. Эти существа будут терзать людей — и действительно станут причинять им мучения, потому что человек будет в полной власти жалких страхов — наверно, будут придуманы какие-нибудь новые боги...
 Это страшно и так просто понять не получится. Необходимо разобраться в себе, подняться на такой уровень, где проблемы исчезнут сами собой. Что за силы стоят за всем этим, откуда они и зачем -- мы не знаем ответа. Кто переделывает наш мир под свои интересы? Чья-то злая воля, чье-то непомерное тщеславие?.. Дьявола? Сомнительно. С чего бы дьяволу рушить этот мир? А на деле приходится непрерывно бороться с химерами. Причем, вполне себе могучими. Ибо глупость мироздания вполне способна преодолевать интеллектуальные барьеры… И еще прогресс может выглядеть как запертый тупик. И чем дальше ты вглядываешься в мрачный тупик, тем сложней оказывается выбраться. Человеку… А если не человеку? Странный вопрос, не правда ли?
— Да, королева, более чем странный! — подтвердила дама.
— Так что хочет этот ваш эльбинорский гость? — переменила вдруг тему Мильдогена.
— Конечно, он не понимает всей ситуации... Он как слепой — пытаешься ему что-то объяснить, а он на тебя глядит как на дятла, даже отвечает не сразу.
— Это может быть опасно... — озабоченно сказала Мильдогена. — Как он вообще вышел на вас?  Только честно. Я хочу знать.
— Его брат, наш агент в Лаагаде... он был на связи со мной и умер при невыясненных обстоятельствах.
— Так он ищет правду... Но где же она? Если ее нет ни в прошлом, ни в будущем? Да, именно в этом и заключается его цель... Вот почему он и является к вам в виде лохматой мумии, Зиентара. Потому что он тень! Он никто!
— Позвольте мне... я всё объясню ему, сделаю всё возможное, — сказала Зиентара, стараясь смотреть собеседнице в глаза, потому что чувствовала, как теряет почву под ногами, и речь ее теперь звучала обрывисто и невпопад, а губы кривились в подобии улыбки.

****
После визита к даме, котрая была связной его брата, по-прежнему не определившись касательно своих дальнейших действий, Йортен зашел в таверну и провел там там два с половиной часа за кружкой пива. Но оказалось, не все посетители забыли о том, что он тоже в состоянии говорить. К нему за стол подсел длинноволосый эльбинорец — это было понятно по его костюму — и, дружески подмигнув, спросил:
— Давно в Тубзерине, земляк?
— Не очень. Второй день, — ответил Йортен. Он не был пьян, но чувствовал, как мир вокруг кружится и плывет в каком-то неопределенном направлении.
— А я тоже только что с прогулки, от Зиентары. Прикольно тут.
Йортен насторожился, так как не ожидал столь откровенного захода с упоминанием важных имен от незнакомца.
— Скажи мне проходное слово первого градуса, — невыразительно произнес он. Длинноволосый оглянулся по сторонам.
— Пустой зал вроде, ха-ха. Я же покажу... начало слова, — сказал он, доставая из-за пояса медную букву. — А всё слово скажу завтра. Когда ты проспишься...

****
В жарко натопленном зале горели сотни свечей. Стол, за которым они сидели, был уставлен яствами. В центре стола стояла серебряная ваза с фруктами, румяными и пахучими. а рядом на большом фарфоровом блюде — горка пирожных, похожих на слоеные сердечки с миндальной начинкой. Перед Мари возвышался хрустальный кувшин с красным вином.
— Пей, Мари, угощайся! Это старинное вино "Слезы Христовы". — Он отпил из своего бокала. — Тебе не будет казаться, что ты пьешь кровь... это у тебя из детства. И вообще здесь все пьют вино, так что стесняться нечего....
— Где мы? — спросила она.
— В чертовом аду, так сказать... — Он обвел глазами просторный зал с черными стенами. — Тебе нравится, как я говорю? Просто  эти слова и выражения кажутся мне нормальными. Ты согласна со мной, дорогая?
— Да, — сказала Мари и пригубила вино гранатового цвета.
— Много общего в наших судьбах, ты не находишь? Мы оба оказались непокорны Богу за что и были низвергнуты — я с небес, а ты вместе с мужчиной из Эдема...
— Увы, я не Ева, — со смешком сказала Мари.
— Все женщины — те же Евы... ее дочери, можно сказать. Сосуды греха!
— Это очень точное определение. Но только если понимать его в переносном смысле, конечно. И не для всех. На самом деле женщина — это нечто прямо противоположное, но за некоторыми исключениями.
— О, правда? А какие они? На кого похожи, например? Я, наверно, не очень похож на мужчину? Или на змею? А у них, значит, всё наоборот? Скажи тогда как! Ты ведь знаешь? Вот так вот, прямо.
— Ну, мы бываем коварны... и ветрены. Прости, но у меня нет времени на разговоры...
— Не торопи время, женщина! Тебе повезло — я тебя принимаю у себя, а ты меня — ни в коем случае! Правда? — Он выжидательно смотрел на нее. — А в большинстве своем вы такие и есть, да?
— Как это может быть? Господи, надеюсь, нет. Господи! — Она жеманно улыбнулась. — Или в вашем присутствии его нельзя упоминать?
— Да мне всё равно! — Он махнул рукой. — Ты не обманула! К тому же, ты не ушла от вопроса! Но ты его и не оценила вовсе... Какие женщины коварны? А в ком из них нет лукавства. Сама, кстати, знаешь — и у мужчин тоже есть недостатки. Между нами, не меньше, чем у женщин. И не безобиднее...
— К чему об этом говорить? — Мари решила перейти к главному. — Вы ведь знаете, зачем я в Эль-Биноре. Здесь я на задании... если вы поможете мне выбраться из отсюда, я готова помочь вам. Чем смогу. Но только взамен на свою свободу, да!
— Какую свободу? Здесь нет никакой свободы! Вообще никакой. Можешь мне поверить. Ну скажи — какой смысл в твоем задании? Во всем этом.
— Тогда зачем мы вообще перенеслись в ваше жилище? Пьем вино... Вам нужно было это для чего? Чтобы объяснить мне что-то? Лучше было бы провести со мной время в лабиринте...
Он рассмеялся и сказал:
— Самый короткий путь никогда не будет прямым. А тот, что оказывается правильным, обычно крив.