Корректор

Глава 1. Рукопись.


« «..По мрачным стенам подземелья ползли, как скользкие ужи, как толстые вялые слизни юркие тонкие струйки и пузатые капли воды. Казалось, каменные стены испотевают солёным потом и плачут сукровичными слезами..»
     Фёдор Семёнович жадно сглотнул, обернулся к окнам. За неплотными шторами, за тюлем, купленным женой третьего года, колыхался и затухал вечер.  Одинокие фонари светили где-то там, вдали. Клаксоны заезжих такси раздавались внезапно, разрывая тишь спального района. Трамваи тренькали по кругу конечной остановки. Город засыпал, в окраинном сегменте своей вотчины – и в ней же, особенно рано. По спине корректора одного не сильно известного издательства поползли мурашки. Вот так же, как «капли» и «ужи». Стало не по себе.
Он огляделся ещё раз. Поднялся и пошёл варить кофе. Вроде и поздно – но хоть какое-то, но занятие.
   Фёдор уже какую неделю вычитывал странную рукопись. Попавшую к нему странным же способом – в почтовый ящик. Уже лет сто никто не посылает бумажные вирши, все шлют электронные. Ему немыслимо повезло! Кто-то неизвестный умудрился запихнуть в узкий стальной отсек довольно пухлую папку с листами. На оных аккуратно, на печатной машинке – упс! – были отпечатаны главы какого-то произведения.
Признаться, в первый момент – в первый день даже – корректор мечтал папку выбросить. Зная, как много шелухи человечество выдаёт за откровения. Но почему-то передумал, что-то насторожило его.

   Обнаружил посылку он утром, когда тащился за круассанами для жены в ближайшее кафе. Автоматом ткнул кулаком в дверцу, никогда не закрытую. Так что там закрывать – квитанции редкие, рекламные листовки, газеты партийные. Журналов он не выписывал, сам на подобном поприще трудился. «..и журналы тоже!» А супруга покупала «глянец» самостоятельно. Посему, в ящичек заглядывали не часто. Ну, если только замечали, что из него сыпется типографское..
Это был тот самый случай! Дверку – аж, распирало! Семёнович подал створку на себя, рукопись и вывалилась. Наклонился, собрал, вместе с проспектами. Макулатуру – в урну, напротив двери. Старую, потрёпанную, в тряпичных завязочках – давнего образца – картонную тару от изумления оставил в руках. И так и нёс до кафетерия..
   По возвращении домой, решил – раз уж не выкинул самопроизвольно, можно и посмотреть.
Не смотрел четыре дня – не мог, не хотел, не успевал. Но и за них – за четверо суток – успел притерпеться к мысли о прочитывании. И несколько сродниться с автором.
Автор, кстати, являлся неизвестным. Скорее, не являлся. На титуле ничего указано не было. И внутри – на первых листочках, Федя поворошил их – не обнаружилось факсимиле.
На пятый день собрался с силами, освободил время и сел к столу. Супруге любимейшей наказал строго – не мешать!
И погрузился..

     Содержание выглядело ещё страннее, чем начало этой истории.. Как бы, излагалась стариннейшая – на уровне легенды – жизнь людей, имеющих отношение к инквизиции. Не то, чтобы историческое или фэнтези там. Нет, боле похоже на домашние хроники. Когда глава семейства ходит на работу в пыточные подвалы средневековой «охранки». Впрочем, без особых подробностей и живодёрства. И эта обыденность смущала больше всего..
   Потратив на читку часов пять, понял, что увлёкся. В паре мест запятые поправил, по привычке, хотя не хотелось. Рука сама зависала с карандашом, словно ничего там править не надо. И так – хорошо.
К вечеру устал, глаза утомились. Шрифт был не очень - машинка видно древняя, не схватывает литерой отдельные буквы правильно, перекашивает. Оторвавшись от чтива, двинул на кухню чайку испить. И тогда, впервые испугался. Вдруг, не от чего, подумалось страшное. Иррациональное и запредельное, но испуга это не уменьшило. По телу пронёсся озноб, он схватил себя за плечи и потряс. «Приди в разум, чувак! Это – только pulp fiction, бульварное чтиво!»
  Однако, прилично потряхивало и хотелось - на воздух. Он вышел, покурил и вроде успокоился.
Списал на переутомление, нервозность крайних дней и общую загруженность организма. Велел себе - надо отдохнуть! И отложил рукопись ещё на неопределённое.   

     В следующий раз Семёнович принялся за описания судопроизводных дел «по ведьмам» уже на другой неделе. Потратил выходные на рыбалку и пиво. Побазарил с друзьями за футболом. И казалось, отдохнул и готов. И всё же, листая страницы с уже известным содержанием, он не мог отделаться от чувства. Что и он – там!..
Стоит стражником у ворот в аббатство. Готовит ужин пастырям и «воинам света», подносит плошки с остатками еды нищим, за пределами монастыря. Что это он – Фёдор Семёнович, не очень удачливый гражданин, профессионал и муж – вольным стрелком служит в подразделении «чёрных гвардейцев». И оттачивает мастерство с лучшими шпагами Франции. Что это его – мямлю и ботаника, с приемлемым кругозором - посылают в дальние опасные дозоры. А, так же, с секретными поручениями в не ближние государства. Что он – доблесть и отвага. И даже немножко – честь!
Садясь, присаживаясь к письменному столу, он выпрямил спину и приподнял подбородок. Не потому что мешало что-то, потому что мешал себе сам. Прежний, неумелый, всего опасающийся – нынешнему, изменившемуся..

    Очередные два десятка листов повергли в хаос и ужас. Одновременно. Он поперву не мог переварить – о чём там? Что имеют в виду эти люди? Что за «чувствование Зла»? Почему они настолько истовы, непримиримы – к этому злу? Что в нём – или в них – такого?
Заметим. Будучи дисциплинированным и опытным корректором, он в принципе никогда смысла текста не постигал. И не напрягался над идеями того, что корректировал. Запятые, точки.. орфография – вот его конёк!. Большего не надо. Литературный аспект его не волновал – так уж было заведено..
А тут! Он узнал лишнего и, к сожалению, понял. И, как неотвратимое следствие, судорожно задумался – а чем занимались судари-инквизиторы? Нет, кроме «шабаша» и «молота ведьм» он до сего момента и осведомлён не был ни о чём. А теперь. Отказаться от мелочей и ключиков к таинствам процесса виделось невозможным.
Его – Семёныча, славного парня, пройдоху и жуира, по случаю. – внутренность наполнилась нелепым, в его положении, диссонансом. И такой важной составляющей – борьба со Злом. Не мелким – соседка за котом не убирает. А он, собака, любит гадить на его – корректора – придверный коврик. А со злом с заглавной буквы, то бишь, литеры..

     На седьмой – или восьмой, наверное не принципиально это.. – странице Федя зацепил глазом надпись. Химическим карандашом, снизу вверх, по кромке А4. Номер мобильника, длинный, мудрёный. И два слова, по-французски. Как истинный гуманитарий и мнс по филологии, он владел парой широко распространённых европейских языков. Французский входил в их число. Agla; Veld – он перевёл как Аглая ВельдЕ. Незнакомая, неизвестная Аглая, возможно француженка. Весёлая сексуальная парижанка - в качестве варианта. Держала в руках эту рукопись и, как знать, случайно читала..
 В тот миг, корректор протиснул отхваченный кусок чужеродной информации в «помарка». И забыл. Но Фёдор – мужчина знатный и дамами любимый – позабыть не сумел бы. И росчерк с номерком в архивах сохранил.


Глава 2. Предыстория.


     Несколько лет назад в биографии Фёдора Семёновича Прозорова произошли изменения – он женился. Жену он любил безмерно и удовлетворял все её прихоти. Зная, что такого делать нельзя – делал и был рад, что делает. Знакомые и друзья говорили: «Балуешь. Ох, бааалуешь, Федя..» Однако, он ухмылялся и любил, грешницу, пуще прежнего.
Всё же, в последнее время начал он замечать. Супруга изменилась.
К нему, к планам их общим, и вообще.. Стала то ли дёрганной; может, нервной. Он уж посоветовал отдыхать больше и беречь себя. И со специалистами посоветовался - как жёнушку от хандры. Да злой тоски избавить! Кто таблетки, кто процедуры, кто курорты заморские. Всё опробовали – не помогло.
Настроения и оптимизма данная ситуация не прибавляла. Появилось – а дальше чувствовалось всё больше – охлаждение. Чувств и атмосферы. Он уж и дома научился торчать реже. Всё по друзьям, и по работе шатается – а о жене думу думает. И беспокоится – не сподобилась ли направиться «налево»..
Вот в это неласковое супружеское лето и сгустилась в его судьбе неведомым образом таинственная рукопись. Смешно сказать, но по мере продвижения по главам, начало казаться Фёдору – с его супругой что-то не чисто. И этот взгляд, что появился недавно – насмешливый, блудливый. Словно, знает она что про себя и гордится этим. К страху пространному, не тематическому мало-по малу присовокупился страх вполне определённый.
   В списке использованной литературы, кой имелся в конце произведения указывались различные труды видных историков, религоведов и тайнописцев всяческих мистерий. Федя был далёк от всей подобной чепухи. Да и суеверием не страдал. Признавая твёрдый безапелляционный реализм, чурался того, что потрогать нельзя. Однако, неприятное щемление под ложечкой и сонный туман в голове. Что иногда возникали после общения с супругой – ссоры, выяснения, намёки и подлизывания. Указывали – что-то есть, неподвластное уму и действующее на жизнь.

«..первые пять часов она молчала. Как молчат те, кто знает вину, но сознаться боится. К ней применили меру терпимую, хотя и болезненную. И бросили в темницы, опамятоваться. Там уж томились сподручницы её и заговорщицы. Но к ним применены были меры куда строже. Некоторые находились на грани смерти. Пусть же и ей – наука..»

   Он чесал макушки и рассуждал: «..применить ли меры? И какие? Карточки отнять? В долг наберёт, отмывайся потом. Лишить ласки и внимания? Пробовал – ей по чёрту! Уехать надолго?. Приеду – ни её, ни квартиры!» Разбаловать просто – водворить в рамки куда трудней! Семёнович и сам это просёк, но поздно.
Рукопись лежала на дубовой столешнице – сколько творений встретила эта столешница равнодушным унынием! А нынче – и скрипит, и блестит под солнцем, как ликует! Фёдор не складывал папку в ящик, держал под рукой. Чуть что – в опись глянет. Одни только названия «манускриптов» мобилизовали и призывали «Не отступай, брат!» Он и не отступал – и некуда!
   До конца книги так пока и не добрался. Но уж пополнил багаж интеллектуальный. И понятия о мире – и жизни, в частности – выстроил сообразно изученному. Больно корректору «от декана» - одногруппники шутили: «Есть корректоры «от бога», а ты «от декана, подхалим несчастный..» - понравилась теория иезуитская. Про тиранию Зла и соответственное сопротивление ему.  Если честно, подхалимом он не был. Ему не нравилось подчиняться – но и борений пустых не жаловал. Полагал – несправедливой тратой, отпущенного на жизнь и так не великого, срока. И был по-своему прав..
Возможно, в нарастающем конфликте с «половинкой» своей виновата оказалась недопонятость. «Половина» тоже приняла благоверного собственного за тюфяка и рохлю. И уважением к нему – и заслугам его – не прониклась. На этом любовь и закисла..      
   
  Господин Прозоров, хотя и отличался нравом тихим и уравновешенным. Такое понижения себя в своих системах ценностей не стерпел. И тоже отдалился от любимой..
Курорты и спа-прочие не смогли одолеть разлад. Так может «меры куда строже» помогут?

   На следующей неделе – заключительной в текущем июле – обещали хорошую погоду. Без дождей и спада жары. Жара могла случиться очень кстати! Федя затеял встряску семейной жизни, в виде глубоко обмозгованного, собранного в тактику, обставленного причинами демарша. Он уходил! Навсегда и к другой женщине.
 Про «другую» речь абсолютно, ни при каких развитиях, ни чего бы то ни было не заводилась! Упаси! А вдруг ответит: «Да, легко! Вали, никто не держит!. И, слушай, денег дай, пока не ушёл. Я платьишко отложила..» Он боялся этого.
Но «скоро сказка..» и «сколько верёвочке..» - момент родился!
   Отрепетировав, освежив внешний вид. Прикупив новый костюм и подходящую рубашку – продавщица подсказала, что модно в этом сезоне. Покорный муж, образцовый семьянин и просто неплохой человек Прозоров пригласил законную на вечеринку «при свечах» в загородный отель. С природой, шиком и погодой «после 30-ти»! Нанял «интересную блондинку», при формах и шарме. Завёз её заранее и поселил в номер-люкс.
И отправился в назначенное  - и напомненное неоднократно - на лимузине за женой. Жена, по заведённой традиции, несколько проигнорировав приглашение, была ещё «не готова». Федя на удивление безоблачно отреагировал на опоздание. И сидел тише воды. На переднем сидении, рядом с пафосным водителем.
Когда дама всё же соблаговолила спуститься вниз, к авто. Её вежливо погрузили и так же «тише воды» повезли за город. Вся эта афера стоила Фёдору немалых средств. Гонорар за последний перевод одного небедного итальянца. Обуянного фееричной мечтой – напечататься в России! А сколько нервов потрачено было!

     В ресторане при гостинице всё проигралось, как по маслу! И в час «Ч» появилась полногрудая блондинка. Пощурилась лениво в зал, потопталась ножками-копытцами в пол мраморный. И подплыла к «Федюше» - как и пропела ему в ухо, целуя горячо. Жена обомлела, мгновенно слетел гордячный лоск. Засуетилась, завертелась на кресле. То в закуску полезет, то за фужер схватится! Официанта зовёт, на фальцет скатилась. Спуталась, не сообразит - что заказывать хотела.
Смотрит, растопыря глаза наглые, в извилины свои «девичьи» не возьмёт – что такое происходит! Под мышками – от жары июльской и страха переживаемого – на платье дорогом, свежеприобретённом круги мокрые противные расползаются. Срам, да и только! 
А он – Федечка, мил человек – сисястую за талию хвать. И в танец повёл! Пока плясали, жена одумалась и расстроиться успела. Ещё не плачет, но уже не при кураже. Как все бешенные истёкшие месяцы войнушки межполовой!
Нанятая к столику привалилась, уверенно гарсона запрягла заказом. Сидит, расположившись роскошно телесами, изучает напротив «тормозящую» соперницу. Оскалилась – задорно ей! Федя уж не рад затее – как бы не хлопнулась в обморок, жёнушка. Она может..
    Когда через два часа возвращались в лимузин, от счастья супруга всё жертвоприношения не совершала. Впрочем, совершала. Распрощавшись с «горчичным зерном Зла», про которые уверовал Семёнович. Блондинка с гонораром уехала на такси. Заветная фраза «Я ухожу. К ней вот!» осталась про запас. На другой случай, вдруг рецидив..


   Спустя ещё неделю – июль перекатил в август и зной покинул город и окрестности – Федя Прозоров, с папкой наперевес посещал кафешку. Капучино отведать, потаращиться на мимо гуляющих «тёлок» и жене круассанов взять. С вишней, как он любит.
Всё исполнил, даже больше. Пококетничал с местной официанточкой. Мило и ненавязчиво..
Покинул заведение, пересёк проспект, оглядел вскользь витрины парфюмерного магазина – не приобрести ли модный аромат, под настроение? И лишь зайдя в подъезд, оказавшись в сумраке, тиши и прохладе старого, хранящего историю и секреты жильцов дома. Почувствовав – Бог ведает! Каким седьмым чутьём – лабиринты, ходы, тупики и извивы прошлых веков. Навсегда поселившихся здесь, совместно с жильцами. Осознал – что папку посеял в кафе.
Вернулся, обвешенный крафтовыми пакетами с душистой, пряно пахнущей выпечкой. Огорчился, не найдя на только недавно оставленном столике. Опросил всю обслугу и посетителей тоже. И никто – никто! – не заметил, как и куда исчезла папка с книгой.
   
  Удручённый, весь вечер не отвечал на вопросы всполошившейся жены. Ложась спать, убедил себя: «Значит, так надо! Значит, она всё принесла – что должна была. Жаль, не издал! Мог бы, наверное, протолкнуть. Как альманах от «неизвестного автора». Но не сошлось. Звёзды, надо полагать..» И уснул спокойный. Уверенный, что-то понявший об этом мире и принявший себя целиком уже не такой неудачливый корректор Фёдор Семёнович Прозоров..» 


Глава 3. Такой несчастный день.


     Ветер поднялся – плат с головы срывало. И в уши дуло, дуло.. Она поправила платочек на висках, потуже затянула кончики. Седую чёлочку заткнула поглубже под материю. И пошла восвояси..
В сетке, что в моде были лет тридцать назад, позвякивали бутылки из-под пива. Пустые.. И торчал фолиант, торцом.
Полчаса назад она собирала тару ненужную гражданам возле забегаловки. Вообще-то, не забегаловки, а кафе. Но ей было всё равно. Есть бутылки – хорошо; нету – иди дальше. Август только начался, а денег уже не было. Забежал сын – проведать и поживиться. Заглянула внучка – с тем же. Заплатила обязательное, накупила круп и масла подсолнечного, самого дешёвого. И пенсия иссякла.
А значит – на заработки! Хорошо хоть жар ослепительный, после которого так болела голова и хотелось сдохнуть кончился. И лето, устыдившись, приняло приличный вид. +22 - +24 – и всё! Теперь до осени дотянуть, зиму как получится перетерпеть. В Новый Год вступить – и спи-отдыхай! Может внучка схлынет, вроде замуж торговала. Может заходить станет реже или напротив – уже с супругом. А сын – нет, тот никуда не денется. Некуда! Семью пропил, здоровье пропил, будущее тоже пропил. За будущим к ней ходит – семью и здоровье уж не вернуть.
Пошамкала ртом, с плохими и бывшими зубами. Напряглась скулами, от злости. И пошла уже ходчее – скоро сериал, одна радость..

   Дома телевизор включила, чайник на плиту поставила. Ждёт того и другого. Из баула добычу вынула. Стекло – завтра в приём. Любовно выудила папку, с серыми завязками по бочку. И пригляделась.
Нашла она её случайно. Посмотрела, скосив вправо тоже плохие глаза, куда и не следовало, там «из-под пива» не попадается. И обнаружила на перилах, довольно обширных, так что папка не падала. А напротив, парусила и приглашала принять её, на пмж. Взяла и показалось вдруг – есть там нечто полезное. Может рецепты какие – как выжить. Может истории весёлые. Но чужие. Или ещё что, отвлекающее от бытовухи..
Она и теперь верила, что притырила вещь не случайно. Ясно ж было – чья-то, может и искать придут. Потому, поторопилась и лишь кончики платочка хлопкового покрепче дёрнула. С досады – не приучена не своего брать!

Бабульку звали Гавриловна, и это был очередной «несчастный день» её жизни.


   На первой же открытой странице чётким шрифтом значилось. Она поправила очки, ломанные в дужке лет десять поди. И перебинтованные скотчем, для надёжести. Припёрла пальцем к переносице поглубже, для фокусирования лучшего.   
 

«.. и тогда, взяли мздоимца и пытали долго. Он хоть и был королевских кровей, но на руку стал нечист. Оттого, подлежал опознанию, описанию. Внесён в очередь на допрос слабый, а если – и жёсткий. И кару приимет неминучую и в соответствии с совершённым..»   

Дальше писано мелко и не чётко, почти «собственноручно». Чем-то фиолетовым, как чернилами, но стёртыми. Отдельным абзацем и на странице следующей. 

«..и привели малолетнюю распутницу. Сидела уж на воде и гнилых сухарях. И провели с ней определённые исследования. Однако, твёрдых признаков, что – ведьма. Не выявлено. И оставлена в темнице до окончательного вердикта..»

И неразборчиво что-то – кажется, на латыни. Как в рецептах..

   И подумалось старухе, словно про неё писано. И про судьбу её.
Сын вырос вороватым, на руку нечистым. А младшенькая из внучаток гулящая, считай. Как и замуж возьмут непонятно.
И вина её в произошедшем была безмерная – баловала обоих, прощала проказы и шалости. Видела – лентяи да безответственные растут, всё думала жизнь их поправит. С себя грех переложила на какую-то жизнь неведомую. Когда пороть надобно было, да пожёстче..

В боку закололо и побежало огненной пеной до ключицы левой. Гавриловна ойкнула, присела с трудом на стул. Схватила костлявой кистью плечо, помассировала. Перенесла руку на шею, согнулась, лицом почти в колени клюнула. И так мучилась с час. Потом, как отпустило потрусила к соседке – позвать «скорую».

     Врач, констатировавший смерть, уставший за смену не пересказать как. Покидая квартиру, которую при нём же опечатал участковый. Вызванный так же «по срочному». Узрел рассыпанную по полу отпечатанную б/ушной машинкой литературу. Под столом валялась папка, явно к ней.

Не отдавая себе отчёта в происходящем, нагнулся, насобирал листов. Вытянул из пыльной подстольной тени старушечьей квартиры доисторический «файл». Запаковал листики, завязал верёвочки. И, профессионально продиагностировав действительность, почему-то решил, что не нужна она здесь, больше. Что лучше ей будет у него, правильнее. Хотя что означало это «правильнее» он пока не понял. Прижал папку к груди, покинул юдоль печали и нищеты. И двинул стремительно вниз, из подъезда, к бригаде.